Текст книги "Город-фронт"

Автор книги: Борис Бычевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Оттянуть надо операцию, – выразил общее настроение Лисовский. – Тогда можно было бы заготовить побольше переправочных средств, подучить людей.

Не следует забывать, что в частях у нас много казахов, которые плавать совсем не умеют и, поди, боятся воды.

Вняв этим разумным доводам, я решил идти к командующему и попросить у него отсрочки на три – четыре дня.

– Это исключено, – отрезал Говоров. – Операция Волховского фронта развивается полным ходом. – Потом недовольно заметил: – Что же, по-вашему, артиллеристы бездельничать будут? Так сразу и дадут противнику уничтожить все лодки и понтоны?

Для меня стало ясно, что дальнейшие разговоры на эту тему бесполезны. Надо было отбросить все сомнения и сделать максимум того, на что способны.

В штабы Невской группы и дивизий, готовившихся к наступлению, выехали для оказания помощи десятки работников фронтового аппарата. Поспешил туда и я.

Передо мной опять знакомые места, где год назад защитники Ленинграда столкнули на воду первые лодки и понтоны. Сто восемьдесят суток – осень, зиму и часть весны вплоть до ледохода – не прерывалось здесь движение через Неву, не затихали кровопролитные бои на плацдарме. А теперь с реки доносилась лишь вялая перестрелка. И противник, и наши зарылись глубоко в землю. Только в стереотрубу или в бинокль можно изредка заметить на той стороне мелькнувшую фигуру солдата, вспышку выстрела, темную пасть амбразуры.

Лисовский подошел к большой воронке:

– Помните, что здесь было?

– Кажется, наш штаб, – неуверенно отвечаю я. Лисовский советует командиру батальона майору И. А. Гультяеву снова зарыть на этом месте бревенчатый сруб для командного пункта.

Г.Ф. Одинцов еще не знаком с Невской Дубровкой, но его наметанный глаз быстро все замечает. Прильнув к стереотрубе, пристально разглядывает Георгий Федотович железобетонную громаду главного корпуса 8-й ГЭС. Высокие насыпи эстакад делают это сооружение похожим на старинную крепость, укрывшуюся за земляными валами. На чердаках там, несомненно, разместились наблюдательные пункты противника, а в первом этаже оборудованы, наверное, огневые позиции для орудий и минометов. Стены электростанции избиты снарядами настолько, что куски бетона свисают на прутьях арматуры, словно клочья изорванной одежды.

– Осиное гнездо... Измаил какой-то. Расхлопать бы все это тяжелыми авиабомбами, – говорит Одинцов.

Нам уже известно, что Л. А. Говоров принял решение форсировать Неву в светлое время, перед вечером. Начинать операцию с рассветом было опасно из-за господства противника в воздухе. А вечером у вражеской авиации не будет времени развернуться.

Минуло 8 сентября. Настала последняя ночь перед наступлением. На берегу еще продолжается большое движение. Противник нервничает: беспорядочно ведет артиллерийский и минометный огонь по площадям, чаще обычного освещает реку ракетами. Чувствуется, что скрыть подготовку к форсированию Невы нам не удалось.

Уже два часа, а мы все еще ведем пересчеты количества лодок и понтонов. На командный пункт продолжают поступать противоречивые сведения о готовности войск. Возникают недоразумения. Инженерный отдел Невской группы считает, что в 86-ю стрелковую дивизию доставлено все, что положено для трех передовых батальонов. Но когда Говоров требует от командира дивизии полковника Федорова личного подтверждения, тот начинает путаться и затем докладывает, что часть лодок у него уже выведена из строя. Федоров распорядился переключить под пехотный десант понтоны, предназначенные для артиллерии и танков. Приходится спешно изменять план паромных переправ.

Командир 46-й стрелковой дивизии генерал Е.В. Козин уверенно сообщил о полной готовности переправочных средств. А через десять минут оттуда приходит член Военного совета фронта Т.Ф. Штыков, и мы узнаем нечто иное:

– Лодки и понтоны Козика еще около развалин школы. Если не принять мер, их до рассвета не успеют к берегу поднести. Надо, товарищ Бычевский, помочь Козику.

Терентий Фомич Штыков умеет вникнуть в дело. Его на кривой не объедешь. Экспансивный бригадный комиссар Шиншашвили, член Военного совета Невской оперативной группы, с увлечением докладывает, что во всех частях идет массовый поток заявлений с просьбой принять в партию, везде проведены митинги, все бойцы настроены по-боевому. Штыков, не перебивая, дожидается конца этого доклада, а затем говорит:

– Это верно, товарищ Шиншашвили. И я присутствовал на митинге в одиннадцатой бригаде. Там Артыбаев, казах, хорошо сказал о борьбе всех национальностей за город Ленина. А потом стал я беседовать с ним один на один, он и признался мне откровенно: «Огня не боимся. Пулемета, орудия не боимся. Драться будем. А вот воды боимся. Грести веслами не умеем. Как быть, если лодка тонуть станет?»

– Я комиссару бригады Антонову дал указание выдать казахам побольше спасательных кругов, Терентий Фомич, – оправдывается Шиншашвили.

И это верно. Но бойцы-казахи не умеют ими пользоваться. Они просят посадить с ними в лодки русских солдат... А потом вы знаете, что когда лодки несли к берегу, то уключины растеряли? А ведь казах не знает даже, что такое уключина. Пожалуйста, с работниками политотдела займитесь этим, пока не поздно...

Незаметно подкрадывается рассвет. Скоро на берегу все должно замереть. А там все еще пересчитывают весла, уключины, спасательные пояса.

У телефонистов свои заботы: «Болото» не отвечает «Топору», «Топор» – «Сапогу». А все оттого, что провода не успели запрятать поглубже в стенки траншей. Протащили там лодки и порвали все. В последние минуты устраняются и эти огрехи.

Выхожу и я на берег. Последние часы перед боем. Шагаю по траншеям. Присматриваюсь, где, что и как делается по моей инженерной части. Прислушиваюсь к голосам.

Вот комиссар полка передает бойцам небольшой красный флажок – символ нашего революционного знамени. Бойцы хотят взять его с собою в лодку, а затем водрузить на главном корпусе 8-й ГЭС.

В другом месте слышу разговор о письмах родным:

– Политрук сказал, что нельзя указывать место, где воюешь. А может, это последнее мое письмо!

Бойцу советуют:

– Напиши, что город – известный всему миру, и про реку.

А если подумают о Волге? Там тоже сейчас бои – будь здоров!

– Ну, брат, Ленинград с другим городом не перепутают. Скажи, что воюешь там, где Ленин был...

В понтонном батальоне Гультяева встречаю санитарного инструктора Люсю. Маленькую, с рябинками на лице, с темно-карими глазами. Она обходит командиров, раздает индивидуальные пакеты. Люся хорошо помнит Невскую Дубровку 1941 года. Когда перепадет свободный час и можно будет присесть отдохнуть где-нибудь в уголке тесной землянки, она, вероятно, с болью в сердце вспомнит солдат, которых сейчас уже нет в живых. А о себе, о том, что ей самой завтра придется ползать среди разрывов, перевязывать раненых, таскать на себе тяжелые изувеченные тела, Люся если и задумывается, то только на минутку...

В первые часы форсирования мы со Станиславом Игнатьевичем Лисовским были на разных наблюдательных пунктах. Лисовский в полосе 86-й стрелковой дивизии, на Бумажном комбинате. Я – около устья ручья Дубровка, где

сосредоточились передовые батальоны 46-й стрелковой дивизии. Установили телефонную связь с комендантами переправ и между собой.

В 16.00 началась артиллерийская подготовка. Одинцов предполагал, что триста орудий и минометов за два часа смогут подавить огневую систему противника хотя бы на время первого рейса. Но он просчитался.

Как только саперы стали подносить понтоны к реке, гитлеровцы произвели массированный огневой налет по самой кромке нашего берега. Заговорила артиллерийская группа противника из района Мустолово, давно пристре-лявшая эти места. А мы не можем даже поставить дымовую завесу – на наше несчастье, ветер от противника.

Звонит Лисовский:

– Гультяев вынес понтоны на воду, а пехота на посадку еще не вышла. Ее задерживает огонь противника.

То же самое я вижу и в 46-й стрелковой дивизии. Саперы капитана С.С. Мороза волоком тянут к воде больше пятидесяти деревянных лодок. Тут и там среди них взметается земля от минометных разрывов. Уже заговорили немецкие пулеметы.

Звоню на командный пункт дивизии:

– Давайте людей на посадку!

Ответ не очень вразумительный:

– В частях большие потери командного состава.

Принимаются меры, чтобы ускорить посадку.

Через десять минут комендант переправы капитан Мороз с тревогой докладывает:

– Вышло из строя много гребцов. Пробито осколками двенадцать лодок. Переправу начал под сильным обстрелом.

У телефона снова Лисовский:

– Дело плохо, Борис Владимирович! У Гультяева уже половина понтонов с пробоинами. На тот берег ушло всего две роты из намеченных семи.

– Какие известия из сто шестого батальона?

– У Соломахина, к сожалению, еще хуже, – слышу глухой голос Лисовского.

– Понтоны на воде, но пехота подойти к ним не может...

Начинает темнеть. Но и сумерки не приносят облегчения, В воздух взлетают осветительные ракеты, а вслед за тем опять слышатся злые голоса пулеметов. Они бьют длинными очередями по плывущим лодкам.

Теперь с наблюдательного пункта почти ничего не видно, и я тороплюсь на КП Невской оперативной группы. Он в полутора километрах от берега.

Артиллерийско-минометный огонь противника накрывает 86-ю и 46-ю стрелковые дивизии на всю глубину. В пути то и дело попадаются дымящиеся воронки, подбитая и накренившаяся машина с лодками, раненые солдаты, бредущие в медсанбат.

На КП меня ждут совсем неутешительные сведения. В двух дивизиях с первым рейсом на левый берег ушел, по существу, один батальон вместо пяти по плану. Но хуже всего, что лодки и понтоны, участвовавшие в первом рейсе, обратно не вернулись.

Приехал Говоров. Угрюмо слушает он доклад подавленного неудачей командующего Невской группой войск комбрига И. Ф. Никитина: «С переправившимися подразделениями связи нет. Новые батальоны отправлять не на чем».

У Одинцова тоже похвалиться особенно нечем. Докладывает, что огневая система неприятеля до конца раскрыта не была и потому не подавлена.

– Слышу без вас, – прерывает его Говоров. И вдруг поворачивается ко мне: – Какие меры приняты для восстановления потерь переправочных средств?

Докладываю, что из города за ночь будет доставлено триста десятиместных лодок – почти столько же, сколько было к началу операции.

Выслушав всех, командующий фронтом приказывает комбригу Никитину привести в порядок войска, подготовить к утру новый огневой удар и продолжать форсирование.

На другой день в командование Невской группой войск вступает генерал-лейтенант Д.Н. Гусев. Членом Военного совета группы назначается полковой комиссар А.Е. Хмель, бывший комиссар 189-й стрелковой дивизии. Комбриг И.Ф. Никитин идет командовать 11-й стрелковой бригадой. Однако повторного форсирования Невы не состоялось: командующий отменил свой приказ.

13 сентября он направил в Ставку новый план операции и просьбу предоставить время для более тщательной подготовки. Нам разрешили затратить на это всего пять суток.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ПРОРЫВ 1

Срок был достаточно жестоким. Собрав нас, чтобы посоветоваться о новом наступлении, Г оворов сказал; – Прошлое не должно повториться. В этих его словах прозвучало и признание своей ответственности за неудачу, и категорическое требование лучше организовать подготовку.

В плане повторного форсирования Невы, посланном в Москву 13 сентября, указывалось, что результатом операции должно быть соединение с Волховским фронтом. Однако все мы понимали, что четырех дивизий для этого недостаточно. Враг мог выставить против них не меньше пяти.

Подготовка операции велась более тщательно и заняла почти две недели. В полосу намеченного прорыва было стянуто уже не триста, как в прошлый раз, а более шестисот артиллерийских систем и тяжелых минометов. Из этого числа сто шестьдесят орудий предназначались для стрельбы прямой наводкой. Говоров приказал Одинцову вести огонь на разрушение и уничтожение вражеских огневых точек на противоположном берегу в течение всего подготовительного периода. Не только артиллерийской, но и общевойсковой и авиационной разведке вменялось в обязанность вскрыть всю огневую систему противника.

По-иному строился расчет переправочных средств. Если раньше мы надеялись на возврат с плацдарма хотя бы части лодок и понтонов, то теперь решили сразу заготовить переправочных средств столько, сколько потребовалось бы четырем дивизиям в случае одновременной их переброски.

Изготовлением лодок, черпаков, пробок для забивки пробоин, комплектов спасательных средств занялись все предприятия города, имевшие хоть какое-нибудь отношение к деревообработке. В конструкцию лодок вносились улучшения, облегчающие их переноску и стрельбу из пулеметов при переправе. На фабрики и заводы, готовившие для нас переправочные средства, мы направили в помощь рабочим больше тысячи красноармейцев.

Командующий Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф. Трибуц порекомендовал назначить старшими на лодках и комендантами переправ моряков. Кроме того, он готов был выделить в помощь командирам каждой из дивизий, форсирующих Неву, по одному морскому начальнику с большим опытом десантирования войск. Военный совет фронта с благодарностью принял эту братскую помощь. У меня сохранились данные только по 86-й стрелковой дивизии. Помогать ей в форсировании реки флот прислал двадцать своих командиров и почти целиком всю школу боцманов. Капитан 1 ранга Святой стал заместителем командира дивизии.

В Озерках, под Колпино, на озере Коркинское шла упорная тренировка войск. Отрабатывались по элементам: подноска лодок, посадка в них, гребля, высадка. На тренировках можно было наблюдать, как бойцы-казахи, совсем еще недавно боявшиеся воды больше, чем разрыва снаряда, стали смело бросаться из лодок с поднятыми над головой винтовками.

Однако не все шло гладко. Случались иногда совсем непредвиденные осложнения. Хорошо помню такой случай. Дмитрий Николаевич Гусев решил с первым рейсом пехоты пустить плавающие танки Т-38. Несколько дней танкисты тренировались на озере и на Неве у Колпино. Но вдруг к Гусеву является командующий бронетанковыми войсками генерал В.И. Баранов и объявляет:

– Как хотите, Дмитрий Николаевич, а я больше десяти танков в первый рейс не дам.

– Почему?

– Не для Невы эти машины, плывут плохо. Да и на земле слабы. Их даже бронебойная пуля прошьет. Когда пехота захватит плацдарм, тогда пошлем.

– У пехоты, Виктор Ильич, броня, по-твоему, крепче – нокаутировал его Гусев...

Л. А. Говоров и член Военного совета фронта Т.Ф. Штыков ежедневно проверяли на месте, как идет тренировка и оснащение войск. Накануне наступления командующий фронтом тщательнейшим образом просмотрел карту, на которую были нанесены все разведанные огневые средства неприятеля. Г енерал Г.Ф. Одинцов заверил его, что на этот раз каждая цель зафиксирована с разных наблюдательных пунктов, а также с воздуха и «закреплена» за батареями или орудиями прямой наводки.

Наступило 26 сентября. По плану начало артиллерийской подготовки было назначено на два часа ночи. Она короче, чем в первый раз, но более интенсивна.

– За ночь необходимо перебросить на левый берег первый эшелон и захватить плацдарм, а с утра начнем расширять его, – предупредил Л. А. Говоров.

В нетерпении все посматривают на часы. И вот наконец артиллерия сотрясает разом и воздух и землю. Над головами у нас с клекотом проносятся тяжелые снаряды. Вступают в бой орудия прямой наводки. Нацеленные еще днем, они уверенно бьют по амбразурам пулеметных сооружений противника.

Ровно шестьдесят минут над Невой стоит нескончаемый грохот. Работает только наша артиллерия. Фашисты молчат. В воздух не поднимается ни одной ракеты.

В три часа над НП фронта прошла группа ночных бомбардировщиков. Их цель

– тяжелые батареи противника в районе Мустолово – Анненское. Могучий залп дают семь дивизионов тяжелых реактивных минометов. Впервые защитники Ленинграда увидели их огневую феерию.

Под прикрытием артиллерии подразделения первого рейса уже давно спустили на воду переправочные средства, без помех погрузились на них и теперь, наверное, уже подходят к вражескому берегу. Вот-вот там завяжется ближний бой.

Ночная атака невидима с фронтового НП. Лишь по донесениям можно угадать ее пульс, приливы и отливы. Тем острее командиры реагируют на каждое сообщение с переднего края. А они, эти сообщения, нередко заставляют наспех перекраивать с такой тщательностью разработанные планы и графики. У меня, например, началось именно с этого.

Из 86-й стрелковой дивизии позвонил комендант переправы майор И. А. Гультяев: Товарищ генерал, у нас произошла путаница. Вместо батальона двести восемьдесят четвертого полка на посадку пришел батальон сто шестьдесят девятого. Переправа началась с этими изменениями. Идет она дружно, почти без потерь, только...

Что «только»?

Начали с опозданием. Пока шла артподготовка, многие пехотинцы заснули в кустах и траншеях.

Как заснули? – возмущаюсь я.

А вот так – присели да и задремали. Люди-то ведь намотались за день.

Спрашиваю, далеко ли от Гультяева командир полка, – и снова неожиданность. Вместо того чтобы переправляться со вторым рейсом, он отправился с первым. Да и штаб весь с собой прихватил, оставив на этом берегу два батальона, по существу, без управления.

– Сами теперь ими управляем, – докладывает Гультяев.

А в 70-й стрелковой дивизии, где комендантом переправы И.И. Соломахин, другие неприятности. К телефону подходит комиссар дивизии Г.В. Журба. Мы знаем друг друга с первых дней войны. Опытный политработник, участник гражданской войны, в прошлом лихой разведчик, Георгий Владимирович всегда на самом ответственном месте. И сейчас он на берегу, в траншее, где, к счастью, есть телефон.

– Шестьдесят восьмой полк хорошо пошел, – сообщает он. – Высаживался под самый залп реактивных минометов. А вот со связью незадача. Три лодки, на которых радисты и телефонист были, попали под пулеметный огонь и затонули.

Полковой комиссар А. Е. Хмель только что побывал в штабе 86-й стрелковой дивизии. Он сообщает, что и там радиосвязь с переправившимися подразделениями потеряна.

Но труднее всех приходится 11-й стрелковой бригаде. Самый мощный вражеский узел сопротивления – 8-ю ГЭС – во время артподготовки подавить не удалось. Один батальон бригады высадился на том берегу, но во время переправы понес большие потери. Второй еще в пути.

А.Е. Хмель, узнав об этом, просит меня:

– Передайте генералу Гусеву, что я сейчас еду к нему...

К рассвету выясняются еще некоторые подробности.

Переправа плавающих танков Т-38 прошла неудачно. Четыре машины затонули, не дойдя до берега. Три танка доплыли, но не смогли установить связь с пехотой, застряли в первой траншее и были подбиты гранатами.

Не удалась и переправа Отдельного батальона, сформированного из слушателей курсов младших лейтенантов. Батальону этому отводилась роль специального заслона на правом фланге прорыва. Но еще в исходном положении он попал под огонь тяжелой артиллерий противника и потерял почти все свои лодки.

А в общем обстановка такова: две дивизии и бригада захватили по плацдарму, но действуют пока изолированно. У каждой на левом берегу по три батальона.

Ранним утром появилось несколько групп «юнкерсов». Под прикрытием истребителей они бомбили районы посадки и высадки войск, а особенно ожесточенно – огневые позиции артиллерии. Над переправами завязались воздушные бои. Усердно работают зенитчики.

Из-за сильного огневого противодействия немцев дневную переброску войск на левый берег пришлось свернуть до минимума. А там уже развернулась ожесточенная борьба. Высадившиеся войска все свои усилия направляют на соединение трех плацдармов в один.

Тяжело без танков, без подкреплений. Враг остервенело сопротивляется, его орудия и пулеметы простреливают на плацдармах каждый метр пространства. Но люди наши держатся мужественно, со спокойной уверенностью в успехе.

Мы убеждаемся в этом ежеминутно.

Подполковник Н.М. Пилипец не усидел в штабе фронта и примчался к нам на НП. Он наблюдает за противоположным берегом, не в силах оторваться от бинокля. Потом вдруг кричит:

– Посмотрите, посмотрите, пожалуйста! Какие непромокаемые!

Мы спешим к амбразуре, не понимая, в чем дело.

В бинокли видно, как трое матросов невозмутимо умываются, с лодки, хотя метрах в пятнадцати от них видны фонтаны от минных разрывов. А вот двое пехотинцев набрали в котелки воды и идут не торопясь в траншею.

Когда видишь такое, на душе становится веселее. Высокая моральная настроенность людей помогает нам преодолевать все неимоверные трудности борьбы в блокированном Ленинграде. А впереди еще сколько испытаний!

На командном пункте генерал-лейтенанта Д.Н. Гусева, куда я приехал днем, обсуждается обстановка на плацдарме. Командующий фронтом сообщает, что там уже отмечено появление новых частей противника. В поселке Анненское начались сильные контратаки немецкой пехоты, поддержанной танками.

Смотрю на Г оворова, слушаю его и чувствую, что появлением свежих немецких войск он совсем не обеспокоен. Больше того, впечатление такое, будто командующий даже доволен этим.

Г енерал Евстигнеев сообщает, что следует ожидать выдвижения еще одной пехотной дивизии противника из района Мги.

– Видимо, так, – спокойно соглашается командующий. – Поэтому ночью дополнительно надо переправить на плацдарм не менее четырех полков. Подразделения одиннадцатой бригады будем перебрасывать в полосе семидесятой дивизии, где наметился наибольший успех. Там же организовать переправу танков на паромах...

Вместе с Лисовским и командиром 21-го понтонного батальона капитаном Назаровым я немедленно занялся поисками мест, наиболее подходящих для танковых переправ. Назаров хорошо знал берег Невы, и это облегчило нашу задачу.

Понтоны решили подносить к реке на руках, а машины разгружать за полкилометра от берега, Так вернее– противник не обнаружит переправы.

Лисовский с Назаровым отправляются к понтонерам, а я – на наблюдательный пункт командира 70-й стрелковой дивизии. Там застал члена Военного совета фронта Т.Ф. Штыкова. Не стесняясь его, командир дивизии А. А. Краснов и комиссар Г.В. Журба вели спор, кому отправляться на плацдарм.

Штыков некоторое время слушает их молча. Глаза чуть сузились в мягкой улыбке. Потом сразу кладет конец препирательствам:

– И чего горячитесь? К рассвету оба будете на плацдарме. Сейчас, мне кажется, пускай Журба переправляется, а ты, – обращается Терентий Фомич к Краснову, – с последним полком пойдешь.

Веселый, немного шумливый, полковник Краснов сравнительно молод. В советско-финляндскую войну он был командиром батальона. Отличился в тяжелых боях. Заслужил звание Героя Советского Союза. Теперь командует дивизией, и неплохо.

Краснов достает флягу и вопросительно смотрит на Штыкова:

Разрешите по рюмке коньяку, товарищ генерал? Как посошок Журбе на дорогу? По рюмке можно, – соглашается Терентий Фомич.

Пьем из двух кружек по очереди и по русскому обычаю перед расставанием с комиссаром присаживаемся на минуту. Затем выходим на берег к шлюпке. В ней виднеются фигуры ожидающих гребцов и двух автоматчиков.

Уже совсем темно. Бой на плацдарме удаляется от берега, и немецкие ракеты уже не освещают реку. Только с левого фланга над водой временами проскакивают красноватые точки трассирующих пуль.

Журба садится в лодку.

Ремень надо бы под ватник надеть, товарищ комиссар, – подсказывает сержант-сапер, командир шлюпки. – Мало ли что... А еще лучше вовсе скинуть, пока плыть будем. Наденьте матросский жилет, спасательный.

Верно, друг, спасибо, что напомнил, – соглашается Журба, расстегивая ремень и снимая стеганку.

Командир и комиссар дивизии обнимаются. Краснов советует:

– Не лезь, Георгий, куда не надо...

Больше мне не пришлось увидеть Г еоргия Владимировича Журбу, боевого комиссара 70-й ордена Ленина стрелковой дивизии. С плацдарма его доставили смертельно раненным.

К исходу третьих суток наши дивизии переправили на плацдарм последние свои полки. Но и враг наращивал силы. Особенно активизировалась его авиация. Интервалы между налетами шестерок и девяток бомбардировщиков сократились до тридцати минут. А немецкая пехота и танки в течение дня восемь раз ходили в контратаки, не считаясь с огромными потерями.

Вечером командир 86-й стрелковой дивизии сообщил, что в районах Анненское и Арбузово неприятель контратакует девятый раз. Действуют не менее двух полков пехоты с танками.

А ночью обстановка осложнилась и на правом фланге. Бой шел совсем близко от Бумажного комбината. Немецкие ракеты теперь поднимались у самой воды.

Прибывающие с плацдарма лодки переполнены ранеными. Они рассказывают, что немцы вклинились между 169-м и 284-м полками и вышли к реке.

Звоню в штаб Невской группы. Оказывается, генерал Гусев знает уже обо всем. Он считает, что противник вышел к реке на всем участке от Анненского до Арбузово. Но на северной окраине Арбузово стойко обороняется наш 169-й стрелковый полк. Ему удалось соединиться с правым флангом 70-й стрелковой дивизии.

Ночью всех нас собирает Л. А. Говоров. Дмитрий Николаевич Гусев докладывает, что плацдарм 86-й стрелковой дивизии фактически потерян, но в полосе 70-й все контратаки успешно отражены. У противника появились новые танковые и пехотные соединения.

Гусев имеет в резерве на правом берегу два батальона 11-й стрелковой бригады. Он собирается переправить их на плацдарм для усиления 86-й стрелковой дивизии. Г оворов соглашается с этим, подчеркивая, что сейчас главная задача

– изматывать врага, наносить ему потери и удержать плацдарм.

Затеи Леонид Александрович интересуется подробностями действий истребительной авиации. Доклад командующего Военно-воздушными силами генерал-майора С. Д. Рыбальченко – это сухой перечень цифр, но за ними – огромное напряжение, героизм, отвага и мастерство летчиков. За день наши истребители провели двадцать два бея, сбито одиннадцать вражеских самолетов, потеряно десять своих.

Гусев ворчит:

– Двадцать два воздушных боя твоих истребителей, Степан Дмитриевич, не помешали сегодня немцам двадцать шесть раз бомбить нас.

Рыбальченко пожимает плечами:

– Так пойми, Дмитрий Николаевич, соотношение-то у нас – один к трем в пользу противника. Немцы перешли на двойное прикрытие бомбардировщиков. Кстати, у них впервые на нашем фронте появился истребитель «Фокке-Вульф-190». Пробовали мы за ними гоняться, да не выходит, скорость наша мала.

Говоров молча выслушивает эту перепалку и обращается к Одинцову:

– В стрельбе по самолетам зенитной артиллерии очень слабым местом является быстрота расчетов на упреждение. Разрывы снарядов слишком часто отстают от цели. Надо учить зенитчиков.

Генерал Одинцов в свою очередь обращает внимание командующего на некоторое новшество в тактике взаимодействия немецкой авиации с артиллерией. Минут за десять до выхода «юнкерсов» на бомбежку противник

открывает сосредоточенный артиллерийский огонь по нашим зенитным батареям.

– Переходите и вы на упреждающие удары по немецким батареям, – советует командующий фронтом.

2

В начале октября наступил кризис. Двое суток перед этим шли дожди. Над плацдармом не висели бомбардировщики, не было воздушных боев. Заметно ослабла активность и наземных войск. Лишь артиллерия обеих сторон продолжала вести методический огонь.

Мы использовали затишье для переправы на левый берег около тридцати легких танков и последних подразделений 11-й стрелковой бригады. Но с утра– 4 октября погода прояснилась и противник опять возобновил свой яростный натиск. Не проходило и двух часов после отражения одной атаки, как начиналась другая. В контратаках участвовала новая 28-я легкопехотная дивизия, прибывшая из-под Синявино, где войска Волховского фронта уже перешли к обороне.

С наступлением темноты немцы ударили по центру плацдарма. Это была самая мощная их контратака.

Врагу удалось вклиниться в нашу оборону. Целый час шел рукопашный бой в траншеях у командного пункта 11-й стрелковой бригады. Закончился он в нашу пользу.

Немцы понесли огромные потери. Но и у нас они не малы.

Г оворов приказал вывезти ночью с плацдарма два полка 86-й стрелковой дивизии.

– Как понимать такое?

Обращаюсь с этим вопросом к Дмитрию Нлколаевичу Гусеву. Он явно уклоняется от ответа:

– Потерпи малость. Командующий придет, сам разъяснит.

Вскоре, действительно, на КП Невской группы прибыли Л. А. Говоров, А. А. Кузнецов, Т.Ф. Штыков.

– Войска с плацдарма будем отводить, – сразу объявил Леонид Александрович,

– Все! Завтра будут сообщены сроки эвакуации. А вы, товарищ Бычевский, нынче же приступайте к подготовке переправочных средств.

– На плацдарме много подбитых танков, – напомнил я. – Желательно вывезти их до общей эвакуации.

– У нас будут еще десятки подобных вопросов, – перебил меня Говоров. – Разрабатывайте план во всех деталях. Но, повторяю, уже в эту ночь мы должны иметь на левом берегу резерв переправочных средств... На чрезвычайный случай...

Командующий фронтом вскоре уехал, а Кузнецов и Штыков остались решать какие-то вопросы с А.Е. Хмелем. Меня удивляет их сегодняшнее состояние. У всех подавленное настроение, а у них приподнятое. Словно не мы, а немцы должны покидать плацдарм.

Будто прочитав мои мысли, Алексей Александрович улыбнулся:

– Что это вы, товарищи, головы повесили? Эвакуация плацдарма – не поражение. Задачу свою войска выполнили, растрепав по частям манштейновскую группировку. Наступления на Ленинград у противника не состоялось, а это – главное! И еще хочу сообщить вам новость: есть решение формировать вместо Невской оперативной группы шестьдесят седьмую армию. Выводы делайте сами...

В нашей землянке собрались командиры инженерных и понтонных частей. Я информирую всех о предстоящей эвакуации плацдарма. Полковник С.И. Лисовский докладывает план ее инженерного обеспечения:

– Сегодня за ночь предстоит забросить на тот берег четыреста лодок, а затем еще триста. Будут работать паромные переправы Эвакуация должна вестись на широком фронте и пройти в максимально короткий срок. План предусматривает переброску танков, в том числе и неисправных. А те, которые нельзя подтянуть к паромам, придется взрывать.

Отрабатываем с командирами одну за другой детали эвакуации. Г лавное – не допустить сумятицы в пунктах посадки войск, избежать паники, если гитлеровцы в последний момент начнут атаки. Самые хладнокровные и смелые командиры – И.И. Соломахин, С.С. Мороз, И.А, Гультяев, Е.П. Гуляницкий назначаются комендантами переправ.

Особую задачу получает майор П. К. Евстифеев. В его 7-м гвардейском батальоне – лучшие минеры. Почти все хорошо вооружены автоматами, многие участвовали в разведывательных поисках по тылам противника. Теперь они должны будут заминировать весь плацдарм. – При отходе следует ставить взрывные препятствия не только на переднем крае, но и в глубине – в траншеях, землянках, – поясняет Лисовский. – Будем применять все виды минирования, использовать «сюрпризы», мины замедленного действия...