Текст книги "Город-фронт"

Автор книги: Борис Бычевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Положение войск в центральном секторе лужского рубежа, где оборонялись части 41-го стрелкового корпуса, оставалось довольно устойчивым. И мне в те дни приходилось бывать там значительно реже.

Но вот как-то мы с комиссаром улучили момент и побывали в Луге у наших строителей, заехали в 177-ю и 235-ю стрелковые дивизии. Идем с корпусным инженером Н.С. Ивановым вдоль фронта – душа радуется: до чего хорошо все

подготовлено! Траншеи глубокие, с козырьками от минометных осколков, с бойницами и нишами в стенках. Бойцы держатся уверенно, за сорок суток боев привыкли к обстрелу и теперь не кланяются даже при близком разрыве снаряда.

Командир корпуса генерал-майор А.Н. Астанин, по словам Иванова, твердо верит в прочность оборонительных позиций и очень надеется на огневую мощь артиллеристов.

– Видел и я наших артиллеристов в деле, – продолжает Иванов с довольной улыбкой. – Под селом Новая Середка дивизия эсэсовцев вздумала свою прыть показать. Это был, я вам скажу, прямо кадр из фильма «Чапаев». Двинулись густыми цепями. Одиннадцать волн – одна за другой. Автоматы на животах, и строчат. Треск идет такой, что даже в зубах ноет. Рукава засучены, как у мясников, фашистское знамя с паучьим крестом на ветру полощется... Мне даже не по себе стало. А Георгий Федотович Одинцов только посапывает, но огонь открывать не торопится. Командир дивизии каждую минуту ему звонит, нервничает. Но артиллерийский начальник выдержал характер...

Николай Сергеевич остановился, снял фуражку, протер платком вспотевшие очки.

– Что же дальше было? – не вытерпел комиссар.

– А дальше известно что – была подана команда:

«Огонь!» Пять тяжелых дивизионов начали молотить этих нахалов. Фашисты бросились в противотанковый ров, а он заминирован, – стали подрываться... Словом, за полчаса два полка эсэсовцев как корова языком слизала.

Да, на Г.Ф. Одинцова и его артиллеристов положиться можно было вполне. После нескольких кровавых уроков, преподанных ими оккупантам под Лугой, те прекратили попытки прорваться через центральный сектор.

Еще 15 августа Военный совет фронта решил сосредоточить в Инженерном управлении руководство всем оборонительным строительством. К этому времени практически исчезла грань между тыловыми и передовыми рубежами.

В крайней спешке мы начали укреплять Пулковские высоты. Отсюда открывался отличный обзор местности. И то, что эти сильные позиции оставались до сих пор неукрепленными, нельзя расценивать иначе, как один из крупных наших просчетов.

Инженерное управление установило здесь определенную очередность работ: сначала создать оборону полевого типа (то есть хорошо развитую систему траншей, окопов, ходов сообщения), а затем уже, если останется время, приступить к строительству тяжелых сооружений. Военный совет согласился с нами.

В эти же дни началось и создание так называемого «броневого пояса» вокруг Ленинграда.

Комиссия по обороне под председательством А. А. Кузнецова еще в конце июля одобрила предложение ленинградских кораблестроителей об использовании на оборонительных рубежах заводских запасов броневой стали.

Инженер-контр-адмирал А. А. Жуков, руководивший Научно-техническим комитетом Военно-Морского флота, и его помощник инженер-капитан П.Г. Котов разработали технологию массового изготовления различных типов сборных дотов. Молодому, но уже достаточно опытному кораблестроителю Павлу Григорьевичу Котову пришлось возглавить оперативную группу по монтажу этих броневых сооружений на местности.

– Как миноносец, напористый и быстрый, хоть и маленький, – говорили у нас о Котове.

Было удивительно, как это он всюду и всегда успевал? отработать проект, объездить заводы, отобрать броню, скомплектовать монтажные бригады, договориться с трестом «Стальконструкция» о такелажниках, с конторой «Автотранс» о трактористах и шоферах. Вместе с ним много и полезно трудился начальник Архитектурно-планировочного управления Ленсовета Михаил Викторович Морозов.

Каждое новое броневое сооружение тщательно испытывалось. Помню, как-то Котов и Морозов привезли на Ижорский завод фронтовика-пулеметчика, чтобы проверить только что изготовленную приземистую конструкцию из броневых листов. Собрались рабочие, и Котов представил им бойца:

– Наш заказчик! Пусть посмотрит, – может, что посоветует.

Пулеметчик залез под колпак, осмотрел его внутри и вылез.

Знаешь что, друг, – обратился он к сварщику, – давай в днище вырежем отверстие пошире. Мы к этой штуке сделаем раму из бревен и прямо на траншею будем ставить.

А может, еще к стенке крюк буксирный приварить? – предложил сварщик. – Пойдете в наступление и захватите с собой. Трактор или танк смело потащит.

И то верно, – обрадовался пулеметчик. – Он будет у нас вроде как ползунок

– и для обороны, и для наступления.

Так и окрестили мы в тот день эту конструкцию – «бронеползунок оборонительно-наступательный». Под этим именем она приобрела широкую известность на всем Ленинградском фронте.

Кроме ижорцев к серийному изготовлению различных броневых дотов или деталей приступили коллективы заводов: Балтийский, «Большевик», имени Жданова, «Судомех». За одну только неделю кировцы и ижорцы изготовили для красногвардейского и пулковского рубежей сто сорок башенных установок.

Тысячи броневых точек появились и на различных направлениях вокруг Ленинграда. Созданные П.Г. Котовым небольшие бригады из саперов, такелажников и сварщиков монтировали их частенько под артиллерийскоминометным, а то и под пулеметным огнем противника.

Немцы изо всех сил рвались к Красногвардейску. Нависла непосредственная угроза прорыва к Ленинграду. Однако защитники его не теряли присутствия духа. Г ород был хоть и суров, но спокоен и деловит.

В памяти моей очень хорошо сохранилось собрание партийного актива, проходившее в Смольном 16 августа. А. А. Жданов предупредил секретарей райкомов партии, председателей райисполкомов, директоров заводов, что надо быть готовыми к еще большему обострению обстановки.

– В ближайшие дни вероятны крупные налеты вражеской авиации на городские кварталы, – говорил он. – Надо немедленно проверить и подготовить к действиям все отряды МПВО и аварийные команды.

Председатель горисполкома, П.С. Попков доложил, что из города эвакуировано четыреста тысяч человек, а осталось около трех миллионов. Пять тысяч имеющихся убежищ могут укрыть всего одну треть населения. Значит, надо немедленно готовить новые убежища.

Уходили мы с этого собрания полные дум о спешных делах, которые надо исполнять сейчас, сегодня ночью завтра.

Улицы города казались более настороженными, чем всегда. Особенно резко прозвучал свисток невидимого в темноте милиционера. Где-то хлопнул одиночный выстрел.

Г ород-фронт жил своей жизнью.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ НАЧАЛО БЛОКАДЫ

1

Получилось так, что одновременно, и совершенно неожиданно, освободили от работы начальника штаба Д.Н. Никишева и его заместителя П.Г. Тихомирова. Все недоумевали: в чем дело? Говорили, что они вызвали гнев Ворошилова за

нерасторопность. На должность начальника штаба фронта прибыл из 23-й армии полковник Н.В. Городецкий. Человек подвижный, деятельный, но, конечно, ему трудно было сразу охватить весь огромный объем работы. А ведь как раз в эти дни решалась судьба Лужской группы войск.

После прорыва противника в районе Кингисеппа командующий фронтом приказал генералу А.Н. Астанину начать отход. От успеха этой операции зависело многое. Если бы удалось сохранить для красногвардейского укрепленного района такую силу, как Лужская группа войск!..

Первые несколько дней оперативные сводки казались обнадеживающими. Арьергард под командованием полковника Одинцова сдерживал противника массированными огневым ударами в районе Луга – Толмачево, а главные силы двигались на Красногвардейск. Но при внимательном анализе обстановки нетрудно было заметить, что немецкие танковые части торопятся отрезать пути отхода войскам Астанина. К сожалению, командование и штаб фронта недооценили этой опасности.

27 августа я читал составленную Г ородецким в довольно спокойных тонах телеграмму в адрес генерал-майора Астанина. В ней говорилось: «Противник, заняв небольшими частями Кузнецове, Беково, поселок Дивенский, создает видимость окружения вашей группы войск. Уверены, что нахальство и наглость зарвавшегося врага не произведут впечатления на бойцов и командиров боевой Лужской группы и ее славных руководителей, с честью выполнивших под Лугой свой долг перед Родиной». Далее в телеграмме ставилась задача: смять противника и наступать в направлении Сиверская.

К сожалению, прогнозы нового начальника штаба не сбылись. Окружение оказалось далеко не «видимостью». Уже на другой день по приказанию генерал-лейтенанта М.М. Попова полковник Городецкий радировал Астанину: «Действовать как можно стремительней, обходить противника с флангов, бить по тылам. Отводить поскорей 235-ю стрелковую дивизию и полк 3-й дивизии народного ополчения...»

Но у Астанина к этому времени почти не было боеприпасов, иссякло продовольствие. А на путях отхода у него появились одна танковая и две пехотные дивизии немцев. Войска Лужской группы оказались отрезанными.

Генерал Астанин запросил по радио разрешения пробиваться из окружения отдельными отрядами. Военный совет фронта разрешил ему разделиться на три группы.

Так завершались сорокавосьмидневные бои под Лугой.

По-разному сложились судьбы людей, принимавших в них непосредственное участие.

Больше двух тысяч человек вышли из окружения с отрядом полковника А.Ф. Машошина. и бригадного комиссара Л.В. Гаева. Отряд этот пробился между Красногвардейском и Колпино, Гаев погиб в последней атаке, не дойдя до цели нескольких сотен метров.

С боями вырвался из окружения и другой отряд, во главе с командиром 24-й танковой дивизии полковником А.Г. Родиным.

Генерал А.Н. Астанин шел с третьим отрядом, прикрываясь арьергардом из артиллерийских частей и различных специальных подразделений под общим командованием полковника Г.Ф. Одинцова. Вначале было взято направление строго на север, вслед за отрядом Машошина и Гаева. Но противник успел заделать брешь, и Астанин вынужден был повернуть на восток. Пробирались по лесам и болотам, стараясь обойти части 39-го моторизо ванного корпуса гитлеровцев, распространявшегося в сторону станций Кириши, Погостье и Мга. Постепенно отряд стал дробиться. Больных и раненых оставляли в глухих деревушках. Только в последних числах сентября, после тяжелых месячных скитаний по тылам гитлеровцев, Астанин с небольшой группой при помощи партизан пробился в районе станции Погостье.

Организованно вышел из окружения арьергард Лужской группы. Действуя где силой, где хитростью, полковник Одинцов сумел вывести несколько тысяч бойцов, в том числе более двухсот раненых.

Позже Г.Ф. Одинцов [В январе 1942 г. Г.Ф. Одинцов был назначен в Ленинград сначала начальником штаба артиллерии фронта, а затем командующим артиллерией. – Прим. авт.] поведал мне о своих злоключениях.

После нескольких суток боя у артиллеристов, прикрывавших отход главных сил Лужской группы, кончились снаряды. И горючего в тягачах не стало. Пришлось закапывать орудия в землю.

Вначале хотели пробиваться на Слуцк. Но разведка установила, что в том направлении немцы выставили сильные танковые заслоны. Пришлось изменить маршрут. Погрузили на лошадей раненых и потянулись через леса и болота на восток. Дошли до реки Оредеж, а там у всех бродов тоже дежурят танки и бронемашины с фашистской свастикой на бортах. Что делать? Собрал полковник командиров на совет. Договорились подождать, – может, уйдут немцы. Ждут час, ждут другой – безрезультатно. Стоят немецкие машины, будто цепями к бродам прикованы. И все осветительные ракеты пускают.

Кое-кто заговорил уже о форсировании реки с боем. Рискнуть бы можно, но Одинцов был убежден, что тогда наверняка пропадут раненые. На такую жертву Георгий Федотович идти не хотел. Решил еще часик подождать. И правильно сделал. Около часа ночи разведка донесла, что заслоны противника потянулись куда-то к югу.

Отряд перешел реку без единого выстрела и никого из раненых не потерял.

На шоссе между Вырицей и Тосно немцы опять устроили иллюминацию. Всю ночь дорога освещалась прожекторами.

– Ну, тут уж я не стал долго ждать, – улыбнулся полковник Одинцов. – Послал разведчиков искать электрокабель к прожекторам, а отряд тем временем подготовился к броску через шоссе четырьмя колоннами. Как только хлопцы перерезали прожекторные провода, все метнулись в лес – и поминай как звали. Шли самыми глухими местами – ведь драться было нечем. Питались грибами, ягодами. Для раненых и больных понемногу забивали лошадей...

Особенно гордился Одинцов диоциплиной и порядком в своем отряде.

– Ты знаешь, – взволнованно говорил полковник, – хотя иногда мы неделями не вылезали из болот, все же люди регулярно мылись и меняли подворотнички на гимнастерках. Какие бы трудности ни встречались, никто не терял человеческого облика. Вот, брат, что такое наши бойцы!

Группа Георгия Федотовича Одинцова тоже вышла к Погостью.

Позже мы узнали о судьбе начальника строительства лужской позиции Михаила Матвеевича Зязина и корпусного инженера Николая Сергеевича Иванова.

Зязина сразил в бою минометный осколок. Погиб и Иванов. Командир электророты Грицай рассказал, что Николаю Сергеевичу досталась нелегкая смерть. В бою под селом Рождествено он был ранен в щеку и в руку. Саперы несколько дней несли умирающего командира. Но в районе Дивенская – Тосно снова произошла стычка с немцами. В этом втором бою майор и погиб.

Пехотному училищу имени С.М. Кирова удалось пробиться из окружения довольно быстро, но со значительными потерями. Талантливый командир, полковник Г.В. Мухин действовал очень решительно.

Военный совет франта приказал эвакуировать училище из Ленинграда. Это удалось сделать буквально за несколько дней до того, как прервалась железнодорожная связь Ленинграда со всей страной.

Мы встретились с Г.В. Мухиным на вокзале. Он совсем почернел, высох. Пожимая мне на прощание руку, сердито сказал:

– Ты остаешься здесь, так передай начальству, что свой долг курсанты выполнили с честью. Жаль только, что погибло так много завтрашних командиров...

Увидеть Герасима Васильевича мне больше не довелось. Эвакуировав училище, он попросился опять на фронт. Командовал дивизией, затем корпусом и погиб под Лисичанском летом 1943 года.

Порой оперативные сводки в крупных штабах напоминают часы с хроническим отставанием: они отражают то, что уже прошло, чего уже нет в действительно сти.

День 28 августа мне запомнился на всю жизнь. Утром начальник штаба фронта предупредил, что части 48-й армии ведут бой на Октябрьской железной дороге между станциями Тосно и Ушаки. От имени командующего он отдал приказание отправить к Тосно минеров. Я послал на машинах небольшой отряд из 2-го запасного понтонного батальона и вместе с ним – старшего лейтенанта Гуляницкого из Инженерного управления. А потом мы с комиссаром Николаем Александровичем Мухой решили и сами проехать к Тосно.

По оперативной сводке выходило, что поселок Красный Бор на Московском шоссе удален от фронта на десятки километров. Но не успели мы отъехать от него и сотню метров, как услышали в лесу перестрелку.

Оставив машину на опушке, пешком двинулись на звуки выстрелов.

– Может, вражеские парашютисты высадились? – высказал предположение комиссар.

Я промолчал, однако встревожился очень.

Ведь позади нас, всего в нескольких километрах, за небольшой речонкой Ижорой, остался Колпинский укрепленный район. Он имеет броневые и бетонные доты. Но их только что занял Ижорский рабочий артилле-рийско-пулеметный батальон, еще не освоивший технику стрельбы из стационарных орудий и пулеметов. А за тоненькой ниткой укрепленного рубежа – совсем пустынное Московское шоссе, широкие юго-восточные ворота Ленинграда. Что будет, если враг прорвется сюда?..

Выходим к лесному завалу, перегородившему шоссе. Рядом броневичок, а около него генералы А.И. Черепанов и П.А. Зайцев.

– Что случилось, товарищ генерал? – спрашиваю я Александра Ивановича Черепанова. Он работает в штабе Главкома Северо-Западного направления и ездит обычно по его заданиям. Это всегда ровный, спокойный человек с добрыми близорукими глазами.

Вот видишь, голубчик, мы с Пантелеймоном Александровичем понтонерами твоими командуем, – отвечает он – Они ехали в Тосно, а встреча с немцем состоялась здесь. Еще маршевая рота с нами. К сожалению, в ней всего по пятнадцати патронов на винтовку и только три ручных пулемета.

Так в чем же дело? Через Тосно, что ли, немцы прорвались?

Зайцев, тоже выполняющий в последнее время специальные поручения маршала К.Е. Ворошилова, ворчит что-то в свои черные усы. Обычной для его лица веселой улыбки нет и в помине. Отзывается опять Александр Иванович:

Видимо, так. Должно быть, отдали им станцию. На Московском шоссе наших больше нет, вот фашисты и бросили сюда разведку на машинах.

А в укрепленном районе об этом знают? – спрашиваю я. – Когда мы проезжали, там все спокойно было. Мост ижорский еще не минирован.

Черепанов глядит на часы:

Теперь-то уже должны знать. Я послал в Смольный записку – танки прошу. В укрепрайон сейчас Пантелеймон Александрович поедет: готовить надо его к бою.

А здесь что делать будем?'

Наступать, кажется, силенок нет, – усмехается генерал. – Придется оборону держать. Твои понтонеры завал уже сделали, теперь мины ставят... Давайте, голубчики, организовывать наше войско...

Генерал П.А. Зайцев едет на ям-ижорский рубеж, а мы остаемся здесь.

Полковой комиссар Н. А. Муха идет на левый фланг в лес, где залегла маршевая рота. Я разыскиваю старшего лейтенанта Е.П. Гуляницкого и командира запасного понтонного батальона капитана Волгина. А.И. Черепанов остается в центре, у шоссе.

Бой разгорается. Злобно щелкают о стволы разрывные пули, совсем близко рвутся гранаты.

Через час прибегает связной от полкового комиссара: в маршевой роте кончаются патроны. Павел Яковлев мчится в Ям-Ижору за патронами и гранатами.

А в лесу уже хлопают минометы. Около нашего броневичка воздух прошивают легкие артиллерийские снаряды.

Александр Иванович смотрит на часы: «Долго мешкают наши с помощью». Но внешне он невозмутим. Его спокойствие поражает. Генерал ни разу не присел, даже когда мины рвались совсем близко. Понятно, что рядом с ним нужно было вести себя соответственно. Но вот наконец и Черепанов не выдерживает, когда один снаряд срезает деревцо прямо около нас.

– Заметили, мерзавцы... Давайте-ка, голубчик, немного отодвинемся.

Мы отходим метров на двести. Здесь понтонеры снова заваливают шоссе большими деревьями, укладывают противотанковые мины. Но пулеметы маршевой роты слева от нас замолкают.

Трудно сказать, чем бы кончился бой, если бы в это время к нам не подошли пять тяжелых танков. Они е ходу расползлись веером по обе стороны шоссе и открыли огонь из пушек и пулеметов.

У гитлеровцев тоже появились новые силы. Два легких танка сунулись было напролом по шоссе. Один нарвался на мину, и его тут же подожгли. Второй стал разворачиваться перед завалом, но попал под снаряд своей же артиллерии. Она непрерывно била по шоссе. И минометный огонь становился все плотнее.

Потом над нами пронеслись на бреющем полете два «мессершмитта», прошивая лес пулеметными очередями.

Противник имел явное превосходство, и нам приходилось пятиться назад. В лесу, справа и слева, все ближе раздавалась стрельба. Уже и с окраины Красного Бора заговорили вражеские автоматы.

– Отходить придется, подполковник, к укрепленному району. Ничего тут сейчас не поделаешь, – вздохнул Александр Иванович. Когда мы оставили лес и оказались на открытом поле перед Ям-Ижорой, генерал Черепанов послал предупредить о своем решении командира танкового подразделения. Я тем временем вызвал Гуляницкого и приказал готовить к взрыву ям-ижорский мост.

Когда фашисты почти уже ступили на этот мост, раздался оглушительный взрыв. Высоко вверх взметнулся сноп пламени, балки и настил рухнули в воду.

Александр Иванович болезненно поморщился:

– Разрушать всегда неприятно. Однако сейчас это для нас единственный выход. Думаю, теперь задержим здесь немца..

Примерно через час, уже в темноте, в огневой бой с наседавшими гитлеровцами вступили Ижорский артиллерийско-пулеметный батальон и рабочий отряд И.Ф. Черненко. Пожелав им успеха, Черепанов отправился в Смольный докладывать Ворошилову и Жданову о случившемся. Потом и нам с полковым комиссаром Н.А. Муха пришлось выехать в Ленинград.

Едва мы успели войти к себе в штаб, как Николай Михайлович Пилипец сообщил еще одну неприятную новость:

– Двадцать третья армия оставляет Выборг. Подписана директива об отводе оттуда всех трех дивизий. Приказано взорвать доты и другие важнейшие объекты в Выборге.

23-я армия с начала войны удерживала пограничные узлы обороны на левом фланге. И до последних дней ее положение под Выборгом оставалось прочным. Но, боясь обхода Выборгской группы войск с флангов, командующий армией генерал-майор М.И. Герасимов несколько дней назад попросил разрешения отойти. Тогда М.М. Попов запретил это делать и даже упрекнул командующего за пассивность. А теперь вдруг мы сами собираемся разрушить все эти укрепления...

Да, обрадовал ты нас, – покачал головой комиссар.

Это еще не все, – кивнул на карту Пилипец. – По директиве отход армии разрешен не дальше бывшей линии Маннергейма и на вуоксинский водный рубеж. А сейчас оттуда доносят, что финны форсировали Вуоксу и уже перехватили дороги южнее Выборга. Так что и отходить-то из Выборга некуда...

Обидно было от сознания, что приходилось терять такой замечательный рубеж. За Выборгом у нас имелись мощные, вполне современные железобетонные артиллерийские полукапониры. В них еще до войны закончили монтаж вооружения. Перед дотами установили минные заграждения. Недаром противник так долго не решался наступать на этом участке.

– Ну и что же сейчас там происходит? – спросил я. Пилипец развел руками:

– Не известно. Штаб армии уже дважды сегодня перемещался, и сейчас связь с Герасимовым нарушилась.

Одно ясно: три выборгские дивизии сидят в мешке.

Михаил Илларионович Герасимов всегда казался мне воплощением уверенности в самом себе. Он обладал каким-то подчеркнуто небрежным спокойствием. Однажды Герасимову доложили о прорыве противника. Он остался невозмутимо-спокойным и продолжал насвистывать какую-то легкомысленную мелодию из оперетты.

А Пилипец между тем продолжал:

– Не хотел огорчать, но пусть уж все разом. К вашему сведению, части восьмой армии, оборонявшие Таллин, и корабли Балтийского флота начали эвакуацию через Финский залив.

В Смольном шло заседание Военного совета фронта. [В целях сосредоточения усилий для обороны Ленинграда 23 августа 1941 года Северный фронт был разделен на Карельский и Ленинградский фронты] В оперативном отделе и отделе военных сообщений не успевали получать и выполнять распоряжения: осуществлялась новая перегруппировка сил.

В район станции Мга срочно перебрасывались пограничные войска НКВД. Под Колпино выдвигалась 168-я стрелковая дивизия, эвакуированная через

Ладожское озеро из города Сортавала. Балтийский флот получил задание вывезти на кораблях три дивизии из-под Выборга. Нелегко было в ту ночь уточнить задачи для инженерных войск. Командующего фронтом я смог увидеть только утром. На столе у генерала стоял стакан с крепким черным кофе. В кабинете чуть-чуть пахло валерьянкой.

Увидев меня, Маркиан Михайлович недовольно поморщился:

– Что вы хотите, Бычевский? Я собирался побриться. – Он с силой потер щеку рукой и опять поморщился, словно от зубной боли. – Обстановку знаете, решения все есть, работать надо!

– На Неву хочу ехать, товарищ командующий,– доложил я. – В районе Островки – Кузьминки есть исправный железнодорожный мост. Не захватили бы его немцы. Там ведь наших частей нет?

– Начальник погранвойск генерал Степанов получил задание машинами перебросить на правый берег Невы батальон народного ополчения. На левом берегу будут действовать сто шестьдесят восьмая дивизия полковника Бондарева и дивизия НКВД полковника Донскова.

– А с мостом как быть?

– Конечно, готовьте к взрыву. Пожалуй, действительно поезжайте туда сами, только быстрее возвращайтесь. Имейте в виду, необходимо проверить Карельский укрепленный район. Там нужно будет поставить электропрепятствия, подготовить плотины к затоплению.

Маркиан Михайлович помолчал, потом вдруг спросил: – О перемещениях у нас знаете? Решением Г осударственного комитета обороны маршал Ворошилов назначен командующим фронтом, а я – начальником штаба... Это – к сведению...

Выехав к мосту в район Кузьминок, я поручил Пилипцу отправить туда на машинах и роту минеров-автоматчиков под командованием лейтенанта Рыбина. Правый берег Невы от поселка Пороги и выше практически никто не оборонял. Здесь находилась лишь одна зенитная батарея да артиллеристы-балтийцы готовили огневые позиции для тяжелых орудий. Словом, пока только закладывались основы будущей невской позиции.

Левый берег, насколько охватывал глаз, тоже был пустынным, хотя где-то в отдалении слышались звуки боя.

Вот и железнодорожный мост, совсем не охраняемый. Прорвись сюда противник крупными силами, и передним откроется возможность беспрепятственного выхода в тыл всего южного фаса обороны города.

Как только прибыли минеры, я сразу же приказал им обрушить металлические фермы моста, заминировать подходы к нему и все места, наиболее удобные для переправы через реку. Эти меры оказались весьма своевременными: на другой день гитлеровцы вышли к Неве как раз в районе взорванного моста.

3

Первые дни сентября. Ленинград – в огненном кольце. Опьяненный близостью цели, враг изо всех сил стремится разорвать наш защитный пояс.

Г ород готовится к уличным боям. Создан штаб внутренней обороны.

Командный пункт фронта окончательно разместился в Смольном. Это еще больше утверждает и подчеркивает единство и неделимость партийного и военного руководства обороной.

Подлинно народными штабами становятся райкомы партии, райсоветы, заводские парткомы. Как и в армейских штабах, там ведутся расчеты, где и какие сподручнее строить баррикады, создаются специальные отряды для уличных боев.

В борьбе народа за свободу призыв «На баррикады!» всегда исполнен глубокого смысла. Баррикады – это форма борьбы, порожденная самим народом. Для нас, военных инженеров, приказ о строительстве баррикад – серьезнейшее техническое задание. Городской комитет партии прислал на помощь нам крупнейших ученых. Академик Б.Г. Г алеркин почти ежедневно собирает своих коллег для обсуждения конкретных технических вопросов по превращению города в современную крепость. А. А. Жданов, А А. Кузнецов и П.С. Попков рассматривают общие схемы и частные детали внутренней обороны, предлагаемые профессорами Н.Н. Лукницким, Б. Д. Васильевым, военными инженерами, фортификаторами и рабочими различных заводов.

Все варианты предусматривают создание баррикад нового типа, способных выдержать удары артиллерии и танков. Защитную мощь их должны составлять железобетон, тюбинги, броня, каменная и кирпичная кладка.

Работники треста канализации разработали проект использования подземной коллекторной сети для связи между баррикадами. Рабочие Кировского завода и «Электросилы» предложили в смотровых колодцах той же сети создать огневые точки-засады для истребителей танков.

В первые этажи жилых зданий вделываются железобетонные «рубашки» или такие деревянные срубы, которые выстояли бы в случае обвала верхних этажей.

Военный совет утвердил секторный принцип внутренней обороны Ленинграда. Секторы нарезались с учетом водных преград и мостов. Все мосты взяты на

учет. Мы готовим специальные команды для быстрого – по особому приказу

– минирования их.

Незадолго до того, 31 августа, Военный совет фронта принял весьма важное решение, улучшающее управление войсками на южном фасе. Теперь соединения и части, действующие на красносельско-красногвардейском направлении, объединялись в 42-ю армию, а на колпинском – в 55-ю. Этим был положен конец импровизированным формам, сложившимся в начальный период войны.

В эти напряженные дни была прервана железнодорожная связь Ленинграда с центральными районами страны: противник вышел к Октябрьской железной дороге, подошел к станции Мга и взял ее.

Через шесть дней после падения Мги в штаб фронта вернулся подполковник С.И. Лисовский. Обгоревшие волосы, опаленные брови, горячечный блеск глаз и ввалившиеся щеки свидетельствовали о том, что Станиславу Игнатьевичу пришлось пережить тяжелые минуты. С ротой саперов он попал в самое пекло массированного удара вражеских пикирующих бомбардировщиков. Пожары мгновенно охватили станционный поселок. А тут еще противник ввел новые силы – моторизованные части. Фашисты вели пулеметный и минометный огонь прямо с машин.

Кроме саперов на станции Мга находился в тот момент немногочисленный сводный отряд майора Лещева, объединявший несколько разрозненных подразделений 48-й армии.

– Он, конечно, не смог удержать Мгу,– рассказывал Лисовский. – Ведь от самого Новгорода отходил с боями и на Мгу прибыл без артиллерии и даже почти без патронов.

– Ну а что же саперы? – поинтересовался я. Лисовский пожал плечами. Мой вопрос, видимо, показался ему странным.

– Попробовали было минировать дороги перед немцами, да не вышло. Уж очень быстро они двигались, пока не встретились с дивизией НКВД полковника Донскова.

Дивизия под командованием полковника С.И. Донскова получила приказ отбить станцию Мга. Первая ее атака была удачной: противник отошел. Но уже на следующий день, 2 сентября, в районе Мги появились новые силы 39-го моторизованного корпуса и части 1-го и 28-го армейских корпусов 16-й немецкой армии. На наши позиции обрушились массированные удары авиации. Несколько дней дивизия сдерживала натиск врага в районе 8-й ГЭС, рабочих поселков Мустолово и Келколово. Но силы были слишком неравны, и Донсков вынужден был отходить на Шлиссельбург [ныне Петрокрепость]. Часть его подразделений переправилась даже на правый берег Невы.

Я спросил у Лисовского, как велика угроза форсирования немцами Невы.

Ответ был несколько неожиданным:

– Они могли бы сделать это сразу, как только расчленили дивизию НКВД и вышли к реке. Но пока все еще двигаются вдоль левого берега. Видимо, главная их цель сейчас – захват Шлиссельбурга.

Эти предположения подтвердились. 8 сентября Шлиссельбург пал. Два полка дивизии НКВД не смогли удержать его и на подручных средствах переправились через Неву.

Теперь Ленинград прикрывался с юго-востока рубежом по реке Неве от Колпино до Ладожского озера. Начало боев на нем означало начало блокады.