Текст книги "Город-фронт"

Автор книги: Борис Бычевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Полковник резко оборачивается ко мне:

– Вчера разведчики ходили в Редкино. Около шестидесяти танков там насчитали. А артиллерии у меня по, прежнему мало... Ну пошли на наблюдательный, пункт...

Не успели мы сделать и полсотни шагов, как попали под разрывы снарядов. Бежим, ложимся, снова бежим и рывком кидаемся в свежие, пропитанные гарью воронки.

В грохот артиллерийской канонады вплетается надсадный гул бомбардировщиков. Около тридцати «юнкерсов» тремя группами проходят низко над нами. Девять самолетов отделяются и заходят на цель. Едва мы успеваем вбежать в траншею у наблюдательного пункта, как воющий свист бомб словно вдавливается в барабанные перепонки. И сразу же удар, столб вывороченной земли...

Из траншеи Мухин вползает в землянку, и хватается за телефон;

– Сергеев? Что у тебя? Накрыло? Два орудия подбито?.. Эх, твою губернию!.. А сейчас танки пойдут. Ну готовь истребителей с бутылками. Два пулемета выдвинь на опушку, пусть перекроют дорогу на Вязок. И саперов с минами туда, к дороге. Быстрее...

Самолеты уже отбомбились. Мы выходим в траншею. Впереди, над окопами курсантов вдоль узкой речонки Вруда, стоит плотная туча пыли и дыма. Сквозь эту завесу местами пробиваются тусклые всполохи пламени.

Курсанты в дни передышки оборудовали глубокие окопы с хорошо развитыми ходами сообщения. Артиллерийский налет не так беспокоит Мухина, как предстоящая танковая атака.

В притихающий артиллерийский гул врываются дробные звуки пулеметных очередей. Они кажутся совсем слабыми. Но Мухин сразу же напрягается и всем корпусом поворачивается влево, туда, где затаился 2-й батальон Волкова. Здесь узел дорог, несколько маленьких деревень – Максимовка, Мышкино, Слепино,

– словом, танкоопасное направление. Свой левый фланг Мухин считает слабым местом.

Снова телефонные разговоры с командирами приданных батарей. Снова ругательство «твою губернию», на этот раз уже по поводу неустойчивой радиосвязи между артиллерийскими наблюдателями и огневыми взводами.

Позвонил капитан Волков. Докладывает, что на него идут двадцать пять танков с автоматчиками.

Через пять минут снова он. Бодрым голосом сообщает:

– Три танка горят. Фашистская пехота прижата к земле пулеметным огнем.

Атака начинается и на правом фланге против 1-го батальона капитана Сергеева. Но Мухина по-прежнему больше всего беспокоит участок Волкова. Начальник училища сам вызывает по телефону 2-й батальон:

Волков, почему молчите?

Виноват. Только что дух перевел. Вражеская пехота отбита. Танки тоже не пробились и пошли в обход деревни Слепина.

На лице Мухина появляется улыбка:

– Молодцы! Передай курсантам мою благодарность... А о том, что немцы в обход пошли, не волнуйся. Там их тоже встретят...

Часа через два на наблюдательный пункт пришел комиссар училища Я.В. Завалишин. Он был во 2-м батальоне. Весь в пыли, утомленный, а в плазах задорный огонек.

– Ну и поддали же наши фашистам! Первую волну пехоты и танков удачно накрыла гаубичная батарея. А довершили дело пулеметчики. Они уложили пехотинцев прямо перед проволокой...

Закончить Завалишину не удалось. На НП прибыл связной от Волкова:

– Батальон обходят танки!..

«Прорвали стык», – решил Мухин и стал звонить в штаб кингисеппского сектора. Но телефонная линия оказалась перебитой. Прекратилась проводная связь и с Волковым.

Полковник перебросил на левый фланг свой главный резерв – противотанковую батарею. Это была половина собственных артиллерийских средств училища.

С другими батальонами связь оставалась устойчивой. Командиры докладывали, что ведут огневой бой. Много раненых. А вот гранат и бутылок с горючей смесью мало.

Начальник училища уходит на передовую, меня просит съездить на командный пункт сектора похлопотать о восстановлении взаимодействия с соседом.

Дорога тянется лесом. Справа и слева слышится близкий артиллерийский гул. Вокруг – ни одной живой души.

Откровенно говоря, сделалось как-то не по себе. Яковлев уже не спрашивает: «Куда?» Дорога одна. Только вынул гранаты, положил на сиденье рядом;

– На всякий случай...

2

Огромное, во весь горизонт, багровое зарево. Полыхают дома в Нарве, Кингисеппе, ближайших поселках. Вражеская авиация наносит один удар за другим. Перекаты артиллерийских разрывов не стихают и ночью. Четвертые сутки дерутся ополченцы и курсанты, стремясь не допустить прорыва танков в оперативную глубину.

Командующий фронтом М.М. Попов и член Военного совета А. А. Кузнецов все время в войсках: то во 2-й дивизии народного ополчения, то у Мухина, то у командующего кингисеппским сектором генерал-майора В. В. Семашко.

Еще 9 августа Попов решил остановить немцев контрударом. Для этого он усилил кингисеппский сектор только что сформированной 4-й дивизией народного ополчения и одним полком 1-й танковой дивизии.

Но штаб сектора сработал нечетко. Ему потребовалось около суток на подготовку контрудара, а к тому времени две танковые, две пехотные и одна моторизованная дивизии противника вклинились в нашу оборону и стали охватывать большой район. 4-я дивизия народного ополчения оказалась втянутой в тяжелый оборонительный бой вместе с училищем имени С.М. Кирова.

К вечеру 11 августа части перемешались, связь нарушилась и началась та путаница, которая называется потерей управления войсками.

М.М. Попов и А.А. Кузнецов приехали к генералу В.В. Семашко ночью. Между ними произошло довольно тяжелое объяснение. Я застал уже конец этого неприятного разговора.

Валентин Владиславович Семашко, худощавый генерал лет пятидесяти, был взвинчен до крайности – глаза воспалены, руки дрожат. Нервничали и его собеседники. Кузнецов, видимо отвечая на какую-то реплику командующего сектором, резко выговаривал ему:

– Поймите, товарищ Семашко, это рабочие Ленинграда. Присвоить дивизии звание гвардейской решил народ. Вот почему она и названа Первой рабочей гвардейской. От вас и вашего штаба зависит умелое использование ее, а драться рабочие будут насмерть, на это можете положиться.

– Алексей Александрович, – возражает Семашко, – я не хочу бросить ни капли тени на рабочих людей! Но эта дивизия сформирована всего три дня назад. Она не имеет ни капли боевого дпыта, совсем не обстреляна. К тому же ей еще идти до нас сорок километров, а мне уже дают приказ осуществить контрудар. Да ее сразу расколошматят танки. Ведь так же получилось с четвертой дивизией полковника Радыгина... Мы вводим в бой необученные дивизия с ходу и по одной.

Кузнецов нетерпеливо прерывает его:

– Необученные, необстрелянные... а кто же целый месяц сдерживает врага на лужской позиции, как не народные ополченцы? Кто за один сегодняшний день поджег полсотни танков? Братья Ивановы и другие рабочие с «Мясокомбината». Тоже необстрелянные, а бутылками с горючей смесью действуют, как заправские истребители. Так же и Фирсов, и Васильев, и

Кочетов... Других дивизий, товарищ Семашко, нам взять неоткуда. Извольте управляться с теми, какие есть. Но дорогу Кингисепп – Волосово враг не должен перерезать. Это категорическое требование Военного совета.

Г енерал Попов требует:

Принимайте меры, товарищ Семашко, к локализации прорыва. Немедленно выдвигайте туда четырнадцатую артиллерийскую противотанковую бригаду Лебедева и вообще всю артиллерию. За этим заслоном поставьте танки Баранова. Ими и прикройте в бою первую рабочую гвардейскую дивизию. Кстати, сколько у Баранова осталось танков ?

Не больше пятидесяти,– кисло отвечает Семашко. – А у немцев сегодня действовало около двухсот. Баранов считает, что дня через два он может остаться вовсе без танков.

Пусть действует из засад, где выгодно, использует танки как неподвижные огневые точки... Поезжайте сами в войска и лично организуйте подготовку контрудара. Товарищ Кузнецов прав, упрекая штаб сектора в медлительности. А мы сейчас выедем навстречу дивизии Фроловва, ускорим ее движение, воодушевим бойцов. Но имейте в виду, дивизию неизбежно придется вводить в бой завтра. – Слушаюсь! – Семашко смотрит на часы и качает головой. – Скоро уже рассвет. – Потом одевается и выходит из землянки.

Попов шагает из угла в угол, нервно хрустит пальцами.

– Всю четвертую танковую группу стянули сюда, мерзавцы. Тут, пожалуй, два раза по двести танков будет.

Наконец доходит очередь до меня. Командующий фронтом и член Военного совета требуют форсировать строительство укреплений за железной дорогой на случай отхода войск за нее.

Какие потери среди строителей? – спрашивает Кузнецов.

Сегодня около тридцати убитых и раненых. На линии Керстово – Лялицы – Выбеги немцы проводят по нескольку бомбардировок в день.

Вся станция Молосковицы забита у нас бетонными надолбами и деталями,– недовольно замечает Кузнецов.– Быстрее надо вывозить их на рубежи.

Докладываю, что два крана разбиты бомбами, крановщиков ранило, поэтому приходится работать вручную. Командующий показывает мне на карте:

Выдвигайте вперед саперов, организуйте подвижные отряды заграждений, как под Лугой. Что у вас есть под руками?

Только запасной батальон. Все саперные и даже понтонные части оказались втянутыми в бои.

Берите людей, откуда хотите, а завтра чтобы здесь были подвижные отряды заграждений,– сухо приказывает командующий.

Что сейчас делается в Кингисеппском укрепрайоне, товарищ Бычевский? – спрашивает Кузнецов.

Там бойцы двух артиллерийско-пулеметных батальонов вместе с рабочими командами укрепляют оборону в промежутках между узлами сопротивления: роют окопы, Ставят проволочные и минные заграждения.

Да, – вспоминает Кузнецов и обращается к командующему: – Вчера у меня был разговор с комендантом укрепрайона майором Котиком. Артиллерий, говорит, мало, со связью плохо. Вооружение дотов слабое – одни пулеметы, и амбразуры неудачны – фронтом только к Нарве, на запад. Просит пехоты для круговой обороны.

Попов опять хрустит пальцами:

– Знаю, Алексей Александрович. Один полк ополченцев от Радыгяна генерал Семашко уже послал туда. Если фашисты вздумают обходить Кингисеппский укрепленный район, пошлем на помощь бригаду морской пехоты. Сто девяносто первая стрелковая дивизия Лукьянова тоже остается там. Но сейчас главное – здесь сдержать удар.

Метростроевцы настроены по-боевому. Раздобыли с полсотни винтовок, ручной пулемет и два ящика бутылок с горючей смесью. Зубков доволен, когда показывает мне свое «богатство», глаза блестят.

– Если войска не подойдут, сами будем драться за свой рубеж,– решительно заявляет он. – Меня ребята совсем запилили. Г розятся в партизаны уйти. Около сотни заявлений лежит. А я и сам к чертям собачьим уйду от этой окопной работы... Вчера, когда возили хоронить своих в Ленинград, настроение было такое, что хоть реви. Каких инженеров ни за грош потеряли!

Злости и у меня в эти дни было вдоволь. Старая песня Зубкова насчет ухода в партизаны еще больше раздражала.

– Ты мне надоел, Иван Георгиевич. Иди к Жданову, скажи ему это, если не побоишься. Чем зря разглагольствовать, лучше гляди, как бы свой отряд здесь не потерять или поневоле в партизана не превратиться. Технику успеешь убрать, если сегодня сюда пожалуют немецкие танки?

Зубков покосился на меня:

Ты что, серьезно?

Сейчас не до шуток. Послушай, что там делается, – кивнул я в сторону железной дороги, за которой все ближе слышался грохот огневого боя. Часть снарядов уже ложилась за полотном.

Глаза у Зубкова потемнели, он крепко выругался.

– В щели посажу истребителей с бутылками, – твердо сказан он. – Пусть хоть несколько танков сожгут, душу отведут. Вчера к ополченцам ходили, учились, как это

делать.

Меня окончательно взорвало:

– Значит, с танками воевать будешь, забияка несчастный, а экскаваторы и краны бросишь? Ну вот что: скорее заканчивай ров и убирай механизмы! Если бой перевалит за железную дорогу, двигайся с экскаваторами в район Гомонтово.

Начальников много, да воевать ни черта не умеем,– махнул рукой Зубков.– Только и знаем – отходить.

Ладно уж, наслышались этого. Ворошилов критикует, народ критикует, сами себя критикуем...

Может быть, саперов с минами дашь, начальник?

Я такой богатый, что последний запасной батальон задействовал. Учишь своих бутылки бросать, учи и минировать. Щели рой для людей... Смотри, старый знакомый появился!

В безоблачном небе действительно уже болтался разведчик, прозванный бойцами за его характерную форму ко c тылем.

Сотрясалась земля в районе прорыва. 1 -я гвардейская рабочая дивизия полковника Фролова вступила в бой с ходу, так же как месяц назад дивизия Угрюмова. Но тут же была атакована крупными силами танков и вынуждена была отойти.

У генерала Никишева между пятью и шестью ча c ами утра пульс штабной машины всегда чуть затихал. Получены все донесения, отданы распоряжения войскам, доложено в Генштаб.

Но сам начальник штаба настолько «залез в долги» к времени, что вынужден жертвовать даже этим тихим часом. Вот и сидит, подремывая, за своими бумагами. Споткнется перо – и Дмитрий Никитич спит. А тронешь за плечо, он потрясет головой и, как бы стыдясь своей слабости, проворчит: «Черт его знает, что-то клонит ко сну!» Вообще у начальника штаба появилась в последнее время какая-то вялость, инертность.

Возвратись из-под Кингисеппа в Ленинград для подготовки новых отрядов заграждения, я решил зайти к Никишеву ознакомиться с обстановкой. Он устало махнул рукой на стоявший у стены пюпитр с картами:

– Смотри, братец, сам. Трещит у нас все...

Карты говорят о все большем напряжении. На Карельском перешейке две наши дивизии прижаты к Кексгольму [Ныне Приозерск] и отрезаны от Выборгской группы войск. А 168-я отбивается у самого Сортавала. В Эстонии одна часть 8-й армии – под самым Таллином, другая оттеснена к Нарве.

Да, плохи дела, – невольно вырвалось у меня. Никишев отрывается от бумаг:

Не нравится? Мне тоже.

Есть какие-нибудь новые решения, Дмитрий Никитич?

Будем занимать красногвардейский рубеж.

Какими войсками?

Ополченцами. Кем же больше? Пишу вот Борису Михайловичу Шапошникову [Б.М. Шапошников занимал в то время должность начальника Г енерального штаба] про наш тришкин кафтан – фон Лееб продолжает вводить в бой танковые и моторизованные дивизии, а нам драться нечем. По меньшей мере двенадцать дивизий надо, четыреста самолетов, двести пятьдесят танков. – Никишев посмотрел на меня – Как думаешь, дадут?

Опухшие веки прикрывают глаза генерала, обычно хитроватые, а сейчас тусклые, рассеянные. Что-то вроде грустной иронии звучит в его вопросе. «Как думаешь, дадут?»

На стене позади стола висит карта общей обстановки на советско-германском фронте. Синяя извилистая линия все дальше врезается в глубь нашей территории.

– Пожалуй, не дадут, – не ожидая моего ответа, бормочет Никишев.– А просить все равно надо.

Настроение начальника штаба мне не нравится.

Не понимаю, Дмитрий Никитич, почему вы уверены в отказе. Положение Ленинграда серьезное. Ему нужна помощь. А раз надо – дадут.

Молод ты еще, братец, – усмехается генерал.– Борьба за Ленинград идет не только вблизи него. Ворошилов вон опять контрудар под Старой Руссой готовит.

Так что из того?

Как же ты не понимаешь? Если что и могли нашему фронту подкинуть, теперь под Ильмень пойдет. Главную помощь всегда активному направлению оказывают.

Так это же тоже нам помощь! Сами говорите, что борьба за Ленинград идет не только вблизи.

Дмитрий Никитич вздыхает и еще раз оглядывается на свою большую карту:

– Разумеется. Однако соседа усилят, а у нас все равно все швы будут трещать...

Этот разговор оставил у меня какой-то горький, тягостный осадок. Неприятно, когда такое настроение охватывает человека, стоящего у кормила вооруженной борьбы сотен тысяч людей.

В Инженерном управлении мы проводим иногда свои летучие «малые военные советы». Сегодня разговор о нехватке инженерных частей.

– Загнал ты, Борис Владимирович, инженерные части на передний край!

Теперь их оттуда клещами не вытащишь, – сетует Пилипец.

Упрек, может быть, и правильный. Но я напоминаю подполковнику, что когда он был под Сабском, то сам просил прислать людей.

– А кто сто девятый моторизованный батальон потерял?

От такого вопроса Николай Михайлович подпрыгивает на стуле:

– Ха! Я же и виноват, здорово живешь! Сам послал батальон на юг,– повернулся он к комиссару,– а там его начинж Северо-Западного фронта встретил и увел в Новгород, словно цыган лошадь. Между прочим, начинж этот

– друг Бориса Владимировича,– кивнул Пилипец в мою сторону.– Я давно говорил, что у нас «толковый» сосед. По его милости мы теперь голы, как соколы, – никаих резервов!

Н.А. Муха, улыбаясь, подливает масла в огонь:

– Почему же никаких резервов? Есть еще второй запасной понтонный батальон. Машин у него много. Может двинем его на подвижное минирование?

Пилипец – в прошлом сам понтонер, сторонник использования понтонных подразделений только по прямому на! значению – снова вспыхивает и начинает шагать, попыхивая своей неизменной трубкой:

– Должен сказать, вы меня не удивили. Я знал, что в конце концов вспомните про батальон Волгина. Сорок второй понтонный батальон загнали под Лугу рвы

копать да мины ставить. Сорок первый скоро, кажется, вовсе потеряем. Да вы думаете ли о будущем? Ведь не все же нам отступать... Будем и вперед шагать!

– А что с сорок первым батальоном?

Я несколько дней не был в штабе и многого не знал. Оказывается понтонеров 41-го «приголубила» 168-я стрелковая дивизия. Бои там ожесточенные. В батальоне погибли уже три командира роты и около ста ценнейших специалистов.

Эвакуировать собираются через Ладогу всю эту дивизию,– рассказывает Пилипец.– Но что станет с парком, с машинами? Как вы не усвоите, что понтонеры – это гвардия инженерных войск! В наступление пойдем – вспомним о них, да поздно будет!

Комиссар, услышав от меня, что генерал Никишев пишет в Г енштаб просьбу о помощи, предлагает замолвить словечко и о саперах.

Пилипец ворчит:

– Как же, жди, так сразу и дадут! Немцы к Одессе подходят, а мы с просьбами... Вот увидите, опять скажут: используйте местные ресурсы.

В этом была правда. Даже командующий фронтом время от времени попрекал меня тем, что на фронте, мол, строителей больше, чем войск.

Из женщин, что ли, минеров будем готовить? – пожимает плечами Пилипец.– Сейчас нужны моторизованные инженерные части.

Одно другому не противоречит...

До этого нам просто не приходило в голову, что девушки тоже могут быть минерами. Но в тот день мы твердо решили формировать новый запасной инженерный полк и специальные отряды минеров из строительных отрядов, прошедших уже суровую школу на строительстве оборонительных рубежей.

А еще через несколько дней Москва сама преподнесла нам приятный сюрприз: прислала отдельную роту минеров. И, что нас особенно удивило, все бойцы были с автоматами!

Командир роты лейтенант Рыбин доложил, что вначале их готовили для действий с партизанами, но внезапно изменили решение и послали к нам. По его словам, штаб инженерных войск Красной Армии формирует не только такие небольшие подразделения, но и целые инженерные бригады, предназначенные для создания больших зон минных заграждений.

В Смольном и в здании на Дворцовой площади с особой остротой переживались перипетии не только на нашем фронте, но и на Северо-Западном. Все яснее раскрывался общий замысел врага.

Контрудар в районе Старой Руссы развития не получил. Фон Лееб, командующий группой армий «Север», перебросил туда со смоленского направления 39-й моторизованный и 8-й авиационный корпуса, моторизованную дивизию «Мертвая голова», 3-ю моторизованную дивизию и управление 50-го армейского корпуса. Перевес в силах оказался на стороне неприятеля. Войска Северо-Западного фронта начали отход сначала южнее, а затем и западнее озера Ильмень, на стыке с лужским сектором нашего фронта. Это создавало угрозу обхода всей лужокой полосы.

Мне вспоминается обстановка в штабе нашего фронта на второй день наступления немцев. Никишев получил срочную телеграмму из Г енерального штаба. «В связи с создавшейся обстановкой,– говорилось в ней,– группу войск Северо-Западного фронта в составе 1-й дивизии народного ополчения, 237-й и 70-й стрелковых дивизий временно включить в состав Северного фронта и без разрешения Ставки с этого направления не снимать».

В кабинете начальника штаба были при этом П.Г. Тихомиров, П.П. Евстигнеев, комиссар штаба Д.И. Холостов и я. Прочитав телеграмму, Дмитрий Никитич не удержался:

– Вот и ответил Г енштаб на мою просьбу, что писал третьего дня. Дал те же дивизии, которые Климент Ефремович взял у нас для соседа. Только теперь они целый корпус немцев тащат за собой...

А через несколько дней нашему фронту была переподчинена вся 48-я армия Северо-Западного фронта. К этому времени четыре гитлеровские дивизии, прорвав фронт нашего соседа, подошли уже к Октябрьской железной дороге, заняли Чудово и двинулись на Любань по Московскому шоссе. Никаких оборонительных рубежей там наш фронт не готовил.

Ни на час не прекращались бои и с главными силами 4-й танковой группы противника в кингисеппском секторе.

Три наши дивизии отбивали натиск пяти фашистских. За шесть суток противник потерял там больше ста пятидесяти танков и около семи тысяч солдат. Но на седьмые сутки ему удалось перевалить через железную дорогу восточнее Кингисеппа.

3

Фронт неумолимо приближался к городу Ленина.

14 августа Военный совет принял решение о приведении в боевую готовность всего Красногвардейского укрепленного района, включая населенные пункты Красное Село, Г атчина, Колпино. Г орком партии направил туда тысячу коммунистов – бойцов и политработников. Горисполком в течение суток мобилизовал еще сто двадцать тысяч ленинградцев на строительство укреплений. Одновременно шло формирование семи отдельных артиллерийскопулеметных батальонов для занятия дотов. Спешно укомплектовывались 2-я и 3-я гвардейские рабочие дивизии народного ополчения.

Заводы города получили задание за трое суток изготовить для Красногвардейского укрепрайона двести огнеметов и сто двадцать минометов. Этому же укрепрайону передавались сто станковых пулеметов.

Неделя прошла в лихорадочной работе по созданию вторых и третьих рубежей.

Почти весь состав Инженерного управления в те дни был на колесах. Помогали строителям и саперным частям создавать всевозможные заграждения на оборонительных рубежах, дорогах, в лесных дефиле.

Одна из рот запасного саперного батальона работала у села Ильеши, перекрывая узел дорог в полосе 1 -й гвардейской рабочей дивизии. По предварительным нашим расчетам она должна была уже закончить это задание и прибыть на ропшинский аэродром, чтобы подготовить его к разрушению. Но саперов все не было. Я решил проверить, в чем дело. Вместе с офицером управления майором А.В. Писаржевским выехал на место работ. Подъезжаем и глазам своим не верим: дорога не рвом, а бетонными надолбами перекрыта. Между надолбами противотанковая пушка стоит. А перед ней на дороге, метрах в ста, три мотоцикла валяются и с десяток убитых гитлеровцев. Совсем близко трещали автоматы и слышались разрывы ручных гранат.

В придорожном кювете нашел младшего лейтенанта. По всем признакам некадровый: немолодой, в очках и осанка типично штатская.

– Начальник штаба запасного инженерного батальона Соломахин, – представился он.

– Что здесь происходит? Где саперы? Почему не выполнены работы?

Черные как уголь близко посаженные глаза смотрят через очки чуть иронически. Соломахин пожимает плечами:

Виноват, товарищ начальник. Пришли сюда, только собрались работать, а немцы тут как тут. Пришлось отбиваться. Вон, видите, лежат, – показывает младший лейтенант на трупы и мотоциклы.

– Надолбы откуда, пушка?

– Надолбы какой-то водитель подвез, сам не знаю откуда. Я их свалил, вместо рва завал сделал – все равно препятствие. А пушка из артиллерийской бригады. С командиром расчета сержантом Козловым договорились и взаимодействуем. Только что немцы опять подошли.

– А где же части Первой гвардейской рабочей дивизии? – удивляюсь я.

– Они слева, у железной дороги. Отбиваются от танков. Оттуда приезжал капитан, поблагодарил нас за инициативу и приказал любой ценой удерживать дорогу.

Я сказал, что поблизости отсюда должна быть и 281-я стрелковая дивизия.

– Правильно, – подтвердил Соломахин. – Оттуда тоже наведывался майор и строго-настрого приказал нам держаться.

К нашему разговору с младшим лейтенантом внимательно прислушивались стоявшие за деревьями парни в гражданской одежде и с трофейными автоматами. Время от времени они пускали очереди в невидимого врага. Вероятно, на всякий случай, для острастки. Спрашиваю:

– Это что за партизаны?

– Строители, – улыбается Соломахин. – Здесь совсем рядом с нами отряд НКВД. На земляных работах был. Так вот эти хлопцы оттуда. Они засаду в лесу устроили и лопатами пристукнули нескольких фашистов. Автоматами немецкими вооружились и «пригребли» к нам. Пополнение стоящее – хоть и из бывших заключенных.

Рота нужна мне была позарез. Но разве снимешь, ее при таком стечении обстоятельств?! Пришлось подтвердить приказание неизвестных мне капитана и майора об удержании дороги до тех пор, пока я сумею разыскать штаб какой-либо из двух дивизий и договориться там о смене саперов стрелковым подразделением.

Ввязался в бой и ершистый начальник отряда метростроевцев И.Г. Зубков. Получилось так, что один из стрелковых полков 2-й дивизии народного ополчения не смог удержаться на подготовленном для него у станции Веймарн рубеже. Иван Георгиевич стал уговаривать командира полка не оставлять позицию, но тот получил разрешение на отход и предложил непрошеному советчику «катиться ко всем чертям вместе со всеми своими строителями». Обозлившийся Зубков занял позицию своим отрядом. В результате его излишней горячности отряд потерял несколько человек убитыми и лишился одного экскаватора. Однако ругать неугомонного метростроевца было некогда, да, пожалуй, и не за что. Отряд его, хотя и не смог долго удерживать свой участок, все же уничтожил два немецких танка и перестрелял до взвода фашистской пехоты.

Развитие событий да кингисеппском направлении с каждым днем приобретало все более грозный характер. Два полка 4-й дивизии народного ополчения и курсанты пехотного училища имени С.М. Кирова, понесшие большие потери и сбитые со своих позиций танками противника, отходили с боями южнее железной дороги Волосово – Елизаветинка – Красногвардейск (Гатчина). 2-я же дивизия народного ополчения и другие части кингисеппского сектора вели бои севернее дороги, прикрывая город Котлы. Там же действовала 1-я гвардейская рабочая дивизия народного ополчения. А на самой дороге не осталось никого.

Враг, конечно, воспользовался этим. Его моторизованные части двинулись вдоль железнодорожного полотна и 17 августа передовыми отрядами ворвались на станцию Волосово.

Фланги лужской оборонительной позиции оказались смятыми. Но ожесточенная борьба все еще продолжалась и в районе Кингисепп – Нарва, и в центре – под Лугой.

Особенно упорное сопротивление врагу оказывал гарнизон Кингисеппского укрепленного района. Уже погибли командиры и комиссары обоих—152-го и 263-го пулеметно-артиллерийских батальонов, выведены из строя коменданты сооружений, пали смертью храбрых большинство бойцов, а укрепрайон все еще существовал и приковывал к себе значительные силы немецко-фашистских войск. В героической истории обороны Ленинграда эти бои составляют одну из ярких страниц, и потому я считал себя обязанным поподробнее рассказать о них.

Кингисеппский укрепленный район, обращенный фронтом к реке Нарва, был построен в 1928 – 1932 годах. В полосе, протянувшейся вдоль старой государственной границы на пятьдесят километров, располагалось восемьдесят изолированных друг от друга пулеметных дотов. В 1940 году, после вступления Эстонии в братскую семью народов СССР, сооружения эти были законсервированы и лишь с началом войны стали приводиться в боеготовность. Разместились в них 152-й и 263-й пулеметные батальоны.

16 августа противник обошел Кингисепп с востока и овладел городом. М.М. Попов приказал командующему отходившей из Эстонии 8-й армией генерал-лейтенанту П.С. Пшанникову выбить немцев из Кингисеппа.

20 августа 11-я стрелковая дивизия штурмовала Кингисепп с запада и освободила его. Но ровно через сутки под давлением превосходящих сил противника город был сдан вновь. Тогда командующий 8-й армией привлек к боям за Кингисепп и 191-ю стрелковую дивизию из состава кингисеппского сектора, хотя ее подразделения предназначались для заполнения промежутков между дотами укрепрайона. Дивизия втянулась в бой за город, что позволило фашистам блокировать изолированные друг от друга дзоты и бетонные доты.

Вначале атакам подверглись дерево-земляные сооружения, располагавшиеся около колхоза имени 1 Мая. Занимали их две роты 152-го батальона. Первый натиск немцев гарнизоны отбили. Тогда гитлеровцы применили против них огнеметные танки, и бревенчатые сооружения запылали. Командир батальона А.М. Королев и комиссар И.В. Шарапов с боем вывели личный состав из горящих дзотов и закрепились в бетонном доте.

Снова окружение. Снова ожесточенный натиск. Но теперь фашистам не помогли даже огнеметы. Пришлось пустить в дело тяжелую артиллерию. Она, конечно, разрушила дот, но остатки его гарнизона сумели пробиться в кошкинский опорный пункт, состоявший из нескольких бетонных пулеметных точек.

Вечером 22 августа Королев и Шарапов донесли в штаб укрепленного района, что гарнизоны трех сооружений ведут бой в полном окружении. Они сообщали также, что видят, как вражеские саперы укладывают взрывчатку под доты № 7 и 9. Это было их последнее донесение. В ночь на 23 августа оставшиеся в живых – политрук Соловьев, начхимслужбы Андреев и секретарь комсомольской организации сержант Иванов – решили прорываться из окружения. Это удалось лишь одному Иванову. Тяжело раненного и обожженного, его на другой день подобрали санитары.

Так же героически дрался и 263-й батальон под командованием капитана А. Т. Голышева. На подступах к занятому им опорному пункту Калмотка гитлеровцы понесли огромные потери. Но и гарнизонам маленьких дотов пришлось испить горькую чашу. Огнеметные танки иногда пробивали горячей струей амбразурные заслонки, и тогда в дотах буквально нечем было дашать. Под ударами снарядов и авиационных бомб от стен внутри сооружений откалывались куски бетона и поражали защитников. У броневых дверей люди глохли от разрывов гранат.

Дот № 17, являвшийся командным пунктом батальона, отбил пятнадцать атак и выдержал сотни прямых попаданий тяжелой артиллерии противника. Он продолжал сопротивляться долго после того, как все наши полевые войска переправились через реку Луга и взорвали за собой мост. И все же нескольким бойцам из этого дота удалось прорваться к своим. Их отход и переправу прикрывали огнем командир батальона А.Т. Голышев и комиссар А.С. Гупалов. Потом и они покинули полуразрушенный дот, оба пробились к реке, но, видимо, погибли на берегу или утонули.