Текст книги "Василий Сталин. Сын «отца народов»"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Сталин с ответом замешкался, и 23 сентября Паукер послал шифровку начальнику охраны Сталина Н. С. Власику:

«Ответа нет. Время идет. Мне надо телеграфное или письменное согласие на все мои предложения. Не могу сам решить эти дела. Вообще срочный перевод Васи в другую школу необходим по ряду соображений». Наконец-то Иосиф Виссарионович наложил на шифровку долгожданную резолюцию: «Согласен на все Ваши предложения о Васе и Светлане. Сталин».

Василия тотчас перевели в 25-ю школу. 1 октября он делился с отцом первыми впечатлениями: «Здравствуй, папа! Я живу средне и занимаюсь в новой школе очень хорошей и думаю, что я стану тоже хорошим Васькой Красным… Привет тебе от нашего трудового коллектива».

В новой школе Васе тоже понравилось. Сына вождя учителя не перегружали, смотрели сквозь пальцы на то, что он не всегда делает домашние задания. Единственное, что раздражало Василия, так это мелочная опека со стороны педагогов. Они не могли даже самостоятельно решить вопрос, может ли он играть в футбол в школьной команде. Как бы чего не вышло: ушибется, травму получит, а то и шею сломает. Тогда уж точно их головы полетят! 26 сентября 1934 года Василий писал отцу: «Я живу ничего, хожу в школу, и вообще жизнь идет весело. Пап, я играю в первой школьной команде по футболу, но каждый раз, когда я хожу играть, бывают по этому вопросу разговоры, что, мол, без папиного разрешения нельзя и вообще. Ты мне напиши, могу я играть или нет. Как ты скажешь, так и будет… У меня маленькая просьба – чтобы ты прислал немного персиков».

Иосиф сыну в тот раз персиков прислал и в футбол играть разрешил. 14 октября Василий благодарил отца: «Я живу хорошо. Твое письмо получил, спасибо. Персики очень сладкие, и я их уже почти все съел. В школе у меня все в порядке и в смысле учебы, и в смысле физкультуры. Я играю в 2 сборной школы по футболу и волейболу, так что все в порядке. С приветом. Васька Красный».

Но лучше учиться Вася не стал. Через год ситуация не изменилась. 2 сентября 1935 года сын пишет отцу бодрое письмо: «Я живу пока хорошо… Живем мы с Томом дружно», но его опровергает зубаловский комендант Ефимов, информирующий Власика, а через него и Сталина о Васиных шалостях: «Светлана учится хорошо. Вася занимается плохо – ленится, три раза Каролине Васильевне звонила заведующая школой – говорила, что Вася один день не стал в классе заниматься по химии, через несколько дней так отказался по географии, мотивируя отказ, что не подготовился. В тетрадях по письму пишет разными чернилами, то черными, то синими, то красными, что в школе не разрешается. Бывают случаи – в школу забывает взять то тетрадь, то вечную ручку, а другой ручкой он писать не может и отказывается. 7.IX. в школу не пошел совсем, говоря, что у него болит горло, но показать горло врачу отказался, температура у него была нормальная, а перед выходным днем и в выходной день он уроков не делал и, по-моему, в школу не пошел, не потому, что у него болело горло, а потому, что не сделал уроков и болезнь горла придумал, чтобы не идти в школу.

Вася имеет большое пристрастие к игре в футбол, так что через день после уроков в школе идет сыграть в футбол и домой приходит вместо 3 часов в 6–7 вечера, конечно, усталый, и учить уроки ему трудновато, тем более что учителя у него нет. Я его отпустил по распоряжению «тов. С.» (Сталина. – Б. С.), а с учительницей Вася занимается только по немецкому языку, а по остальным предметам он за помощью к ней не идет, говоря, что он справляется сам.

19. IX. по двум предметам в школе получил отметку «плохо», так что у него есть уже 5–6 отметок на «плохо».

Несколько дней тому назад у Васи в кармане Каролина Васильевна обнаружила 10 рублей, на вопрос, откуда у него деньги, он вперед ей ответил, что не твое дело, а потом сказал, что он продал альбом с почтовыми марками, альбом этот ему был кем-то подарен.

19. IX. он на листе бумаги писал все свое имя и фамилию, а в конце написал: «Вася Ст… (написано полностью) (в отличие от Василия, чекисты не смели писать фамилию обожествленного вождя полностью, ограничивались инициалами. – Б. С.) родился 1921 года марта месяца умер в 1935 году». 20.IX. мне об этом сказала Каролина Васильевна. Записки я сам не видел, так как она ее уничтожила, эта надпись производит нехорошее впечатление. Уж не задумал ли он что?

Отношения с ним бывают хорошие, а бывают и такие, когда он капризничает.

В Кремле с ним вместе живет Том, с которым он и проводит время. Каждый выходной день дети проводят в Зубалове.

Вообще Вася чувствует себя взрослым и настойчиво требует исполнения его желаний, иногда глупых. Почему у нас и происходят с ним разногласия, которые почти сейчас же аннулируются благодаря моим доводам и уговорам».

В общем, Василий мало чем отличался от многих мальчишек, вступивших в сложный переходный возраст. Разве что на него давило еще и сознание своего высокого происхождения – как-никак, сын «великого кормчего». Тем тяжелее было подчиняться школьной дисциплине. Отсюда и не столь уж редкий в его возрасте шантаж самоубийством. Знал, что у отца это больное место – после самоубийства Надежды и попытки Якова покончить с собой. Да и характером Василий был в отца – не терпел, чтобы ему навязывали чью-нибудь волю. Вот только отцовской хитрости, умения, когда надо, лавировать и стравливать между собой своих соперников был лишен начисто.

Иосиф Виссарионович пытался воспитывать сына, оставляя его без подарков. 18 октября 1935 года он писал Светлане: «Здравствуй, хозяюшка!

Посылаю тебе гранаты, мандарины и засахаренные фрукты. Ешь – веселись, моя хозяюшка! Васе ничего не посылаю, так как он все еще плохо учится и кормит меня обещаниями. Объясни ему, что я не верю в словесные обещания и поверю Васе только тогда, когда он на деле начнет учиться хотя бы на «хорошо». Докладываю тебе, товарищ хозяйка, что был я в Тифлисе на один день, побывал у мамы и передал ей от тебя и Васи поклон. Она более или менее здорова и целует вас обоих. Ну, пока все. Целую. Скоро увидимся».

Однако к фруктам, сладостям и вообще деликатесам Василий был равнодушен с самого детства. «Лишив сладкого», его нельзя было заставить учиться хорошо.

Помимо футбола и волейбола, Василий увлекался верховой ездой, боксом, позднее – мотоциклами. Это было куда интереснее, чем школьные уроки. В одном из писем охраннику Паукеру, отправленном из Железноводска 16 июня 1934 года, Светлана с восторгом сообщает, как они с Василием ходили на скачки, а потом на конный завод, где им больше всего понравился «лучший во всем мире арабский конь по кличке «Цилиндр». С годами Василий стал понимать толк в лошадях и позднее, когда стал командующим ВВС Московского округа, держал под Москвой хорошую конюшню, не хуже иного конезавода.

Успехами в науках ученик Василий Сталин не блистал и позднее. 17 ноября 1935 года М. А. Сванидзе записала в дневнике: «За ужином говорили о Васе. Он учится плохо. Иосиф дал ему 2 месяца на исправление и пригрозил прогнать из дому и взять на воспитание 3-их вместо него способных парней. Нюра плакала горько, у Павла тоже наворачивались на глаза слезы (речь идет о Павле Сергеевиче и Анне Сергеевне Аллилуевых. – Б. С.). Они мало верят в то, что Вася исправится за 2 месяца, и считают эту угрозу уже осуществившейся. Отец верит, наоборот, в способности Васи и в способность исправления. Конечно, Васю надо привести в порядок. Он зачванился тем, что сын великого человека, и, почивая на лаврах отца, жутко ведет себя с окружающими. Светлану отец считает менее способной, но сознающей свои обязанности. Обоих он считает холодными, ни к чему не привязанными, преступно скоро забывшими мать…»

Я не знаю, исправился ли Вася за те два месяца, что ему были отпущены. Может, не успел и за это был сослан в интернациональный детский дом? Но тогда почему там оказалась и Светлана? Она ведь училась неплохо и никаких поводов отцу для недовольства как будто не давала. Вероятнее всего, Сталину просто надо было отдать детей под чей-то присмотр. Вот он и выбрал детский дом, не очень надеясь на домашних нянек. Считал, что в детдоме со Светланой и особенно с Василием будут построже. Получилось же только хуже. Сын, лишенный скупой отцовской ласки, еще больше манкировал школьной дисциплиной и шел на сознательный эпатаж.

Светлане Аллилуевой так запомнились школьные годы брата: «У Василия… дела с учебой пошли все хуже и хуже. Учителя из школы и директор ее одолевали отца письмами о дурном поведении и плохой успеваемости сына. Отец разъярялся, шумел, давал Василию нагоняй, ругал при этом всех – Власика, теток, весь дом, – но дело от этого не улучшалось. В конце концов брат перешел в артиллерийскую спецшколу, а затем – в авиационное училище в Каче, в Крыму». Что и говорить, не радовал Иосифа Виссарионовича младший сын, и от приступов гнева вождя перепадало не только самому Василию, но и обслуге. Толку, однако, не было никакого. Василий отца боялся, но готов был заниматься только тем, что было ему интересно, – лошадьми, техникой, футболом. Зубрить математику или русский он упорно отказывался.

Начальнику сталинской охраны генерал-лейтенанту Николаю Сергеевичу Власику Вася запомнился непослушным, хотя и способным подростком: «Дети были еще маленькие, уделять им много внимания т. Сталин ввиду своей занятости не мог. Пришлось передать воспитание и заботу о детях Каролине Васильевне. Она была культурной женщиной, искренне привязанной к детям (у Василия Сталина об этой женщине, как мы помним, было несколько иное мнение. – Б. С.).

Светлана была спокойной и послушной, чего нельзя было сказать о Васе, очень подвижном и шаловливом мальчике. Он доставлял немало хлопот своим воспитателям. Когда дети подросли и оба уже учились, часть ответственности за их поведение легла и на меня.

Дочь, любимица отца, хорошо училась и была скромной и дисциплинированной. Сын, по натуре одаренный, занимался в школе неохотно. Слишком он был нервным, порывистым, не мог долго усидчиво заниматься, часто в ущерб занятиям и не без успеха увлекаясь чем-то посторонним, вроде верховой езды (для Васи лошади были явно интереснее и важнее математики или русского языка. – Б. С.). О его поведении, скрепя сердце, приходилось докладывать отцу и расстраивать его. Детей он любил, особенно дочь, которую в шутку называл «хозяйкой», чем она очень гордилась. К сыну относился строго, наказывал за шалости и проступки. Девочка, внешне похожая на бабушку, мать т. Сталина, характером была несколько замкнутой, молчаливой (вся в отца. – Б. С.).

Мальчик, наоборот, живой и темпераментный, был очень душевный и отзывчивый. Воспитывались дети вообще очень строго, не допускалось никакого баловства, излишеств (здесь Николай Сергеевич скорее выдает желаемое за действительное. – Б. С.). Дочь выросла, окончила институт, защитила диссертацию, имеет семью, работает, воспитывает детей. Фамилию отца она сменила на фамилию матери. Впоследствии уехала за границу проводить в последний путь мужа и так там и осталась (позднее, в начале 80-х, Светлана вернулась в СССР, но потом снова эмигрировала. – Б. С.). Судьба сына сложилась более трагично. Окончив авиационное училище, он стал участником войны, командовал, и неплохо, авиационным полком. После смерти отца был арестован (за гибель эскадрильи?) (в действительности подобных обвинений против сына Сталина никогда не выдвигалось. – Б. С.), Отбыв наказание, он вышел на свободу совершенно больным. Военное звание ему сохранили и назначили пенсию, но предложили отказаться от фамилии отца, на что он не согласился (на самом деле в последний год жизни Василия стороны как будто пришли к компромиссу: сын Сталина взял себе первую фамилию отца – Джугашвили. – 5. С.). После этого он был выслан в Казань, где вскоре умер в марте 1962 года в возрасте 40 лет».

По свидетельству Марии Анисимовны Сванидзе, Сталину далеко не всегда докладывали о Васиных шалостях. Вот что, например, она записала в дневнике 4 ноября 1934 года: «Мы остались пить чай с Каролиной Васильевной (домоправительница живет у них уже 8 лет). Говорили о детях, о Васе в частности, который плохо учится, использует свое имя и положение отца, грубит всем взрослым, учителям и той же Каролине Васильевне, которая его выхаживает столько лет. Для Иосифа было бы ударом знать все во всех подробностях – он устает, ему хочется дома уюта и покоя среди детей, и вдруг надоедать ему со всеми дрязгами в детской. Необходимо как-то со стороны воздействовать на детей, в особенности на Васю, чтоб из любви к отцу, которого они, несомненно, любят, – они справились, чтоб не надо было ему гневаться и огорчаться.

Обстановка создана идеальная, чтоб учиться, развиваться и быть хорошими. Ужас в том, что дети чувствуют привилегированность своего положения, и это их губит навеки. Никогда у великих родителей не бывает выдающихся детей, потому что с самого детства они обречены на ничтожество из-за исключительности своего положения (бывают, однако, и исключения, классический пример здесь – Дюма-отец и Дюма-сын. – Б. С.). Надя много старалась растить детей в аскетизме, но после ее смерти все пошло прахом. В конце концов, всем обслуживающим детей такого великого человека эпохи, каким является Иосиф, выгодно, чтоб эти дети были в исключительных условиях, чтоб самим пользоваться плодами этой исключительности».

В проницательности Марии Анисимовне не откажешь. Может быть, за эту проницательность дорогой зять, «великий человек эпохи» и распорядился расстрелять ее в 42-м году. Иосиф Виссарионович опасался иметь в своем ближнем семейном кругу людей умных и проницательных, через которых некоторые кремлевские тайны могли получить нежелательную огласку.

Вася же упорно не хотел «развиваться и быть хорошим». Через три недели, 26 ноября, М. А. Сванидзе с грустью констатировала: «Вася… последние полгода все время с отцом. Но внутренне он не заботится быть отцу приятным, так как учится неважно и ведет себя в школе на «удовлетворительно». Приходится всем окружающим скрывать от отца все Васины проделки. При отце он тихий и дисциплинированный мальчик».

У отца и сына общей была воля к власти, стремление повелевать окружающими. Зато характерами Иосиф Виссарионович и Василий сильно различались. Отец был сдержан, немногословен, умел владеть собой. Сын, наоборот, – нервный, вспыльчивый, быстро увлекающийся. Васе очень нравилось быть в центре всеобщего внимания, любой ценой выделяться из толпы. Отсюда и многочисленные шалости. Была, правда, у него еще одна общая черта с отцом. По свидетельству М. А. Сванидзе, Иосиф, Василий и ближайший друг Сталина Киров очень любили быструю езду на автомобиле и часто выезжали втроем покататься в окрестностях Москвы. Страсть к скорости сохранилась у Василия на вею его короткую жизнь.

После 25-й школы Василий учился в 175-й московской школе. Гром грянул, когда младшего сына Сталина перевели в элитную спецшколу № 2, с углубленным изучением физико-математических дисциплин и иностранных языков. Сюда брали только мальчиков. Предполагалось, что после школы им прямой путь в артиллерийское училище. По воспоминаниям Артема Сергеева, в 37-м году Сталин вызвал его, Василия и Якова и заявил: «Ребята, скоро война, и вы должны стать военными». Иосиф Виссарионович надеялся, что не за горами время, когда Красная армия начнет освободительный поход в Западную Европу, неся на своих штыках пожар мировой революции. Но война началась совсем не так, как он предполагал, и в ее пламени предстояло сгореть многим из «золотой молодежи» – Якову Джугашвили, Леониду Хрущеву, Тимуру Фрунзе, Владимиру Микояну…

Яков поступил в Артиллерийскую академию. Артиллеристом стал и А. Ф. Сергеев. Однако как раз в те годы, в связи с войной в Испании, наиболее престижным родом войск была авиация, куда в итоге и попали такие именитые ученики спецшколы № 2, как Василий Сталин, Тимур Фрунзе и Степан Микоян.

Вскоре после того, как в 35-м году Яков Джугашвили стал слушателем академии, в его личной жизни произошла важная перемена. Как пишет Светлана, «он женился на очень хорошенькой женщине, оставленной ее мужем. Юля (Юлия Мельцер. – Б. С.) была еврейкой, и это опять вызвало недовольство отца. Правда, в те годы он еще не высказывал свою ненависть к евреям так явно, – это началось у него позже, после войны, но в душе он никогда не питал к ним симпатии.

Но Яша был тверд. Он сам знал все слабости Юли, но относился к ней как истинный рыцарь, когда ее критиковали другие… Он любил ее, любил дочь Галочку, родившуюся в 1938 году, был хорошим семьянином и не обращал внимания на недовольство отца.

Он приходил иногда к нам на квартиру в Кремль, играл со мной, смотрел, как я делаю уроки, и с напряжением ждал, когда отец придет обедать. За столом он сидел обычно молча. Яша уважал отца и его мнения и по его желанию стал военным. Но они были слишком разные люди, сойтись душевно им было невозможно (вот с Василием у отца было определенное «сродство душ». – Б. С.). («Отец всегда говорит тезисами», – как-то раз мне сказал Яша.) Яшино спокойствие и мягкость раздражали отца, бывшего порывистым и быстрым даже в старости.

До войны Яша с семьей жил у нас в Зубалове каждое лето, а весной мы с ним вместе занимались, готовясь каждый к своим экзаменам. У нас была там баня, а на бане был обширный чердак, где висели сухие березовые банные веники. Там было сухо и ароматно, мы притащили туда ковер и занимались там вместе.

Перед началом войны Яше было тридцать три года, а мне пятнадцать, и мы только-только с ним подружились по-настоящему. Я любила его именно за его ровность, мягкость и спокойствие. А он всегда меня любил, играл со мной, а я теперь возилась с его дочкой…

Если бы не война, мы стали бы настоящими крепкими друзьями на всю жизнь».

У Василия же с Яковом дружба так и не заладилась. Может быть, тут сыграло свою роль извечное соперничество старшего и младшего брата, живущих вместе, усиленное еще несходством характеров. Бросается в глаза, что настоящего друга, на всю жизнь, у младшего сына вождя никогда не было. Как, похоже, не сохранялась надолго и любовь к многочисленным женам и просто подругам.

8 июня 1938 года Иосиф Виссарионович написал впоследствии многократно цитировавшееся письмо учителю Василия В. В. Мартышину: «Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо. Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой.

Василий – избалованный юноша средних способностей, дикаренок (типа скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких (руководителей), нередко нахал, со слабой, или вернее – неорганизованной волей.

Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».

Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.

Мой совет: требовать построже (это слово Сталин троекратно подчеркнул. – Б. С.) от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот. Привет!»

С письмом по поводу Василия к Сталину обратился еще один жалобщик – помощник директора по учебной части (иначе: завуч) Н. В. Макеев:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Приказом наркома просвещения я снят с работы пом. директора по учебной части. Основной причиной, по сути дела, является вопрос о воспитании и обучении Вашего сына Васи. Письмо к Вам тов. Мартышина В. В. и Ваш ответ ему сыграли решающую роль. Зам. наркома просвещения тов. Лихачев, не заслушав отчета о моей работе и не произведя никакого обследования, сделал скороспелое заключение, не вскрывающее действительных причин неудовлетворительной работы школы и воспитания и обучения Васи.

В воспитании Васи, пришедшего из 175-й школы, были многие неправильности – подхалимство, о котором Вася, не стесняясь, рассказывал окружающим (стесняться-то, по логике, полагалось бы самим педагогам, надеявшимся неумеренной лестью сыну вождя упрочить свое положение и гарантировать себя от репрессий, пышным цветом расцветавших в стране. – Б. С.). Решено было Сталина Васю, Микояна Степана, Фрунзе Тимура и др. подчинить общешкольному режиму, беречь и любить их, но «не нянчиться» с ними. Вначале все было благополучно, а отдельные отклонения от общего режима быстро ликвидировались; например – застаю Васю во время кросса в комнате комсорга, делаю ему замечание, и Вася немедленно идет в класс, или – получив сведения о плохом поведении Фрунзе Тимура, добиваюсь разговора по телефону с т. Ворошиловой (сын Фрунзе воспитывался в семье Ворошиловых. – Б. С.), что оказало влияние на Тимура.

Результаты работы в первом полугодии были плодотворны. Во втором полугодии начались осложнения. Надо указать, что работа в школе протекала исключительно в трудных условиях: отсутствие положения о спецшколе, инертность Наркомпроса в этом вопросе, крайне бедная материальная база, недостаток и текучесть педагогических кадров. Все это усугублялось разобщенностью школы с семьей большого контингента учащихся – детей крупных ответственных работников, в частности детей членов Политбюро ЦК ВКП (б). На отсутствие связи школы с семьей я и обращаю особое внимание, считая его кардинальным вопросом.

Вася опаздывает на уроки, не выполняет домашние задания. Вызываем его для беседы, выясняем причины, и оказывается, что он просыпает, проводит много времени в манеже и т. п. Школа не может оказать в данном случае воздействия, так как она разобщена с семьей. Вместе с тем передают Ваш приказ завести для Васи второй дневник для подробной записи дисциплины и успеваемости Васи, который об этом ничего не должен знать. Сотрудники НКВД утверждали, что Вы просматриваете дневник, подчеркивая синим и красным карандашом. Но такая система связи школы с семьей себя не оправдала.

Не наладилась связь школы с семьей и Т. Фрунзе. Запросов никогда не поступало, а вызвать представителей семьи на родительские собрания директор не разрешал. Когда у Васи начала снижаться успеваемость, мною лично с ним, при участии классного руководителя, было составлено расписание дополнительных занятий, но Вася от них уклонился, и выяснить причину уклонения точно не удалось, так как в это время были отозваны сотрудники НКВД и прекращено ведение второго дневника.

Постепенно Вася все больше начал отходить от общешкольного режима, сознавая бессилие школы воздействовать на него. Комсорг и директор утверждали, что Вася требует особого подхода, что он может прийти в такое состояние, когда ни за что нельзя ручаться. В конце учебного года дошло до резких выходок по отношению особенно преподавателя истории В. В. Мар-тышина. Инцидент с отметкой по истории за IV четверть Вам уже известен (нам, к сожалению, нет, поскольку первое письмо Мартышкина Сталину до сих пор не найдено. – Б. С.). Об этом было сообщено инспектору гороно т. Крюкову. Мною было назначено Васе весеннее испытание по истории, что директором было отменено. Затем Вася стал манкировать некоторые испытания. Вызванный мною на испытания по русскому языку к 2 ч. дня, он по приезде был отпущен директором.

8 или 9 июня я с комсоргом просили принять нас зам. наркома просвещения т. Лихачева. Тов. Лихачев назначил прием на 11.V1, но прием отпал, так как в этот день появилась заметка в «Учительской газете» – «Директор-очковтиратель», подробности которой не были тщательно рассмотрены.

Оргвыводы сделаны, но основной вопрос, вопрос воспитания и обучения Васи, Тимура, Степана и др., остается неразрешенным, пока не установится настоящая тесная связь школы и семьи и отсюда правильная ориентация и осведомленность семьи и школы.

Только тогда, несомненно, Вася закончит школу в числе лучших учеников (он способен, но неустойчив), а учитель будет чувствовать под собой твердую почву и будет исключена возможность подвергаться взысканию наркома, сводящего на нет двадцатилетнюю педагогическую работу.

С глубоким уважением к Вам Я. В. Макеев».

Наркомат просвещения принял соломоново решение. Вместе с «портящим» Василия директором были уволены и те, кто жаловался на высокопоставленного отпрыска. Летом 38-го Мартышин направил Сталину последнее письмо:

«Дорогой Иосиф Виссарионович!

Пользуюсь случаем выразить Вам глубочайшее удовлетворение, перешедшее в радость, которое доставило мне Ваше ответное письмо.

Я не знаю Вас лично, но знал, что Вы ответите, и ждал ответа.

Ваш ответ – выражение непосредственности и простоты, свойственной гению, – оставил неизгладимое впечатление. Теперь я могу сказать, что знаю Вас лично. Простите за нескладные обороты, так как пишу экспромтом.

Ваше письмо подняло на новую высоту мою ненависть к обывательщине вообще и к обывателям из среды моих коллег в частности, которые на мои неоднократные предложения поставить Вас в известность о работе Василия твердили: «В лучшем случае бесполезно, а в худшем – опасно!» или: «Молчи. Молчание украшает юность».

Цель настоящего письма – доложить Вам о впечатлении от работы Василия по истории и его настроении после Вашего вмешательства.

Василий занимался дополнительно под моим руководством с 13.VI. по 5 июля с. г. и сдавал мне зачеты по частям курса, что стимулировало его на дальнейшую работу, а мне давало возможность составить твердое представление о степени его подготовленности. Продолжительность зачетов 1 час и более.

В результате могу сообщить, что достигнутые им знания сугубо относительны, не покоятся на прочном фундаменте, поверхностны, страдают многими пробелами и недостатками, в частности, схематизмом и социологизмом. Но и то, что он сумел одолеть в такой короткий срок и, что меня особенно удовлетворяет, совершенно сознательно, дает мне право выставить ему за год посредственную оценку.

Прошу извинить за навязчивость, но я не могу скрыть от Вас одного наблюдения, а именно: Василий болезненно переживает ту неприятность, которую он Вам причинил, Вам, которого он искренне любит и к которому его влечет.

Однажды в разговоре со мной о его самочувствии Василий заявил мне, что готов сделать все, чтобы восстановить Ваше доверие, чтобы быть ближе к Вам.

Мне понятны его потребности. Мое мнение: если Василию предоставить известную свободу в смысле сокращения до минимума опеки над ним, иногда оскорбляющей его, и в то же время обеспечить систематический, но незаметный для него контроль за тем, как он оправдывает оказанное ему доверие, Василий будет тем, чем он должен быть.

В заключение должен довести до Вашего сведения, что я, по всей вероятности, не смогу оправдать той доли доверия, которую Вы мне оказали, когда писали, что в руководстве работой Василия и его поведением я могу рассчитывать на Вашу поддержку, так как я не числюсь в списке преподавателей спец, школы № 2 на 1938-39 г. Тысяча извинений.

Привет!

Ваш В. Мартышин».

Недолго же длилось взаимодействие семьи и школы в случае с Василием Сталиным! Мавр сделал свое дело – поставил искомую посредственную оценку по истории, мавр должен уйти. И Мартышин ушел. Хорошо, если только из спецшколы № 2, а не прямиком в ГУЛАГ. Молодой, но шустрый учитель истории мог вызвать у Иосифа Виссарионовича определенную тревогу: вдруг расскажет кому не следует о том, как Василий Иосифович угрожает с собой покончить. От таких педагогов беды не оберешься. Но психологию Василия уловил правильно: опеку над собой, особенно в мелочах, тот не терпел, из принципа поступал прямо противоположно тому, что рекомендовали опекуны. И насчет оценки способностей Василия преподаватель разошелся со Сталиным. У будущего генерала способности отнюдь не средние, вот только надо точно определить, к чему у него лежит душа (уж явно не к истории), и дать возможность проявить себя.

Последовал ли в дальнейшем Иосиф Виссарионович мартышинскому совету? Сомневаюсь. Василий не зря жаловался на отсутствие толковых воспитателей. Таких, что могли бы воспитывать и обучать незаметно, творчески, без навязчивой опеки Каролины Васильевны, без приторной ласки Анны Сергеевны, но пограмотнее рязанского милиционера, чьи интересы ограничивались водкой и бабами. Отец, человек по складу характера авторитарный и подозрительный, вряд ли проникся идеей «систематического, но незаметного контроля» над успеваемостью и поведением сына.

Спецшколу № 2 Василий так и не закончил. Он раздумал быть артиллеристом. Увлекла гораздо более романтическая профессия летчика. Василия всегда манила скорость.