Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Такого рода заявления должны были насторожить власти, что, собственно, и случилось. Правительство Луиджи Факта знало о подготовке переворота, но его министры так и не смогли решить, что же следует делать. Уже потом, когда все случилось, говорили, что состояние власти в Италии напоминало то, которое было в военном командовании Италии накануне Капоретто – какой-то полный паралич.

Все вроде бы было известно заранее, но ничего не предпринималось.

Как ни странно, на настроения сильно влияло то, что произошло в России в конце 1917 года – забастовки вышедших из-под контроля профсоюзов. Как считалось в Италии, это и привело к падению всей системы и дикой резне гражданской войны. Ну, в Италии, в отличие от России образца 1917 года, армия не рассыпалась и сохранила дисциплину, но как-то она выглядела слабой гарантией установления порядка.

В общем, фашистов можно было рассматривать как необходимое меньшее зло.

24-го октября 1922 года партия собралась на национальный съезд, созванный в Неаполе. План переворота был сформулирован неделю назад, 16 октября. Балбо изо всех сил двигал его вперед и говорил впоследствии, что именно он подтолкнул Муссолини к решающему шагу. Трудно сказать, так ли это – дела решались в разговорах наедине, и протоколы, конечно же, не велись.

Но как бы то ни было, с речью перед собравшимися выступил именно Муссолини.

И сказал он следующее:

«…или нам передадут правление, или мы пойдем на Рим и сами возьмем власть. Мы возьмем за горло жалкий правящий класс…».

Речь была опубликована во всех газетах, но Луиджи Факта чрезвычайного положения все-таки не объявил.

В известной степени этим он как бы расписался в правильности диагноза.

V

Настоящая суматоха началась только 28 октября, когда сквадристы начали занимать телефонные станции и правительственные учреждения в Милане, Кремоне и Ферраре. Было объявлено, что они идут на Рим. Короля известили о мятеже, попросили объявить чрезвычайное положение…

Он немедленно согласился.

Итальянская политическая система еще при Кавуре была создана с оглядкой на самый лучший образец успешного правления – на Англию. Как и в Великобритании, в Италии имелась конституционная монархия, со всемогущим парламентом и королем, который не правил, а только царствовал.

Имелось, правда, и важное отличие – войска присягали королю, и не в формальном смысле.

Королем Италии в 1922 году был Виктор Эммануил III. Человек он был маленький, причем во всех смыслах – маленький и ростом, и характером, и силой суждения. Так что на роль конституционного монарха подходил как нельзя лучше.

Путч в тот момент, 28 октября 1922 года, висел на волоске – войска в Милане получили приказ действовать, Муссолини со своими сторонниками заперся в редакции «Народа Италии», но осада не состоялась.

Король отменил свой приказ.

Вообще говоря, он пошел против мнения своего премьер-министра и всего его кабинета и тем самым нарушил конституцию. Но не было у Виктора Эммануила уверенности в том, что Луиджи Факта совладает с ситуацией.

Королю шепнули, что сотни тысяч бойцов фашистских отрядов готовы к вооруженному восстанию. Это было неправдой – у лидеров мятежа было от силы 30 тысяч человек, слабо вооруженных и разбросанных по провинциям севера страны, но Виктор Эммануил не хотел никакого кровопролития, ни большого, ни малого.

Он предложил пост премьера Антонио Саландре^[45] но тот не смог сформировать кабинет – не нашел достаточной поддержки. Тогда Саландра посоветовал королю назначить премьер-министром Муссолини. Утверждалось, что это был хитрый трюк с целью не допустить возвращения Джолитти. Дальше события пошли уже необратимо.

Король принял совет.

29 октября 1922 года Бенито Муссолини стал 37-м по счету премьер-министром Италии.

Ему было тогда всего 39 лет.

Консолидация

I

Клэр Шеридан овдовела в 1915 году, в том самом, в котором Италия вступила в Великую войну. Оставшись одна, миссис Шеридан не сложила руки, а еще энергичней погрузилась в свою литературную и художественную деятельность – она была и писательницей, и журналисткой, и скульптором, и эти ее занятия не мешали друг другу, а иной раз даже и помогали.

В 1920 году она оказалась в Москве. Прямо скажем, это была рискованная поездка, но зато Клэр Шеридан набрала там великолепный материал, взяла интервью чуть ли не у всех видных советских лидеров и даже сделала их скульптурные портреты. В ее модели попали и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев, и Дзержинский, и сам глава нового режима – В.И. Ленин.

Он, кстати, произвел на нее большое впечатление.

Миссис Шеридан нашла его человеком исключительно умным и в суждениях своих совершенно независимым – он руководствовался только собственными убеждениями.

Клэр Шеридан покинула Москву, в 1921 году перебралась на какое-то время в Америку, где и стала корреспондентом газеты «New York World» – «Нью-Йоркский мир».

И уже в этом качестве поздней осенью 1922-го оказалась в Риме.

Клэр Шеридан, помимо кипучей энергии, испытывала еще и самый искренний интерес к политике. Родственники шутили, что государственным умом она сильно напоминает своего старшего двоюродного брата, Уинстона Черчилля^[46].

Соль шутки состояла в том, что Уинстон Черчилль действительно был деятелем, побывавшим уже на многих министерских постах, в то время как Клэр Шеридан была всего лишь частным лицом, да еще с ярко выраженными коммунистическими симпатиями.

Но симпатии симпатиями, а дело – делом.

Читатели газеты «Нью-Йоркский мир» очень интересовались новым премьер-министром Италии, и Клэр Шеридан добилась того, что он дал ей интервью.

Проговорили они довольно долго.

Муссолини, в частности, сказал своей собеседнице, что для него очень важно подчинять других людей своей воле, «сгибать их», и даже повторил это несколько раз, да еще подчеркнул и жестом. Но, впрочем, добавил, что вообще-то хочет улучшить жизнь бедняков. А для буржуазии у него припасены крайне неприятные сюрпризы. И тут же перешел к некоей форме лирики – задушевно поделился с Клэр Шеридан мыслью, что «…могущество делает человека одиноким» и что в сердце у него – пустыня.

В общем, складывается впечатление, что он хотел ей понравиться.

И это, конечно, неудивительно – если судить по фотографии Клэр Шеридан, сделанной в 1921 году, она была хорошенькой женщиной, с задорным и живым лицом, и к осени 1922-го вряд ли успела так уж сильно подурнеть.

Но она в придачу к этому была умна и наблюдательна – и Бенито Муссолини в намерениях своих не преуспел. Миссис Шеридан заметила, например, что единственной фотографией в комнате был его собственный фотопортрет.

И что он слишком любит красиво выражаться: «Я научился у отца, как ковать железо, теперь мне предстоит более трудная задача – ковать людские души».

И Клэр Шеридан решила, что Бенито Муссолини зависит от мнения окружающих и старается внушить им мысль о своем превосходстве, но сам он на поверку – человек слабый, и нет в нем, в отличие от В. Ленина, действительно железной основы.

Нет, Муссолини ей не понравился.

II

Не понравился он и еще одному американскому репортеру, по имени Эрнест Хемингуэй^[47]. Муссолини буквально через неделю после вступления в должность уехал в Лозанну, на конференцию по урегулированию последствий греко-турецкой войны 1920–1922 годов.

Для получения личного интервью 24-летнему Хемингуэю не хватило веса, но на пресс-конференцию Муссолини он все-таки попал. И обратил внимание, что тот сидит, глубоко погруженный в чтение какой-то книги, совершенно не обращая внимания на то, что его уже ждут окружающие.

Хемингуэй подкрался поближе, слегка приподнялся – и обнаружил в руках у Муссолини англо-французский словарь, да еще и положенный вверх ногами^[48]. Ну, и уважение к новому итальянскому лидеру сразу упало до нуля – фальшь и показуху юный Хемингуэй презирал со всем пылом бескомпромиссной молодости.

Что тут сказать?

И Клэр Шеридан, и Эрнест Хемингуэй были умными и проницательными людьми – но нам все-таки есть смысл поглядеть на Бенито Муссолини более объективно. Положение его в то время было и в самом деле зыбким и непрочным. И он действительно стремился «произвести впечатление» и действительно «зависел от мнения других».

Этими «другими» в первую очередь были свои.

«Марш на Рим» был организован четверкой людей, в которую он не входил.

Эти четверо называли себя «квадриумвирами»^[49] – фашисты все старались переиначить на римский лад, – и с одним из них, Итало Балбо, мы уже несколько знакомы.

Вторым был Эмилио Де Боно – отставной генерал, герой всех войн, что вела Италия, но фигура сравнительно второстепенная. Он был уже стар, и от него можно было отделаться какой-нибудь синекурой. Но вот от Чезаре де Бекки, сверхактивного главы сквадристов в Турине, отделаться так просто не удалось – он считал себя «творцом великой победы» и требовал соответствующих наград.

И Микеле Бьянки, влительнейший человек в среде фашистских профсоюзов, тоже собирался получить свой кусок пирога, уж не говоря о самом опасном из квадриумиров, Итало Балбо. Со всеми ними надо было что-то делать – и Муссолини сделал совершенно неожиданный ход.

Он сформировал «правительство не только из фашистов».

III

Муссолини пришел к власти в результате странной процедуры. В сущности, это был путч, который окончился тем, что главарю путчистов предложили занять должность премьера. И в результате он – как бы по наследству – получил парламент, где у его сторонников было три дюжины мест из 535, армию, которую он не контролировал, и полицию, которая фашистам в принципе симпатизировала, но фашистской все-таки не была.

Как известно, всякое трудное положение таит в себе не только опасности, но и определенные возможности, и Бенито Муссолини воспользовался этими возможностями в полной мере?

Первым делом он запугал парламент.

16 ноября 1922 года там была произнесена громовая речь, в которой слушателей уверили, что времена лени, нерешительности и некомпетентности окончены – теперь все пойдет по-другому. И было добавлено, что в случае необходимости он может легко превратить этот зал в бивуак для его отважных легионеров. После чего Муссолини потребовал чрезвычайных полномочий на исправление законов – и получил их огромным большинством голосов.

Например, за эту меру проголосовали и Саландра, и Джолитти.

Следующим шагом было формирование нового кабинета министров. Туда были приглашены люди, пользовавшиеся всеобщим уважением и вне зависимости от партийной принадлежности. Единственное исключение было сделано для социалистов – но и тут были колебания вплоть до последней минуты. В конце концов Муссолини решил обойтись без них, но зато без всяких колебаний министром внутренних дел назначил самого себя.

Теперь Бенито Муссолини лично командовал всей полицией Италии.

Это был сильный ход на случай конфронтации с людьми вроде Итало Балбо, которой, однако, хотелось бы избежать. С этой целью на свет божий была извлечена старая идея о Национальном техническом совете, призванном вести всю практическую, каждодневную политическую деятельность в стране. Совет был создан в декабре 1922-го, наречен Большим фашистским советом Италии и вобрал в себя всех видных людей фашистской партии – они получили, таким образом, собственную среду, но довольно неопределенные полномочия.

Функции арбитра между партией и государством Муссолини брал на себя.

В первые месяцы своего правления он открывал в себе все новые и новые неожиданные черты. Например, оказалось, что в глубине души Муссолини не безбожник, как предполагалось, а самый искренний католик. Этим открытием он поделился с кардиналом Гаспарри, госсекретарем при Святом Престоле, – и встретил полное понимание.

Разумеется, роман, написанный Муссолини в его молодые годы^[50], был крайне непочтителен к Святой Церкви, но это можно было отнести к юношеским заблуждениям. И вообще, это все в прошлом, а сейчас, в 1922-м, надо было иметь дело с настоящим. Бенито Муссолини заявлял, что фашизм пришел в Италию надолго, по крайней мере на поколение.

Кардинал Гаспарри, человек очень умный, подозревал, что такая возможность существует.

IV

В первые же дни существования нового режима выяснилось, что Муссолини очень заботит внешняя политика. Чуть ли не сразу после поездки в Лозанну он отправился в Лондон. Там проходила конференция по вопросу о выплате Германией репараций, и Муссолини сразу внес свой вклад в дискуссию, потребовав переноса конференции в какое-нибудь другое место, поближе к Италии. Результат демарша оказался обидней некуда – Муссолини даже не отказали.

Его запрос был просто проигнорирован.

Тогда он устроил скандал по поводу комнат итальянской делегации в отеле «Кларидж» – кто-то сказал ему, что французов разместили удобнее, и он накричал на админстрацию гостиницы, требуя обмена апартаментами. На что последовал вежливый отказ.

Единственной победой итальянской дипломатии оказалось разрешение лондонской полиции на проведение парада чернорубашечников в честь приезда Муссолини – и то были серьезные трения в связи с исполнением фашистского гимна «Джовинецца».

За три дня, проведенных в Лондоне, Бенито Муссолини умудрился обидеть решительно всех, с кем имел дело. Он, правда, внял голосу разума и на церемониальный прием к королю в Бекингемский дворец явился во фраке, а не в форме сквадристов, как собирался.

Но зато сорвал пресс-конференцию с британскими журналистами – собравшимся было заявлено, что премьер-министр Италии в настоящий момент принимает у себя в номере даму, слишком занят, и поэтому встреча с прессой не состоится.

Муссолини говорил потом, что Англия не произвела на него впечатления: «все как в романах Голсуорси, ничего тут не меняется».

Фраза заслуживает внимания: вроде бы всего несколько слов, а в то же время Англия, в которой «ничего не меняется», сравнивается с фашистской Италией, полной динамизма. Ну, и вскользь сообщается, что профессор Муссолини знает, кто такой Голсуорси…

Но если говорить о вещах более существенных, чем вопросы стиля, то оказалось, что дипломат из Муссолини получился неудачливый. В споре между англичанами, которые хотели смягчения условий для Германии, и французами, которые хотели их ужесточения, он встал было на сторону Франции, потом увидел, что задел этим Англию, и отрекся от своих слов – ив итоге умудрился обидеть обе стороны.

В итоге французские газеты написали, что новый лидер Италии – «карнавальная маска, разукрашенная под Цезаря», а английские – что итальянский премьер не государственный деятель, а бессовестный оппортунист.

С англосаксами Бенито Муссолини решительно не везло.

V

С тем большим жаром он взялся за преобразования внутри Италии. В июле 1923-го в парламент было внесено предложение – с целью пресечь бесконечные коалиционные игры, лишающие страну необходимой стабильности, следует на будушее изменить правила избирательной кампании. Согласно предложению, выборы оставались свободными, но партия, набравшая «наибольшее количество» голосов (при минимуме в 25 %), получала две трети мест в парламенте. А оставшаяся треть мест распределялась между остальными партиями – совершенно честно и правильно, согласно пропорции.

Предложение было внесено Джакомо Ачербо, заместителем Муссолини в его должности премьер-министра, принято огромным большинством и в ноябре 1923 года стало законом, названным по имени его автора^[51].

Во избежание каких-нибудь недоразумений во время слушаний галереи парламента были заполнены вооруженными сквадристами, которые заодно охраняли и входы в здание. Одновременно с подчинением парламента Муссолини самым активным образом пытался ввести дисциплину в ряды чернорубашечников. От Чезаре де Векки ему удалось избавиться – в мае 1923 года тот получил назначение на пост губернатора далекой итальянской колонии в Сомали.

Но вот повторить этот же трюк с почетной ссылкой с Итало Балбо или с Роберто Фариначчи ему не удалось – оба «раса» сидели в своих владениях крепче прежнего, и про Фариначчи, например, говорили, что его власть в Кремоне прочнее, чем власть Муссолини в Риме^[52].

И его, и Балбо пришлось оставить в покое.

Но с другими политическими деятелями, конечно, дело обстояло попроще. На депутатов парламента или на редакторов газет, выпадающих из ряда послушных, устраивались нападения.

Делалось это, как правило, фашистами в полной партийной форме – так сказать, для дополнительной наглядности.

А расследование нападений проводилось только в случае подачи жалобы, и проводилось полицией, находившейся под контролем своего прямого начальника – министра внутренних дел Италии Бенито Муссолини.

Случались и вовсе удивительные казусы.

Скажем, депутат Джованни Амендола обнаружил, что стал объектом уголовного преследования. На него пожаловались пять членов группы сквадристов за то, что во время «бытовой ссоры на улице» он избил их всех своим зонтиком. Всех пятерых.

И теперь они полагали, что этим затронута их честь…

Бывшему премьер-министру Нитти, замеченному в том, что в парламенте он систематически голосовал против предложений, подаваемых фашистской партией Италии, намекнули, что ему лучше бы уехать из Рима. Мало ли какие бытовые ссоры могут случиться – а для дополнительной ясности дом Нитти был разгромлен какими-то неустановленными «хулиганствующими элементами».

Что и говорить, все это способствовало установлению покоя и устойчивости существующей власти. Но куда более важное воздействие на умы оказало другое происшествие.

Утром 27 августа 1923 года на албано-греческой границе был убит генерал Теллини.

VI

Албания откололась от Османской империи еще в 1912 году, а в 1920-м после окончания Великой войны находилась как бы под управлением Лиги Наций. Положение в стране было неясным, на ее территорию в разное время претендовали и Италия, и Югославия, и Греция, и в итоге к 1923 году в Албании присутствовали всевозможные военные миссии этих стран.

И оказалось, что итальянская инспекционная группа во главе с генералом Теллини угодила в засаду и была перебита.

Муссолини немедленно обвинил в организации нападения Грецию. Никакого расследования он делать не стал^[53] а просто предъявил Греции ультиматум.

Требования формулировались так, чтобы их гарантированно отвергли.

Например, публичные извинения за преступление должен был принести главнокомандующий греческой армией, все греческие министры должны были участвовать в похоронах погибших, убийцы – ну, или лица, назначенные убийцами, – должны были быть схвачены и казнены.

А еще Греция должна была выплатить Италии 50 миллионов лир в качестве компенсации.

Тут, правда, у Муссолини случилась небольшая осечка – греки его ультиматум приняли. Но его это не смутило – он прицепился к оговорке, что в Греции по закону судьбу осужденных решает суд, а не правительство. И итальянский флот захватил остров Корфу, да еще и с предварительным артиллерийским обстрелом крепости, в которой было полторы сотни солдат, которым нечем было отстреливаться.

Шум в Италии вокруг этих событий был поднят просто невероятный.

Муссолини отдал приказ флоту готовиться к войне против Великобритании. Вряд ли он действительно собирался делать что-то в этом направлении – соотношение сил между Англией и Королевством Италия ему было более или менее известно, но он твердо знал, что на слове его не поймают. Англичане к этому времени уже вели с ним переговоры, и условия разрешения кризиса были уже согласованы – Италия получает свой выкуп, но уходит с острова.

Так и случилось.

В сущности, это было поражение. Вся истерия, собственно, была устроена с целью аннексии Корфу, но это не удалось, и Муссолини пришлось отступить. Но в Италии, в условиях постепенной ликвидации независимой прессы, инцидент был подан как величайшая победа итальянской дипломатии со времени 1860 года. Ведь было известно, что за греков заступилась Англия, и тем не менее Италия «достигла своих целей». Страна, так сказать, вставала с колен – теперь великие державы будут говорить с ней, как с равной.

Вот этот довод вызвал совершенно искренний восторг.

Не зря д’Аннунцио сделал лорда Хисфилда главным злодеем в своем романе – все в Италии знали, что англичане горды, богаты и заносчивы, и вот теперь новый премьер показал им, как твердо могут защищать свою честь итальянцы.

«Закон Ачербо», конечно, многое сделал для консолидации власти нового режима. Но по-настоящему его все-таки укрепила «маленькая победоносная война».

Бенито Муссолини мог смотреть в будущее с хорошо обоснованным оптимизмом.

Примечания

1. Клэр Шеридан, урожденнная Фревен, родилась в семье писателя и политика Моретона Фревена и его жены Клары Джером. Сестра Клары Джером, Дженни, была матерью Уинстона Черчилля.

2. Э. Хемингуэй сумел попасть на фронт Первой мировой войны в Италии, записавшись шофером-добровольцем Красного Креста. В июле 1918 года он, в ту пору 19-летний шофер, спасая раненого итальянского снайпера, попал под огонь австрийских минометов. В госпитале из него вынули 26 осколков, при этом на теле было более двухсот ран. Король Италии наградил его серебряной медалью «За доблесть» и «Военным крестом».

3. Mussolini, by Denis Mack Smith, page 60.

4. Квадриумвиры (итал. Quadrumvirs) – группа из четырех лидеров, организаторов важнейшего события в истории итальянского фашизма – похода на Рим.

5. Роман «Любовница кардинала», написанный Муссолини, недавно вышел в свет в издательстве «Алгоритм»-ЭКСМО в переводе на русский.

6. Закон Ачербо – итальянский избирательный закон 18 ноября 1923 года.

7. Mussolini, by Denis Mack Smith, page 70.

8. Позднее утверждалось, что нападение было организовано итальянскими секретными службами, но это осталось недоказанным и выглядит сомнительно – особой эффективностью, в отличие от своих немецких коллег, они не отличались.

О несовершенствах Италии как организованного государства

I

Был такой писатель, журналист и даже несколько политик – Луиджи Барзини. Он написал книгу о своих соотечественниках. Она так и называется – «Итальянцы». Книга вышла в 1964 году, была переведена на многие языки, оказалась популярной и вс Франции, и в Англии, и в Америке, но вот до России пока еще не дошла.

По крайней мере, мне ее русский перевод не попадался.

Веселый и остроумный человек, Барзини к своим соотечественникам тоже относится с долей юмора. И вот он, в частности, однажды написал следующее:

«Итальянец верит в то, что суд справедлив, полиция – неподкупна, а продвижение по службе происходит только в соответствии с достоинствами кандидата на повышение. Но он знает, что это – не в Италии».

Он, собственно, и дальше не унимается, а добавляет, что в Италии обилие нелепых бюрократических правил умеряется необязательностью их исполнения и что способ парализовать производственный процесс работой строго по правилам недаром называется «итальянской забастовкой» – но, я думаю, основную идею вы уже уловили.

Автор не склонен преувеличивать гражданские добродетели своих соотечественников.

Книга Луиджи Барзини вышла в свет в 1964 году, но и за пару поколений до этого ситуация выглядела довольно похожей. Джованни Джолитти, старейший из итальянских политиков 20-х годов XX века, человек, пять раз становившийся премьер-министром своей страны и сделавший для нее много добра^[54], на обвинения в жульничестве и в манипулировании парламентом говорил, что он – всего лишь портной, который шьет одежду для горбуна.

Волей или неволей, а ее приходится подправлять под его фигуру…

Так что в свете вышесказанного становится понятно, что никто особо не удивился, когда на выборах, проведенных весной 1924 года, фашисты получили 374 места в парламенте из 535 возможных – и при этом без всякого «закона Ачербо».

Закон оказался, что называется излишней предосторожностью.

Причем оказалось, что лично за Муссолини, Бьянки, Балбо и прочих вождей фашизма было подано относительно немного голосов^[55], а вот фашисты как партия получили широкую поддержку. За них и в самом деле голосовали и консерваторы, и представители католической «народной» партии, и вообще все, кто примыкал к правой части политического спектра в Италии, – и использование фашистами известных штучек, вроде раздачи заполненных бюллетеней неграмотным или регистрации мертвых в качестве избирателей, были излишними.

Общей картины они не меняли.

Тем неожиданнее оказался кризис, случившийся в июне 1924-го. Случилось громкое политическое убийство, к тому же еще и раскрытое, и получившее крайне нежелательную огласку. И все это – из-за нестыковки работы различных ведомств.

Ну, и традиционного итальянского разгильдяйства.

II

Началось все с того, что 30 мая 1924 года депутат парламента от социалистов, Маттеотти, произнес резкую речь. Он сказал, в частности, что выборы прошли под нажимом, результаты их фальсифицированы, и призвал социалистов в знак протеста «покинуть парламент».

Практика бойкота заседаний в итальянском парламенте практиковалась еще со времен Кавура.

Ее несколько высокопарно сравнивали с уходом в древности из Рима недовольных плебеев, что в итоге повело к реформам и предоставлению плебеям права голоса.

Из зала ему, конечно, кричали самые разные вещи – как-никак фашистских депутатов теперь было побольше трехсот, и каждый хотел отличиться. Кричали, например, что Маттеотти – большевик, разбойник и вообще бандит.

Муссолини тоже внес свой вклад – уже на следующий день, 1 июня 1924 года, в «Народе Италии» появилась его статья, в которой говорилось, что человек, оспоривший выборы, заслуживает чего-то похуже, чем просто быть названным бандитом.

Он, правда, потом передумал, и через неделю, 7 июня, заявил, что не следует наконец-то единой Италии тратить время и энергию на политические споры.

А 10 июня Маттеотти исчез.

Ну, исчез и исчез – мало ли что бывает. Может, он решил уехать на время, проведать родственников. Однако нашлись свидетели. И они показали, что в 4.30 дня, когда Маттеотти вышел из своего дома, на него напало несколько человек. Он отбивался, но они его осилили, кинули в машину и куда-то увезли. И одна из свидетельниц даже записала номера этой машины.

Полиция – как-то сама по себе и без должного согласования – взялась за расследование.

И на свет начали вылезать очень и очень нехорошие факты. Оказалось, что машина принадлежит некоему Филиппо Филиппелли. А он – редактор фашистской газеты «Корриере италиано». И он сказал, что понятия не имеет, где его машина, но ее нашли на одной из дальних улиц Рима. И оказалось, что и внутри, и снаружи на ней полно пятен крови.

Адвокат семьи Маттеотти сообщил об этих открытиях иностранной прессе.

12 июня в парламенте премьер-министру, Бенито Муссолини, был сделан запрос о судьбе пропавшего депутата Маттеотти.

Тут, собственно, сказалась определенная гибридность существующего режима.

Скажем, в английском парламенте пропажа депутата была бы крайне маловероятна. А в советском никому бы и в голову не пришло делать какие бы то ни было запросы.

Но вот тут, в Италии 1924 года, и депутат пропал, и запрос был сделан, и надо было что-то отвечать – и Муссолини сказал, что дело взято под особый контроль и за ним проследит лично глава итальянской полиции – генерал де Боно. Ответ показался неубедительным – в похищении Маттеотти обвинили самого Муссолини. В итоге социалисты оставили парламент, а 16 августа в 20 километрах от Рима было обнаружено тело депутата Маттеотти.

Как оказалось, его насмерть забили дубинками.

III

Муссолини сильно испугался. То, что на жульничество в Италии могут посмотреть сквозь пальцы, он знал очень хорошо, но заказное политическое убийство известного человека, депутата парламента, – это все-таки в обычаи не входило. И если бы следы преступления повели прямо к премьер-министру, он мог и не усидеть в своем кресле, «молчаливое большинство» повернулось бы против него.

Конечно, Муссолини немедленно начал принимать меры. Де Боно было велено найти «козла отпущения», на которого можно было бы свалить все грехи, – и требовался такой козел, который дал бы нужные показания, не дал бы повода копать глубже и как «единственный убийца Маттеотти» выглядел бы правдоподобно.

Муссолини говорил потом, что в течение нескольких дней, сразу после обнаружения тела Маттеотти, фашистский режим в Италии мог быть сломан.

Но этого не произошло.

Де Боно «нашел» убийцу, некоего Америго Думини – итальянский сенат промолчал, Церковь призвала к гражданскому миру и к «неумножению разногласий», а старый мудрый Джолитти решил голосовать вместе с правительством. Возможно, он посчитал: одно политическое убийство в пресловутый «горб Италии» еще впишется, а вот «проказа большевизма» – уже нет, не пройдет и окажется для страны смертельной.

Обстоятельства «дела Маттеотти» выяснились уже сильно позднее.

Думини, как оказалось, действительно был замешан тут по уши. Он был сыном итальянских эмигрантов и родился в США, вернулся в Италию в самом конце Великой войны и немедленно примкнул к фашистскому движению. Карьера его пошла вверх, когда выяснилось, что он хорошо управляется с ножом и пускает его в ход без малейших колебаний. В результате его продвинули из рядовых костоломов и взяли в состав тайной партийной полиции – фашисты называли ее «ceka»^[56], что по-итальянски звучит как «ЧК».

Он-то и командовал отрядом, который похитил Маттеотти. Убивать его вроде бы не собирались, но как-то вот увлеклись, а скоординировать свои действия с государственной полицией ни им, ни их начальству в голову не пришло. Все это дело – с узнаваемым автомобилем, брошенным где попало телом, кучей оставленных следов – было обставлено настолько по-любительски, что просто диву даешься.

И продолжение тоже было «чисто итальянским».

Думини никого из начальства не выдал, получил срок в пять лет и через не слишком долгое время был выпущен. В тюрьме его почему-то не убили – скорее всего по непростительной небрежности.

Это обнаружилось, когда он вышел на волю и явился в канцелярию Муссолини – требовать денег.

Его опять арестовали, подержали немного в тюрьме, а потом назначили государственную пенсию в 5000 лир в год и отправили в итальянскую колонию в Сомали, от греха подальше. Там его арестовали опять – и тут он выложил на стол козырную карту. Думини представил убедительные доказательства того, что все известное ему о «деле Маттеотти», во-первых, записано на бумагу, во-вторых, эти бумаги хранятся у его нотариуса в США.

В итоге его не только отпустили, но и увеличили пенсию до 50 тысяч лир в год. А еще сделали разовый подарок, вручив 125 тысяч лир – «на обзаведение». На эти деньги он купил себе виллу в Итальянской Ливии и пообещал больше не беспокоить.