Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

11 апреля 1945-го американские войска вышли на Эльбу, еще через два дня стало известно, что пала Вена, 16 апреля за ней последовал Нюрнберг, нацистская столица рейха, – в общем, надеяться было уже не на что.

Муссолини оставил свою резиденцию и срочно уехал в Милан.

21 апреля союзные войска вошли в Болонью, 25-го – перешли реку По. В этот же день объединенный комитет всех партий итальянского Сопротивления принял декрет, в который входила так называемая 5-я статья: фашистского правительства и иерархи фашистской партии, виновные в разрушении свободы, создании тиранического режима, приведшего страну к катастрофе, должны быть наказаны смертью или, в не столь серьезных случаях, каторжными работами».

Что интересно, так это то, что в этот же день комитет согласился на встречу с Муссолини в резиденции архиепископа Миланского.

И встреча действительно состоялась.

Дуче было предложено безоговорочно сдаться, без всяких гарантий даже в отношении его личной безопасности, и он тем не менее не отверг предложения сразу же, а сказал, что ему нужно подумать.

Он подумал – и решил, что нужно бежать.

25 апреля 1945 года колонна, состоявшая из десятка автомобилей, двинулась из Милана на север, по направлению к Альпам. Примерно через час они добрались до префектуры Комо – там был устроен лагерь фашистской милиции.

Предположительно к префектуре должен был подойти и Паволини во главе 5000 вооруженных людей – но он так и не появился. Муссолини ждал его до 3.00 утра следующего дня и отправился дальше, успев только черкнуть жене короткое письмецо:

«Моя дорогая Ракеле!

Наступает последняя полоса моей жизни, последняя страница моей книги. Может быть, мы больше уже не свидимся. Я прошу у тебя прощения за все огорчения, которые причинил тебе, сам того не желая.

Как ты знаешь, мы намереваемся двигаться к Вальтеллину».

Письмо подписано красным карандашом и датировано – 25 апреля 1945, XXIII год фашистской эры.

Тут нужны некоторые комментарии.

Вальтеллина (ит. Valtellina, нем. Veltlin) – долина в Италии, на самом севере страны. По ней можно было попасть из габсбургских владений в Италии в габсбургские владения в Германии, и во время Тридцатилетней войны, при кардинале Ришелье, за этот путь жестоко сражались. Сражения того века уже давно отшумели, но и сейчас Вальтеллина могла послужить путем в пределы рейха.

По-видимому, туда Муссолини и направлялся, в сторону швейцарской границы.

VII

Автомашины, однако, не доехали до нее, а остановились в деревеньке Грандола. Почему – неизвестно. Может быть, Муссолини все-таки надеялся на встречу с Па-волини и его отрядом – отсутствие вооруженного охранения дуче очень тревожило.

Как бы то ни было, кортеж остановился.

А пока суд да дело, две машины все-таки отправились к границе, до нее уже было рукой подать. Где-то через час один из уехавших вернулся – и не на машине, а бегом. Как оказалось, итальянская пограничная стража на пропускном пункте поменяла стороны и арестовала пытавшихся переехать границу фашистов – они не смогли добраться даже до патрульной линии швейцарских пограничников.

Что оставалось делать?

Вплоть до Грандолы за Муссолини его ближние держались, как за спасательный круг. К его каравану, например, прибилась роскошная машина марки «Альфа-Ромео», в которой ехали Кларетта Петаччи, ее брат, Марчелло Петаччи, да еще и его подруга с двумя детьми.

И чуть ли не вместе с ними прибыл наконец и Алессандро Паволини. Вот только приехал он один, не только без своего пятитысячного отряда, но даже и без охраны. Вооруженные силы Социальной Республики Италии свелись к одному броневику и паре дюжин членов фашистской милиции.

Остальные «солдаты дуче» разбежались, с ним оставались только иерархи.

Луч надежды блеснул рано утром 27 апреля – на дороге показался целый конвой из 28 немецких грузовиков, нагруженных солдатами вермахта. Они тоже двигались к границе, безразлично к какой – германской или швейцарской, лишь бы уйти подальше. Но эти беглецы не были толпой мародеров, а оставались военной частью.

Их грузовики ощетинились пулеметами, в случае необходимости солдаты были готовы драться.

Конвоем командовал капитан люфтваффе, и итальянцы кинулись к нему, как к спасителю. Он оказался добродушным человеком и позволил было кортежу Муссолини следовать за собой, но ехать им пришлось недолго. Около местечка под названием Донго колонну остановил блокпост, дорога была перекрыта партизанами.

Капитан начал переговоры.

Ну, ему было сказано, что «у бойцов 52-й Гарибальдий-ской бригады» нет претензий ни к нему, ни к солдатам, находящимся под его командой, – они могут следовать в своих грузовиках и дальше. Вреда им не причинят. Но итальянские машины конвоя останутся в Италии, и все итальянцы должны сдаться.

И что партизаны на всякий случай проверят документы и у немцев, а то мало ли что?

Капитан сказал, что ему нужно «подумать и посоветоваться со своими офицерами», и вернулся к конвою. С блокпоста было видно, что говорит капитан вовсе не с офицерами, а с группой мужчин, одетых в штатское.

Тем временем к партизанам подошел крестьянин из другой придорожной деревеньки и сообщил, что с конвоем следуют какие-то важные министры Республики Сало. И добавил, что сведения у него самые точные – двое, пару часов назад отбившиеся от конвоя, уже сдались, и одного из них зовут Бомбаччи.

А между тем завершил свое совещание и капитан – он повернулся в сторону блокпоста и сказал, что условия принимаются. Немецкие грузовики медленно тронулись с места.

Итальянские машины остались на дороге.

VIII

Из трудной ситуации можно попробовать выбраться или силой, или дипломатией, и первой попробовали дипломатию. Броневик сдвинулся с места, и, когда он подошел к блокпосту, из люка высунулся человек и закричал, что просит не мешать ему выполнить его долг патриота. Он и его товарищи собираются «защищать Триест от югославов», так к чему же перекрывать им дорогу?

Красноречивого оратора звали Франческо Мариа Бар-раку, и Муссолини после установления нового режима в Республике Сало назначил его секретарем Президентского совета как раз за красноречие.

Трудно сказать, какой заряд риторики смог бы помочь ему в данном случае, но начало он выбрал неудачное. Как-никак Триест был расположен на Адриатике, более или менее на пути из Венеции на северо-восток, а блокпост стоял в прегорьях Альп, чуть ли не на самой границе с Швейцарией, и дорога шла не на северо-восток, а на северо-запад.

Дипломатия не помогла, и тогда попробовали силу.

Броневик пошел на прорыв, почти немедленно получил под колеса противотанковую гранату и завалился набок. Оттуда посыпались оглушенные люди, которых немедленно перехватали. Одному, правда, удалось уйти – он сумел откатиться в канаву, незамеченным отползти в сторону и уж дальше пуститься бежать. Это был Алессандро Паволини. За ним отрядили погоню…

Остальные сдались без сопротивления.

Их обыскали, переписали имена – но Муссолини не нашли. Тем временем в деревне обыскивали немецкие грузовики. У каждого солдата проверяли документы, но еще до конца полной проверки одному из партизан почудилось, что он видел в крытом кузове одной из машин дуче, одетого в немецкую шинель.

Партизан проявил себя дисциплинированным бойцом-гарибальдистом – сам он в грузовик не полез, а пошел и доложил о своих подозрениях комиссару бригады. Тот пошел поглядеть – и действительно обнаружил, что в самом темном углу, у самой кабины, в кузове свернулся какой-то человек в шинели с поднятым воротником и в надвинутой на брови каске.

Его вытащили на свет, сняли каску – и действительно, это оказался Бенито Муссолини. Он пребывал в полном ступоре, не мог ни ходить, ни даже стоять, так что в мэрию деревеньки Донго его буквально приволокли.

Мэр сказал, что бояться нечего, вреда ему не причинят.

Тут в первый раз после поимки дуче обнаружил признаки жизни. Он ответил, что уверен в этом, потому что знает, что жители Донго отличаются щедростью.

Тем временем в мэрию загнали и иерархов партии, взятых из оставленных на дороге автомашин. Муссолини обменялся с ними несколькими словами – его, по-видимому, к этому времени страх немного отпустил. Дуче было объявлено, что он находится под арестом, и то же самое сказали и иерархам. Ближе к вечеру привели и Па-волини. Он был ранен, еле держался на ногах, но, увидев Муссолини, вскинул руку в римском салюте.

Арестованных так и держали в здании мэрии – у партизан шло совещание.

IX

Ни к какому определенному решению они так и не пришли. Муссолини все твердил, что во всем виноваты немцы и что у него есть при себе документальные доказательства на этот счет, но документы партизанам показались неинтересными. Куда больше их заинтересовали английские фунты, найденные в том же мешке, что и бумаги, и сертификаты швейцарских банков на очень приличную сумму.

В общем, после наступления темноты арестованных начали увозить из Донго, чтобы где-нибудь перепрятать. Считалось, что держать их в том же месте, где они были пойманы, недостаточно надежно с точки зрения безопасности.

К арестованным присоединили и Марчелло Петач-чи – он уверял, что его нельзя задерживать, потому что он консул Испании в Милане, – и его сестру, Кларет-ту. Муссолини сказали об этом, он попросил передать его подруге привет, и ей по ее настойчивой просьбе позволили присоединиться к дуче.

Теперь их содержали вместе.

Тем временем вести о захвате дуче достигли Милана. Партизаны, захватившие его, принадлежали к крайне левому крылу подполья, их командование было сплошь коммунистическим. И ему было известно, что в Милан уже прибыл штабной офицер американской армии для розысков как Муссолини, так и членов верховного руководства фашистской партии Италии.

Капитан Даддарио – как звали офицера – свободно говорил по-итальянски, имел при себе и конвой, и неограниченные полномочия и уже успел связаться с маршалом Родольфо Грациани, который был просто счастлив сдаться ему в плен.

Поэтому было решено, что «судьбу Муссолини должны решить сами итальянцы», – ив Донго из Милана был срочно направлен некий «полковник Валерио».

Кто это такой, в точности неизвестно и по сей день.

Вообще-то считается, что это был Вальтер Аудизио. Родители в силу каких-то причин нарекли своего сына Вальтером, на немецкий манер. В школе он хорошо учился, а свою взрослую жизнь начинал шляпником на фабрике Борсалино. В силу прекрасных способностей Аудизио очень быстро выбился в бухгалтеры, но в 1934 году его деятельности на этом поприще пришел конец.

OVRA обнаружила, что Вальтер Аудизио – член антифашистской подпольной группы. По заведенному обычаю его не посадили в тюрьму, а сослали на пять лет, и из ссылки он вышел вроде бы исправившимся. Во всяком случае, работал в местных органах гражданской администрации и под подозрением больше не состоял.

Однако вскоре после свержения Муссолини в июле 1943 года он начал организацию подпольных групп, вступил в компартию Италии и к январю 1945 года считался в Милане довольно значительной фигурой, где был известен как «полковник Валерио». Все это известно довольно достоверно, но именно на псевдониме достоверность и кончается. Потому что «полковником Валерио» одно время назывался и Луиджи Лонго, один из виднейших коммунистов Италии и, как командир «гарибальдийских бригад», прямой начальник Вальтера Аудизио.

И он отдал ему приказ: немедленно выехать в Донго и «решить вопрос».

И есть версия, согласно которой Луиджи Лонго не ограничился тем, что дал приказ на решение вопроса, а поехал в Донго сам, чтобы уж быть уверенным до конца, что все сделано как надо.

Ну, а дальше «полковник Валерио» – кем бы он ни был – действовал быстро.

Он выехал из Милана рано утром 28 апреля 1945 года, еще затемно. С ним был надежный конвой из пятнадцати хорошо вооруженных и не раз проверенных людей.

Он приехал в Донго, выяснил в штабе бригады гарибальдийцев место, где держали Муссолини, и, не слушая никаких возражений, поехал прямо туда. Дуче и Кларет-та Петаччи жили в обычном крестьянском доме – под охраной, конечно, но содержали их хорошо, дали поесть и отдохнуть и не разлучали, ночь на 28 апреля 1945-го они провели вместе.

«Полковник Валерио» подъехал к их дому, сказал Муссолини, что «приехал его освободить», посадил в машину и его, и Кларетту, отвез на некоторое расстояние, остановился и сказал, что «комедия окончена». Муссолини прислонили к стене, и под истерические крики Клары Петаччи «полковник» убил его автоматной очередью. Второй очередью он убил и ее. После этого у трупов оставили двух часовых, а «машина повернула в Донго.

Надо было торопиться – по плану следовало прикончить и всех остальных.

Конец эпохи Муссолини

I

В деревне Донго, несмотря на всю ее малость, был и собственный парк, разбитый у берега озера, и даже с каменным парапетом у линии воды. Там-то, у парапета, конвой выстроил пятнадцать иерархов фашистской партии, пойманных вместе с Муссолини. Когда «полковник Валерио» втолкнул к ним еще одного человека, в иерархию не входившего, – Марчелло Петаччи, брата Кларетты, – они бурно запротестовали:

«Выкинуть его! Он предатель, он недостоин умереть вместе с нами!»

И они его действительно вытолкнули, и кто-то из них воскликнул: «Да здравствует Италия!» – но времени на такие церемонии было мало.

Всех казнимых повернули лицом к озеру и скосили одним залпом.

Но их было пятнадцать, и стрелков в расстрельной команде было столько же, и получилось так, что наповал убили не всех, и пришлось заниматься хлопотливым делом добивания раненых – из пистолета и в упор, – а тем временем Марчелло Петаччи вырвался из рук конвойных и побежал.

И бежать ему было некуда, и был доктор Марчелло Петаччи упитанным человеком, а вовсе не спортсменом, – но ужас неминуемой смерти придал ему силы, и догнать его никак не могли.

В конце концов он бросился в озеро и поплыл куда-то, но теперь, когда он перестал метаться, преследователи сумели наконец хорошенько в него прицелиться. Так в озере Марчелло Петаччи и пристрелили, но труп в воде не оставили, а вытащили на берег.

В числе прочих его кинули в кузов грузовика, потом подобрали и тела Бенито Муссолини и Кларетты. Они таким образом оказались последними при загрузке, и их бросили поверх остальных.

В Милан грузовик пришел 29 апреля 1945 года.

Трупы выставили на потеху толпе на маленькой площади Пьяцца Лорето, возле гаража с бензоколонкой. На тела казненных плевали, мочились, в них кидали камни и всякий мусор. В руки Муссолини всунули какую-то палку и сказали, что это его скипетр, какой-то человек держал труп Кларетты, чтобы все могли видеть ее лицо.

На Пьяцца Лорето притащили пойманного живым Аки-ле Стараче и показали ему труп Муссолини.

Он поглядел на тело своего вождя, выкинул правую руку вперед и вверх, как и полагалось в образцовом римском салюте, и закричал: «Да здравствует дуче!»

Муссолини говорил в свое время, что Стараче глуп, но верен, и верным он оказался до последнего часа. Или даже до последней минуты, потому что примерно столько времени после своего последнего приветствия дуче он и прожил.

Акиле Стараче застрелили тут же, на месте, и тут кому-то из партизан и пришла в голову блестящая мысль – подвесить трупы за ноги на перекладине стоек бензоколонки.

Так и сделали.

Они висели все вместе, одним рядом, слева направо – и Никола Бомбаччи, и Бенито Муссолини, и Клара Петаччи, и Акиле Стараче, и все остальные. Какая-то добрая душа завернула обратно задравшуюся юбку Кларетты и подвязала ее к коленям – наверное, для того, чтобы покойная выглядела все-таки как-то поприличней.

Муссолини не пожалел никто. Еще когда его труп лежал на земле, сильно брошенный камень расколол ему череп. И теперь с головы дуче тонкой желтовато-серой жидкой струйкой наземь стекали мозги…Они собирались в лужицу у подножия его виселицы.

II

Гитлер покончил с собой в Берлине 30 апреля, на следующий день после публичного поругания над телом его соратника. В Италии на это особого внимания не обратили – война так или иначе догорала, но в разбомбленной стране не хватало хлеба, и людям было не до символических сближений.

Трупы с виселицы на Пьяцца Лорето сняли по настоянию архиепископа Миланского – он был страшно возмущен, призывал «похоронить покойных по христианскому обычаю», – и его послушались.

Ярость понемногу спадала. Маршала Родольфо Гра-циани подержали в тюрьме, в 1950 году приговорили к 19 годам тюрьмы, но очень скоро амнистировали, и он дожил до 1955-го.

Дино Гранди и вовсе повезло – его вместе с Чиано приговорили к смертной казни, но заочно, потому что в августе 1943 года он бежал в Испанию. Потом его немало поносило по свету – он жил в Португалии, потом в Бразилии. Но к концу жизни все-таки вернулся в Италию и умер в родном городе, Болонье, на 93-м году жизни.

Маршала Бадольо сразу после войны собирались было судить примерно таким же образом, как судили руководителей рейха – по обвинению в разжигании войны, судом Международного трибунала. Черчилль спас его от тюрьмы, а к 1947 году с маршала сняли и все обвинения.

В своем родовом поместье он дожил до 1956 года.

Вальтер Аудизио, убивший Муссолини – ну, или считавшийся его убийцей, – сделал политическую карьеру. В 1946-м Италия после проведенного в стране референдума стала республикой, и уже в 1948 году Аудизио стал депутатом парламента от коммунистической партии, а в 1963-м вошел в сенат.

В 1968-м он оставил политическую стезю и вошел в директорат крупнейшей итальянской нефтегазовой компании Eni (Eni S.p.A.). Он умер в 1973 году, оставив значительное состояние.

Странная карьера в какой-нибудь другой стране – но не в Италии.

В политической жизни послевоенной Италии участвовала и Анжелика Балабанова. Вторая мировая война застала ее в Нью-Йорке, но сразу после окончания военных действий она вернулась в Европу, примкнула в 1947 году к Социалистической партии итальянских трудящихся, очень способствовала ее преобразованию в Итальянскую социал-демократическую партию и бескомпромиссно сражалась против партнерства ее с коммунистами. Анжелика Балабанова вообще в большевизме после смерти Ленина сильно разочаровалась. Умерла она в ноябре 1965-го, пережив Муссолини больше чем на 20 лет.

Похоронена в Риме.

За четыре года до нее скончалась и Маргарита Царфати. В 1938-м ей пришлось бежать, и почти 10 лет она провела в Латинской Америке – сначала в Аргентине, а потом в Уругвае. Способный человек, Маргарита Царфати испанский язык освоила так, что в Монтевидео работала журналистом – но в 1947 году вернулась на родину.

Несмотря на тесно связанное с Муссолини прошлое, претензий к ней не имели, и в 50-е годы она опять стала видной фигурой в итальянской культуре.

У нее был огромный личный архив, содержавший более тысячи писем Муссолини, но она их никогда не публиковала, и куда они делись после ее смерти, неизвестно и по сей день.

Леде Рафанелли не понадобилось возвращаться в Италию – все годы фашистской диктатуры она так там и жила в полном уединении, но в 1946-м опубликовала письма к ней, написанные ее возлюбленным еще до того, как он стал дуче. Она собрала их в книгу, которую назвала: «Una donna е Mussolini» – «Женщина и Муссолини».

Книга вышла еще раз в 1975 году, в издательстве «Риццоли», с прибавкой к названию «Любовная переписка» (Una donna е Mussolini: la corrispondenza amorosa, 1975 Rizzoli).

Эдда Чиано, любимая дочь Бенито Муссолини, проклявшая своего отца, дожила до 1995 года. Она сохранила значительную часть дневников Галеаццо Чиано и опубликовала их так скоро, как только смогла. При всей своей субъективности дневники оказались очень ценным документом для историков, занимавшихся Второй мировой войной.

Наверное, самым выдающимся из потомков Бенито Муссолини оказался его младший сын, Романо.

Он еще в ранней юности увлекался джазом, чем, говорят, сильно раздражал Генриха Гиммлера.

Так вот Романо Муссолини сначала выступал под псевдонимом, а в 1960-х годах перестал прятаться и создал свой джазовый оркестр, да еще с английским названием – «Romano Mussolini All Stars» – «Романо Муссолини, Все Звезды».

Он вообще был широким человеком. Смеялся над отцом, когда тот якобы понимал Ницше, но когда его дочь, Алессандра Муссолини, основала довольно-таки радикальную партию «Социальная инициатива», с сильным креном в сторону идей фашизма раннего периода, Романо написал для этой партии гимн.

Кстати, Романо Муссолини был женат на Анне Вилла-ни Шиколоне, сестре Софи Лорен, и Алессандра от этого брака и родилась, так что эта примечательная дама оказалась одновременно и внучкой диктатора, и племянницей кинозвезды.

Жизнь – странная вешь, но почему-то кажется, что такое могло случиться только в Италии.

III

Одним из лучших специалистов по части того, что может или не может случиться в Италии, был Луиджи Барзини. Ссылка в глушь за политическую неблагонадежность, как ни странно, избавила его от многих неприятностей – на своем маленьком островке в Адриатике он пережил и американские бомбежки, и германское вторжение летом 1943 года, и битву за Италию, которая длилась вплоть до весны 1945-го.

После краха Республики Сало Луиджи Барзини вышел на свободу и снова занялся своим ремеслом – журналистикой. В 1958-м он занялся и политикой – стал депутатом парламента от Итальянской либеральной партии, но широкую известность ему все-таки принесло не это, а книги. Одна из них, названная «Итальянцы», в Америке стала бестселлером.

Автор рассказывает о «мире глазами итальянца» и о том, какое огромное место в этом мире занимает семья, и что такое локальный патриотизм, и что такое Церковь – если речь идет об Италии, и как по-разному смотрят на жизнь на севере Италии – где-нибудь в Турине или в Милане – и на юге страны, и что линия этого культурного раздела север/юг проходит как раз через Рим, столицу Италии. Барзини объясняет, что чем дальше на север, тем больше итальянцы схожи с европейцами вообще – хотя бы в смысле отношения к деньгам и времени, – а чем дальше на юг, тем меньше этому придают значения.

Там и деньги сами по себе не так важны, и время течет себе и течет, вне зависимости от графиков и расписаний, но зато резко возрастает роль престижа, и человек прежде всего стремится слыть тем, кого уважают и боятся.

Ну, и Луиджи Барзини не обошел и такой важной темы в истории Италии, как эра Муссолини.

В его глазах она началась как столкновение вдоль еще одного разлома в политической жизни Италии – резкого расхождения между «левыми» и «правыми».

Крайне «левые» видели будущее Италии социалистическим. Типичный бунтарь-социалист полагал, что убийство короля, или бомба в набитом публикой театре, или захват фабрики – все это немедленно вызовет желанную революцию.

Бенито Муссолини в пору своей юности был именно таким.

Но помимо крайне «левых», в Италии были и крайне «правые». Их программа начиналась с того, что «левых», как политический фактор, следует уничтожить. А уж дальше, освободив себе руки, можно приступать к действительно серьезным делам – к широкой экспансии и к захвату колоний.

Противостояние «левых» и «правых» в 1919–1922 годах вылилось буквально в форме гражданской войны – только что закончилась она относительно бескровно, и итогом ее стало установление нового режима во главе с Муссолини – бывшим социалистом, ставшим пламенным националистом.

С этого в Италии и началась диктатура, и больше всего Барзини поражало то, что за границей режим принимали всерьез. В ходе своей профессиональной деятельности он много поездил по миру и читал в иностранных газетах о таких-то и таких-то намерениях коварного диктатора Бенито Муссолини. А когда возвращался домой, то видел совершенно некомпетентную администрацию, вороватые и коррумпированные элиты и власть, озабоченную только одним – созданием фасада могущества. И в итоге в 1940 году Бенито Муссолини совершил непрощаемый грех:…

Он поверил собственной пропаганде.

IV

У Марка Алданова есть новелла о последнем дне, прожитом Бенито Муссолини. Алданов обычно смещает фокус повествования – главный герой появляется у него, как правило, не сразу, по имени до поры не называется и показан со стороны глазами какого-нибудь незначительного персонажа.

Но в данном случае писатель изменил своему обычаю.

Новелла сразу начинается с размышлений дуче о сохранности заветного сундучка, где он хранит некие деньги, и уже в четвертом абзаце он уже назван – да, это Муссолини.

Ну, а дальше подробно рассказано, как диктатор оказался в ловушке и был извлечен из кузова грузовика одетым в немецкую шинель, и как и его, и Кларетту помещают в крестьянском доме – хоть и под охраной, но вместе, и в хорошей комнате.

А хозяину дома партизаны говорят, что у него тут временно побудет немецкая супружеская пара, и тот соглашается, потому что деваться ему все равно некуда, но ворчливо заявляет, что ладно, он не против, но кормить гостей он не будет, потому что нечем.

А потом оказывается, что дама, попавшая крестьянину в постоялицы, для немки просто на диво хорошо говорит по-итальянски, и долго и многословно его благодарит, и говорит, что «они всем довольны», а ее муж, человек пожилой и явно больной, все больше отмалчивается.

Наутро следующего дня, смягчившись, крестьянин все-таки приносит своим постояльцам немного какой-то нехитрой еды, но вдруг, приглядевшись к старому немцу, у которого трясется челюсть, догадывается, кто он такой, и пятится назад. Дальше М. Алданов о прозревшем хозяине дома забывает, роняя только одну короткую фразу: «За дверью он ахнул, хлопнул себя по лбу и побежал».

Внимание автора теперь занимает совершенно другой человек – тот, который только что приехал и сказал Кларетте, что «вреда им не причинят», а потом увез и ее, и Муссолини из дома, довез до какого-то угла, сказал уже им обоим, что «комедия окончена», и застрелил обоих.

М. Алданов – великий мастер, и ему нет нужды говорить о том, что Кларетта Петаччи страшно испугана, потому-то она и трещит без умолку, и непрерывно всех благодарит, и изо всех сил старается понравиться всем и каждому – в-полном отчаянии цепляясь за соломинку’..

И из текста видно, как глубоко отвратителен автору убийца – «полковник Валерио».

Да, что и говорить – Марк Александрович Алданов бежал от российской революции 1917–1918 годов и про расстрелы знал не понаслышке. В России в случае особо высокопоставленных людей казнь и обставлялась примерно так же – под видом фотосъемки, например.

Но, понятно, новеллу свою М. Алданов писал все-таки о Муссолини – и поток мыслей павшего диктатора тоже появляется в тексте. Он думает, в частности, о том, как ошибся – следовало сохранять нейтралитет. Не надо было лезть в большую игру великих держав, надо было оста ваться в стороне, вести торговлю, дожидаться верного исхода – ну, и так далее.

Тут, конечно, на ум сразу приходит пример генерала Франко.

Контраст действительно разительный. И Франко, и Муссолини были в своих странах диктаторами с неограниченными полномочиями, и их сходство доходило до того, что и тот и другой в качестве своих министров иностранных дел полагались на близких родственников.

Серрано Суньер в Испании вполне соответствовал графу Галеаццо Чиано в Италии.

Но Франко в 1942 году сместил Серрано Суньера с поста министра иностранных дел, заменив его генералом Хордана, слывшим англофилом. Тот уже был однажды главой испанского МИДа, был за свое англофильство уволен – но сохранен. В 1942-м это оказалось очень на руку – у Франко оказался в наличии «правильный кандидат» на роль министра.

А на Серрано Суньера была свалена ответственность за сближение с Германией, хотя в этом он был совершенно неповинен, но, как бы то ни было, его отодвинули от политической деятельности, и он занялся юридической карьерой.

И в итоге казнить его не пришлось – Серрано Суньера умер в 2003 году, на 102-м году жизни.

Что касается Франциско Франко, то он правил Испанией вплоть до 1975 года и скончался в возрасте 83 лет, так и оставаясь неоспоримым главой государства. Память по себе он оставил смешанную – в среде интеллигенции многие его ненавидели.

Тем не менее Франко оказался очень способным правителем – достаточно сказать, что после Второй мировой войны, в течение долгих 10 лет, с 1945 по 1955-й, он умудрился нейтрализовать все попытки отстранить его от власти.

Раз за разом он доказывал и англичанам, и американцам, что только он может гарантировать Испании покой и порядок. «Испанская Партия», которую мы так подробно разобрали в этой книге, была не единственной его победой.

Что до Муссолини, то обстоятельства его смерти – фарс, перешедший в трагедию, – оказали серьезное влияние на расклад политических сил в Италии в послевоенный период.

В 1948 году, в первые свободные выборы в Италии с 1922 года, большую победу одержали христианские демократы, партия, считавшаяся «светской ветвью Церкви».

Луиджи Барзини объясняет это тем, что народ испугался того, что у коммунистов может оказаться шанс на установление диктатуры, еще более жестокой, чем та, что существовала при Республике Сало.

Трудно сказать, но виселица на Пьяцца Лорето и впрямь стала казаться чем-то постыдным даже многим коммунистам. Этот поворот наметился еще в начале 60-х, при генеральном секретаре компартии Пальмиро Тольятти, хотя Луиджи Лонго был одним из его заместителей.

Что до Италии, то она после Второй мировой войны совершенно исцелилась от всяких имперских амбиций – как оказалось, куда удобнее быть просто частью Европейского союза.

К 2013 году Италия твердо стоит на вполне достойном месте среди стран Европы. Памятников Бенито Муссолини, конечно, нигде нет – но и память его особо не проклинают.

Он по своим долгам расплатился сполна.

В заключение – несколько сугубо личных замечаний.

В свое время я немало поездил по Италии. Конечно, нет никакой нужды рассказывать современному российскому читателю ни о музеях, ни о городах, ни о пейзажах этой страны – границы открыты, и при наличии желания все это можно посмотреть самолично.

Но о двух эпизодах в ходе моих итальянских путешествий все-таки хочется рассказать.

Один случился в 1991 году, когда я поездом отправился с юга на север – из Рима в Милан.

И оказалось, что на главном вокзале в Риме перронные часы НЕ идут.

Во Флоренции они шли – но показывали неправильное время.

В Милане – шли, отставая на три минуты.

В Лугано – столице Тичино, единственного кантона в Швейцарской Конфедерации, население которого составляют итальянцы, – часы шли секунда в секунду.

Если прибавить к этому, что у моего приятеля, поехавшего из Рима на юг, в Неаполе чемодан украли прямо на перроне, то трудно придумать более красноречивую иллюстрацию к тезису Луиджи Барзини о глубокой разнице между регионами Италии – чем дальше на север, тем ближе к Европе.