Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

В итоге его повязали, посадили в кутузку в Форли, судили и дали некий недолгий тюремный срок. Муссолини, правда, выиграл дело по апелляции, и его быстро выпустили – но он приобрел некоторую известность. Муссолини утверждал, что одно из двух: или буржуазия, или пролетариат. Они не могут ужиться вместе, одна из этих двух социальных категорий должна исчезнуть.

Он ссылался в этом на Маркса и говорил, что в неизбежной классовой борьбе пролетариат непременно победит. Так он и писал в местной социалистической газете. Она выходила в городке Онелья совершенно крошечным тиражом – социалисты в Романье особой популярностью не пользовались. Муссолини это не беспокоило. Он знал – где Маркс, там и классовая борьба.

Анжелика Балабанова могла гордиться своим учеником.

IV

И, как оказалось, его заметили и другие социалисты. Муссолини получил предложение поработать в газете, предназначенной для рабочих-итальянцев в Тренте. Это был город, расположенный в Австрии, в коронных землях Тироля, но население там было в значительной степени итальянское, и в среде, патриотов-ирредентистов считалось, что Трент – часть Италии, оставшаяся «неискупленной»^[7].

Предложение было принято – и вскоре «товарищ Муссолини» был представлен своим коллегам-журналистам. Его уже авансом хвалили за знание немецкого, наступательный стиль и еще за антиклерикализм» – и коллег он не разочаровал.

Еще в очень и очень католической Романье Бенито Муссолини мог мимоходом заметить в газетной статье, что Иисус был в любовной связи с Марией Магдалиной. Собственно, еще отец Бенито, Алессандро Муссолини, был известен утверждением, что Иисус и его апостолы были всего-навсего невежественными евреями, верить в учение которых передовым рабочим просто постыдно, но Алессандро дальше деревенского трактира речей своих не распространял.

У его сына возможностей было больше.

В Тренте на 30 тысяч населения имелось три газеты, выходившие на итальянском. Одна был социалистической, одна – католической и одна – националистической. Занимались они главным образом взаимной перебранкой, так что огневой темперамент Бенито Муссолини в католической газете оказался очень даже заметен – и ругань в его адрес заметно повысила общий накал полемики. Собственно, такой реакции можно было ожидать, но Муссолини заметили не только клерикалы.

Очень скоро он получил предложение посотрудничать и в националистической газете «II Popolo», или, если перевести название на русский, – «Народ».

С редактором этой газеты, Чезаре Баттисти, он даже как бы подружился.

В общем, жизнь Бенито Муссолини в Тренте складывалась хорошо. Он, по-видимому, был единственным журналистом-итальянцем в городе, статьи которого печатались в двух враждующих между собой газетах. Городская библиотека предоставляла возможность читать добрых сорок ежедневных газет и восемьдесят журналов на немецком, французском и итальянском, и в придачу к этому Муссолини попробовал поучиться и английскому.

Трент просто на голову превосходил знакомую Муссолини столицу его уезда, Форли, о которой он теперь с презрением отзывался как о «пристанище свинопасов». В его глазах истинно итальянским городом был именно Трент – даром что он был расположен в австрийском Тироле.

В конце концов, именно здесь итальянские купцы и предприниматели сложились на возведение скульптурного памятника Данте Алигьери, светочу мировой литературы и великому гению, прославившему Италию.

В посвящении памятнику Данте именовался «вождем», «дуче».

Конец приятной жизни Муссолини в Тренте настал примерно через семь месяцев. Его заметила не только местная католическая газета, но и австрийская полиция. Уже летом 1909 года его решили выслать. А поскольку в Южный Тироль как раз должен был приехать с визитом Франц-Иосиф, император Австро-Венгрии, то полиция начала принимать меры предосторожности и случившуюся неподалеку от места жительства кражу списала на опасного радикала, Бенито Муссолини.

У него произвели обыск, ничего не нашли, но на всякий случай посадили в тюрьму.

Муссолини, который к своим 26 годам успел посидеть и в Италии, и в Швейцарии, и даже во Франции – куда его занесло в юные бродяжнические годы, – австрийскую каталажку впоследствии очень рекомендовал как наиболее удобную и гуманную.

И суд в Австрии оказался честным и непредвзятым – Бенито Муссолини был очищен от подозрений и выпущен на свободу. Но полиция в пограничной области, да еще в преддверии визита государя, конечно, настояла на своем – и Муссолини был снова арестован и выслан как «опасный радикал».

В результате он опять оказался в родных краях, в окрестностях Форли, города для свинопасов. Его отец, Алессандро Муссолини, тем временем оставил свою не слишком систематическую работу кузнеца и открыл что-то вроде кабачка под воинственным названием «Берса-льер». По-видимому, он назвал так свое заведение в честь сына, отслужившего срочную в берсальерах, но Бенито после жизни в «настоящих культурных центрах» искал себе горизонты пошире.

Еще из Трента он завел переписку с редактором влиятельного журнала «La Voce» – «Голос». Бенито Муссолини в самых почтительных выражениях высказывал свое восхищение и самим журналом, и стилем его редактора, и выражал надежду когда-нибудь там напечататься – но и из этого ничего не вышло.

А проблем тем временем прибавлялось – Бенито довольно неожиданно взял да и «женился». Он начал жить вместе с Ракеле Гуиди, которая от него забеременела. Она была родом из крестьянской семьи, не знала, что такое зонтик, и страшно возмущалась бессмысленной расточительностью своего любовника, который то и дело покупал себе книги.

Надо сказать, что связь Ракеле с Бенито вызвала толки – девушка была дочерью женщины, находившейся в открытой связи с Алессандро Муссолини, и очень многие называли Алессандро ее отцом.

Коли так, то получалось, что она доводится Бенито единокровной сестрой?

Предположение, что и говорить, было скандальное. Но влюбленная пара наплевала на общественное мнение, и в 1910 году Ракеле родила Бенито Муссолини дочь, которую, он назвал Эддой. По всему было видно, что он очень привязан к своей малышке, хотя времени на нее ему, конечно, не хватало. В 1910-м Бенито Муссолини уже был признан первым среди социалистов города Форли. Он был редактором местной газеты левого направления, которой он, конечно, придал самый радикальный характер.

Газета называлась «La Lotta di Classe» – «Классовая борьба».

VI

В 1911 году к власти в Италии в четвертый раз пришел Джованни Джолитти. Это был многоопытный политик, начинал свою деятельность еще в 1876 году – его назначили тогда начальником таможенного управления. Через 13 лет он стал министром финансов, а еще через три года, в 1892-м, впервые возглавил правительство.

Правительства в Италии были шатки, кабинеты часто уходили в отставку из-за парламентских разногласий, так что Джолитти между 1892 и 1911 годами премьером становился трижды и в четвертый раз стал им с совершенно определенной целью: он задумал отобрать у Турции две ее североафриканские провинции – Киренаику и Триполитанию.

Вообще-то само по себе это предприятие не требовало больших усилий, не несло особых опасностей и не сулило никаких особых выгод – земли считались пустыми.

Турки правили там чисто номинально.

Считаться следовало скорее с англичанами, сидевшими в Египте, и с французами, правившими в Тунисе и Алжире. Но особых препятствий на пути Италии ни англичане, ни французы воздвигать не стали.

Обе страны состояли в не вполне еще оформленном союзе, направленном против так называемых «центральных держав» Европы – Германии и Австрии. Италия, правда, являлась союзницей центральных держав, но почему же не оказать ей любезность – уступить ей никому не нужную колонию и не попытаться тем самым оторвать ее от ее европейских друзей?

В общем, следовало дерзать…

И 28 сентября 1911 года Турции был направлен ультиматум. Туркам сообщали, что они «держат Триполи и Киренаику в состоянии беспорядка и нищеты». Из чего, разумеется, следовало, что «итальянское правительство, вынужденное позаботиться об охране своего достоинства и своих интересов, решило приступить к военной оккупации Триполи и Киренаики».

Ну, война – это такое предприятие, которое начать легко, но вот окончить бывает очень трудно. У итальянцев вроде бы были все мыслимые и немыслимые преимущества – и перевес в численности, и полное господство на море, и наличие новейшей техники, которой не было у их противников, вплоть до радио и дирижаблей, – но все это моментальной победы не принесло. Война затягивалась, турки под Тобруком оказали вполне эффективное сопротивление – у них там проявил себя очень перспективный офицер, 30-летний капитан Мустафа Кемаль, – расходы на войну превысили все возможные сметы раза так в четыре, и энтузиазма в Италии как-то поубавилось. Джолитти критиковали в парламенте, но еще больше ему доставалось от непарламентской оппозиции.

Съезд Социалистической партии Италии принял антивоенную резолюцию.

И, пожалуй, никто не способствовал ее принятию так яростно и так эффективно, как Бенито Муссолини, депутат съезда от города Форли, главный редактор газеты «Классовая борьба».

Он кричал, что колониальная война – преступление перед рабочим классом Италии, что немыслимые деньги были истрачены на захват территорий, которые никогда не смогут стать домом для итальянских колонистов, и что вместо увеличения национального благосостояния в колониях война стала причиной экономических трудностей в самой Италии.

И еще он сказал, что никакой социалист не может быть так называемым «патриотом», ибо у социальной борьбы нет родины, а есть лишь святое стремление исправить зло угнетения, где бы оно ни происходило. Пролетариату Италии Следует восстать и стряхнуть с себя цепи, в которые он закован буржуазией.

Выступление оказалось ярким и имело последствия.

VII

В Милане, городе большом и нарядном, столице богатой Ломбардии и центре финансовых операций всей Италии, Муссолини появился в качестве главного редактора – главной газеты социалистической партии – «Avanti!» – «Аванти!», что в переводе на русский означало «Вперед!». Социалисты сочли, что у газеты с таким наступательным названием должен быть и редактор соответствующего темперамента.

Для честолюбивого молодого человека – Бенито Муссолини еще не исполнилось и тридцати – получить в руки газету национального значения было огромной удачей, и за дело он взялся очень горячо.

Как-никак теперь силою вещей он становился одним из виднейших социалистов Италии.

Опыт работы в «Классовой борьбе» ему очень пригодился – все четыре страницы этой маленькой газеты он, в сущности, делал один. В Милане это у него, конечно, не получалось, но он беспощадно разогнал тех сотрудников, которые ему не подходили, нашел новых, поинтересней – и тиражи начали подниматься. Теперь «Аванти!» читали не только социалисты, там печатались интересные материалы – что-нибудь из мира моды, обзоры событий культуры и так далее.

В 1913 году с одной дамой, понимавшей в делах изысканного вкуса, он познакомился поближе.

Ее звали Ледой Рафанелли – и право же, вообразить себе более странное создание было бы мудрено. Начать с того, что она в свое время перешла в ислам – съездила в Египет, в Александрию, и как-то вот прониклась…

Но ничего похожего на скромную мусульманскую женщину в Леде Рафанелли не было и в помине – она была убежденной сторонницей анархизма, совместно с мужем выпускала журналы «Блуза – социальное обозрение» и «Освобожденная женщина» (La blouse: rivista sociale (1906–1910), La donna libertaria (1912–1913)).

Ну, а уж заодно вместе с Джузеппе Монанни, своим любовником и отцом своего ребенка, завела журнал для анархистов – «Черный шарф», в придачу к парочке небольших издательств.

Так вот у этой яркой дамы Бенито Муссолини вызвал такие чувства, что она завела с ним бурный роман.

Обе стороны были сильно увлечены.

Они непрестанно обменивались письмами, и если кто в те годы и знал Муссолини близко, то, пожалуй, это была Леда Рафанелли. Она много чего видела в нем – и неуверенность провинциала, вдруг оказавшегося среди людей, которых он сам признает культурнее, чем он сам, и отчаянное желание казаться ученее, чем он есть, и моментальную перемену облика – небритый и намеренно обтрепанный рабочий лидер, произнеся самую горячую революционную речь, к вечеру вдруг появляется в модном ресторане, в пиджаке с шелковой подкладкой и в туфлях, сделанных на заказ.

Роман, возможно, имел бы будущее, если бы не некоторые дополнительные обстоятельства.

Синьора Рафанелли спокойно относилась к вопросам сексуальной верности, на вещи смотрела широко и знала, что у ее любовника Бенито есть в Форли подружка, у которой есть от него ребенок. Но когда на свет божий всплыло, что и в Тренте в 1909 году у него тоже была подруга, некая Ида Ирэна Дальзер, и что вроде бы она стала приезжать к нему в Милан, а в Милане тем временем он завел еще один роман, с замужней дамой по имени Маргарита Царфати, которая, в частности, вела в «Аванти!» отдел художественной критики, Леда Рафанелли решила, что этого многовато даже для нее.

Никакие сожаления и никакие клятвы Бенито Муссолини не помогли – любовники расстались.

Но она долго еще вспоминала один разговор, который у них как-то случился за ужином: Муссолини сказал ей, что думал было стать великим писателем, но не нашел в себе достаточного таланта. Но тем не менее его имя будет на устах у всех.

Ой непременно станет великим человеком.

«Как Наполеон?» – спросила она своего любовника. «Нет, – ответил ей он. – Больше, чем Наполеон»^[8].

Перемена фронта

I

Выстрел Гаврилы Принципа в Сараево сыграл роль пресловутого камешка, вызвавшего сход огромной лавины. 19-летний мальчишка выпалил в австрийского эрцгерцога 28 июня 1914 года, а ровно через месяц, 28 июля, Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 1 августа Германия объявила войну России, заступившейся за Сербию, 3 августа Франция заявила, что выполнит свои союзнические обязательства по отношению к России, и объявила войну Германии, 4 августа ее примеру последовала Великобритания – и страны Европы посыпались одна за одной, как костяшки домино.

В войну оказалась втянута даже Турция.

И одна только Италия вдруг заявила, что остается нейтральной.

Заявление было сделано 3 августа 1914 года и в принципе было нарушением договора Тройственного союза!^[9]. В тексте договора имелась оговорка, гласящая, что «если одной из держав, напавших на партнеров Италии по договору, будет Великобритания, то Италия военную помощь союзникам не окажет», но итальянцы отказались от своих обязательств даже раньше того, как Англия вступила в войну.

Ссылались они на то, что соглашение имело оборонительный характер, а война началась с того, что ее союзники сами объявили войну своим противникам, не дожидаясь нападения, но истинные причины такого миролюбия, конечно, были поглубже.

Италия не была готова к большой войне.

Войны не хотели ни король, ни либеральная партия, составлявшая большинство в парламенте, ни Церковь, в Италии традиционно влиятельная, ни крупные промышленные корпорации севера страны, зависевшие от английского импорта стали и угля, – короче говоря, решение не воевать на стороне «центральных держав» было почти автоматическим.

И может быть, Италия так и осталась бы нейтральной, если бы не Сидней Соннино. Он был видным дипломатом и государственным деятелем, дважды возглавлял кабинет министров!^[10] и вошел в историю как первый еврей, когда бы то ни было занимавший эту должность. А в придачу ко всему вышеперечисленному он был горячим патриотом-государственником. Влияние его было велико, в среде дипломатов и правительственных чиновников чувствовалось еще летом 1914-го, а в ноябре Соннино занял пост министра иностранных дел в правительстве Антонио Са-ландры.

Он к этому времени уже убедил премьера, что если вступление Италии в войну на стороне «центральных держав» действительно совершенно немыслимо, то ситуация будет выглядеть совершенно по-другому, если она вступит в войну на стороне Антанты. Английский флот в этом случае будет не угрозой побережью, а защитой от всех и всяческих нападений, союзная Франция поможет военными материалами, а в результате неизбежной победы союзников Италия получит все, чего она тщетно добивалась со времен Кавура, все ее «неискупленные территории» – ив Тренте, и в Триесте, и так далее. Может быть, даже удастся прихватить и еще что-нибудь из австрийских владений на Адриатике. Доводы, что и говорить, выглядели убедительно.

Италия начала широкие консультации со странами Антанты.

II

Уже значительно позднее были в итальянской исторической литературе мнения, согласно которым Муссолини первым понял, что из всего этого получится, – и немедленно ухватил быка за рога.

Это очень сомнительно.

Поначалу, еще в ходе июльского кризиса 1914 года, когда Австрия еще не объявила Сербии войны, он много писал о неизбежном столкновения славянского и германского миров, что взрыв на Балканах неотвратим и что австрийская администрация внушает своим национальным меньшинствам только ненависть. При этом он ссылался на личный опыт, накопленный им в Тренте, – но, конечно, никакого предсказания о повороте Италии в сторону союзников тут нет. Про «столкновение миров» в ту пору не писал только ленивый, на Балканах совсем недавно окончилась война христианских стран полуострова против турок, после чего они, одержав победу, немедленно передрались между собой, напав на Болгарию.

Так что на то, чтобы предсказать взрыв на Балканах, ума не требовалось…

А уж в искренность заявлений о ненавистной всем австрийской администрации и вообще трудно поверить. Во-первых, сам Муссолини находил австрийский суд честным и непредвзятым, во-вторых, половина населения Ломбардии и Венето сравнивала чиновников Австрийской империи со сменившими их бюрократами Королевства Италия – и находила, что «Вена правила справедливее, чем Тутрин^[11].

Нет, Бенито Муссолини ничего, конечно, не предвидел – а ссылки на то, что он поносил Германию за нарушение нейтралитета Бельгии и говорил, что «немцы ведут себя, как разбойники на дороге европейской цивилизации», то надо иметь в виду, что все сказанное он относил к числу аргументов в пользу итальянского нейтралитета. Что до возможности приобретения Триеста, то Муссолини писал, что этот итальянский город окружен славянскими поселениями, и Италии, в общем, ни к чему.

Первый видимый сдвиг в его позиции начался где-то в середине сентября 1914-го – Муссолини опубликовал в своей газете статью некоего Сержио Панунцио, в которой доказывались выгоды перемены Италией своей системы союзов. Что интересно – статья публиковалась в порядке обсуждения, с примечанием главного редактора, что смешно было бы закрывать рот оппонентам, напротив, в соответствии с принципами истинной пролетарской демократии им следует предоставить трибуну.

После чего Бенито Муссолини пункт за пунктом опроверг все, что в статье Панунцио было сказано.

Через две недели после публикации, в выпуске от 30 сентября 1914 года, «Аванти!» опубликовала редакционную статью, написанную, конечно же, Бенито Муссолини. В ней говорилось, что рабочие Италии свои чувства, симпатии направляют в сторону Франции и Англии, как, собственно, это делает и главный редактор их главной газеты, но это «отнюдь не означает солидарности с поджигателями войны».

Наконец, в статье от 18 октября 1914 года Муссолини призвал к «изменению итальянского нейтралитета с пассивно-выжидательного на активно-наступательный». Что тут имелось в виду, понять трудновато, но Бенито Муссолини к этому времени уже хорошо подна-таскался в марксистской фразеологии и знал, что войны могут служить локомотивами Истории и что насилие – повивальная бабка революций.

И он обратился ко всей партии социалистов Италии: почему бы не последовать примеру своих соратников-социалистов из других стран Европы, поставивших служение отечеству выше догм?

А в качестве – аргумента сослался на Карла Маркса – да, конечно, у пролетариев нет родины, – но разве не сказано Марксом, что всякий, кто принимает застывшую и неизменную позицию для будущего, уже тем самым становится реакционером? Следовать политике нейтралитета в создавшихся условиях означает «добровольный паралич, в трагический час европейской истории»^[12]…

Вообще говоря, статья вызвала сенсацию.

Муссолини выразил то, что к этому времени думали многие, и даже Джузеппе Преццолини, издатель влиятельного журнала «La Voce» – «Голос», прислал ему душевные поздравления.

Вот только социалисты Италии отнеслись к выступлению главного редактора своей газеты «Аванти!» без всякого снисхождения. На съезде партии в конце октября 1914 года они решили, что он выступил самовольно и без согласования с товарищими и тем нарушил партийную дисциплину.

После яростной дискуссии на съезде Бенито Муссолини был не только лишен своего места главного редактора, но и примерно наказан в назидание всем другим.

Его выкинули из партии.

III

15 ноября 1914 года, меньше чем через три недели после исключения Бенито Муссолини из социалистической партии, вышел в свет первый номер его новой газеты: «II Popolo di Italia» – «Итальянский народ». Шапкой номера послужила цитата из Наполеона:

«Революция – это идея, нашедшая свои штыки».

В громоподобной передовой главный редактор газеты – выступавший также в роли ее владельца и издателя – заявлял: «…судьбы европейского социализма неразрывно связаны с тем, что принесет народам Великая Война…»^[13].

И если оппоненты Муссолини, в силу своей полной интеллектуальной импотенции, этого не понимают, то его понимает молодость Италии, будь это молодость по возрасту или молодость по духу: «…молодость поколения., которому выпала участь двинуть вперед Историю».

Что и говорить – стрела попала в цель.

Те социалисты, что остались в рядах и последовали генеральной линии партии, обзывали отщепенца последними словами, из которых «крыса», «Иуда» и «предатель» были еще относительно мягкими. Самым главным обвинением было даже не предательство, а предательство за деньги, и в той же «Аванти!», вдруг потерявшей своего главного редактора, задавался сакраментальный вопрос: «Che рада?» – «Кто платит?».

Ну и всячески намекалось, что делает это правительство «дуумвирата», Саландры и Соннино.

Подозрение было обоснованным, но несправедливым.

Да, еще с самых первых дней Великой войны в итальянском МИДе появилась мысль об использовании прессы для создания «нужного общественного мнения». Предполагалось даже изыскать для этого какие-то фонды.

Но в Италии по сравнению с другими европейскими державами все делалось медленно. Вплоть до ноября 1914 года так ничего конкретного и не было предпринято. А в ноябре пришел новый министр, Сидней Соннино, и решительно воспротивился тому, что называл подкупом. Он вообще сомневался в пользе пропаганды – считал, что для умных людей правильность его политики самоочевидна, а с мнением дураков считаться и не стоит.

Сам-то торговался и с Антантой, и с «центральными державами» за то, на чьей стороне выступит его страна, изо всех сил добивался самых лучших возможных условий, рассматривал свои действия как своего рода аукцион – кто даст Италии больше – и называл это «политикой священного эгоизма».

В общем, министру иностранных дел Италии в ноябре 1914-го было не до итальянской прессы.

Однако нашлись другие люди, более гибкие и чуткие и не столь занятые высокими материями. К ним относились крупные земельные собственники в Ломбардии, которые рассудили, что раскол в рядах социалистов им не повредит, а привлечь часть левых голосов к патриотическим начинаниям будет полезно. Так что Бенито Муссолини, разрывая со своей партией, не бросался в пропасть так уж безоглядно – некоторое количество соломки он все-таки успел подстелить.

Сделано это было через посредника – известного в Милане адвоката Филиппо Налди.

Тот, кстати, пытался добиться для газеты и правительственных субсидий, а потом съездил вместе с Муссолини в Швейцарию, поговорить с разными чуткими людьми из французской секретной службы!^[14]

Что интересно, Филиппо Налди путешествовал так, как привык: остановился в лучшем отеле и обедал в ресторанах соответствующей категории. Муссолини же снял комнату в недорогой гостинице, да еще и на пару со знакомым журналистом, Марио Жирардоном. Налди, по-видимому, почувствовал, что должен быть как-то подобрее к своему протеже, и взял его с собой на хорошую вечеринку с шампанским.

Но понятно, что адвокат Филиппо Налди главным партнером в содружестве с журналистом Бенито Муссолини считал себя. Связи-то с людьми, располагавшими деньгами, добывал именно он. Ну, и получал за это очень хорошие комиссионные. Что находил более чем справедливым – ведь весь «маркетинг» их совместного предприятия лежал на нем.

А Муссолини всего-навсего озвучивал имеющиеся у него идеи.

IV

Идеи действительно имелись. Уже в начале декабря 1914 года Муссолини объявил о создании так называемых «Fasci d’azione rivoluzionaria», что на русский можно перевести как «группы революционного действия». При этом, правда, ускользает важный оттенок слова «fasci» – «фаши»: по-итальянски это еще и связка, например связка прутьев. А во времена Римской империи такие связки, со вставленным в них топором, носили ликторы – исполнители распоряжений магистратов лиц, являвшихся носителями верховной власти —. «cum imperio»!^[15]

Так вот группы «фаши» вскоре стали расти, а членов этих союзов стали называть «фашистами».

Это была не партия, а скорее «движение, к которому может присоединиться всякий искренний патриот» – так было написано в манифесте фашистов, опубликованном в январе 1915 года в «I! Popolo di Italia».

Написал манифест, конечно, Бенито Муссолини.

Он объяснял своим читателям, что, только пройдя через горнило войны, итальянские рабочие смогут достичь социальной революции. Это неизбежно произойдет – ибо война на стороне Антанты навеки свяжет судьбы Италии с «колыбелью сотни революций, великой Францией», и с Британией, родиной свободы.

Вообще-то поначалу призыв особого эха не вызвал.

В середине марта 1915 года газета поведала своей аудитории, что деньги на издание начинают иссякать и нужны усилия по поддержке подписки. Возможно, это подстегнуло редактора в сторону выбора все более и более сильных выражений. Например, он назвал не расположенный к войне парламент «истинным гнойником, отравляющим кровь нации», а потом и вовсе предложил стрелять в тех депутатов, которые наиболее упорны в желании сохранить нейтралитет.

Со страниц своей газеты Муссолини буквально кричал, что напрасно иностранцы смотрят на Италию как на родину музыкантов, торговцев безделушками и живописных бандитов из Калабрии. О нет, им придется склониться перед волей новой, единой Италии, объединенной духом великого Гарибальди, истинного дуче итальянского народа…

Его труд должен быть закончен, Италии должны принадлежать все земли, где говорят по-итальянски. В ораторском пылу Муссолини прибавил к списку таких земель и Мальту, что, пожалуй, было несколько бестактно по отношению к Великобритании, как-никак будущему союзнику.

24 мая 1915 года Италия объявила Австрии войну.

Сделано это было в нарушение всех и всяческих законных процедур – король Виктор Эммануил не пошел так далеко, как предлагал ему Бенито Муссолини, и никого из депутатов не арестовал, но тем не менее войну объявил самолично, без консультаций с парламентом.

Муссолини в передовице провозгласил, что для него и для других патриотов Италия ожила как некое новое историческое существо, которое наконец обрело тело и бессмертную душу. В армию пошел поток добровольцев, полных энтузиазма. Уже значительно позднее, в конце 20-х годсв, утверждалось, что во главе их шел Муссолини.

Ну, это не так – он дождался призыва своей возрастной группы и в армию ушел только через три месяца. Но тем не менее от призыва не уклонился и никакой должности в тылу искать не стал. Отнюдь нет. Вместо этого Бенито Муссолини – уже не видный журналист, а простой резервист, получивший повестку, – собрал котомку и явился в свой полк берсальеров.

Так для него началась война, которой он так добивался.

Великая война европейцев

I

Про участие Муссолини в Великой войне писалось по-разному – мы еще поговорим на эту тему, – но осенью 1915 года его уход в армию никем особо не воспевался. Патриот выполнил свой долг, вот и все. В 32 года резервист Бенито Муссолини снова стал солдатом и службу нес бодро и исправно – скоро его произвели в капралы. Дальше, однако, наметился служебный тупик – с офицерскими курсами как-то не сложилось. Сам-то он был уверен, что ему чинили препятствия ввиду его известности в народе, но, скорее всего, дело обстояло куда прозаичней.

Армейская бюрократия работала примерно так же, как и все остальное в Италии, – плохо и медленно. Вникать в перемены взглядов тех или иных редакторов времени не было, а в полицейских картотеках Муссолини числился злостным социалистом-агитатором.

Ну, вероятно, и рассудили, что он – неподходящий материал для получения офицерского звания.

Как бы то ни было, но капрал Муссолини честно тянул фронтовую лямку. Подвигов, за которые получал Железные кресты ефрейтор Адольф Гитлер, Муссолини не совершал, но пресловутых «тягот военной службы» наелся досыта.

Итало-австрийский фронт проходил в Альпах.

Горы мешали наступлению и помогали обороне, а в данном случае австрийцы оборонялись, а итальянцы пытались наступать. Сражения шли в районе долины Изон-цо и так и назывались: первая битва при Изонцо, вторая битва при Изонцо и так далее, вплоть до десятой.

Успеха не было и в помине, в плохо устроенных траншеях было и мокро, и холодно, никакого укрытия от подступивших морозов в блиндажах не находилось, солдат жрали вши, а еды не хватало – так для Муссолини все и шло, до тех пор, пока в феврале 1917 года на учебных стрельбах в тылу возле него не взорвалась бомба, заряженная в слишком разогревшийся ствол гранатомета.^[16]

Несколько человек вокруг Муссолини было убито, а сам он получил около сорока осколков и упал на дно траншеи. Уже значительно позднее в Италии обнаружились тысячи людей, каждый из которых утверждал, что это именно он нес его на носилках в госпиталь.

Ну, это было большим преувеличением – не только из-за немыслимого числа санитаров, но еще и потому, что никакого госпиталя вблизи траншей не имелось – раненых доставляли на полковой пункт медицинской помощи, где их осматривали, по мере возможности перевязывали, а уж потом отправляли в тыл, обычно на запряженных мулами повозках санитарной службы.