Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Италии не о чем беспокоиться. И показал телеграммы, полученные из Москвы. Они и правда звучали обнадеживающе – получалось, что некая договоренность с СССР будет достигнута, и коли так, западные демократии не решатся ни на что, и их гарантии Польше останутся пустым звуком.

Так что, хотя «Стальной пакт» обязывал Италию к действиям, фюрер на них не настаивал.

Однако Чиано был донельзя встревожен. Он не был уверен в том, что война останется локальной, но был абсолютно уверен в том, что Италия к войне не готова.

Галеаццо Чиано в Италии имел хорошо заслуженную репутацию плейбоя, щеголя и гуляки.

Тем не менее он был умным человеком, знал очень многих людей помимо партийных и государственных структур, и они были с ним более откровенны, чем с другими фашистскими иерархами. Например, в круг его окружения входил Луиджи Барзини-младший – тот самый, которого мы тут уже не раз цитировали. А тот не скрывал своих мнений о том, что фашистская Италия как система довольно гнила и коррумпирована.

В Италии, конечно, с природнымы ресурсами дело обстоит не так, как в России, и нефти в ней нет, но идея «правильного освоения государственных кредитов» была вполне осознана, и на военные расходы она распространялась тоже.

Так что в военной эффективности итальянской армии Чиано сомневался – он называл ее «molto buff» – «большим блефом», – а вот от Феличе Гварнери знал совершенно точно, что с наличием стратегического сырья дело обстоит очень неблагополучно.

Италия импортировала 80 % своего сырья. На военные нужды ей требовалось, например, 150 тысяч тонн меди, а сама она производила не больше одной тысячи тонн. Запасов стали для военной промышленности у Италии было на две недели, железной руды – на полгода, никеля – на три недели. Треть необходимых поставок нефти вплоть до 1937 года обеспечивала торговля с СССР, но в рамках договора о борьбе с Коминтерном Италия эту торговлю свернула и теперь зависела от Англии. Если Англия станет врагом и поставки прекратит, а порты окажутся блокированы английским флотом, Италия окажется беспомощной.

В общем, 13 августа 1939 года Чиано улетел из Германии домой в самом плохом настроении.

А еще через неделю, 20 августа, дал тестю такую рекомендацию^[121].

«Разорвать «Стальной пакт», швырнуть его Гитлеру в лицо и тем стать лидером антигерманского блока».

Италия в 1939-м

I

Облик Бенито Муссолини годами строился на том, что он человек гранитной силы воли, со способностью спонтанно принимать судьбоносные решения, а приняв их однажды, непоколебимо идти до конца. Итальянская пресса твердила: «как Христос был уникален в своей человечности, так и дуче уникален в своей решимости».

Все-таки семнадцать лет непрерывной лести влияют и на самые трезвые головы, а самоирония не входит в список черт, необходимых для диктатора, – наверное, он и сам стал понемногу верить в свою уникальность.

Муссолини был крайне самовлюбленным человеком, но маньяком он все-таки не был.

И в последние дни лета 1939 года он колебался, дергался и никак не мог остановиться на каком-то определенном курсе действий. Все было зыбко и неверно, и ни на что нельзя было положиться. С дуче, конечно, мало кто осмеливался говорить откровенно, но Гварнери в этом смысле был исключением, и у самого Муссолини, человека очень циничного, особых сомнений в качествах его окружения не было. Он если и не знал точно, то смутно чувствовал, что доклады о высокой боеготовности его армии несколько преувеличены.

Скажем, было известно, что армии не хватает артиллерии. Франко за три года получил примерно 1900 артиллерийских орудий, и ни одно из них в Италию не вернулось. Лучшие пушки итальянской армии были получены от Австрии как военные трофеи – но это случилось в 1919-м, и артиллерийский парк с тех пор особо не обновлялся.

Танки L-35 весили три с половиной тонны, были вооружены парой пулеметов и защищали только от пуль и осколков. Муссолини настаивал, что эти танкетки быстро двигаются и наилучшим образом соответствуют «наступательному порыву настоящего итальянского солдата», но то, что их двигатели непрерывно ломались, оставалось за кадром, Муссолини об этом как бы не знал.

И что же теперь, в августе 1939-го, ему оставалось делать?

Даже вечно на все заранее согласный король Виктор Эммануил и то решился поговорить с Чиано довольно откровенно. Он сказал ему, что итальянская армия к войне не готова – и офицеры не обучены как следует, и снаряжение устарело, да и с тем, что есть, тоже большие перебои.

Король знал, о чем говорит: запасов патронов в армии было на месяц боев, а из 73 дивизий, существующих на бумаге, на самом деле можно было рассчитывать только на 37, да и то только потому, что в них уменьшили количество полков.

Не хватало даже военной формы.

Чиано был просто в отчаянии. В своем дневнике он задавал себе вопрос: «И что же делает дуче в такой ситуации?» – и приходил к выводу, что дуче не интересует ничего, кроме формальных вопросов. Он распекает офицеров за нечеткость «passo гошапо» – и не делает ничего, чтобы как-то поправить дело с нехваткой оружия и военного снаряжения, о которой он хорошо знает. И Га-леаццо Чиано приходит к невеселому выводу: «дуче так боится правды, что не хочет видеть ее».

II

24 августа 1939 года у Муссолини состоялось совещание с высшим генералитетом страны. Распоряжения носили предмобилизационный характер. Собственно, некоторые категории резервистов были призваны прямо сразу.

На следующий день, 25 августа, было получено послание от Гитлера. Там содержались объяснения по поводу пакта с СССР о ненападении и говорилось о том, что война с Польшей неизбежна. Телеграмма из Берлина пришла в Рим в 3.20 дня, а в 6.00 вечера стало известно, что Великобритания подписала с Польшей соглашение о взаимной помощи.

По-видимому, теперь «конфликт с Польшей», что бы там Гитлер ни говорил, никак не мог остаться местным.

Чиано ухватился за фразу, содержавшуюся в послании Гитлера – фюрер там сказал, что просит понимания со стороны Италии, – ив результате в Берлин за подписью дуче пошла депеша со следующим содержанием:

«…принимая во внимание существующее положение готовности Италии, я не могу взять на себя инициативу в военных операциях. Война планировалась на дату не ранее 1942-го, и к этому времени я был бы готов, но сейчас я, как верный друг, должен заранее известить о реальном положении вещей»».

Как уже говорилось, подписано это было «Бенито Муссолини», но содержание целиком принадлежало Галеаццо Чиано.

Тот успел переговорить с Боккаи, начальником секретной службы безопасности OVRA, насчет настроений в народе. И получил заверения, что в случае крупных спонтанных демонстраций против войны и полиция, и карабинеры^[122] встанут на сторону демонстрантов.

Чиано, по-видимому, поговорил с тестем – результатом чего депеша в Берлин и была.

В 9.30 вечера германский посол явился к Муссолини с письмом от фюрера. В нем Гитлер просил дуче перечислить «военные материалы, в которых нуждалась Италия». Список был составлен уже на следующий день, 26 августа 1939 года.

Он был огромен.

Италии требовались вещи, которых не хватало в самой Германии – например, зенитные орудия и авиационный бензин, – а также сталь, древесина и уголь. И все это в таких количествах, что на перевозку потребовалось бы 17 тысяч грузовых поездов.

К списку прилагалось письмо дуче, в котором тот уверял, что никогда не попросил бы ни о чем подобном, будь только у него время накопить все эти запасы.

На вопрос, заданный Аттолико итальянскому послу в Берлине, – когда же все эти материалы должны быть доставлены в Италию, – тот моментально ответил: «Немедленно».

Посол был в полном ужасе от того, в каком направлении развивались события, и главной своей задачей полагал сделать так, чтобы Германия ни в коем случае не смогла удовлетворить итальянский «запросный лист».

Собственно, с этой целью он и составлялся – ив германском МИДе это так и поняли. 27 августа 1939 года в Рим пришло послание от Гитлера. В нем говорилось, что фюрер понимает мотивы дуче и полностью их уважает. Тем не менее решение относительно Польши уже принято.

Оно не может быть изменено.

III

31 августа 1939 года случилось нечто незапланированное: Англия блокировала все телефонные линии связи с Италией. Чиано начал «срочные консультации» с послом Великобритании, которого совсем недавно дуче и видеть не хотел. Ну, теперь ветер подул в другую сторону, и граф Галеаццо Чиано, глава итальянского МИДа, зять дуче и его предполагаемый «кронпринц», самым примирительным тоном говорил английскому послу, что не надо бы делать шагов, которые трудно будет поправить.

И задавал риторический вопрос:

«Ну неужели вы не понимаете, что мы никогда не возьмем на себя инициативу в нападении ни на вас, ни на Францию?»

Это заявление получило немедленное подтверждение – 1 сентября 1939 года, в 2.30 дня, итальянское радио прервало обычные передачи для срочного сообщения – кабинет министров только что выпустил заявление:

«Италия не возьмет на себя инициативы в открытии военных действий».

Германские войска к этому времени уже были в Польше.

3 сентября Англия и Франция объявили Германии войну. Дуче сообщил послу рейха в Риме, что он «всем сердцем с Германией». В Риме объявили затемнение, вышло распоряжение: с 11.00 вечера все театры, клубы и рестораны должны быть закрыты, ночной жизни городов Италии – по крайней мере, официально – пришел конец.

Вообще говоря, объявленное «неучастие в военных действиях» – дуче всячески избегал употребления слова «нейтралитет» – вызвало облегчение. Но престиж фашизма, конечно, пошатнулся – после всех громких разговоров про «восемь миллионов штыков, разящих по воле дуче», дуче сейчас выглядел смешно.

В Европе происходили грандиозные события. Великая война 1914–1918 годов буквально в пару дней перестала считаться «великой» и превратилась в Первую мировую. Сейчас же, в сентябре 1939-го, шла Вторая мировая война, а Италия, «возрожденнная фашизмом», новая и юная, вела себя в точности так, как старая, как Италия тех времен, когда ею управляли парламентские либеральные правительства.

Она нарушила свои обязательства и осталась в стороне от конфликта.

Муссолини, по-видимому, остро чувствовал это несоответствие – в течение целых трех недель он не появлялся на публике и по радио не выступал. Чиано же был просто счастлив – в последнюю минуту, но Италии удалось выкрутиться из крайне неприятной ситуации, и он с радостью отмечал, что курс акций пошел вверх и торговля растет: «нейтралитет начинает приносить свои плоды – корабли отходят от причалов, загруженные до предела. Мы стали даже получать заказы из Франции…».

Польская кампания вермахта подошла к победоносному концу.

Еще один вопрос, который очень беспокоил Муссолини, тоже разрешился благополучно: Пакт Молотова – Риббентропа устоял, германские и советские войска не столкнулись на территории Польши, и дуче стал чувствовать себя поувереннее.

Он выступил в Болонье и, как всегда, выступил с очень боевой речью, в которой клеймил врагов и грозил им всяческими карами. Врагов, однако, в этот раз Муссолини выбирал осторожно – теперь и слова плохого не говорилось о «прогнивших демократических плутократиях Запада».

Зато всячески поносились объекты абстрактные: «мировое еврейство», «всяческая грязь и отбросы» и еще почему-то «масоны».

Вот это было немного странно.

Как-никак Джузеппе Гарибальди был национальным героем Италии. Но он к тому же был и масоном очень высокого ранга.

А если глянуть в энциклопедию, то там можно увидеть вот что: «В 1881 году Джузеппе Гарибальди, Великий Иерофант Восточного Устава Мемфиса и одновременно с этим Великий Иерофант Египетского Устава Мицраима, решил слить воедино оба эти устава для усиления контроля над ними.

Он инициировал процедуру соединения двух Египетских уставов, однако их окончательное объединение произошло только в 1889 году, etc».

Но осенью 1939 года Бенито Муссолини не интересовался энциклопедиями.

IV

Интересно, что одновременно с войной Рейх продолжал свою политику собирания немцев под единым кровом. Со странами с «дружественными Рейху режимами», такими, как Италия и СССР, вопрос решался путем обмена населением.

Тут, конечно, тоже была масса проблем и оговорок.

Скажем, немцы из только что присоединенной к СССР Прибалтики могли уехать в Германию вполне беспрепятственно, но на немцев Поволжья эта привилегия не распространялась.

С Италией картина тоже была не вполне однозначной. В мае 1939 года некий гражданин Италии немецкого происхождения, родом из округи города Тренто, получил 5 лет высылки за то, что спел «Хорст Вессель»^[123] на публике, а друга поприветствовал словами «Хайль Гитлер!».

Срок ему влепили за то, что текст «Хорста Весселя» содержал слова:

«Сегодня нам принадлежит Германия, а завтра – весь мир…»

Ну, и OVRA пришла к заключению, что гражданину Италии петь такие песни негоже^[124].

Немецкое население Тренто и округи разделилось – 185 тысяч человек избрали себе гражданство рейха и покинули Италию, а 85 тысяч остались на месте, в качестве граждан Италии.

Были и курьезы – некий парикмахер по имени Бруно Грилло избрал Рейх и вместе с супругой уехал в Германию. Ему там не понравилось, и он заявил, что, в сущности, он «является итальянцем».

Власти рейха спорить не стали и разрешили ему вернуться на родину.

Там ему задали вопрос: если он итальянец, то почему же уехал? Ну, несчастный Бруно Грилло начал объяснять, что у него вышел конфликт с родней жены и отъезд был удобным случаем решить семейные проблемы, но таким отговоркам не вняли, и супруги Грилло получили высылку на пять лет в провинцию Козенца, в глушь, где жили сплошные албанцы.

В ссылку попал и пенсионер, сообщивший людям из очереди за билетами на лотерею, что, по его мнению, дуче совершенно напрасно затеял ссору с англичанами:

«У англичан есть золото. А у нас – одна бумага.».

Не повезло и некоему католику, который нехорошо отозвался о Пакте Молотова – Риббентропа как о союзе двух безбожников. Он бы, может, и помолчал, но дело-то подходило к Рождеству 1939-го, и бедняга не сдержался. С похвальной беспристрастностью полиция сослала и его.

В канун 1940 года гражданам Италии нелегко было найти правильную линию.

Испания в 1939-м

Авторское примечание:

Материалы, связанные с генералом Франко и представленные в этой книге, впервые были мной опубликованы в журнале Е.М. Берковича «7 Искусств», в трех номерах, начиная с ноябрьского выпуска 2012 года, под названием «Испанская партия».

Бумажная версия журнала выходит в Ганновере, в Германии, но, конечно, он доступен и в Сети.

Далее, «Испанская Партия» в переработанном и сильно сокращенном виде стала главой в моей книге о Гитлере, которая вышла в Москве в издательстве Яуза-ЖС-МО в октябре 2013 года. История тесно сплела жизни Франциско Франко и Бенито Муссолини – оба они сделали выбор об участии их стран во Второй мировой войне, и, как оказалось, Муссолини в своем выборе ошибся.

Интересно погадать, что было бы, если б он не связал свою судьбу и судьбу своей страны с Германским рейхом, но история, как известно, не имеет сослагательного наклонения..

Но в 1940 году случилось нечто крайне редкое: Муссолини и Франко в одной и той же ситуации сыграли по-разному. Поэтому интересно посмотреть на то, что случилось с Франко – и вариант «Испанской Партии» включен в книгу, которую вы сейчас читаете. Он разделен на три главы: «Испания в 1939-м», «Испанская Партия» и «Встреча в Андае».

I

С точки зрения генерала Франко, огромные события в Европе шли сами по себе. В начавшейся битве великих держав голос Испании мало что значил, а попытка остаться по возможности в стороне была осложнена тем, что у режима националистов имелись долги.

Гражданская война была выиграна с помощью иностранцев.

Италия щедро помогала националистам и советом, и оружием, и «добровольцами». Германия действовала осторожнее, но более эффективно. В так называемый легион «Кондор» – летную часть, сражавшуюся на стороне испанских националистов, – входило не больше 5000 человек, но сделали они куда больше итальянцев, которых было в 10 раз больше.

Вся эта «иностранная помощь» шла в Испанию через генерала Франко – он-то и был тем человеком, который сумел ее добиться, – и теперь, осенью 1939-го, на него смотрели как на сторонника «держав оси».

Это обстоятельство приходилось принимать во внимание.

Летом 1939-го в Испании была проведена широкая демобилизация, но тем не менее под командой генерала Франко оставалось полмиллиона солдат, с офицерским корпусом численностью 22 100 человек.

И с этим в предвоенной Европе следовало считаться, особенно во Франции.

В случае возникновения войны – скажем, где-нибудь в Бельгии или на Рейне – иметь на Пиренеях полумиллионную испанскую армию, в принципе союзную немецкой, было очень тревожно. Поэтому из Парижа к Франко был направлен специальный посланник, кандидатура которого должна была польстить испанскому самолюбию.

Это был маршал Франции, 84-летний Филипп Пэтен, герой Вердена, личность совершенно легендарная. Французские дипломаты сообщали, что, когда генерал Франко узнал об оказанной ему и его стране чести, у него «увлажнились глаза».

Вообще говоря, это последнее обстоятельство несколько сомнительно.

Даже если Франко действительно всплакнул на радостях от широкого жеста французского правительства, это обстоятельство повлияло на его поведение очень мало. Маршал Пэтен был принят с подобающими почестями, но с представлением верительных грамот его заставили ждать и дальше обращались с ним довольно холодно.

Маршал был в ярости…

Можно отметить, кстати, что к адмиралу Канарису, своему гостю из Германии, Франко отнесся гораздо теплее.

Он доверительно сообщил ему, что вынужден сохранять выжидательную позицию, что в случае возникновения военных действий опасается вторжения французских колониальных войск в испанскую часть Марокко, что сам он атаковать Гибралтар ни при каких обстоятельствах не сможет – но вот зато все его личные симпатии целиком на стороне Германии и ее великого вождя, Адольфа Гитлера.

Канарис, конечно же, выразил свою признательность за столь искренние порывы дружбы, но просил все же сосредоточиться на чем-нибудь, имеющем практическое значение – например, на создании в Испании секретных баз снабжения для немецких подводных лодок.

Некое предварительное согласие на этот счет было достигнуто довольно быстро.

А тем временем Франциско Франко 8 августа 1939 года провел важное постановление, согласно которому он мог издавать декреты, имеющие силу закона. Это делалось его личной, собственной властью, даже без формального одобрения декретов членами кабинета. Постановление давало Франко полномочия, которыми до него пользовались разве что короли средневековой Кастилии. В августе 1939-го генерал как бы заранее убирал все препятствия, которые могли помешать ему в управлении кораблем государства.

Он предвидел бурю.

II

Выводы из этого были сделаны немедленно – 9 августа 1939-го генерал Франко перетряхнул свой кабинет. Министр иностранных дел Испании, полковник Хуан Хордана, считавшийся консерватором и сторонником хороших отношений с Францией и Англией, был сменен полковником. Хуаном Бейгбедером, настроенным прогермански и большим другом итальянского посла.

Италию запросили о срочной помощи, особенно в отношении военной авиации, а с целью укрепить этот новый для Испании вид вооруженных сил новым министром авиации был назначен генерал Хуан Ягуэ, герой гражданской войны.

Он славился решительностью и беспощадностью: его солдаты в свое время, при взятии Бадахоса, расстреливали на месте всех, у кого на плече находили синяк – след от отдачи винтовки. Он даже и не отрицал этого факта и говорил американским журналистам, что не воображают же они, что он оставит в своем тылу живых врагов, которые завтра смогут снова взяться за оружие?

В армии его обожали.

Так что, когда Ягуэ был повышен в чине, произведен в дивизионные генералы и назначен на пост министра авиации, это никого не удивило. Кроме разве что самого генерала Ягуэ – он ровно ничего не понимал в авиации, вся его деятельность была связана с сухопутными силами. Что до ВВС, то тут имелся другой очевидный кандидат – Альфредо Кинделан. Он был толковым и знающим человеком, к тому же командовавшим авиацией националистов в течение всей гражданской войны.

Однако кадровые перестановки не всегда делаются на основе высокой компетенции назначаемых на новые посты лиц – иногда это как раз фактор отрицательный.

Есть отличие между шахматами и политикой – шахматист имеет дело не с людьми, а с деревянными фигурками. В их верности не приходится сомневаться. С людьми дело обстоит совсем не так, и Франко знал это и учитывал.

Он был, так сказать, человек осмотрительный.

Про Франко вообще говорили, что «когда он находится на лестнице, невозможно понять – он спускается по ней или, наоборот, поднимается».

Так что и в новом министре авиации для главы режима было важно именно то, что в авиации министр не разбирался… А вот зато из сухопутной армии, где генерал Ягуэ был очень и очень в курсе дел, он уходил – и это было очень кстати.

Заодно решалась и еще одна задача.

Не попавший на авиационный пост генерал Кинделан слыл убежденным монархистом, считал, что с окончанием гражданской войны власть должна перейти к законному монарху – значит, ему самое место в сухопутных войсках, где у него нет ни связей, ни поддержки.

Ну и наконец в череде кадровых перемещений был сделан важный ход – на министра внутренних дел Испании были возложены новые обязанности, теперь уже дипломатического характера.

Об этом человеке стоит поговорить подробнее.

III

Его звали Серрано Суньер, и для министерской должности он был почти неприлично молод, поскольку родился в 1901 году. В 1939-м, таким образом, ему было еще довольно далеко до сорока. Легко предположить, что своим возвышением Серрано Суньер был обязан высокому родству.

Он был женат на младшей сестре Кармен Поло, супруги генерала Франко, и, таким образом, доводился испанскому диктатору довольно близким родственником. Испанский, в отличие от русского, не делает разницы между терминами «шурин», «свояк» и «деверь» – все эти категории родства называются одним словом – «Cucado», «куньядо». Это как бы «брат-по-связи-с-семьей-супруги». Так что было вполне логично предположить, что Суньер двинулся вверх именно как «куньядо» генерала Франко.

В конце концов, разве граф Чиано не стал в 33 года министром в основном потому, что был зятем Муссолини?

Однако в случае с Серрано Суньером дело обстояло куда сложнее.

Он родился в хорошей семье, рано обнаружил блестящие дарования и в 1923-м с отличием окончил юридический факультет университета в Мадриде. Он, как и полагается честолюбивому молодому человеку, самым активным образом участвовал в студенческих ассоциациях и в ходе этой деятельности познакомился с другим честолюбивым молодым человеком по имени Хосе Антонио Примо де Ривера.

Тот был сыном весьма примечательного человека, генерала Мигеля Примо де Риверы, а примечательность его состояла в том, что 13 сентября 1923 года он совершил государственный переворот и взял в Испании власть в качестве руководителя военной директории.

Сделано это было как бы с согласия короля Альфонсо, и Испания оставалась монархией, но действие конституции было «приостановлено», правительство и парламент распущены, а генерал Примо де Ривера все государственные вопросы решал сам.

Собственно, переворот не был его личным предприятием. Он опирался и на армию, и на консервативные элементы Испании, и установление диктатуры было попыткой повторить опыт Италии 1922 года в деле создания «национального единения».

Но генерал Примо де Ривера оказался не столь талантливым правителем, как им показал себя литератор Бенито Муссолини.

В 1930-м генералу пришлось оставить Испанию, он вскоре умер в изгнании – но упавшее знамя подхватил его сын, Хосе Антонио Примо де Ривера. В 1933-м он создал так называемую Испанскую фалангу. Предположительно эта организация должна была стать партией национального единства, хотя фалангисты в теории вообще отрицали роль всяких партий – и «левых», и «правых». Серрано Суньер был близким другом основателя Фаланги – настолько близким, что тот даже включил его в число своих душеприказчиков.

Когда в 1936 году в Испании началась гражданская война, Хосе Антонио Примо де Ривера был захвачен и расстрелян, а Серрано Суньер тоже чуть не погиб. Два его брата были расстреляны республиканцами, ему же удалось бежать из тюрьмы и добраться до Марселя. В Испании он появился вновь только в 1937-м – к этому времени его свояк, генерал Франко, уже утвердился в качестве лидера националистов.

Серрано Суньер стал для Франко необыкновенно полезным сотрудником, ключевым человеком в создании правительства Испании. Он сбалансировал в нем и фалангистов, и монархистов всех сортов, и военных, и просто компетентных специалистов-технократов, взяв себе важнейший в ту пору пост министра внутренних дел.

Таким образом, в его ведении оказалась вся полиция.

К тому же Серрано Суньер возглавил так называемую политическую хунту Фаланги, оставаясь при этом министром, а уж заодно занялся вопросами управления прессой – основал Государственное агентство печати Испании, что-то вроде аналога ТАСС. Франко родственнику доверял, и тот достиг такого могущества, что мог считаться вторым человеком в стране.

Суньеру даже присвоили специальное прозвище.

Франко в Испании полагалось называть «вождем» – «каудильо» – и «генералиссимусом». Следовательно, Серрано Суньер, как «куньядо» генералиссимуса, становился «куньядиссимусом».

В конце лета 1939 года «куньядиссимус» Серрано Суньер получил поручение курировать еще и дипломатию.

IV

Необходимость в координации действий испанской печати, испанской полиции и испанского МИДа выяснилась очень быстро – так называемое «межправительственное соглашение, подписанное 23 августа 1939 года главами ведомств по иностранным делам Германии и Советского Союза» и ставшее известным как Пакт Молотова – Риббентропа, вызвало шок.

Как, собственно, и в Италии – но в Испании шок был побольше.

Гражданская война, стоившая неисчислимых жертв, закончилась в апреле 1939-го. Выигравшие ее националисты опирались на поддержку Германии и Италии, а их побежденные враги, республиканцы, получали всевозможную помощь от СССР. Дикая разруха, оставшаяся после окончания военных действий, требовала огромных усилий по поддержанию экономики – и это усугублялось тем фактом, что правительство Испанской Республики переправило золотой запас страны в Россию. По совершенно понятным причинам русских в националистической Испании ненавидели. И вдруг, как по мановению волшебной палочки, они оказались как бы союзниками Германии, которую испанцы рассматривали как дружественную державу.

Тут было от чего закружиться недостаточно стойким головам – и перед германским посольством в Мадриде прошли довольно шумные демонстрации фалангистов. Пресекать их чисто полицейскими мерами было очень не с руки – в конце концов, на демонстрации выходили «верные из верных, истинные патриоты Испании», опора ее нового режима.

Тут нужен был деликатный подход – и Серрано Суньер его обеспечил.

Из материалов, связанных с германо-советским пактом, в прессу шло только то, что проходило апробацию в германском посольстве. Получила широкое хождение высказанная в Италии идея о том, что национальное единство и сплочение, сливающее вместе социализм и капитализм в некоем высшем синтезе, так называемый «третий путь», изобретенный Бенито Муссолини, есть нечто универсальное.

В Италии даже утверждалось, что «Сталин становится хорошим фашистом», каковой термин употреблялся в самом одобрительном смысле, как к лидеру, сумевшему «сплотить страну и направить ее на путь прогресса».

В Испании так далеко не шли, но все же намекали, что социализм в СССР уже на пути к гибели.

Всячески подчеркивались стратегические плюсы новой «Оси Берлин – Москва», что стало очевидным буквально через неделю. Германские войска вторглись в Польшу, Англия и Франция, против всех ожиданий, объявили Германии войну, через пару недель остатки Польши оказались оккупированы Красной Армией – и перед Испанией во весь рост встала перспектива оказаться втянутой в общеевропейскую войну.

Франциско Франко предвидел долгую и затяжную борьбу, очень опасался, что она будет способствовать росту ненавистных ему левых партий Европы, в симпатиях своих склонялся на сторону Германии, но всей душой стремился к тому, чтобы оставаться нейтральным так долго, как это только возможно.

Причины у него на это были самые веские: в Испании начались крупные проблемы с продовольствием, ей угрожал голод.

V

Если брать книги, написанные о Франко, то самой авторитетной, вероятно, следует считать его биографию, написанную британским исследователем Полом Престоном: «Franco», by Paul Preston, 1994. Книга представляет собой огромный том объемом больше 800 страниц, со множеством ссылок и с отдельным справочным аппаратом, уложенным в дополнительные 213 страниц мелкого шрифта.

Она, кстати, в 1999 году даже вышла на русском языке.

Так вот, автор книги в нехватках обвиняет лично Франциско Франко, главу нового режима, установившегося в Испании с апреля 1939 года. Он считает, что дело тут было в объявленной Франко политике так называемой автаркии.

Если глянуть в энциклопедию, то мы увидим там вот что:

«Автаркия (от др. – греч. αβταρκια – самообеспеченность (самодостаточность) – система замкнутого воспроизводства сообщества, с минимальной зависимостью от обмена с внешней средой; экономический режим самообеспечения страны, в котором минимизируется внешний товарный оборот».

П. Престон прав – программа автаркии была действительно введена, импорт был ограничен настолько, насколько это вообще возможно было сделать. Но вот то обстоятельство, что нечто подобное происходило во всех странах Европы, он как-то из виду упускает.

Дело все-таки было не в генералиссимусе, а в войне.

Подвоз из-за границы становился делом зыбким и ненадежным, полагаться на него следовало как можно меньше, а для Испании дело осложнялось еще и тем, что страна была разорена, никаких свободных фондов для внешних закупок не имела, а от своих возможных союзников, Германии и Италии, она была отдалена по чисто географическим причинам.

Тогда получается, что Франко, вводя меры по ограничению импорта, действовал вполне рационально?

Однако его английский биограф ему в справедливости отказывает. Он вообще старается представить Франциско Франко в негативном свете и не упускает ни единого случая, в котором может показать его смешным. Вот хороший пример: П. Престон описывает случай на дипломатическом приеме, когда английский посол, который почему-то решил, что каудильо знает французский, обратился к нему на этом языке.