Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Там, на островке Понца, 29 июля 1943 года Бенито Муссолини и встретил свое 60-летие.

Его заключение не было строгим – расписание дня зависело только от его желаний, он мог сколько угодно читать и писать, и Муссолини занялся переводом «Варварских Од» поэта Кардуччи^[151] с итальянского на немецкий. Вне зависимости от понимания поэзии Кардуччи или знания немецкого, такого рода деятельность всегда успокаивала ему нервы.

По-видимому, страшное нервное напряжение, в котором он жил последнюю пару лет, сейчас его отпустило. Когда Пьетро Бадольо прислал Муссолини письмо, в котором уверял, что все принятые меры служат только одной цели – обеспечению безопасности Его Превосходительства, – дуче ответил ему без вражды, пожелал успеха и к своей подписи под ответным письмом прибавил: «Да здравствует Италия».

Может быть, Муссолини даже испытывал известное облегчение от того, что неразрешимая ситуация все-таки как-то разрешилась?

7 августа 1943 года его на военном корабле перевезли на другой островок, Ла Маддалена, расположенный неподалеку от Сардинии. По пути туда он сказал сопровождавшему его адмиралу Франческо Мауджери (Maugeri): «Если меня освободят немцы, это будет означать мое возвращение к правлению на острие гитлеровских штыков. Это было бы самым большим унижением, какому только можно меня подвергнуть».

На Ла Маддалене, однако, дуче убедился, что в Германии его не забыли. Поскольку за Муссолини сохранили право получать почтовую корреспонденцию, до него дошел подарок фюрера – роскошное издание полного собрания сочинений Ницше.

А 18 августа в небе над островком показался немецкий самолет. Помимо экипажа, на его борту был и пассажир.

Его звали Отто Скорцени.

III

Во время Тегеранской конференции, проходившей в самом конце ноября 1943 года, Черчилль сказал своим сотрудникам, что в первый раз ощутил, насколько невелико влияние Англии по сравнению с влиянием ее союзников – США и СССР.

Он даже образно сравнил русских с огромным медведем, американцев – с могучим бизоном, а англичан, с собой во главе, – с маленьким осликом. Черчилль, правда, добавил, что вот как раз маленький ослик и знает правильную дорогу и выведет на нее своих коллег, медведя и бизона, но, надо сказать, тут он ошибся.

То, что «ослик» ну никак не мог повлиять на «медведя», было очевидно с самого начала, но и американского «бизона» он никак не мог направить по пути, желательному для Великобритании, Черчилль полагал, что это происходит от недостатка воображения у американских военных.

Так вот этот «недостаток воображения» проявился гораздо раньше Тегеранской конференции, не в ноябре 1943 года, а в июле.

Черчилль узнал о падении Муссолини одновременно с итальянскими обывателями, то есть чуть ли не из газет, – британская служба перехвата просто поймала сообщение радио Рима и известила премьер-министра.

И он немедленно развил бурную деятельность.

Хотя военные действия на Сицилии не были завершены, Черчилль сразу же предложил высадку в Италии, желательно где-нибудь поближе к Риму. Главная цель – вывести Италию из войны, и сделать это надо немедленно, без всяких промедлений. Главнокомандующий союзными англо-американскими войсками генерал Эйзенхауэр был человеком вежливым, но Черчиллю ответил довольно уклончиво.

Как всегда в таких случаях, он укрылся за маской «простого солдата, выполняющего то, что ему укажут» и посоветовал пылкому британскому премьеру обратиться к кому-нибудь повыше, чем генерал Эйзенхауэр, который всего лишь скромно и безоговорочно выполняет то, что ему приказывает генерал Маршалл^[152] и, через его посредство, президент Рузвельт.

Эйзенхауэр при этом знал совершенно точно, что Черчиллю откажут.

У американцев имелись свои соображения о том, как следует вести войну. Они считали, что все планы Черчилля по наступлению на Германию через Балканы или через Италию только отвлекают союзные войска от главной цели – прямого удара по Франции через Ла-Манш.

И они не хотели тратить ни времени, ни драгоценного тоннажа торговых судов на то, чтобы затевать какие-то непонятные «высадки поближе к Риму», которые не могли быть поддержаны истребительной авиацией. Это бомбардировщики могли лететь далеко – бомбежку Рима проводили американские самолеты, взлетевшие с Сицилии и с новой базы на Пантеллерии, – а у истребителей радиус действия составлял не больше 300 километров.

Самое дальнее мероприятие, на которое еще можно было пойти в Италии, состояло в высадке на юге «итальянского сапога», возле Салерно, – в этом случае истребители могли добраться до места высадки десантов, провести над ней 10 минут патрулирования – и вернуться обратно на свои аэродромы. А все остальное было «черчиллевскими фантазиями».

И переговоры с посланцем Бадольо пошли в «американском духе».

IV

Генерал Кастеллано начал с вопроса: «Каким образом Италия может скорейшим, образом перейти на сторону союзников?» А в качестве доказательства искренности и доброй воли преподнес своим собеседникам подарок: чуть ли не чемодан секретных документов, в которых были отражены все подробности расположения германских войск на территории Италии.

Ну, если у Кастеллано и была надежда, что его партнеры по переговорам растают и пойдут ему навстречу, то она была развеяна прямо сразу. Генералу было сухо сказано, что ни о каком переходе или перемирии и речи быть не может – разговор коснется только одной темы: безоговорочной капитуляции.

Кастеллано не обиделся.

Он сказал, что его страна не в том положении, чтобы спорить, и согласился и на капитуляцию, с одним-един-ственным условием – союзные войска должны как можно скорее высадиться в Италии. Лучше всего в Генуе, но если это неудобно, то пусть высадка пройдет где угодно, лишь бы только место было выбрано севернее Рима.

Надо уберечь столицу от мести германского рейха.

И пусть высадится не менее 15 дивизий, а то немцы все-таки очень сильны… Тут уже удивились американские генералы. Высадка на Сицилии, первоначальными силами в 160 тысяч человек, потребовала флотилии в добрых 3000 судов, и сделано это было с подготовленных баз в Тунисе, на относительно коротком маршруте.

Каким же образом можно передвинуть вдвое большую массу войск на вдвое более далекое расстояние с баз, наскоро устроенных в Сицилии, да еще за пределами зоны действия своих истребителей?

Объяснять все это Кастеллано сочли излишним, просто сказали, что его условие невозможно выполнить, В итоге он улетел обратно в Рим, снабженный американским радиопередатчиком и набором шифров, – предполагалось, что генерал Кастеллано обсудит все с маршалом Пьетро Бадольо и уж тогда свяжется с англо-американским командованием для более конкретных переговоров.

Времени ему дали немного – до конца августа.

1 сентября 1943 года штаб союзных войск получил кодированное сообщение из Рима, подписанное Бадольо: «Ваши условия приняты», а 2 сентября генерал Кастеллано прилетел уже не в Лиссабон, а прямо на Сицилию.

3 сентября в 4 часа дня он подписал документ о безоговорочной капитуляции Италии.

Было решено, что объявлено об этом событии будет только в день высадки англо-американских войск на континентальной части Италии, причем ни время, ни место высадки итальянцам не сообщили.

Впрочем, в порядке компенсации было сказано, что союзное командование готово высадить десант в составе американской 82-й воздушно-десантной дивизии на аэродромы где-нибудь возле Рима, чтобы помочь правительству Бадольо удержать столицу.

Дело было опасным – грузоподъемности транспортных самолетов хватало только на переброску двух батальонов за один рейс, но Кастеллано обещал всяческую помощь. Американцам было обещано, что все зенитные батареи будут молчать, что взлетные полосы аэродромов будут подсвечены и что на месте высадки десанты будут ожидать 355 заправленных грузовиков, 12 машин «Скорой помощи», снабженных перевязочным материалом и медикаментами, и организованы запасы горючего, всевозможного шанцевого инвентаря, и еще 500 рабочих и 50 переводчиков.

Он даже обещал раздобыть колючую проволоку для устройства полевых заграждений.

И вроде бы все шло к полному согласию, когда неожиданно взбунтовался командир 82-й дивизии бригадный генерал Мэтью Риджуэй. Он сказал, что не верит Кастел– лано ни на грош и что приказ он, конечно, выполнит, но следовать соглашению, заключенному без всякой разведки на месте, означает только одно – его дивизия будет напрасно принесена в жертву.

Тут уже призадумались в штабе Эйзенхауэра, и в итоге было решено послать двух офицеров связи в Рим – поглядеть своими глазами на то, что там происходит. Ну, 7 сентября 1943 года на борту итальянского корвета их туда и отправили.

До начала вторжения в заливе Салерно оставались считаные часы.

V

Одним из офицеров связи был бригадный генерал Максвел Тейлор, командовавший артиллерией 82-й дивизии. Он свободно говорил по-французски и по-испански, даже преподавал эти языки кадетам в академии Уэст-Пойнт. Имея такой багаж, он просто прочел учебник под названием «Итальянский язык в 20 уроках» и в результате действительно мог сносно изъясняться на итальянском.

Его помощником был полковник Гардинер.

Он тоже неплохо говорил по-французски, но его главным достоинством был то, что он хорошо разбирался в политике. Гардинер в течение четырех лет был губернатором штата Мэйн, и Эйзенхауэр посчитал, что если полковник Гардинер управлялся дома со строптивыми янки, то уж с итальянцами он как-нибудь разберется.

Перед прибытием в порт обоих американских офицеров хорошенько вымазали грязью, а заодно полили морской водой – они должны были выглядеть пленными, подобранными с обломков упавшего в море самолета.

В таком виде их погрузили в штабной автомобиль командующего базой, а потом, на глухой дороге в окрестностях порта, пересадили в машину «Скорой помощи».

Наконец в 8.30 вечера они оказались в Палаццо Капра-ра в центре Рима.

Это здание служило штаб-квартирой Военного министерства Италии, и уж там-то американцев встретили как дорогих гостей. Официанты, одетые в ливреи с серебряными пуговицами, живо сервировали для них стол – с посудой из серебра и угощением в виде котлет из телятины, консоме и французских блинчиков а-ля-Сюзетт.^[153]

Что сказать – это был приятный сюрприз.

В штабе Эйзенхауэра кормили сытно, но куда менее изысканно – все военнослужащие американской армии вне зависимости от ранга столовались по одному и тому же пищевому довольствию, и обычной едой был, скажем, морковный суп и кусок консервированного мяса поверх слоя хорошо отваренного маиса.

Но вот беседа с генералом Джакомо Карбони, командующим римским гарнизоном, оказалась куда менее отрадной. Он сказал, что неподалеку от Рима на побережье Тирренского моря стоят лагерем 12 тысяч немецких парашютистов, а с севера столице угрожает 3-я танковая дивизия вермахта, в которой, вместе с зенитными частями и прочими вспомогательными подразделениями, имеется 200 танков и 24 тысячи солдат.

А четыре дивизии генерала Карбони не имеют ни транспорта, ни боеприпасов – на некоторых батареях всего по 20 снарядов на орудие.

Так что против немецкого удара гарнизон Рима продержится разве что несколько часов.

Сказанное Карбони подтвердил и маршал Бадольо. Более того, он добавил, что похожее положение не только в Риме, но и повсюду: «Предположим, вы высадитесь где-нибудь на юге. Ну, скажем, в Салерно. Так вот и там у вас будет много затруднений».

В общем, получалось нехорошо. Мало того, что воздушный десант 82-й дивизии следовало срочно отменять, так в придачу к этому получалось, что итальянцы знают о месте высадки с моря.

А если так, то о нем известно и германскому командованию.

«Кого вы боитесь больше? – спросил Тейлор. – Нас или немцев?»

Маршал не ответил ему ничего определенного, но сказал, что объявить о капитуляции он не сможет – Рим в этом случае будет немедленно атакован. Он просил Тейлора передать генералу Эйзенхауэру, что очень сожалеет, но сделать ничего не может. Тейлор отказался передавать такое сообщение, – и тут пригодился политический опыт Гардинера. Он предложил маршалу Бадольо написать Эйзенхауэру – письменный документ все-таки не устное заявление.

Бадольо подумал и согласился. Он написал одну-единственную фразу: «Немедленное перемирие более невозможно».

Его гости визировали документ датой – 8 сентября 1943 года, в 1.30 после полуночи – и удалились. В отведенных им апартаментх в Палаццо Капрара они посовещались, отослали срочную радиограмму в штаб Эйзенхауэра, и после этого их все в той же машине «Скорой помощи» отвезли на аэродром.

Итальянский транспортник с ними на борту взлетел и повернул в сторону Сицилии.

VI

Впоследствии было много разговоров о том, что случилось с Италией в сентябре 1943 года. Когда случается беда, то потом непременно ищут виноватого – ив числе виноватых называли, например, Черчилля. Он действительно думал, что наилучшим способом атаковать Германию был бы удар с юга, в частности, через Италию, но у него были для этого веские основания.

Скажем, он полагал, что крах режима Муссолини позволит союзникам уже к осени 1943-го прорваться к австрийской границе.

Было много обвинений и против образа действий американского командования.

Говорилось, что можно было не полагаться на грубую силу, а каким-то сложным образом «вызвать к жизни здоровые силы итальянского народа».

Обвинение это, пожалуй, несправедливо.

Эйзенхауэр получил «письмо Бадольо» в тот момент, когда огромный маховик вторжения был уже раскручен – гигантская армада в 600 с лишним кораблей была уже в море, на подходе к местам, намеченным для высадки, и останавливать ее было поздно.

Ему еще повезло, что высадку воздушных десантов 82-й дивизии успели все-таки остановить – как оказалось, сигнал об отмене операции в ее штабе не был получен вовремя, и первые самолеты уже шли было на взлет.

Но остановка десанта на Рим была единственным отклонением от плана. А все остальное пошло так, как и было запланировано: 8 сентября 1943 года, ровно в 6.30 вечера, Эйзенхауэр лично зачитал по радио сообщение о безоговорочной капитуляции Италии.

В Риме в это же время должны были сделать такое же заявление, но тем не менее сперва его не сделали. Ба-дольо сам обращения Эйзенхауэра не слышал – он узнал о нем из телеграфного сообщения агентства «Рейтер». После мучительных колебаний король Виктор Эммануил и его премьер все-таки решили, что менять стороны еще раз и переходить обратно на сторону рейха уже поздно.

В 7.45 вечера радио Рима подтвердило – Италия капитулирует.

Немецкие войска отреагировали на это сообщение без всякого промедления – они вошли в Рим и с севера, и с запада и начали аресты по заранее подготовленным спискам. Ну, короля они не поймали – и он, и Пьетро Ба-дольо успели убраться из города. Конвой, составленный из их автомашин, помчался в совершенно неожиданную сторону – на восток, к порту Пескара на Адриатическом побережье. Там они погрузились на корабль итальянского военного флота и отправились дальше – на юг, в Бриндизи.

Итальянские вооруженные силы общим числом в 1700 военнослужащих оказались полностью лишенными и руководства, и управления. Король и глава правительства Италии попросту исчезли, в Риме немецкие солдаты ловили итальянских генералов. Палаццо Капрара, где меньше суток назад так любезно принимали американских гостей, было покинуто – ив такой суматохе, конечно, никому и в голову не пришло связаться с отелем «Кампо Императоре», расположенным в Гран-Сассо, в горах.

Отель стоял в очень уединенном месте – добраться к нему можно было только на фуникулере.

Потому-то его и выбрали – полет немецкого самолета над островком у Сардинии, где держали в заключении Муссолини, внушил мысль, что островок все-таки недостаточно надежен.

Ну, а до «Кампо Императоре», как заверили Бадольо, смог бы добраться разве только дьявол.

Жестяная корона Италии

I

Считается, что роль дьявола, добравшегося до «Кампо Императоре», сыграл гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени. Ну, он действительно был храбрым и предприимчивым человеком и к тому же дьявольски удачливым – самолет, на котором он летал инспектировать с воздуха островок Понца, на обратном пути упал в море, и если бы Скорцени не выудил тогда из воды итальянский катер, на этом его приключения и закончились бы.

Но они не закончились.

12 сентября 1943 года немецкие планеры, несущие роту десантников под командой Отто Скорцени, приземлились на крошечном пятачке у горного отеля, где держали Муссолини.

И дуче вместе со своим освободителем улетел в Германию, на встречу с фюрером.

Такова легенда, но, как всякая легенда, она коротка, одномерна и лишена подробностей. В конце концов, и при самом поверхностном взгляде становится понятно, что планирование такой операции делалось не на уровне ротного командира.

Нет, это было частью крупной общевойсковой операции. Конкретно за нее отвечал генерал-полковник люфтваффе Карл Штудент, командующий парашютными частями рейха, – именно к нему стекалась вся разведывательная информация, связанная с поисками Муссолини.

И все было организовано лучше некуда – и местонахождение Муссолини было выяснено, и за полчаса до рейда командиру карабинеров, охранявших дуче, позвонил Сенезе, глава всего полицейского аппарата Италии, и посоветовал ему быть очень осторожным и ничего необдуманного не предпринимать, и Скорцени выпрыгнул из планера вместе с генералом карабинеров, известным охране в лицо.

Генерал был в полной парадной форме – его захватили накануне, посоветовали вести себя смирно и взяли с собой в рейд – на случай, если звонка из Министерства полиции окажется недостаточно…

Так что когдд дуче погрузили в маленький «Шторх»– единственный тип самолета, который только и мог взлетать с крошечйого пятачка у отеля «Кампо Императоре», – то и этот экспромт был хорошо продуман и отрепетирован, вплоть до такой детали, что Муссолини посадили на пол самолета, поместив его между ног Отто Скорцени, сидевшего на пассажирском сиденье.

Тщательность подготовки и безупречность исполнения вообще были характерны для итальянской операции вермахта. Германское Верховное командование, конечно же, знало о том, насколько шатко положение в Италии, и меры по удержанию контроля над страной принимало загодя. Считалось, что главной задачей будет разоружить вовремя итальянскую армию и не дать ей возможности оказать организованное сопротивление.

Успех оказался полным, выше всех ожиданий.

Итальянская 4-я армия, задача которой заключалась в оккупации части юга Франции, при известии о капитуляции Италии просто рассыпалась. С транспортом у нее было плохо, но организовать отступление в Италию – в воинском порядке и с оружием в руках – никто даже и не попробовал. Солдаты и офицеры 4-й армии больше всего боялись попасть в плен к немцам, так что все они врассыпную кинулись к итальянской границе, заботясь только об одном – как можно скорее избавиться от мундира. Был случай, когда немецкий патруль в потоке беженцев перехватил генерала, переодетого монахиней.

В самой Италии картина была ничуть не лучше.

Солдаты бросали оружие и разбегались, оставляя военные склады на разграбление. Толпы народа кинулись туда в первую очередь за продовольствием Это в Военном министерстве Италии Тейлора и Гардинера кормили телятиной и блинчиками а-ля-Сюзетт, а вообще-то в стране норма хлеба, выдаваемого по карточкам, составляла 250 граммов в день. А вскоре дошла и до 150 граммов – ниже уровня выживания.

Поэтому мешки с мукой и рисом с армейских складов стали растаскивать немедленно, и прекратить этот процесс могли только немецкие патрули – они начинали стрелять без всяких лишних церемоний, вроде предупреждений или призывов разойтись.

В задачи немецких войск в Италии входило не только обеспечение защиты военного имущества – все итальянские солдаты теперь считались военнопленными, их следовало собирать вместе и брать под контроль. Захват живой добычи не был особенно трудным – один из итальянских полков, не успевших разбежаться, был захвачен в казармах немецким мотоциклетным патрулем в составе четырех человек. Разоруженный полк был отконвоирован к железной дороге, погружен в вагоны для скота, и через пару часов поезд ушел в Германию.

Рейху требовалась рабочая сила.

II

«Шторх» был таким маленьким и легким, что мог взлетать с полосы всего в 60 метров длиной, но его дальность полета была ограничена, да еще к тому же он был сильно перегружен. Так что пилот не стал рисковать, а приземлился на аэродроме возле места под названием Пратика ди Маре, где Скорцени перегрузил дуче в ожидавший их «Хейнкель», который ближе к полуночи и доставил их в Вену. В Мюнхен Муссолини попал только 13 сентября, где ему дали возможность встретиться с семьей и немного отдохнуть.

Фюрер принял своего друга 14 сентября – и они обнялись.

Потом они два часа проговорили наедине, и никакой записи беседы не сохранилось. Выдвигались предположения, что дуче пытался настоять на том, что его активная политическая жизнь окончена и что его единственное желание – воссоединение с семьей.

Говорили также, что Муссолини согласился взять на себя некую политическую роль только под угрозой того, что иначе Рейх захватит долину реки По, а в действиях против итальянских мятежников применит ядовитые газы. Угроза, кстати, была отнюдь не пустой – вермахт уже попробовал нечто в этом духе на Восточном фронте.

Но после угрозы Черчилля, что газовые атаки на русском фронте, будут рассматриваться так же, как если бы они’ были направлены против англичан, делать это прекратили.

У Черчилля были веские аргументы – в самом конце июля 1943 года в ходе операции «Гоморра» союзная авиация буквально смела с лица земли огромный город Гамбург. Больше 40 тысяч человек оказались убитыми, втрое больше – ранеными, без крова осталось больше миллиона немцев, и если ко всему этому присоединились бы и газы, ситуация для Германии стала бы невыносимой.

Так что использование газов против союзников англичан оказалось исключено – но итальянцы союзниками Великобритании не являлись…

По сей день существует версия, согласно которой Бенито Муссолини пожертвовал собой в надежде «спасти от ярости тевтонов». Скорее всего это слишком щедро – дуче был привезен в Мюнхен буквально как мешок, и, согласно всем очевидцам, выглядел он ходячим трупом, сломленным и безвольным.

Сидя в «Кампо Императоре», Муссолини, может быть, больше всего боялся того, что его выдадут союзникам для публичного суда. От этого страха Скорцени его избавил – до поры, – но теперь он боялся Гитлера, эсэсовцев и немцев вообще.

Да уж, сопротивляться настойчивым призывам фюрера «возобновить свой славный путь» дуче бы не решился.

Но, как бы то ни было, на следующий день по радио был объявлен декрет:

«Всем верным товарищам по всей Италии: с сегодняшнего дня, 15 сентября 1943 года, на 21-м году фашистской эры, я возобновляю свое Верховное руководство фашизмом в Италии..

Подписано – Бенито Муссолини».

Дальше было зачитано и продолжение, тоже в виде декретов.

Алессандро Паволини провозглашался секретарем обновленной фашистской партии – теперь она именовалась еще и «республиканской». Поправка была отнюдь не мелочью – Королевство Италия как государственный организм окончивало свое существование и заменялось так называемой Итальянской Социальной Республикой.

18 сентября Муссолини выступил по радио – уже не через диктора, а сам.

Говорил он из Мюнхена, что было-красноречиво само по себе. Ну, и дальше последовало то, чего и следовало ожидать: призывы к верности германскому союзнику, обещания беспощадной мести предателям, запятнавшим само имя итальянского фашизма, и обещания вечного счастья народу, избавленному наконец от плутократов и коррумпированных стяжателей.

Передачу слышали по всей Италии, кроме разве что 30-километрового отрезка морского побережья у Салерно. Там шли ожесточенные бои между союзными десантами и немецкими войсками, и солдатам с обеих сторон, право же, было не до радиопередач на итальянском.

Но на аэродроме около Брешии передачу услыхала Кларетта Петаччи – ее как раз в это время германские власти сажали в самолет, направлявшийся в Мюнхен.

Она узнала голос Муссолини – и упала в обморок от счастья.

III

В речи Муссолини от 23 сентября 1943 года было объявлено, что «переворот Бадолъо» потерпел полную неудачу, что король Виктор Эммануил – предатель и изменник и что новый фашизм, очищенный от скверны, теперь возродился вновь.

Столицей Итальянской Социальной Республики – как бы – был Рим. Но немцы этого не позволили, и Муссолини поселился неподалеку от Сало, маленького городка на севере Италии.

Это было поближе к границе с Рейхом – в Берлине посчитали, что так будет спокойней.

Более того, были приняты меры, затрудняющие консолидацию нового режима в Италии в одних руках. Министерства были намеренно раздроблены и даже разбросаны территориально по всей Северной Италии. Скажем, Палату корпораций разместили в Венеции, и там же оказалась Государственная радиовещательная корпорация, а вот Министерство коммуникаций оказалось в Вероне. Что до Министерства юстиции, то его почему-то отправили в Кремону – ну, и так далее.

В Сало, помимо резиденции Муссолини, находился еще и МИД, и Министерство народной культуры, и Центральное телеграфное пресс-агентство, и штаб-квартира Национальной республиканской гвардии, и штаб Республиканской полиции, и командование так называемого «автономного мобильного легиона».

Республиканской гвардией командовал Паволини, полицией – Буффарини, партийной милицией – Риччи, и все эти формирования носили характер «частных армий» и не имели отношения к Министерству национальной обороны, которым ведал маршал Рудольфо Грациани.

Базой армии должны были послужить четыре дивизии, собранные из добровольцев – 700 тысяч итальянских солдат «армии Бадольо». Они считались военнопленными, использовались на тяжелых работах, и считалось, что многие из них захотят послужить новой Социальной Республике Италии.

Получилось, однако, не очень-то хорошо – на призыв вновь встать в ряды откликнулось не больше 1 %, да и тех подозревали в том, что они просто хотят добраться до Италии и там дезертировать.

В общем, решено было пополнять эти дивизии по рекрутскому набору. Но набор давал меньше половины намеченного числа призывников – из 180 тысяч по рекрутским спискам удалось набрать не более 87 тысяч, остальные прятались, где только могли.

А из тех, кого все-таки удавалось собрать, больше половины «конфисковывалось» немцами для отправки в Рейх – рабочих рук в Германии не хватало, к «восточным рабочим» еще летом 1943 года присоединили и угнанных в плен «солдат Бадольо». Ну так почему бы не добавить к их числу и новобранцев армии Республики Сало?

Не все ли равно, раз они так или иначе всего лишь итальянцы?

Геббельс вообще говорил:

«В Италии есть один великий человек, настоящий римлянин – это Бенито Муссолини. А все остальные – ничуть не лучше цыган».

Примем во внимание, что цыган в Третьем Рейхе отправляли в лагеря уничтожения и что даже и о «римлянине Бенито Муссолини» Йозеф Геббельс говорил столь любезно, скорее всего, только потому, что не хотел противоречить фюреру – и картина получится вполне наглядной: Итальянская Социальная Республика была чем-то вроде кукольного театра.

И Муссолини был в нем такой же марионеткой, как и все прочие.

IV

1 октября 1943 года, в 9.30 утра англо-американские войска вошли в Неаполь. Немцы сдали город без боя – фельдмаршал Альберт Кессельринг посчитал, что его цель – выиграть время для организованного отступления на новые позиции – полностью достигнута.

И фронт действительно стабилизировался, движение союзных войск к Риму остановилось.

Италия оказалась разрезана на две части – Сицилия, Сардиния и южная треть континентальной части страны попали под англо-американскую оккупацию, а северные две трети «итальянского сапога» были оккупированы войсками рейха, теперь уже официально, вплоть до введения так называемых «оккупационных марок».

2 октября 1943 года газета «La Stampa» вышла с фотографиями новых банкнот. Их курс был назначен «согласно распоряжениям германского командования», одна марка стоила 10 лир. Торговаться по поводу сравнительного курса лиры и оккупационной марки было трудно – «покупатели» были обвешаны оружием и при случае вообще забирали все, что им было надо, со словами: «Счет пришлешь Бадольо».

Понятно, что-даже тот скудный товар, что еще имелся в наличии на севере Италии, живо исчез с прилавков.

Но плохо было и на юге. На интендантов союзных войск пали заботы о прокормлении гражданских лиц, а война шла и шла, и порт Неаполя теперь бомбили опять – только уже не английские, а немецкие бомбардировщики. Железные дороги были разрушены так, что однажды в Лукании сильно перегруженный поезд встал в туннеле – и счет задохнувшихся пассажиров шел на сотни.

Воровство приняло совершенно немыслимый размах – со складов крали все, что только можно было сдвинуть с места, угоняли даже нагруженные грузовики, если они следовали без вооруженной охраны, и ходили даже непроверенные слухи, что из порта увели целый пароход.

Барышня в хорошо оборудованном борделе стоила 25 лир, что по официальному курсу составляло 25 центов, а по неофициальному – вряд ли больше 10–15. Девушку на улице можно было «снять» за пару сигарет или за еду – и солдаты американских и английских частей, стоявших в Неаполе, этим широко пользовались. Количество венерических заболеваний в армии стало весомым фактором снижения боеготовности.

Военная администрация билась с коррупцией изо всех сил – и не сказать, чтобы побеждала.

В Неаполе, который стал на какое-то время столицей завоеванной союзниками Италии, американское командование устроило банкеты.

Эти мероприятия обслуживались местными официантами, одетыми в черный бархат с серебряными пуговицами, служившими в самых аристократических семьях юга Италии, и они с ужасом смотрели, как невероятно богатые и могущественные в их глазах люди, генералы американской армии, на пиру в своем кругу довольствовались морковным супом, сваренным на хлорированной воде, и шматом тушенки, положенной сверху на слой кукурузной каши…

Пуританские ценности армии завоевателей так и остались не поняты местным населением…

Генерал Эйзенхауэр дал пресс-конференцию, в ходе которой проницательные репортеры задавали ему вопрос: не хочет ли он баллотироваться в президенты, а какой-то предприимчивай импресарио из Южной Африки предложил несметную сумму за трехнедельный тур в Кейптауне вместе с Муссолини, посаженным в железную клетку.

А 13 октября 1943 года на железнодорожной станции Трами, недалеко от Салерно, состоялась особая церемония – король Виктор Эммануил и маршал Бадольо, стоя перед строем из трех-четырех сотен итальянских солдат, салютовали флагу Королевства Италия.