Текст книги "Гений Зла Муссолини"

Автор книги: Борис Тененбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

И сообщить об этом «отсутствии возражений» надо было прямо сейчас, без откладывания – Испания как раз посылала в Берлин важного эмиссара, человека с большими полномочиями. Звали его Серрано Суньер, и он был в Испании вторым человеком после Франко.

Предполагалось, что в Берлине он подпишет союзное соглашение с Германией.

IX

Серрано Суньер ехал в Германию поездом, и на франко-испанской границе его встречали с большим почетом. Встреча была организована в крошечном городке под названием – «Hendaye», что на французском произносится «Андай»^[129] По соглашению с правительством Пэтена городок входил в германскую зону оккупации.

Гак что хозяевами тут были немцы, и уж они постарались не ударить лицом в грязь. Все было организовано на высшем уровне – и оркестры, и речи, и инспекция образцово вышколенного почетного караула. Испанцами был отмечен и факт отсутствия представителей Франции – с ними считались так мало, что даже не сочли нужным пригласить на встречу.

Германским командованием гостю был предоставлен специальный поезд, в котором и он, и его немалая свита разместились со всеми удобствами.

16 сентября 1940 года Серрано Суньер прибыл в Берлин.

Принимал его Риббентроп, и вот эта встреча прошла не так бравурно, как первый прием на границе, в Андае. Министр иностранных дел рейха выразил удивление размерами испанских запросов. Он сказал, что «понимает необходимость военных поставок», но не в таких же количествах?

Запрошенное количество, надо сказать, было действительно огромным – Франко желал получить от Германии 400 тысяч тонн бензина и 700 тысяч тонн зерна. И это не считая требований на поставку угля, дизельного топлива, хлопка, а уж заодно и каучука. Что было чрезвычайно дефицитно в Германии и ввозилось только транзитом, через СССР.

В ответ Серрано Суньер обратил внимание своего собеседника на то, что на сегодняшний день в Испанию поступило только несколько тонн предметов, связанных с католическим богослужением. Их взяли в Польше, которая, в конце концов, была католической страной.

Но для ведения военных действий нужны все-таки более материальные вещи!

Риббентроп с этим заявлением согласился и сказал, что необходимый минимум будет испанским властям предоставлен – но не в таких же немыслимых количествах? Полномочный посол, конечно же, понимает, что требования войны накладывают известные ограничения даже и на огромные ресурсы Германии и что Англия все еще не хочет понять всю безвыходность своего положения и не желает принимать разумные предложения о мире.

Этот тезис получил почти немедленное подтверждение – в Берлине была объявлена воздушная тревога. В результате испанской делегации ночью пришлось спускаться в бомбоубежище – совещание пришлось перенести.

Но переговоры и дальше шли отнюдь не гладко.

Выяснилось, что испанские территориальные претензии на французские колонии в Африке так же велики, как и запросы на стратегические материалы, вроде каучука или бензина. Франко хотел получить не только все Марокко, но и Тунис. И Суньер упомянул о том, что Португалия, несомненно, должна относиться к испанской зоне влияния, ибо ее право на отдельное существование относится только к сфере морали, а не практической политики.

Риббентроп, в свою очередь, выдвигал германские требования о передаче Германии испанских рудников, принадлежащих британским компаниям, о «долгосрочной аренде» военных баз на территории Испании и ее колоний, о платежах за поставки, сделанные Германией националистам во время гражданской войны, – в общем, пунктов для разногласий хватало с избытком. Но больше всего министр иностранных дел Германии удивлялся размерам испанских материальных запросов – он думал, что они непомерно велики.

Он не знал, что буквально в день отъезда Серрано Су-ньера из Мадрида генерал Франко поговорил по душам с послом США о кредитах на поставки в Испанию зерна, бензина и угля.

Речь шла о сумме в 100 миллионов долларов.

Эту цифру надо оценить по достоинству: когда в 1938 году Германия поглотила Австрию в результате аншлюса, ей достались австрийское золото и государственные валютные запасы этой страны общей суммой около 200 миллионов долларов. Сейчас, осенью 1940-го, Испания просила у США кредитов на сумму в половину золотого запаса Австрии. Не предлагая при этом никакого обеспечения.

X

25 сентября 1940 года чрезвычайный посол Испании Серрано Суньер вручил Адольфу Гитлеру письмо, направленное ему Франциско Франко. Датировано оно было 22 сентября. Таким образом, вручение послания прошло с запозданием в три дня.

И это было отнюдь не случайно.

Дело в том, что между Франко и Серрано Суньером с самого начала «германского визита» шла интенсивная переписка, и при этом обе стороны не доверяли ни радио, ни телеграфу. Они не доверяли даже своим секретарям и стенографистам – письма часто писались от руки, в единственном экземпляре, и доставлялись специальным самолетом, с посыльным.

Понятно и без объяснений – письмо к фюреру не могло быть написано от руки.

Отнюдь нет, оно было должным образом отпечатано, подписано генералиссимусом Франко, переведено на немецкий, и перевод был тщательно проверен.

Но доставили письмо все-таки по установившейся схеме – самолетом..

Написано оно было в необыкновенно приятных тонах, пересыпано самыми лестными комплиментами, содержало уверения в дружбе и преданности – «в прошлом, в настоящем и всегда».

Дальше, однако, в тексте шли дружеские укоризны. Ну неужели фюрер сомневается в том, что при вступлении в войну все порты и все аэродромы Испании окажутся в распоряжении ее великого союзника? Конечно, Риббентроп беспокоится о предоставлении Германии военных баз на испанских островах и в испанских колониях.

Но разве не ясно как день, что требования тут совершенно излишни?

Испания сама позаботится об укреплении и обороне всех пунктов на своей территории, а вопросы аренды Рейхом военных баз в отношении сроков и стоимости всегда можно обсудить позднее.

Кроме того, хотелось бы оставить наконец позади старые проблемы, связанные с долгами Испании за военные поставки 1936–1939 годов. Разве поля сражений испанской гражданской войны не послужили пробным полигоном нового оружия рейха, показавшего такие блестящие результаты в его титанической борьбе?

И если уж Италия готова снисходительно отнестись к оплате своих военных поставок, то, конечно же, Германия, с ее гораздо большими средствами, может посмотреть на этот вопрос в свете широкого сотрудничества с Испанией без ненужной мелочности?

Что касается германских требований о поставках минерального сырья из будущих испанских колоний, которые должны перейти к ней от Франции, то тут не о чем и говорить. Ну конечно же, вся добыча этих рудников будет немедленно продана рейху, и по честной цене – сразу после того, как «Испания удовлетворит свои нужды».

Все остальное содержание послания Франко было выдержано в том же духе. Провозглашались «дружба и верность союзу», но все конкретные вопросы, связанные с этой дружбой, тщательно обходились стороной, а вместо них поднимались другие, связанные с платой за союз.

Плату, выражавшуюся в поставках всевозможных материалов в огромных количествах, требовали вперед. Вообще, Испания выражала готовность вступить в войну, но при этом немедленно оговаривалось, что дата этого вступления «будет зависеть от развития событий».

В ведомстве Риббентропа говорили, что Испания хочет получить имперские владения в Африке, расплатившись с Германией «выражениями дружбы общего характера».

Серрано Суньер уехал из Берлина, задержавшись по пути домой в Риме. Он поговорил о делах и с Чиано, и с Муссолини, и поделился с ними своими впечатлениями. В частности, он назвал Риббентропа «бестактным». Чиано, собственно, и сам так думал, но он вряд ли поделился со своим гостем сведениями о впечатлении, которое сам Серрано. Суньер и его родственник, генерал Франко, произвели в Берлине.

Оно было нелестным.

Гитлер в доверительной беседе с Чиано сказал ему, что он, как немец, «испытывает по отношению к испанцам почти такие же чувства, какие испытывает по отношению к евреям, ибо [Франко] норовит извлечь прибыль из всего самого святого, что только есть у человечества».

XI

Интересно, что содержательную часть мнения фюрера о Франко – торгаш, ломящий за свой товар несусветную цену» – полностью разделяет английский биограф генералиссимуса.

Пол Престон, автор фундаментальной книги «Франко» общим объемом в 1113 страниц убористо напечатанного текста, тоже уверен, что сделка о вхождении Испании в войну была остановлена только непомерными требованиями главы испанского режима.

Почему-то ему не приходит в голову, что «непомерность требований» имела совсем не ту цель, что была заявлена. Потому что, скорее всего, целью было не достижение соглашения, а затягивание переговоров.

Франциско Франко был очень осторожным человеком.

Это положение можно проиллюстрировать хотя бы на примере хронологии событий. Война между Германией и союзниками по Антанте – Англией и Францией – началась еще в сентябре 1939 года, но Германия ведет ее поначалу одна, без своих средиземноморских союзников. После краха Франции летом 1940 года ход событий внезапно ускоряется: 10 июня Италия объявила Англии и Франции войну, а 14 июня Испания без всяких особых деклараций захватила французский Танжер.

Но, оказывается, война не закончена – 3 июля 1940 года англичане по приказу Черчилля атаковали французский флот.

И сразу же Франко делает паузу.

Никаких действий против Гибралтара, и даже никаких официальных заявлений. Так, демонстрации с лозунгами «Гибралтар – испанский». – но с уличных демонстрантов что же и взять?

В середине июля Гитлер издает секретную директиву о подготовке операция «Морской лев», цель которой – высадка германских войск в Англии. Первым необходимым условием для ее осуществления является господство в воздухе – ив середине августа начинается грандиозное воздушное сражение.

Потом оно войдет в историю как «Битва за Британию» – но это будет только потом.

А сейчас, в конце лета 1940 года, Муссолини предлагает Гитлеру участие своей авиации в налетах на Лондон – он претендует на часть английской добычи и для подтверждения заявки хочет «принять участие в великих событиях».

Франко готов последовать примеру старшего коллеги. Правда, авиации у него нет, но заявки имеются – хотя бы на тот же Гибралтар. Визит Серрано Суньера в Берлин планировался как раз в это время – в конце августа. Дело, казалось бы, неостановимо шло к вступлению Испании в войну.

Но тут наступила операционная пауза.

У Испании не было серьезных средств агентурной разведки, служба радиоперехвата практически отсутствовала, никаких учреждений, сводивших воедино всю сумму имеющейся информации, не было и в заводе. То, что 14 сентября Гитлером было принято решение приостановить операцию «Морской лев», Франко не знал.

Но к середине сентября 1940-го он был совсем не уверен в том, что «война уже окончена». Из испанского посольства в Лондоне шли самые разнообразные сообщения, в том числе и об американской помощи Англии. Битва в воздухе продолжалась, бомбежки следовали за бомбежками, но англичане белый флаг не выкидывали. Ночной визит английских бомбардировщиков в Берлин, приуроченный к визиту Серрано Суньера, не прошел без внимания. Италия в ее войне с Англией тоже никакими успехами похвастаться не могла.

В холодной трезвой голове генералиссимуса возникли сомнения.

В такой ситуации следовало держать все двери открытыми, поэтому сэра Сэмюэла Хоара следовало принимать более любезно. Да и отказ американцев в предоставлении не то что запрошенной с них огромной суммы, а вообще во всяких кредитах – «до тех пор, пока позиция Испании не прояснится» – тоже следовало принимать хладнокровно.

Больше всего на свете каудильо не хотел «прояснять позицию Испании» – позиция эта была неопределенной, и именно такой он хотел ее и держать. С поставками зерна были возможны варианты – скажем, финансирование закупок могло быть сделано по линии Американского Красного Креста, на гуманитарной основе и «в целях предотвращения голода в Испании». Сэр Сэмюэл был готов поручиться, что британские суда будут пропускать зерновозы в испанские порты.

Ну, конечно, по одному и после должной проверки.

Вариант выглядел приемлемо для Испании, но в Берлине, конечно же, ожидали совершенно другого.

Там-то осталось впечатление, что Франко, конечно, и жаден и упрям, но полностью на стороне держав оси – просто вот его посланец оказался несговорчив и на уступки не шел.

В ведомстве Риббентропа считали, что все легко поправить.

Было, правда, известно, что Франко остался доволен своим родственником и его поведением во время переговоров в Берлине, но одним из итогов «испанского визита» было твердо назначенное свидание Франко и Гитлера на франко-испанской границе, в городке Андай.

А фюрер, как знали все в Европе – от Норвегии и до Сицилии, от Вислы и до Пиренеев, – «обладал редким даром убеждения».

За ним, в конце концов, стояла вся мощь Рейха.

Итальянская Партия

Итальянская Партия – название целого семейства шахматных дебютов. Известна еще с XVI столетия. Большинство гроссмейстеров оставили эту практику, так как без дополнительных улучшений – например, гамбита Эванса – она безнадежна. В настоящее время в чистом виде используется разве только на любительских турнирах.

I

Если в Испании колебания по поводу участия или неучастия во Второй мировой войне начались только в мае 1940 года, то в Италии они к этому времени как раз окончились.

Настроения, что называется, следовали за военной удачей.

Еще в январе 1940-го высшие иерархи фашистской партии – и Итало Балбо, и Дино Гранди, и Боккини, шеф OVRA, и, даже Чиано – смотрели на Муссолини очень критически.

Его очевидная неспособность принять решение была для них настолько очевидна, что Боккини даже сказал Чиано: «Дуче должен наконец позаботиться о лечении своего застарелого сифилиса»^[130].

Но в апреле 1940 года, после германских успехов в Дании и Норвегии, по поводу застарелого сифилиса дуче уже не говорили. Скорее наоборот – те самые люди, которые очень опасались того, что Италия втянется в войну, теперь оживленно обсуждали необходимость скорейшего присоединения к победителю.

Муссолини же не соглашался, он считал, что еще слишком рано:

«Фашизм вступит в действие только тогда, когда будет математическая, 100 %-ная уверенность в победе».

Но в мае 1940-го и Муссолини решил, что время уже подходит.

10 мая немецкие войска перешли в решительное наступление в Бельгии, Голландии и Люксембурге, и к голосам, требующим немедленных действий, присоединилась Эдда Чиано, дочь диктатора.

Право же, обычно у нее не было охоты к занятиям политикой – хватало дел в ее очень насыщенной светской жизни, но тут, по-видимому, и она не могла молчать! Отец сказал ей, что да, пожалуй, Италия уж и так достаточно долго терпела бесчестие и пребывала праздной перед лицом столь великих событий. И 13 мая 1940 года он то же самое сказал графу Галеаццо Чиано – мужу Эдды и главе своего МИДа: да, мы терпели долго, но наш час скоро придет.

Как раз в этот день, 13 мая 1940 года, Черчилль произнес перед парламентом свою знаменитую речь, в которой сказал соотечественникам: «Мне нечего вам обещать, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота».

А к середине мая 1940 года, то есть буквально через пару дней после «бесед дуче в семейном кругу», Черчилль написал дуче личное письмо.

Письмо было вежливым по стилю – как и полагается, когда глава одной великой державы пишет главе другой великой державы, – и спокойным по тону. Можно было подумать, что Черчилль как раз в эти дни и не летал в Париж, и не видел собственными глазами, как во дворе французского МИДа жгут на кострах документы.

Что до содержания, то в письме говорилось, что Англия и Италия никогда не были врагами и что им незачем становиться ими, особенно сейчас, когда в Европе и без того льются реки крови.

И еще там говорилось, что Соединенные Штаты не останутся в стороне, и вообще, вне зависимости от того, что сейчас происходит на континенте, «Англия пойдет до конца».

II

В апреле 1940 года наш старый знакомый, Луиджи Барзини, угодил в ссылку. Обвиняли его в двух вещах: во-первых, в том, что «передал врагу конфиденциальную информацию», во-вторых, в том, что непочтительно отзывался о дуче.

В отношении «врага» не все ясно – скорее всего имели место слишком вольные разговоры с американскими журналистами, аккредитованными в Риме, но вот что касается непочтения к дуче, то это – истинная правда.

Луиджи Барзини был человек вольный и насмешливый, непрерывное славословие в адрес национального лидера его разве что веселило, как хороший анекдот, а к тому же он еще был хорошо осведомлен. Из своей журналистской практики он знал, что проблемы не решаются, а заметаются под ковер.

Скажем, совсем молодым, еще в 1930 году, Барзини стал работать в лондонском бюро «Corriere della Sera», самой читаемой итальянской газеты, и получил строгую инструкцию – про мировой экономический кризис Великой депрессии писать нельзя^[131].

Кризис был где угодно – но не в Италии.

А во время командировки на остров Сардиния ему было сказано, что писать можно о чем угодно, но вот о бандйтах и малярии упоминать не следует, а это и были две самые важные вещи, влиявшие на жизнь в тамошних краях.

Понемногу Барзини пришел к выводу, что вся деятельность режима сводится к созданию показухи и поддержанию иллюзий могущества Италии. Никакие реальные проблемы не решались, но вместо этого выдумывались проблемы искусственные, и вот с ними фашизм и боролся, каждый раз достигая полного успеха.

Например, итальянцам было запрещено пожимать друг другу руки – это был устаревший обычай, теперь следовало использовать римский салют, с выброшенной вперед и вверх правой рукой.

Или, скажем, в итальянском со старых времен привилась форма вежливого обращения к собеседнику, при которой тот именовался в третьем лице. Нечто похожее существует в польском – приглашение к обеду может звучать примерно так:

«Не угодно ли пану с нами отобедать?»

Ну, по-итальянски слово «пан» заменяет слово «синьор», но дело это не меняет.

Так вот, эта форма обращения была воспрещена и даже изгнана из учебников грамматики, и Акиле Стараче следил, чтобы все говорили друг с другом так, как и полагается в революционном фашистском обществе.

Луиджи Барзини не скрывал от себя, что многим в Италии нравился новый строгий порядок.

Он вообще смотрел на своих соотечественников с любовью и симпатией – но их слабости тоже видел очень ясно. Скажем, отмечал у итальянцев стремление подражать тем, кого они считали могущественными, – и не всегда впопад.

В частности, он приводил случай с собственным дедом.

Тот был портным и, по всей видимости, хорошим – у него шили костюмы даже титулованные клиенты. Они, как правило, заказывали английские костюмы – Англия была синонимом всего самого лучшего.

И вот один из таких клиентов съездил в Лондон и убедился, что поперечные складки – заглаженные на брюках в придачу к обычным, идущим вдоль штанины, – там совсем не в моде.

Барзини-дед был прекрасным портным и эту деталь – поперечные складки на брюках – подметил у туристов-англичан, которых видел в Италии, но он не сообразил, что туристы брюки носят такими, какими достают их из чемоданов. Барзини-внука это очень веселило… Немудрено, что OVRA выслала его на острова.

Человек, способный посмеяться над родным дедом, способен на все.

Но все-таки надо признать, что охоту современных ему итальянцев подражать англичанам он подметил точно, а Бенито Муссолини, как-никак, был итальянцем.

И Черчиллю на его письмо он решил ответить «на английский манер».

III

Луиджи Барзини говорил, что Муссолини непрерывно играл какую-то роль, как на сцене, и даже не играл ее, а как бы пел, и сравнивать его надо не с Бисмарком или Талейраном, а уж скорее с Карузо.

Так вот в переписке с Уинстоном Черчиллем дуче решил выступить в роли милорда, – полного, ясное дело, высокого чувства чести и собственного достоинства. Письмо из Лондона он получил 16 мая 1940 года – и ответил на него уже 18 мая.

И сказал он, в частности, следующее:

«Не уходя слишком далеко в историю, я напомню вам об инициативе, предпринятой в 1935 году вашим правительством, чтобы организовать в Женеве санкции против Италии, когда она пыталась найти для себя небольшое место под африканским солнцем.

Именно честь, заставляющая следовать данному слову, привела ваше правительство к решению объявить войну Германии.

То же чувство уважения к итало-германскому договору руководит итальянской политикой».

Дуче, собственно, этим не ограничился, а попенял своему собеседнику за то, что тот не хочет видеть естественных стремлений Италии владеть ключами от своего собственного дома, и про доступ к океану – ну и так далее. И из контекста было совершенно ясно, что под «собственным домом Италии» имеется в виду все Средиземное море, а под «ключами к дому» – Суэц и Гибралтар.

В общем, иллюзий Черчиллю он не оставил – Италия вскоре вступит в войну.

К этому, конечно, следовало подготовиться, и уже 26 мая 1940 года Муссолини вызвал к себе начальника Генштаба Италии маршала Бадольо и сообщил ему, что война начнется примерно дней через десять – дуче наметил дату 5 июня и не хотел бы от нее отступать.

Маршал был ошеломлен.

Армия была не готова, состояние с припасами ничуть не улучшилось, авиация располагала горючим на шесть недель боевых действий, и начальник Генштаба не скрыл от дуче своих мыслей, которые сводились к тому, что начинать сейчас войну – самоубийство.

«Маршал – сказал ему Муссолини, – все, что нам надо, – это несколько тысяч убитых».

Он имел в виду, что настоящей войны не будет и нужна только ее имитация – те самые несколько тысяч убитых, – которые дадут Италии право участвовать в разделе добычи.

Через три дня дуче собрал начальников штабов всех видов Вооруженных сил Италии и сообщил им, что он принимает на себя полномочия главнокомандующего, а они будут его адъютантами.

В общем, нечего больше откладывать, надо начинать.

IV

Ну, к 5 июня не управились. В итоге по настоянию короля решили остановиться на 11 июня: во-первых, у него на это число приходился день рождения, во-вторых, 11-е он считал счастливым номером, в-третьих, когда король в ранней юности, как истинный принц Савойского дома, проходил учебу в кадетском училище, его личный номер был 1111.

На 11 июня 1940 года и порешили, а пока суд да дело, 10 июня Чиано вызвал к себе французского посла Андрэ Франсуа Поссэ. Принимал он его в своей летной военной форме, так что долгих объяснений не понадобилось. Посол сказал Чиано, что «Италия вонзает нож в спину упавшему», что на Чиано впечатления не произвело. Война Франции была формально объявлена.

Уходя, посол оглянулся на затянутого в портупею Чиано и сказал: «Будьте осторожны, граф. Не убейтесь…»

С британском послом все вышло проще – тот никаких колкостей не говорил, просто кивнул и сказал положенные в таких случаях слова «о сожалении, что так обернулось».

Тем временем дуче с балкона Палаццо Венеция произносил пламенную речь перед толпой.

Ну, в общих чертах речь повторяла уже известные темы – там было и о плутократических буржуазных державах, не дающих Италии должного жизненного пространства, и о необходимости быть хозяевами в собственном доме, и о том, что Италии нужны выходы в океаны – потому что как иначе нация числом 45 миллионов может быть свободной?

Все это, конечно, сопровождалось боем барабанов.

15 июня 1940 года Галеаццо Чиано во главе своей эскадрильи бомбардировщиков пролетел над Ниццей. Парой дней позже он бомбил французский порт Бастию на Корсике.

Это было не слишком опасно – еще 14 июня 1940 года немцы вошли в Париж, 17 июня власть перешла в руки престарелого маршала Филиппа Пэтена – всякое сопротивление в воздушном пространстве Франции к этому времени уже совершенно развалилось.

Муссолини встретился с Гитлером в Мюнхене. Его страхи прошли, и единственным опасением сейчас было только то, что мир будет заключен слишком скоро и итальянская армия не успеет стяжать себе боевой славы.

20 июня 1940 года, когда немцы были уже в Безансоне, дуче вдруг отдал – приказ – атаковать французские позиции вдоль всей альпийский границы между Италией и Францией.

Ничего из этого не вышло, все атаки были отбиты, но 23 июня в Рим прибыли французские уполномоченные с просьбой о перемирии.

Они прилетели на немецком самолете – и соглашение было подписано очень быстро. Достижения, правда, были минимальные: Италия в качестве зоны оккупации получила только ту территорию, которую действительно заняла, а она сводилась к узкой полоске предполья вдоль франко-итальянской границы. Но дуче не унывал.

Он был уверен, что все это пустяки. Он сказал Чиано, что уже отдал приказ о выдвижении войск из Ливии по направлению к Александрии. Англичан уже давно пора оттуда выкинуть, и Суэц должен обрести новых хозяев.

Там, в Египте, ждут итальянскую армию настоящие триумфы.

V

В каждой стране, имеющей вооруженные силы, имеется и организация, называемая Генеральным штабом. Функции Генштаба велики и разнообразны – это мозг армии: «центральный орган военного управления и основной орган оперативного управления вооруженными силами».

Его задача, в частности, состоит в планировании военных действий, в первую очередь против наиболее вероятного противника и на наиболее вероятном театре военных действий.

Так вот для Генштаба Италии в течение многих лет наиболее вероятным противником была Австрия, а наиболее вероятным театром военных действий – Альпы.

И было признано, что в этом случае наилучшим средством транспорта для войск будут вьючные мулы – уж они-то пройдут по таким тропам, по которым не проберется никакой автомобиль.

Маршал Родольфо Грациани был опытным военным.

Он повоевал во всех колониальных войнах фашистской Италии, был одно время вице-королем Эфиопии, получил за боевые подвиги множество наград, включая титул маркиза, занимал в 1939^1^9)40 гоцах должность начальника Генштаба сухопутных войск Италии, а в июне 1940 года был назначен командующим итальянскими войсками в Северной Африке.

И теперь по велению Бенито Муссолини ему предстояло вести победоносные итальянские легионы на Египет.

Но в разработках Генштаба Италии не предусматривалось ведение военных действий в пустыне, да еще и крупными силами и против по-европейски вооруженного противника.

У маршала на руках было больше 200 тысяч солдат – но не было автотранспорта. А идти ему предстояло, если считать от его базы снабжения в Тобруке и до Александрии, 570 километров, и все по безводной пустыне и без всяких железных дорог.

Солдат в полной боевой выкладке, при винтовке, запасе патронов и сухом пайке, может пройти за сутки, скажем, 25 километров, и двигаться так, допустим, три-четыре дня.

Но необходимого запаса воды на такой марш ему ну никак не унести на себе.

Следовательно, в первую очередь нужно обеспечить подачу воды для наступающей армии, что, в свою очередь, требовало подготовки дорог, строительства водоводов и насосных станций, устройства промежуточных лагерей, и прочего, и прочего, и прочего.

Что, в свою очередь, требовало времени на подготовку.

И маршал Грациани пытался объяснить дуче, что он не сможет выступить раньше чем через пару месяцев и что в любом случае ему нужны грузовики, танки и горючее – и как можно скорее.

Но из Рима поступали только приказы и декларации.

Газеты в Италии выходили с аршинными заголовками:

«В три дня боев мы уничтожили 50 % британского военного потенциала на Средиземном море».

Поскольку заголовки сочинил лично дуче, их волей или неволей надо было оправдывать.

12 сентября Грациани сумел наконец сдвинуть с места часть своих войск и занял пыльный городок Сиди-Баррани, в 95 километрах от границы между Ливией и Египтом. Это было прославлено как огромный и решающий успех, но двинуться дальше маршал не мог, несмотря на все понукания.

Причина была все та же – нехватка транспорта и воды.

Он, может быть, двинулся бы и дальше, но в октябре Муссолини внезапно начал войну против Греции. Наступление было отбито, в портах царил хаос, потому что вступление Италии в войну оказалось внезапным не столько для врага, сколько для итальянского торгового флота – множество судов под флагом Италии оказалось захвачено англичанами.

В итоге военные припасы, предназначенные для Гра-циани, так к нему и не попали.

А 12 ноября 1940 года итальянский линейный флот, стоявший на якоре в своей главной базе в Таранто, попал под удар самолетов, «прилетевших из ниоткуда». Паника была полной – в одну ночь Италия потеряла половину своих линкоров.

И стало понятно, что «победоносная война Муссолини» поворачивает куда-то не туда.

Встреча в Андае

I

Встреча Франциско Франко с Адольфом Гитлером состоялась 23 октября 1940 года на вокзале в городке Андай, стоящем прямо на испано-французской границе. Поезд каудильо должен был прибыть ровно в три часа дня, но запоздал на целых восемь минут.

Поскольку фюрер лично ожидал Франко на перроне, вышло очень неловко.

О причинах опоздания впоследствии много говорили, и даже озвучивалась версия, согласно которой Франко опоздал нарочно, для того чтобы «вывести Гитлера из равновесия». Это более чем сомнительно – скорее уж это происшествие отразило состояние испанских железных дорог, оно было очень далеким от идеала.

Но, как бы то ни было, инцидент замели под ковер – Франко пожал руку Гитлеру и выразил свой восторг по поводу того, что «наконец-то ему выпало великое счастье лицезреть великого человека».

Гитлер так далеко не пошел, но тоже сообщил своему гостю, что «давно мечтал его увидеть», и на этом предварительная часть встречи была окончена и началась деловая.

Для этого даже не понадобилось покидать вокзал – Гитлер прибыл в Андай на собственном поезде, и ровно в 3.30 дня в салон-вагоне поезда фюрера началось совещание. На нем присутствовало всего семь человек: Гитлер, Франко, Риббентроп, Серрано Суньер, переводчик испанской делегации, переводчик немецкой делегации и пресс-секретарь германского МИДа Пауль Шмидт.

Надо сказать, что присутствие пресс-секретаря впоследствии оказалось очень полезным для историков. Есть четыре записи «встречи в Андае»: Серрано Суньера, Риббентропа, барона де лас Торреса, переводчика с испанской стороны и Шмидта.

Так вот «протокол Шмидта» является записью наиболее подробной.

Ей, конечно, не всегда и не во всем можно верить – например, Шмидт утверждал, что поезд каудильо опоздал не на восемь минут, а на целый час. Это, конечно, неправда – Гитлер не стал бы дожидаться каудильо столько времени, стоя на перроне. Но все же записки Шмидта проливают свет на многие детали этого, право же, исторического совещания.