Текст книги "Твои верные друзья"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Мать всплеснула руками, увидев, в каком виде явился Джери. Кожа на нем обвисла, он весь обмяк и шатался.

После этой прогулки Джери отсыпался три дня. Он вставал только, чтобы съесть очередную порцию пищи и сходить на улицу, а затем снова валился на подстилку. Мне не трудно было представить, как ныли, у него все члены: мои ныли ничуть не меньше.

По прошествии трех суток он снова был, как всегда, весел и бодр и готов пуститься в. новое путешествие.

ПРАЗДНИК МОХНАТЫХ ДРУЗЕЙ

В середине лета была назначена выставка служебных собак – первый крупный смотр служебного собаководства в наших местах.

Выставка!.. Если вы не держите Джери или Рэкса, то это слово говорит вам очень мало. В лучшем случае (и то, если только будет благоприятная погода) вы придете с видом праздного зрителя погулять по выставке. Но если у вас есть дома четвероногое существо, которое вы любите, холите, существо, к которому вы привязаны всей душей, которое состоит на учете в клубе служебного собаководства и в случае войны может быть мобилизовано в армию, – тогда вы отнесетесь к этому совсем иначе. Слово «выставка» прозвучит для вас, как сигнал трубы. С того часа, как объявят выставку, для каждого истого собаковода начнется полоса волнений и ожиданий, длинная цепь надежд, взлетов и падений, пока все это в один прекрасный день закончится либо большой радостью, либо большим огорчением.

Если ваша собака получила приз – это триумф, и вы уходите с выставки победителем: с высоко поднятой головой, с горделивым чувством, которое сладко щекочет ваше самолюбие, останавливаясь почаще, чтобы дать возможность болельщикам подольше насладиться видом вашего животного. Собаку вы называете самыми ласкательными именами, придя домой, без меры пичкаете ее лакомствами и потом в течение многих месяцев бессчетное число раз пересказываете всем друзьям и знакомым, как все это получилось.

Но если вам вручили только скромную бумажную табличку с надписью «хорошо» или «удовлетворительно», – вы уходите мрачный, кляня всех судей и всех собак, недовольный и собой, и своим питомцем, стараясь не попадаться на глаза соседским мальчишкам. Вы даете себе обещание, что больше ноги вашей не будет на выставке... Должна пройти по меньшей мере неделя или две, чтобы ваша боль утихла и Рэкс снова занял свое место в хозяйском сердце.

Чего не наслушаешься на выставке! Одни ругают судью, другие его хвалят. Вам докажут, что он ничего не смыслит в собаках, и тут же вы услышите, что он самый замечательный специалист в своей области. Начнется спор, вы послушаете-послушаете и уйдете, потому что конца спора не дождаться. На какой-нибудь отдаленной аллейке вам покажут неказистую собачонку с крючком вместо хвоста и объявят, что она – здешняя знаменитость и будет претендовать на первое место; а через час окажется, что самая большая знаменитость в это время мирно спала у соседнего прикола, свернувшись калачиком и спрятав все свои «достоинства» в пушистый хвост, пока их не открыл судья на ринге...

Готовиться к выставке начинают задолго до ее открытия. Надо припасти необходимое оборудование: веревки для ограждения рингов, бачки для воды, цепи, колья, типографские бланки с оценками, номера, медали и дипломы, надо пустить рекламу по городу, чтобы пришло побольше публики, – ибо выставка преследует и агитационные цели, – договориться с администрацией парка...

Но главная подготовка происходит в домах любителей. Собак моют, вычесывают, чаще выгуливают, больше занимаются с ними, лучше кормят... Вы скажете, что я увлекаюсь? В таком случае, вы никогда не держали выставочных собак и не знаете, что это значит.

Выставка – большое и знаменательное событие, смотр достижений за год, проверка качества работы собаковода. Хорошо ли, правильно ли вырастил он свою собаку, сумел ли сделать из щенка полезное и ценное во всех отношениях;животное или получил посредственность. На выставке, кроме того, вы можете воочию увидеть, – если не видели раньше, – демонстрацию («показ») работы служебных собак: как идет по следу ищейка, как производится поиск раненого и т. д. Выставка – это праздник собаководства, юбилей любителя и его мохнатых друзей. И не случайно в дни подготовки к этому событию клуб живет особенно напряженной и активной жизнью.

Собаководство – это не только животноводство, но и спорт, и, как всякий спорт, связано с здоровым, полезным азартом, с горячей заинтересованностью. Этот азарт достигает своей кульминации на выставке.

В то лето мы готовились к выставке с особым волнением. Шутка ли: впереди предстоял Всесоюзный юбилейный смотр служебного собаководства. Исполнялось десять лет со дня организации дела служебного собаководства в Советском Союзе, лучшие собаки, отобранные на областных и краевых выставках, могли попасть на смотр в Москву. О поездке в столицу мечтал каждый из нас. А вдруг Джери выпадет такая удача... Нет, нет, я не решался даже думать об этом!

К тому времени производственная деятельность нашего клуба уже достигла значительных размеров. Многие из нас ездили на промышленные предприятия, в колхозы и совхозы, помогая налаживать караульную и пастушью службу. Караульные собаки стали все чаще применяться на охране фабрик и заводов, рынков, складов, сооружений железнодорожного транспорта. На первых порах общее руководство всей этой работой сосредотачивалось в стенах клуба.

Первого мая мы, многочисленная группа любителей и их собаки, участвовали в общегородской демонстрации трудящихся. Публика смотрела на нас с интересом. Мы шли широкой колонной, по шесть человек в ряд, у каждого, у левой ноги, – собака. Важно, выпячивая грудь и закидывая голову, как жеребенок, прошел мимо трибун Джери. Его рост и горделивый вид привлекали к нему особенно много любопытных взоров.

Для нас, молодых членов клуба, выставка представлялась чем-то таинственным, полным волнующей неизвестности. Я не раз участвовал с Джери в выводках щенячьего молодняка, но выставки еще не видел. Первой она была не только для моего дога, но и для многих других молодых собак. Как-то «пройдет» на ней Джери? Какую заслужит оценку? А вдруг он хорош лишь в моем представлении и все его достоинства – кажущиеся? Такие вопросы мучили не одного меня. Каждый любитель волновался и «переживал» за свою собаку.

И вот настал день открытия выставки.

Уже с утра в городе можно было заметить что-то необычное. Отовсюду двигались любители, ведя на поводках своих питомцев Город еще никогда не видел столько животных у себя на улицах. Проносились грузовики, переполненные людьми и собаками. Это везли иногородних гостей с вокзала или прибывали команды ведомственных организаций. В этот день даже трамвайные кондукторши сделались настолько любезными, что милостиво позволяли садиться с собаками в вагон. Впрочем, дело было тут не в любезности, а просто клуб договорился о том, чтобы в дни выставки был разрешен проезд с собаками в трамвае.

У ворот сада, где должна проходить выставка, выстроилась длинная очередь людей и животных. Прежде чем пропустить в ворота, врач осматривал живые экспонаты. Но они прибывали так быстро, что он не успевал справляться со своими обязанностями, и шумливая, рычащая и лающая вереница быстро росла.

В выставке участвовали собаки крупнейших городов Урала – Свердловска, Челябинска, Молотова (тогда он еще назывался Пермью), Нижнего Тагила. Больше всего, разумеется, было наших городских собак. Удалось привлечь к участию в смотре охотников-промысловиков с их пушистыми лайками. Лайки, благодаря тому, что они используются и как служебные, и как охотничьи собаки, нередко участвуют в выставках несколько раз в году. Прибыли гости из-за пределов нашего края. Для экспертизы собак приехал всесоюзный судья из Москвы.

Наконец, санитарный осмотр закончен, – животных развели по предназначенным им местам. Необычное, занятное зрелище привлекло массу публики. Толпы празднично одетых горожан (сегодня воскресенье) заполнили все уголки обширного тенистого парка «Зеленая роща» и с любопытством, смешанным с опасением, осматривали беспокойные экспонаты.

Ого, сколько собак в нашем городе! Их сотни и сотни. Когда они собраны вот так все вместе на сравнительно небольшом пространстве получается весьма внушительное зрелище. Сергей Александрович был безусловно прав, твердя нам, что клуб служебного собаководства – массовая организация, способная вершить серьезные дела.

Шум, гам, лай, вой... Неопытного посетителя эта какофония так оглушает, что в первую минуту он совершенно теряется и долго нерешительно топчется у входа, не зная, куда направиться. Кажется, что вот-вот все эти страшные псы сорвутся с привязей и набросятся на тебя... Но все опасения быстро рассеиваются, и вы с возрастающим интересом переходите от одной группы животных к другой.

Наибольшее восхищение вызывали кавказские овчарки.

– Неужели это собаки? – недоверчиво спрашивали некоторые из посетителей и изумленно качали головами.

Их вопрос был вполне обоснованным. На неподготовленного человека кавказские овчарки производят необычайно сильное впечатление. Огромные, покрытые длинной густой псовиной животные, больше похожие на львов, нежели на собак, держались важно, молчаливо, сурово поглядывая на глазевших людей. Лишь когда кто-нибудь, забыв об осторожности, пробовал сунуться поближе (впрочем, таких находилось немного: внушительный вид «кавказцев» удерживал на почтительном расстоянии даже самых храбрых), грозный, хриплый рык мигом заставлял чрезмерно любопытного отскочить назад.

Тут уместно вспомнить историю, с которой было связано появление в нашем городе кавказских овчарок. Об этой истории в свое время много говорилось в клубе.

Непрерывно возраставшая потребность в караульных собаках (строились новые заводы, служебное собаководство пускало все более глубокие корни в хозяйственную жизнь) заставила наше собаководческое начальство, и прежде всего Сергея Александровича, задуматься над тем, как удовлетворить все заявки. Решено было заготовить караульных собак на Кавказе, послав туда опытного человека. Выбор пал на Шестакова. Снабдили его соответствующими документами и письмами, дали крупную сумму денег, и наш Шестаков отбыл.

В различных районах Армении и Грузии Шестакову удалось закупить около сорока овчарок (точнее, их было тридцать девять и два трехмесячных щенка). Он погрузил их в товарный вагон, взял запас фуража на дорогу и тронулся в обратный путь на Урал.

Он рассчитывал добраться до дому за 14—15 суток, но его расчеты оказались спутанными тем, что вагон двигался значительно медленнее. Не забудем, что это происходило в начале 1934 года. По дорогам двигались грузы для строек второй пятилетки, их пропускали в первую очередь, – этого-то и не учел Шестаков, намечая сроки своего путешествия. Одна ошибка повлекла другие: у него оказалось меньше фуража, чем требовалось, и в обрез наличных денег.

Чтобы не заморить собак, вынужденный растягивать деньги и продукты, Шестаков начал экономить на собственном питании, действуя по старой пословице: хороший хозяин сам не съест, а скотине даст, – потом начал продавать кое-какие вещи.

Надо представить его положение: сорок свирепых псов, ловящих каждое движение вожатого и только ждущих момента, как бы наброситься на него, и он – один в этой движущейся псарне, запертый в тесной коробке, из которой и не выскочишь, пока не остановится поезд, – если собаки начнут рвать тебя... Поистине это требовало настоящего бесстрашия!

В вагоне имелись нары; собаки были на нарах, под нарами. Они были привязаны накоротко, на прочных цепях. В первые два-три дня они часто схватывались друг с другом, а разнимать их очень трудно. Пока разнимаешь двоих, сзади тебя хватают другие.

В течение первых же часов они порвали у него шинель, поранили пальцы. Сначала он бинтовался, потом бросил.

В вагоне стояла неимоверная духота. Выводить собак на стоянках Шестаков не рисковал – это было слишком сложно: каждый раз отвязывать и привязывать, спускать на землю и снова поднимать, ежесекундно ожидая, что собака переключится на тебя. Приходилось вагон мыть горячей водой.

Ночами было холодно, – Шестаков раздобыл железную печурку и принялся нажаривать ее. Собаки тоже тянулись к теплу. Один крупный пес сильно подпалил себе хвост и бок и чуть не сгорел живьем. Из серого он сделался желтым, от него несло паленой шерстью.

– Эх ты, паленый, паленый! – говорил Шестаков, сидя перед огнем и поглядывая на овчарку. В конце концов за собакой так и закрепилась кличка – Пален.

Бодрое расположение духа не оставляло инструктора почти всю дорогу. Он испытывал тревогу, лишь когда принимался подсчитывать свои быстро тающие ресурсы. Он сильно урезал порции собакам, но не помогало и это. Запасы провианта исчезали гораздо быстрее, чем колеса отсчитывали километры, а сорок желудков непрерывно требовали пищи. Сорок голодных псов следили за ним жадными глазами.

Другого привело бы это в отчаяние. Но другого и не послали бы в такую поездку. Шестаков принадлежал к тем истинно прирожденным «собачникам», которые в любой возне с собаками видят что-то безусловно необходимое и полезное, а трудности не смущали его.

На одной из станций, договорившись с дежурным железнодорожником, чтобы вагон на несколько часов отцепили от поезда, Шестаков пошел на рынок и продал свой добротный суконный костюм, который сшил незадолго до поездки, а на вырученные деньги купил четыре пуда гороховой муки для собак и кой-какой пищи для себя. Этого хватило на несколько дней. Через несколько дней в оборот пошли подсменные гимнастерка и брюки.

Дома потеряли его. Экономя деньги, он не слал ни писем, ни телеграмм. То-то поднялось ликование, когда в клубе зазвонил телефон и в трубке слегка изменившийся голос Шестакова сообщил, что «собачий транспорт с Кавказа» прибыл. Сергей Александрович, сильно беспокоившийся о Шестакове и потом основательно пробравший его за то, что тот не запросил телеграфно дополнительных средств на дорогу, немедленно собрал всех вожатых клуба и во главе своих людей поспешил на вокзал.

Когда собак выводили из вагона, их шатало ветром и они были смирные, как телята. Не в лучшем виде был и сам Шестаков. Он был невероятно худ, почти гол, зарос густой бородой, и только живые серые глаза попрежнему смотрели бодро, весело. Собаки «объели» у него полы шинели, изодрали гимнастерку. Последние четверо суток он почти не ел и жил на одном кипятке, зато многие уральские предприятия получили отличных сторожей. Путешествие продолжалось месяц.

И вот эти собаки, но уже далеко не покорные телята, а вернувшие себе и свой устрашающий вид и важную осанку, лениво возлежали у приколов, невозмутимо-равнодушно поглядывая вокруг маленькими свирепыми глазками, теша взоры публики. Их величавая мощь говорила сама за себя.

Беспокойнее всех выглядели лайки. Как будто стараясь показать, откуда взялось их название – лайки, они лаяли до хрипоты, визжали, подвывали, рыли лапами землю. Выкопав ямку, ложились в нее, через минуту снова вскакивали и принимались рыть рядом, – хлопотали неуемно. Занятые своими «домашними» делами, они – в полный контраст с кавказскими овчарками – разрешали подходить к себе, гладить, скрести за ушами, принимая все так, как будто это не имело к ним никакого отношения.

Восточноевропейские овчарки держались по-разному. Некоторые злобно бросались на проходящих людей, силясь зацепить хоть краем зуба чью-нибудь штанину. Другие молчали, ища глазами в толпе ушедшего хозяина. Третьи деловито копались у своего места. Многие просто спали.

Доберманы сидели жалкие, смущенные тем, что их привязали на цепь и оставили в таком шумном обществе. Доги, раскрыв страшные зубастые пасти и развесив мягкие розовые языки, томимые жарой и необычностью обстановки, с непонимающим видом следили за всей этой кутерьмой.

А мой Джери? Он совсем растерялся среди массы людей и животных. Он сидел у прикола жалкий, растерянный, жалобно вопрошая глазами: «Для чего меня привязали здесь? Чем я провинился? Что это за суматоха? Пошли-ка лучше скорее домой...»

Как кому, но собакам выставка – такая встряска, после которой они обычно приходят в себя несколько дней.

При виде подавленной фигуры Джери все мои сомнения, мучившие меня последние дни, вспыхнули с новой силой. Нет, не видать мне Москвы, провалится Джери...

Правда, я, заметил, что почти все молодые собаки (исключая лаек) выглядели пришибленными. Принимали все происходящее, как должное, лишь такие опытные призеры, как злой, хмурый пес Рэкс, резвая овчарка, которую мы знали еще по зимним занятиям на семинаре, Джерри-черная. Их закупили как производителей. Рэкс отличался необычайно неуживчивым нравом и за короткий срок успел покусать несколько человек. Полной противоположностью ему была Джерри-черная, собака отличных статей, послушная резвушка. За свою жизнь она получила более десятка призов и семнадцать дипломов. После ее появления в нашем клубе даже кличка «Джери» стала особенно охотно употребляться любителями.

Утром прошел небольшой дождь, и собаководы нервничали:

– Собаки в ринг грязными пойдут. Плохо...

Интересно послушать разговоры. На выставке встречаются старые знакомые, друзья, опытные собаководы, связанные друг с другом многими годами деятельности на общем поприще. Слышатся вопросы-ответы:

– Как Абрек?

– А Тайфун – слышали? Первое место занял на краевой!..[6]6
  Абрек был одной из лучших собак Советского Союза. Он снимался в фильме «Гайчи». Тайфун – впоследствии чемпион СССР.


[Закрыть]

Они знают наперечет лучших собак Советского Союза, их родословные до десятого колена по восходящей линии, кто, когда и на каких выставках участвовал, какие оценки и призы получил. Они нередко могут предугадать и ход выставки, хотя окончательные результаты ее не известны никому, пока не кончится судейство.

Но вот по саду пробежал дежурный с красной повязкой на рукаве. Среди собак и людей возникло какое-то новое движение. Любители отвязывали от приколов своих питомцев и выводили их на дорожки. Начались ринги[7]7
  Ринг – площадка, обнесенная веревкой, где происходит экспертиза собак. Отсюда на выставке под словом «ринги» обычно принято подразумевать весь процесс судейства.


[Закрыть].

Толпа отхлынула от собак и плотным кольцом окружила открытую площадку посредине сада, обнесенную толстой веревкой с бумажными флажками, – место ринга.

Первыми пошли овчарки, как самые многочисленные. Малочисленные породы могли подождать. К «малочисленным» относился и мой Джери. Приходилось запасаться терпением.

Шел первый класс, то-есть взрослые овчарки. Одна за другой они входили в круг и, удерживаемые людьми, выстраивались в длинную цепочку. По жесту судьи цепочка двинулась по кругу.

Судья, невысокий пожилой мужчина в белой фуражке, с большим красным бантом на левом кармашке кителя и с карандашом и блокнотом в руках, стоя в центре, оценивающим взглядом окидывал каждую собаку. По его указанию ассистенты переставляли экспонируемых животных, лучших передвигая в голову колонны, худших – назад, к хвосту. Собак так много, что им тесно в одной линии, судья приказывает вывести некоторых вперед, и рядом с наружным на ринге скоро образуется второй, внутренний круг.

Зрители так тесно обступили ринг, что я не мог пробиться к веревке и стоял сзади, вытягивая шею, глядя через головы и старался не пропустить ничего из происходящего.

Вдруг что-то произошло. Раздался яростный вой и злобное рычание, цепочка людей и животных внезапно разорвалась, смешалась. Неожиданно толпа расступилась передо мной, пропуская какую-то женщину; я скользнул в образовавшийся проход, который сейчас же сомкнулся за мной, и очутился у самого ринга.

За веревкой дрались две собаки. Крупный кобель редкого яркопесочного цвета уцепился мертвой хваткой за заднюю ногу шедшей впереди него овчарки и ни за что не отпускал. Схваченная собака жалобно визжала, рвалась из этих клещей. Хозяева беспомощно метались около них. В руках одного болтался конец оборванного поводка.

– Да чего же вы смотрите? – не выдержал судья, до этого молча наблюдавший свалку. Беспомощность людей рассердила его. – Что вы боитесь собак? – И он крупными шагами приблизился к месту боя.

Но его опередила знакомая мне стремительная фигура в той полувоенной-полугражданской одежде, какую носили все инструкторы клуба. Шестаков! Легким прыжком перебросив свое сильное тело через веревочное ограждение ринга, он в мгновение оказался около смятенной группы людей и животных. Быстро кинув первому любителю: «Держите крепче вашу собаку!», он решительно шагнул к желтому псу, успокаивающе проговорил: «Арбат... Арбат...» и вдруг, ухватив его одной рукой за ошейник, а другой – за густую шерсть на спине, вскинул на воздух, оторвав от жертвы.

Все это явилось делом нескольких секунд. Драка сразу прекратилась; хозяева развели взъерошенных, окровавленных собак в разные стороны и принялись успокаивать их. Шестаков постоял минуту, ожидая, не возобновится ли схватка, и незаметно исчез.

Пострадавшую собаку увели на перевязку, судья подошел к владельцу желтого пса.

– Что же это вы? – укоризненно обратился он к нему. – Не умеете обращаться с собственной собакой!

Тот, кому предназначались эти слова, сконфузился и, стараясь скрыть свое смущение, усиленно гладил овчарку, приговаривая:

– Тихо, Арбат, тихо... Злой уж очень... – наконец, негромко произнес он в свое оправдание.

– Арбат? – переспросил судья. – Ого, сразу видно, что москвич![8]8
  Арбатом называется одна из центральных площадей и улица в Москве.


[Закрыть] Ну, и что же? – продолжал он, отвечая на попытку владельца собаки оправдаться. – Нужно уметь обуздывать любую злобу, добиваться от собаки безотказного послушания...

«Арбат... Что я слышал об Арбате?» – старался припомнить я, но не мог. Впечатления сегодняшнего дня переполняли меня и мешали сосредоточиться.

– Он недавно живет у них, – вмешался в разговор Сергей Александрович, с открытия рингов безотлучно находившийся при судье. – Собака с тяжелым прошлым и очень трудно привыкает к хозяину. Хотя вы недавно говорили мне, – обратился он к владельцу Арбата, – что дело налаживается?

– Да, он уже привязался ко мне. На днях, когда я был на службе, он убежал из дому, нашел дорогу и прибежал ко мне. В учреждение прибежал, а ведь это совсем на противоположном конце города!

– У Арбата очень интересная биография, – заметил Сергей Александрович. – Питомник милиции просит отдать его к ним в школу. Говорят, что из него может получиться замечательная ищейка.

– Ну, что ж, – согласился судья. – Пес крепкий, злобности хоть отбавляй, с хорошим чутьем, – все данные налицо!

– Арбата я не отдам! – решительно заявил владелец овчарки и снова принялся оглаживать ее. – Я уже к нему привык. И в доме все его любят.

В продолжении этого разговора виновник происшествия жался к своему хозяину, обнажая время от времени свои желтоватые клыки и издавая глухое предостерегающее рычание, как часто делают нервновозбудимые собаки. Глаза его, в которых выражалась угроза, горели недобрым светом, порой в них вспыхивали фосфорические огоньки. Вся его наружность выражала такую непримиримую злобу, что невольно привлекала к себе внимание.

– Серьезный пес, – сказал судья. – Удивительно, как ваш инструктор решился так смело подойти к нему?

– Ну, наш Шестаков не побоится ни одной собаки на свете; кроме того, пес немного знает его...

Я все старался припомнить, откуда мне известна кличка желтого пса. Я хотел расспросить потом Сергея Александровича, но так и забыл сделать это.

Между тем ассистенты водворили на ринге порядок, и по жесту судьи люди и животные снова двинулись по кругу. Потом они остановились, собак усадили, и судья стал осматривать у них зубы. Собака с плохим прикусом, то есть с неправильным строением зубов, не могла рассчитывать на хорошую оценку.

Публика за веревкой нетерпеливо переминалась, оживленно реагируя на каждое действие и замечание судьи. Знатоки горячо спорили, пытаясь предугадать результаты экспертизы.

Постепенно ринг начал пустеть. Собак уводили. Лучшие оставались последними.

Те из владельцев экспонировавшихся животных, которые рассчитывали на призовые оценки и обманулись в своих ожиданиях, выходя с ринга, либо хмуро молчали, либо, наоборот, вслух обсуждали причину неудачи.

– Зубы, говорит, у него плохие! Прикус неправильный! Два зуба, слышь, подвели! – громко говорила одна гражданка, выводя с площадки крупного и крайне добродушного по виду пса. – Да что ж мне выбить ему их! А?

Зубы – оружие собаки, и требования к ним отличаются особой строгостью. Отклонения от нормы не допускаются. Бывает, что отличная по всем другим статьям собака проваливается на выставке только потому, что у нее неправильный прикус. Кстати говоря, недостатки зубной системы очень стойко передаются в потомстве.

У кого-то «подвел» хвост (у лайки он закручен на спину; у овчарки, наоборот, малейший намек на «крендель» – порок); у другого собака часто лазала под кровать и приобрела провислость спины; кто-то недоучел значение тренировок, и его пес вырос с «разметом» в лапах, с вялыми, расслабленными движениями.

Цвет глаз, форма ушей, длина и форма хвоста, как собака его носит, окраска, длина и жесткость псовины – все это имеет значение, все должно находиться в гармоническом сочетании, в строгом соответствии с типическим описанием породы. Каждый признак, каждая мелочь говорит либо о чистоте породы, либо об ее изъяне.

Появилось непредусмотренное стандартом[9]9
  Стандарт – типическое описание внешнего вида (экстерьера) породы.


[Закрыть] пятнышко – уже собака под подозрением: чистокровная ли она? «Что красиво, то и прочно» – так говорят собаководы (почти дословно то же самое мне приходилось слышать от конструкторов машин). Существует недостаток – прямозадость собаки; кажется, какое это может, иметь значение, чуть больше согнута нога или чуть меньше? А между тем это очень существенно: прямая нога не пружинит. Мягкая, «сырая», шея лишена необходимой подвижности и силы. И так далее.

Прислушиваясь к разговорам покидающих ринг, я невольно прикидывал: а нет ли такого же недостатка и у Джери?

Скоро, на ринге осталось всего лишь полдесятка собак. Судья долго ходил вокруг них, оглядывая и сзади, и спереди. Садил, ставил, просил пробежаться. Чмокал губами, свистел, стараясь привлечь внимание животных, чтобы лучше увидеть постав ушей, ног. Трогал осторожно спины, щупал мускулатуру.

Чем дальше затягивалась экспертиза, тем больше нарастало нетерпение публики. Наконец, ринг закончился. Победителем вышел тот, кому в будущем было суждено стать родоначальником целой плеяды черных со светлыми подпалинами овчарок: Рэкс-чепрачный.

В перерыве между рингами публике была показана работа служебных собак. Вывел и я своего Джери. Он очень четко выполнил все мои команды воспитательно-дисциплинарного цикла, затем на других собаках началась демонстрация санитарной службы, караульной, связной. Удачное выполнение приемов собаками встречалось публикой возгласами одобрения и восхищения.

Особенно бурный восторг вызывало это у мальчишек. Они так близко стремились подлезть к собакам, что их то и дело приходилось отгонять от них.

Когда из числа ребят был выбран «раненый», когда его спрятали за кустами и собака нашла «раненого», после чего его положили на носилки и понесли, – радость ребят сделалась неописуемой.. Они бежали рядом с носилками, хохотали, тыча в «раненого» пальцами, кричали, с торжеством разглашая новость:

– Видали, Левку понесли! Левку!

Отвлекшись, я забыл томившие меня сомнения. Более того, я снова верил в своего Джери. Да как же было не радоваться, глядя на него? Лишь только я отвязал дога, он сразу сделался прежним Джери. Он так радовался вновь обретенной свободе и возможности попрыгать около меня! Заглядывал мне в глаза, ловил каждое слово, каждый жест, старался угадать каждое желание хозяина и немедленно исполнял его. Казалось, на время он даже забыл о присутствии сотен незнакомых людей, толпившихся вокруг.

Он так великолепен в своем возбуждении! Видно, как сжимались в упругие комки, ходили под атласистой шкурой мускулы, как слаженно и точно работал весь механизм движения. О, это был уже Совсем не тот Джери, каким я знал его несколько месяцев назад. Период быстрого роста кончился. Джери раздался, его формы округлились, приобрели основательность, свойственную правильно выкормленным собакам, все тело которых состоит лишь из костей и мускулов, без единого грамма жира. Про такую собаку говорят, что она «как каменная».

Успокоенный, я привязал Джери и только собирался отойти от него, как кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Передо мной стоял дежурный по рингам.

– Вам на ринг, – сказал он. – Начинается ваш класс.