Текст книги "Твои верные друзья"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

ПОСЛУЖНОЙ СПИСОК ИЩЕЙКИ

Мы приехали в питомник в разгар рабочего дня. У Сергея Александровича было какое-то дело к здешней администрации, и пока он пропадал в конторе, я успел вдоволь насмотреться на занятия по дрессировке ищеек и (вообще основательно познакомиться с питомником.

Признаюсь, я ожидал встретить здесь каких-то особенных животных: собаки-ищейки всегда представлялись мне верхом совершенства, какими-то необыкновенными существами, сверхсобаками, наделенными способностью делать то, что не дано больше никому; и потому был несколько разочарован, увидев обыкновенных овчарок, как наши любительские, даже несколько хуже по экстерьеру, и только более тщательно надрессированных. Но мое разочарование быстро сменилось уважением, когда я поближе узнал о делах этих четвероногих тружеников. Кроме того, после недавнего разговора с начальником клуба я другими глазами смотрел теперь на все это. Увлечение, как еще недавно я был склонен считать свое приобщение к занятию служебным собаководством, перестало быть для меня просто увлечением, оно наполнилось новым содержанием, полным глубокого значения и смысла.

Прежде всего – к сведению тех, кто еще не очень ясно разбирается в этом вопросе: ищейка – это не порода, а специальность собаки, приобретаемая путем длительной дрессировки. Ищейкой может быть любая собака, обладающая достаточно острым чутьем (обонянием), и, к слову сказать, в каждой собаке сказывается ищейка, когда она по следу отыскивает хозяина. Но дрессировка по розыскной службе – одна из наиболее сложных.

Питомник розыскных собак находился на окраине города, в непосредственной близости к лесу, на территории специально выстроенного городка, обнесенного тесовым забором.

С восходом солнца начинается жизнь в городке. Громкие окрики людей, звонкий собачий лай несутся из-за забора.

– Лестница, лестница! – слышится команда, и по высокому ступенчатому сооружению, которое возвышается над забором, бойко взбегает собака. Наверху, на дощатой площадке, она садится и, поставив уши, с ожиданием смотрит вниз.

Эта лестница не простая; тут, в сущности, четыре лестницы: у одной ступеньки обыкновенной ширины, у другой – у́же, у третьей – еще у́же, а у четвертой – не ступеньки, а просто круглые брусья; и, тем не менее, собака сумеет подняться и спуститься по любой из них. Ведь когда начнется настоящая следовая работа, может не раз встретиться необходимость взбежать по обыкновенной пожарной лестнице, вскарабкаться по которой решится не всякий человек, но зато, не колеблясь, взберется дрессированная собака.

Прохожим, которые нет-нет да и задержатся перед открытыми воротами, видно, как в разных концах обширного двора люди в форме советской милиции занимаются с собаками. Вот выбежал из ворот один из проводников. Он протаптывает на пустыре несколько расходящихся веером следов. За ним выбегает второй, в костюме «дразнилы», быстро идет по одной из линий следов и скрывается в лесу.

За забором сердито лает собака. Вот и она показалась в воротах. Ее голова опущена так, что кончик носа почти касается земли. Она торопливо бежит по дороге, увлекая за собой проводника, едва удерживающего ее за поводок.

У разветвления следов собака ненадолго задерживается. Проводник поощряет ее:

– Нюхай, Гром, нюхай! – Но овчарка и без того тщательно нюхает. Выбрав направление, она опять бегом спешит к лесу, не отрывая чуткого носа от земли.

Через несколько минут они возвращаются назад. Перед собакой идет человек в костюме «дразнилы». «Преступник» найден и задержан!

Новый прием. Собаку уводят, несколько человек встают в ряд, у одного берут носовой платок. После приходит проводник с собакой. Он дает ей понюхать платок и подводит к кучке людей. Она обнюхивает каждого, и вдруг начинает яростно лаять и теребить за полу того, кому принадлежит платок. «Выборка человека» выполнена.

У нескольких человек берут несколько вещей – у кого платок, у кого перчатку, у кого пояс. Все это складывают в кучу; собаке дают понюхать одного из людей и подводят к вещам. Раздувая ноздри, она быстро расшвыривает их носом в разные стороны, хватает перчатку человека, которого она только что нюхала, и с остервенением ее треплет. «Выборка вещи» сделана.

Так изо дня в день тренируется собака, пока не научится безошибочно находить нужный запах, а по нему и человека. Увеличивается расстояние пробега, усложняется следовая трасса. И когда курс обучения окончен, когда четвероногие курсанты твердо усвоят все, что от них требуется, тогда ищейки со своими проводниками покидают школу-питомник и разъезжаются во все концы страны, чтобы там начать свою тяжелую героическую работу.

Представьте, что совершена домовая кража. Сразу же по вызову пострадавшего на место происшествия прибывают проводник с собакой, а затем начинается преследование похитителя. Собака упорно гонится за ним. Она бежит сквозь уличную суету, мимо магазинов, трамваев и автомобилей, не обращая внимания на прохожих, как бы ничего не слыша и не замечая. Тысячи запахов, тысячи самых разнообразных раздражителей мешают ей, лезут в ноздри, в глаза, в уши, и все же она слышит тот, который ведет ее, за которым она способна бежать без отдыха день и ночь, лишь бы найти, догнать, задержать... Ее голова пригнута низко к асфальту мостовой или тротуара, глаза сведены в одну точку и неотрывно смотрят себе под ноги, ноздри напряженно вздрагивают. Порой она задержится на секунду-две, обнюхает еще раз след, иногда закружится на месте и снова бежит, бежит...

Очень важно, чтобы след был свежий, чтобы он еще не успел затеряться, чтобы его не успели затоптать, не выветрились молекулы запаха.

Внезапно собака настигает человека, который идет, согнувшись под тяжестью большого узла. Он хочет свернуть в переулок, украдкой тревожно озираясь по сторонам, но – уже поздно: собака опознала его. Она бросается на него, бросается с яростью, с необычайной злобой, как будто понимает, что иного отношения этот человек и не заслуживает; вцепившись в одежду, треплет ее. Незнакомец пугается и роняет ношу наземь. Он уже догадывается, что дело худо, и готов бежать без оглядки, забыв про добычу, с одной мыслью – лишь бы спастись, скрыться, но немедленно раздается повелительный окрик:

– Ни с места! Гром, ко мне! Рядом! Потрудитесь, гражданин, поднять узел и следовать за мной.

Собака, все еще злобно рыча, занимает место у ноги проводника и затем идет рядом с ним, конвоируя неизвестного, который тщетно бросает взгляды вокруг себя, высматривая, как бы ему улизнуть. Но улизнуть невозможно: собака идет по пятам. А от нее не убежишь. Она не опускает с него глаз, с ненавистью следит за каждым движением... Попробуй сделать лишь шаг в сторону – зарычит предупреждающе, попробуй бежать – догонит в два прыжка!

Они приводят вора с его добычей в отделение милиции, и там ему остается только признаться во всем. Таким образом, преступление раскрыто, имущество возвращено законному владельцу, преступника ждет заслуженное наказание.

Розыскная служба известна давно. Лет пятьдесят назад громадную популярность в России приобрела полицейская собака Треф. Ее возили «на гастроли» из Петербурга в Москву и обратно, в другие города. Описанию подвигов Трефа много внимания уделяли газеты и журналы. Одно время это сделалось даже модной темой, а кличка «Треф» надолго стала нарицательной для всех розыскных собак.

Но в условиях царской России собаки-ищейки служили интересам имущих классов, защищая от посягательств лишь добро зажиточных слоев населения. В наши дни они оберегают мирный труд и спокойствие советских граждан, охраняют их имущество и социалистическую собственность.

Мне удалось собрать факты, относящиеся к деятельности одной ищейки службы уголовного розыска. Они относятся к 1929—1932 годам, когда в стране еще происходила классовая борьба, и остатки кулачества и прочих врагов Советского государства мстили советской власти за свое поражение поджогами хлеба в колхозах, угонами скота, стараясь, проникнуть на промышленные предприятия, чтобы вредить там, устраивают покушения на жизнь передовых людей. Их действия нередко направлялись вражеской агентурой из-за границы. Обычное на первый взгляд уголовное преступление очень часто оказывалось на поверку актом классовой борьбы.

В кратких записях день за днем повествуется о подвигах собаки. Они заслуживают того, чтобы с ними познакомился читатель.

_____

По окончании школы-питомника на Урале ищейка Гром и ее проводник были направлены в один из районов советской Средней Азии, недалеко от границы. Для собаки и человека началась страдная пора. Вызовы случались и среди бела дня и в глухую полночь. И редко-редко удавалось нарушителю общественного спокойствия скрыться от грозного четырехногого преследователя!

...В пригородном хозяйстве налетчики увели несколько голов крупного рогатого скота, забрали инвентарь. Сторожа, пытавшегося помешать грабежу, жестоко избили и связали.

На место происшествия привезли Грома. Овчарка долго кружилась на скотном дворе, вынюхивала привязи, стойла, перегородки. Когда ей дали одежду избитого сторожа, она в течение нескольких минут исследовала носом складки материи, потом опять принялась обнюхивать помещение, особенно интересуясь привязями, и вдруг, залаяв, с внезапной яростью схватила что-то в углу.

Нож! Преступники обронили его впопыхах, когда отрезали крепко затянутые привязи. Запах был найден, и, опустив голову к земле, почти касаясь черной мочкой носа каменистой дороги, Гром помчался по следу. Люди с трудом поспевали за ним.

Остался позади поселок; Гром долго бежал по проселочной дороге, не останавливаясь ни разу, потом свернул на шоссе, с шоссе – снова на проселочную дорогу. Все дальше, дальше бежала собака. Люди, следовавшие за нею, уже начали выбиваться из сил, а она, казалось, и не собиралась останавливаться. Уж не сбилась ли она со «следа? Нет, ее уверенный вид не говорил об этом.

Десять, двенадцать километров бежит собака... Сколько осталось еще? Но вот впереди показалось небольшое селение. Ого, да тут уже рукой подать до рубежа! Гром, не задерживаясь, пробежал по улице, минуя несколько домов, свернул в переулок и, наконец, описав дугу вокруг стоявшей на отлете усадьбы, принялся неистово лаять перед воротами. Испуганный хозяин дома долго не хотел открывать ворота, но, в конце концов, вынужден был это сделать.

Во дворе, под навесом, стоял украденный скот. Налетчики собирались либо прирезать его, чтобы потом сбыть мясо, либо ночью перегнать через границу. Сорвалось!

Гром пробежал по следу около двадцати километров.

...Поздно вечером секретарь сельской партийной организации возвращался с собрания домой. У самого дома неожиданно навстречу ему из-за угла метнулись какие-то тени. Он остановился, но было уже поздно. Сверкнула вспышка огня, грянул выстрел, другой – секретарь упал. Падая, он закричал.

Услышав голос мужа, на крыльцо выбежала встревоженная жена секретаря. Две пули скосили и ее.

Из темноты вынырнул один из стрелявших. Быстро оглядевшись по сторонам, наклонился над своими жертвами. Заметив, что одна из них еще дышит, схватил тяжелый булыжник и со злобой изо всей силы ударил истекающего кровью человека по голове, затем, отшвырнув камень далеко от себя, пустился бежать.

На крики о помощи, на грохот выстрелов из ближайших домов выскочили соседи. Жена секретаря была мертва, сам он тяжело ранен. Убийцы скрылись.

О покушении (сообщили в уголовный розыск. В селение немедленно прибыли на автомобиле Гром и его проводник. Убитая все еще лежала на том месте, где совершилось злодейство (ее нарочно не трогали, чтобы не затоптать следы); раненого внесли в дом.

Гром обнюхал тело женщины, потом закружился по улице, перепрыгнул невысокую глинобитную стенку и там, в саду, наткнулся на окровавленный камень, обследовал его и ринулся по следам.

Спустя сорок минут, проделав длинный петлистый путь (видимо, преступники опасались, что их будут преследовать, и старались запутать следы), собака ворвалась в чью-то квартиру и с лаем набросилась на пожилого угрюмого человека. Убийцу схватили. Он сознался в преступлении и выдал соучастников, которые жили неподалеку.

Они хотели убить секретаря по мотивам классовой мести. Один из бандитов был местный кулак, уже судившийся в прошлом, связанный с басмачами, другой – проворовавшийся растратчик, третий пришел из-за рубежа, куда тянулись нити преступления.

Убийцы были так ошеломлены столь быстрой развязкой, что даже не пытались отпереться. Со страхом и ненавистью глядя на конвоировавшего их Грома, они растерянно повторяли:

– Ай, шайтан-собака! Ай, шайтан!..

В этот раз Гром поразил даже своего вожатого. Обычно принято считать, что запах крови отбивает у собаки чутье. Но в данном случае именно окровавленный булыжник помог овчарке найти убийц.

...В цехе был похищен манометр. Это было не простое воровство, а тонко задуманная диверсия. Отвинчена была одна маленькая деталь – остановился весь агрегат.

Гром долго кружился около машины. Обнюхивал приборы, рычаги управления. Видимо, запах преступника присутствовал здесь, но запахи железа, машинного масла и эмульсий мешали собаке. Особенно долго и тщательно Гром обследовал головку, с которой был свинчен манометр. Наконец, пес закончил свои исследования и направился к выходу из цеха.

След вывел его за заводские ворота, но у трамвайной остановки оборвался. Тщетно кружилась собака около этого места, вбирая в себя все запахи, какие только мог уловить ее чуткий влажный нос. В конце концов, она села и виновато посмотрела на проводника. Вредитель, очевидно, уехал на трамвае.

Вторичные поиски прервались на том же месте.

Но назавтра враг сам вновь напомнил о себе. Считая себя неуязвимым, он продолжал творить свое черное дело. Рабочие обнаружили в куче угля, который загружали в печь, динамитный патрон. Диверсия не удалась только благодаря бдительности кочегаров.

В угле запах врага, конечно, был утерян. Зато стало ясно другое: враг здесь, на заводе, – здесь его и надо искать.

У проводника созрело решение – поставить Грома в проходной будке. Однако возникло сомнение: прошло уже более суток, помнит ли собака вчерашний запах? На всякий случай решили дать ей еще раз понюхать то место, откуда был свинчен манометр, хотя и это едва ли что-либо могло дать ей.

Кончилась смена. Гром стоял в проходной между проводником и дежурным вахтером и тянулся мордой к каждому выходившему с завода. Прошли сотни людей, а он все оставался спокойным. Конечно, он уже забыл запах. Было бы нелепо ожидать, что он все еще помнит его, и на что-то надеяться...

И вдруг глухое рычание заклокотало в глотке собаки. Шерсть на ней поднялась дыбом, верхняя губа приподнялась, обнажая желтоватые клыки...

В проходную вошел человек в обычной заводской спецовке. Он предъявил пропуск по установленной форме и шагнул к выходу, намереваясь уйти, но по знаку проводника его задержали. Собака уже рвалась с поводка, стараясь наброситься на него. Неужели это и в самом деле он, вчерашний похититель манометра?

Он категорически отрицал свою вину и вообще ни в чем не признавался, держась уверенно и спокойно, даже был оскорблен предъявляемыми ему обвинениями. Документы у него были в полном порядке, обыск на квартире не дал никаких результатов. Не нашли ни манометра, ни каких-либо других компрометирующих материалов. Единственной уликой было поведение собаки; на этот раз сомнение взяло даже проводника.

После некоторого раздумья проводник решил проверить еще раз. Снова привели овчарку в квартиру задержанного, дали ей понюхать его вещи. Гром вел себя очень уверенно. Без всяких колебаний он направился к двери, спустился по лестнице и выбежал на улицу. Он привел... к заводу.

Проводник сообразил, что собака идет по ложному следу. Вернувшись к дверям квартиры, он снова заставил ее: «Нюхай, нюхай! След!» И действительно, теперь овчарка пошла в другую сторону. Завернув за угол, она привела проводника к мусорному ящику. Открыв ящик и разрыв мусор, он нашел похищенный манометр. Преступник спрятал туда манометр час-полтора назад, и это-то помогло собаке найти его.

Продолжать отпираться дальше, разыгрывая из себя оскорбленного человека, было бесполезно. Улики были налицо. Диверсант сознался во всем.

...Агент уголовного розыска и проводник с собакой везли в поезде задержанного грабителя. Час был поздний, пассажиры спали, пойманный лежа на верхней полке и отвернувшись к стенке, казалось тоже спал. Собака лежала на полу, положив свою тяжелую голову на передние вытянутые лапы.

Сон начал морить и работников уголовного розыска. И вдруг, резко перегнувшись с полки, казавшийся еще минуту назад крепко спящим, грабитель схватил со столика бутылку и ударил по стеклу. Со звоном посыпались осколки. Клубы морозного воздуха заволокли купе. В этих клубах мелькнули ноги и полы пальто грабителя, – он на полном ходу поезда выпрыгнул в окно.

Но он прыгнул не один. Мгновением позднее с полу взвилось длинное мускулистое тело собаки. Одним прыжком Гром перелетел сквозь разбитое окно, подобно тому, как в цирке собаки прыгают в горящий обруч, даже не задев острых осколков, торчащих по краям, и провалился в темноту ночи.

Поезд остановили. Агент и проводник выскочили из вагона и побежали по полотну дороги назад.

На снегу чернели человек и собака. Беглец даже не успел выбраться из сугроба, как овчарка настигла его. Многие признаки указывали, что он сдался только после отчаянной борьбы: пальто было порвано, лицо и руки окровавлены, снег истоптан и забрызган кровью. Он сидел на корточках, боясь пошевелиться, вздрагивая от порывов резкого пронизывающего ветра, а перед ним стоял Гром, взъерошенный, страшный, и не спускал горящих глаз со своей жертвы.

...И последняя история.

Вооруженная банда, пришедшая из-за рубежа, совершила налет на отделение Госбанка. Скрыться преступники не успели. Милиция, работники уголовного розыска настигли налетчиков на окраине города. Те укрылись в подвале каменного дома, забаррикадировали окна и двери и стали защищаться.

Завязалась перестрелка. Дом окружили со всех сторон, но проникнуть в подвал не удавалось. Бандиты были хорошо вооружены.

Тогда, чтобы не затягивать развязку, решили в подвал пустить собаку. Привели Грома. Проводник вместе с овчаркой подполз к окну подвального этажа. Собака глухо ворчала и время от времени лизала руку своего друга-проводника, как бы говоря ему: «Не сомневайся, уж я сделаю все, что могу...» А у него тоскливо ныло сердце: собаке грозила серьезная опасность.

Резкое «фасс!» подбросило собаку, как будто электрическим током. Гром вскочил в разбитое окно и скрылся в подвале. Оттуда загремели выстрелы; в следующее мгновение выстрелы прекратились, из подвала донесся шум борьбы, проклятия и стоны людей, злобный вой собаки.

Воспользовавшись замешательством бандитов, осаждающие ворвались в помещение. Страшная картина предстала перед ними. Десятеро налетчиков сражались с одной собакой. В тесном полутемном помещении они никак не могли нанести ей решающего удара, а она металась между ними, рвала, кусала, молниеносно нападала и так же молниеносно отскакивала. Слышались крики боли, брань, удары, кто-то на четвереньках полз к выходу...

Банду обезоружили. Пришел конец и силам собаки. Она была вся изранена, залита кровью собственной и кровью врагов, но у нее еще хватило силы, чтобы признательно лизнуть склонившегося над нею проводника... Одна пулевая рана тянулась под кожей от загривка до хвоста, – Гром по всей длине словно был прошит иголкой. Видимо, эта пуля попала в него, когда он прыгал в окно. Какой же живучестью должна обладать собака, чтобы сражаться после этого!

По выздоровлении Гром продолжал свою опасную работу.

Заканчивая это краткое описание дел одной собаки, я хочу добавить от себя: не всегда собака выходит живой из схватки с врагами. Немало таких четвероногих героев трагически гибнет на своем посту.

ПРОГУЛКА НА ХРУСТАЛЬНУЮ

Я уже говорил, что мы с Джери много гуляли. Мы гуляли с ним и днем, и ночью, в любое время года, при любой погоде. Это закаляло щенка, и закаляло не только физически. Еще когда он был совсем маленьким, я заметил, что ночью мой Джери делается очень осторожен и недоверчив. Вначале, попав из светлой комнаты в темноту, он трусил и жался к хозяину, но потом вскоре осмелел и перестал пугаться различных предметов, которые при вечернем освещении выглядели совсем по-другому, хотя и продолжал держаться все время настороже. Он нюхал землю и воздух, чутко наставлял свои треугольные ушки, ловя ими каждый шорох. Это не была трусость; ночью все животные держатся настороженнее, чем днем, при ярком свете,

С возрастом все более стали проявляться особенности поведения Джери. Днем, в толпе, он обычно вел себя миролюбиво и покладисто; можно было наступить ему на лапу, нечаянно толкнуть в бок, – он отскочит, посторонится, и только. Но вечером, в безлюдном, пустынном месте он становился злюкой, недоверчивым, ко мне не подпускал никого и на двадцать шагов. Инстинкт, который так замечательно служит животным, подсказывал ему, как и где он должен себя держать. Это была одна из примечательных сторон его натуры.

Я помню, как однажды мы стояли с ним в очереди у билетной кассы на станции Кузино; его толкали, отдавили ему лапу, – он даже не попытался огрызнуться; и припоминаю другой случай, когда поздно вечером на улице на меня вздумали напасть пьяные хулиганы. Они, вероятно, думали «позабавиться», но «забава» вышла для них плохой. В темноте они не заметили собаки, шедшей рядом со мной. Едва один из них сделал подозрительное движение, как бы замахиваясь, чтобы ударить меня, как в ту же секунду Джери прыгнул на него.

О, теперь с Джери шутки были плохи! Впрочем, он, видимо, хорошо понимал силу своих клыков и считал нужным пускать их в дело только при крайней надобности. Он просто сшиб пьяного забавника с ног и, как куль мякины, сбросил его с тротуара в канаву. Перед вторым хулиганом он встал на дыбы, положил передние лапы ему на плечи и убедительно зарычал своим низким грозным басом прямо в лицо. Нужно ли говорить, какое это произвело действие!

Я ходил с Джери в ночь-полночь в самых глухих местах и не опасался, что со мной может что-нибудь приключиться.

Я часто брал Джери в свои поездки по Уралу, и он так благопристойно держал себя, что почти не обременял меня. За свою жизнь Джери проделал тысячи километров в поезде и в автомашине.

Когда мы впервые ехали по железной дороге, мне пришлось втаскивать Джерку в вагон чуть ли не на руках. Попав туда, он нервничал всю дорогу. Ему не сиделось, не лежалось, не стоялось; пол под ним сотрясался, скрипел, все вокруг стучало, бренчало; теснота, неудобство, везде чужие люди... Освоившись, он перестал обращать на это внимание. Я без церемоний запихивал его под лавку, и он лежал там, пока не наступало время выходить.

Позднее он так привык к виду поезда, что, едва попав на перрон, немедленно тянул меня в первый попавшийся вагон, сам без понуждения вскакивал на подножку, с подножки в тамбур, – я с трудом поспевал за ним. В этом случае он, конечно, был на поводке, но – вопреки железнодорожным правилам – без намордника. Я не приучил его во-время к наморднику, а приучить взрослым уже оказалось невозможным; впрочем, Джери ни разу не заставил меня пожалеть об этом. Иногда, правда, это вызывало возражения со стороны проводницы, она грозилась не пустить в вагон, но обычно не успевала исполнить свою угрозу: Джери без рассуждений пролетал вперед, все шарахались в стороны, и мы оказывались в купе. А дальше уже не случалось осложнений, ибо Джери во всех отношениях вел себя безупречно, вызывая общее восхищение. Несколько труднее привыкал он к автомобилю (вероятно, из-за газов, выделяющихся из мотора и раздражающих острое обоняние собаки) но, в конце концов, освоился и с ним.

Ни разу Джери не оскандалился, не подвел меня.

Но случалось и нам с ним попадать в такие переделки, из которых мы с трудом уносили ноги.

Однажды мы с Джери на полном ходу вылетели из грузовика и лишь чудом не переломали костей. В другой раз нас обоих чуть не подняли на рога коровы.

Знает ли читатель, что такое корова, когда она собирается вступить в единоборство с волком? О, это совсем не та мирная и ленивая в движениях буренушка, какой мы привыкли видеть ее! Это страшный зверь, одинаково опасный и для волка и для человека. И известно ли вам, что крупную собаку очень часто коровы принимают за волка? Вы этого не знали? И я не знал. И едва жестоко не поплатился за свое незнание.

Мы с Джери ходили на «разрезы», километрах в пяти от города. Когда-то на этих «разрезах» старатели мыли золото; потом выработки заполнились водой, образовались озера, с живописными заливчиками, с очаровательными тенистыми уголками, с тихими вербами, низко склонившимися над изумрудной зеленью воды, с карасями, снующими в глубине. На «разрезах» можно было хорошо отдохнуть, помечтать, половить рыбку; Джери купался, гонялся за аппортом.

Весело в лесу с собакой! Вы неторопливо идете по узкой дорожке, среди одуряющего аромата цветов, а Джери кружится вокруг вас. То забежит вперед, то отстанет, что-то вынюхивая в густой траве, то припустит за улетающей птичкой. Приятно смотреть на собаку! Она так рада, так остро ощущает это приволье; ее уши слышат то, чего не слышим мы с вами, нос обоняет такие ароматы, о которых вы даже не догадываетесь.

Джери на природе делается сам не свой. Он слушает в четверть уха, следит за вами в четверть глаза; все его внимание, все органы чувств поглощены блаженным ощущением свободы, все существо от черной мочки носа до кончика хвоста растворилось в этом благоуханном мире. Его интересует каждая былинка; увидел букашку – замер над ней; вспорхнула бабочка – бросился догонять ее... Впереди, меж кустов и деревьев, блеснуло зеркало озера. Ох, вода! И он мчится к воде; вы еще только подумали о купанье, а он уже вылезает мокрый на берег, гладкий и лоснящийся, как морской лев, и, сильно встряхиваясь, окатывает вас холодным душем...

Гадюка переползет дорогу, скорей кричишь догу: «Ко мне!», а сам запустишь в змею камнем. Бывают и другие приключения. На «Чертовом городище» Джерку так закусали оводы, что пришлось забросать его в яме березовыми ветками, и только тогда он нашел некоторое успокоение. Но – как же без этого? На то и лес!

Однако, вернемся к коровам. Мы были на обратном пути с «разрезов», когда впереди мелькнули пестрые медленно передвигающиеся пятна. Большое стадо коров рассыпалось по лесу и неторопливо двигалось в ту же сторону, что и мы.

Мне и в голову не могло придти, что из этого может получиться что-либо неприятное. Мы вышли на опушку, ближние коровы были метрах в двадцати от нас, когда вдруг Джери начал проявлять признаки беспокойства. Он как-то тревожно закружился около меня, раздалось громкое фырканье, я оглянулся, – коровы, пригнув к земле головы и выставив вперед рога, наступали на собаку.

Я закричал и замахал на коров руками – никакого впечатления. Они шли грозной стеной. Как-то особенно отчетливо я увидел самую близкую из них – большую черную красавицу, с длинными острыми рогами и сверкающими белками глаз. Я подозвал собаку к себе и взял Джери за ошейник, но получилось еще хуже. Теперь уже не Джери, а оба мы оказались в центре атаки.

Только тут я понял, что дело плохо, надо спасаться. Отпустив Джери, я скомандовал: «Беги! Беги!» Он, казалось, понял меня и огромными прыжками устремился вперед. Коровы тотчас оставили меня и погнались за ним.

Сознаюсь, я испугался не на шутку. Если бы Джери не отбежал от меня, они забодали бы нас обоих. К счастью, опасность уже миновала.

Состязаться в беге с ним они не могли, и скоро отстали. А он, как только преследование прекратилось, вынырнул откуда-то из-за кустов, и мы поспешили прочь от опасного соседства.

Мы уже ушли на километр, а я все еще ощущал удары своего сердца. И Джери уже не так беззаботно кружился на местности. Отбежав недалеко, он сейчас же возвращался и, взглядывая на меня, как бы хотел сказать: «Вот какая история... Ну и влопались мы с тобой! Хорошо еще, что так легко отделались!..»

Это приключение с коровами надолго запомнилось мне.

И запомнился поход на гору Хрустальную, которым я устроил генеральную проверку выносливости Джери.

Гора Хрустальная расположена километрах в семнадцати-восемнадцати от нашего города; туда и обратно – тридцать пять. Это – для нас с вами. А для Джери – в три раза больше, потому что собака на прогулке испетляет всю местность.

Вот и отправились мы с Джери в поход, выбрав для этого денек потеплее. В пути нас спрыснуло дождичком, – погода уральская переменчива! – потом высушило и пригрело. Вперед дошли без остановки. На горе, сложенной из чистого кварца и конусом возвышавшейся над лесом, нас снова застигнул крупный дождь. Холодный душ не нравился Джери. Пес тряс головой, сел под деревом и ежесекундно дергал ушами, с уморительным выражением, которое говорило: «Ничего не понимаю: да что он ко мне привязался?!..»

С горы открывалась широкая панорама окрестностей – леса, горы, далекие пруды и озера. Чуть маячили вдали городские постройки. Над ними всплывали дымы заводов.

Отдохнув на горе и обсохнув под солнцем, которое опять не замедлило появиться, как только туча переместилась на небосводе, мы двинулись в обратный путь.

Я заметил, что Джери уже не так резв, как был утром. Он, как видно, начал уставать, и зеленая трава, кусты за обочиной тракта перестали привлекать его. Он шел рядом со мной и не стремился отбежать в сторону.

Устал и я. Но я тратил силы экономно, предвидя тяжелый обратный путь. Джери же явно «перерасходовался» еще на «переднем» пути.

Вскоре из положения «рядом» он переместился за мою спину, и не шел, а тащился, буквально наступая мне на пятки. Силы падали с каждым часом. Несколько раз он останавливался; пришлось останавливаться и мне. Сказать правду, я тоже плелся из последних сил.

Прошли еще километра три-четыре. И тут мой Джери забастовал. Он лег и отказывался подниматься. Сколько я ни понуждал его продолжать путь, ничего не получалось. Тогда, оставив его лежать на дороге, я двинулся один. Пройдя метров пятьдесят, оглянулся. Джери продолжал лежать и смотрел мне вслед умоляющими глазами. Я пошел дальше. Только когда я отдалился от него метров на триста, он медленно поднялся и побрел за мной. Пришлось остановиться и подождать его. Не дойдя до меня несколько метров, он шевельнул виновато хвостом и лег.

Вот беда! До города оставалось еще километров пять, а Джери, казалось, не мог сделать и шага. И как нарочно ни одной попутной машины. Эти пять километров мы шли до позднего вечера. Но ничего, ничего! Для огорчений не было оснований. В общем Джери показал не плохую выносливость. Во всяком случае, для его возраста это было серьезное испытание, и не всякая городская собака смогла бы пробежать такое же расстояние, какое он вымерял в этот день своими длинными ногами. В таких походах он набирался сил и здоровья, а они в будущем очень пригодились ему. В походах крепла и наша дружба.