Текст книги "Твои верные друзья"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

– Снукки, ко мне!..

И бросился бежать по берегу. Снукки услыхала. Она кружилась в воде, как волчок. Мой крик ободрил ее и указал, куда пробиваться. Ловко лавируя между бревнами, она поплыла по течению, по направлению к открытой воде.

Не переставая кричать, я добежал до конца мыска. Дальше бежать было некуда, да этого и не требовалось. Получив правильное направление, Снукки уже не сбивалась с него. Даже, казалось, и сил прибавилось у нее. Обгоняя бревна, она доплыла до мыска и выбралась на него.

К счастью, обошлось без сильных ушибов и переломов костей. Возможно, и тут сказалась закалка Снукки. Я не мог нарадоваться, что все окончилось так благополучно.

Подсев к костру, Снукки принялась сушиться, подставляя к огню поочередно то спину, то грудь, то бока.

Скоро от нее повалили клубы пара, как от кипящего самовара. Она блаженно жмурилась и почесывалась. Пищу, предложенную ей, она съела с такой жадностью, какой я за ней никогда не наблюдал.

Поев, она быстро согрелась и пошла по привычке снова бродить в густой высокой траве, скрылась из виду, а через минуту из ближнего куста донеслось характерное чмоканье. Сидевшие у нашего костра уралмашевцы испуганно переглянулись и, как по команде, в голос закричали: «Фу»! (они уже выучились этому у меня) – и кинулись к эрдель-терьеру. Из куста показалась удивленная мордочка Снукки. Рыжая борода была выпачкана в чем-то белом. Снукки лакала... молоко!

Днем уралмашевцы купили в одной из прибрежных деревень ведерко молока. Чтобы молоко не испортилось, они поставили его в кусты – там было прохладнее. Снукки нашла его и не замедлила полакомиться.

Ругать ее за это не пришлось: лес да кусты – не кухонные полки.

Огорченные туристы, скрепя сердце, собственноручно вылили остатки молока в снуккину чашку, и она вылакала его до последней капли. Впрочем, уже через несколько минут все весело обсуждали это происшествие. Снукки же после такого роскошного ужина, завершившего ее необыкновенные приключения, завалилась спать у палатки и спала беспробудно до утра.

В Чусовском заводе наше путешествие закончилось. Попрощавшись с красавицей-рекой, доставившей нам столько незабываемых впечатлений, мы нагрузили снаряжение на спины и двинулись пешком к железнодорожной станции.

– А где же Снукки? – хватился кто-то из нас.

Снукки сидела в опустевшей лодке на своем обычном месте и вопросительно-недоуменно смотрела нам вслед. Она так полюбила свое необычайное жилище на воде, так привыкла к этой новой жизни, что не хотела расставаться с ними.

ДОГИ В УНИВЕРМАГЕ

Между тем, в жизни моих четвероногих друзей назревали новые значительные события. Клуб продолжал шире и шире разворачивать работу по использованию собак для нужд городского хозяйства. Вскоре это близко коснулось моего Джери: Сергей Александрович предложил мне использовать дога на охране центрального универмага.

Предложение было вполне закономерно. Джери давно полностью закончил учебу на дрессировочной площадке, успешно выдержав испытания в присутствии специальной комиссии во главе с начальником клуба, и с этого времени считался, выражаясь собаководческим языком, «отработанным» псом. В учетном бланке Джери, в графе «специальность», было написано: «караульная».

Это было достижение, которым я по праву гордился. Перед испытаниями (а их было несколько) пришлось повторить с догом все пройденные с ним приемы, как и полагается делать накануне серьезного экзамена.

Особенно много хлопот доставила мне отработка последнего и самого трудного приема – отказа от корма.

Караульная собака ни в коем случае не должна брать корм или лакомство из чужих рук. Не должна она подбирать и пищу, найденную на земле. Иначе ее можно легко отравить. Это качество служебной собаки достигается длительной дрессировкой.

Моему Джери этот прием дался не сразу. Его непомерный аппетит долго мешал ему примириться с тем, что не всякую пищу можно есть. В конце концов, однако, я добился желаемого, и вот каким путем.

Я спокойно иду, придерживая Джери рядом на поводке. Навстречу идет помощник инструктора. Он ласково окликает Джери и показывает ему кусочек лакомства. Пес, облизнувшись и вильнув хвостом, тянется к соблазнительно пахнущему куску и вдруг неожиданно получает резкий удар. В тот же момент я командую: «Фасс!» – помощник поспешно убегает, а Джери, яростно рыча и лая, порываясь броситься за обидчиком, требует удовлетворения за нанесенное оскорбление.

После нескольких повторений (причем помощники каждый раз менялись, чтобы не установилось нежелательного рефлекса на одного определенного человека) Джери уже отлично знал, как отвечать на приглашение незнакомых людей отведать лакомства, и переходил к нападению, не дожидаясь моей команды.

Несколько труднее было отучить его от корма, найденного на земле. Здесь не было видно обидчика, и Джери недоумевал, почему он должен быть осторожен. Однако при первой же попытке схватить кусок мяса, валявшийся на аллее парка, где происходила дрессировка, он испуганно отскочил в сторону и долго стоял, опасливо всматриваясь в кусок. Затем, когда испуг прошел, он опять приблизился к куску, обнюхал, наконец, не в силах совладать с искушением, снова торопливо схватил и... жалобно взвизгнув, тотчас выпустил его из пасти.

Не удалась и третья попытка. Кусок был как заколдованный. Такая же история повторилась и на другой день. И вообще с этого времени все съедобные находки, которые попадались Джери на прогулках (а с некоторых пор они стали попадаться особенно часто) оказывались при ближайшем знакомстве очень неприятными. Приходилось, как это ни было жалко догу, бросать их и уходить восвояси.

В чем тут загвоздка, он, конечно, не мог знать. А между тем все обстояло очень просто. Джери не замечал, вернее, просто не придавал никакого значения, что к каждому лакомому куску, на которые я умышленно наводил его, был протянут тонкий электрический провод. В кустах прятался Шестаков с индуктором. Едва пес дотрагивался до находки, Шестаков включал ток, и этого было вполне достаточно, чтобы раз и навсегда отбить желание воспользоваться ею, чтобы она теряла всякое очарование.

В конце концов, Джери должен был примириться с тем, что все его попытки бесполезны и, кроме неприятности, не приносят ничего. Так он на всю жизнь получил отвращение ко всякой пище, за исключением той, которую получал из рук хозяина, и сделался первоклассным караульным псом. В сочетании с природной злобностью, силой и недоверчивостью это делало его ценной служебной собакой.

Не он один – все его сверстники-щенки, с которыми он когда-то обучался вместе на площадке, превратились в злобных, сильных, отработанных псов. Многие из них, принадлежавшие клубу, были сразу же поставлены на охрану заводов, фабрик, магазинов и рынков.

Собак нехватало. Убедившись на многочисленных примерах, что охрана с четвероногими сторожами дешева и надежна, а организация ее не представляет особых затруднений, многие предприятия обращались в клуб с заявками на караульных собак. Тогда-то клуб и обратился с призывом к своим активистам, чтобы те, у кого есть отработанные собаки, впредь до прибытия нового большого транспорта кавказских овчарок, согласились дать своих питомцев.

Предложение Сергея Александровича пришлось мне по душе. Решили, что Джери будет использован на внутреннем окарауливании большого трехэтажного здания универмага, стоявшего на главной площади нашего города.

Перед тем потребовалось познакомить Джери с другим догом, по кличке Джана, в паре с которым должен был «работать» Джери.

Первая встреча состоялась на улице, поблизости от универмага. Улица была выбрана не случайно. Во время прогулки собаки не так драчливы и враждебно настроены ко всему чужому, как дома, который они свято оберегают от любого вторжения.

Однако, даже несмотря на эти предосторожности, увидев большую незнакомую собаку, Джери принял воинственный вид. Если к дворняжкам и вообще маленьким собачонкам он был всегда настроен дружелюбно и никогда не позволял себе обидеть их, то в больших собаках, вероятно, видел соперников и не упустил бы случая задать хорошую трепку, если бы ему это разрешили. Зарычав, он подскочил к Джане с очень недвусмысленным намерением вцепиться в нее. Хозяин Джаны, испугавшись его грозного вида, поспешно потянул собаку за поводок к себе. Я же вынужден был скомандовать своему догу: «Фу!»

Но внезапно поведение Джери резко изменилось. Угрожающий вид его сменился на самый дружественный. Он обмяк, завилял хвостом и вообще старался всячески показать, что очень рад встрече.

В этом не было ничего неожиданного. Ведь Джана была самкой, а в собачьем мире самец никогда не обижает самку и терпеливо сносит ее нападки, если на беду у нее окажется сварливый характер. Это обстоятельство входило в наши расчеты, и оно не обмануло нас.

Видя дружелюбие Джери, и Джана перестала бояться его. Теперь можно было смело оставить их одних в универмаге, не опасаясь, что собаки перервут друг другу глотки.

Внутренняя охрана – особый вид караульной службы. Я уже довольно подробно познакомил читателя с обычным, так называемым наружным окарауливанием, когда собака, будучи привязанной, всю ночь бегает по тросу вдоль охраняемого объекта. Появилась опасность – собака с лаем бросается на врага, насколько привязь позволяет ей сделать это; лай доносится до караульного помещения, поднимает тревогу, и на помощь четвероногому сторожу приходят вооруженные люди.

Совсем другое дело – внутреннее окарауливание. Здесь собака на всю ночь предоставлена самой себе, должна рассчитывать только на свои силы.

Вечером, когда универмаг освобождался от людей – покупателей и служащих и в огромном помещении не оставалось ни души, туда запускались доги, двери захлопывались за ними, и целую ночь они были там одни. Две собаки, одна выше, сильнее, другая несколько поменьше, но обе в достаточной степени громадные и свирепые на вид, до утра бродили по залам, переходили с одного этажа на другой, обходили все просторное здание магазина, вынюхивая и выслушивая, нет ли где чего-либо подозрительного, не забрался ли вор.

Ежедневно, под вечер, когда истекали часы торговли, я отводил своего друга на дежурство, а рано утром, до службы, заходил за ним, чтобы отвести домой.

Каждый раз мы встречались там с Григорием Сергеевичем Шестаковым. Он был уполномоченным клуба и руководил охраной ряда объектов.

Я сгорал от нетерпения, ожидая случая, который позволил бы моему Джери в полной мере проявить свои качества служебной собаки.

Я хотел этого случая и в то же время побаивался его. Перед глазами всегда возникал топор – топор злоумышленника, виденный мною в памятный вечер на складском хозяйстве.

Постепенно, однако, нетерпение стало проходить, ничего особо «страшного» и чрезвычайного не происходило, все шло заведенным мирным порядком, и я уже начал привыкать к тому новому, что вошло в жизнь Джери, как привык к этому и он сам.

Однажды, поставив Джери на пост, я уже собрался уходить, когда дог тревожно завыл. Он беспокойно нюхал воздух и тянулся мордой в дальний конец помещения.

– Что-то чует, – сказал Шестаков.

Вскоре мы оба уловили запах гари. Где горит? В дальнем углу универмага помещался склад детских игрушек; через закрытые двери его просачивались сизые струйки дыма. Немедленно вызвали пожарных, двери взломали.

Оказалось, что ушедшие с работы мастера по починке игрушек оставили на электрической плитке банку с клеем и забыли выключить ток. Клей вскипел, разлился, и легко воспламеняющиеся картонные и обтянутые бархатом и плюшем игрушки загорались.

Благодаря чуткости собаки пожар удалось захватить в самом начале и быстро потушить.

Домой Джери возвращался важный, полный достоинства (или я сам, очень гордившийся своим догом, приписывал ему это?). Жадно съедал положенную чашку корма и укладывался спать. Спал крепко, до того часа, когда пора было вновь отправляться «на работу». Видимо, к исполнению своих ночных обязанностей он относился добросовестно и не позволял себе поспать «на дежурстве»!

Так прошел уже месяц, начался второй... И вот однажды ночью моей квартире тревожно зазвонил телефон: меня просили немедленно прибыть к универмагу.

Предчувствуя, что случилось что-то серьезное, одевшись на скорую руку, я бегом бросился к магазину. А случилось, действительно, серьезное, и очень.

Среди ночи в универмаг проникли воры. Выпилив потолок, они по веревочной лестнице спустились в магазин и забрались в торговое помещение. Прислушались – тишина. Сторожа снаружи не было, это они твердо знали, так как прежде чем влезть на чердак через слуховое окно, обошли универмаг со всех сторон. Никто, казалось, не мог помешать им.

Смело ступая и не ожидая никакой беды для себя, они спустились в нижний этаж и направились к отделу готового платья. Вдруг навстречу им из темноты метнулись две тени. Громоподобное рычание нарушило тишину помещения. Это было так неожиданно и страшно, что в первую минуту грабители забыли о ножах, которыми они были вооружены, и в ужасе бросились в разные стороны.

Один кинулся к окну. Посыпались стекла. Но разве убежишь от собаки? Преследователь настиг и вцепился в брюки. Грабитель рванулся и, оставив клок материи в зубах собаки, выскочил за окно. Собака прыгнула за ним.

Второй, спасаясь от Джери, вскочил на прилавок. Но дог одним прыжком сбил его оттуда на пол. Падая, человек дико закричал. Рука, которой он старался ухватиться за что-нибудь, коснулась чего-то холодного. Грабитель вспомнил, что он вооружен. Блеснуло лезвие...

В самую глухую полночь в кабинете дежурного уголовного розыска затрещал телефон. В трубке взволнованный, срывающийся голос торопливо говорил:

– Приезжайте арестовать меня. Я в универмаге, в отделе готового платья...

Странный вызов. Помедлив, дежурный вызвал оперативных работников, и все вместе они поехали к универмагу.

У разбитой витрины сидел дог. Это была Джана. Перед нею, скрючившись от холода, полулежал-полусидел человек. Брызги крови на асфальте говорили о том, что между ними произошла короткая, но отчаянная борьба, победителем из которой вышла собака. На дверях магазина все пломбы были целы, замки на местах. Пока вызывали ответственных за сохранность магазина людей и вскрывали пломбы, прошло немало времени.

Нет, вызов был сделан не случайно... В будке телефонного автомата, облокотившись на аппарат, стоял неизвестный. Перед будкой, как-то весь покосившись набок, сидел Джери. Хвост и лапы его утопали в крови. Кровь подтекла под будку автомата, под ближний прилавок.

Джери все еще противился охватившей его слабости и не сдавал свой пост. И только когда он увидел меня, силы его оставили. Он встрепенулся, хотел рвануться вперед, но вместо этого вдруг осел еще ниже и затем тихо повалился на пол.

– Джери! Джери! – вырвалось у меня.

Но Джери уже ничем не мог ответить мне на мой призыв. Не мог встретить мое появление веселым повиливанием хвоста, негромким радостным повизгиванием...

Бессильно раскинулся длинный толстый хвост. Лапы дрожали, ребра сразу сделались рельефными. Кровь все еще сочилась из раны. Из пасти тягучей, клейкой струйкой текла слюна, хриплое дыхание вырывалось со свистом, вздувая кровавые пузыри. Мелко-мелко трепетали веки и слабо шевелились уши, как будто прислушиваясь к шорохам уходящей жизни.

ОТДЫХ НА ИРЕНИ

Однако Джери еще продолжал бороться со смертью. Могучий организм его сопротивлялся, и это вселило в меня слабую надежду.

Рана Джери была очень серьезна. Удар ножом был нанесен под левую переднюю лапу. Преступник знал, куда бить, и только молниеносные движения собаки в борьбе с врагом и ее крепкое телосложение спасли дога от неминуемой и скорой гибели. Вторично, как и тогда, когда дог попал под трамвай, его ловкость и сила крепко помогли ему.

Тем не менее, положение было очень серьезно. Нож пробил грудную клетку, и попади он чуточку в сторону, было бы задето сердце, смерть наступила бы мгновенно.

Несколько суток я не отходил от полумертвого друга. Часами просиживала около его постели и Снукки. Молча переводила она вопросительный взгляд то на меня, то на Джери. Играть и резвиться она совсем перестала. На улицу выходила только на минуту и сейчас же торопилась обратно, как в те времена, когда у нее были щенки.

Все мои домашние очень переживали несчастье с Джеркой.

Врач ежедневно навещал больную собаку. Он все время напоминал нам, чтобы мы как можно лучше питали Джери, но это было не так-то просто сделать. Джери потерял много крови, ослабел, и с трудом лакал молоко или мясной бульон. За несколько дней он превратился в скелет, обтянутый кожей. Шерсть свалялась, потеряла свою глянцевитость и местами была в темных бурых пятнах – в следах свернувшейся крови. Влажный, обычно холодней кончик носа был теперь постоянно сухим и горячим. Кожа на нем ссохлась и посерела.

Широкие бинты туго охватывали крест-накрест туловище Джери. Ему, наверное, было очень неудобно лежать в них, но он не делал никаких попыток сорвать повязки, а только косился, когда я или доктор перебинтовывали его.

Если я ронял при этом кусочек ваты, Снукки поспешно подбирала его и уносила к себе. Полежав некоторое время под столом, она опять возвращалась к Джери.

В квартире, как в настоящем лазарете, пахло иодоформом, которым врач смазывал рану, чтобы предохранить ее от заражения.

Крепкий организм сумел перебороть смерть. Через некоторое время наступило улучшение. Кризис миновал, и наш общий друг начал поправляться.

Чем дальше, тем выздоровление шло быстрее. Даже старенький доктор, всю жизнь лечивший животных, поражался живучести дога.

– Ну, и здоров! – говорил он, выслушивая своего пациента, и, ласково улыбаясь, осторожно похлопывал его по спине. – Другой после такого кровопускания и чихнуть не успел бы, как на тот свет отправился бы, а этот – ничего, здоровехонек!

Скоро сняли повязку. Доктор говорил, что теперь она только раздражает рану, без нее заживление пойдет быстрее.

Когда на месте раны образовался продолговатый розовый шрам, я, захватив с собой и Снукки, увез своего ослабевшего после длительной болезни друга в маленький уральский городок на берегу реки Ирени, где когда-то я провел свое детство и юность. Здесь целыми днями мы проводили время у реки, под живительными лучами солнца.

Природа – лучший врач. Солнце, воздух, вода и вкусная питательная пища энергично делали свое дело. Сила и здоровье быстро возвращались к Джери. Тело вновь налилось и окрепло, псовина приобрела, как прежде, серебристый блеск, движения сделались быстрыми и уверенными.

С утра до вечера носился он вместе со Снукки на свежем воздухе, поражая жителей городка, никогда не видевших дога, своей величиной, редким окрасом шерсти и красотой.

Приближался конец моего отпуска.

Последние дни мы почти совсем не покидали реки. Погода стояла, как по заказу: ясная, теплая. Я старался как можно полней насладиться отдыхом, предоставив собакам полную свободу. Джери много купался, накупавшись, принимался кататься на траве, переворачиваясь с одного бока на другой и взлягивая длинными ногами, как жеребенок. Снукки в это время громко пыхтела где-нибудь в тени ивового куста, спасаясь от полдневного жара.

Обширный заливной луг с высокой сочной травой, где мы обычно проводили время, заканчивался у реки высоким глинистым обрывом. Вниз, к воде, вела узенькая скользкая тропинка; у берега на приколе всегда стояла узкая и верткая долбленая лодка-душегубка. Однажды Джери попробовал сунуться в нее, но вынужден был поспешно выскочить обратно, едва не перевернув утлое суденышко.

Кончался последний день нашего пребывания на Ирени. Солнце медленно клонилось к западу. Я читал книгу, собаки, набегавшись вволю, лежали около меня. На лугу жители заречной слободы косили траву. Двое косили, а третий сгребал кошенину граблями, набивал ею рогожные кули и сносил их к реке, в лодку.

Внезапно я обнаружил, что Джери нет около меня. Он стоял на краю обрыва и с интересом смотрел вниз. Кромка берега медленно обваливалась под тяжестью собаки, сухие комки глины, шурша, скатывались по откосу, а пес, видя, как оседает земля, перебирал лапами, чуть отступал назад, но не уходил, продолжая с любопытством следить то за падением комьев, то за человеком, возившимся у лодки.

Я окликнул его:

– Джери!

Пес помахал хвостом в знак того, что слышит меня, но остался на прежнем месте.

Тем временем человек нагрузил свое утлое суденышко, примостился сам на корме и осторожно оттолкнулся веслом, направляясь к противоположному берегу. Перегруженная лодка шла тяжело, медленно, быстрое течение тащило ее за собой. Один куль свесился за борт и кренил лодку.

Гребец, балансируя, привстал, чтобы поправить мешок. Верткая душегубка качнулась, человек не сумел сохранить равновесия, взмахнул руками и, вскрикнув, опрокинулся в реку.

На секунду он погрузился с головой, потом всплыл. Беспомощно ворочаясь на одном месте и словно подскакивая, он выбрасывал над собой то одну, то другую руку и истошно, срывающимся от ужаса голосом, кричал:

– Тону-у... Спаси-и-те...

Вода захлестнула широко раскрытый рот. Пустив несколько крупных пузырей, человек пошел ко дну.

Оставив книгу лежать на траве, я опрометью бросился вниз по откосу. Косари, побросав работу, тоже бежали к берегу.

С реки снова донеслось:

– Спаси-и-те...

Голова утопающего вновь появилась на поверхности реки в нескольких метрах от прежнего места. Человек все еще боролся. Опрокинутая вверх дном лодка быстро уплывала по течению. Мешки с травой, постепенно напитываясь водой, медленно погружались.

Я был на половине склона, когда, зацепившись носком ботинка за корень, споткнулся и, не удержавшись на ногах, покатился вниз. Мне удалось сдержать падение, лишь ухватившись за ивовый куст. Немного оглушенный, я поднялся почти у самой воды, плохо соображая, зачем я тут оказался.

В этот миг длинное, растянутое в прыжке, серое тело пронеслось мимо меня по воздуху. Это прыгнул Джери. Он опередил и меня, и косарей. Мелькнул длинный хвост, с шумным всплеском дог обрушился в реку, вода сомкнулась над его головой. На мгновение я забыл о своем падении, во время которого сильно расцарапал лицо и руки, о том, что вообще происходит тут; я впился глазами в то место, где на воде расходились широкие круги.

Но нет, вот Джери вынырнул и, прижав уши и оскалив пасть, загребая лапами, как лопатой, быстро поплыл к утопающему.

Я облегченно вздохнул. Косари, сбежав по откосу, замерли у воды. Только сейчас я заметил у своих ног Снукки. Она тихонько повизгивала от волнения, бестолково суетилась и, не отрываясь, следила за Джери.

Доплыв до утопающего, Джери закружился около него. Тот продолжал судорожно биться на одном месте, то погружаясь, то вновь выскакивая на поверхность, видимо, уже ничего не соображая.

Близость собаки вернула ему проблеск сознания. Схватив толстый, плавающий на воде хвост дога, он повис на нем всей своей тяжестью. Этот груз с силой потянул собаку на дно, заставив и ее хлебнуть несколько глотков воды.

Дог торопливо оглянулся на человека, словно хотел ему что-то сказать, но тут же повернулся в сторону берега и принялся изо всех сил работать лапами.

Как ни быстро все это произошло, но за это время течение успело дотащить собаку и человека до обрыва, с которого еще так недавно Джери сталкивал комья земли. Под обрывом в излучине реки темнел омут. Река здесь притихала, приостанавливала свой веселый, говорливый бег и, как бы насторожившись, тихо входила в коварную тишину омута. Ход воды менялся, и она начинала плавно огибать омут по какой-то невидимой кривой, сначала медленно, потом быстрей и быстрей, пока не достигала середины его, где крутила маленькая, точно выточенная из базальта, воронка, и здесь, бурля, сразу проваливалась куда-то вниз.

Ирень всегда славилась коварством дна. Я помню, как мы, мальчишки, смертельно боялись ее омутов и подводных быстрых течений. Ни один из нас не отваживался купаться вблизи этого места. Стоило только отплыть подальше от берега, как сильная струя подхватывала, увлекала за собой и втягивала в водоворот. Вырваться из него без посторонней помощи было почти немыслимым делом. Щепка, брошенная с обрыва в воду, мгновенно скрывалась в глубине, втянутая почти по вертикальной прямой. Потом она выныривала метрах в десяти ниже по течению, вся облепленная пеной и жирным донным илом.

Человека втянуло в водоворот первым. Руки его внезапно разжались и оказались выброшенными над головой, в то время как головы уже не было видно. Растопыренные пальцы судорожно шевельнулись и скрылись.

В этот момент вблизи от меня послышался новый громкий всплеск. Это Снукки, не выдержав, спешила на помощь своему другу. Выставив кверху черный кончик носа, она плыла, быстро перебирая лапами.

Джери рванулся, до половины туловища выскочив из реки, погрузился (страшная подводная сила тянула его), вынырнул еще раз, опять погрузился с головой, вновь выбросился на поверхность, сделал отчаянное усилие и... вырвался из водоворота.

Несколько ударов лапами, и Джери был уже у берега. Снукки тоже повернула назад. Но коснувшись лапами дна, Джери неожиданно обернулся и, стоя по грудь в воде, стал что-то высматривать в густой тени омута. Он шумно дышал, бока его учащенно вздымались, – борьба с водянок стихией была не легка. Один из косарей, скинув сапоги, тоже всматривался в глубину, приготовившись нырнуть.

Под водой мелькнуло человеческое тело. И снова дог опередил нас. Стремительно вбежав в реку, он всплыл, ткнулся мордой в воду, схватил утопленника за одежду и повлек за собой. Мы помогли собаке вытащить его на берег.

Пострадавший был еще жив, но так нахлебался воды, что потерял сознание. Несколько минут мы откачивали его; наконец, грудь его поднялась, изо рта хлынул поток воды, он открыл глаза и пришел в себя.

Только тогда мы хватились спасителя. Он сидел на берегу, на самом высоком месте откоса, свесив концы лап над обрывом. Он уже успел отряхнуться, и влажная чистая шерсть светилась на солнце; с высунутого языка стекала жидкая слюна. Наклонив голову набок, пес внимательно следил за нами. Рядом стояла Снукки. Суетливая и беспокойная, учащенно дыша, она порывалась лизнуть друга прямо в раскрытую пасть.