Текст книги "Твои верные друзья"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

ВЫСТАВКА В ТБИЛИСИ

Пришла очередная областная выставка служебных собак. Опять, конечно, не обошлось без приключений.

Выставка проходила на новом месте, в саду, на берегу реки. Собаки были привязаны вдоль высокого деревянного забора, Джери и Снукки – вместе. Я бродил на ринге, наблюдая за судейством. Наступила очередь моих собак. Я пошел за ними и остолбенел. Джери с умильным видом, повиливая хвостом, сидел у забора, Снукки же... исчезла.

Я испугался. Неужели она сорвалась с привязи и сбежала? Или кто-нибудь увел ее! Но тут же я заметил, что передние лапы дога выпачканы в грязи, – он что-то рыл. Я позвал его; он встал, сделал движение, желая отряхнуться, и я сразу увидел большую яму, вырытую под забором, которую Джери закрывал собой. В отверстии виднелась цепочка; потянув ее, я вытащил Снукки, – но в каком виде!!!

Мокрая, жалкая, с головы до нот перемазанная в грязи. Рыжая борода почернела и слиплась. За забором стояла лужа грязи, и моя «красотка» вся перемазалась в ней. Только неунывающие карие глазки блестели обычным задорным простодушием, смешанным с характерным для Снукки лукавством.

Двум друзьям, видите ли, надоело сидеть привязанными на цепи и ждать своей очереди, когда их выведут на ринг, и вот они решили, не дожидаясь меня, освободиться сами. И, наверное, Снукки была зачинщицей, а Джери любезно помог вырыть подкоп. В итоге, он-то не успел воспользоваться результатами своих трудов, а хитрая Снукки нырнула в лазейку первой...

Но что я с ней буду делать? И в таком виде мне выводить ее на ринг?! Подумав об этом, я ужаснулся. Вспомнилось, как вот так же два года назад Джери разуважил меня в подмосковном питомнике, а потом провалился на ринге... Воспоминание было не из приятных, и я не на шутку рассердился на Снукки.

Кое-как протер я ее газеткой, расчесал бороду. Пришлось все начистоту рассказать судье. Он посмеялся от души. Потом спросил:

– От Риппера и Даунтлесс? Интересно.

Он осматривал ее с видимым интересом. Записал что-то в блокнотик и, наконец, с нескрываемым удовольствием сказал:

– Ну, что ж – хороша! Можно поздравить вас. Сразу видна порода. Хоть мазитка, а ничего не попишешь, придется дать «отлично». И, если не считать грязи, в полном выставочном порядке: выщипана хорошо, правильно, – настоящий эрдельтерьер!

У меня отлегло от сердца. Это была похвала не только собаке, но и хозяину. Не пропали, значит, мои труды и заботы!

Не только Снукки, но и Джери также завоевал на выставке первое место. Он бесспорно выглядел красавцем.

Радостно закончилась для меня эта выставка: оба моих четвероногих заслужили на ней призы.

А вскоре из клуба мне сообщили, что надо готовиться к поездке на Всесоюзную выставку в Тбилиси.

Представляете: с Урала – в Тбилиси! Из всех моих путешествий с собаками эта поездка была самая продолжительная и дальняя. В оба конца она составила без малого десять тысяч километров.

Во мне еще свежи были воспоминания о Всесоюзном юбилейном смотре. Сколько волнений было тогда! Сколько хлопот! А теперь – разве будет меньше?

Мне припоминается, как мы разъезжались после выставки в Москве. Надо было добираться до вокзала. Другого транспорта не оказалось – решили ехать с собаками в такси. И вот в такси грузятся орава людей и животных: два человека и три злющих овчарки – сзади; я приказываю Джери сесть на переднее сиденье рядом с шофером и сам втискиваюсь туда же. Шофер, конечно, в ужасе. Он готов сбежать от своей машины. Но я говорю: «Спокойно, не волнуйтесь, ничего не будет», Сергей Александрович сулит повышенную оплату за проезд, и мы трогаемся. Вообразите картину: четыре человека и четыре громадных собачищи в одной небольшой легковой автомашине. Овчарки, правда, при быстром движении по городу перестали рычать друг на друга, но вид Джери, восседающего на переднем сиденье, достаточно внушителен... Голова шофера, кажется, вошла в плечи; морда собаки почти лежала на его затылке; и тем не менее, доехали мы без всяких происшествий расстались с водителем друзьями, а уж рассказывать об этой поездке, надо думать, ему потом хватило надолго.

На этот раз предстояло ехать Снукки. Кроме нее, честь Урала должны были защищать наши известные призеры – лайки Грозный и Тайга.[29]29
  Впоследствии, обе собаки – чемпионы СССР.


[Закрыть]

Я не случайно останавливаюсь столько на выставках: выставки занимают в жизни породистой собаки и ее владельца весьма значительное место. А выставка в Тбилиси к тому же была особенной. Она должна была показать силу и красоту важной отечественной породы – кавказской овчарки. Конечно, на выставке, как всегда, были представлены все породы, но кавказской овчарке отводилась главная роль.

Я не буду описывать путь до Тбилиси, продолжавшийся более пяти суток. Родная страна раскрывалась за окном во всем ее чарующем многообразии. Пересадка в Москве, Курске, Харькове, Махачкала, Баку и, наконец, – Тбилиси. Грузия, страна древней культуры, родина великого Сталина. Красивый город на горах, утопающий в садах, смуглые, с жгучими черными глазами люди, – горячие и приветливые, готовые отдать все ради старинного обычая гостеприимства. Незнакомый любитель-грузин, член Тбилисского клуба служебного собаководства, в первую же минуту разговора предложил мне комнату в своей квартире и вручил немедленно ключ от двери. Я, совершенно растерявшийся от такого радушия, еще продолжал отказываться, когда кто-то вдруг крепко обнял меня сзади.

Кто? Может быть, еще кто-нибудь из местных собаководов, от души радующихся каждому новому гостю? Я обернулся – меня обнимал мой дорогой Алексей Викторович, все такой же полный, все такой же улыбающийся.

– Где Снукки? Снукки привезли? – были первые его слова.

– Привез... – ответствовал я.

– Где она? Покажите мне ее!..

Я вывел Снукки. Он осматривал ее долго, придирчиво, как не осматривал ни один судья на ринге. Затем крепко пожал мне руку.

– Молодец! Спасибо! Хороша! Ля белла, как говорят итальянцы. Красавица! «Отлично» обеспечено. Впрочем, молчу, молчу, все выяснится на ринге... Но я доволен. Не обманули моего ожидания, спасибо еще раз...

– А как щипка? – спросил я.

– Все превосходно. Лучше и я не выщипал бы. Вижу, что все сделали так, как я говорил.

Я промолчал, не сказал ему, что кое-что я делал и не так, как Алексей Викторович советовал мне. Вместо этого я спросил его, вымыть или нет собаку перед рингом.

– Мой совет – не надо, – сказал он. – Шерсть потеряет жесткость. А впрочем, хозяину лучше знать. Он лучше знает свою собаку...

Я все-таки вымыл. А то после длительного путешествия в вагоне псовина Снукки сделалась тусклой и приобрела оттенок пыли.

– Видели город? – спросил меня Алексей Викторович. – А люди-то, люди-то какие! А с делегациями познакомились? Выставка обещает быть очень интересной.

К назначенному дню в Тбилиси начали стекаться чабаны с гор. Они двигались по улицам целым табором, с огромными сворами собак, с ишаками, навьюченными бурдюками вина, корзинами с запасами продовольствия и фуража, грубыми прочными мешками, из которых выглядывали головы привязанных толстых мордастых щенков. Старые седоусые чабаны в черных косматых бурках, в высоких бараньих шапках, с посохами в руках, важно шагали впереди, не глядя по сторонам.

Шли аджарцы в узких шальварах и кожаных туфлях с загнутыми кверху носками, в тюрбанообразно повязанных башлыках на голове, в развевающихся, как диковинные крылья, черных бурках; шли армяне, шли абхазцы и дагестанцы, шли кубанские казаки, и каждый вел своего мохнатого четвероногого помощника и друга. Никогда еще грузинская столица не видела на своих улицах столько собак, предводительствуемых людьми. Казалось, все четвероногие сторожа спустились с высокогорных пастбищ, чтобы принять участие в празднике собаководства.

Но самое запоминающееся зрелище ожидало нас в парке имени Руставели, отведенном для выставки. Около пятисот собак с их провожатыми и всем необходимым снаряжением укрыли тенистые уголки парка. Там и сям слышалась речь пастухов, в огромных котлах варилась пища животным, за веревочными ограждениями играли крепкие и упитанные щенки. Хрипло брехали на приколах заросшие буйной псовиной овчарки. Их мощь и размеры поражали даже знатоков. Страх пробирал при одном виде, а каково вступить с ними в борьбу?

Мелькали зеленые фуражки пограничников. Они тоже привели сюда своих четвероногих товарищей и помощников. Но главное слово принадлежало пастушьему собаководству.

Наши лаечки и моя Снукки совсем затерялись в этом скопище.

Из уст в уста передавалась совсем недавняя история, происшедшая на одном из отдаленных пастбищ. Самолет, прилетевший из-за рубежа, сбросил в пустынном месте в горах парашютиста-диверсанта. Враги рассчитывали, что никто не увидит их тут, до ближайшего населенного пункта далеко, но не учли одного. Неподалеку от места приземления парашютиста паслась отара овец. Собаки учуяли чужого и немедленно атаковали диверсанта. Он отбивался с помощью пистолета. Расстреляв все патроны, он вынужден был сам просить чабанов спасти его от разъяренных овчарок.

Страшные для других, собаки были послушным орудием в руках пастухов. «Цх!» – скажет загорелый неразговорчивый проводник, когда ему надоест слушать собачий брех, и пес немедленно умолкает, потопчется-потопчется на месте и, словно перестав замечать все окружающее, ляжет, с полным пренебрежением повернувшись к вам спиной.

Около одного серого, с более темной спиной пса постоянно толпился народ. Этот пес выглядел великаном даже здесь, где был собран цвет породы. Мы подошли и спросили, как кличка собаки.

– Это Топуш, – сказал седой чабан.

Топуш – победитель волков! Так вот он какой! Мы долго разглядывали великолепное животное, испытывая нечто вроде священного трепета при мысли, что эта собака управилась одна с двадцатью волками.

– Вай-вай! – сказал чабан, услышав наш разговор. – Двадцать когда было! Тю! Топуш был тогда ребенок. Теперь больше – сто!

– Сто волков?! – Мы отказывались верить. Да и трудно было поверить.

– Даже сто с лишним, – подтвердил нам инструктор Тбилисского клуба. – Кажется, сто три. Собака заработала массу премий.

– А это дети Топуша, – показали нам на большую группу овчарок однообразного серого цвета с темным ремнем по спине. Дети очень походили на Топуша. Тут были представители нескольких поколений, от взрослых собак до двухмесячных щенков.

– Мы надеемся, что в будущем у нас будет много таких Топушей! – с гордостью заявил инструктор.

Трудно передать впечатление, когда все эти великолепные и отважные звери вышли на ринг. На время я даже забыл нетерпеливое ожидание ринга эрделей, на котором будет произнесен приговор над Снукки. А исход выставки для Снукки очень беспокоил меня.

Слова Алексея Викторовича, мнение которого я очень ценил, обрадовали, но, однако, не могли успокоить меня. Теперь я был уже не начинающий любитель и знал, что очень часто частное мнение, высказанное даже самым компетентным товарищем, оказывается на поверку весьма далеким от официального определения. На частной оценке неизбежно сказывается и личный вкус, и личное расположение, а каждый видит прежде всего то, что ему хочется видеть, и нередко проходит мимо недостатков. Кроме того, чрезвычайно большое значение имеет ринг, то-есть когда видишь сразу всех экспонируемых животных, а не одно, можешь сравнить их; путем этого сравнения всегда и выявляются самые лучшие.

Снукки несла в себе концентрированные признаки своей породы. Тем не менее, накануне ринга всегда начинаешь выискивать у собаки недостатки, и всегда кажется, что ты во-время не обратил на них внимания, не принял необходимых мер, чтобы устранить их...

Ведь работа собаковода каждодневна, непрерывна. Живой организм не является чем-то раз и навсегда установившимся; он способен меняться, как изменяется все на свете, и человек в силах управлять этим изменением, – на то мы и советские собаководы!

Племенные достоинства Снукки не вызывали у меня никаких сомнений. Но удалось ли мне развить в ней те признаки, которые усиливали породу? – Вот вопрос, который я задавал себе и на который не мог ответить сам. Не случится ли повторения московской выставки? Ведь тогда, до ринга, тоже все шло хорошо...

Все произошло гораздо быстрее, чем я ждал, и не так, как рисовалось в воображении. Нас вызвали на ринг. Кроме Снукки, там была еще одна сука. Опять, как в Москве, экспертиза продолжалась на редкость недолго. Можно было подумать, что судьи знали, с кем имеют дело, и уже заранее все решили. Нас заставили провести собак вперед-назад, повернуть боком, показать зубы и – все. Сначала увели ту, другую, потом, через минуту, предложили удалиться и мне. Оценок не объявили, таблички нето забыли дать, нето не дали умышленно, и я так и не понял, кто же первая, а кто – вторая? Такое неопределенное положение длилось довольно долго; уже давно у наших лаек над приколами висели ярлычки с заветным словом «отлично», и только моя Снукки не имела никакой оценки, словно все еще не удостоилась чести побывать на ринге.

Между тем выставка шла своим чередом, и приближался самый торжественный день – день раздачи призов и закрытия смотра. Попрежнему на главном ринге с утра до вечера медленно кружились нескончаемые вереницы кавказских овчарок с их молчаливыми, суровыми провожатыми, и выходили оттуда чуть ли не все поголовно с оценкой «отлично». Это было наглядное подтверждение высокой жизнеспособной силы и редких племенных качеств прекрасной породы. Семьдесят пять процентов с высшей оценкой «отлично» – таков был необычайный триумф кавказской овчарки!

И право же, она заслужила такой успех. Кавказская овчарка – одна из древнейших пастушьих собак на земле. Природная злобность, смелость, сила и недоверчивость издавна привлекли к ней внимание человека. Кавказские овчарки были в войсках армянского царя Тиграна, успешно воевавшего за свободу родины с древним Римом. В прошлом веке специальным приказом русского командования кавказские овчарки были введены для караульной службы во всех крепостях Кавказского театра военных действий.

Мингрелия, Карталиния, страна колхов – сказочная Колхида, укрытая за десятками заоблачных вершин Сванетия, – все они с давних времен используют это славное животное. Но прежде ее сила и выносливость приносили пользу главным образом лишь богатым феодалам-помещикам и князьям; теперь кавказская овчарка верой и правдой несет героическую службу в животноводческих совхозах и колхозах Советской страны. Вместе с нашими доблестными пограничниками она охраняет среднеазиатские и восточные границы СССР; она распространилась и далеко к северу, и ее уже не редкость встретить в хозяйствах Подмосковья, на границе с Финляндией, у Полярного круга. И всюду она проявляет свои отличные рабочие качества.

Мне было интересно узнать, что кавказская овчарка в известной мере сродни моему Джери, ибо относится к тому же типу крупных догообразных собак. И в самом деле, если отбросить разницу в окрасе и длине шерсти, то в формах тела можно заметить много общего.

И когда настал день раздачи призов, львиная доля наград досталась именно им, «хозяевам» выставки – этим грозным неподкупным псам. С гордостью принимая призы, чабаны торжественно обещали беречь и размножать эту изумительную породу. И во-время! Давно пора уже было взяться за это. Дедовский обычай уничтожать при рождении сук-щенят привел к такому положению, что на выставке, на несколько сотен кавказских овчарок, едва можно было насчитать десяток самок. Дальше не могло так продолжаться. Таким образом, патефоны и охотничьи ружья, которые получали чабаны за своих мохнатых сторожей отар, способствовали делу служебного собаководства, помогая пастухам-горцам проникнуться уважением к своим питомцам, понять всю ценность породы и энергично взяться за ее воспроизводство.

Именно эту цель и преследовали устроители выставки – Центральный совет Осоавиахима и заинтересованные ведомства, когда они намечали провести ее в Тбилиси. Поговаривали, что следующая Всесоюзная выставка будет проведена на Урале, в Свердловске, с тем, чтобы собрать на нее побольше лаек и таким путем привлечь внимание советской собаководческой общественности к другой важной отечественной породе – к нашей северной остроухой собаке-лайке[30]30
  Этот замысел помешала осуществить Великая Отечественная война.


[Закрыть].

А я? Глядя на эту торжественную церемонию, я то радовался, то впадал в уныние. Что получит моя Снукки? Я все еще находился в неведении относительно ее выставочного места.

Оказалось, не я один переживал за Снукки. Внезапно я услышал знакомый голос, ко мне спешил Алексей Викторович. Отирая лоб, по которому катились крупные капли пота, он еще издали кричал мне, возбужденно взмахивая рукой, в которой был зажат платок:

– Первая! Первая! Я узнал! Первое «отлично!» – Он тряс мою руку, успевая одновременно трепать Снукки, и повторял: – Ваша Снукки превзошла все мои ожидания. Она – достойная преемница Даунтлесс. Постарайтесь, чтобы и щенков от нее было получено не меньше, чем от Даунтлесс!

Тут я услышал, как назвали мою фамилию и кличку моей собаки, и я вступил в центр ярко освещенного круга (выставка затянулась, и раздача призов происходила уже в густых кавказских сумерках).

Вокруг меня бряцали цепями и сипло брехали овчарки, потом, как морской прибой, взлетел шум аплодисментов. Но я ничего этого не слышал. Мне вручили... велосипед. Это был приз Снукки. И этим призом открылась для нее длинная цепь побед на выставочной арене. Восемь раз она участвовала в выставках, и восемь первых мест с высшей оценкой «отлично» – таков был итог ее жизни. Чайники, электрические утюги, палехские чайницы и шкатулки, каслинское чугунное художественное литье – чего только не получил я за нее!

С нее началось племя «уральских» эрделей. Спустя несколько лет после поездки на Кавказ я получил приглашение экспонировать Снукки на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Она вошла в родословную книгу лучших собак СССР. И все это открылось выставкой в Тбилиси.

Выставка закончилась традиционным парадом всех ее участников – животных и людей. А через день поручив Снукки попечению товарища, отъезжавшего с собаками на Урал, я уехал отдыхать от всех треволнений и забот – в Крым.

НОВЫЕ ЗАБОТЫ

Я отсутствовал больше месяца. Все это время Снукки и Джери сидели дома, скучали, на прогулку их выпускали только во двор.

Надо ли говорить, сколько было радости, когда хозяин возвратился домой. Собаки прыгали, визжали, отталкивали друг друга, лезли ко мне в лицо. Долгое время ходили за мной по пятам, словно боясь упустить меня из виду хотя бы на минуту.

Когда же улеглась первая радость встречи, я заметил одно весьма неприятное обстоятельство: собаки отчаянно чесались. Впрочем, определить причину не составило особого труда и ничего страшного она не представляла: черные глянцевитые блохи бойко шныряли в густой собачьей шерсти. Видимо, приятели подцепили их от дворняжки, жившей во дворе.

В ближайший свободный вечер я устроил своим питомцам баню и тщательно промыл их с лизолом – особым аптекарским составом, уничтожающим накожных паразитов. Два дня собаки вели себя спокойно, но на третий началась прежняя история. Слышалось непрерывное лязганье зубов, с хрустом выкусывающих зловредных насекомых.

Выждав пятидневку, я вторично вымыл собак с еще более сильным дезинфекционным составом – креолином.[31]31
  Хорошим средством против блох является также дуст – порошок от клопов и тараканов. Им нужно посыпать собаку, под шерсть, а потом, через несколько часов, вымыть.


[Закрыть] Неделю вся квартира была наполнена удушливым запахом этого сильного снадобья. Пахли собаки, пахло мое платье. Особенно сильно воняло на кухне, где я обычно мыл своих питомцев.

А собаки... все чесались!

Я был поражен и недоумевал. Что делать? Позвонил по телефону знакомому ветеринарному врачу.

– Натрите нафталином, – посоветовал он мне.

Купив в аптеке пакетик нафталина, я натер им собак.

Действительно, от одуряющего запаха последние блохи повыскакивали из шерсти. Но... собаки продолжали остервенело чесаться. Особенно Снукки. Она буквально драла на себе кожу когтями, терла, грызла до крови зубами, ерзала, раздирала себя с утра до ночи и даже будила меня своей возней по ночам. Во многих местах на теле у нее появились плешинки, а вскоре стали образовываться болячки и коросты.

Оставалось только одно – обратиться в ветеринарную лечебницу. Так мне предстояло познакомиться с еще одной стороной жизни домашних животных – их болезнями и лечением.

_____

В светлой, просторной приемной у врача-хирурга было прохладно и тихо. Посетители переговаривались негромко, больные молчали. Слышен был только голос врача, расспрашивающего о болезни очередного пациента. Прием протекал спокойно, деловито. В воздухе пахло аптекой.

Молодой худощавый врач в белом халате и белой шапочке писал за столом. В углу стояла привязанная лошадь, понуро опустив голову; поодаль на скамье сидели две женщины: одна держала на руках курицу, другая – белого пушистого шпица. Увидев мою псарню, обе всполошились и поспешно подняли своих больных вверх, чтобы мои собаки не смогли дотянуться до них. Курица тревожно кудахтнула, а шпиц попытался вырваться из рук хозяйки.

– Получите рецепт, – сказал врач, протягивая женщине со шпицем узенькую полоску бумаги, густо исписанную по-латыни. – Будете втирать мазь два раза в день. А у вас что? – обратился он ко второй женщине.

– Яйцо не может снести, – ответила та, показывая на курицу.

– Молодка?

– Молодка. Третье яйцо это у нее.

– Давайте на стол, – приказал врач.

У стены стоял белый квадратный стол. Курицу положили боком на него; женщина придерживала птицу за шею и крылья, а врач, обмыв пальцы каким-то раствором, принялся доставать яйцо.

Вскоре оно вышло наружу, но было обтянуто кроваво-красной полупрозрачной оболочкой.

– Смотрите-ка! – удивился хирург. – В три раза завернулось. Что, у них насесты очень высоко?

– Наоборот, они у меня на полу сидят, – ответила женщина.

– А-а, понятно. Оттого и получилось, нет нормальных движений. Дайте скальпель.

Помощник подал врачу маленький никелированный ножичек с плоской металлической ручкой. Я уже решил, что хирург сейчас будет оперировать курицу; оказалось, что он совсем не намеревался этого делать. Ручкой скальпеля он начал осторожно расширять отверстие в пленке. Стала видна белая скорлупа. Курица не издавала ни звука и не шевелилась, только чуть недоуменно моргала круглыми, как бусинки, глазами, потом совсем закрыла их.

– Не померла ли? – забеспокоилась хозяйка.

– Нет. – успокоил ее врач. – Ничего не сделается.

Очень медленно и осторожно он освобождал яйцо из плена. Курица забеспокоилась, издала болезненный звук, и в ту же секунду яйцо выскочило в руку хирурга.

– Ну, вот и все. – Он сделал на скорлупе пометку карандашом. – Яйцо у нас останется. Если еще что случится, несите снова.

Пока все это происходило, я размышлял о том, насколько необходимы нормальные движения всякому живому существу; если их недостает, не только собаки – даже курица страдает от этого.

– Что же нам с конем делать? – как бы советуясь, негромко сказал врач, когда женщина с курицей, поблагодарив, ушла.

Лицо его приняло озабоченное выражение. Только тут я увидел, что лошадь, стоявшая в углу, была тяжело ранена. На левой щеке у нее кровоточила широкая рана, в глубине которой виднелась челюсть и язык. По морде медленно стекала кровь. Хлопья розовой пузырчатой пены падали на цементный пол. Лошадь стояла тихо, не шевелись, всем своим видом выражала тяжелое страдание. Около нее с удрученным лицом ходил невысокий мужчина в ушастой шапке и валенках, повидимому, владелец ее или конюх.

– Кокаин не годится, усыплять нельзя, – рассуждал врач. – Хлорал, пожалуй, придется дать. Ведите в операционную, готовьте к операции, – приказал он служителям. Затем обратился к хозяину лошади:

– Придется у нас на недельку оставить на стационарное лечение. Завтра привезите фуража – овса и сена. А через неделю посмотрим, как дело пойдет. Да!.. – что-то вспомнив, обернулся он к помощнику: – Позвони по телефону. Что за котом-то долго не идут?

При поликлинике имелась и больница, в которой оставались на излечение тяжело заболевшие животные. Она-то и называлась стационаром. Здесь лечили любое домашнее животное (а впоследствии я убедился, что и не только домашнее) от любой болезни, могли произвести необходимое исследование и самую сложную операцию.

Лошадь увели.

Дошла очередь до моих собак. Все это время они сидели рядком, озираясь по сторонам, но не выказывая особых признаков беспокойства.

Врач поочередно осмотрел обоих. Покопался в псовине, сковырнул ногтем несколько коросток на снуккиной спине.

– Ага. Понятно. Видишь? – подозвал он помощника и, раздвинув шерсть, показал одну из болячек. – Типичный случай (он назвал по латыни мудреное название болезни). Это не блохи, а неправильный обмен веществ.

– Я их хорошо кормлю, – обиженно возразил я.

– Это ничего не значит, – улыбнулся врач. – Природа заболеваний на почве неправильного обмена веществ в достаточной мере еще не изучена, но лечить мы их умеем. Давайте своим собакам ежедневно по стакану пива или по три таблетки пивных дрожжей.

Забавный способ лечения! Я пожал от удивления плечами и, поблагодарив врача, повел своих пациентов домой. Зато собакам лечение пришлось по вкусу. Они с удовольствием глотали круглые дрожжевые таблетки, лакали по утрам пиво и... чесались!

Правда, у Джери зуд, как будто, постепенно начал уменьшаться, но через неделю нагрянула новая беда.

Я вернулся домой со службы, когда мать сообщила мне тревожное известие:

– Сегодня Джерку весь день рвет. Всю пищу вытошнило.

Притихший Джери лежал на своем месте, сжавшись в комок, и даже не поднялся встретить меня, а только виновато постучал о пол толстым хвостом.

От вечерней пищи отказался. Наутро съел неполную чашку, но через полчаса все целиком изрыгнул на пол.

Я решил выждать еще один день. Раньше иногда бывало, что собак выташнивало, однако случалось это очень редко, и обычно или летом в сильную жару, или когда они проглатывали что-нибудь неудобоваримое.

У собак бывает рвота, когда они переедят костей; рвота также может быть симптомом зараженности глистами, но я и в этом отношении всегда тщательно следил за своими животными и периодически – примерно в полгода раз – давал им глистогонные порошки, которые получал в той же ветеринарной поликлинике, где мы были недавно на приеме у врача-хирурга.

На следующий день Джери отказался даже от легкой белой булки с молоком. За эти дни он сразу необычайно похудел. Бока ввалились, кожа обтянула ребра, хребет стал похож на пилу. Дог все время лежал и, выходя во двор, не играл со Снукки, а сейчас же торопился обратно.

Опять втроем мы отправились в поликлинику.

Врач снова осмотрел собак, внимательно выслушал мой рассказ о болезни Джери и затем сказал:

– Болезнь обмена веществ у него проходит. У эрдель-терьера стало хуже, придется ввести уколы. А дога мы исследуем на рентгене.

Он набрал в маленький стеклянный шприц кубический сантиметр желтой жидкости. Выгнутыми ножничками выстриг на холке Снукки шерсть, смазал это место иодом и, строго сказав мне: «Держите собаку!», вонзил острие шприца, впрыснув жидкость под кожу собаки.

Снукки вздрогнула, потянулась было мордой назад, но я отвел ее голову. Врач быстро протер место укола ваткой, смоченной в спирте, и дружески похлопал эрдель-терьера по спине. Все было-готово в несколько секунд.

Снукки сунула нос к месту укола и внезапно громко чихнула. Видимо, запах спирта защекотал ей ноздри. Джери тоже понюхал круглое пятнышко на ее шкуре и неодобрительно покрутил головой.

– А теперь пойдемте с догом, – сказал врач.

В рентгеновском кабинете, без окон, завешанном черными шторами, было тесно, тихо. Помощник щелкнул выключателем; на потолке зажглись две слабенькие лампочки – одна обычная, другая голубая.

Полкомнаты занимали металлические стойки с большими фарфоровыми изоляторами и натянутыми между ними проводами. В центре перед узким столом находился аппарат для просвечивания с блестящей головкой в виде конуса, в углу – щит с электроизмерительными приборами.

– Давайте дога на стол, – распорядился врач.

Я скомандовал Джери:

– Барьер!

Джери тяжело вспрыгнул на стол, скрипнувший под его тяжестью. Аппарат для просвечивания пришелся как раз против бока собаки. Столешница была коротка, лапы дога оказались на самом краю. Джери чувствовал себя неловко и беспомощно топтался, просительно глядя на меня. Я ласково успокаивал его. Снукки, которую я оставил в углу у дверей, тоже заволновалась и даже робко подала голос.

Врач повернул аппарат и сказал:

– Надо подвинуть собаку, – но, увидев, что длина дога равна длине стола, улыбнулся и навел аппарат на середину корпуса Джери.

Помощник встал за щит. Доктор взял в руки прямоугольную дощечку с двумя ручками по бокам и выключил белый свет. Комната погрузилась в мягкий голубоватый полумрак.

– Держите собаку, – приказал он мне, встав к столу. Затем приложил дощечку к боку Джери и скомандовал:

– Накал!

Помощник включил на щите рубильник. Что-то щелкнуло и зашипело с негромким потрескиванием. Джери тревожно косился то в сторону шипения, то на врача. Я придерживал его за голову.

– Свет!

Голубая лампочка потухла. Стало так темно, что в глазах появилось ощущение какой-то неловкости.

– Ток!

Потрескивание прекратилось. На доске, которую доктор прижимал к боку Джери, появилось зеленоватое светящееся пятно.

– Дайте жесткость!

Пятно быстро разгоралось. На светлозеленом фоне возникли расплывчатые продолговатые темные пятна. Они приняли очертания ребер. Слабый зеленоватый свет проникал через джеркино туловище, как через прозрачное стекло, и только кости слегка задерживали его. Это и были удивительные икс-лучи, названные по имени открывшего ученого – рентгеновскими, столь необходимые ныне в медицине, с помощью которых распознаются многие болезни.

Врач слегка передвигал дощечку. Ом просматривал желудок собаки. Попросив меня подержать за одну ручку, он свободной рукой помял джеркин живот. Кончив исследование, скомандовал:

– Дуас!

Щелкнуло. Зеленое световое пятно исчезло, комната осветилась. Джери спрыгнул со стола. Доктор сказал:

– В желудке инородных тел нет. Нужно показаться терапевту.

Он провел нас по коридору в приемную врача по внутренним болезням.

Беленькая козочка (еще один пациент!), стоявшая близ дверей со своей хозяйкой – молоденькой девушкой, увидев собак, испуганно прижалась к стене. К длинной шелковистой шерсти ее был прикреплен шнурок от термометра: козе измеряли температуру.

Старенький доктор, сдвинув на лоб очки, опасливо спросил:

– Не укусят? – и, вставив себе в уши черные резиновые трубочки, принялся прослушивать дога, пугливо поглядывая на его серьезную морду. Он не походил на хирурга, который подходил к собакам смело и решительно, как к старым знакомым.