Текст книги "Рассказы о верном друге"

Автор книги: Борис Рябинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Выдать соучастника задержанный отказался.

3

Лукашину вспоминается начало его работы на поприще охраны общественного порядка и сохранения законности.

Вместе с Каро он ехал в поезде, только что получив назначение после окончания школы проводников розыскных собак. В активе – еще ни одного расследованного преступления, бороться с которыми отныне его обязанность и долг. Все – впереди!

На какой-то крупной станции сошел на перрон: захотелось выпить бутылку лимонада. У киоска было много народу. Когда выпил и полез в карман, чтобы расплатиться, оказалось, что у него срезали часы. Расстроенный (часы были дареные: за успешное окончание школы), вернулся в вагон; и тут, при виде Каро, вдруг мелькнула мысль, в первый момент показавшаяся нелепой. В следующий момент он уже приводил ее в исполнение. Торопливо бросив несколько слов соседям по купе, он отвязал собаку и выбежал с нею из вагона. Дав понюхать кармашек и оставшийся кончик ремешка, к которым прикасались чужие пальцы, подвел Каро к киоску с прохладительными напитками и настойчиво приказал: «Нюхай! След!»

Каро нашел след карманника. Он повел хозяина по перрону, завернул к буфетной стойке в здании вокзала, попетлял туда-сюда, снова вышел на перрон и затем направился прямиком куда-то в сторону от железнодорожных путей.

В ложке, метрах в двухстах от станции, сидел под березой молодой парень, по наружности которого никак нельзя было предположить, что он может заниматься воровским промыслом, и любовался на свою добычу – часы, разглядывая красивый вензель и надпись, выгравированные на внутренней стороне крышки.

Он чувствовал себя настолько в безопасности, появление Каро и его проводника было так неожиданно, возмездие за содеянное настигло так быстро, что он не попытался ни убежать, ни оказать сопротивление.

Лукашину запомнилось его лицо: с маленькой родинкой пониже левой щеки, испуганное и нахальное, кривившееся в нервической усмешке, вызывающее и жалкое одновременно: дескать, не боюсь я вас, хотя блеск глаз выдавал обратное. Все они любят бравировать!

Под конвоем добермана Лукашин отвел парня на станцию и сдал дежурному оперуполномоченному. Поезд еще продолжал стоять.

Позднее Лукашину стали известны некоторые подробности из биографии задержанного. Оказался – из хорошей семьи, сын профессора. Вот поди угадай! Любвеобильная маменька немало давала сынку «на карманные расходы». Однако молодому бездельнику показалось и этого мало – решил «подработать». На допросе, на вопрос, для чего украл часы, он ответил с развязной ухмылкой: «Для пробы».

Каро помог разоблачить этого типа. С этого случая Лукашин проникся уважением к своему четвероногому товарищу и гордится им.

Сколько нужно вложить труда в собаку, чтобы получился вот такой Каро! Розыскная служба – самая сложная из всех собачьих профессий и требует большой дрессировки.

Сначала собаку учат находить вещь. Дадут понюхать, скажем, платок, потом спрячут в кучу других предметов и приказывают найти. Станет находить вещь – приучают делать «выборку» человека. Опять дадут понюхать что-нибудь, подведут к группе людей и требуют: укажи человека, которому принадлежит вещь.

Рассказывать – быстро; учить – куда медленнее. Раз за разом, ступенька за ступенькой осваивает сообразительное, послушное животное трудную науку, пока не научится даже по самому слабому запаху безошибочно отыскивать того, кто оставил его.

Восточноевропейская овчарка – тоже хорошая ищейка – ищет обстоятельно, деловито; доберман – нервен, возбудим, реагирует каждой жилкой! Подгонять его не требуется, скорей, наоборот, надо иной раз сдерживать.

А до чего старательный! Помнится, когда в первый раз на дрессировочной площадке влез по лестнице, Лукашин возьми да неосторожно махни рукой. Каро принял это за жест команды и в тот же миг спрыгнул оттуда. Покарябал нос. Хорошо – не покалечился!

Лукашин сам дрессировал Каро, учась в школе. Учился и дрессировал. Но всегда, когда обучаешь собаку сам, немного сомневаешься: а будет ли она работать так, как хотелось бы?

Каро доказал, что все сомнения излишни. И теперь Лукашин считает, что если Каро не найдет – значит, никто не найдет!

Со временем, когда в их послужном списке числилось уже несколько раскрытых дел, Лукашин, раздумывая о труде работников уголовного розыска, понял (об этом говорили и в школе, но тогда это была «теория», «абстрактность»), что главное даже не в том, что они возвращают похищенные вещи их законным владельцам. Неизмеримо важнее, что они борются с большим социальным злом.

4

Шуба с выдрой найдена в соседнем городе, изъята у продававшего ее гражданина и возвращена по принадлежности. Она уже была продана-перепродана неизвестно в которые по счету руки, и задержанный с нею резонно заявил, что не имеет к хищению никакого отношения. За недостатком улик – если не считать за вину, что он приторговывал на рынке, – его пришлось отпустить.

5

Три месяца грабитель не напоминал о себе. Можно было даже предположить, что он уехал куда-нибудь, чтобы замести следы. Хотя, заметим попутно, и в других городах его стали бы искать не менее усердно, чем там, где он совершил кражу.

Но вот – напомнил, как бы давая тем самым знать, что поединок, начавшийся между ним и Лукашиным. продолжается, что он не подавал признаков жизни, просто выдерживая некоторый срок.

По «почерку» – это несомненно он. Опять фигурирует пожарная лестница и, кроме того, еще одна деталь, уже совсем не оставляющая никаких сомнений.

Ночью по пожарной лестнице неизвестный проник в квартиру на третьем этаже. Открыл окно и влез. Опять был расчет на крепкий сон и невнимание к запорам. Но не учел одного – в квартире оказалась собака: сеттер-лаверак. Собака, правда, старая, уже глуховатая и с плохим чутьем. Потому, надо полагать, и услышала вора только тогда, когда он уже заявился в квартиру. Тем не менее, отважно вступила с ним в борьбу. Она напугала его, подняв шум. Отшвырнув ее ударом по голове, он распахнул выходную дверь, стремглав сбежал по лестнице вниз и был таков.

Собаку отходили. Характерные признаки ранения: кровоподтек и ссадины, расположенные по полукружью. Бесспорно то же орудие, которым была убита овчарка, охранявшая магазин.

6

«Специалист по пожарным лестницам», как уже успел мысленно прозвать неизвестного Лукашин, правонарушитель, орудующий в полночный час, подобно душегубу-разбойнику из классического романа прошлого, с кистенем в руке, – кто он?

Ответить на этот вопрос нелегко.

Не забудем, что действие происходит в большом, шумном городе с десятками фабрик и заводов, с населением, количество которого выражается шестизначной цифрой. Посмотрите, какой поток захлестывает его улицы, когда все спешат на работу! И вот где-то среди этой массы людей, один на сто тысяч, бродит человек-хищник, человек – враг человеческого общества.

Кто он?

Живет ли он здесь давно или приехал откуда-нибудь? Молод или стар? Хотя последнее отпадает, если учитывать ловкость, с какой ночной посетитель коммунальных квартир взбирается по любой лестнице, на любой этаж; но, судя по приемам, – «со стажем».

Может быть, он вышел по амнистии из мест заключения, где отбывал наказание за прошлые проступки. Ведь амнистия благодетельна для тех, кто оказался на скользкой дорожке по недомыслию, случайно и хочет исправиться. Для рецидивиста она – только выигрыш в азартной игре, нежданная возможность продолжать темные дела.

Поди поймай его! Трудная задача.

Лукашин часто пытается нарисовать себе его портрет, путем догадок и цепи умозаключений стараясь уяснить некоторые особенности его поведения, по куску материи представить, во что он может быть одет; прикидывает так и сяк, чтобы лучше, вернее суметь отличить того, по чьим следам они гоняются вот уже несколько месяцев.

Теплым весенним вечером, когда улицы и бульвары заполнены нарядно одетыми мужчинами и женщинами, Лукашину нравится пройтись по городу, раствориться в толпе, по привычке, которая стала второй натурой, незаметно приглядываясь к встречным прохожим, изучая их. Ему доставляет наслаждение сознавать, что и от его, Алексея Лукашина, усилий зависит, чтобы людям здесь жилось хорошо, спокойно, счастливо. Многих из них он знает в лицо. Как бы ни был велик город, всегда, когда долго живешь в нем, начинаешь многих узнавать в лицо, не будучи знакомым с ними. Лукашина так и тянет при встрече остановиться и сказать, приложив руку к козырьку фуражки: «Здравствуйте! Вы не знаете меня? А я вас знаю…»

У него вообще очень развита память на лица. Особенность профессии, ничего не поделаешь. Но как распознать среди многих и многих того, кто ничего не создал и не желает создавать, но тоже ходит тут же, сидит в кафе, гуляет?…

Нельзя подозревать каждого. Нет, нет! Так недолго стать мизантропом, человеконенавистником, который сам никого не любит и его никто не любит. А Лукашин любит людей. Именно заботой о них продиктовано существование его специальности.

Иной гражданин, никогда не помышлявший держать собаку для охраны собственной квартиры, даже и не подозревает, что, независимо от его воли и желания, вне поля его зрения, такая собака существует: стоит кому-либо посягнуть на его добро – она тотчас объявится, вместе с проводником устремится по следу похитителя.

Собака-ищейка – грозный противник правонарушителя. И, зная это, опытный жулик идет на тысячи ухищрений, стараясь всячески запутать, сбить ее со следа, использует транспорт: трамвай, троллейбус, автомобиль. Была бы возможность, полетел бы по воздуху; только бы не оставлять на асфальте запах своих подошв!

Так продолжается поединок, начавшийся однажды темной осенней ночью у разбитой магазинной витрины и еще теплого трупа собаки. Кто кого? Кто хитрее, лучше умеет учитывать ситуацию, кто дальновиднее? На одной стороне право и честь; на другой – изворотливость преступника, извращенный ум, порождаемый порочным образом жизни. Эта изворотливость, которую можно сравнить со скользкостью ужа, помогает неизвестному оставаться неуловимым, выходить сухим из самых рискованных положений. Ловок, не сразу упрячешь его за решетку!

…А попался он, как иногда случается, на ерунде.

7

Любитель спорта, Лукашин в свободные часы часто посещал стадион «Динамо». Он сам состоял членом этого спортивного общества и не пропускал ни одного интересного состязания.

Он выходил со стадиона после только что окончившихся легкоатлетических соревнований, когда в толпе, хлынувшей с трибун, заметил высокого молодого мужчину в кепке и открытой рубашке-безрукавке, который шел, поигрывая цепочкой, навернутой на кулак левой руки. Что-то в его облике показалось Лукашину знакомым. Где он уже встречал это самоуверенно-вызывающее выражение на довольно интересном, но потасканном лице с эгоистически поджатым ртом, этот холодный, развязный блеск голубых глаз? Лукашин нарочно ускорил шаги, чтобы забежать вперед и взглянуть на незнакомца еще раз; но поток болельщиков, оживленных, жестикулирующих, еще продолжавших с жаром обсуждать перипетии прошедших соревнований, внезапно прорвавшийся из бокового прохода, оттеснил его.

Возможно, все на том и кончилось бы, если бы за воротами стадиона Лукашин вновь не увидел незнакомца. Продолжая все так же небрежно поигрывать цепочкой, тот направлялся к группе автомашин, стоявших на асфальтированной площадке. Остановившись около приземистого бежевого «москвича», почти невидного за широким ЗИЛом, он быстро огляделся, затем рванул ручку – и через несколько секунд, стрельнув облачкам синего газа, «москвич» уже исчезал за ближайшим поворотом. Лукашин проводил машину взглядом. Глаза скользнули по номеру, и в мозгу автоматически отпечаталось: «СВ 47-37».

Возможно, и это не вызвало бы подозрений Лукашина, если бы еще несколькими секундами позднее до него не донеслось:

– Вот тебе и раз! Где же она?!

На месте недавней стоянки «москвича» стояла компания молодежи – девушка и два юноши – и удивленно озиралась по сторонам.

– Эсве сорок семь тридцать семь? Бежевая? «Москвич»? – приблизившись, быстро спросил Лукашин.

– Да. А вы откуда знаете? – подозрительно уставился на него один из юношей.

– На ней только что уехали…

– Как уехали?! Это же моя машина!

Может быть, им знаком уехавший на машине? Лукашин подробно обрисовал его. Нет, они его не знают.

Дело начинало принимать интересный оборот.

Лукашин вернулся домой с неотвязной мыслью: где он видел этого человека? В том, что видел, он не сомневался; но… Эх, память, память! Хоть Лукашин и не мог пожаловаться на нее, но сегодня она отказывалась служить ему. Вот бывает так: где-то видел лицо, а где – никак не можешь вспомнить!

Оставалось следить за судьбой «москвича» по телефону. Часа через два дежурный милиции, к которому звонил Лукашин, сообщил ему, что машина СВ 47-37, бежевая, типа «москвич», найдена брошенной в переулке на противоположном конце города. Машина в полной исправности, все части целы.

Обычное хулиганство. Расследование уже не представляло особого интереса. Тем не менее мучимый желанием выяснить, кто – человек, захотевший прокатиться на чужом автомобиле, Лукашин не удержался и на дежурной «победе», захватив с собой Каро, съездил и осмотрел «москвича». Но тщетно! Неизвестный не оставил никаких следов, не забыл никакого предмета, вообще – ничего, за что можно было бы ухватиться, чтобы попытаться установить его личность.

Прошло недели две, когда точно такой же случай повторился снова. Опять на стадионе и опять – «москвич». Машина нашлась в тот же день. Угнавший ее, как и в первом случае, остался безнаказанным.

Шло время, а угоны «москвичей» продолжались, повторяясь с аккуратной периодичностью через две-три недели. И каждый раз это случалось где-нибудь неподалеку от стадиона. Кто-то явно развлекался, играя на нервах владельцев индивидуальных машин, завсегдатаев стадиона, заставляя то одного, то другого из них пережить несколько неприятных часов, после чего, как правило, машина находилась.

Лукашин решил во что бы то ни стало выследить охотника ездить на даровом бензине и наказать «шутника». Ему это было легче сделать, чем кому-либо: он один видел его. Кроме того, Лукашин никак не мог отделаться от ощущения, что знает этого человека.

Отправляясь на стадион, он захватывал теперь с собой Каро. Будучи там своим человеком, он оставлял Каро в служебной раздевалке, а сам шел на трибуны. Словно какой-то внутренний голос подсказывал ему, что Каро еще сыграет свою роль.

Он прихватывал собаку и тогда, когда приходил сюда позаниматься на кольцах и на брусьях – любимые виды упражнений, которыми он увлекался с детства. Хозяин кувыркается на параллельных брусьях, а Каро сидит в уголке и терпеливо поглядывает на него. Поскольку все привыкли к тому, что Каро повсюду сопровождает его, это не вызывало расспросов и освобождало Лукашина от надобности придумывать что-то, чтобы объяснить визиты добермана на стадион.

Собственно говоря, бороться с автомобилистами, ездящими без водительских прав и на не принадлежащих им машинах, – совсем не его обязанность. Для этого есть ОРУД[16]16
  ОРУД – отдел регулирования уличного движения (при милиции)


[Закрыть], автоинспекция. Но его, как говорится, заело. Он хочет поймать этого человека. И он добьется своего. Не сегодня, так завтра. Любитель прокатиться на даровщинку все равно никуда не уйдет от него. Любит поездить на чужих машинах? Хочется покрутить баранку? Отлично. Пускай ездит. Съездил раз, съездил два, а там, глядишь, понравилось, потерял чувство меры и – готов, сцапали голубчика. Так всегда бывает.

Метод, избранный Лукашиным, был очень прост: когда заканчивались состязания – выйти чуточку пораньше, встать в сторонке, так, чтобы и к себе не привлекать внимания и самому всех было видно, и пропустить всю публику мимо себя. Каро в это время находился где-нибудь неподалеку.

И вот настал день, когда Лукашин снова увидел того, кого ждал. Уже знакомой неторопливой походкой, походкой этакого ферта, очень удовлетворенного собой, и опять поматывая цепочкой, навернутой на кулак, тот вышел со стадиона с первой группой зрителей, едва прозвучал финальный свисток судьи на поле, и направился… К машинам, сгрудившимся на своем обычном месте на асфальтовой площадке? Как бы не так! Он вовсе не был настолько безрассуден, чтобы без конца повторять один и тот же прием, действуя напрямик, как поступают одни глупцы. Он прошел мимо машин, даже не удостоив их взглядом. Лукашин был разочарован. Может быть, неизвестный совсем не собирается сегодня похищать автомобиль? Это было бы ударом для Лукашина, ибо накрыть нужно с поличным, а так – что толку? Одного свидетельства мало, нужны вещественные доказательства.

Лукашин напряженно следил за незнакомцем, решив, что бы ни было, не выпускать его из виду. Он чувствовал, как в нем поднимается то самое волнение, какое он испытывал всякий раз, когда нападал с Каро на свежий след.

Незнакомец перешел улицу, остановился. Лукашин тоже замер на месте, сделав вид, что рассматривает афишу с бегущим футболистом на ней. Незнакомец постоял и пошел дальше. Чуть обождав, Лукашин двинулся в том же направлении. Он был не в форме, а в обычном гражданском платье, какое бывает в это время года на большинстве мужчин: в легкой, в полоску, полотняной рубашке, в брюках навыпуск, без головного убора; и это облегчало ему его задачу.

Незнакомец повернул за угол. И Лукашин повернул за угол. Эге, вот оно в чем дело: здесь тоже стояло несколько машин. Вероятно, незнакомец заранее взял их на заметку; возможно, заприметил и хозяина какой-либо из них, чтобы в самый неподходящий момент ненароком не столкнуться с ним нос к носу. Лукашин поспешил смешаться с толпой, и сделал это не зря.

Быстро осмотревшись (знакомое движение!), тот, с цепочкой, шагнул к одной из машин. Секунда – и он уже сидит за рулем. Тоненько запел стартер; мотор заработал. И в эту минуту, точно из-под земли, рядом выросла невысокая фигура с непокрытой головой и русыми вьющимися волосами. Решительным движением распахнув дверцу, Лукашин требовательно произнес:

– Это же не ваша машина! Кто вам разрешил садиться в нее?

У того не дрогнул ни один мускул в лице.

– А вам это откуда известно?

«Смелый мерзавец! – отметил про себя Лукашин. – Самообладание совершенно исключительное…»

– Предъявите ваши права.

– А кто вы такой, чтобы требовать у меня права? Лукашин полез рукой в карман, чтобы достать служебное удостоверение; одновременно шарил взглядом, ища милиционера в форме.

Этого промедления было достаточно неизвестному.

Рука с цепочкой протянулась, чтобы захлопнуть дверцу, однако не успела сделать это. Ребром ладони Лукашин резко ударил по ней. Она разжалась, и то, что постоянно находилось в ней, звякнув, упало на асфальт.

Молниеносно оба нагнулись, чтобы поднять, один – сидя, из машины, другой – стоя. Лукашин оказался проворней. Он схватил этот небольшой, но тяжелый предмет с прикрученной к нему цепочкой. Совсем близко от своего лица он увидел лицо незнакомца, и в этот миг они одновременно узнали друг друга. Лукашин понял это по глазам.

Все дальнейшее походило на кино. Мотор взревел, «москвич» рванулся вперед; Лукашин едва успел отскочить, чтобы не оказаться сбитым с ног и задавленным. Задержать автомобиль он уже не мог. Наконец-то увидев милиционера, дежурившего около стадиона, Лукашин крикнул ему, чтобы тот остановил для него какую-нибудь машину.

Но милиционера опередил какой-то гражданин в штатском, явившийся невольным свидетелем всего происходящего, – владелец индивидуальной машины, у которого любопытство смешивалось в эту минуту с естественным возмущением действиями вора. Кто-кто, а они, любители-автомобилисты, больше всех страдали вот от таких субчиков.

– Садитесь в мою! – крикнул он Лукашину, с готовностью распахивая дверцу и жестом зазывая к себе.

– Сейчас! – отозвался тот и бросился за Каро. Когда он появился вновь с прыгающей около него собакой, «москвич» уже скрылся в конце улицы. Но уже стояла наготове машина с работающим мотором, водитель сидел, положив руки на руль. Лукашин вскочил в нее; Каро прыгнул за ним. Шофер дал газ. Машина понеслась.

8

В эти минуты, когда машина, подпрыгивая на неровностях мостовой, словно ошалев, на полной скорости мчалась по улицам города, вызывая яростное возмущение и гнев постовых милиционеров, грозивших и свистевших ей вслед, Лукашин старался связать воедино события не только последних месяцев, но и значительно более давние, казалось совсем не имевшие отношения к сегодняшнему.

Он ловил одного, а, выходит, накрыл неожиданно сразу двух… в одном лице. Вот удача так удача!

Впрочем, если вдуматься, в этом была своя закономерность.

Кто этот, с позволения сказать, человек, сидевший сейчас за рулем «москвича», «любитель спорта», как окрестил его теперь Лукашин? Тип с разложившейся моралью. Ему все равно: красть, убивать – лишь бы не работать, не жить той жизнью, какой живут все честные люди. Лазал по чужим квартирам – почему бы не поездить на чужих машинах? Заманчиво! Тунеядца всегда влечет чужое. Сдерживающих начал нет, чувство порядочности, чести отсутствует. Значит – сделал и это.

К тому же он ничем особенно не рисковал, пока эта штука не выдала его (Лукашин с удовлетворением взвесил ее на руке: улика!). Машин он не похищал – стало быть, кражу не припишешь. Только ездил на них. Обзавелся для этого набором отмычек; а иногда и сам хозяин забудет ключ в машине. С болельщиками это случается особенно часто: опаздывает, торопится, только подъехал – слышит, уже свистят на поле; выскочил из машины – и забыл про все на свете… А неизвестный этим пользовался.

Да и без ключа опытный автомобильный вор действует не хуже, чем с ключом. Поездил – бросил. Это было озорство, бравировка: посмотрите, какой я смелый да ловкий! Где вам до меня! Ну, вот теперь пусть и платится за свою удаль. Самоуверенный негодяй, он считал, что ему все будет сходить с рук… Шалишь! Сколько вору ни воровать, а тюрьмы не миновать! До нас сказано.

Лукашин еще раз осмотрел предмет, который держал в руке, затем опустил его в карман. Знакомая, знакомая штучка… Она основательно послужила своему владельцу, оттого он никогда и не расставался с нею; но она же и погубила его. Он забыл, что точно такая же имелась у задержанного в магазине.

Но теперь он понимал, что события обернулись против него, и гнал очертя голову, стремясь уйти от погони, рискуя где-нибудь на повороте разбиться вдребезги.

Лукашин торопил своего добровольного помощника, тот «жал на всю железку». Но и «москвич» выжимал всю скорость, на какую был способен. Лукашин даже восхитился: смотри, хорошо ходит малолитражка, хоть остряки и прозвали ее «правом на ремонт»!

Сначала они вообще потеряли ее из вида; пришлось даже остановиться на перекрестке и справиться у постового, не проходила ли тут такая-то автомашина. Потом она внезапно мелькнула впереди. Ее задержал перекрестный поток транспорта, проскочить который она не успела, и расстояние между ними сократилось.

Очевидно, преступник надеялся, начиная эту автомобильную гонку, что успеет скрыться раньше, чем Лукашин сядет в машину, и – ошибся. А не выйдет так – затеряется в уличном движении. Это был второй просчет. Они не потеряли его.

Куда он гонит? Ответ был получен вскоре. Началась окраина, лабиринт узеньких переулков и извилистых улочек, многие из которых оканчивались тупиками, в рытвинах и кочках, никак не рассчитанных на быструю езду. А он мчался все с той же скоростью, не обращая внимания на толчки, на жалобный скрип машины, которую бросало из стороны в сторону, качаясь и болтаясь в ней, несколько раз сильно ударившись головой о верх кузова… Как еще не пробил его!

Поворот, другой… Машина сползла двумя колесами в канаву, залитую водой, забуксовала и остановилась, мотор заглох.

Когда подъехали преследователи, в машине никого не оказалось. Пусто. Утек!

Утек? Ну, это еще как сказать. А Каро на что?

Лукашин извлек из кармана отобранный предмет, ткнул под нос Каро. На нем еще должен сохраниться прежний запах.

Чутко задвигались нервные, вздрагивающие ноздри.

– Нюхай, Каро! След!

Каро поднял глаза на хозяина, затем сунулся в кабину, обнюхал подножку, землю около нее, перепрыгнул канаву и – пошел.

Давай, голубчик, давай! Помнишь убитую овчарку на панели? Пришел час расплаты!

Место было нежилое. Вокруг тянулись какие-то длинные обветшалые заборы, из-за которых выглядывали крыши приземистых покосившихся строений: складов, старых гаражей. Все это предназначалось в ближайшем будущем на снос; вместо них должны были вырасти новые, благоустроенные дома, жилые кварталы, где не найдется места, чтобы укрываться всякой нечисти.

Давай, Каро! Давай!

Пробежав вдоль забора метров пятьдесят, Каро задержался ненадолго (здесь преследуемый перелез через забор), затем присел, собрав тело в тугой комок, и одним прыжком перемахнул через двухметровую преграду. Поводок лопнул; конец его остался в руке Лукашина; и когда Лукашин, отбив ногой доску, пролез в пролом, Каро, волоча по земле обрывок ремня, уже был далеко, устремившись за беглецом своим характерным взлягивающим галопом.

Уйти далеко преступник не успел. Лай Каро сказал ему, что преследователи близко, вот-вот настигнут его. Он заметался, как зверь в ловушке, все еще надеясь среди этого нагромождения построек замести следы, сбить собаку и людей с толку.

Внезапно Лукашин увидел его: вор бежал по крыше. И тотчас почти вплотную за ним показался Каро – доберман тоже успел взобраться по крутому откосу дощатого настила. Дальше был разрыв между двумя строениями, поперек которого лежало толстое бревно. Преследуемый пробежал по нему, не останавливаясь. Каро, замедлив бег, тоже двинулся по этому буму[17]17
  Бум – горизонтально положенное бревно, одно из приспособлений для дрессировки служебной собаки. Хождению по буму собака обучается наравне с преодолением барьера, лестницы.


[Закрыть].

В один миг Лукашин понял опасность, грозящую доберману: когда пес достигнет противоположного конца бревна, враг спихнет его.

Каро! Друг, товарищ!… Лукашин, кажется, скорее дал бы отрубить себе правую руку, нежели допустить, чтобы что-нибудь случилось с Каро. Выхватив револьвер, он крикнул:

– Стой! Стрелять буду! Но было уже поздно.

Каро достиг конца бревна. И в тот же миг пинком под низ шеи, нанесенным со страшной силой носком ботинка, преследуемый сбросил собаку вниз, а сам спрыгнул по другую сторону строения. Каро, пытаясь защититься, злобно щелкнул челюстями, но зубы скользнули по твердой подошве ботинка. Перевернувшись в воздухе, доберман тяжело грохнулся наземь.

Лукашин подбежал к нему:

– Каро! Голубчик! Неужели разбился?…

И – какое счастье! – Каро поднялся, слегка пошатываясь, отряхнулся и вновь бросился в погоню за врагом.

Удачно, удачно. Обычно большие собаки падают неловко и нередко расшибаются насмерть.

Попытка вывести из строя Каро была последним отчаянным шансом преследуемого. Дальше, собственно, бежать было некуда. За строениями начинался обширный заболоченный пустырь. И когда Лукашин с Каро прибежали сюда, они сразу увидели своего противника на открытом пространстве. Погружаясь по колено, тот брел по болоту с искаженным от страха лицом. Руки его тряслись, а рот вместе с хриплым дыханием, брызгами слюны изрыгал гнусные ругательства, словно они могли что-то изменить.

Каро не медлил. Захлюпала вода. Вот он, столкнувший его с крыши! Никуда не ушел! И Каро тут же сполна рассчитался с ним.

Каро кажется легким, изящество сложения и черный окрас скрадывают его силу; а прыгнет на грудь – ударит, как чугунный. Настигнутый дико закричал. Так ему, Каро! В болоте, в черной вонючей жиже – тут ему и конец! Однако – хватит, не увлекайся чересчур, недолго прикончить и совсем. Фу! Веди сюда!

И вот он стоит, жалкий, мокрый, весь в болотной гнили, трясущийся от страха, не смея шевельнуть ни рукой ни ногой перед своим грозным четвероногим противником. Старый знакомец: вот и родинка на нижней части щеки, и чуб так же свешивается… Одного урока ему оказалось мало. Поимка с чужими часами в руках ничему не научила – стал профессионалом-грабителем!… «Изобрел» орудие нападения, наловчился, скрываясь от преследования, отлично лазить по пожарным лестницам… Хищник, волк – его и травят, как волка. Точнее – затравили. Отбегал.

А ведь мог стать полезным членом общества.

Медленно переставляя ноги, он побрел, повинуясь приказу Лукашина, оставляя за собой на земле сырые грязные следы.

Все! Больше этих следов не будет на асфальте.