355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Горобец » Медики шутят, пока молчит сирена » Текст книги (страница 11)
Медики шутят, пока молчит сирена
  • Текст добавлен: 6 сентября 2016, 23:28

Текст книги "Медики шутят, пока молчит сирена"


Автор книги: Борис Горобец


Жанры:

   

Прочий юмор

,

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

…Так вот, клиника Мясникова была разделена на две половины. Мясников, там же Плетнев, и Борис Борисович Коган. Те, кто работал с Коганом, его уважали, он хороший был клиницист. Они так вот поеживались от лекций Мясникова. А те, кто работал с Мясниковым, терпеть не могли Бобочку Когана. Я его не переносил, но где-то внутри только.

Однажды, когда мы 9 ноября 1952 года пришли после выходных в клинику, там слышим: Когана арестовали. Ну, многих уже арестовывали. Мы вздрогнули, но жизнь продолжалась. Забегали люди, которые стали выяснять, кого отравил Коган: „А вы знаете…“ – „Нет, это не случайно…“ И поехало. А потом он вернулся, и мне пришла пора заниматься реабилитацией собственного папы. Они были в одной парторганизации. Коган уже давно вернулся, уже 1955 год. Конечно, он меня звал на ты и знал отца, которого очень все любили. Я как-то самоуверенно к нему пришел и говорю: „Борис Борисович, там следователь просит какие-нибудь положительные рекомендации по давным-давно уничтоженному человеку“. – „Э-э-э, понимаешь, Андрей…. Нет. Иван Иванович был замечательный человек, но, понимаешь, я близко с ним не работал. Ты обратись к Белову. И к Макарычеву, да“. Ну, я сразу сник. Я, конечно, не то что рассердился, я уже к тому времени многое видел. Мясников бы, конечно, без звука дал бы, но он же был беспартийный. <…>

Его воспоминания Вы не читали? Мясникова? – Довольно любопытно. Он остался дежурить по охране анатомического театра. Но его позвали домой, а был 1917-й год, октябрь, а, может, уже ноябрь. И он ушел домой. А утром пришел на свое дежурство, видит: те, кто вместе с ним дежурили и оставались – лежат на анатомических столах. Расстрелянные. Восстание было в Москве. А они сдуру решили мешать восстанию и погибли. По-моему, он какое-то отношение имел к кадетам. И очень долго ему ходу не давали. Ну, в общем, когда-нибудь я Вам про Мясникова расскажу, потому что наша терапия ему многим обязана».

С. 739

* * *

О В. X. Василенко (1897–1987). [42]42
  Василенко Владимир Харитонович – терапевт, академик АМН СССР.


[Закрыть]
На обходе: Фамилия – первое…

А. И.: «Я вам скажу, с чего начиналось наше образование. Василенко Владимир Харитонович заведовал кафедрой пропедевтики, вот он открывает историю болезни и говорит: „Фамилия – первое“. Все кивают головой, а кто-то иронично улыбается, примерно, как Андрей Грозен, когда я дело говорю, а он улыбается, потому что этот старый кретин по фамилии Воробьев ему надоел. Он уже все знает наперед, пока я еще и рта не открыл. Так и мы ржали, когда Василенко нам говорил: „Фамилия!“.

Он говорит, а мне смешно: вот я подавился костью, прихожу, а в селе один фельдшер, он говорит: „Фамилия!“ Я: „Кх-кх…“, а он: „Фамилия, я тебе сказал!“ Я опять, а он говорит: „А если ты сдохнешь, что я с тобой буду делать?“ Это к вопросу о том, надо писать или не надо писать. Писать надо! К сожалению».

С. 751

* * *

В. X. Василенко не доверял рентгеноскопии

А. И.: «Я вам скажу по секрету. Читает Василенко лекцию по пропедевтике легких – как перкуссировать, как аускультировать, потом говорит: „Ну, теперь перейдем к проблемам черной и белой магии“ < расшифровке рентгеновских пленок>. Я предоставляю слово доценту Вайнштейну. И Василенко уходит из аудитории, не желает трактовать. Рентгенолог, обкаканный публично, начинает свою лекцию. Я не против рентгена, но если вы будете трактовать то, что вы видите, я тоже уйду из аудитории. Это интересно. Это в целом, конечно, какой-то аккомпанемент, но не более того. Нельзя из этого вычленять ни пневмонии, ни отека».

С. 750

* * *

Академики Л. К. Богуш (1905–1994) и В. X. Василенко: «Астма – вексель на долгожитие»

А. И.: «„У Вас что, Лев Константинович, астма? Ничего, вексель на долгожитие“. А Лев Константинович – это академик Богуш. Он вылез из вагона, на конференцию приехал в Ленинград, вдохнул сернистый ангидрид, который летит из труб. Ах-ах! И стоит. „Я – говорит, – стою, как идиот, держусь за ручку, двинуться не могу“. Мимо идет Василенко Владимир Харитонович: „Что, Лев Константинович, бронхиальная астма?“ Не остановился, сволочь. Богуш мне говорит: „Я взбесился, я его готов был убить. И приступ на этом кончился“. Вот, что сделал Василенко. Ну, Василенко дожил до 90, но ведь и Богуш – до 90, а страдал астмой с детства».

С. 753

* * *

И. А. Рапопорт (1912–1990) единственный выступил против Лысенко

А. И.: «Иосиф Абрамович Рапопорт открыл химический мутагенез, описал и был здесь напрочь забыт. Он – единственный, который в 1948 году на лысенковской сессии ВАСХНИЛ сказал – может быть, немного вежливее, чем я сейчас говорю, но только немного, – что он не будет слушать Трофима Лысенко, потому что все это бред сивой кобылы. На него тут же напали, стали объяснять, что значит этот доклад Трофима Денисовича. Вы знаете первые слова доклада Лысенко? Не знаете. Лысенко начал доклад словами: „Тут пришла записка с вопросом, как относится товарищ Сталин к моему докладу. Так вот, я вам сообщаю, товарищ Сталин одобрил нашу позицию“. Зал встает, и бурные аплодисменты переходят в овацию.

И вот после этого товарищ Рапопорт сказал, что все это бред сивой кобылы, ну, близко к этому. Его выгнали отовсюду, конечно, и он уехал в какую-то геологическую партию. Прошло несколько лет, и нобелевский лауреат Николай Николаевич Семенов, поехав в Швецию на какой-то конгресс, попросил: „У нас разгромлена генетика, у нас ничего нет, нельзя ли кого-нибудь из ваших заполучить, чтобы хоть начать восстанавливать?“ Ему говорят: „Что Вы спрашиваете? У вас работает сам Рапопорт, а Вы задаете нам идиотские вопросы“. Он приехал в Москву и говорит: „Где Рапопорт?“ <…> Его все-таки разыскали в какой-то геологической партии, вытащили, избрали членкором, дали большую группу или лабораторию. Нобелевский комитет запросил: мы ему дадим Нобелевскую премию, но чтоб не было очередного отказа. Дело в том, что к этому времени уже отказался от Нобелевской премии Пастернак, скандал был. Пошли к Никите Сергеевичу Хрущеву. Он или кто-то из правительства говорит:

– Хорошо. А он член партии?

– Нет, не член партии.

– Ну, может быть, тогда не надо».

С. 741

* * *

И. М. Гельфанд (1913–2009) [43]43
  Гельфанд Израиль Моисеевич – математик, академик АН СССР.


[Закрыть]
и А. И. Воробьев сразу поняли друг друга: в основе лейкоза – одна взбесившаяся клетка

А. И.: «Когда заболел острым лейкозом Саша Гельфанд, Израиль Моисеевич пришел к моему учителю, Кассирскому, и стал ему что-то говорить. <…> Гельфанд, видимо, немножко нудно вел этот разговор. Кассирский и говорит, показывая на меня: „Вот мой молодой ученик, он в этом разбирается“. И дальше стал говорить о теории возникновения лейкозов, совершенно бредовой, но общепринятой. Там была идея, что вся система клеток вдруг заболела. Ну, как бы гриппом заболела. И забыли клетки, как надо делиться. А я сказал только две фразы: что в основе лежит одна клетка, сошедшая с ума, которая все поразила. Тогда это было абсолютно не принято. Гельфанд посмотрел на меня и говорит: „Хорошо, хорошо, я все понял, разрешите, мы с этим молодым человеком уйдем“. И мы ушли, он все мои знания намотал на палец, как тонкий кишечник. И попросил посмотреть сына. Тогда я стал лечить его сына. <…>

Гельфанд был гениальный человек. Есть характерная черта гениев. Нормальный человек не может говорить и одновременно слушать чей-то разговор. Вот Гельфанд ведет семинар, ты выступаешь, что-то говоришь. В это время он громко с кем-то разговаривает, по рядам ходит, потом раздается знаменитое гельфандовское: „Слушайте, что он нам рассказывает? Я ничего не понимаю“. Ну, ты же, черт бы тебя побрал, не слушал!

„Ну, хорошо, давайте я вам расскажу, что он тут плел“.

И Гельфанд, перебив докладчика, начинает пересказывать не только то, что тот рассказал, но и те выводы, которые мог бы сделать докладчик, если бы он был умнее, из того, что он еще только собирался рассказать. От этого могла башка треснуть. Как же он уловил? Ведь он же в это время разговаривал! Неважно. Разговаривал, но слышал. Бывают люди такого сорта. И вот Гельфанд решил заняться биологией. <…>

Что сказать о нем? Что Гельфанд хам – это все равно, что ничего не сказать. Он груб до безобразия. Это я знал. Но он как-то сказал: „Давайте, организуем семинар по клеточной дифференцировке!“ Это был первый человек, с которым мы обсуждали новую причину лейкоза. Потом на семинар пришел будущий академик Спирин, будущий академик Абелев, потом Нейфах Саша, потом Атабеков, нынешний академик, Скулачов, нынешний академик. Ну, черт с ними, что они академики!..»

* * *

М. С. Дульцин (1904–1969) [44]44
  Дульцин Марк Соломонович – ч.-к. АМН СССР, терапевт, гематолог.


[Закрыть]

А. И.: «Марк Соломонович смотрел больную у меня в „Биофизике“ с тяжелейшим мононуклеозом. Гипертермия и эти клетки с нуклеолами. А девчонка была молодая, дочка врача. Не идет она ни черта, ни на чем. Ну, стероиды не принято давать при этом. Пригласили Марка Соломоновича, он посмотрел, говорит:

– Андрей Иванович, все-таки это какая-то нехорошая вещь. Все-таки похоже на ретикулез < устаревшее название гемобластозов>.

Я говорю:

– Марк Соломонович, похоже, но нет.

Он, так улыбаясь, говорит:

– Ну, может, дадим немножко 6-меркаптопурина.

Я говорю:

– Да, конечно… Но не дадим!

Это ужасно, понимаете. Больная горит, 40°, железы вот такие! В крови – черте что! – клетки с нуклеолами. Острый лейкоз?! Я ему говорю:

– Понимаете, раз „острый лейкоз“ с 40°, то можно не лечить, ничего не будет. Все будет в порядке, так острый лейкоз не протекает.

Ну, поговорили, разошлись. Но это < был разговор> на уровне Дульцина. А чего я фамилию называю? Если у Дульцина коленки дрогнули, значит, бывают ситуации, когда ты крайне неуверен в диагнозе и мечешься. Бывают, но лечить тогда нельзя. Дергайся, но не лечи. Это был конец 1960-х годов».

С. 306

* * *

П. Д. Горизонтов (1902–1987) [45]45
  Горизонтов Петр Дмитриевич – академик АМН СССР, патологоанатом.


[Закрыть]

А. И.: «Петр Дмитриевич Горизонтов был профессором кафедры патофизиологии 1-го Меда. И еще он был ветеринаром. Уланова подвернула ногу, она у нас тут где-то выступала. И ей говорят, что, мол, у нас тут вправят.

Он берет ее ногу, что-то там делает, она взвизгнула. Он ей говорит: „Тпрру-у-у!.. Мать твою так!“».

С. 715

* * *

М. Е. Жаткевич удаляет эмболу из легочной артерии

А. И.: «Я вспоминаю нередко Михаила Евгеньевича Жаткевича, который первым в нашей стране удалил эмболу из ствола легочной артерии. <…> Он страдал избыточной скромностью, ничего никогда не защищал. Ни кандидатской – ничего! Вот не хотел, и все! Но это исключительный случай, это талантливейший хирург, совершенно выдающийся хирург. И он мог себе позволить удалить эмболу из легочной артерии, оперируя на поджелудочной железе, на толстой кишке, на средостении, на раке пищевода. Это Паганини. Но это исключение, это не правило.

Этот двухметрового роста Михаил Евгеньевич Жаткевич, хирург 71-й или 70-й больницы на Можайке. Я у него бывал, я его хорошо знал. Он был блестящий хирург, и он вынул тромб из легочной артерии, зашил, и больной остался жив. И когда ему сказали: „Ну, описывай!“, он ответил: „Нет, я не пишу, я не писатель“.

Описал это Малиновский Николай Никодимович. Статья идет за авторством – Малиновский, Жаткевич. А Малиновский, чтобы получить, так сказать, доступ к материалу, провел операцию на собаке. Сделал тромбоз и на собаке повторил операцию Жаткевича на человеке. Жаткевич умер от рака головки поджелудочной железы».

С. 766

* * *

М. И. Перельман (род. 1924) [46]46
  Перельман Михаил Израйлевич – академик, главный фтизиатр Минздрава СССР.


[Закрыть]
: рак или туберкулез?

А. И.: «Когда Миша Перельман кладет снимок, он делает такой жест: раз! – и бросает снимок, и диагноз называет. Однажды я говорю:

– Миш, это туберкулез!

– Андрей, это типичный рак!

– Мишенька, ну, конечно, это типичный рак, только это туберкулез!

Разница в одном – я знал больную, а он знал снимок. Ну, хорошо, я же не буду оперировать, ну, лечи! Оказалось – туберкулез. Это к тому, что по снимку отличить туберкулез от рака или первичного лимфогранулематоза легких не всегда удается. Но мы должны с вами хорошо знать границы доказательности. Сказать, что я ничего не понял, это хорошо. А сказать, что я понял, а на самом деле ничего не понял, это плохо».

С. 750

* * *

Когда оперирует Андросов…

А. И.: «Был хирург Сергей Сергеевич Юдин, у него был ученик, Павел Иосифович Андросов (1906–1969). Когда Юдина сослали в Новосибирск, то Андросов возил ему туда инструменты, чтобы он оперировал. Андросов – лауреат Государственной премии и членкор Академии. Вот Андросов оперирует, я стою сзади и дышу ему в затылок. Он был хирург высшего класса и человек хороший. Он поворачивается. Видимо, я где-то на него приналег, он говорит: „Андрей, я тебе не мешаю?“ Я вижу: там кишки горой, а надо зашивать живот. А после операции кишки в пузо не лезут, зашить не может, брюхо – тьфу! Ему говорят:

– Павел Осипович, перитонит!

– Молчи! Когда оперирует Андросов, он может плюнуть в брюшную полость, зашить и перитонита не будет.

Берет иглу, тыкает в кишки, газ выходит. Зашил, и все в порядке, никаких проблем. И не было перитонита, конечно, никакого. Идеальные руки».

С. 745

* * *

Профессор А. И. Борохов помнил все ИБ тяжелых больных

А. И.: «Надо прочитать книгу Александра Исааковича Борохова. Был такой профессор, он в 2006 г. умер, один из сильнейших пульмонологов нашей страны. Он писал легочную патологию для „Справочника практического врача“. Он и войну провел и потом служил на военно-морском флоте. В Смоленске заведовал кафедрой. Поскольку он имел характер, видимо, занозистый, то из ординатуры его призвали в армию. И чтобы поднять тонус его центральной нервной системы, отправили его на остров Русский. Есть такой островок в заливе Петра Великого, а залив этот во Владивостоке, туда даже карась не заплывет без разрешения. Самый секретный остров в стране. Теперь-то все по фигу, все открыто, все разрушено. Но он служил еще тогда.

Он поработал немножко. Но это флот, а с флотом шутки плохи, это не армия, там порядочных людей много. И серьезные люди. Через некоторое время офицеры перестали ложиться в окружной госпиталь, а ложились к этому ординатору Борохову. Через несколько месяцев всем стало ясно, что этот старший лейтенант – совсем не ординатор, его уровень – заведующий отделением, крупным, он – лучший врач на флоте. И командующий говорит: надо его в госпиталь поднять. Начальник госпиталя ставит его, лейтенанта, заведовать отделением. Хотя и не положено, ниже майора нельзя, но чин он не получает. Занозистый – нервы портил начальству. Отправили его заведовать отделением в госпиталь, в Петропавловск Камчатский. Но опять офицеры, больные не желают уезжать из Петропавловска Камчатского куда-то еще. Начальство бдило и послало к нему комиссию, чтобы, наконец, набить ему морду так, чтоб он не поднимал носа. Комиссия приходит. Борохов поднимает свое отделение: „Товарищи офицеры!“ Все встали.

– На обход. Заберите истории болезни. На обход!

Полковник, приехавший его ревизовать, приказывает:

– Никаких историй! Докладывать будете лично Вы.

И Борохов пишет: „Вот тут он попался, вот тут он влип. Потому что я всех больных знал, я их смотрел, когда принимал, и минимум дважды в неделю делал обход и записывал. Поэтому для меня проблем не было“. И он 20–30 больных лично, хотя он заведовал отделением, лично докладывал. А полковник стоял и по истории болезни сверял, что же он болтает. Все цифры совпадали – и по билирубину, и по пульсам, и по давлению. Диагноз, анализы. Поскольку это был экспромт, то полковник – в растерянности: у него задание – снять к чертовой матери Борохова с работы. А он не может, он в дураках, и это – флот! Тогда он говорит:

– Выйдете из палаты!

И попытался „поработать“ с офицерами, которые лежат в отделении. Ну, там ему вломили. Это флот – там никого не боятся. Камчатка, дальше не пошлют. Ему вломили, и он вынужден был отписать во Владивосток, что, мол, ничего не могу поделать, сволочь, конечно, но придется оставлять на работе, оснований для снятия нет. Так Борохов и прослужил там какие-то годы, а потом вышло послабление, и он поехал продолжать ординатуру в свой родимый Смоленск. И очень быстро стал профессором, заведующим кафедрой. Но больных он знал лично. <…>

Борохов пишет, что однажды он столкнулся с больным, у которого при воспалении легких была непонятная гипертермия. А тогда норсульфазол помогал при пневмонии божественно, сразу, в один день. А тут – нет! „Я не понимаю, в чем дело, видимо, у меня недоумение было на лице на обходе, и матрос, сосед больного говорит: „Да он под подушку таблетки кладет“. Ну, вызвал сестру, выпорол ее, объяснил русским языком, и больной выздоровел“. Но дальше он пишет: „Сколько я ни пытаюсь добиться в клинике, чтобы пациент принимал таблетки при медицинской сестре, мне это не удается. На флоте это было идеально“».

С. 766

* * *

В. И. Бураковский (1922–1994) [47]47
  Бураковский Владимир Иванович – хирург-кардиолог, академик АМН СССР.


[Закрыть]
: «Я разговариваю с тобой (по телефону), а бригада уже едет»

А. И.: «Я эту школу проходил много лет назад. Звоню Владимиру Ивановичу Бураковскому.

– Владимир Иванович, наш профессор, он оперировал, у больного аневризма аорты брюшной. Это был Иванов, покойный ныне. Понимаете, эта аневризма, она у меня на глазах пошла вроде бы.

Он говорит:

– Ну, хорошо, пришлем бригаду, заберем.

Я говорю:

– А когда?

Он говорит:

– Так ведь я разговариваю с тобой, а бригада все записывает. Так что, ты не волнуйся, она уже едет. А ты только адрес мне уточни, пока они в дороге.

Это, я понимаю, работа! Он ни минуты не потратил на то, что, мол, откуда она, из Осетии Южной или Северной < на конференции разбирают ситуацию с больной из Осетии>? А сколько ей лет? А на хрена ему это все? Раз! И готово. Все нормально. Вот это, действительно, по скорой».

С. 754

* * *

М. И. Давыдов (род. 1947) [48]48
  Давыдов Михаил Иванович – хирург, академик РАН и РАМН, директор Российского онкологического научного центра им. Блохина, Президент РАМН (2006–2011).


[Закрыть]

А. И.: «Если вы знаете биографию Давыдова < Михаила Ивановича>, то она заключалась в том, что Блохин, увидев перед собой способного паренька-хирурга, сказал ему: „Знаешь что, Миша, делать тебе здесь нечего, поезжай в Подольск, там работает такой хирург Шапиро, вот ты у него поучись“. Это надо было быть Блохиным, он – великий деятель советской медицины, отличный онкологический хирург, который сказал ученику: Я, мол, не тот < кто тебе нужен>. Вот он – тот! И вот Миша учился у Шапиро той высочайшей хирургии. Он говорил: „Шапиро делал резекцию желудка 30–40 минут. В Москве, в Склифе – 4 часа, в 1-м „Меде“ – 4 часа с пятью ассистентами. А он один – фьюить! И все“. И он этому там научился. Понимаете, это серьезная публика».

С. 770

* * *

Единство врача и науки

А. И.: Сереж, какая у Вас научная тематика?

С.: У меня? Я – врач. У меня нету.

А. И.: Можно громко, чтоб мы все слышали? Кто Вы?

С.: Я– врач. У меня нету научной тематики.

А. И.: Вот Вы представьте себе: я выхожу на площадь, публично, и говорю: Я – идиот. Мне скажут: Ну, это хорошо, но зачем так громко? Врач – это уже по определению научная работа… Сережа, я не хочу ни обижать, ни оскорблять, мы с Вами слишком хорошо знакомы. Прошу, чтобы Вы воспринимали мои слова без обиды. <…> Здесь научно-исследовательский институт!

С. 789

* * *

Врач – не человек

А. И.: «Врач не имеет права закурить при больном. Он вообще не имеет права курить. Врач не имеет права кушать при больном. У него сдавило мочевой пузырь – он не может его опорожнить где-то на виду у пациентов. Врач не может быть небрит. Врач не может дурно пахнуть и быть грязно одетым. Врач – это актер. И никаких прав на самостоятельность личностную не имеет. Иначе он дерьмо, а не актер. Такие есть. Они играют себя».

С. 805

* * *

Меткие высказывания А. И. Воробьева [49]49
  Академик Андрей Воробьев… 2010. С. 944.


[Закрыть]

• Я играю один на один со смертью, она стоит сбоку, а он, больной – против меня. Кто кого? Вот и все.

• Иногда ты вылечишь одного больного и в этом – целая «Война и мир».

• Самое опасное состояние в медицине – отсутствие диагноза.

• Оно, конечно… – платная медицина. Нам надо прошагать все глупости, которые мы сами придумываем.

• Ну, если попы появились в медицине, то из медицины надо бежать. Это я вам скажу со всей ответственностью. Вот, кому здесь делать нечего – это священнослужителям. У них свои храмы, и пусть они там работают. А у нас – мы работаем!

• Целители, знахари – это убийцы, которые знают, как правило, что они убийцы, но делают вид, что не знают. Сейчас уголовщина в моде, у нас она возведена в ранг бизнеса. Это не то, что нужно культурной стране.

• Пытаться быть объективным – дело не только безнадежное, но и ненужное. Почему мы так охотно читаем воспоминания участников событий (субъективные) и зеваем над объективными историческими трактатами? Да потому что в трудах историков – рабов момента – правды меньше, чем в противоречивых заметках очевидцев, которые через множество мелочей передадут нам всю картину событий, участниками которых им довелось быть.

• Читая книги современные, с одной стороны, Ветхий Завет, с другой, с удивлением замечаешь: за тысячелетия люди по духу своему не изменились, их сообщества повторяют все пороки прошлого – возносят наверх посредственности, страдают от них, льстят и лгут им, потом сбрасывают с вершины и растаптывают вчерашнего кумира, злорадно наблюдая его муки, и вновь повторяют с новым выскочкой и самими собой, ничему не научившись, то же самое. И так – из века в век.

• Приход к власти новых людей нередко сопровождается вытаптыванием старых посевов.

• Мало высказать хорошую идею, надо еще обеспечить надежных стрелочников на ее пути.

• У нас – государственная привычка: провалы «объяснять», а не предотвращать. Нам всегда что-то мешает.

• Иногда бывает: короткий период разумных действий правительства рождает надежду на возможность новой эпохи.

• Удел реаниматологов – огромный диапазон патологических состояний.

• Аргумент «многие считают» – это для мусорной корзины. Нужны научные доводы.

• Никогда врач не должен работать на прокурора, он должен работать только на свою совесть.

• Весь мир тратит уйму денег на медикаменты, которые никому не нужны.

• Нельзя ходить к начальству с просьбами. Надо ходить к начальству с написанными, хорошо подготовленными решениями, где остается только подписаться.

• Просто обмениваться суждениями неактуально. Надо выносить некие решения.

• Ну, вы не х о дите, не слушаете, черт с вами! Невежество всегда помогает жить.

• Дурак не тот, кто делает глупости, а тот, кто на них настаивает.

• Если вы знаете слона, вам не надо молекулярного отличия его от бегемота. Глянул – слон, все!

• Хвалят обычно дураков, потому что они обидчивы.

• Вы-то знаете, что если нет ответа, то надо идти спать. А я знаю, что если нет ответа, то надо его найти.

• Это – самое страшное, что есть: когда люди поперли в атаку, а один из них говорит: «А надо ли воевать?» Все! Вы накрылись.

• < Курсантам:> Если вы будете сидеть и не задавать вопросы, то вы многого недополучите. Я же не знаю вашего потенциала. Вы, может быть, стесняетесь? Стесняются дураки.

• Сказать, что я ничего не понял – это хорошо. А сказать, что я понял, а на самом деле ничего не понял – это плохо.

• Вы много читаете результатов отрицательных? Их никто не публикует. Это традиция, можно сказать, международная. И это плохо!

• «Острый коронарный синдром?» Придите в Общество кардиологов – они это бубнят, потому что у них запрет на собственную голову.

• Мы здесь здорово впереди, а впереди очень противно быть – ты не знаешь, где помощь искать.

• О РАМН: Это – жизнь, тут без борьбы ничего не дается. Ничего в руку не положат. Камень положат, если вы просите.

• Директор здоров, правда, стал много говорить в последнее время. Ну, возраст, что же делать? Хотя директору кажется, что он говорит дело. Но это всем трепачам кажется, что они говорят дело.

• Мы отличаемся тем, что никогда ничему не учимся. И на грабли – знаем, куда наступать. Потому что у нас православие и народность…

• Это – бред сивой кобылы в лунную ночь. Вам набрешут полные уши дерьма…

• Дурак тебе всегда наговорит, как надо работать. Это большие специалисты по воспитанию чужих детей. Я их всегда охотно слушаю, потому что они все хорошо знают, а мы плохо знаем.

• Ты должен работать так, чтоб тебя цитировали, а не ты цитировал.

• Не надо недооценивать дилетантов. Вся наша тяжелая промышленность была сделана под руководством фельдшера Г. К. Орджоникидзе.

• Вам задают вопрос – повторите его, прежде чем отвечать.

• С флотом шутки плохи, это не армия, там порядочных людей много.

• Есть много в жизни человеческой дел, которые не подлежат ни обсуждению, ни законотворчеству. Не нужно! < о самоубийствах, об эвтаназии>

• Ум это – способность к прогнозу.

• Ужас нашей страны в том, что почти исчезли евреи, потому что исчезла популяция людей, обладавших могучей пробивной способностью, людей, которые могли идти ва-банк. Нету их. Я наблюдаю, и у меня все время вертится «Песня о Соколе»: «Вы – пингвины» …А я – вообще насквозь советский человек.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю