Текст книги "Московские картинки 1920-х - 1930-х г.г. (СИ)"

Автор книги: Борис Маркус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Старьевщик

Часто через окно слышалось заунывное: «Старье берем, покупаем. Старье берем». Подчас эта фраза сливалась в одно слово «старьеберем» или даже в какое-то странное слитное – «старьемберьем». Высовываюсь из окна кухни, выходящей во двор нашего большого дома. Мы расположены на втором этаже, и нам хорошо видно, что там делается, кто приходит. На этот раз во двор вошел высокий старик. Он был в довольно изношенной одежде. Она напоминала издали большой полосатый халат с огромным мешком за плечами. Он медленно обходит двор и протяжно тянет свое «Старьеберье-е-м!», «Старые вещи покупа-а-а-ем!». Из окон дома высовываются хозяйки, и некоторые машут ему рукой, зовут к себе. Он запоминает окна, прикидывает, через какой подъезд в какую квартиру сможет пройти, и скрывается за дверями. А у хозяек уже заранее приготовлено, что надо продать из ненужного хлама, от чего надо избавиться.

Магазинов ведь скупочных тогда еще не было. Выручали старьевщики, как их все называли. Чаще всего это были татары. Соответственно этому и одеты они были своеобразно: на плечи накинут халат, пестрый или просто серый, перетянутый кушаком. На голове чаще всего тюбетейка. Или широкополая черная шляпа. Старик входил в квартиру, где его уже ждали с кучей всякого ненужного тряпья или устаревшего хлама. Правда, попадались и вполне приличные вещи: одежда и обувь, из которых уже выросли, встречались даже просто ненадеванные, но непригодные по какой-либо причине вещи. И начиналась торговля. Как игра.

Старик очень придирчиво рассматривал каждую вещь, ощупывал, растягивал, на просвет смотрел, чуть ли не на зуб пробовал. С лица не сходила полупрезрительная мина. Он явно показывал, что недоволен предложенными вещами. Он не соглашался с просимой ценой. Он торговался, сбивая цену. Шел ожесточенный спор. Своеобразная игра «кто кого переспорит». Более настойчивый и терпеливый выигрывает. Тогда по рукам. Из глубокого кармана достается комок бумажных денег, нужная сумма отсчитывается, и вещи тонут в большом мешке. И так квартира за квартирой. И так по многу раз в неделю. «Старьеберье-е-е-м, покупаем!»

Шарманщик

Со двора доносится однообразная и немного скрипучая музыка. Это же шарманка! Ее надо обязательно увидеть и послушать. Можно, конечно, усесться на кухонное окно и, свесив ноги, рассматривать столпившихся вокруг шарманщика людей. А можно и спуститься вниз, примкнуть к толпе и заворожённо слушать музыку, которая сама пришла к нам в гости. Чаще всего это популярные вальсы типа «Амурские волны», «На сопках Манчжурии». Или известные песни: «Шумел камыш», «Варяг», «Мы на лодочке катались».

Старый шарманщик медленно крутит ручку большого ящика, на стенках которого изображены цветы. Надо считать, что это розы, хотя даже мне ясно насколько плохо они изображены. Шарманка нещадно скрипит, как несмазанная телега, но звуки все-таки издает. Но главное даже не музыка. Бог с ней, с музыкой. Главное – попугай, сидящий на плече старика. Это белый какаду с огромным желтоватым хохолком и большим изогнутым клювом. Он важен, он сознает, что на него все смотрят. Он перебирает ножками, удобнее располагаясь на плече, ворчит, что-то бормочет, будто недоволен. «Попка дурак!», «Попка дурак!», – кричат ему ребятишки и с восторгом слушают, как он глядя на них немигающим глазом, картаво выдает: «Поп-ка ду-гак», а потом снова начинает перебирать ножками. И опять «Поп-ка ду-гак!», «Поп-ка ду-гак!» Какой восторг! «Вот это дает!»

Но и это еще не самое главное. Главное начинается после исполнения нескольких песен, и по мере того, как некоторые слушатели, в основном, слушательницы, дают старику монетки, чтобы судьбу узнать, счастья попытать. Старик деловито складывает деньги и опускает попугая на ящичек, укрепленный на крышке шарманки. В ящике расположены маленькие конвертики, иногда и просто отдельные бумажки. Попугай, переступая деловито с ноги на ногу, ловко вытаскивает своим крючковатым клювом какую-нибудь бумажку, и шарманщик забирает ее и передает заплатившей девице. Та развертывает бумажку и расцветает от счастья. Наверное, хорошую судьбу предсказал ей попугай. А ребята в это время не унимаются: «Попка дурак! Попка дурак!» И в ответ сердитое: «Поп-ка ду-гак».

Бывают шарманщики и не одиночки. Кроме обязательного попугая они ходят вдвоем. Старик-шарманщик и сопровождающая его маленькая худенькая девочка в простеньком платьице. Шарманщик крутит ручку, шарманка скрипит, поет, попугай отругивается от ребятишек, а девочка пронзительным тонким голоском поет ту же песню, что прокручивает шарманка. Иногда это получается в унисон, иногда одно другому мешает. Но кто на это обращает какое-нибудь внимание. Это не главное.

Главное то, что интересное зрелище есть, попка-дурак есть, счастье кто-то получает. И девочка идет по кругу, собирая пятачки, копейки и даже гривенники с пятиалтынными. Наконец, бродячие артисты уходят, а зрители еще остаются, переживают увиденное, обсуждают что-то. Постепенно толпа редеет, народ расходится. Посреди двора валяются обрывки чьего-то счастья, брошенного счастливыми обладательницами. А потом это счастье и вовсе уносится ветром. Как будто бы и не было его.

Трубочист

По тротуару идет черный человек. Просто очень черный. Нет, не негр, просто черномазый, с испачканными щеками и черными полосами на лбу. Видно, потный лоб рукой отирал. Прохожие невольно оглядываются на него. Некоторые долго смотрят вслед. Очень уж необычный вид у человека. И немного страшный. Увидишь во сне, пожалуй, проснешься в холодном поту. А на самом же деле это, наверное, самый безобидный человек и очень нужный в нашем городе, где полно еще домов с печным отоплением, нередки возгорания из-за плохого содержания дымоходов и труб. Зовут его «трубочист». Человек, чистящий трубы. Нужный человек. И хорошая улыбка на лице. Хотя очень усталый вид. С работы, видно, возвращается.

Я часто слышал про трубочистов, в книжках читал. Но встречать как-то не приходилось. А тут, нате, пожалуйста, сам живой настоящий трубочист. И я внимательно рассматриваю его. Еще бы! Ведь это же совершенно бесстрашный человек. Он же по крутым крышам ходит и хоть бы что! И даже в дождливую погоду или зимой, когда крыши скользкие, ненадежные. А он работает и об опасности не думает. Ну, чем не герой. А весь черный он оттого, что вечно с сажей и копотью возится. Это не просто грязь, а профессиональная грязь. Такая у него работа. Чтобы нам спокойнее жилось.

Черная рубаха, черные штаны, большой черный ежик и метла за спиной, большой моток черной толстой веревки. И черный мешок. Не знаю уж, что в этом мешке. Лохматый он. Волосы тоже черные, но кто его знает, может быть, он даже блондин. Только сейчас на голове вихры всклокоченные и почти совсем черные. На лице, на шее большие черные пятна. И руки все в пятнах. А улыбка замечательная, во весь рот. Белые зубы сверкают. И белки глаз, окруженных черными разводами. Как у негров на картинках. А он и выглядит, как негр. Потому и считают некоторые ребятишки, что это негр из далекой Африки. А он наш, русак.

Идет веселый парень с работы. Насвистывает. И не смущается, что все так на него искоса смотрят. Кто со страхом, а кто с любопытством. А он горд и своей профессией смельчака, бесстрашно взбирающегося на крыши, и своей лихой молодостью, и своей нужностью. И ему наплевать свысока, кто и как к нему относится. Что они понимают, в конце концов?

Со временем город перевел отопление на централизованное. Мало осталось печей, требующих ухода трубочистов. Если где-нибудь и требуется прочистить те или иные трубы, обходятся своими службами. А таких трубочистов, как в моем детстве, больше я не встречал. А тот, кого я встречал, остался в моей памяти. Хорошо он шел по улицам своего города, гордо, как хозяин его!

Чистильщик сапог

На углу нашей Кудринской площади и Поварской сидит мальчонка. Совсем маленький, лохматый и неопрятно одетый. Перед ним небольшой ящик с подставкой для ботинка или сапога на крышке. В ящике разные принадлежности: мазь-гуталин черный, темно-коричневый, светло-коричневый и желтый и даже белый, бесцветный для цветной обуви. Разные щетки. Для каждого цвета отдельная щетка. Они необычные какие-то: непривычно большие, очень лохматые и с кривым основанием, совсем почти полукруглым. И еще у него имеются длинные бархотки и суконки – куски материи для наведения блеска, или, как мальчишка утверждает, «лоска».

На него очень интересно смотреть. Уж очень он здорово и виртуозно работает. Я бы сказал, с упоением, лихостью. Он весь в движении и все время что-то говорит, иногда напевает. Песенки у него незамысловатые, простые. Помню вот только одну, изменяемую в зависимости от клиента:

 
Чистим, чистим, чистим,
Чистим, гражданин,
С вас недорого попросим —
Гривенник один.
 

А для более богатого, нэпмана или вообще очень хорошо одетого:

 
Чистим, чистим, чистим,
Чистим, господин,
С вас недорого попросим —
Миллион один, —
 

и хохочет, подмигивая и разулыбив рот до ушей. Есть у него и скамеечка или, вернее, стульчик-раскладушка. Это чтобы клиент мог сесть, если захочет. А чаще всего просто подходит человек, ставит ногу на ящик, ждет, когда будет вычищен первично один ботинок, потом меняет ногу и ждет, когда будет дана команда на доводку. Тут достаются бархотки, и ботинки приобретают ослепительный зеркальный блеск.

Чистит парень, подпевает себе, залихватски стучит щетками по ящику, иногда подбрасывает их высоко вверх, ловко подхватывает на лету и продолжает чистить, как ни в чем не бывало. А когда полирует кожу, то опять перемежает чистку с подбрасыванием высоко-высоко щетки. Подбросит, подхватит и снова проходится по поверхности ботинок или штиблет. А потом бархоткой завершает работу. Солнце сверкает на коже ботинок. И парень доволен, и клиент тоже.

То он долго сидит на одном месте, то перебегает на другое – на то, где потоки прохожих побольше. И опять продолжает зазывать клиентов:

 
Чистим, чистим, чистим,
Чистим, гражданин…
 

И так целый день до самого позднего вечера.

Лотошники

Хожу по улицам города, наблюдаю. Чем важнее улица, тем больше на ней магазинов, лавок. Даже киосков и палаток. Особенно во время НЭПа торговля развилась чрезвычайно широко и проявлялась в разных формах. Государственные магазины, кооперация, частники. А совсем недавно появились на улицах и площадях лотошники. А может быть, они и раньше были, только я что-то не замечал. Стоят по углам у перекрестков, около трамвайных остановок, около оживленных мест разные тети, иногда и дяди, а иногда и подростки. Через плечо перекинут ремень, удерживающий лоток. Лоток – это широкий и неглубокий ящик. Примерно восемьдесят сантиметров на шестьдесят. Или метр на восемьдесят. А высота всего сантиметров пятнадцать, не больше. В лотках у одних только папиросы, сигареты, табак, спички и даже пачки махорки.

У других – кондитерские изделия: конфеты россыпью и в пакетиках, печенье так же. Иногда крендельки, кексы, но это реже. У лотошников обязательно поверх одежды белые фартуки, форменные фуражки, на которых надписи «Моссельпром», или «Табак», или еще что-нибудь. Лотошники не самодеятельные продавцы-одиночки. Они работают от фирмы. Имеют специальные свидетельства. А вот, кто им цену устанавливает, не знаю. Возможно, с базы получают по оговоренной, установленной цене, а продают по своей. Но в разумных, разумеется, размерах наценок. Иначе нельзя.

Иначе не пользовались бы такой популярностью. Есть еще другой тип таких розничных продавцов-индивидуалов. Эти особенной любовью пользуются у малышни и подростков. Да и взрослые не прочь стать их покупателями. Это – мороженщики. Бродячие мороженщики. С огромными бидонами, в которых находится превосходная прохладная сладость. Вооружены мороженщики разными приспособлениями. Трех видов. Большой, диаметром в семь-восемь сантиметров, средний – в пять-шесть, примерно, и малый – в три-четыре сантиметра.

Инструмент этот устроен так, что на выдвижное донышко невысокого цилиндрика указанных размеров, укладывается вниз головой вафля. Поверх нее до края, а чаще всего даже выше края, накладывается мороженое. Разное, в зависимости от пожелания покупателя. То ли сливочное, то ли фруктовое, то ли кремовое. А фруктовое бывает разное – лимонное, или клубничное, или еще какое. Поверх сладкой массы укладывается другая вафля. И обязательно лицевой стороной вверх. Специальный толкатель выдвигает порцию мороженого вверх. Готово.

Счастливый обладатель аккуратно берет ее за вафли и прежде всего внимательно осматривает их. Ведь на вафлях написаны имена. Мужские, женские. Мороженщица же видит, кому продает, и берет вафли соответственно из разных пачек. То мужское имя достает, то женское. Интересно, кто же твой суженый?

Большая порция стоит пятнадцать копеек, средняя – десять, а малая – пять. Мы давно уже сообразили, что лучше покупать малые. Даже, если есть целых пятнадцать копеек. Правда, это случалось не часто. Но даже если и были пятиалтынники или гривенники, то, все равно, покупали маленькие порции. Сразу две или три. Ведь, во-первых, в трех малых порциях мороженного больше, чем в одной большой, а во-вторых, имен будет больше – целых шесть вместо двух. Да и удовольствие растянуто. Никакого расчета нет покупать большие порции. Правда, иногда хотелось похвастаться самой большой порцией, чтобы поглядывать свысока на обладателей малых. Огромное наслаждение доставляют нам мороженщицы. А как вообще можно жить без мороженого?

Точильщик ножей, ножниц

Появление во дворе точильщика всегда всеми ожидалось с нетерпением. Еще бы, ведь у каждой хозяйки обязательно что-нибудь затупилось. Ножи ли, ножницы, или ножи от мясорубки. Да мало ли что. Поэтому, как только со двора доносилось протяжное: «Ножи, ножницы точить! Старые кастрюли паять!», сразу же со всех сторон, через все двери начинали выбегать и женщины и дети. С ножами, ножницами. Большими, маленькими, всякими. С ведрами, кастрюлями, мисками и кружками.

А точильщик ставил свой точильный станок посреди двора и начинал свою работу. Зрелище было захватывающе интересно. Из-под точильных дисков веером неслись яркие искры. Диски вращались от колеса с шатуном, который крепился к дощечке-подножке. А подножку мерно нажимал точильщик. Вверх – вниз, вверх – вниз. Колесо крутилось, а у него был кожаный приводной ремень, который вращал маленькое колесо, закрепленное на одной оси с точильными дисками. Немудреная механика. Но как здорово у него все получается. Засмотреться можно.

Ножи или ножницы он слегка прижимает к ребру точильного диска и водит лезвие вправо-влево. А потом правит фаску боковой поверхностью этого диска. Там еще какие-то есть. То ли кожаные, то ли тоже абразивные, но более мелкозернистые. Не присматривался. Только видел, как он с одного диска переходил на другой или на третий. Артистично работал.

Если точильщик был одновременно и паяльщиком, то он после точки ножей и ножниц брался за пайку. Для этого у него была специальная горелка или обыкновенный примус. Он разводил огонь и принимался за работу. Сначала тщательно очищал предмет какими-то щеточками. Думаю, что металлическими. Но, кто знает. Может быть, и обыкновенными щетинными, но очень уж жесткими, а в это время на огне нагревался паяльник. На него интереснее было смотреть, чем на чистку посуды. Цвет паяльника менялся с красного, на какой-то ослепительно светлый. Самое чудесное начиналось, когда паяльщик накладывал кусок олова на место спая, когда это олово на глазах таяло и заполняло собой то место, которое требовалось запаять.

Все мы стояли, как завороженные, глядя на мастерскую работу. И не только мы, ребятишки. Рядом стояли и хозяйки посуды и даже просто любопытные мужчины. Всем было интересно посмотреть, как из под рук этого мастера выходила починенная вещь. Любо-дорого смотреть Постепенно очередь уменьшалась, хозяйки возвращались в свои квартиры, а мы продолжали заворожённо смотреть на снопы искр. Какая замечательная профессия! Как хочется повертеть станок или хоть подержать паяльник!

Иногда я видел, как точильщик, стоя у двери магазина, работал. У него на станке между планками были заткнуты самые разные ножи: огромные и широкие, узкие и длинные. И даже топор был воткнут. Это точильщик обслуживал мясной магазин. Только там можно увидеть такое.

Стекольщик

Как-то кто-то из нас разбил оконное стекло. Огромная зияющая дыра. И дуло из нее отчаянно. Осень уже наступила. Мы уже давно из пионерлагеря приехали. Что делать? Пока суд да дело, заслонили дыру фанерным листом. Но так жить нельзя. Надо дожидаться стекольщика. Мама велела сторожить, когда он появится во дворе.

Ходили тогда по Москве, заглядывая в каждый двор, стекольщики. И к нам, наконец, пришел один такой. В картузе, в рубахе-косоворотке навыпуск, с фартуком. Брюки заправлены в кожаные сапоги. И носит он на плече большой ящик. Довольно узкий по ширине, но по длине и высоте большой. Вид что надо! И у мастера и у ящика, наполненного стеклянными листами самого различного размера. Стекло, оно же тяжелое. А у него целый запас. Тяжесть неимоверная. Как только он носит этот свой ящик? И, наверное, целый день. Правда, к вечеру легче.

Конечно же, мы его поскорее к себе зазвали, пока другие не перехватили. Он поднялся к нам в квартиру, деловито очистил оконную раму от осколков стекла и замазки, смерил раму складным желтым метром, и начал колдовать над стеклянным листом. Положил его на стол, отметил нужные размеры, приложил длинную линейку и, достав из кармана инструмент-алмаз, ловко и быстро провел им по стеклу. Потом слегка постучал ручкой алмаза вдоль царапины и неуловимым движением обломал лишнюю часть стекла. Потрясающе ровно вышло. Сначала он это сделал с одной стороны, потом с другой. Изумительно! Остальное не составляло труда. Вложив стекло в раму, он быстренько вколотил мелкие гвоздики вдоль всех сторон и достал из своего ящика большой ком серо-желтой замазки. Скрутив тонкие колбаски, он прикладывал их к раме, вжимал, прилепляя колбаску к дереву. И так по всему периметру. А потом взял стамеску и выровнял со всех сторон. Потом счистил все лишнее. Быстро и здорово. Работа была готова. Он сам с гордостью осмотрел окно и повернулся к нам: «Ну, как?»

Очень нужная профессия. И как хочется хоть разок попробовать провести по стеклу алмазом и ровненько обломить края. Но разве он даст?

Газетчики

По вечерам, возвращаясь из детского сада, и даже позднее, из школы после второй смены, наблюдаю всегда одну и ту же картину. Ежедневно. И всегда в одно и то же время. Откуда-то из наступающей темноты врывается на площади и улицы толпа мальчишек. Они бегут, не обращая внимания ни на кого. Они обгоняют друг друга. А потом вдруг рассыпаются веером и бегут, каждый по своему направлению.

Эти мальчишки – газетчики. Не успеет еще машина развести по газетным киоскам вечерние газеты, как на улицах города появляются они, спешащие продать газеты поскорей. Через плечо у многих большая холщевая сумка, полная «Вечерки», у других сумок нет, они прижимают толстые пачки к груди. Этим бегать трудней. Но все равно бегают. И кричат пронзительно: «Вечерняя Москва! Вечерняя Москва!». А потом даже конкретнее: «Последние новости, очередная сенсация», вроде такой, какую выкрикивали они, скажем, 19 июня 1926 года: «Не вернулся из полета известный полярный исследователь Руаль Амундсен». «В городе Шахты начался процесс горных инженеров вредителей», и снова: «Пропал Руаль Амундсен», «Не вернулся из полета по спасению экспедиции Нобиле известный полярный исследователь Руаль Амундсен!», «Инженеры-вредители под судом в городе Шахты». И так весь вечер. И каждый день.

Шныряют мальчишки по тротуарам, стараясь выбрать наиболее людные места – у трамвайных остановок, где народ стоит без дела, ожидая трамвая. Или около больших магазинов, или у подъездов театра, или кино. Лишь бы наскочить на такое место, где народ не очень спешит, где можно заинтересовать его последними сенсационными новостями. Бойко работают.

Но и среди идущей толпы находится немало таких, кто обязательно купит газету, которая сама ему в руки приходит. Ведь это очень удобно.

Слышал, что ребята эти собираются в определенное время у дверей типографии газетной или издательства, откуда газеты направляются в розничную торговлю. Там ждут своего часа и первыми налетают на готовую продукцию. К ним в типографии привыкли. Их знают в лицо.

И понимают, что ребята распространят газеты мгновенно. И людям удобно, и типографиям выгодно. А уж ребятишкам-газетчикам навар идет.

По договоренностью со сбытовиками. Небольшой процент от выручки. А уж если самостоятельную наценку кто-нибудь сделает, его счастье. Но и наценка небольшая. Покупателя не обременяет. Всего на копейку-две на номере. Вроде бы не очень много, а при тираже заметно.

И бегают вечерами газетчики-ребятишки. И орут: «Кому «Вечерку! Кому «Вечерку», «Ужасное убийство в Марьиной роще!», «Женщина-убийца!» и разные другие новости. Я сам редко видел, но знаю, что по утрам такая же картина. Тут уже утренние газеты идут – «Рабочая Москва», «Правда», «Известия». Даже «Пионерская правда». То ли они бегают так рано, что мы их еще не застаем, то ли после того, как мы уже за партами сидим. Но «Вечерка» всегда идет ходко. Во-первых, удобнее для покупателя, когда он с работы, не очень спеша, возвращается, а во-вторых, и это, наверное, самое главное, потому что «Вечерка» уже вечером сообщает самые свежие новости, которые в больших утренних газетах можно будет прочитать только завтра. А в «Вечерней Москве» это уже с вечера. Блеск!