Текст книги "Повесть об одном эскадроне"

Автор книги: Борис Краевский

Соавторы: Юрий Лиманов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Глава двадцатая

Верст семь отмахал эскадрон, уходя на север от Белицы. И только когда показался вдали железнодорожный мост, Дубов остановил бойцов.

– Бронепоезд взорвешь на мосту, Степан, – сказал он Ступину. – Если первым пойдет эшелон с мобилизованными – пропустить его и себя не обнаруживать. С тобой пойдут четверо – на всякий случай. Эскадрон останется здесь. Я буду во-он в тех кустах, неподалеку от моста. Ясна задача, Степан?

– Так точно, товарищ командир!

Ступин попрощался с друзьями и ушел с четырьмя бойцами к мосту. Вместе с ним отправился и дядя Петро – старый железнодорожный рабочий, знающий мосты как свои пять пальцев. Дубов тяжело вздохнул. Степану предстояло сделать то, что не удалось в самом начале рейда: взорвать бронепоезд на коротком шнуре – другими слонами, почти ценой своей жизни. Спасти Степана мог только случай. Если бы иметь время для подготовки, поставить сигнального… Но Дубов понимал, что ничего этого они сделать не смогут. Оставалось одно – и Ступин, большевик, разведчик, сапер, пошел на это без лишних слов.

Костя смотрел вслед товарищам, пока они не скрылись в туманном мареве мелкого дождя. Так уходят на войне из твоей жизни друзья-соратники.

Эскадронцы спешились, залегли в стороне от дороги, а Дубов, оставив старшим Харина, крикнул Воронцова и зашагал к кустам, к мосту.

Сначала они шли в полный рост, потом – пригибаясь, а когда за волной тумана открылся совсем рядом плетеный ажур моста – поползли. Хоть и не должно быть здесь белых, но лишняя предосторожность не мешает. В редком кустарнике устроились удобно: наломали веток, соорудили подстилки – кто его знает, сколько времени придется ждать.

Мост был виден как на ладони. Дубов, сощурившись, всматривался, стараясь угадать, что делает сейчас Ступин, а Костя искоса наблюдал за командиром – нервничает.

Взглянув на мост, Костя вздрогнул. На срезе фермы стоял обходчик в шинели с погонами, с флажком в руке. Вот он поднял его над головой, взмахнул. Поднял второй раз, третий…

– Молодцы, – прошептал Дубов, разобрав непонятные Воронцову сигналы. – Охрана была на мосту. Сняли. Ну, теперь надо ждать…

Первым приближающийся гул почувствовал Воронцов. Именно почувствовал, а не услышал. Земля задрожала, чуть заметная дрожь передалась телу, и Костя быстрым шепотом произнес:

– Идут, командир!

Дубов прильнул ухом к траве:

– Идут!

И словно в подтверждение этого вдали надрывно загудел паровоз. Вскоре из пелены тумана показались неясные очертания – ближе, отчетливей. Вот он! Балластная платформа, за ней – очертания блиндированных вагонов, орудийных башен. Бронепоезд! Он шел первым. Эшелон, видимо, в хвосте.

Дубов привстал, и ему показалось, что на него с сумасшедшей скоростью мчится что-то огромное, страшное, несокрушимое. Бронепоезд поравнялся с кустами. Дрогнула земля, глухо забились под тяжелыми колесами рельсы, запрыгали старенькие шпалы. Мимо проносились глухие, блестящие от влаги бронированные вагоны, могучие стволы орудий слепо уставились вперед, беспокойно двигались пулеметы в амбразурах… Мелькнула фигура офицера в черном проеме люка. Он невозмутимо смотрел прямо перед собой, и казалось, что его взгляд скользит по лицам сидящих в кустах. Затем промчался закованный в броню паровоз, еще один блиндированный вагон, и опять слепые жерла морских орудий, обращенные назад, и опять пулеметы, и опять балластная платформа.

Рельсы облегченно вздохнули, улеглись усталые шпалы, бесшумной воздушной метлой пронесся вихрь, забросил смятую бумажку на ветку орешника, улетел…

Бронепоезд подходил к мосту. Дубов почувствовал, как липкий пот выступил на спине. Забыв о маскировке, он высунулся из кустов, потом встал во весь рост и расширившимися от волнения глазами смотрел, как передняя балластная платформа бронепоезда въехала на гулкий настил, за ней скользнул первый блиндированный вагон, второй… а мост все стоял, стояла и серая фигурка с флажком в руке. Дубов сорвал с головы фуражку и что было силы хватил ею о землю. Проклятье! Уходит! Что это? Осечка? Вот балластная платформа миновала центральные пролеты, теперь уже весь бронепоезд втянулся на мост. Еще мгновение – и…

Но тут под самыми колесами паровоза громыхнуло багровое пламя, раздался скрежещущий треск. Дубов увидел, как паровоз подпрыгнул, казалось, повис в воздухе на долю секунды и тяжело рухнул в расступившийся пролет. Оба задних вагона вздыбились и загрохотали вслед за паровозом. Передний сошел с рельсов и, разметав ограждение, стал поперек моста, нелепо вздернув ствол орудия.

Дубов с трудом перевел дыхание. И тут же жаркая волна ликования захлестнула грудь. Победа! Молодец, Ступин!

– Ура-а-а! – закричал он и упал от сильного толчка в спину.

– Ложись! Состав! – крикнул ему в самое ухо Воронцов.

Дубов прижался к земле вовремя. Со стороны Белицы подходил, устало отфыркиваясь, разболтанный паровоз. Он загудел, окутался паром, лязгнул буферами, осаживая разогнавшийся состав, по вагонам пошли гулять перезвоны и грохот. Паровоз дернулся вперед, опять окутался паром и остановился. Потрепанные вагоны сгрудились за паровозом, в переднем всхлипнула и замерла гармошка, покатились в сторону створки дверей, на полотно посыпались солдаты.

– По вагонам, мать вашу… – взвизгнул чей-то голос.

Дюжие унтера бросились загонять солдат. Два офицера поднялись на тендер паровоза и настороженно вглядывались туда, где еще дымились останки моста и бронепоезда.

– Вот бы сейчас их разоружить! – шепнул азартно Костя и подтолкнул командира локтем. – Пока они еще ошалелые…

Дубов словно очнулся от забытья. Засопел громко носом, покосился на Костю сощуренным глазом и фыркнул, как норовистый конь.

– Ишь какой ты прыткий… «Разоружить» – да они сейчас напуганные, пулеметами тебя встретят, разоружатель… Кого разоружать – одни офицеры… Видишь, унтера вагоны запирают…

Дубов еще раз внимательно посмотрел на эшелон. Косте послышалось, что командир шепчет: «Прав был Семен, боятся дроздовцы своего пополнения…»

– Быстро ползи к Харину, передай, пусть отводит людей к мосту. И я туда… А сам останешься здесь. Проследишь, что они делать будут.

Когда Дубов перебегал небольшую полянку у насыпи перед мостом, в последнем, уцелевшем, вагоне бронепоезда зашевелился пулеметный ствол и над головой командира запели пули. Потом донеслось и отрывистое ах-аханье крупнокалиберного пулемета.

Дубов упал на землю, пополз. Невидимый стрелок довел пулеметный ствол до упора в край амбразуры, ствол прыгнул, выплевывая огонь, но Дубов был вне сектора обстрела – пули уходили в сторону и выше.

«Уцелели, сволочи. Добить бы…» – подумал он, скатываясь в окопчик, приготовленный саперами. К нему подполз перепачканный землей, осунувшийся разведчик – тот самый молоденький сапер, которого еще недавно Ступин обучал деликатному обращению с динамитом.

– Живы?! – спросил Дубов, неловко обнимая парня за плечи. – Где Степан и дядя Петро? Что молчишь – живы?

– Товарищ командир, задание выполнено…

– Сам вижу. Отвечай, живы?! – крикнул Дубов, хотя уже понимал, что Ступин и старый рабочий погибли.

– Оба… нет их…

Снова зарокотал крупнокалиберный пулемет – полянку перебегали разведчики из группы Харина. Дубов высунулся из окопчика и внимательно смотрел, как беспокойно ворочается в амбразуре злобный пулемет, пытаясь добраться до людей на полянке. Вот один боец пересек невидимую линию, поднялся на насыпь и сразу словно споткнулся на бегу – упал. Винтовка сползла вниз.

Харин заметил, полез к нему.

– Фома, назад! Сюда! – крикнул Дубов, поднимаясь из окопчика во весь рост. Сухо хлопнул пистолетный выстрел, пуля чиркнула над самым ухом…

– Товарищ командир, осторожнее!

Дубов опустился на колени.

– Динамитные шашки остались? Снаряженные? – спросил он сапера.

– Есть, вот… – сапер торопливо достал связку. По аккуратной заделке бикфордова шнура и патрона-боевика Дубов узнал работу Степана. Лицо его перекосилось – последний привет от Степана кадетам.

– Скажешь Харину, чтобы прикрыл огнем! Дубов перевалился через гребень окопчика, вдавился в свежую землю, огляделся и пополз к реке. В уцелевшем блиндированном вагоне приоткрылся люк, показалось дуло пулемета, с полянки загремели винтовочные выстрелы, и люк захлопнулся.

Тишина. Вдалеке отчетливо слышалось пыхтение паровоза – словно он раздумывал, что ему предпринять, и тяжело отфыркивался.

Дубов полз, подтягивая за собой связку шашек. Только бы не скатиться в выбоину, в яму – рванет, следов не найдут…

Вот и обрывистый берег речки. Дубов сполз вниз, с облегчением выпрямился – здесь он был скрыт от глаз уцелевших дроздовцев. Виднелась только передняя часть блиндированной коробки, нависшая над провалом моста. Паровоз и другой блиндированный вагон запрудили речку. Паровоз был искорежен, видимо, взорвался котел. Вагон лежал на боку, орудие вывернуло борт и съехало в воду.

Через несколько шагов Дубов наткнулся на офицера в кожаной тужурке, с погонами полковника. Его, видимо, выбросило при взрыве. Голова офицера лежала в воде, волосы плавно шевелились, один глаз смотрел в небо… Дубов пошел дальше, настороженно вглядываясь в останки бронепоезда. Может, кто и уцелел…

Вот и мост, вернее, быки первого пролета. Скрученные рельсы, прутья, металлические полосы… Едкий запах динамита.

Наверху опять заработал пулемет. Дубов вскарабкался по откосу к самым колесам вагона – они виднелись сквозь шпалы и переплет решетчатого настила моста.

«Вот мы их сейчас…» – подумал Дубов и в то же мгновение увидел, как с защищенной стороны броневагона спрыгнул на настил моста человек. Заглянул вниз. Присел на корточки, прячась за колесом.

Дубов вжался в щебенку, достал маузер – эх, обстрелять бы его сейчас.

Тишина. Офицер стал протискиваться под мост. Сейчас увидит. Дубов выстрелил. Офицер рухнул вниз, едва не сбив его с ног…

Спички отсырели… Дубов пытался высушить хоть одну, потерев о волосы. Наконец спичка зашипела. Из головки вырвался едкий дымок.

– Ну, милая, – громко сказал Дубов.

Огонек, слабый, желтый, как после болезни, затрепыхал на самом конце серной головки. Дубов прижал его к шнуру, и по шнуру уверенно заскользил белый потрескивающий комочек искр. Вершок, два вершка… Дубов как завороженный смотрел, а комочек искр медленно взбирался вверх по шнуру, к связке.

Дубов покатился кубарем вниз, стукнулся о какую-то железку, вскочил на ноги, упал, вскочил снова.

Взрыв громыхнул, когда он был уже далеко.

Вагон мгновение стоял торчком, потом мягко повалился набок, накрывая паровоз и первый блиндированный вагон. Все!

– Вот, Степан, и закончил я твое дело, – спокойно сказал Дубов. К нему бежали разведчики. Впереди всех тяжело топал Харин.

– Меня не мог подождать, командир, – обиженно бубнил Фома, бережно поддерживая Дубова под руку на обратном пути, – мало тебе Степана…

* * *

До самой темноты наблюдал Костя, как суетятся офицеры из эшелона. Потом из Белицы примчалась, надрываясь свистом и визгливыми гудками, кукушка с двумя платформами. Прибыла ремонтная бригада. Когда успели белые сообщить на станцию о взрыве – Костя не заметил.

С кукушкой начальник эшелона получил, очевидно, приказ. Костя подполз поближе, пытаясь лучше рассмотреть, что будут делать кадеты. Чесались руки – сейчас бы им в неразбериху парочку гранат подкинуть…

Унтера бегали, офицеры надрывались, пытаясь навести порядок. Из теплушек неохотно вылезали солдаты и лениво строились во взводные колонны. Из задних вагонов вывели лошадей, выкатили пулеметы. Команда унтер-офицеров установила пулеметы в стороне от походных колонн. Капитан охрип и теперь подавал команды жестами. Наконец, колонна, конвоируемая пулеметчиками, медленно двинулась к реке, к броду.

Костя ликовал. Белые действовали именно так, как предполагал Дубов. По всей вероятности, перейдут реку, доберутся пешком до ближайшей станции в двадцати верстах и там опять погрузятся в эшелон, который пришлют за ними или сформируют на месте. Не ждать же, в самом деле, пока ремонтники починят мост и разберут) остатки бронированной махины.

* * *

Костя прибежал в балку, где остановился эскадрон.

– Вставайте, сурки! Забились под шинели, вас и днем не найдешь!

– Ты что орешь, дура трехдюймовая. – Костя сразу же узнал в часовом Харина. – Твое счастье, что я тебя по походке за версту чую, – а то бы снял, как тетерева. Ребята спят.

– Веди к командиру!

– И он спит. Все попадали, словно дохлые. Одни мы с тобой, Костя, вроде двужильные. Ты расскажи лучше, что видел.

– Веди к командиру, там расскажу.

– Да спит человек, умаялся.

– Разбудим!

Когда Костя, захлебываясь от нетерпения, рассказал о результатах своей разведки, Дубов задумался.

– Мы их так шарахнем под утро – сонные, не успеют понять – все лягут! – кричал Костя. – Понимаешь, за все…

– Нет, Воронцов, – сказал, наконец, Дубов, – не туда путь держишь. Людей из засады перебить – не штука. Жизнь у человека отнять легко, вот новую ему дать – это штука. Помнишь документы, которые мы у твоего утопленника взяли? Инструкцию, как пополнение белые себе делают? Подумай, сколько среди них наших людей, пленных, простых мужиков? Догадываешься?

…Замысел командира был предельно прост: остановить колонну, обезвредить по возможности офицеров и начистоту поговорить с солдатами. Учитывая настроения мобилизованных, он был почти уверен, что они обрадуются представившемуся случаю и разойдутся кто куда. А пленные красноармейцы, может быть, присоединятся к отряду.

На срочно созванной партячейке командир предложил в агитаторы свою кандидатуру. Но ее отклонили единогласно. Командиру нельзя так рисковать. Решили, что первое слово солдатам скажет Харин.

Еще не рассвело, когда эскадрон, обогнав колонну белых, занял единственную пригодную на всей плоской степи позицию – невысокий курган, могилу неведомого вождя скифов ли, гуннов, печенегов… Коней увели далеко в степь. Отступления не будет.

Скоро на дороге показалась колонна. Солдаты, уставшие после бессонной ночи, проведенной в дороге, еле брели. Сонные офицеры не обращали внимания на расстроенные ряды и сами дремали в седлах. Хуже всех было дородным унтерам и фельдфебелям. Время от времени то один, то другой отставал и присаживался на телеги, которые ехали в хвосте, словно обоз. Но Костя знал, что это не обоз, а пулеметчики из конвойной команды – так гнали белые на фронт своих «добровольцев».

Он шепнул об этом Дубову. Командир нахмурился.

– Быстро возьми Свешнева, Петренко – по гранате на телегу. Кидайте сразу после выстрелов.

Костя пополз по обратному склону к подножию кургана. За ним спокойно посапывал Свешнев.

…Дубов передернул затвор карабина.

– Пять, шесть, – считал он золотопогонников, – восемь, девять. Ну, кажется, все… Нет, вот еще один идет.

– По офицерам… – негромко скомандовал он и взял на мушку высокого, который, жестикулируя, объяснял что-то остальным. – Огонь!

Ударил залп. Высокий упал словно подкошенный. Вслед за ним еще четверо. Снова грохнуло над степью. Двое оставшихся на ногах офицеров бросились к обозу и спрятались за телегами. Но тут грохнули взрывы гранат. Телеги разметало.

Первый залп парализовал солдат. Несколько секунд они молча стояли, пораженные случившимся, а потом кинулись кто куда.

– Стой! – остановил их (неожиданный окрик громкий и властный. – Стой! Не стреляй!

На кургане выросла массивная фигура Фомы. Он стоял, широко расставив ноги, и размахивал над головой фуражкой.

– Не стреляй! – повторил он, увидев, как несколько человек вскинули винтовки. – Разговор есть.

Направленные на Харина винтовочные стволы опустились. И случилось это не потому, что он говорил «не стреляй», а потому, что стоял один без оружия на виду у сотен людей с винтовками.

Солдаты нерешительно двинулись к холму, а Харин, сделав несколько шагов вперед, снова заговорил:

– Бросай оружие, братцы! Срывай погоны, расходись по домам! Красная Армия сильна, но она борется не против вас, а против генералов и офицеров…

Мобилизованные молча слушали. Дубов, лежавший неподалеку от Харина, досадливо поморщился. То говорит Фома, да не так. Проще надо, про самое главное.

Харин и впрямь был неважным оратором. Речь свою он обдумал заранее, даже повторял про себя. Казалась она хорошей, но сейчас почему-то не получалась. Произнося правильные, но точно чужие слова, Фома даже покраснел от натуги.

Дубов понял его затруднение и решил действовать. На секунду заколебался – партячейка не разрешила, – но терять времени было нельзя.

Командир поднялся, оставив на земле свой карабин, и быстро пошел вниз, туда, где стояли солдаты. На ходу он вытащил из кармана кисет, обрывок бумаги и, оказавшись среди мобилизованных, неожиданно улыбнулся.

– Закуривай, хлопцы. С дымком легче говорится.

– О чем говорить-то? – спросил хмурый солдат.

– А вот о чем. – Дубов скрутил козью ножку и закурил. – За что вы идете воевать, кого защищать будете? Помещичью землю? Так на что она вам сдалась! Вам своя земля нужна, своя, а не барская. Верно я говорю?

– Ну, предположим, верно, – отозвался хмурый.

– А что нужно, чтобы спокойно хозяйствовать на своей земле? – продолжал Дубов. – Мир нужен. Чтобы войны не было. Так, что ли?

– Ну, предположим, так, – снова буркнул солдат.

– Знаете, какие декреты подписал Ленин в первый же день Советской власти? – спросил Дубов и сам ответил: – Декрет о мире и декрет о земле. Чтобы, значит, кончить войну и всю землю отдать крестьянам. А генералы да помещики этого не хотят, потому и пошли войной на Советскую власть. И вас в это дело впутать хотят, чтобы вы как бы против самих себя воевали, против своего кровного дела.

– Верно говорит человек, – раздалось в толпе. – Пошли по домам, братва. Хватит! Отвоевались!

Обрадованный поддержкой, Дубов продолжал:

– Возьмем, к примеру, тебя, – ткнул он пальцем в хмурого. – Может, у тебя земли много, может, золото в каком банке лежит или имение у папаши есть?

– Имение, – ощерился солдат. – Полдесятины на семерых.

– Так что же тогда получается! – воскликнул Дубов. – Земли у тебя нет. Советская власть тебе дает землю. А ты эту самую землю у самого себя идешь отвоевывать для помещика…

Сгрудившиеся вокруг Дубова солдаты одобрительно заговорили. Глаза их смотрели на него уже ее так подозрительно и настороженно.

– Верно… Правильно… Дело говорит… – слышалось со всех сторон.

– А ну, товарищи, – Дубов вскочил на кочку. – У кого много земли было, кто не терпел от помещиков да хозяев, кому сладко жилось при царе – выходи вперед.

Возвышаясь над толпой головы на две, командир сверкающими от волнения глазами огляделся по сторонам.

– Нет таких среди вас! – выкрикнул он. – Нет, потому что все вы – трудовой народ, потому что потом своим и мозолями хлеб добывали. Так с кем же вы пойдете? С барчуками – белоручками, которые хотят вас снова в кабалу загнать, или с нами, с такими же трудовыми людьми, как вы? Против кого вы повернете штыки?..

Дубов не договорил.

Негромко, словно игрушечная хлопушка, щелкнул выстрел, и он, вздрогнув, медленно упал на руки солдат.

И тут произошло то, чего не ожидали ни Харин, ни другие. Наэлектризованные его словами, люди, казалось, ждали какого-то последнего, самого веского аргумента, который подвел бы итог всему сказанному. Неожиданный выстрел был этой последней каплей.

– За правду человека убили, гады! – раздалось из толпы, и над степью пронесся порывом урагана рев сотен глоток. Несколько человек бросились к телеге, за которую, оседая, падал раненый офицер.

– Товарищи-и-и! – пытался удержать их Фома, по голос его потонул в разъяренном реве. Раздался, перекрывая шум, выстрел, за ним надрывный высокий крик, и над головами взметнулось поднятое на остриях штыков тело убийцы Дубова. В степи поймали второго офицера, и он разделил страшную участь первого.

Эскадронцы спустились с кургана и плотным кольцом окружили командира. Дубов был убит наповал.

– Недоглядел, – стонал Харин. – Недоглядел…

Воронцов, потрясенный, молчал.

…Без малого четыреста человек стояли, обнажив голову, над телом погибшего большевика. А он лежал, устремив застывший взгляд в хмурое октябрьское небо. В широко открытых глазах его угадывалось настороженное внимание и удивление, словно там, за серой пеленой туч, он увидел великое будущее своего народа, за счастье которого он отдал самое дорогое, что есть у человека, – жизнь.

Похоронили Дубова на вершине кургана. Сначала Харин, а за ним и все разведчики бросили в свежую могилу по горсти земли. Потом к могиле потянулись солдаты, успевшие уже сорвать с плеч погоны. И было в этом молчаливом шествии к праху героя что-то такое сердечное и торжественное, что Фома почувствовал, как ширится в его груди гордость за товарищей и уже не грусть по погибшему, а необычайная сила и уверенность переполняют все его существо, уверенность в том, что победа близка.

Рос над могилой холм. В шапках, в полах шинели несли люди холодные мокрые комья земли. Костя подумал, что скоро эскадрон уйдет отсюда, а курган, насыпанный сотнями рук, станет памятником уже не древним скифским вождям, а замечательным людям, отдавшим свои жизни великой революции.

Харин, принявший командование эскадроном, решил поговорить с солдатами. Они собрались в кучу, и он, забравшись на телегу, обратился к ним:

– Товарищи, мы – часть Красной Армии. Действовали в тылу белых. Дело одно было. Сейчас возвращаемся к своим. Среди вас есть мобилизованные белыми насильно, то есть бывшие пленные красноармейцы. Каждый волен поступать как он хочет. Кто надумал возвращаться домой – давай… А кто хочет защищать нашу власть от кадетов, от офицерья всякого – тот может идти с нами.

Фома тяжело вздохнул, произнеся такую длинную речь.

– Кто хочет идти по домам, – скомандовал он, – становись направо, кто с нами – налево.

С минуту люди раздумывали. Из рядов выбрался хмурый солдат и решительно отошел влево. Тогда в толпе наметилось расслоение. Кто-то пробирался в одну сторону, кто-то в другую. Наконец, образовались две группы. Правая была более многочисленной. Там собрались, главным образом, пожилые люди. В левой преобладала молодежь. Фома прикинул на глаз: пожалуй, больше сотни.

Вновь принятые окружили эскадронцев, засыпали их вопросами. Самой сложной неожиданно оказалась проблема звездочек. Запасных у разведчиков не было. Пошли в дело жестянки из-под консервов, расплющенные латунные гильзы патронов. Каждому хотелось сразу же прикрепить к фуражке пятиконечный символ революции.

Патом вспомнили о лошадях. Осмотрели обозных коней, раненых пристрелили. Поймали офицерских. На всех ее хватило, но Харин пообещал еще сегодня добыть остальных.

Настало время двигаться в путь. Эскадрон выстроился у подножия холма. Новый командир сделал перекличку и улыбнулся. Сто тридцать семь бойцов. Вот это – сила. Сейчас бы начинать рейд, а не кончать. Но в это время порыв ветра донес далекий орудийный гром.

«Неужели началось? – подумал он. – Теперь скорее к своим, в дивизию».

– Эскадрон, слушай мою команду… – поднялся Харин в стременах. – В честь погибшего товарища и командира, бойца революции Николая Дубова… пли!

Грохнуло и раскатилось по широкой степи многоголосым эхом последнее «прости» красноармейцев. И долго еще, уходя на север, навстречу орудийным громам, оглядывался Харин на безымянный курган.

А север гремел все ближе и ближе. Артиллерийская канонада казалась Фоме знакомым и родным голосом, который звал его, торопил, подхлестывал. Сам того не замечая, командир пришпорил коня.