Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Борис Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Связь со своими осведомителями в районе деятельности группы мы осуществляли через «почтовые ящики». Каждый осведомитель имел свой тайник, куда приносил собранные сведения и там же находил для себя очередные задания.

Ночью Иван Сапко объезжал на велосипеде все «почтовые ящики» и собирал почту. Позднее эту работу выполняли уже три человека, а затем, когда людей у нас в отряде стало много, да и корреспонденция в наш адрес поплыла целым потоком, этим делом занималась группа «почтальонов». Каждый из них обслуживал два-три «почтовых ящика».

До прибытия в этот район нашей группы здесь не было активной партизанской борьбы. Нас, раньше воевавших в украинских партизанских отрядах, удивляло, что железные дороги и даже железнодорожные мосты не охраняются, по улицам городов можно в любое время дня и ночи ходить без специальных пропусков. Но все это было нам на руку.

Поскольку разведывательная работа уже налаживалась, решили значительно увеличить состав группы за счет бежавших из плена. Из приходивших к Степану Маклакову беглецов стали подбирать людей, наиболее подходящих для нашей работы. Остальных направляли в Моравию, где в районе Ческой Тржебовы начал действовать партизанский отряд Виктора Осипова.

Людей в отряд можно было набрать много, но мы не могли пока всех обеспечить оружием. Обратились к подпольщикам с просьбой помочь нам приобрести необходимое на первое время вооружение.

Раздобыла оружие подпольная группа Алексея Штепанека, которая действовала на станции Хоцень. Определяя по сопроводительным документам состав груза из проходящих через станцию эшелонов, железнодорожники выбраковывали нужный вагон как аварийный, требующий немедленного ремонта, выводили из состава и загоняли его в конец станционных путей, в тупик.

Ночью производили «ремонт»: вагон вскрывали, часть оружия из него перетаскивали в небольшой грузовичок, предоставленный для этой цели Гоудеком, и вывозили или в дом Гоудека или в лес.

На «отремонтированный» таким необычным способом вагон специально изготовленными клещами ставилась новая пломба, его прицепляли к следующему составу и отправляли по назначению.

Эту опасную работу неоднократно проводили товарищи Штепанек, Кутцлер, Дртина, Шмеряк, Жига, Генный и другие. Клещи изготовил слесарь авиационного завода Унцейтлиг.

Таким образом для отряда были добыты несколько десятков винтовок, пулеметы, патроны, большое количество ракет и несколько тонн муки. Все это было нам действительно необходимо.

Получив от подпольщиков оружие, мы могли каждую ночь направлять небольшие группы партизан далеко в сторону– под Рыхнов, Пардубице и Хрудим. Там на дорогах устраивались засады на фашистов. В отряд партизаны приносили трофейное оружие и приводили пленных.

Каждый день мы по радио передавали в Центр сводки о работе железных дорог и хорошо знали, какое громадное количество боевой техники и живой силы врага перебрасывалось на фронт.

С первых же дней, как стали поступать материалы от Франтишека Гашека, нас удивило количество грузов, перевозимых по «главной трати», как называли чехи дорогу Прага – Брно.

Мы сразу же заинтересовались этой дорогой. Очень уж хотелось перерешать, хотя бы на время, такую важную для врага, так интенсивно пульсирующую эшелонами артерию.

Но взрывчатки у нас не было. Перед вылетом не захватили ее с собой – и так были нагружены до предела, да и посылали нас сюда не мосты взрывать, а сидеть тихо, все видеть, все слышать и обо всем сообщать.

А сидеть тихо мы уже не хотели. Диверсии на дороге отвлекли бы только часть наших сил и не мешали разведывательной работе.

Нас выручили железнодорожники станции Хоцень. Нм удалось «позаимствовать» в одном из вагонов 800 килограммов тола в шашках и стандартных трехкилограммовых зарядах. Мы его сложили в тайнике, оборудованном в лесу группой Журова. Капсюли-детонаторы и бикфордов шнур удалось достать у рабочих каменного карьера в Бороградеке. Два моста на железной дороге Хоцень – Наход взлетели в воздух.

Но подрывать проходящие поезда мы все еще не могли– не было ни детонирующего шпура, ни механических взрывателей. Рассчитать же заранее длину бикфордова шнура так, чтобы взрыв произошел под паровозом, невозможно.

И опять же на помощь пришли подпольщики. По нашему эскизу на авиационном заводе были изготовлены упрощенные взрыватели натяжного действия. По ночам на железных дорогах загремели взрывы.

Оккупанты уже не могли здесь чувствовать себя так уверенно, как прежде. На железной дороге была введена усиленная охрана.

Во втором томе сборника документов «Освобождение Чехословакии Красной Армией в 1944–1945 гг.», изданном в 1965 году в Праге издательством «Наше войско», на странице 31-й говорится, что хотя на охрану дороги были брошены войска из расчета пять солдат на один километр, «…вся немецкая система охраны дороги в это время очутилась в критическом положении… Командование группы армий „Центр“ докладывало Франку о все возрастающих нападениях „банд“ на линии северней от железной дороги Хоцень – Оломоуц и на всей этой магистрали вплоть до Богумина. Взбешенный Франк, – говорится далее в документах, – покарал инспектора охраны дорог оберштурмбанфюрера СС Ленгольдта и отправил его на фронт, а вместо него назначил майора Алерса… Гиммлер отозвал 8-й полицейский полк СС во вновь созданную полицейскую истребительную бригаду, а начальник тыла 1-й танковой армии снял с линии фронта Фридлянд – Валашске – Межиричи батальон охранного железнодорожного полка „Силезия“…»

Все в больших размерах проводили саботаж и диверсии на железной дороге и подпольщики. Они всячески задерживали отправку эшелонов, путали накладные листы, заклеивали на вагонах название станции назначения новыми надписями, после чего груз шел по другому адресу, выпускали на ходу горючее из цистерн, сыпали песок в буксы вагонов, перед отправкой эшелона подбрасывали в товарные вагоны хитроумно сделанные химические зажигалки, вызывавшие в пути пожары и взрывы…

Саботаж на производстве стал к тому времени массовым явлением. Все большее распространение получал лозунг: «Трудись не спеша!» На тротуарах, на заборах, на домах, на стенах заводских цехов часто можно было увидеть нарисованную черепаху. Эти рисунки приводи ли оккупантов в бешенство и вызывали улыбки у чехов. Они каждому были понятны – «трудись не спеша!»

Результат работы подпольных групп не замедлил сказаться – производительность труда в марте снизилась наполовину. «Кузница оружия», как оккупанты называли чешскую промышленность, работала на холостом ходу.

Конец «сухарного» аэродрома

Как-то при встрече Ольга Лошанова сказала, что со мной очень хотел бы встретиться штабс-капитан Вовес.

– А кто такой этот штабс-капитан?

– Это бывший офицер чехословацкой армии. С самого начала оккупации работает управляющим государственным животноводческим хозяйством в замке Замрск. Пользуется в нашем селе большим уважением.

– Вы что же, рассказали этому штабс-капитану о том, что связаны с нами? – я пытался скрыть свое раздражение.

– Нет, что вы! Я ничего и никому о вас не говорила.

– Тогда почему же он обратился именно к вам с такой просьбой?

– Я сама не знаю. Он очень умный и наблюдательный человек и, очевидно, сам о чем-то догадывается.

– И вы пообещали ему организовать встречу со мной?

– Нет, нет! Я сказала пану Вовесу, что тоже слышала о том, будто в наших лесах появились советские парашютисты, но сама в это не очень верю – мало ли что говорят теперь люди.

– Так вот, хотя штабс-капитан Вовес и хотел бы встретиться с нами, но мы пока такого желания не испытываем. И вообще, Ольга, впредь будьте более осторожны! – предостерег я девушку.

Мы знали, что, оккупировав Чехословакию, гитлеровцы профильтровали всех офицеров бывшей чехословацкой армии сквозь густое гестаповское сито. Часть офицеров, такие как Людвик Свобода, Богумил Ломский и многие другие, успели уехать в Польшу и Советский Союз. Часть других, опасных для «нового порядка», гестапо попросту ликвидировало или засадило в концентрационные лагеря. На свободе оставались или сочувственно относящиеся к гитлеровскому режиму или совсем пассивные люди. Никакого участия в движении Сопротивления эти люди не принимали, в лучшем случае ограничивались тайным слушанием лондонского радио.

И вдруг бывший штабс-капитан чехословацкой армии Вовес загорелся желанием сблизиться с советскими разведчиками. Кто он? Или большой умница и хитрец, что сумел проскочить сквозь фильтр гестапо, или…

– Нет, лучше от него держаться подальше, – рассуждал я.

Вечером Иван Сапко, исполнявший обязанности «почтальона», вместе с обычной сводкой движения поездов за сутки по магистрали Прага – Брно принес маленькую записку, в которой Франтишек Гашек просил меня прийти к девяти вечера следующего дня к «почтовому ящику».

С момента установления контакта с диспетчером Гашеком все связи с ним осуществлялись через «почтовый ящик». Сегодня Франтишек впервые требовал личной встречи. Что там такое у него стряслось?

Перебирая в мыслях разные предположения, за полчаса до назначенного срока я устроился в кустах за обочиной дороги недалеко от дерева, под корнями которого был устроен «почтовый ящик» Гашека.

Вечер был морозный, и через несколько минут неподвижного сидения на мерзлой земле я ежился от холода. Наконец послышался скрип гравия на дороге. Совсем пригнувшись к земле, я рассмотрел на фоне еще светлого неба массивную фигуру Гашека.

После слов приветствия Гашек изложил суть дела.

Вчера, днем, когда Гашек находился на дежурстве, на станцию Замрск приехал на мотоцикле штабс-капитан Вовес. Выбрав момент, когда Гашек вышел на перрон, Вовес завел с ним разговор, во время которого вдруг совершенно неожиданно попросил Гашека помочь ему связаться с советскими парашютистами, которые, как он слышал, появились в наших краях. Гашек заверил Вовеса, что он ничего об этом не знает и знать не желает – у него семья и он не собирается совать свою голову в петлю. С тем и расстались. Поэтому Франтишек и потребовал встретиться со мной, чтобы посоветоваться, как быть.

– Что вы можете сказать о Вовесе? – спросил я, не на шутку встревоженный поступками штабс-капитана.

– Знаю его с тридцать восьмого года, с самого начала оккупации, – сдержанно заговорил Гашек. – До этого Вовес жил в Праге. Работал в генеральном штабе чехословацкой армии. Очень серьезный, умный человек. Ненавидит немцев. По-моему, ему можно верить. Без серьезных причин он не искал бы встречи с вами.

– Но почему он решил, что вы можете ему помочь в этом? Не проболтался ли кто-либо из ваших товарищей, что помогают собирать для нас сведения?

– Нет. Не думаю. Это серьезные люди, да они и сами ничего не знают о вас.

– Тогда почему же Вовес пришел к вам? – добивался я.

– Не знаю, что и подумать, – развел руками Гашек.

Что же делать? Почему Вовес с той же просьбой обратился сначала к Лошановой, потом к Гашеку? Ведь группа Гашека – очень ценное и важное для нас звено. Как же ему удалось нащупать Гашека? Что это – случайность, интуиция Вовеса или наш просчет? Что же делать? Может быть, лучше самому немедленно встретиться с Вовесом и все выяснить? А удастся ли выяснить? Может быть, все это провокация? Тогда Вовеса надо немедленно убирать, он что-то уже знает или пока только догадывается.

Решено: завтра пойду к Вовесу.

Договорившись с Гашеком встретиться утром у переезда, где останавливаются рабочие поезда, мы расстались.

Когда на рассвете я подходил к переезду, со стороны Хоцени туда подошел рабочий поезд Ческа Тржебова – Пардубице. Постояв минуту и забрав собравшихся на остановке рабочих, поезд тронулся. На переезде остался один человек в темной форме железнодорожника. Это был Франтишек Гашек.

Мы зашагали мимо сельского кладбища к виднеющемуся на холме среди деревьев замку Замрск.

Замок Замрск не отвечал нашим с детства сложившимся представлениям о замках. Здесь не было высоких башен с таинственными глазками бойни, не было глубоких рвов с подъемными на цепях мостами. Все выглядело значительно проще и прозаичней. В центре возвышалось большое трехэтажное, выстроенное в стиле ренессанс старинное серое здание, покрытое черепицей. Его окружали многочисленные, тоже сложенные из камня коровники, амбары и другие хозяйственные постройки.

Весь комплекс построек вместе со старым парком был обнесен высокой кирпичной стеной, покрытой серой, местами облупившейся штукатуркой.

Через узкие сводчатые ворота в толстой стене мы вошли на широкий, вымощенный булыжником двор замка. В глубине двора, под навесом у одного из амбаров, что-то делала группа женщин. Из раскрытой двери амбара вышел мужчина и, заметив нас, пошел через двор навстречу.

– Штабс-капитан Вовес, – шепнул мне Гашек, увидев его.

«Так вот почему и Франтишек, и Лошанова, говоря о Вовесе, всегда добавляют „штабс-капитан“», – подумал я, разглядывая подходившего Вовеса. Это был высокий стройный худощавый человек лет сорока с продолговатым лицом и широкой, энергичной походкой. Одет он был в ладно сидящий длинный серый пиджак, бриджи и высокие начищенные сапоги. Во всех его движениях проступала вошедшая в кровь и плоть военная выправка. Чуть сдвинутый набок берет казался на его голове форменной фуражкой. Действительно, этого иначе не назовешь, как «штабс-капитан».

– Рад вас видеть, пан Гашек! – сказал он, протягивая руку.

– Пан Вовес, – тихо сказал Гашек, задерживая руку Вовеса в своей, – вы хотели видеть русских парашютистов. Вот их командир, – указал на меня.

Вовес внимательно посмотрел на меня, шагнул ближе.

– З-драв-ствуй-тe, – с трудом по слогам произнес он по-русски, протягивая обе руки для пожатия.

– Что вы хотели мне сказать, пан Вовес? – медленно, чтобы он понял, спросил я.

– Идемте в комнату, здесь не место для серьезных разговоров, – ответил он и пригласил следовать за собой.

– Я должен уйти, – отказался Гашек. – Через два часа заступаю на дежурство. – Он быстро распрощался и ушел.

По узкой каменной наружной лестнице мы поднялись на второй этаж. Вовес провел меня в просторный, но несколько мрачноватый кабинет. Усадив меня за столик возле дивана, Вовес направился к двери. Я невольно насторожился. Но Вовес не вышел из кабинета. Приоткрыв дверь, он несколько раз громко крикнул:

– Власта, Власта!

– Ано! – откликнулся в глубине комнат женский голос. В дверях показалась невысокая миловидная блондинка средних лет в пестром домашнем халате. Увидев в кабинете меня, она приветливо кивнула головой.

– Власта, – попросил Вовес, – приготовь нам завтрак и кофе здесь в кабинете. И пусть нас никто пока не беспокоит.

Плотно прикрыв дверь, Вовес уселся возле столика, достал сигареты, придвинул пепельницу.

С минуту мы молча курили, рассматривая друг друга.

– Итак, вы хотите знать, почему я стремился встретиться с вами? – заговорил Вовес. Слова он произносил четко, и понимать его не составляло труда.

– Да, пожалуйста.

– Прежде чем прийти ко мне, вы, конечно, постарались кое-что обо мне узнать, – усмехнулся Вовес и закурил сигарету. – Я живу здесь давно, знаю людей, имею неплохие связи. Последнее время замечал, что в крае действует антифашистское подполье. Читал листовки, выпускаемые подпольщиками. Но активной борьбы с немцами здесь не было. Я не сторонник голой агитации. Одними листовками и призывами невозможно нанести существенный удар по оккупантам. Поэтому я не старался наладить связь с подпольем. Кроме огорчений, это ничего не могло принести. Тем более для меня. Как бывший офицер я, безусловно, нахожусь под неусыпным наблюдением гестапо. Когда же узнал, что в нашей местности появились русские парашютисты, я стал искать пути к встрече с вами и, как видите, небезуспешно.

– К кому еще, кроме Гашека, вы обращались с просьбой помочь связаться с нами?

– С этой же просьбой я обращался к девушке из села Замрск, студентке Пражского университета Ольге Лошановой.

– А почему именно к ним?

В глазах Вовеса сверкнули лукавые искорки, но заговорил он совершенно серьезно:

– Несколько лет я работал в разведывательном управлении Генерального штаба, – откинувшись на спинку стула, начал он. – Это дало мне некоторые познания в работе разведки. Знал, что Лошанова несколько раз относила продукты и одежду для бежавших из плена русских. Бывала в избушке у Маклакова в селе Рзи. Предполагал, что вы уже имеете какую-то связь с Маклаковым. Брат Франтишека Гашека Ярослав работает лесорубом в лесу. Дружит с Маклаковым. Через Ярослава прямая связь к его брату Франтишеку – диспетчеру на крупной железнодорожной магистрали. Работа железной дороги безусловно должна интересовать советскую разведку. Отсюда вывод: следует поговорить с Лошановой и Гашеком. Правда, как та, так и другой разыграли передо мной святую невинность. Но, как видите, обе мои стрелы попали в цель.

В дверь постучали.

– А вот и завтрак, – сказал Вовес, поднимаясь навстречу вошедшей с подносом жене. Как только дверь за женой закрылась, Вовес снова стал серьезен и сосредоточен.

– Прежде чем говорить о какой-либо совместной работе, – начал он, – нужно обсудить весьма неприятный, но неотложный вопрос. Не знаю, известно ли вам, что все люди, сотрудничающие с вами в селе Замрск и других близлежащих селах, постоянно подвергаются величайшей опасности. Дело в том, что в Замрске живет гестаповский фискал почтальон Дроботы.

Две недели тому назад Дроботы обнаружил в стоящем на поле возле кладбища сарае шестерых бежавших из плена русских солдат. Те попросили у него табаку. Дроботы обещал им принести сигареты и хлеб. Прибежал на почту в Замрске и бросился к телефону… Через полчаса в Замрск прибыли гестаповцы, окружили сарай. Трое беглецов убиты на месте, а остальных гестаповцы увезли с собой. Этот мерзавец не остановится ни перед никакой пакостью, а живя здесь, все видя и все зная, он куда более опасен, чем сотня немцев. Надо немедленно применять радикальные меры.

– Что вы подразумеваете под «радикальными мерами»?

– Ликвидацию предателя! – жестко сказал Вовес.

– Хорошо. Этот вопрос мы обсудим и как-то решим, – заверил я.

Вовес закурил и некоторое время молчал, вертя в руках зажигалку.

– Так. А теперь скажите: чем я могу вам помочь? – снова заговорил он. – В чем вы нуждаетесь? Что вас интересует?

– Нас интересуют все сведения о противнике. Вы опытный разведчик и сами знаете, что может интересовать советское командование.

– Значит, вас интересуют склады, аэродромы, дислокация и передвижение частей…

– Да, да. Буквально все такие сведения представляют ценность.

– Знаете вы о складе боеприпасов в районе Тыниште над Орлицей? – спросил Вовес.

– По линии подпольной организации, о которой вы такого невысокого мнения, нам известно, что в лесу к северу от железнодорожного узла Тыниште над Орлицей имеется какой-то склад боеприпасов.

– Какой-то склад! – Вовес насмешливо хмыкнул. Это не «какой-то», а крупнейший склад боеприпасов армейского значения.

Он достал из ящика письменного стола папку с картами, отыскал лист с крупной надписью «Рыхнов над Кнежной» над обрезом листа, развернул его на столе. Новая подробная карта масштабом 1:75000. Почти в центре листа, окруженный зеленой краской лесов, притаился черный спрутик с жирной надписью «Тыниште н. Орл». Во все стороны, как щупальца, от спрутика разбегаются ниточки железных и шоссейных дорог. Отточенное острие карандаша Вовеса ткнулось в центр спрутика, поползло вверх по одной из ниточек-щупалец.

– Смотрите: шоссейная дорога от самой станции идет строго на север к лесу, – острие карандаша вернулось к спрутику и снова уверенно поползло вверх к зеленой кромке леса. – В полутора километрах от станции, начиная от развилки дороги, что ведет к селу Кршивице, по обе стороны шоссе прямо в лесу сложены огромные штабеля снарядов, патронов, мин, авиабомб. Штабеля сложены не только возле самой дороги, но и в глубине леса, метров на триста от дороги. Лес усиленно охраняется и, само собой, дороги перекрыты и недоступны для населения. Сведения самые достоверные. – Вовес очеркнул на карте примерные границы складов, аккуратно сложил карту по сгибам и подал ее мне. – Можете взять себе.

– Откуда вы получили эти сведения? – спросил я, пряча карту в карман.

– Брат жены живет в Тыниште. Он шофер. Недавно станция была забита эшелонами с боеприпасами. Немцы не справлялись с разгрузкой. Все автомобили были мобилизованы, и шурин три дня возил ящики в лес.

– Не могли бы вы сами съездить в Тыниште и выяснить систему противовоздушной обороны станции и складов, а заодно уточнить все сведения о складах? – попросил я.

Вовес на минуту задумался, как бы прикидывая что-то в уме, потом решительно заявил:

– Думаю, что завтра к вечеру успею вернуться и привезу все, что требуется.

Я горячо поблагодарил Вовеса и одел пальто, собираясь уходить.

– Одну минутку, – задержал меня Вовес. – Хочу сделать вам одно замечание. Только прошу понять меня правильно. Ваша экипировка… как бы сказать… не достаточно продумана и может вызвать совсем не нужный в вашем положении интерес к вам. Ваше пальто и костюм вполне подходящие, а вот рубашка… потом: отсутствие галстука и расстегнутый воротничок в эту пору года… Здесь это не принято и обращает на себя внимание. Я понимаю, конечно, что вы живете не в первоклассном отеле, а в лесу, но вам часто приходится бывать среди посторонних людей. Поэтому я позволю себе предложить вам несколько рубашек и галстуков к ним. Нет, нет! Не вздумайте спорить. Моя безопасность теперь зависит от вашей безопасности, от вашей осторожности. Рубашка – мелочь. Но обычно из-за упущенной мелочи бывали провалы.

Провожая, Вовес провел меня по замковому парку. В самом дальнем углу парка подошли к маленькой калитке в замковой стене. Толстая железная дверь с огромным старинным замком покрыта пластами ржавчины. Видно, что этой калиткой люди не пользовались долгие годы. Вовес вынул из кармана большой замысловатый ключ и с большим трудом открыл калитку.

– Каждую ночь эта калитка теперь будет не заперта. Это на всякий случай, – сказал он. – Вот там дальше, у стены, сделана насыпь. По насыпи можно взбежать на стену и, спрыгнув со стены, – там всего метра три высоты, – оказаться за пределами замка. Сразу за стеной – овраг. По нему можно выйти к кладбищу. Это тоже на всякий случай, – добавил он, усмехнувшись. – Следующую встречу можно провести в замке же, пока вы здесь не примелькались.

В лице штабс-капитана Милослава Вовеса мы приобрели очень ценного, опытного помощника. Много неоценимых услуг оказал нам он впоследствии. В квартире Вовеса несколько дней работала радистка Майя Саратова. Имея громадные связи, Вовес доставал для нас и наших помощников любые бланки документов, проездные билеты, пропуска, предоставлял для отряда продовольствие. Мы очень дорожили этим помощником и оберегали его. Никто, кроме Франтишека Гашека, не знал о связи Вовеса с партизанами.

Рассказ Вовеса о почтальоне Дроботы мы решили проверить самым тщательным образом. Еще не достаточно хорошо зная Вовеса, я допускал мысль, что Вовес предвзято относится к Дроботы, сгустил краски и, возможно, нашими руками хочет свести счеты с этим человеком.

В тот же день я встретился с Ольгой Лошановой и завел с ней разговор о Дроботы. Саша Богданов имел такой же разговор с крестьянином Ирасеком из села Добжиков, Иван Сапко отнес записку о Дроботы в «почтовый ящик» Гашека.

Все – и Лошанова, и Ирасек, и Гашек – иначе не называли Дроботы, как «мерзавец» и «предатель», и, хотя разными словами, высказали одну мысль о том, что этот негодяй, как дамоклов меч, навис над головами истинных патриотов Чехословакии.

Участь предателя была решена. Николай Попов и Петр Журов пошли днем в село Замрск и расстреляли негодяя…

Собранные Вовесом в Тыниште над Орлицей сведения были исчерпывающими. Еще несколько сложных вопросов разведывательного характера сумел для нас разрешить Вовес. Но даже и для него, умеющего синтезировать и обобщать крупицы отдельных, разрозненных данных и делать общий верный вывод, некоторые задачи были непреодолимы.

…Еще в середине февраля сорок пятого года войска 1-го Украинского фронта окружили на Одере город-крепость Бреслау с засевшим в нем крупным гарнизоном.

Попытка взять город с ходу окончилась неудачей, и войска 6-й армии генерал-лейтенанта В. А. Глуздовского, блокировавшие город, вели затяжные бои по уничтожению окруженной группировки.

Советское командование, стремясь избежать напрасных потерь, не предпринимало решительного штурма – конец войны был близок, и судьба города, так или иначе, была решена.

Гитлеровцы же, наладив снабжение и получение подкреплений по воздуху, надеялись каким-то чудом вырваться из окружения.

Штаб фронта приказал нам срочно выяснить, с каких аэродромов поддерживается гарнизон Бреслау.

Расположение нескольких аэродромов мы знали. Требовалось только уточнить, какие из них работают на Бреслау. Аэродромам в Пардубице, Градце Кралове, Езефове и Высоке Мыто было уделено самое пристальное внимание.

Пекарня Иозефа Смекала в городе Высоке Мыто пекла хлеб для немецких воинских частей. Каждый день Смекал доставлял партию свежего хлеба в столовую на аэродроме. В последнее время пекарня работала день и ночь. В больших количествах сушились сухари, упаковывались в мешки из плотной прочной бумаги и отвозились на аэродром.

Известно, что летчики «люфтваффе» предпочитают мягкий пшеничный хлеб и сдобу. Кому же предназначена сухарная продукция? Выяснить это мы поручили Смекалу… Рано утром, когда Смекал привез очередную партию и, стоя около фургона, ждал, пока рабочие аэродромной команды таскали мешки с сухарями на продуктовый склад, из дверей столовой вышел начальник – толстый интендантский фельдфебель.

– Как поживает пан офицер? – Смекал заискивающе улыбнулся.

Фельдфебель, скользнув взглядом по Смекалу, промычал нечто неопределенное.

– Не могу ли я угостить пана? – продолжал хозяин фургона. – У меня в кабине бутылка отличной сливовицы. Довоенная. Так и прожигает до самых пяток!

При упоминании о сливовице фельдфебель оживился.

– Нельзя на службе… – неуверенно проговорил он. – Разве что по рюмочке?..

Скоро в небольшой каморке около кухни шел целый пир. После каждой рюмки крепчайшей сливовицы лицо фельдфебеля все больше наливалось кровью.

Несколько раз он пытался затянуть песню, но из его огромного рта вырывались лишь несвязные ревоподобные звуки.

– Эх, жизнь, – сказал наконец фельдфебель, мотая головой, – ни выпить как следует, ни отдохнуть. А тут еще заботы с этими сухарями, будь они прокляты!

– Наверное, фюрер готовит новое наступление, господин офицер? – спросил Смекал. – Создает запасы…

– Какие к черту запасы? Все это идет в Бреслау… Там наших зажали, как крыс!

Смекалу только этого и было нужно. Оставив фельдфебеля наслаждаться сливовицей в одиночестве, он сел в машину. На границе взлетного поля, возле кромки леса, где стояли замаскированные срубленными ветками самолеты, мотор хлебного фургона вдруг зачихал. Прихватив ящик с инструментами, Смекал выскочил из кабины и открыл капот… Орудуя гаечными ключами, он внимательно огляделся и несколько раз щелкнул фотоаппаратом, который извлек из того же ящика.

Так мы узнали, что полк бомбардировщиков «хейнкель-111», базирующийся на аэродроме Высоке Мыто, совершает полеты к осажденному Бреслау.

Разведать другой аэродром, поуховский, отправился Милослав Вовес, а в Яромерж к езефовскому аэродрому поехали учитель из села Горные Елени Иозеф Киттлер.

Вовес имел много друзей, и, зная его хватку и опытность, мы были уверены в успехе его поездки. Однако, когда Вовес вернулся, мы были обескуражены.

На аэродроме базировались тяжелые трехмоторные транспортные «юнкерсы-52» и большое количество транспортных планеров. По ночам «юнкерсы», взяв на буксир планеры, улетали на северо-восток. А когда возвращались, планеров на прицепе уже не было. Куда летали самолеты, где совершали посадку планеры и что они перевозили, Вовесу узнать не удалось. Скорей всего это было тоже связано с Бреслау. Но мы-то знали, что посадочной площадки в осажденном городе уже нет.

В Бреслау шли упорные бои. Об этом вопила гитлеровская пропаганда, на все лады восхваляя «героя Бреслау» – командующего обороной генерала Нихоффа и гауляйтера Нижней Силезии Ганке, который при помощи эсэсовцев организовал в Бреслау «борьбу до последнего человека».

Нацистский официоз «Фелькишер беобахтер» поместил даже портрет увешанного орденами самодовольного верзилы – «национального героя» Нихоффа, продолжавшего бессмысленную, бесперспективную бойню в многострадальном Бреслау.

Именно за это безнадежное и кровавое дело в Бреслау Гитлер в своем предсмертном завещании назначил гауляйтера Ганке – организатора «борьбы до последнего человека» – рейхсфюрером СС и начальником полиции вместо сбежавшего Гиммлера…

А штаб фронта торопил. Посылал повторные запросы. Нужно было применить активную форму разведки – постараться захватить контрольного пленного.

Доставить группу захвата к аэродрому в Градце-Кралове взялся тот же Смекал.

В один из мартовских вечеров желтый автофургон с надписью «Хлеб» на обоих бортах, поскрипывая металлическим кузовом, неторопливо катился по пустынной улице села Поухов.

Хотя время еще было не позднее, в окнах ни огонька: рядом – большой военный аэродром, и приказ о затемнении соблюдался здесь строго.

За околицей фургон свернул вправо, на обсаженное деревьями шоссе и вскоре остановился. Из кабины вышел плотный, одетый в меховой комбинезон шофер, не спеша обошел машину кругом, несколько раз пнул носком ботинка по задним скатам. Закуривая, осмотрелся.

Машина стояла на обочине, возле массивного завала из бревен и камней. На многих дорогах Чехии немцы строили тогда такие противотанковые препятствия. Впереди, чуть дальше за препятствием, угадывалось в темноте небольшое село Пилетице.

Сзади, с той стороны, откуда приехал фургон, послышался треск мотоциклетного мотора. Низко пригнувшись к рулю мотоцикла, на большой скорости пронесся мимо немец, нырнул в узкий проезд в завале, протарахтел по улицам села.

Прямо над дорогой в темном звездном небе прошел на посадку тяжелый самолет. Было слышно, как лопасти винтов со свистом рассекали воздух.

Проводив взглядом взлетевшую над аэродромом ракету, шофер щелчком отбросил окурок и открыл заднюю дверцу фургона.

– Все спокойно. Выходите!

Из кузова выпрыгнули на дорогу два рослых фельджандарма в касках, в темных плотных плащах. На груди смутно поблескивали полукруглые, в форме полумесяца металлические бляхи. Вслед за ними вылезли еще трое в разношерстной гражданской одежде. У одного в руках был легкий чешский пулемет. У другого на шее болтался автомат, а на плече он держал головастую дубинку фаустпатрона.