Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Борис Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Разговор должен был вести Пичкарь, так как я мог выдавать себя за чеха только до тех пор, пока «по-чешски» молчал.

– Здесь живет Фиала Вацлав? – начал он.

– Я Вацлав Фиала, – буркнул человек в фартуке. – В чем дело?

– Мы пришли к вам по важному делу, – продолжал Пичкарь.

– По какому делу? Кто вы такие? – подозрительно оглядывая нас, продолжал Фиала.

– Видите ли, дело очень серьезное, – уклонился Пичкарь от ответа. – Может быть, зайдем в комнату?

– Что вы хотите? Говорите здесь, – отрезал Фиала. – У меня нет времени.

– Мы пришли, – понизив голос, заговорил Пичкарь, – мы пришли передать вам привет от Лаушмана, который помнит вас по работе в Жупе и по вашим статьям в «Чешском обозрении».

Фиала поставил ведро на пол и внимательно посмотрел на нас.

– Никакого Лаушмана я не знаю, – так же тихо сказал он.

– Но Лаушман говорил, что вас отлично помнит, и посоветовал обратиться к вам.

Фиала вытащил из кармана платок и, вытерев вспотевшие лоб и шею, заглянул вниз через перила лестницы. Затем, захватив свое ведро, предложил нам идти за ним вниз.

Вышли на улицу. Здесь я, попросив Фиалу и Пичкаря подождать минутку, подошел к ожидавшему в сторонке Вацлаву и попрощался с ним. Он вскочил на велосипед, включил фонарик и понесся вниз по пустынной улице.

– Кто это был? – тихо спросил Фиала, когда я подошел.

– Это наш товарищ, – шепнул Пичкарь.

Фиала провел нас в глубь двора. Там он открыл ключом дверь одного из кирпичных сарайчиков и пригласил нас войти туда. Я молча, жестом предложил хозяину войти первым. Фиала понят, вошел сам и, пропустив затем нас, плотно закрыл дверь.

– Лаушман представляет себе, что здесь все по-прежнему, – вдруг торопливо и раздраженно заговорил Фиала. – Он не знает, что такое гестапо. В Тржебове кругом кишат агенты. Работа невозможна. Уходите. Я не могу оказать вам никакой помощи, – он даже потянулся к выключателю, чтобы погасить свет.

– Подождите! – остановил его Пичкарь. – Устройте нас хотя бы на ночь. Не можем же мы ночевать в поле под дождем.

– У меня это невозможно, – заявил Фиала, не объясняя причины. – Я могу отвести вас к своему другу – там переспите спокойно.

Выбора не было, и мы согласились, предупредив Фиалу, что если он вздумает шутить и с нами что-нибудь случится, то шутки эти окончатся для него очень плохо, так как наши товарищи всюду его найдут.

Фиала кивнул. Он помнил о том третьем велосипедисте, что уехал вниз по улице.

Товарищ Фиалы, к которому он привел нас на ночлег, оказался одиноким стариком. Он принял нас на ночь, ни о чем не расспрашивая.

Было еще раннее утро, когда за нами зашел Фиала пригласить на завтрак, от которого мы единодушно отказались.

– Знаешь Габрмана? – как бы между прочим спросил Пичкарь Фиалу, уже прощаясь.

– Да. Но он умер.

– А Дитр здесь?

– О, вы и этого знаете, – удивился Фиала и с тем же раздражением, что и накануне, подробно рассказал нам, что Дитр – картежник и пьяница, открыто сотрудничает с нацистами, дочь выдал за гестаповца, а гитлеровцы построили Дитру дачу и, как «вполне благонадежного человека», выдвинули его на пост мэра города.

Итак, третья, последняя наша явка тоже отпадала. Ничего не оставалось, как уезжать из города.

Утро было туманное, сырое. Выпавший за ночь мокрый снег неровным грязным покровом укрыл поля, на дорогах – сплошная слякоть. Под стать погоде было и наше настроение.

Не давали покоя мысли о Лаушмане. Кто он такой, что за человек, почему, давая советской разведке имена своих товарищей и опознавательные пароли, он так обманулся в своих старых друзьях? Неужели эти люди за годы оккупации так изменились? А может быть, они и раньше были такими?..

Забегая вперед, скажу, что после освобождения Чехословакии от оккупантов Лаушман входил в состав созданного Бенешем чехословацкого правительства, был в нем министром иностранных дел. Занимая этот высокий пост, Лаушман имел неограниченные возможности общаться с политическими деятелями Запада. Большинство членов правительства всеми силами старались помешать стремлению чехословацкого народа к коренным социальным реформам, хотели вновь повернуть страну на путь буржуазной республики.

Именно он, Лаушман, стал одним из организаторов и вдохновителей правительственного заговора в феврале 1948 года, когда, надеясь на поддержку с запада, четырнадцать министров правительства Бенеша объявили бойкот социальным преобразованиям, проводимым Коммунистической партией Чехословакии. Правительственным кризисом они рассчитывали запугать народ и добиться большинства в правительстве.

В бурные дни февраля 1948 года трудящиеся страны вышли на улицы, целиком поддержали Коммунистическую партию и выгнали заговорщиков из состава правительства. Тогда, в феврале 1948 года, Лаушман полностью показал свое лицо. А в феврале сорок пятого, не зная Лаушмана, мы столкнулись с его старыми друзьями в Ческой Тржебове и увидели их лицо.

…Незаметно доехали до большого села Горное Слоутнице. По обеим сторонам дороги бесконечно тянулись дома. Скользкий крутой спуск заставил нас сойти с велосипедов и идти пешком. Далеко впереди, в долине, в густом слое тумана угадывались дома Дальнего Слоутнице.

Спустившись с горы, мы снова сели на велосипеды и в густом, как кисель, тумане проехали несколько километров.

Возле села Ческа Гержманице остановились у перекрестка передохнуть, перекурить. И здесь стали свидетелями события, которое надолго врезалось в память.

Сначала вдали прозвучало несколько выстрелов, послышался лай собак, постепенно все нарастал и надвигался какой-то неясный гул. Затем сквозь молочную пелену тумана мы рассмотрели на дороге что-то большое, темное, двигающееся. Занимая всю ширину дороги, к перекрестку приближалась темная масса. Это была многотысячная толпа людей, медленно, но беспрестанно двигавшихся вперед.

Люди брели, еле волоча ноги по слякоти. Изнуренные голодом, черные от грязи, они шли молча, многие поддерживали друг друга. Военнопленные. Наши, советские люди…

Колонна медленно проползала мимо нас. По бокам ее шли эсесовцы с автоматами Некоторые из них вели на длинных поводках собак.

Мы стояли за канавой, подавленные всем увиденным. Как, чем могли мы сейчас помочь этой массе изможденных людей, наших соотечественников? Многие из них могли бы стать товарищами по борьбе.

Не дождавшись конца колонны, мы сели на велосипеды. Поехали по другой дороге, минуя Высоке Мыто, свернули в сторону города Хоцень, куда направлялась колонна военнопленных.

Небольшой, удивительно чистый и красивый город Хоцень раскинулся в долине по обеим берегам речки Тихая Орлица. Аккуратные, в большинстве своем одноэтажные домики, большие парки, сады, лес на окружавших город холмах. Берега речки облицованы гранитом. Летом, должно быть, здесь очень красиво. Через город проходит главная двухколейная железнодорожная магистраль страны – дорога Прага – Брно. Со станции Хоцень отходит ветка на северо-запад, к Градец-Кралове.

В город мы въехали по большому мосту, перекинутому через железную дорогу.

В небольшом скверике сразу же за мостом сели на скамейку передохнуть. Отбросив окурок, Пичкарь принялся счищать прутиком налипшую на ботинки грязь. Труба громкоговорителя, укрепленная на стоящем возле скамейки столбе, вдруг ожила, захрипела. Потом в ее утробе что-то щелкнуло, и она, содрогаясь от напряжения, стала выплевывать звуки лающего голоса:

«Ахтунг! Ахтунг! Очень важное распоряжение. По улицам Липы, Хоценек, Юнгманова, Уездская будут проходить колонны военнопленных. Улицы должны быть свободными. Жителям города по этим улицам проход запрещен. За невыполнение – расстрел!»

Труба умолкла на мгновение и ожила вновь. Старческий хриплый голос стал передавать это же объявление на чешском языке. Затем с небольшими перерывами тот же голос еще несколько раз повторил грозное распоряжение оккупантов.

К нашей скамейке подошла пожилая женщина с узелком в руках, попросила нас подвинуться и присела на краешек. Я уже хотел было уходить, опасаясь, что женщине вздумается вступить в беседу, как увидел, что от дороги в скверик направляется чешский жандарм. Пришлось снова закуривать, незаметно, краешком глаза наблюдая за поведением жандарма.

Он подошел к нашей скамейке и остановился. Дело принимало нешуточный оборот. Я положил спички в карман, нащупал там рукоятку пистолета.

– Добри день, пани Гоудкова! – поздоровался жандарм с женщиной. Что, снова пришли? – жандарм спрашивал женщину, а сам рассматривал нас.

– А что? Я ведь не на улице, а в сквере, – Жандарм покачал головой, повернулся и широкими пружинящими шагами пошел дальше. Мы вздохнули с облегчением.

Скверик постепенно наполнялся людьми. На соседних скамейках уже сидело несколько человек. Все они держали в руках узелки и свертки.

Молчавший несколько минут громкоговоритель стал извергать новое распоряжение:

«Ахтунг! Ахтунг! Строжайшим образом запрещается всякая связь, передача или бросание из окон съестных припасов в проходящие колонны военнопленных. В случае нарушения этого распоряжения, конвой немедленно будет открывать огонь!»

Люди на скамейках слушали молча.

Но вот новый шум, все нарастая, заглушил все остальное. На мосту появилось несколько немцев на мотоциклах. В забрызганных грязью серых прорезиненных плащах, низко надвинутых на глаза угловатых касках, с установленными на колясках пулеметами, – у немцев все рассчитано на угрожающий эффект, – с треском и грохотом понеслись они по улицам притихшего городка.

Вот и голова колонны вступила на мост. Люди из скверика бросились к дороге. Никакие угрозы оккупантов не могли остановить их. Все они, оказывается, для того сюда и пришли, чтобы встретить военнопленных.

Идущие по бокам колонны немцы угрожающе закричали, раздалось несколько выстрелов. Но толпа людей по обеим сторонам дорог и росла с каждой минутой. В колонну бросали принесенные с собой продукты. Окна домов по обеим сторонам улицы распахнуты. Из них тоже летят в колонну куски хлеба, картофель, яблоки, одежда, обувь. Крик и стрельба разъяренной охраны, лай собак, крики собравшихся на тротуарах, машущих руками и плачущих от горя и жалости женщин. Вся улица гудела, словно растревоженный улей.

Мы с Пичкарем сидели одни в опустевшем скверике.

В тот же день Сергей Лобацеев передал в Центр:

«Были в Ческой Тржебове. Габрман умер в прошлом году. Фиала трус, oт сотрудничества с нами отказался. Дитр сотрудничает с гитлеровцами. Постараемся сами найти надежных людей. Крылов».

В поисках друзей

Вечером я был в избушке у деда Маклакова.

– Ну, как ваша поездка? – поинтересовался он.

Все, что нужно было, мы выяснили, – не вдавался я в подробности.

Степан Семенович сегодня был чем-то озабочен и, перекинувшись со мной несколькими фразами, вышел в комнату.

Возле плиты, в которой жарко горели дрова, уже хлопотал Василий Жеребилов.

– Откуда вы родом, товарищ Жеребилов? – спросил я.

– Из Воронежа, – тихо ответил он и коротко рассказал о себе. Работал сначала токарем, а затем диспетчером одного из цехов завода имени Коминтерна в Воронеже. В самом начале войны ушел в армию добровольцем. Участвовал в боях под Тихвином, под Курском. В июле 1943 года был контужен и захвачен в плен. Долгое время находился в разных лагерях. Последнее время работал на шахте в Силезии, а когда с приближением фронта гитлеровцы эвакуировали пленных, по дороге бежал.

В кухню вошел Степан Семенович. Тяжело вздохнув, присел у стола. Плечи его опустились, как под непосильной тяжестью.

– Вы нездоровы, Степан Семенович?

– Жена тяжело болеет, – кивнул он на завешенную одеялом дверь и снова вздохнул.

– А врача приглашали?

– Приезжал сюда недавно врач, посмотрел, рецептов выписал кучу, а лекарств по ним достать не могу.

– И на черном рынке достать невозможно?

– В Пардубице все можно достать, но надо иметь бешеные деньги, – безнадежно махнул он рукой.

Я вынул из кармана увесистую пачку рейхсмарок и подвинул ее к Маклакову. Тот глянул сначала на кучу денег, затем на меня и решительно отодвинул их.

– Нет, я не могу принять от вас деньги. Вам их дали не для того…

– Дорогой Степан Семенович! – я обнял старика за плечи. – Ничем другим мы не в силах сейчас помочь вам. Я очень прошу вас взять деньги. Возможно, на черном рынке рейхсмарки уже не очень-то ценятся. Возьмите еще вот это, – я положил на стол несколько синих пятидолларовых бумажек.

Жеребилов взглянул на меня и молча кивнул головой.

– Не знаю, как вас называть, – обратился он ко мне.

– Майор Крылов.

– Товарищ майор, – продолжал он, – здесь, недалеко в лесу, в хорошо замаскированной землянке скрываются четверо наших советских людей. Все младшие командиры. Не хотели бы вы с ними поговорить? Это надежные ребята.

– Вы говорили им о нас?

– Нет, что вы, я же понимаю, что не имею на это права. Да и что я знаю?

– Хорошо. Завтра сходим к ним вместе с вами.

С улицы донесся какой-то шум.

Вскоре, согнувшись в низком проеме двери, в кухню шагнул Ярослав Гашек.

– Ну, вот, я же говорил, что Ярко наведается, – радостно встретил его Степан Семенович.

Я поблагодарил Гашека за велосипеды. Он напряженно слушал, растерянно улыбаясь, и было видно, что ничего не понимает из сказанного. А когда Степан Семенович перевел мои слова, он взмахом руки дал понять, что не придает никакого значения тому, что сделал для нас.

Гашек долго мял в руках предложенную ему советскую папиросу с диковинно длинным мундштуком, не решаясь закурить ее Постепенно с трудом вступил в разговор.

Он – лесоруб, лес знает не хуже чем свой дом. Сейчас в лесу скрывается много бежавших из плена советских солдат. Многие из них мечтают пробраться в Словакию, где действуют партизаны. Некоторые выкопали в лесу искусно замаскированные землянки и думают в них отсидеться. Он знает несколько таких землянок и каждый день, отправляясь на работу в лес, старается прихватить с собой что-нибудь для русских «заятых». Но и немцы знают, что в лесах скрываются беглецы. Поэтому германские власти строго запретили входить в лес после пяти часов вечера. Всем лесникам приказано сразу же сообщать немецким властям о появлении русских военнопленных. В Пардубице с лесниками проведено специальное совещание по этому вопросу.

Гашек собрался уходить.

– Надо еще доставить велосипед брату, – объяснил он свою поспешность.

– Где работает ваш брат?

– Франтишек работает диспетчером на станции Замрск.

Диспетчер на главной чехословацкой железнодорожной магистрали! Это просто невероятно! Сама судьба шла навстречу.

– Слушайте, Ярослав, – буквально уцепился я за поднявшегося лесоруба, – а можно встретиться и поговорить с вашим братом?

Степан Семенович перевел мой вопрос Гашеку.

– Конечно. Я могу сейчас же привести его сюда. Франта будет рад помогать русским, – уверенно заявил Гашек.

– Нет, сюда ему лучше не приходить. Не могли бы вы пригласить своего брата завтра вечером к себе? Сами под вечер придите сюда, мы вместе пойдем в Тыништко и там побеседуем с братом.

Так и договорились.

Только успел уйти Гашек, как в завешенное плотной тканью окно тихонько постучали и женский голос что-то спросил по-чешски. Степан Семенович торопливо надел шапку и вышел на улицу. Там некоторое время слышались приглушенные голоса, потом несколько человек вошли в сени, дверь открылась – и в кухню впорхнула молодая высокая девушка. За ней вошли двое парней. Судя по исхудалым, бледным и каким-то помятым лицам – бежавшие из плена. Последним вошел Степан Семенович.

– О, еще еден рус! – воскликнула девушка, заметив меня, протянула руку для знакомства. – Маруша Прохазкова, – назвала она себя, крепко, по-мужски пожимая руку.

Прохазкова побыла недолго. Она отвела Степана Семеновича в уголок, что-то пошептала ему на ухо и стала прощаться. Пришедшие с пей парни хотели было пойти проводить ее до села, но она решительно запротестовала, а Степан Семенович заверил, что до шоссе Марию проведет он, и вместе с девушкой вышел на улицу.

– Садитесь, что вы топчетесь у порога, – сказал я парням. – Давно в плену? Где попали?

– Оба с сорок второго. Я в Севастополе, а он – под Харьковом, – громоздкий, одетый в поношенную брезентовую куртку парень кивнул в сторону черного, как цыган, горбоносого товарища.

– А как бежали?

– Не бежали, а уехали с комфортом, на автомобиле.

Видя мое недоумение, он начал рассказывать подробно.

– Колонна остановилась на ночлег в селе километрах в десяти отсюда. Загнали в большие сараи, жрать не дают.

Чехи собрались из этого села и из других сел, привезли продукты. Фашисты забрали себе что получше из привезенных продуктов, остальное разрешили раздать пленным. Тут одни чех на грузовике приехал. Привез полный котел горячего супа. Котел сняли на землю, стали суп раздавать. Чех толкает меня на машину. Залезли мы с Васькой в кузов. Чех прикрыл нас брезентом, потом забрал порожний котел и увез нас в город Хоцень. Это был колбасник Гоудек. Пять дней у него на чердаке сидели. Подкормил нас. Потом были у инженера авиационного завода Иозефа Новака. Тот нам рассказал о Маклакове. Ну, мы и потопали сюда, Новак нам говорил, что Маклаков знает, как попасть к партизанам. Русских отправляет в Словакию. Правда это?

– Чтобы встретиться с партизанами, не обязательно идти в Словакию. Давайте выйдем на улицу, перекурим, – предложил я.

На улице я угостил их советскими папиросами. Парни были ошарашены.

– Ну, а теперь коротко рассказывайте, кто вы, откуда и вообще все…

Парень в куртке как-то сразу подтянулся и не рассказал, а скорей доложил: Бердников Борис, родом с Кубани, из крестьян; окончил десятилетку, потом служба на торпедных катерах Черноморского флота, война, оборона Севастополя, ранение, плен, несколько лагерей для военнопленных и вот побег.

Немногословный его товарищ назвался Василием Коньковым.

Родителей не помнит. Детство его прошло в детдоме. Потом работа на заводе «Азовсталь» в Жданове, затем война, неудачное наступление под Харьковом в сорок втором и плен…

Он сказал о себе всего несколько слов, но в этом ладном парне чувствовалась такая скрытая сила духа, что я сразу поверил ему и потом никогда не раскаивался.

На тропинке, ведущей к селу Рзи, послышались шаги– то возвращался Степан Семенович.

– Кто эта девушка, Степан Семенович! – задержал я Маклакова.

– Это учительница из села Срубы. Очень энергичная и решительная особа, – тихо сказал Степан Семенович. – Между прочим, – добавил он и на секунду сделал паузу, – жених Марии Вацлав Чижек работает старшим стражмистром государственной полиции в Праге и часто приезжает сюда.

– Что вы хотите этим сказать, Степан Семенович?

– Я говорю, что Чижек работает в пражской полиции и, насколько мне известно, он очень порядочный человек.

– Спасибо, Степан Семенович. Это очень интересно.

Спать Маклаков устроил меня на крошечном чердаке своего домика, где в углу был пристроен топчан и лежало старое, но чистое пуховое одеяло.

Когда ранним утром, хорошо выспавшись, я спустился в сени, там уже хозяйничал Вася Жеребилов. Завтрак был готов. Вася позвал в кухню Бердникова и Конькова, которые тоже ночевали у Маклакова.

После завтрака я попросил Жеребилова показать, где расположена землянка, в которой, как он говорил, прячутся четверо бежавших из плена. Вскоре вместе с Бердниковым и Коньковым мы шагали по лесной тропинке, ведущей круто в гору.

Вышли на крохотную полянку.

– Ну, вот мы и пришли, – сказал Жеребилов и лукаво улыбнулся, как бы предлагая нам самим догадаться, где землянка.

– А где же землянка? – не выдержал Бердников.

Вася подошел к одной из сосенок, ничем не выделявшейся среди множества таких же, обеими руками ухватился за ствол и приподнял ее вместе с корнями. Оказывается, деревцо было посажено в неглубокий ящик, набитый землей и сверху обложенный дерном. Сужающийся ко дну ящик плотно прикрывал вход в землянку.

Вася осторожно отставил ящик в сторону, нагнулся над входом и негромко окликнул хозяев.

Их было четверо молодых и крепких парней. Все они действительно были младшими командирами. Петр Журов был старшим сержантом, сапером. В саперных частях служили сержанты Солодовников и Жирный. И только Николай Рогозин был артиллеристом.

Они все вместе бежали из одной колонны, когда она остановилась на ночлег в селе Горные Елени. Случилось это две недели тому назад. Два дня скрывались в лесу. Потом решили выкопать в земле нору, тщательно ее замаскировать, чтобы ни один черт не смог ее обнаружить, и пересидеть в ней холода.

Я смотрел на них, слушал монотонный рассказ Журова и все время думал о том, стоит ли их судьбу связывать со своей работой, можно ли вполне положиться на этих людей, всей инициативы которых хватило только на то, чтобы выкопать для себя тайник и спрятаться, затаиться в нем.

– Так что же вы собираетесь делать дальше?

Журов неуверенно глянул на своих товарищей, как бы ища у них поддержки:

– Пока поживем тут, а там видно будет…

– Значит, будете сидеть и ждать, пока Красная Армия окончательно разобьет фашистов. Вся страна напрягает силы, а вы, как кроты, закопались в землю и ждете конца войны! – я разозлился. – Так вот, слушайте. Вы все – командиры Красной Армии. Никто вас этого звания не лишал и обязанностей с вас не снимал. Я майор Красной Армии и как старший по званию требую, чтобы вы и здесь, в тылу врага, не сидели сложа руки.

– Да мы что… Разве мы против этого, – заговорил Журов. – Но что делать?

– Даю вам первое задание. Поскольку вы саперы, соорудите где-нибудь в этом районе леса тайник. Выкопайте яму кубометров на пять-шесть, обложите ее со всех сторон деревом и очень тщательно замаскируйте. Задача ясна?

– Это все понятно, товарищ майор. Все будет выполнено за двое суток, а дальше что?

– А дальше получите новое задание. Без работы не останетесь Старшим группы назначаю старшего сержанта Журова. Есть еще вопросы?

– Все ясно, товарищ майор, – голос Журова окреп. – Только разрешите узнать: вы тоже бежали из плена, или…

– Всему свое время, Журов. Потом будете знать все, что вам положено.

Оставив Василия Конькова с группой Журова, мы с Бердниковым пошли в сторону города Хоцень. Жеребилов вернулся к Маклакову.

Часа через два быстрого хода мы уже подходили к восточной окраине леса, возле которого раскинулся город Хоцень.

Одна из улочек города протянулась по левому берегу реки Тихая Орлица до самой железной дороги. Над городом возвышалось несколько кирпичных заводских труб, серая башня костела, в центре города – башня ратуши с острым шпилем. Справа от нас, сразу за двухколейной железной дорогой Прага – Брно, виднелись корпуса какого-то крупного завода.

Время было около двух часов дня, и Новак сейчас, наверно, был на заводе. Идти к нему домой не имело смысла. Придется, пожалуй, здесь ждать до вечера. Коротая время, еще раз слушал самый подробный рассказ Бердникова о тех днях, что они с Коньковым прожили у Новака. Мысль зацепилась за одну деталь: когда Новак провожал их с Коньковым до леса, они шли через железнодорожный переезд мимо вон той сторожки. Новак при этом еще остановился и долго разговаривал с будочником. Очевидно, это приятель Новака, иначе Новак, находясь в компании двух русских пленных, не стал бы вступать с ним в беседу. Может быть, сходить к этому будочнику и попросить его найти Новака?

Так и решили. Бердников ушел.

Я сидел и обдумывал, с чего начать разговор с Новаком, если удастся сегодня с ним встретиться. Придется полностью довериться этому совершенно незнакомому человеку и действовать в открытую. Ходить вокруг да около, приглядываться и примеряться, наводить справки и собирать рекомендации нет времени. Фронт не может ждать. Командованию нужны сведения о противнике.

Мои размышления прервал остановившийся на железнодорожном переезде мотоциклист. К нему подошел будочник в темной форме железнодорожника. Потом из будки вышел Бердников. Они поговорили. Затем мотоциклист, оставив мотоцикл возле будки, вдвоем с Бердниковым направились к лесу.

Нет, нам сегодня решительно везло. Иозеф Новак, – а это был он, – как раз в этот день не задержался на работе. Среднего роста, сухощавый, чуть сутуловатый человек лет сорока с интересом рассматривал меня.

– Товарищ Новак, – заговорил я, – нам дали о вас самые лучшие рекомендации и мы решили обратиться к вам за помощью как к человеку, ненавидящему оккупантов, истинному патриоту и настоящему чеху.

– Позвольте, а кто это «мы»? – прервал меня Новак. Он хоть и плохо, но понятно говорил по-русски.

– Мы, советские парашютисты…

– Этот молодец тоже парашютист? – кивнул Новак на Бердникова и усмехнулся.

– Нет, этот товарищ бежал из плена. Вы сами это хорошо знаете. Он и рассказал нам о вас.

– Я думаю, что здесь вести разговор не совсем удобно. Поскольку вы так много знаете обо мне, идемте лучше ко мне на квартиру, – и Новак решительно зашагал вперед.

Он привел нас в мансарду небольшого, стоящего в глубине сада домика.

Здесь как-то сразу став сдержанным и сосредоточенным, Новак пожелал узнать, с какими намерениями мы его разыскивали.

Я попросил его рассказать подробней о заводе, на котором он работает.

– Наш завод интересует советскую авиацию как цель для бомбометания? – сразу же насторожился инженер.

– Отнюдь нет. Советское командование ни в коем случае не намерено разрушать чехословацкие заводы Но вы же понимаете, что завод, производящий военную продукцию, вызывает законный интерес.

Новак заговорил. Завод принадлежит крупному чешскому капиталисту Ярославу Мразу. Он сравнительно новый, выстроен перед оккупацией, оснащен современным оборудованием. Производит легкие самолеты-разведчики «Физелер Шторх». Работает в три смены, но производительность невелика – до двадцати самолетов в месяц, так как завод, кроме того, производит запчасти для других самолетов, а также планеры и фюзеляжи для истребителей «Арадо» При заводе имеется аэродром, на котором происходит испытание и обкатка новых самолетов. Охраняет аэродром и завод немецкая команда. Кроме того, завод, как и все производящие военную продукцию предприятия, находится под неусыпным контролем гестапо.

Окончив рассказ, Новак сам приступил к расспросам и высказал надежду, что теперь, с появлением в этом районе партизан, начнутся диверсии на транспорте и на предприятиях. Я охладил его пыл, заявив, что задача наша пока не в этом, что нас интересуют только разведывательные данные.

…Вечером этого же дня Ярослав Гашек привел нас с Пичкарем к себе, в село Тыништко, для встречи с его братом.

Франтишек Гашек по внешнему виду совершенно не походил на своего старшего брата Ярослава. Это был крупный тридцатилетний здоровяк с круглым красным лицом. Сближала братьев разве что немногословность. Никаких особых эмоций не отразилось на лице Франтишека при нашем знакомстве, но он так стиснул мою руку в своих огромных ладонях, что хрустнули суставы.

Мы сидели в маленькой боковой комнате, где жила мать Ярослава. Сразу же начался деловой разговор. Я попросил Франтишека давать нам сведения о движении поездов по железнодорожной магистрали, подчеркнув, какое огромное значение имеют точные и подробные данные о военных перевозках.

Франтишек молча слушал. Я старался говорить короткими фразами, давая возможность Пичкарю точно перевести каждое слово. Но Франтишек как бы не слушал перевода – не смотрел в сторону Пичкаря.

– Хорошо. Мы сделаем все это, – коротко сказал он в конце разговора.

– Кто это «мы»?

– Кроме меня, на станции работают еще три диспетчера – мои сменщики, – пояснил он. – Мы будем работать вместе.

– Это надежные люди?

– Не беспокойтесь. Мы все сделаем как надо.

Договорились о связи. Я сказал Франтишеку, что личных контактов у нас не будет. Вся связь пойдет через «почтовый ящик» – определенное, удобное для обеих сторон место, где будет заложен тайник, куда Гашек каждый день в восемь вечера будет относить сводку движения поездов за сутки.

Диспетчер станции Замрск Франтишек Гашек.

Там же он будет находить записки с очередными заданиями. Такая постановка дела вполне устраивала обстоятельного Франтишека.

На следующий день в «почтовом ящике» лежала первая сводка. И с тех пор до последних дней войны каждый вечер здесь появлялись сведения, собранные Гашеком и его товарищами. Сведения давали исчерпывающее представление о работе дороги. Мы знали не только количество эшелонов и вагонов, но и маршруты – откуда и куда идут эшелоны, что в них перевозится, если техника, то какая и в каком количестве, если войска– то род и количество, а иногда и названия частей.

Это была ценнейшая информация для наступающей Красной Армии. Своей разведывательной работой Франтишек Гашек и его товарищи вносили свой вклад в дело победы.

Из тех первых дней на чешской земле запомнились несколько вечеров, проведенных в хате Степана Семеновича.

Однажды сюда принесла продукты для «заятых» миловидная девушка. Она хорошо говорила по-русски. Приняв меня за бежавшего из плена, стала задавать кучу вопросов. Пришлось рассказывать выдуманную тут же историю. Охотно и подробно говорила о себе.

…Ее имя– Ольга Лошанова. Она студентка последнего курса Пражского университета. Курс не окончила потому, что немцы закрыли университет. Филолог. Изучала русский язык и литературу. Поэтому и сейчас беседа с русским представляет для нее удовольствие. Родные ее живут в Замрске. Во время учебы она жила, конечно, в Праге. Злата Прага! Как она любит и знает этот милый, прекрасный город. Сколько с ним связано воспоминаний. Сколько было там верных друзей. Многих из них уже не стало… Но многие и сейчас живут в Праге. Как трудно там жить. Громко разговаривают и смеются только немцы. Что они сделали с Прагой! Сколько их там! Город наводнен военными и «народными гостями». Как, вы не знаете? «Народными гостями» называют гражданских немцев, наехавших в Чехию из рейха, и фольксдойчей, бегущих с востока от наступающей Красной Армии.

Я попросил Ольгу достать несколько батареек для карманного фонарика.

– В Хоцени и Высоке Мыто их нет. Попробую завтра съездить в Прагу. Думаю, что в Праге найду батарейки, – после некоторого раздумья сказала она. Нет, нет, вы не беспокойтесь. Ничего опасного в этом нет. У меня хорошие документы, имеется пропуск, и к вечеру я вернусь назад. Насхледанов! По-русски это «до свидания». Учитесь говорить по-чешски, пригодится.

Поздно вечером, когда я собирался уйти в лес к ребятам, пришла Мария Прохазкова. Вместе с ней пришел высокий худощавый молодой чех. Пока Мария здоровалась с Маклаковым, он молча стоял возле порога.

– Познакомьтесь, – обратилась ко мне Мария. – Стаида Кулганек, самый лучший и надежный в Срубах человек!

Я молча протянул Кулганеку руку. Мария принялась рассказывать о скрывающихся в лесу возле села Срубы русских военнопленных Всего их там восемь человек. Руководит группой офицер лейтенант Миша Волков. Они выкопали в лесу просторную землянку. Считая, что нам интересно знать об этой группе русских, она и пришла сегодня с этим сообщением к Маклакову.