Текст книги "Особое задание"

Автор книги: Борис Харитонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Тайна «Вува»

Уже вечерело, когда мы вдвоем с Гуго Бартельды вышли из города Хоцень и по лесном дороге направились к селу Срубы.

Днем прошел мелкий, по-весеннему теплый дождь, и в лесу стоял запах прелой прошлогодней листвы и набухающих клейких почек. Воздух был звонок и чист. Дышалось легко и свободно.

Я возвращался в лагерь после встречи с Виктором Осиповым – командиром партизанского отряда.

Гуго вызвался проводить меня до села и всю дорогу оживленно рассказывал о том, как он вместе с партизанами ходил на подрыв железнодорожного моста возле села Градники.

Партизаны уважали этого молодого чеха. Да и не только его самого. Вся семья Бартельды достойна была самого глубокого уважения. Это была семья патриотов-борцов.

Отец Гуго, Франтишек Бартельды, – старый член Коммунистической партии Чехословакии. Еще в 1940 году гитлеровцы арестовали его и бросили в концентрационный лагерь. Он был лишен права переписки, и родные не знали, жив ли он.

Мать, София Бартельдова, после ареста мужа не сломилась, не склонила головы. В 1944 году, с момента возникновения в Хоцени подпольной организации, она стала активным ее членом. Распространяла листовки, выполняла ответственные поручения по связи с подпольными группами других городов.

Сестра Гуго, Вера, печатала на машинке и на ротаторе листовки, неоднократно по нашим поручениям ездила в Градец-Кралове и Рыхнов для уточнения сведений о противнике и мастерски справлялась с этими трудными задачами.

Предприимчивый и изобретательный Гуго во дворе своего дома под полом сарая оборудовал очень удачно замаскированный просторный, приспособленный для жилья тайник, в котором долгое время укрывался руководитель подполья Карел Соботка и складывалось добытое подпольщиками оружие и взрывчатка.

Небольшой уютный домик Бартельдовых на окраине города был для нас удобной и надежной явочной квартирой, где проводилось немало ответственных встреч. Вот и сегодня приезжали к Бартельдовым командир партизанского отряда Виктор Осипов и его заместитель Михаил Савенко.

Небольшой, но очень активный отряд Осипова действовал сейчас в районе Литомышля. Осипов не имел связи с Большой землей и охотно подчинил и направил всю деятельность своего отряда на выполнение наших задач.

Сам он еще в 1944 году в составе небольшой группы парашютистов был заброшен в Чехию штабом партизанского движения при 4-м Украинском фронте для организации здесь партизанского отряда. Группу постигли неудачи. Парашютисты были обнаружены немцами. Началось упорное преследование. Из всей группы только одному Осипову удалось спастись. Раненный в ногу, он отлежался в кустах возле самой дороги и после того, как каратели, захватив с собой трупы десантников, уехали, двинулся понемногу на восток, навстречу далекому еще в то время фронту.

В лесном селе возле Полички вынужден был на несколько дней остановиться у одного чеха и подлечить рану. Здесь и пришла к нему мысль не идти через фронт, а, несмотря на разгром группы, выполнять поставленную задачу – создать партизанский отряд.

Вскоре к лейтенанту присоединились несколько бежавших из плена красноармейцев. Чехи дали русским два охотничьих ружья, с которыми отчаянные парни провели первую засаду на дороге и добыли две винтовки – свое первое настоящее оружие.

Затем мы передали Осипову несколько добытых подпольщиками винтовок и стали направлять к нему тех бежавших из плена, которых сами не могли принять. Отряд быстро вырос и окреп, и теперь у Осипова было до сотни хорошо вооруженных партизан. Они часто выполняли наши задания.

…Гуго со всеми подробностями, переживая все заново, рассказал, как был уничтожен мост у Градников, и принялся расспрашивать меня об Осипове. Он был в восторге от этого партизанского командира. Именно такими, как Осипов, по его мнению, и должны быть советские партизаны.

Наконец мы подошли к крайним домикам села Срубы. Здесь Гуго распрощался и направился в обратный путь, а я пошел к дому Инджиха Штейнера, где договорился встретиться с его братом Франтишеком – слесарем Хоценьского авиационного завода.

Франтишек уже давно пришел и дожидался в маленькой боковой комнате возле кухни. Дав мне немного осмотреться, он вытащил из-под стула потертый кожаный портфель, в каком чешские рабочие носят свои завтраки, достал из него небольшой сверток и выложил на стол десятка полтора новеньких блестящих взрывателей натяжного действия, сделанных, как видно, руками умелого мастера. Я невольно залюбовался взрывателями и выразил восхищение тонкой работой токаря.

– Это все моя работа, – спокойно заметил Штейнер. – Ночью в ремонтной мастерской выточил корпуса и ударники, а на другой день сделал все остальное.

– О, так вы, Франтишек, не только опытный слесарь, но к тому же и отличный токарь!

– А у нас, в секретном цехе, работают люди только самой высокой квалификации, – все так же буднично отозвался Штейнер.

Секретный цех! Мы были уверены, что знаем все об авиационном заводе в Хоцени, выпускавшем для гитлеровской армии самолеты-разведчики «Физелер Шторх», планеры и фюзеляжи для истребителя «Арадо». Знаем все, начиная от производственной мощности и до системы охраны завода. И вдруг – секретный цех!

– Это интересно! И что же вы делаете в своем секретном цехе?

Штейнер помолчал. Снял очки, подул на стекла, протер их тщательно платком и только после этого медленно заговорил:

– Мне стало известно, что на заводе есть какой-то специальный секретный цех. Попасть в него на работу можно лишь после очень тщательной проверки в гестапо. Каждый рабочий дал подписку, что нигде и ни при каких обстоятельствах не проговорится о том, что он делает на заводе. Работает цех в три смены. Вход только по специальным пропускам.

Вот, пожалуй, и все сведения, которыми располагал Штейнер. Самого главного – над чем работает цех – он не знал.

– В одном твердо убежден: это не детали для самолетов! – закончил Штейнер, разминая сигарету.

– Но чертежи-то вы читаете? Неужели нельзя определить по чертежам?

Оказывается, нельзя. Каждый рабочий занят одной операцией или одной деталью. Чертежи получают в начале смены и в конце сдают. Под расписку. В рабочее же время чертеж соседа не посмотришь: в цехе постоянно шныряют несколько человек из пардубицкого гестапо.

Слесарь авиационного завода Франтишек Штейнер.

Кто же на заводе знает тайну секретного цеха? Мастера, начальники смен? Вряд ли. Такие секреты доверяют, вероятно, очень узкому кругу лиц. Иозеф Новак, например, ничего об этом не знает. А ведь он работает инженером в цехе сборки, не рядовой рабочий. Возможно, знает главный инженер. Но он, как говорил Штейнер, никогда не заходит в этот цех, занимается только производством самолетов. Тогда кто же?

После детального обсуждения руководитель подпольной организации Карел Соботка предложил организовать встречу с коммерческим директором авиационного завода Иржи Сымоном.

Слушая рассказ Карела Соботки о коммерческом директоре, я не мог создать себе ясное представление об этом человеке.

Выходец из буржуазной семьи, Сымон в молодости примыкал к профашистской организации. Его брат в 1935–1938 годах занимал высокий пост в Чехословацком торговом представительстве в Китае и взял туда Иржи, чтобы он, как говорится, пообтерся.

Из Китая Сымон возвращался через Советский Союз и жил несколько месяцев в Москве. Это и оказало решающее влияние на его политические взгляды. Сразу по приезде из Москвы Сымон написал ряд восторженных статей о нашей стране, что окончательно поссорило его со старыми друзьями.

Уже перед самой оккупацией Чехословакии гитлеровцами Сымон, после смерти своего дядюшки, получил наследство, но, как выразился Соботка, «не сумел им распорядиться».

Когда гитлеровцы гнали через Чехию колонны советских военнопленных, Сымон развил бурную деятельность: организовал сбор хлеба и одежды, раздобыл двести талонов на обувь, которую сам выкупил и с помощью жителей Хоцени раздал военнопленным.

Сымон оказывал немалые услуги и подпольщикам.

Не вдаваясь в подробности, достал для них ротатор, типографскую краску и бумагу для листовок.

– Лучше было бы встретиться с Сымоном вам лично. Тогда он будет более откровенен. Встречу можно организовать через Эдуарда Земана. Думаю, что она будет полезной, – закончил свой рассказ Соботка.

И вот холодным мартовским вечером мы с Эдуардом Земаном идем по улицам Хоцени на квартиру к Сымону. Земан на ходу вводит меня в курс дела.

– О встрече я договорился с ним по телефону, – Земан на минуту умолкает, пропуская мимо себя двух пьяных гитлеровцев. – Пришлось придумать один спорный вопрос по работе. Сымон сам предложил зайти к нему вечером и решить вопрос без посторонних. Он холостяк.

Дом, в котором жил Сымон, выходил окнами на центральную площадь Хоцени. Первый этаж занимала городская больница, на втором была квартира коммерческого директора.

На наш звонок вышел сам хозяин. Высокий, атлетически сложенный мужчина лет тридцати пяти, одетый в шелковый стеганый халат. В серых глазах мелькнуло удивление, которое сразу же сменилось приветливой улыбкой.

– Прошу вас! – и посторонился, пропуская нас вперед.

Земан проскользнул в переднюю и единым духом выпалил заранее продуманную фразу:

– Программа вечера, пан директор, несколько меняется. Прежде всего прошу познакомиться: командир партизанского отряда майор Крылов. Давно хочет встретиться с вами. Я мешать не буду. Будьте здоровы!

Пока озадаченный Сымон собирался с мыслями, я огляделся Просторная гостиная обставлена старинной мебелью. На стенах гравюры и китайские гобелены.

В вычурных горках изящные статуэтки и посуда из тонкого фарфора.

Наконец хозяин поинтересовался целью моего прихода.

– Мы много наслышаны о вас, пан Сымон, и я рад, что познакомился с вами. А интересует меня, как вы, наверно, догадались, завод, на котором вы работаете. Не будете ли вы так любезны?

– Гм! Завод. Завод не из крупных. С 1942 года немцы перевели его на производство самолетов-разведчиков «Физелер Шторх». Кстати, на «шторхе» нашего производства летом 1943 года был похищен из плена Муссолини…

Беседа грозила затянуться, и я остановил Сымона:

– Это все очень интересно, но нельзя ли более подробно о цехе специального назначения?

Сымон прошелся по комнате, включил электрический камин, снова подсел к столику, затянулся сигаретой:

– Я так и предполагал, что вас интересует «Вува». Как, вы не знаете? «Вува» – это «Вундерваффе», пресловутое «чудо-оружие»…

Я слушал Сымона и сопоставлял его рассказ с уже имеющимися у нас данными. После того, как из-под немецкого влияния выпали Польша, Румыния, Болгария, Венгрия, после невосполнимых потерь германской промышленности от воздушных налетов, чрезвычайно выросло значение производства вооружения на чешских заводах.

Чешские промышленные предприятия к тому же еще не подвергались ударам с воздуха. Все это заставило гитлеровцев сосредоточить изготовление решающих видов оружия в Чехии. Массовое серийное производство «чудо-оружия» – самолетов-снарядов «Фау-1» и ракет «Фау-2» – было организовано на многих заводах, которые изготовляли отдельные узлы. Производство было кооперированным.

– Наш специальный цех производит компактный насос и переключатель для ракеты «Фау-2». Конечно, под строжайшим контролем гестапо. Литье, поковки и легированные материалы поступают из Германии. Точнее, из Нордхаузена. Готовую продукцию отправляем в Нидер-Саксверфен. Это в Южном Гарце в семи-восьми километрах к северу от Нордхаузена, – Сымон усмехнулся. – Такие сведения можно получить только у коммерческого директора!

Он отпил из рюмки и задумчиво продолжал:

– Неделю назад Мраз ездил в Нордхаузен на совещание. Категорический приказ: форсировать производство «чудо-оружия». Видимо, не все еще поняли, что «Гитлер – капут»… Между прочим, эту бутылку «Мартеля» Мраз получил в подарок от группенфюрера СС Ганса Каммлера. Если бы знал Каммлер, кто будет пить его коньяк! – Сымон от удовольствия потер руки и раскатисто расхохотался.

– Я очень благодарен вам, пан Сымон, за весьма интересный рассказ. А теперь позвольте задать вам еще один вопрос. Вот вы, казалось бы, ничем не обиженный и пользующийся у немцев авторитетом человек, сегодня без колебаний поделились важными сведениями с советским офицером. Стоит ли в этом видеть лишь то, что вы до конца уяснили, что «Гитлер – капут»?

– Отнюдь нет! – горячо воскликнул Сымон. – Я сделал бы все, что нужно и значительно раньше. Поймите же, что когда немцы ворвались к нам и установили здесь дикую фашистскую диктатуру, ни один честный человек не мог оставаться равнодушным к этому. Кроме того, они воюют против вас, русских, против страны, которая давно завоевала мои симпатии. Ведь я был в Москве…

– Я знаю об этом, – прервал я, опасаясь, что Сымон опять уведет нить разговора от главной темы.

…На другой вечер мы с Борисом Бердниковым были на квартире Иозефа Новака. Хотелось услышать мнение инженера, как лучше сорвать или хотя бы притормозить работу специального цеха.

Разговор затянулся.

Выдвигались и отбрасывались как неосуществимые один вариант за другим.

– Нет, все же мой план лучше! – Новак умел отстаивать свои идеи. – Народная мудрость гласит: если подрубить корни – дерево само рухнет. Тут тоже можно ударить в самый корень. Ведь и завод Мраза в Хоцени, и завод Кароса в Высоке Мыто получают энергию от одной электростанции. Нет, нет! Я сам знаю, что диверсию на электростанции провести еще труднее, чем на заводе. Надо вывести из строя понижающий трансформатор. Вы знаете его: километрах в восьми от Пардубице, возле самой железной дороги. Его нельзя не заметить. Смотрите сюда, – Новак быстрыми четкими движениями набросал рисунок. – Это сердечник трансформатора. На нем обмотка.

Если в момент, когда трансформатор находится под. напряжением, к обмотке прикоснется какой-нибудь металлический предмет, пуля, например, – произойдет замыкание, мгновенное повышение напряжения и взрыв!

– Так мы его сегодня же ночью из пулемета, – не выдержал Бердников.

– Едва ли из того что-либо выйдет, – остановил его Новак. – Кожух трансформатора толстый, миллиметров шесть-семь. Между кожухом и сердечником сантиметров пятнадцать пространства, заполненного маслом. Если пуля даже и пробьет кожух, слой масла, как подушка, перехватит осколки. Масло будет вытекать, и как только его уровень понизится до критического, трансформатор автоматически выключится.

– Противотанковое бы ружье! – стукнул кулаком: на столу Бердников.

Но противотанкового ружья у нас не было…

…Под вечер из окна рабочего поезда Ческа Тржебова – Пардубице я рассматривал трансформатор и подходы к нему.

Метрах в двухстах от железной дороги посреди металлических опор, увешанных гирляндами изоляторов, высилась темная туша трансформатора. Высокие мачты электролинии с трех сторон подводили к нему толстые провода.

Весь участок обнесен колючей проволокой. На некоторых столбах забора подвешены электрические фонари. В углу загородки – домик для охраны, возле него трое немцев пилили дрова. И, что особенно важно, ни собак, ни собачьих будок не было видно.

В ночь на 23 марта двенадцать партизан под руководством Миши Волкова должны были вывести из строя трансформатор и прервать подачу электроэнергии на заводы Мраза.

Мы с Волковым долго обсуждали различные варианты проведения операции. На основании рассказа Новака и проведенного наблюдения можно было предполагать что охраняет трансформатор группа немцев в десять-двенадцать человек. Сколько человек одновременно несли охрану ночью – не известно. Это нужно было установить на месте.

Остановились на том, что как только будет выяснено расположение постов, Волков выделяет четырех подрывников, те проползают под проволокой на территорию объекта, снимают, в случае необходимости, часового и закладывают мину. Остальные партизаны блокируют домик охраны, чтобы не позволить находящимся в домике немцам сорвать операцию…

Всю ночь шел дождь. На рассвете промокший до нитки, грязный и оглохший от контузии Волков рассказывал:

– Подползти удалось почти к самой проволоке, – свет фонарей едва пробивался сквозь густую сетку дождя. Долго лежали на мокрой холодной земле, наблюдали. Часовой все время сидел под навесом. Смена пришла в двенадцать ночи.

Заступив на пост, новый часовой долго топтался под грибком, часто кашлял, наконец, присел на чурбан, поставленный у столба, и, казалось, задремал. Решили его не трогать. Четверо с приготовленной миной поползли влево, остальные заняли удобные позиции. Медленно текло время. От холода и напряжения коченели руки и ноги.

Внезапно часовой поднялся и с автоматом наизготовку пошел к трансформатору. Неужели что-то заметил? Вот он ненадолго замер у металлической опоры, потом быстро побежал назад, к грибку. Тотчас над дверью домика зазвенел электрический звонок.

– Давай! – крикнул Волков лежавшему рядом пулеметчику и сам дал очередь из автомата. Сноп трассирующих пуль стегнул по грибку.

Дверь домика распахнулась, и на крыльцо выскочило несколько немцев. Двое тут же упали, остальные бросились назад. И сразу же в темном проеме двери затрепетало жаркое пульсирующее пламя пулемета. Трассы пуль уходили в сторону – немец еще не успел сориентироваться.

Яркая вспышка осветила окно справа от двери, граната фаустпатрона, прочертив огненно-дымную дугу, взорвалась в двух метрах от Волкова.

И, как бы в ответ, грохнул взрыв у трансформатора. Свет погас, умолк звонок, прекратилась стрельба, и только по-прежнему монотонно шумел весенний дождь.

Облава

Седьмого апреля шесть наших партизан во главе с Сашей Богдановым возвращались из-под Градца-Кралове, куда они ходили на подрыв железной дороги.

Измученные и голодные, проходя поздно вечером мимо села Велины решили зайти к знакомому чеху Логницкому и перекусить у него.

Логницкий быстро организовал немудреный ужин. Пока проголодавшиеся партизаны за обе щеки уплетали вареную картошку, Логницкий рассказывал последнюю сельскую новость.

…Вечером в село приехали две легковые автомашины с гитлеровцами. Два офицера и шесть солдат охраны. Мотор одной из машин испортился. В наступивших сумерках исправить повреждение не удалось. Поэтому немцы вынуждены были остаться на ночлег в сельской гостинице. Машины стоят во дворе. Офицеры расположились в комнате для приезжих, солдаты – во флигеле. Один из офицеров в больших чинах, очевидно, важная птица…

Вначале, пока еще на столе была картошка, а желудки были пусты, ребята не придавали значения рассказу, но когда с ужином было покончено, начали обсуждать, стоит ли связываться с этими немцами. Наконец решили попытаться захватить офицеров в плен, а если не удастся – уничтожить.

Логницкий начертил на бумаге план расположения комнат в гостинице. Хозяйку гостиницы, чтобы гитлеровцы не учинили после над ней расправу, решено было связать.

По тихим улицам спящего села Логницкий привел партизан к небольшому дому гостиницы. Двоих партизан Богданов направил во двор, за угол дома, чтобы они огнем подавили вмешательство солдат охраны, если те выскочат из флигеля. Один партизан стал под окном комнаты, где спали офицеры.

Богданов, Попов и Казаков подошли к крыльцу. Позвонили. Дверь открыла хозяйка – моложавая полная чешка. Рассмотрев в темноте вооруженных людей, тихо охнула. Ее быстро связали приготовленной веревкой и уложили на широком клеенчатом диване в прихожей.

Осторожно, на цыпочках подошли к двери комнаты, в которой отдыхали фашисты. Прислушались. Из-за двери доносился храп.

Попов выбрал наугад один ключ из связки и тихонько стал вставлять его в скважину. Ключ не входил. Дверь была заперта изнутри и в замке оставлен ключ.

Верхняя часть двери была застеклена. Богданов жестами стал объяснять Попову, что нужно разбить стекло и открыть дверь. В знак того, что понял, Попов пожал Богданову плечо.

Резким ударом локтя Попов выбил стекло и сразу же, просунув в дыру руку, повернул ключ и распахнул дверь. Богданов с пистолетом в одной руке и фонарем в другой вскочил в комнату.

От одной из стоящих в глубине комнаты кроватей метнулась к столу фигура в белом. В темноте лязгнул затвор автомата. Богданов, не целясь, два раза выстрелил в гитлеровца. Тот, выронив автомат, свалился, повалив на пол стул со сложенной на нем одеждой.

Со второй кровати раздался нечеловеческий вопль, и что-то большое белое забилось, заметалось там.

Попов дал в ту сторону очередь из автомата – и все стихло.

…Утром Богданов докладывал об этой самовольной операции. Судя по документам, найденным в карманах офицерских кителей, ночью в гостинице были уничтожены инженер-полковник Рихард Пютце и обер-лейтенант Штумпф. В небольшом фибровом чемоданчике – аккуратно завернутые в целлофан бутерброды и две бутылки коньяку. Туго набитый портфель из желтой кожи был заперт на оба замка. Пришлось вскрывать его при помощи ножа. Там был небольшой дорожный несессер, очень много рейхсмарок, громадное количество различных фото и какие-то бумаги.

Я стал внимательно их просматривать и глазам своим не поверил. Захватило дух от нежданной-негаданной удачи. Среди разных записей и заметок была отпечатанная на машинке на шести листах докладная записка на имя начальника штаба группы армий «Центр» генерал-лейтенанта фон Нацмера.

В ней инженер-полковник Пютце докладывал о результатах инспекционной поездки в 11-й армейский корпус, занимавший оборону по линии Егерндорф – Троппау, говорилось о подготовке к обороне мощных укреплений, сооруженных еще чехами на старой чехословацкой границе.

Приходилось очень сожалеть, что Попов поторопился ночью в гостинице и автора «записки» не удалось взять живым, а он, по-видимому, знал много интересного. Но можно было так же предполагать, что эта случайная «мелкая» диверсия нам даром не пройдет.

К сожалению, наши предположения быстро подтвердились. В полдень 9 апреля прибежал запыхавшийся Томаш Покорны – связной, которого «Большой Гонза» закрепил за отрядом, – с сообщением, что в село Горные Елени только что прибыло восемнадцать грузовиков с эсэсовцами.

Связь между разведчиками и подпольщиками осуществлял Томаш Покорны.

К вечеру отряды эсэсовцев появились в селах Срубы и Ярослав. В этих селах были замечены автомашины с пеленгаторными установками. Можно было предполагать, что с рассветом гитлеровцы начнут облаву в лесу.

Нужно было срочно предпринимать меры по спасению отряда. Открытого боя с многочисленными карателями мы не выдержим, значит, надо уходить. Уходить, пока не поздно. Искать нас будут в лесу – ведь гитлеровцы успели, конечно, запеленговать нашу радиостанцию, только что прекратившую работу. Значит, радистов надо вывести в село. Решено. Радисты Сергей Лобацеев и Майя Саратова с охраной из нескольких человек ушли в село Добжиков к Ирасеку. Партизанские группы Петра Журова, Михаила Волкова и Павла Алехина разошлись в разные стороны с тем, чтобы за ночь успеть пройти 20–30 километров и утром провести ряд отвлекающих диверсий под Хрудимом, Поличкой, Рыхновом, Градцем-Кралове, побольше нашуметь, отвлечь, сбить с толку карателей.

И вот одна из таких групп на рассвете подошла к шоссе Градец-Кралове – Голице. Выбрали удобное для засады место и залегли в кустах.

Только стал редеть утренний туман, как по шоссе один за другим поехали небольшие грузовички, груженные бидонами с молоком, – это чехи везли молоко на пункты сдачи.

Затем в сторону Голице на большой скорости пронеслось десятка два крытых грузовиков с солдатами. Тронуть их не решились – слишком уж неравными были силы. Это мчалось подкрепление для облавы на партизан, значит, гестаповская машина уже была пущена в ход.

Через час-полтора немцы со всех сторон будут с опаской прочесывать пустой лес. Партизаны переглядывались и посмеивались.

Вдруг правый наблюдатель подал условный сигнал. Колонну грузовиков спешила догнать легковая автомашина– длинный серый «оппель-адмирал».

Дружно ударили автоматы и винтовки. Было видно, как ветровое стекло «оппеля» брызнуло во все стороны осколками. Машину бросило в сторону. Она на всем ходу съехала правыми колесами в канаву, осела пузом на бровку и, проехав юзом несколько метров, остановилась.

Из нее тотчас же выскочили два гитлеровца в черных мундирах и бросились в кусты по ту сторону дороги.

Одного из них, длинного, голенастого, очередь трассирующих пуль из трофейного немецкого пулемета настигла возле самых кустов, и он с разбегу уткнулся головой в колючий шиповник. Второй скрылся в зарослях. За ним побежали трое партизан, и вскоре там хлопнул пистолетный выстрел – это обезумевший от ужаса гестаповец, которому за каждым кустом мерещился партизан, покончил с собой, хотя и имел полную возможность уйти.

В машине был найден еще один убитый гитлеровец, – судя по документам, – врач пардубицкого гестапо Вилли Праузе. Самым же удивительным было то, что убитым возле куста шиповника оказался руководитель противопартизанского отделения пардубицкого гестапо штурмбанфюрер СС Генрих Ашенбреннер. Это он был главным организатором всех проводимых против партизан карательных мероприятий в Пардубицком крае.

Ашенбреннер был широко известен своей звериной жестокостью и садизмом. И как всякий палач и садист, был трусом. Трясясь за свою шкуру, он на всякий случаи и на эту, последнюю в своей жизни, облаву на людей потащил с собой врача.

Но врач уже ничем не мог помочь своему шефу. Выброшенный из машины, его труп валялся в придорожной канаве. На расстегнутый, с вывороченными карманами его мундир падали крупные хлопья сажи от пылавшего на обочине «оппель-адмирала»…

…Поздно ночью мы с Сашей Богдановым пришли в село Добжиков. Направились прямо к стоящему на окраине села двухэтажному зданию школы. Надеялись несколько часов передохнуть у учителя Долежала. Мне часто приходилось бывать у гостеприимных Иозефа и Божены Долежалов. Их уютная двухкомнатная квартирка находилась в нижнем этаже. На втором этаже, прямо над ними, такую же квартиру занимал начальник добжиковской жандармерии Гавелка. Это обстоятельство, при известной осторожности, делало квартиру Долежалов еще более надежной – что может случиться под носом у начальника жандармерии? Здесь, в квартире Долежала, хранилась надежно спрятанная наша четвертая, резервная радиостанция «Север».

Возле окна квартиры Долежалов немного постояли, послушали. Тишина. Все спало глубоким сном. Только в деревьях школьного сада монотонно насвистывала соня-сплюшка – «сплю, сплю», короткая передышка – и опять «сплю, сплю».

В окне на втором этаже открыта фрамуга. Спит Гавелка. А может быть, беспокойно ворочается в кровати? Было о чем подумать жандарму в апреле сорок пятого года…

Богданов ногтем поскреб по стеклу В темном проеме окна показалось светлое пятно. Рассмотрев нас, Долежал помахал рукой, давая знак, чтоб шли к двери.

Не скрипнула хорошо смазанная дверь.

Мы сняли ботинки, чтоб, упаси боже, не потревожить пана жандарма и вошли в кухню.

Через несколько минут было приготовлено эрзац-кофе, на табуретке стояла огромная эмалированная миска с теплой водой, а рядом лежал кусочек настоящего, довоенного, мыла. Но главное впереди – несколько часов сна в чистой постели. Какое блаженство…

Утром я проснулся пораньше. Долежал был уже на ногах. Он сообщил, что полчаса назад Гавелка убежал в село. Очевидно, его срочно вызвали в участок. В школе в тот день по случаю пасхи занятий не было.

В это утро мне предстояла встреча с учителем Йозефом Киттлером из села Горные Елени. Киттлер два дня назад по нашей просьбе ездил в город Рыхнов для уточнения сведений о только что прибывшей туда воинской части. Саша Богданов остался в школе.

Чешский патриот, учитель из села Горные Елени, ныне доктор педагогических наук Иозеф Киттлер.

По пути к песчаному карьеру, возле которого договорились встретиться с Киттлером, я зашел в избушку Маклакова. Хозяев к тому времени уже не было в живых. Первой две недели тому назад умерла Мария Маклакова, а вслед за нею слег в постель и Степан Семенович. Провожая ночью очередную группу людей в партизанский отряд, старик промок под дождем, простудился, и через несколько дней его не стало. Похоронили его рядом с женой на кладбище в Замрске. Это была тяжелая утрата для нас.

В «партизанской проходной» теперь хозяйничал один Вася Жеребилов. Я предложил ему немедленно уйти в лес и пересидеть день-два в надежно замаскированной землянке, где когда-то прятался Журов с товарищами, и пошел к карьеру.

Жеребилов собирался еще кое-что спрятать в домике и идти следом.

Утро было ясное, солнечное. В лесу на полянках уже зеленела яркая весенняя травка. Кругом на все лады звенели голоса птиц.

До встречи с Киттлером оставалось часа полтора. Выбрав на склоне горы невдалеке от карьера укромное местечко, я присел на плоский шероховатый, нагретый солнцем камень и стал ждать. Медленно двигалась минутная стрелка на циферблате. Пристроившись поудобнее, я незаметно для себя задремал – сказывались проведенные без отдыха последние дни.

Проснулся от того, что по руке пробежала ящерица. Взглянул на часы – оказывается, дремал всего несколько минут, и Киттлера нужно еще долго ждать.

Вдруг откуда-то снизу, со стороны дороги, ведущей к карьеру, донеслись громкие людские голоса. Сон словно рукой сняло. Прячась за деревьями, я стал осторожно спускаться по склону к опушке. Не доходя до нее, на тропинке увидел шестерых немцев. Внимательно всматриваясь в лес, они медленно шли по опушке.

«Успел ли спрятаться Жеребилов?» – обожгла тревожная мысль за товарища.

Бросился вверх по склону в сторону избушки Маклакова. Уже подходя к опушке увидел перед собой всего метрах в пятнадцати спину лежащего на земле немца. Тот лежал у канавки и внимательно смотрел на видневшуюся на поляне хату Маклакова.

Слева от него – второй немец, дальше третий… Сколько их тут!

Я стоял неподвижно, боясь сделать движение, стараясь сдержать дыхание. Потом осторожно сделал шаг в сторону, второй, от одного дерева перешел к другому…

На следующей просеке тоже были немцы. Пришлось вернуться, снова идти к опушке. И тут я испугался, что меня в любую минуту могут заметить и убить. Не захватить, не поймать, что было исключено, пока в пистолете были патроны, а именно убить. Остановился, осмотрел карманы. Вытащил записки с донесениями, фотографии, деньги. Все сжег.

Вошел в густые заросли молодняка. Из-под самых ног выскочили несколько фазанов. Раз фазаны не вспугнуты, значит, здесь никого не было и нет.

Тревога за судьбу Васи Жеребилова не давала покоя. Что с ним? Успел ли он уйти? И как бы в ответ на эти мысли вдали, в той стороне, где избушка, раздались громкие крики «хальт!» и два винтовочных выстрела.

Оставалось одно: сидеть в лесу по крайней мере до сумерек, а потом пробраться в какое-нибудь село, узнать обстановку. Встреча с Киттлером все равно не могла состояться, да и время, назначенное для встречи, уже прошло.