Текст книги "Короткое время бородатых"

Автор книги: Борис Екимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Замолчав, Григорий сел на кровать против Андрея, обхватил себя руками за плечи, покачивая круглой, аккуратно причесанной головой.

Честно говоря, Григорий в чем-то был прав. Но во всем ли?

– Послушай, кому нужно было меня бить? Зачем я Ивану нужен? Виноват во всем Китыч.

– Кто-кто? – недоуменно спросил Григорий.

– Китыч, Валерий Никитич. – И он рассказал Григорию то, о чем говорила ему раньше Наташа. – Что ж, теперь Ивана и тех двоих – по голове, в тюрьму, а Китыч будет спокойно жить. Разве это правильно? – закончил он.

– Разберутся. Дело нехитрое. Что в милиции умных людей нет?

– Да-а, разберутся... Для нас он – Иван. Для них – бывший заключенный.

– Что ж, от этого никуда не денешься.

– Значит, справедливо наказать его, прибавив чужую вину?

– Пусть хоть за свою ответит. Ладно. Посмотрим. Поговорим с Лихарем, с участковым, с другими людьми в поселке.

Он поднял голову и, прочитав в глазах Андрея вопрос, пожал плечами.

– Мы приехали, а они жили здесь. Мы уедем, а им жить. Вот так.

Больше Григорий об этом не говорил. Зато Володя, узнав, взбеленился:

– Нашел кого жалеть! Завтра они напьются в связи с благополучным исходом дела и, если ты им на дороге попадешься, снова-здорово. Но хорошо, если ты – черт с тобой, за свое и получишь, – а если кто другой? Я бы таких жалельщиков вроде тебя судил как соучастников будущих преступлений. Тоже мне доброхоты... Разговаривать с тобой, дураком, не хочу...

– Знаешь, Володя. Я, может быть, и сам на твоем месте то же говорил. А вот понимаешь...

В голове Андрея вдруг на мгновение встали два Ивана: первый тот, недавний, жалкий, мокрогубый урод, с собачьей преданностью в глазах; и второй Иван, тот, что пел в этой комнате памятным дождливым вечером.

– Что понимать-то? – спросил Володя.

– Если бы я знал, что делать! – вздохнул Андрей, бороздя пятерней лицо. – Знаешь, Володя, знаете, парни, вы в чем угодно меня можете обвинять, но только не в трусости... Вот, ей-богу, я не струсил. Подумал я, и жалко мне его стало. Понимаете, жа-а-алко, – последнее слово он произнес длинно и страдальщически морщась, а потом почти крикнул: – Ну, жалко! Ну, вдруг он что-нибудь поймет или, черт с ним, не поймет, так хоть не влезет больше ни в какую историю и проживет свою жизнь по-человечески. Ну, может такое быть?

– Ой, Андрюша, – поднялась Зоя. – Я не знаю, прав ты или нет... Но ты молодец, честное слово, – и выбежала из комнаты.

– Те-те-те, – значительно проговорил Володя. – А не втюрился ли наш Заяц случайно? А? Вот это будет номер.

Никто ему не ответил.

12

С утра Прокопов пошел по студенческим бригадам. Леночку он посадил на плечо. Болтун весело бежал впереди.

На домах пробыл недолго. Походил, поглядел, к "лесам" придирался, особо на разговоры не поддавался. А на лесоповале задержался. Может быть, в этом был виноват Славик.

Когда Прокопов Леночку побегать отпустил, Славик тут же с ней в игру ввязался. Поманил ее пальцем, сам за кучу веток спрятался, хриплым замогильным голосом начал:

Я ищу в лесу колоду,

Я хочу отведать меду!

И рыкнул раскатисто. Леночка ойкнула.

– Или спелого овса!

Где найти его, лиса?!

рявкнул он и вперевалочку, косолапо выбрался из-под кучи веток. Волосы его были всклокочены, глаза дико шарили по сторонам.

Леночка взвизгнула с веселым ужасом и бросилась к Болтуну. Тот, для порядка, лениво гавкнул на Славика: не очень, мол. Но Леночка его остановила:

– Молчать, Болтуша, – и закричала Славику: – Еще, еще!

И снова Славик прорычал страшную медвежью песенку. И снова Леночка в сладком ужасе побежала прятаться к Болтуну. Но тот уже не лаял, лишь глаз едва приоткрыл: не пойму я, мол, никак, что тебе надобно.

– Еще, еще! – кричала Леночка.

И Славик, войдя в роль, рычал все страшнее и страшнее. А может, просто он охрип. Устав, он предложил Леночке: "Теперь ты меня пугай".

И игра началась сызнова.

Они бесились, а ребята с Прокоповым разговаривали. Он не торопился, все наболевшее выслушал.

Но уходить, в конце концов, было нужно, и он забрал хнычущую дочку, а Славику сказал:

– У тебя получается.

– Стараюсь, – ответил Славик и доверительно прибавил: – Охмурить дочку начальника – это гарантия успеха в работе.

– А-а-а, вон чего, – усмехнулся Прокопов.

Степан поглядел ему вслед, сожалеючи головой покачал:

– Какой мужик... а вот не нашов бабы краще, чем эта Клавуня мозглявая.

Стоявший рядом Славик вопросительно поглядел на него. Но Степан лишь безнадежно рукой махнул и пошел к трелевщику.

* * *

Прокопов побывал уже во всех бригадах и возвращался в контору. Проходя мимо недостроенного медпункта, он остановился. Из дома несся ребячий гвалт и веселая, дятловая разноголосица молотков. Недолго постояв в недоумении, он вошел в дом.

Орава поселковых мальчишек планковала стены. Прокопова заметили не сразу. А заметив, перестали стучать. Кто-то крикнул:

– Командир! К тебе пришли!

Из глубины дома выбежал Колька. И, увидев Прокопова, степенно подошел к нему.

– Работайте, работайте, – скомандовал он. – Людей не видали?

– Ну и как, индейцы? – спросил Прокопов.

– Никакие не индейцы, – ответил Колька.

– А кто же?

– Вспомогательный пионерский отряд "Разведчик".

– Кому вспомогательный?

– Студентам. Вы же им работы навалили. А людей не хватает. Они нас позвали, – и, не выдержав серьезного тона, похвастал шепотом: – У нас форма будет.

– Ну-у, – удивился Прокопов. – Форма?

– Ага. Рубашки и пилотки.

– Да-а... Живете вы хорошо, – пошел он вдоль стен комнаты. – А претензии какие есть ко мне, жалобы?

– Есть, – снова посуровел Колька. – Я вот на планерке скажу. Тетя Варя ругается. Гвозди не хочет давать. Говорит: раскидаете. Приходится Гришу звать. Вроде мы маленькие.

– Та-ак... Разберемся с тетей Варей. Послушай, – спросил Прокопов, – а Леночку мою вы не возьмете?

– Мала еще, – снисходительно усмехнулся Колька. – Пусть подрастет.

– Жаль, жаль, – покачал головой Прокопов. – Ну, давай, командир, продолжай. За качеством следи, за техникой безопасности.

На ступенях медпункта стояла Зоя. Она не хотела беседе мешать. Зоя дошла с Прокоповым до конторы. Он слушал ее, слушал, а у самого порога вдруг расхохотался.

– Командир... К тебе пришли... – повторил он сквозь смех. – К тебе пришли...

– Папа, не смейся, – потрепала его за ухо сидевшая на плече дочка. – Я так могу упасть.

– Падай, – сказал он, наклоняясь, и, поймав дочку на лету, поставил на землю: – Беги к матери.

А сам к Лихарю в комнатушку зашел.

И лишь потом заявился к себе в кабинет. Валерий Никитич сразу же пришел к нему:

– Как, что там у Михайлова?

– У Михайлова, – проворчал Прокопов. – В приказ уж точно попадем по Михайлову... Вам же говоришь, говоришь... А вы мимо объекта десять раз пробежите и ни черта не видите, – он перекладывал на столе бумаги и папки, что-то искал. – Клавдия! – крикнул Прокопов в открытую дверь. – Клавдия! Сколько раз говорил, чтобы запирала, когда уезжаю. Нечего здесь лазить.

– Никто не заходил к тебе!

– Значит, сама лазила. Капканы скоро начну на столе ставить. Где трехцветная ручка!?

– Леночка, наверное, брала, рисовала.

– Леночка, все Леночка... Так вот, у Михайлова рабочий на лесах был, а помости незакрепленные. Накидали досок, и все. Он и нырнул. А под лесами... чего только не накидано. Я всегда говорю, говорю... Останови работу, пусть лучше стоят... Так ручка-то моя найдется или копец ей?!

– Слушай, Валерий Никитич, – оборвал он свое ворчание. – Ты студентам еще что даешь?

– Да не знаю, – помялся Китыч. – Чего им еще? Пусть пожарную полосу делают.

– А сделают... встанут? Давай-ка начинать. Скоро дожди пойдут, а мы будем в грязи валандаться, нули ковырять. Надо успеть посуху.

– Документация... проекты где? – оглядываясь на приоткрытую дверь, сказал Китыч.

Кто-то заговорил, войдя в прихожую, и Китыч, поднявшись, дверь захлопнул.

– Как же мы, наобум лазаря...

– Мы с тобой не мальчики, и не Дворец съездов собираемся строить. А проекты... Я выйду на связь с трестом, и Поляков такую клизму получит, что и без Крыма у него все радикулиты пройдут. Значит, так. Быстро прикинь сам. К Антону Антоновичу подойди. Он их строил-перестроил. Ну, и я, если нужно. Где ошибемся – на ходу исправим. Не зарежут. В первую очередь мастерскую для техники. Пожарное депо. Баню... баню. Завшивеем скоро... Школьные объекты. В общем, давай начинать. Гнать нули, нули... А то от пожара спасаемся, а гореть пока нечему. Вон к Михайлову поезжай, посмотри. Ох, Михайлов, Михайлов... Да где же она, эта ручка, черти бы ее побрали! Клавдия! Леночка! Найдите мне сейчас же трехцветную ручку!

* * *

Валерий Никитич появился в лагере после обеда. С поварихами на кухне пошутил. Встретив Риту, с ней постоял, комплиментов наговорил кучу, и лишь потом до штаба добрался.

Командир и Григорий ждали его, сидя на ступенях. Валерий Никитич возле них присел, спросил:

– Прокопова не видели?

– Нет. А что, вернулся?

– Приехал. Злой, как черт. В третьем прорабстве человек покалечился. Вот он и бесится. Втык добрый будет. Вы пройдите на дома, посмотрите, чтобы настил на лесах закреплен был и внизу чисто. А то налетит... даст прикурить.

– Ладно, посмотрим.

– А вообще как настроение? Что-то, я смотрю, вы кислые?

– Чему радоваться, Китыч, солнышку? – усмехнулся Григорий.

– У Михайлова, Прокопов говорит, ребята хорошо идут. Хвалит их.

– Это где у Михайлова?

– Третье прорабство. Возле поселка Зеленый.

– А-а-а, – протянул командир. – Сашка Тимофеев. Тот жук. Мужик битый. Я с ним в Иркутске работал.

– Вот так и надо, ребята, – снисходительно произнес Китыч. – В нашем деле жуки да битые мужики нужны. Это не на ваших заводах. Гудок – все поехало. Считай детальки. У нас хватка нужна. Все с людьми. Крутиться нужно, крутиться. Организации вам не хватает. Руководящей руки. У меня и кроме вас работы много. Не вы одни. У Прокопова и говорить нечего. А сами вы, конечно, не можете как надо организовать.

Китыч лил словами и лил, а сам на ребят поглядывал. Те скучнели.

– Конечно, – вздохнул командир. – Я хотел одного парня взять. Его с работы не отпустили.

– О чем и говорю, ребята, – с сочувствием продолжал Китыч. Пойдемте-ка в штаб, кое-что обмозгуем.

Они зашли в комнату, сели. Китыч продолжал гнуть свое:

– Конечно, надо бы вам хорошего специалиста. Чтобы он занимался конкретно отрядом. Ну, конечно, платить ему.

– Да ставки у нас есть, – сказал командир. – Вон Паша на ставке мастера, Володя. Так, чтоб деньги не пропадали.

– Ну, так вот. Ставка – это, конечно, ерунда. Я готов вам помочь. Вернее, мы с Прокоповым. Потому что положение у вас, прямо скажем, незавидное. Выработка плохая, заработок плевый.

Григорий и командир, уже было приуставшие слушать пустые речи Китыча, встрепенулись.

– В чем она, наша помощь? Мы начинаем работать на отряд, не считаясь со временем. Именно на отряд. Берем на себя организацию работ. Черным делом займемся. Не как прораб и начальник участка, а как мастера, бригадиры, если нужно. Но... ни одна бухгалтерия, – помахал Китыч рукой, – нам не заплатит. Сами понимаете, ни на какие ставки вы нас поставить не сможете. И будет несправедливо, если какой-то Петя-Ваня, который топор в руках первый раз держит, заработает полторы тысячи, – этот заработок мы гарантируем, – а мы с Прокоповым не получим ничего.

– Конечно, – поспешно согласился командир.

– Вот так. Значит, надо по справедливости. Если мы работаем на вас, значит, и нам полагаются деньги, какие получит каждый из вас. Что потопаем, то и полопаем. Поровну всем. По полторы тысячи.

– Полторы тысячи, – усмехнулся командир. – Откуда они возьмутся?

– Не бойтесь. Липы не будет. Она нам ни к чему. Начнем строить большую мастерскую, депо, спортзал. Это не дома. Там никаких капиталок. Одни стены, лепи да лепи. Конечно, при четкой организации, которую мы обеспечим.

– Но ведь нет проектов, – сказал Григорий.

– Это уже не ваша забота, – устало потер лоб Китыч. – Пробьем мгновенно. Да, в конце концов мы – не мальчики. Начнем пока без проектов, а там подойдут. Решайте. Конечно, никаких штабов, собраний и митингов, сами понимаете. Знаете вы и мы. Расчет через меня. Так что решайте. Только быстрее.

Китыч поднялся.

– А если мы пообещаем, – серьезно спросил Григорий, – и не отдадим?

– Ты это брось, – улыбнулся Китыч, – на себя не наговаривай. Все мы люди честные. До завтра... – пошел он, но в дверях остановился. – И еще, есть у меня к вам просьба личного, так сказать, характера. Ее надо уважить. Пусть этот мальчик (Андреем его, кажется, зовут) не морочит голову Наташе. Я с вами как мужчина с мужчиной. Мне жена нужна. А здесь не город и ярмарки невест нету. У него же это все так, шуточки. Ведь он не жениться на ней собрался? Вот по-честному?

– Какая там женитьба, – засмеялся командир. – Ему еще и восемнадцати нет... А, Гриша?

Григорий пожал плечами.

– Сами понимаете, у нас начнется серьезная работа. Я буду день и ночь занят. А он подкатится к девочке... Так что поймите меня правильно. Ну, до встречи.

Валерий Никитич был совершенно уверен, что его предложение примут безоговорочно, даже с радостью. Он уже имел дело с такими ребятами и даже с более опытными.

А командир и Григорий сидели молча. Командир зачем-то к окну подошел и глядел, как Китыч уходит.

– Черт меня дернул на этот отряд пойти, – зло проговорил он. Приглашали же в зональный штаб. Сидел бы и сидел спокойно. Так нет...

Командир, один из самых активных комсомольских работников института, уже защитил диплом, был приглашен в аппарат одного из городских комитетов и с трудом добился этой последней для себя поездки.

– Последнее лето... – повторил командир. – И дурацкое. Вообще-то, между нами говоря, так делают многие. Сашка Тимофеев сразу, как приезжает, человека три берет в котел из нужных людей. Сразу им говорит: мол, сами крутитесь, если хотите что-то иметь.

– Не нравится мне это, – недовольно морщась, проговорил Григорий. – Не люблю таких штук.

– Нравится не нравится, а куда денешься. Мы у них в руках. Да полторы тысячи – это деньги. Нам ребята спасибо скажут.

– С Прокоповым нужно поговорить, – гнул свое Григорий. – А вроде неудобно. Как спросить-то?..

– Да-а, – согласился командир. – Тут надо дипломатично. Прощупать аккуратненько... Но если уж тот скажет, – значит все. Нечего и думать.

* * *

С Прокоповым удалось поговорить в тот же день. Командир с Григорием на дома ходили, леса проверять, как Валерий Никитич велел, и на обратном пути увидели начальника участка. Тот стоял на высоком крыльце столовой, довольно покуривал, видно, только что пообедал.

Ребята подошли, поздоровались. Они переминались с ноги на ногу, не зная, как нужный разговор начать. Прокопов сам помог.

– Валерий Никитич у вас был? – спросил он.

– Был, – ответил командир.

– Ну, и как, поговорили?

– Поговорили.

– Объяснил он вам ситуацию?

– Объяснил, – переглянулись командир с Григорием.

Прокопов смотрел на парней. Что-то уж слишком скучно они выглядели. Какие-то квелые. Слово скажут и молчат. Наверное, устали. А может, побаиваются его. Он же не очень приветлив. И Прокопов решил быть помягче.

– Понравились вам наши предложения? – сдержанно улыбнулся он, сознавая, что спортзал, депо и особенно большая мастерская неплохие объекты для ребят. Несложные, а денежные.

– Понравились, – твердо сказал командир. Все сомнения его отпали. – Мы принимаем эти предложения.

– Раз вы согласны, – съязвил Прокопов, – я рад. Хотел бы я посмотреть, как бы вы отказались. – И откровенно рассмеялся, подумав, что ребята еще не понимают, какие объекты им дают, и потому так сдержанны.

Отойдя десяток шагов от Прокопова, Григорий закурил. Закурил жадно. Сейчас ему было не до красивых поз и колечек дыма.

– Что меня больше всего бесит, – проговорил он, – не деньги... Черт с ними, не обеднеем. Но я глядеть не могу, понимаешь, ну, не могу глядеть, прижал он кулак к груди, – на это совершенно открытое хамство. Китыч салажонок. Тот еще как-то вилял. Оправдывался, доказывал нам. А этот... Этот хозяин. Здесь все у него в кулаке. Он заранее уверен, что никто и пикнуть не посмеет, – не успокаивался Григорий. – Это, знаешь, прямо как-то страшно.

– Ладно тебе охи разводить, – сказал командир. – Хорошо, что хозяин. Значит, слово твердое. В соревновании, может, в первую тройку войдем. Так что нечего нам на судьбу плакаться. Все в порядке будет. Я даже рад.

Но Григория такими речами убедить было нельзя.

– И ведь ничего не боится, совершенно. Открыто берет, спокойно, как свое. Что там законы какие-то... Они для глупцов, – пренебрежительно сказал Григорий. – А здесь один закон – что я желаю. Угрызения совести, стыд, какие-то чувства... Он их не знает. Нет, – медленно покачал головой Григорий: – Страшный человек этот Прокопов, страшный.

13

Постучав в дверь, Андрей распахнул ее, как только услышал слабое, приглушенное войлочной обивкой «да».

Наташа лежала на неразобранной постели, прикрывшись до пояса большим клетчатым платком. Чтобы лучше видеть входящего, она неловко закинула голову и улыбнулась, увидев Андрея.

– Извини, я сейчас встану. Что-то устала нынче.

Но Андрей остановил ее, не позволил подняться.

– Лежи. Я здесь сяду. О! У тебя, кажется, температура, – произнес он, положив ей руку на лоб. – Так что лежи и не прыгай.

– Тоже мне врач, – счастливо зажмурилась Наташа. – Придумаешь... Температура... Просто, я сегодня устала, и все. – Но осталась лежать, словно не могла осилить руку Андрея.

– Ты чего не приходил?

– С побитой физиономией не хотелось показываться.

– Правда, ты Ваню Судака простил? Говорят, ему ничего не будет.

– Правда.

– А я бы в жизни не простила. Пусть бы посидел, гад проклятый, – она подняла голову, глаза ее недобро горели. Вынув руку из его ладони, Наташа притянула Андрея к себе, губами тронула больное место у глаза. Потерлась щекой о его бороду, пробормотала чуть слышно: – А ты не колючий... Мя-яконький, как мышка. Бородач...

Она снова легла и, вспомнив, засмеялась.

– У геологов вчера я видела дядьку. Вот борода! Большая, до пупа. Рыжая.

– Она у него фальшивая и крашеная. А у меня своя.

– Сам ты крашеный. Хвастун. Слушай, это вам, что ли, разметку делают возле школы и за столовой?

– Нам. То ничего не давали, а сейчас прямо на выбор. Две мастерские, баня, спортзал, пожарное депо, ледник – глаза разбегаются.

– Ну и берите все.

– Тогда нам до нового года не уехать. Ты вот строитель, можешь объяснить, почему нам раньше ничего не давали, а сейчас пожалуйста.

– Не знаю. Я здесь недавно. А в общем-то дай вам все сразу, так вы самую денежную работу сделаете, а мелочовку местным оставите. Нельзя же своих без заработка оставлять.

– Это ты зря... Мы бы все до конца довели.

– Но в конторе то стекла нет, то кирпича, то еще чего. Местным не к спеху, они и подождать могут. А вам вынь да положь. Иначе начальство виновато. Вы же за одно лето хотите все сделать. Пусти-ка, я все же встану, и тебя покормлю, и сама поем.

– Хочешь, я к нашим девчатам схожу, принесу тебе чего-нибудь.

– Ладно, – согласилась Наташа. – Нанимаю тебя в няньки, только, чур, без девчат. Сам будешь готовить. Все в столе. Разогрей колбасный фарш и чаю вскипяти. Сможешь?

– Тоже мне, – презрительно хмыкнул Андрей, поднимаясь. – Фарш... Чай... Да я могу тебе такой супец сотворить – плакать будешь. От счастья, конечно. Жаль, что в этой дыре мяса нет, одни консервы, а то бы я тебя удивил.

– Ой, хвастун, хвастун... Будет мясо. Скоро охота пойдет. Посмотрим, на что ты способен.

– Да-а-а! Наташа! Жаль, что ты заболела. У нас ведь послезавтра выходной. Я думал, в тайгу пойдем, побродим. Обидно, – сказал Андрей и отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– Что-о-о?! – клетчатый платок взмыл в воздух, и Наташа, шлепая босыми ногами, подбежала к Андрею. – Кто больной?! – ухватила его за ухо.

– Теперь, конечно, я. Травмированный, – заскулил Андрей, пытаясь вырваться.

– То-то же. А ты не врешь? Правда, вы не будете работать?

– Ложись, ложись, правда.

– Ой, как здорово, – снова легла Наташа. – А я, знаешь, Андрюша, ни разу в тайгу не ходила. Даже по ягоды. А ты?

– А я когда? Ехали, радовались: тайга! охота! Ребята ружей набрали, припасов. А сами носа из поселка не высунули. Наработаешься – и не до тайги.

Андрей у плиты быстро управился и, постучав ножом по тарелке, предупредил:

– Внимание! Подаю на стол. Руки мыла?

– Так точно! – с готовностью протянула Наташа ладони.

– Тебя, больная, с ложечки?

– Сама справлюсь, ты тоже ешь, не модничай.

Вдвоем они расправились с ужином быстро, а когда Андрей, вымыв посуду, подошел к кровати, Наташа лежала, натянув клетчатый платок до подбородка, и глаза ее были закрыты.

Услышав его шаги, она, не открывая глаз, выпростала из-под платка руку, проговорила:

– Садись. Вот здесь, – и пододвинулась, освобождая ему место.

– Наверное, я пойду, спи, – сказал Андрей нерешительно.

Она, все так же, не открывая глаз, нащупала его руку и потянула, усаживая Андрея рядом с собой.

– Мы далеко-о-о пойдем, на целый день, да-а, – пробормотала она, не выпуская его руки и прижимаясь к ней горячей щекой. – На це-елый день...

– На целый день, – согласился Андрей.

– На медведя пойдем, – прошептала Наташа. – У тебя же ружье есть? – и ресницы ее шевельнулись, словно хотели, но не смогли подняться.

– Найдется ружье... – так же тихо ответил Андрей, боясь спугнуть Наташин сон, который был уже рядом.

– Мне дашь пострелять...

– А как же: ты и будешь главным охотником. Как-никак северянка.

– Я могу-у... Не веришь? – шевельнулась она.

– Верю, – почти про себя проговорил Андрей, – верю... Спи.

Глубоко вздохнув, словно жаль ей было оставлять навсегда этот сегодняшний хороший день, возврата и повторения которому не будет, Наташа замолчала, голова ее, лежащая на руке Андрея, потяжелела.

За стеной, далеко, в стороне общежития, кто-то пел или кричал, а в углу комнаты, возле шкафа, с каждой минутой все громче и яростнее принималась за свое ночное дело нахальная мышь.

Андрей прислушался: ему почудилось, что за стеной дома кто-то ходит, и он впился глазами в черный прямоугольник окна над занавеской: не покажется ли чья голова. Скорее не слух, а возбужденное воображение подсказало ему, что кто-то чиркнул спичкой, потерся о стену.

Андрей напрягся, и судорога впилась в ногу. Он осторожно, боясь потревожить Наташу, нагнулся, свободной рукой потер занемевшие мышцы.

Наташа же спала, тесно прижавшись щекой к его ладони, и губы ее иногда шевелились. А рука покойно вытянулась вдоль тела, отпустив Андрея, словно поверив, что он никуда не уйдет.