Текст книги "Опаленные зноем. Июньским воскресным днем"

Автор книги: Борис Зубавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

XVII

От Лопатина мы узнали больше, чем от девчонки.

Прежде всего он сообщил, что Толоконников не кто иной, как Гуго Фандрих.

– Так, – сказал Бардин. – Так. Ясно.

В плен Лопатин сдался по трусости, боялся, что на фронте его могут убить. Он давно собирался к немцам, еще до того, как попасть к нам, да подходящего случая не было. А тут мы послали его на передний край. Когда начался артобстрел, он кинулся к немецким траншеям. Ему казалось, что стоит перебежать к врагам, как он будет уже вне опасности и война для него кончится. Однако это ему только казалось. На самом деле все было не так. Трус везде останется трусом. В доказательство того, что он добровольно сдался в плен, а не подослан нами, немцы потребовали, чтобы он рассказал, какие части стоят в «Матвеевском яйце». И он передал все, что знал. Поэтому немцы так смело и напали тогда на нас.

Потом он попал в концлагерь. Там потребовали, чтобы он сообщил охране лагеря фамилии военнопленных, недовольных лагерными порядками и ведущих коммунистическую пропаганду, пригрозив, что в противном случае военнопленным станет известно, что в плен он сдался добровольно и передал немецкому командованию секретные сведения, и те сами расправятся с ним. И он, испугавшись, выдал немцам трех человек.

Из концлагеря его перевезли в Мюнхен, в школу шпионов, и потом сбросили с самолета в районе Больших Мельниц. Вместе с ним в этот день был сброшен еще один человек. Задания у них были разные, в лесу они расстались. Позднее Лопатину с Толоконниковым стало известно, что второй шпион задержан. Арестован и тот, кто шел на встречу с ним, Тарасов, связной Толоконникова. После того как мы неожиданно встретились с Лопатиным в Больших Мельницах, были приняты меры предосторожности: Лопатин редко появлялся на улице. Числился он действительно ездовым под фамилией Еремин. У Толоконникова он работал на рации. Это они вызывали немецкие самолеты и передавали немцам сведения о наших войсках.

Когда допрашивали его, я думал: «И вот с этой дрянью я должен сравнять своего старика, Ивана, Фомушкина! Ну, допустим, что преступление их носит совсем другой характер, но все же это преступление! Да преступление ли?» Я вспомнил слова Грибова: «Это же позор для всех». Сколько тоски, отчаяния было в его голосе. И это сказал Грибов, которого я не люблю, которого считаю человеком сухим, черствым. Я почувствовал, что мое отношение к Грибову меняется. Он как бы повернулся ко мне другой стороной, и я открыл в нем то хорошее, чем богата его прямая, честная, справедливая душа, но чего я раньше не замечал в нем, потому что он по скромности и угрюмости своей не спешил показывать это мне. Что же, однако, должен был делать я с теми тремя?

Бардин еще не кончил допроса Лопатина, а Грибов привел Толоконникова. Он нашел его на чердаке канцелярии, спрятавшимся в печной трубе. На чердаках литовских домов сделаны большие каменные раструбы конусами кверху, в которых коптят сало. Толоконников, когда понял, что все выходы из дома отрезаны, забрался в этот раструб, решив, что его там не найдут.

– Ну, затянувшийся наш с вами поединок закончился, – сказал Бардин. – Согласны?

– Согласен, – сказал Толоконников.

Бардин вызвал машину и, захватив арестованных, выехал в штаб полка. Я отправился на заставу и, умывшись, приведя в порядок одежду, приказал старшине запрячь лошадей.

– Поедешь со мной на хутор.

Лошади были запряжены быстро, мы сели с Лисицыным в повозку и покатили, не замечая, что грязь из-под колес летит нам на спины.

Ехать было недолго. На просторном чистом дворе, отгороженном от мира амбарами и хлевами, нас встретил сам хозяин, рослый, наголо бритый мужчина лет пятидесяти. Хутор у него был действительно богатый. По двору бродили гуси, индюки, куры. Два плохо одетых парня, шлепая деревянными колодками, прошли мимо нас.

Я сразу приступил к делу.

– Нам стало известно, что у вас вчера пропал поросенок.

Он с удивлением глядел на меня.

– Мы его нашли. У него была вывихнута нога. Его пришлось прирезать. Вы можете продать его мне?

Я вынул деньги и стал считать: сто, двести, четыреста, восемьсот…

– Хватит?

Свинья, конечно, этого не стоила. Но запроси с меня этот жадно глядевший на деньги человек вдвое больше, я бы и тогда торговаться не стал.

Лисицын вдруг снял с головы пилотку, озадаченно почесал свой ежик.

– Командир…

– Помолчи. – Я обратился к хозяину хутора: – Так хватит?

– Да пошел он к черту! – не выдержал Лисицын. – Дай ты ему полсотни за эту дохлятину, за глаза хватит.

Хуторянин, видя, что дело может принять нежелательный для него оборот, быстро схватил цепкими жесткими пальцами деньги, почти вырвал их у меня, сжал в кулаке.

– Если надо для армии, я могу продать еще штук десять-двенадцать, – осклабясь, показав желтые, прокуренные зубы и почему-то вспотев при этом, сказал он. – Я для армии все готов сделать.

– Нет, хватит, – сказал я. – Для армии больше не нужно. До свидания. – И мы укатили обратно.

* * *

Все, что случилось в те дни со мною, оставило во мне неизгладимый след. Вот уже много лет прошло с тех пор, а я никак не могу забыть того жестокого урока, который получил от жизни. Да, я тогда научился различать людей, они уже не были для меня хорошими поголовно все или плохи тоже все; они приобрели каждый свое лицо, свои достоинства и недостатки, они стали разными, не похожими друг на друга, но мне, когда я научился так разбираться в людях, стало куда легче искать для себя среди них настоящих друзей.

Я и сейчас еще не знаю, прав ли я был тогда, поступая так. Вероятно, найдется немало людей, которые осудят меня. Может, я был не прав. Но одно мне было ясно тогда – иначе я поступить не мог и, вернувшись на заставу, стал писать рапорт о привлечении старшины Лисицына, сержанта Фомушкина и рядового Пономаренко к судебной ответственности за мародерство.

На другой день их вызвали в батальон.

– Ну, прощай, командир, – сказал Лисицын, когда они вышли на крыльцо без оружия, с вещевыми мешками на спине. Он вздохнул: – Сами виноваты.

Фомушкин в это время с безразличным видом рассматривал меня, а Иван кротко, смущенно мне улыбался.

– Идите, – сказал я. – Идите. Прощайте.

И они ушли, а я еще долго стоял на крыльце, и смотрел им вслед, и не замечал, что возле меня столпилась вся застава.

– Ушли! Эх, ушли! – чуть не плача вскричал Назиров. – Какой хороший люди ушли!

– Молчите, – строго сказал Грибов. – Так надо.

Через неделю на заставу вернулись только Лисицын и Пономаренко.

Лишь когда мы уже были в Пруссии и война кончилась, я узнал, что Фомушкин был в штрафной роте, участвовал в штурме Кенигсберга, отличился там и помилован командованием.

Не стану скрывать, я был очень рад этому.

Июньским воскресным днем
Повесть

Глава первая

Огромное стеклянное здание аэровокзала было переполнено пассажирами, готовыми умчаться с дьявольской сверхзвуковой скоростью в самых различных направлениях или только что толпами вывалившихся из приземлившихся самолетов. Кто-то, терпеливо сидя на диванах, дожидался своего мгновения взмыть в поднебесье, кто-то стоял в очередях возле багажных отделений и регистратур, у прилавков газетных, табачных, аптекарских, галантерейных киосков и у буфетных стоек. А некоторые, изнывая от безделья, праздно слонялись по залам или с чемоданами в руках озабоченно спешили втиснуться в стеклянные коридоры, ведущие к посадочным площадкам, или, наоборот, выбраться из вокзала совсем в другую сторону, на площадь, к стоянке такси и автобусным остановкам, стало быть завершив, слава богу, свое стремительное перемещение по воздуху. Радиорепродукторы вежливыми и бесстрастными голосами то и дело объявляли о начале посадок на очередные лайнеры, друг за дружкой разлетающиеся из Подмосковья, столь же бесстрастно приглашали посетить ресторан вокзала и предлагали обзавестись сувенирами. Из широких окон второго этажа можно было видеть взлетные полосы, дремлющие самолеты вдали, бензозаправщики, тягачи и вагончики автопоездов, переполненные чинно сидящими на диванчиках пассажирами, бойко катящиеся по бетонированным дорожкам, подпрыгивая на стыках плит и виляя из стороны в сторону.

Аэровокзал жил своей обособленной, неумолчной, беспокойной и торопливой жизнью, казалось бы не зная ни сна, ни отдыха изо дня в день, из месяца в месяц. И в жизни этой были свои закономерности и постоянства. Как, например, постоянны и закономерны были повторявшиеся час от часу объявления и напоминания местного радиоузла, которые лишь изредка нарушались какими-либо экстренными сообщениями, касавшимися в общем-то задержки прибытия или вылета очередного лайнера, поисков засидевшегося в ресторане, а может быть, задремавшего в одном из кресел беспечного, сморенного ожиданием пассажира.

Однажды июньским днем, когда весь вокзал был насквозь пронизан солнечными лучами, льющимися в его распахнутые окна с лазурного безмятежного неба, радио сообщило о том, что владельца чемодана, оставленного без присмотра в третьем зале ожидания возле газетного киоска, просят зайти к дежурному по аэровокзалу.

Чемодан был обнаружен при следующих обстоятельствах. Как сообщил дежурному сотрудник аэропорта, этот чемодан нашли двое молодых людей, улетавших с туристской группой в Швецию. Один из них, с усиками, в большой кепке, рассказал: он увидел издалека знакомую женщину, рассматривающую журналы, разложенные на прилавке киоска, и решил подойти к ней. Пока они с товарищем пробирались через зал, женщины возле киоска не оказалось. Куда она делась, молодые люди не знают. Была ли это действительно знакомая – они теперь тоже утверждать не смеют. Не уверены также и в том, что обнаруженный чемодан принадлежал именно ей. Киоскерша сообщила, что женщина рассматривала журнал «Экран», но, не купив его, ушла.

В течение дня радио объявляло об этой находке шесть раз. Странно забывчивый пассажир не явился. Чемодан, после досмотра, был оставлен в столе находок аэровокзала. Но хозяин его не пришел и туда.

Глава вторая

Маленький каменный городок Чоповичи, хорошо отмытый грозовым полуночным ливнем и теперь щедро залитый ясными лучами утреннего солнца, красуясь черепичными крышами, сияя глянцем еще непросохших торцовых мостовых и пронзительной зеленью густой виноградной лозы, обвивавшей веранды, калитки, заборы и стены домов, уютный, прилежный пограничный городок Чоповичи отходил ото сна, протирал очи.

Было воскресенье, звонил церковный колокол, и домохозяйки с сумками и корзинками спешили в противоположную от костела сторону, на городской базар.

Ах, какой отменный базар в Чоповичах! На нем, кажется, можно закупить всякой снеди и провизии не то что на неделю, но даже на целый месяц. Но никто, слава мадонне, этого не делал. Кому это надо, скажите на милость, если каждое воскресенье можно спокойно себе идти на базар и покупать все, что обрадует твою душу. Только, чур, идти надо как можно раньше, ибо к тому времени, как на городской привокзальной площади откроются лавки и магазины, чоповичский базар, словно хамелеон, ловко вдруг изменит свое обличье. Не успеешь и глазом моргнуть, а уж там, где только что лежали на прилавках груды редиски, огурцов, спаржи, салата, лука, вишни, ранних яблок, раннего картофеля, дичи, свиные окорока да бараньи тушки, теперь продаются одежда и обувь. Одним словом, с открытием тесных ларьков и шикарных магазинов, расположенных преимущественно на широкой привокзальной площади, чоповичский колхозный базар в мгновение ока превращается в барахолку.

Сколько же народу съезжается по воскресеньям в Чоповичи? Сказать невозможно. Тут и крестьяне из окрестных колхозных сел, приезжающие на фурах, велосипедах, мотоциклах и грузовиках, тут и жители ближайших городков и местечек, добирающиеся до Чоповичей поездами, на собственных автомашинах и такси, тут попадаются и гости из областного центра, и даже иностранные и отечественные туристы.

Городок Чоповичи стоит на бойком месте: совсем рядом от окраины его, за дамбой, за рекою, расположены сразу два государства. Раза три в году, когда в верховьях, в горах, тают снега или идут обложные дожди, река, огибающая городок с севера на юг, взбухает, пенится, бушует, ворочает камни по дну, заливает все, что можно, залила бы и Чоповичи, да городок благоразумно и надежно отгорожен от нее высокой и широкой земляной дамбой, на которой растут могучие дубы. В обычное время река спокойна, светла, прозрачна и ее где угодно можно перейти вброд, лишь засучив штанины по колени. А как перешел реку, так и оказался уже в каком-либо соседнем государстве. Чуть правее возьмешь – одно, чуть левее – другое. Если к этому еще добавить, что через Чоповичи проходит отличная автострада, по которой то и дело с диким ревом и дизельной вонью проносятся серебристые сараи-рефрижераторы, катятся, солидно покачиваясь, мягкие, зеркальные туристские автобусы и поспешают частные легковые автомобили различных марок, систем и конфигураций; если ко всему этому добавить, что в Чоповичах останавливаются для профилактики и таможенного досмотра пассажирские экспрессы, в которых можно без пересадки или с пересадкой в Чоповичах доехать, например, до Белграда или до Рима, да если еще добавить, что Чоповичи являются крупной узловой железнодорожной товарной станцией, обрабатывающей и пропускающей тяжеловесные поезда, идущие в социалистические и капиталистические западные страны, – если все это учесть, то, вероятно, станет и вовсе ясно, на каком бойком месте расположился этот веселый каменный, черепичный, острокрыший, виноградный и каштановый городок, большей частью заселенный машинистами, стрелочниками, сцепщиками, кладовщиками, весовщиками, слесарями и прочим железнодорожным людом.

В девять часов утра, как раз к прибытию первого международного экспресса, на городской площади, расположенной между вокзалом, гостиницей и довольно большим и шикарным для такого скромного городка рестораном, открываются всевозможные лавки и магазинчики сувениров, несколько винных подвальчиков, в которых так отрадно бывает посидеть в жаркий полдень за стаканчиком холодного терпкого вина.

Вот тогда-то, с началом торговой деятельности заведений, расположенных на площади, воскресный чоповичский колхозный базар меняет свое обличье и содержание, до отказа заполняясь приезжей публикой. Нет, нет, не подумайте худого, здесь не бывает никакой контрабанды, а продаются и покупаются вещи благоприобретенные, поскольку у многих жителей городка и окрестных селений за границей имеется масса родственников – и дяди, и тети, и сваты, и кумовья, – с которыми идет оживленный обмен посылками и к которым советские граждане иногда, с разрешения властей, ездят на крестины, именины, свадьбы, поминки и по другим более или менее важным, предвиденным и непредвиденным случаям жизни.

Экспрессы приходят и уходят, вокзал, таможенный зал, площадь, магазины, подвальчики и ресторан то пустеют, то переполняются туристами, публикой бесцеремонной и любопытной, какою и подобает быть путешественникам, гомонящей и по-русски, и по-французски, и еще бог весть на каких языках, одетой с таким броским и удивительным разнообразием, что порою даже местных жителей, видавших всякие виды, охватывает оторопь. А барахолка шумит себе на окраине городка, знать ничего не зная и про те поезда, и про едущих туда-сюда туристов и дипломатов. Но и базару приходит свой час. В полдень, когда солнце взбирается в самую высь и тени каштанов, словно оробев от зноя, так съеживаются, что их и с подзорной трубой вряд ли отыщешь у подножия деревьев, барахолка прекращает свое существование.

По воскресеньям свободные от занятий жители Чоповичей семьями и компаниями выбираются за городскую черту на дамбу. Для отдыха лучшего места в окрестностях Чоповичей не сыщешь. Столетние дубы, как ни печет их полуденное солнце, щедро покрывают землю прохладными тенями своих крон, от реки, как бы она не обмелела, все равно веет свежестью, и сиди себе то ли на траве, то ли в шезлонге, то ли на раскладушке, настраивай транзистор, попивай самодельное вино, бренчи на гитаре, беседуй с соседом о политике, обменивайся любезностями с соседкой, а то и с собственной женой, взирай на заречные иностранные ландшафты. Случается, что вместе с горожанами, прежде чем отправиться в обратный путь, приходят на дамбу передохнуть от базарной сутолоки часок-другой граждане, приехавшие из других населенных пунктов, поскольку побыть тут в дневное время, хоть бы и вблизи самой границы, никому не возбраняется. Забегают потоптаться на дамбе и стайки туристов.

Вот каков пограничный городок Чоповичи, в который по воскресеньям съезжается много всякого окрестного и даже не окрестного люда.

Глава третья

В описанное выше светлое воскресное утро среди прочих автомашин, мотоциклов и фур, съезжавшихся на базар в Чоповичи, прибыло такси, принадлежащее автохозяйству соседнего районного городка Боровое, расположенного, несмотря на такое лесное название, в долине, средь виноградников, фруктовых садов и кукурузных плантаций в тридцати километрах и от Чоповичей, и от границы.

Старенький, обшарпанный, изрядно помятый и дребезжащий всеми четырьмя дверцами, целые дни без устали мотающийся по окрестным селам, городкам и местечкам таксомотор привез в Чоповичи четырех пассажиров. Мужчины, всю дорогу гомонившие на заднем сиденье, все, как видно, истинные боровичане, хорошо к тому же знающие друг друга, лишь только машина, перестав дребезжать дверьми, лихо остановилась возле базара, отдали деньги шоферу, пожелали ему доброго здоровья и ушли. Женщина, сидевшая спереди, вышла из машины чуть позже. Не спеша заплатив за проезд, она еще помедлила, повернула в свою сторону зеркальце, что висит над лобовым стеклом машины, посмотрелась в него, поправила выбившиеся из-под легкой шелковой косынки темно-рыжие пышные волосы и лишь после этого, возвратив зеркальце в прежнее положение, мило и извинительно улыбнувшись при этом шоферу, вышла, осторожно прикрыв за собою дверцу. В руках у нее была большая, с застежкой «молнией» и с двумя длинными ручками хозяйственная сумка и шелковый легкий зонтик.

Разговорчивые спутники узнали от нее следующее: прибыла она в Боровое несколько дней назад, чтобы навестить школьную подругу, учительницу русского языка, но дома подруги не оказалось – уехала в санаторий.

Спутники выразили ей свое сочувствие, на что она, беспечно рассмеявшись, ответила:

– Нет, ничего. Моя подружка в этом нисколько не виновата, ведь я приехала к ней, не сговариваясь. Хотела сделать сюрприз, а получить его пришлось мне самой. Но я не страдаю, нет, потому что очень люблю такие приключения. Они, на мой взгляд, освежают жизнь. Не так ли?

Один из спутников спросил:

– Если не секрет, вы давно не виделись?

– О, много лет! – воскликнула она. – Как закончили школу.

– Вот как давно! – поддержал ее другой спутник, а третий сказал:

– Обидно, конечно, когда такое случается.

– Ерунда, – отмахнулась она. – Я об этом не думаю. Не повезло, и пусть. Хотела уже ехать обратно, да вот узнала, что по воскресеньям в Чоповичах бывает необыкновенный базар, которого нигде не увидишь. Правда это?

– Правда, – сказал шофер.

– Вот видите. В жизни бывает много приятных неожиданностей. Не так ли?

Спутники согласились с ней. Она продолжала:

– Я даже не столько люблю покупать, сколько наблюдать жизнь. Я не тряпичница, как некоторые, нет, но я обожаю торговаться, обожаю! В магазинах мне скучно, там не поторгуешься, там все расписано по прейскуранту. Вот на базаре совсем-совсем другое. И сколько красок, возгласов, лиц!

Дальше из разговора было установлено, что женщину зовут Лидией Николаевной, что она замужем, растит двух сыновей и вполне счастлива в личной жизни. Живет она в городе Черкасске, занимаясь домашним хозяйством.

Лет ей на взгляд было чуть поменьше сорока, она была моложава, стройна, женственна. Легкое, простое, но изящное платье и косынка, казалось, чудом державшаяся на пышных темно-рыжих волосах, придавали ей вид беспечный и легкомысленный.

На колхозном базаре давно шла бойкая торговля, и Лидия Николаевна затерялась в толпе покупателей, лениво, плотно шевелившейся меж грубо сколоченных торговых столов. Смешавшись с яркой и пестрой базарной толпой, она свободно, неспешной и легкой походкой пошла вдоль овощных рядов, проталкиваясь меж людьми, подолгу задерживаясь то тут, то там, прицениваясь и к спарже, и к эстрагону, и к редиске, и к огурцам, ничего пока не купив, однако, ни на копейку. Все это постороннему наблюдателю, если бы он случился, могло убедительно свидетельствовать о ее бережливости, рачительности, некоторой даже скупости, а быть может, и об ограниченности бюджета, находившегося в ее распоряжении. Но это могло явиться подтверждением и рассказа о том, что базары вообще привлекают ее всего лишь своим многолюдьем и яркостью красок.

Дойдя до конца прилавков, Лидия Николаевна повернула обратно и, продолжая продвигаться все так же неспешно, решилась наконец произвести некоторые покупки. Так сперва были приобретены два свежих огурца, причем каждый из них, прежде чем попасть на чашку весов, был ею ощупан и тщательно рассмотрен со всех сторон, чтоб, боже упаси, не оказалось на каком-нибудь из них пятнышка или царапины. Потом, немного погодя, она купила полкилограмма помидоров, тоже тщательно рассмотрев каждый плод и выторговав при этом у смуглой, темноглазой толстой торговки целых пять копеек. Помидоры, как и огурцы, были положены ею на весы собственноручно. Торговка с ироническим молчанием следила за действиями покупательницы, отметив про себя, что она, должно быть, приезжая, поскольку местные жительницы с зонтиками на базар не ходят, особенно в такую ясную погоду: укрываться от солнца под зонтиком здесь не принято. Возможно, подумалось торговке, пока Лидия Николаевна, брезгливо сморщив небольшой, остренький, хрящеватый носик, выбирала и осматривала помидоры, чуть не принюхиваясь к ним, – возможно, подумалось торговке, она могла быть женою какого-нибудь нового офицера, переведенного в чоповичский контрольно-пропускной пункт с другого края государства.

Приобретя еще головку чесноку, Лидия Николаевна перешла во фруктовый ряд, где на столах лежали груды поспевшей вишни, ранних желтых яблок, корявых, зеленых, но сочных груш, крыжовника, малины и где была такая же, как и в овощном ряду, невообразимая толкотня. Здесь во время покупки яблок с. нею произошел небольшой, незначительный, на первый взгляд, инцидент. Укладывая яблоки в сумку, Лидия Николаевна, неловко повернувшись, задела зажатым под мышкою зонтиком за рукав гимнастерки пробиравшегося мимо нее пограничного офицера, майора.

– Прошу прощения, – сказал майор.

– О, этот несносный зонт! – огорченно воскликнула Лидия Николаевна. – Он так всем мешает! Это я виновата, простите.

– Ничего, – благодушно ответил майор. – В жизни всякое случается.

Как и торговка, продавшая Лидии Николаевне помидоры, майор тоже отметил, что незнакомка никак не могла принадлежать к местным жительницам и в Чоповичи приехала только что, вероятнее всего, оттуда, куда ушла ночная грозовая туча. А если учесть, предположил майор, что фронт грозы прошел над Чоповичами с запада на восток, то женщина эта, вернее всего, приехала сюда из Борового. Ему захотелось проверить свои предположения, и он спросил, сильный ли был дождь в Боровом.

Майор был смугл, худощав, судя по седине, пробившейся на висках, по мешкам под глазами, с усмешкой и откровением рассматривавшими Лидию Николаевну, уже в годах. Вопрос его оказался настолько неожиданным, что на лице собеседницы его в какое-то мгновение отразились и растерянность, и испуг, и удивление. Это тоже не осталось незамеченным майором. Однако собеседница тут же рассмеялась, серые глаза прищурились, изумление мгновенно исчезло с лица ее, и она как ни в чем не бывало весело ответила:

– Представьте себе – да! Я даже боялась, что не будет никакого базара.

– Ваши опасения были напрасны. Здешние базары происходят при любой погоде. Счастливо оставаться. – И с этими словами, учтиво приложив ладонь к козырьку фуражки, майор покинул Лидию Николаевну.

«Как он напугал меня! – облегченно вздохнув, крепко, так, что посинели пальцы, сжимая ручку зонта и пристально, настороженно, без улыбки теперь глядя вслед смешавшемуся с толпой майору, подумала Лидия Николаевна. – Но откуда он узнал, что я приехала из Борового? Случайное совпадение, догадка или?.. И эти трое, которые сидели позади меня в такси, их вопросы, кто я, откуда… Нет, нет, – успокоила она себя. – Пустое. Ничего страшного. Все в порядке, все хорошо».

Позднее ее можно было встретить в молочном ряду, где она неспешно пробовала творог, свежий козий сыр, сметану и где тут же, возле прилавка, выпила большую кружку густого топленого молока.

Далее она свернула в мясные ряды, где продавались говядина, телятина, баранина, свиные копченые окорока и даже заячьи тушки. Птица была представлена не только индейками и гусями, высовывавшими головы из клеток и корзин и оглашавшими порою базар гоготом и бормотаньем, но и куропатками, перепелками. Пальба из ружей в пограничной зоне была запрещена, однако местным жителям это никаких неудобств не доставляло, они успешно отлавливали зайцев, перепелов и куропаток силками и капканами.

Лидия Николаевна и в мясных рядах потратила немало времени, прицениваясь и приглядываясь ко всему, чем изобиловали прилавки, приобретя, однако, после тщательного осмотра и обнюхивания всего лишь пару жареных перепелок. Перепелочки были желтые, в капельках жира и вкусно попахивали горьковатым дымком.

* * *

Обойдя весь базар, Лидия Николаевна вышла за ворота его и оглянулась. Все было пока хорошо. Если, конечно, не считать этой неожиданной встречи с пограничным офицером и его странного, так поразившего и на мгновение смутившего ее вопроса. Она присела на скамеечку возле ворот под каштаном, поставив рядом с собой сумку, но не выпуская из рук зонта.

«Впрочем, что же тут неожиданного и странного? – подумала она. – Я укладывала в сумку яблоки, зонтик был зажат под мышкой, и офицер, проходя мимо меня, нечаянно задел за него. Нечаянно или нарочно? Вот вопрос. Вероятно, нечаянно. В такой толчее это вполне естественно. А если не нечаянно? Если он задел за зонт преднамеренно, чтобы я обернулась и он мог получше рассмотреть меня? Нет, вероятно, все было нечаянно. Однако этот его вопрос?! Ведь он не спросил у меня о каком-нибудь другом городе, а назвал именно Боровое. Этот его вопрос тоже отнести к случайности, или ему было необходимо что-то уточнить со мною? Но что? Откуда ему знать, что я приехала из Борового? Господи! Спаси и помилуй! Как мне быть дальше? Почему мне все это кажется таким ужасным, что даже ноги подкашиваются? Подожди, не спеши, – молвила она мысленно. – Странная случайность, и ничего больше. Ведь так все просто покупала яблоки, шел мимо человек… Это мог быть кто угодно… Зачем же волноваться? – Она вздохнула. – Хороши ли яблоки?» С этой мыслью Лидия Николаевна вынула из сумки яблоко, тщательно вытерла его батистовым, с изящной кружевной каемочкой платком и надкусила. Яблоко было сочным и кисловато-сладким. Она стала с удовольствием есть его, уже несколько успокоясь и с интересом поглядывая по сторонам.

Сразу же справа от базара, за автостоянкой, начинались тихие городские улочки, а чуть левее лежала рассекавшая городок темно-серая гладкая и широкая лента автострады. Движение по ней было довольно оживленным. Вот проревел тупорылый рефрижератор венгерской марки, но с советскими опознавательными номерами, направлявшийся в глубь страны. Вот, немного погодя, навстречу ему друг за дружкой промчались сразу три малолитражных легковых автомобиля, и по их длинным, с латинскими буквами номерам она безошибочно определила, что эти быстрые авто принадлежат западногерманским владельцам. Все они были выпущены концерном Фольксваген. Горестно закусив нижнюю губу, она посмотрела им вслед.

К базару тем временем подъезжала и подходила новая публика. Лидию Николаевну окликнули. Она вздрогнула от неожиданности. Это был знакомый таксист, чуть не по пояс высунувшийся из бокового окна своей колымаги и приветливо махавший ей рукой.

– Привет! – помахала она надкусанным яблоком, вовсе успокоясь.

– Как базар? – кричал, улыбаясь, таксист.

– Великолепно! Лучше не придумаешь! Чудо из чудес!

– Домой когда поедем?

– Скоро!

– Не спешите. День большой. Сейчас начнется барахолка. Быть может, приобретете какой-нибудь сувенир.

– Хорошо, хорошо, – ответила Лидия Николаевна и, доев второе яблоко, посидев еще немного, снова отправилась на базар.

А там уже все преобразилось. Будто по мановению фокусника, продовольственные товары и их продавцы сгинули. Меж прилавками тем не менее стало еще теснее, крикливее, возбужденнее и веселее. Теперь тут уж вовсю торговали нейлоновыми плащами, поролоновыми куртками, дамской и мужской обувью самых различных фасонов и размеров. А какие тут продавались джинсы, замшевые куртки, свитера, «водолазки», платки и шали! Какие белоснежные полотняные и батистовые сорочки! На чоповичской барахолке можно было приобрести, кажется, все, что есть на белом свете.

Лидия Николаевна долго бродила по базару, беспечно и бесцельно прицениваясь и торгуясь. И слушая.

Солнце тем временем поднималось над крышами и каштанами Чоповичей все выше, и к полудню зной стал нестерпимым. Толпа на базаре начала таять. Тогда и Лидия Николаевна, раскрыв над головой зонтик, направилась в город.

На вокзальной площади, в кондитерской, она купила свежую булку, кусок ржаного теплого хлеба и зашла в гастроном.

В это время у платформы стоял пассажирский экспресс, она только не знала, куда он направится – в глубь СССР или за границу, но хорошо знала, что он стоит там, за вокзалом, так как гастроном был полон туристов, оживленно переговаривавшихся на незнакомом ей языке.

Купив копченой колбасы и сыра, она вновь очутилась на площади и огляделась. Можно было не спеша сориентироваться. Вокзал, отель, гастроном, ресторан, ювелирный магазин, кондитерская… Группы туристов толпились в дверях магазинов и под тентами витрин, фотографировались в скверике, возле тщедушного фонтана. Лишь около одного здания, серого, трехэтажного, выходившего фасадом на площадь справа от вокзала, никого, кроме часового в зеленой фуражке и с автоматом на плече, не было.

Она предположила, что это штаб пограничного контрольно-пропускного пункта. Скоро ей предстояло, быть может, появиться в этом здании. Но пока еще следовало побывать на дамбе.

Лидия Николаевна неспешно пошла вдоль площади, миновала пересекавшую ее автостраду, вышла на противоположную от вокзала сторону, где теснились лавочки сувениров, газетные, галантерейные киоски и винные подвальчики, где тоже было много вездесущих туристов, и, пройдя еще целый квартал тихой улочкой, увидела дамбу.