Текст книги "Опаленные зноем. Июньским воскресным днем"

Автор книги: Борис Зубавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава тринадцатая

Майор направился к дому Голомбаша. Он миновал ворота заставы и вышел на главную семионовскую улицу. Стояла полуденная жара. В тихом безветрии млели каштаны. Улица была пустынной. Зато с веранд, увитых виноградной лозой, из распахнутых окон домов, из палисадников до слуха майора доносились обрывки фраз, смех, музыка, невнятный говор: жители села Семионово восседали за обеденными воскресными столами и ели куриную лапшу. По воскресеньям в Семионово поголовно все варят курятину. Это считается свидетельством достатка и изобилия. И никто из семионовцев не возит продавать на чоповичском базаре кур или петухов. А о цыплятах и говорить не приходится. Голомбаши тоже ели курятину. Красавица Геленка, лишь только майор Васин ступил за порог их дома, вскочила из-за стола, метнулась к буфету, стукнула по столу чистой тарелкой и, обворожительно улыбаясь, придвинула стул майору.

– Очень просим, – сказала она с поклоном.

– Будьте добры пообедать с нами, – проговорил Ференц Петрович. Геленка уже наливала в тарелку густую золотистую лапшу, а Ференц Петрович налил из кувшина в фужер темного вина, которое, как говорили всюду, нисколько не хуже, чем у дядюшки Поппа, торговавшего от колхоза «Красный луч» в подвальчике на площади возле чоповичского вокзала.

Майор не был чванлив, не дал Голомбашам возможности долго упрашивать себя и со словами: «А ну-ка, посмотрим, что сегодня приготовила дорогая хозяйка» – сел к столу.

– Как жизнь? – берясь за ложку, спросил он у мальчишек, темноглазых и веснушчатых, уставившихся на майора с противоположного края стола.

– Хорошо, – в один голос ответили Петр и Яков, прокашлявшись.

– Ешьте, ешьте да идите гулять, – снисходительно сказал Ференц Петрович. – У вас, как я погляжу, все хорошо, а бедная мать не успевает чинить ваши штаны и рубашки.

Скоро разговор перешел на то, какой сейчас ожидается урожай винограда, яблок, кукурузы и овощей, а потом Ференц Петрович, улучив минуту, заговорил на политические темы. Он был непревзойденным мастаком оценивать события, происходящие не только в Европе, но и те, что творятся на всем земном шаре. Даже майор, как вскоре выяснилось, не знал, что произнес пять дней тому назад в американском конгрессе помощник президента, а Ференц Петрович до того был напичкан всевозможными сведениями, что помнил эту речь чуть ли не слово в слово.

Так за разговорами незаметно были съедены и лапша, и жаркое, и выпито по вместительному фужеру доброго домашнего вина. Вот уж и мальчишки незаметно покинули жилище, и Геленка унесла посуду на кухню, а мужчины, оставшись вдвоем, закурив, сидели и беседовали на политические темы.

Майор Васин навестил колхозного конюха Голомбаша просто так, без какой-либо причины. Он имел привычку изредка заглядывать на полчасика то к одному члену народной дружины, то к другому, поддерживая таким образом с ними тесный контакт и узнавая попутно различные новости.

Наговорившись вдоволь о политических событиях, потрясающих мир, Ференц Петрович выбил трубку, которой до этого то и дело попыхивал, снова заправил ее табаком и, лишь раскурив, сказал:

– Я, Евгений Степанович, сам хотел идти к вам с сообщением.

– Что такое? – спросил майор.

– Я сегодня ездил в Чоповичи на толкучку. Надо было купить Гелепке новый платок. С ней ездил. Пусть сама выбирает. Что я понимаю? Ничего. Завел «Яву» и покатил. А потом, как водится, захотелось обмыть этот платок. Пропустить небольшой стаканчик вина. У меня верная примета, что, когда пересыхает в горле, надо поскорее пропустить через горло чего-нибудь. А что может быть лучше стаканчика красного? Вмиг пропадет сухость во рту.

Майор слушал, не перебивая. Он привык быть терпеливым и внимательным. Когда-нибудь Голомбаш должен был добраться в своем неторопливом рассказе и до сокровенного. Не платок же и не вино тут были главными. Не с тем же хотел Голомбаш пожаловать на заставу, чтобы похвастать, какой красивый платок купил он на толкучке своей Геленке. Надо только набраться терпения и внимательно выслушать собеседника.

– Я знаю в Чоповичах один подвальчик, у меня там торгует приятель – старина Попп, – продолжал не спеша Ференц Петрович. – У него есть вино, которое не уступит моему. Честное слово. Очень хорошее вино. Так вот я и говорю своей Геленке: «Посиди-ка ты со своим платком в коляске, а я тем временем забегу на минутку к дядюшке Поппу, у меня что-то с горлом не в порядке, першит, кашлять хочется, а за рулем кашлять неосмотрительно, можно так закашляться, что не заметишь, как и в канаву угодишь». «Ступай, – сказала она, – да поживее поворачивайся. Будто до дома не можешь дотерпеть. Знаю я, почему у тебя в горле зачесалось». Ну, вы сами понимаете, что говорит в таких случаях всякая жена.

Майор молча кивнул.

– Вот оставил я ее возле подвальчика в тени, сам спустился к старине Поппу, а там целая компания туристов, пьют из кувшинов вино, шумят, веселятся, присесть негде. Но я и не думал рассиживаться. Подошел к стойке, и старина Попп сразу без слов понял, в чем дело, налил мне стаканчик холодного и говорит: «Легок ты, Ференц, на помине. Только что я рассказывал одной даме, как ты ходил на именины к двоюродному брату». «Не надоело еще рассказывать? – так я спросил. – Кому в Чоповичах интересно слушать об этом? Что было, то давно надо бы забыть». «Да нет, – говорит старина Попп, – не в том дело. Эта дама не здешняя, и она очень интересовалась правилами получения визы. Тут-то я и рассказал ей, как ты, не дожидаясь разрешения, ходил на именины».

Майор стал слушать с еще большим вниманием. Кажется, Голомбаш наконец-то добрался до главного.

– Тут я ему и говорю, – продолжал Ференц Петрович. – «Так ты вон им тоже расскажи», – и показал на туристов. «Ты чудак, Ференц, – сказал мне Попп. – Они же не опрашивают, как им ехать туда и обратно. С визами-то у них, надо полагать, все в порядке». И тут я кое-что понял и спросил: «А куда ты ее направил?» Старина Попп сказал: «Она интересовалась, живешь ли ты в Семионове, и я ответил, что тебя там каждая собака знает. Так что ты, Ференц, – сказал он, – можешь ждать гостью. Не будет же она, так я смекаю, ни с того ни с сего интересоваться твоей личностью». Вот такие дела. Что вы об этом думаете, товарищ майор?

И Ференц Петрович Голомбаш, задымив трубкой, уставился на майора своими хитрыми, прищуренными глазами с таким выражением в них, словно задал майору бог весть какую хлопотливую задачку.

– Ничего я, Ференц Петрович, не думаю пока, – сказал майор. – Может быть, она обыкновенная туристка, может быть, едет за границу с пересадкой в Чоповичах и разговаривала с вашим приятелем от нечего делать. Но, может быть, и с умыслом. Не исключено и такое.

– Как узнать?

– Это сложно. Ваш приятель сказал, куда она направилась?

– Он сказал: «Если хочешь полюбоваться на нее, сходи на вокзал. Сдается мне, что она отправилась прямехонько к дежурному пограничнику за визой».

– К дежурному? Любопытно. Что бы это могло значить? – Майор задумался. – Во всяком случае, выходит, она не туристка и не транзитный пассажир. – Он посмотрел на Ференца Петровича. – Вы были на вокзале? Видели ее?

– В том-то и дело, что на вокзал я не попал, – вздохнул Ференц Петрович. – Геленка не пустила. «Вези домой немедленно, – сказала она. – Надоело мне сидеть в твоем ящике».

– Приметы ваш приятель сообщал?

– Приметы были. Как бы я ее без примет мог узнать? Рыжая, с сумкой и зонтиком в руках.

Майор вдруг с пронзительной ясностью вспомнил утренний базар, испуганные глаза рыжеволосой женщины. Да, теперь уж окончательно ясно, что она смотрела на него со страхом. И это она же разговаривала с сержантом Чернышовым-младшим. Откуда, какими судьбами, с какой целью занесло ее в Чоповичи?

– Она может прийти ко мне, я так думаю, – сказал Голомбаш. – Как мне быть: сразу доставлять ее к вам или вы встретите нас возле границы?

– Да, она, вероятно, ищет проводника.

– Дядюшка Попп не дурак. Он сразу видит, что к чему. Он сказал: «Гляди, Ференц, в оба глаза, не проморгай. Сдается мне, этой дамочке не терпится перемахнуть на ту сторону». Так он сказал. А это верные слова. Старина Попп никогда не станет трепаться попусту.

– Ладно, – сказал майор, поднимаясь. – Если это действительно так и ваш старина Попп не ошибся в своих предположениях, вы поведете ее по той дорожке, где сами пытались одурачить нас. Помните?

– Очень даже хорошо, – засмеялся Голомбаш.

– Ну и отлично. Там вас встретят наши ребята. Согласие давайте не сразу. Поторгуйтесь.

– Ференц Голомбаш тоже не из дураков, знает, если потребуется, как вести дело.

– Вот и ладно, – сказал майор на прощание. – Из дома не отлучайтесь.

– Как можно!

– В случае чего пришлете сынишку. Мы будем ждать. Желаю успеха.

– Не беспокойтесь. Ференц Голомбаш знает свое дело.

С этими словами Ференц Петрович, попыхивая трубкой, проводил майора до калитки, учтиво распахнув ее перед ним, и еще немного постоял, глядя вслед офицеру, удаляющемуся по широкой и пустынной в этот знойный час семионовской улице.

Глава четырнадцатая

Вернувшись на заставу, майор сразу же позвонил дежурному по чоповичскому КПП.

Отвечал капитан Прянишников. Они давно не виделись и были рады услышать друг друга.

– Не заходила ли ко мне женщина? – переспросил капитан после того, как они с майором обменялись приветственными восклицаниями. – Заходила. Не так давно.

История этой женщины, которую вкратце рассказал майору Прянишников, была довольно странной: русская, живет во Франции, приехала в Чоповичи из Борового, просит визу на выезд за границу.

– Эта женщина сегодня с утра морочит мне голову, – сказал майор, выслушав Прянишникова.

– Она успела и у вас побывать?! – удивился капитан.

Майор рассказал, при каких обстоятельствах произошла его встреча с этой женщиной.

– Та самая, – подтвердил капитан. – Зонтик был при ней.

– Есть сведения, что она побывала на дамбе возле забора, – сказал майор.

– Это не аргумент, – ответил капитан. – Туда многие ходят, все местное население плюс приезжие…

– Верно, – согласился майор. – Но в кабачке Поппа она вела разговор о выезде за границу.

– Она об этом со мной тоже разговаривала, и я посоветовал ей как можно скорее возвращаться в Москву. Она уедет отсюда с шестичасовым экспрессом,

– Если уедет, – раздумчиво проговорил майор.

– Что правда, то правда, – согласился капитан. – Поживем – увидим. В шесть часов, как только экспресс отойдет от перрона, я буду знать, села ли она в поезд. Узнать это не так-то трудно в кассе вокзала. Ведь я заказывал билет на ее имя. Никто другой билет не получит. Я тогда позвоню вам.

– Буду признателен. Эта женщина из головы не выходит у меня. Такая нелепая и запутанная история.

– Не сдают ли у вас нервишки, Евгений Степанович?

– Нет, нервишки у меня в полном порядке. И вообще я чувствую себя превосходно. Когда собираетесь в отпуск?

– Я уже отгулял. А вы?

– Скоро. Повезу сына в Москву. Буду просить, чтобы взяли в пограничное училище. Надо смену потихоньку готовить.

– Вам еще рановато думать об этом.

– Может быть. – Майор не стал говорить о том, что больные ноги все чаще тревожат и что он уже решил уходить в отставку. К чему говорить о таком походя? – Так я жду вашего звонка после восемнадцати, – сказал он и положил трубку на рычаг аппарата.

Теперь оставалось ждать дальнейшего хода событий. Предчувствие необычайного не покидало его. Пусть мимолетные предположения и подозрения его, навеянные поездкой на базар и встречей там с незнакомкой, были неверны, случайны и являлись результатом чрезмерной его подозрительности, возникшей, в свою очередь, из-за его перенапряжения и усталости. Пусть нервы у него действительно начали сдавать. Пусть все это так, и ему надо быть поспокойнее. Но ведь она со страхом глядела на него! И не случайно, не из праздного любопытства появилась на дамбе, затеяла разговор с сержантом Чернышовым, а потом со стариком Поппом в его подвальчике! И уж вовсе не случайным у нее был разговор с капитаном Прянишниковым о визе. Кто же она? Как поступит дальше? Возвратится в Москву? Капитан позвонит после восемнадцати часов, когда уйдет московский экспресс. А теперь остается только ждать.

– Вас что-то встревожило, Евгений Степанович? – спросил молча сидевший все это время возле стола лейтенант Деткин.

Майор удивленно посмотрел на него.

– Откуда бы вам знать?

– Мне кажется, вы весь день сегодня чем-то озабочены.

– Ах, вам кажется! А ведь вы, Виктор Петрович, недалеки от истины, – помолчав и побарабанив пальцами по столу, проговорил майор. – В Чоповичах появилась женщина, которая, теперь уж мне кажется, очень хочет переправиться на ту сторону. И, как мне опять кажется, любым способом.

– Это та, о которой вы только что говорили с капитаном?

– Совершенно верно. О ней рассказывал и Ференц Голомбаш. Все это чертовски любопытно и беспокойно. Не правда ли? Возможно, вся эта история кончится тем, что женщина в восемнадцать ноль-ноль уедет в Москву, но если не уедет с этим поездом, то с какой же целью, хотелось бы знать, останется в Чоповичах? Хорошо было бы знать, где она сейчас и что поделывает. Не так ли?

И еще хотелось бы мне знать, как бы вы поступили в подобном случае?

– Ее нетрудно разыскать. Город не так велик.

– Предположим. А дальше что?

– Задержать. В порядке профилактики.

– На каком основании?

– Но ведь вы же сами только что сказали…

– Сказал! – усмехнулся майор. – Все это пока лишь предположения, догадки. У нас нет никаких прав беспокоить человека на основании этих догадок. Мало ли что можно предполагать! Предположения еще недостаточно для действия. Въезд в город никому не запрещен. А в базарные дни вы сами знаете…

– И все-таки я бы в данном случае рискнул.

– Выслать наряд, задержать человека в общем-то ни за что ни про что? Так?

Лейтенант кивнул.

– А потом что? Извиняться? Это же ЧП.

– Был уже случай с тем Степаковым на дамбе. Вы его приказали задержать, и вам потом не пришлось краснеть.

– Там было множество серьезных признаков. Вы заметили, что сегодня Чернышов-младший не был так обеспокоен разговором, который у него состоялся с этой женщиной? Заметили? Вот и давайте думать: или она очень искусно маскируется, или все это сущие пустяки.

– Не знаю, Евгений Степанович, – честно сознался Деткин.

– Она француженка, между прочим, – после некоторого молчания произнес майор. – И просила у дежурного по КПП визу на выезд. Вот и задача. Почему она вдруг не возвратилась обычным путем, через московский аэропорт? – Майор поднялся, одергивая гимнастерку и расправляя складки под ремнем. – Вот что, Виктор Петрович. Я пойду домой, вы остаетесь за меня. В восемнадцать часов должен позвонить капитан Прянишников с КПП. То, что он вам скажет, немедленно сообщите мне.

Глава пятнадцатая

Лидия Николаевна Верной, выйдя от дежурного офицера и остановившись на жаркой привокзальной площади, задумалась. Что ей теперь оставалось делать? Возвращаться, как посоветовал учтивый капитан, в Москву? Но это возвращение было для нее чревато ужасающими последствиями.

Она не спеша прошла в скверик и села на лавочку напротив худосочного, лениво струящегося фонтана. Огляделась. Нет, за ней никто не следил. Площадь в этот жаркий полуденный час была пустынной. На автомобильной стоянке возле подъезда вокзала дремало несколько легковых автомашин и грузовиков. По ту сторону фонтана, расстелив на лавочке газету, закусывали две женщины, смуглые, худощавые, с крупными бусами на шеях, одинаково небрежно и изящно повязанные белыми, в крапинку, ситцевыми косынками. Они были молоды, белозубы, ели хлеб с колбасой и разговаривали, громко смеясь чему-то. Справа от площади, возле подъезда серого здания, прохаживался часовой в зеленой фуражке. Лидия Николаевна несколько успокоилась. Нет, никаких наблюдений за ней, слава божьей матери, не велось. Но что же теперь делать? Визы на выезд получить не удалось и не удастся. А как она надеялась именно на такой вариант: приехать в Чоповичи, заявить о своем французском подданстве, мгновенно получить визу и выпорхнуть за границу! Но тщетно. Такой вариант отпадал. Пограничный офицер вразумительно дал ей понять, что попытка ее напрасна. Что же, возвращаться в Москву? Купить билет, любезно заказанный на ее имя в кассе вокзала?.. Нет, это было выше ее сил и возможностей – снова появиться в аэропорту, из которого она бежала так поспешно и суматошно, что даже вынуждена была оставить там чемодан, прихватив с собой лишь хозяйственную сумку и зонтик.

Она бежала из аэропорта потому, что была убеждена: за ней установили слежку. Все, казалось, шло спокойно и размеренно к своему логическому завершению. Кончался срок ее пребывания у сестер в Черкасске. Они и наговорились, и насмотрелись друг на друга вдоволь, даже успели не однажды шумно и крикливо поспорить. Черкасские сестры, обе учительницы, являлись яростными приверженками социалистической системы бытия, а Лидия Николаевна принималась расхваливать капиталистический образ жизни, свой домик в Лилле, садик, автомашину и бензоколонку, где безраздельно хозяйничал ее супруг Альберто, а она изредка, если было много клиентов, помогала ему. Когда она начинала расхваливать прелести и преимущества своей частной жизни, сестры принимались смеяться над ней, называли ее слепой и неграмотной, а она в ответ, сердясь, кричала, что это они слепые и неграмотные, хотя и учительницы, а они все смеялись: «Дура ты, Лидка, набитая. Нашла чем хвастаться – бензоколонкой». Так у них бывало каждый ее приезд, а приезжала она за все время, как приняла французское подданство и вышла замуж за своего Альберто, четыре раза.

После того как оккупанты угнали ее в Германию, уж и война кончилась, а о ней долго ничего не было слышно, и сестры пришли к печальному заключению, что Лида, должно быть, бесследно сгинула со света, замучили фашисты девчонку непосильным, каторжным трудом, и вдруг она объявилась во Франции, прислала сестрам письмо, а потом и сама приехала, расфранченная, накрашенная, и стала хвастаться своей жизнью, домиком, мужем, сынишкой, садиком и тем, что они с мужем ни от кого не зависимы, сами себе хозяева. В другой приезд, это было через четыре года, она опять стала хвастаться домиком, уже двумя сынишками, и вдобавок собственной новенькой автомашиной марки «рено». А к третьему ее приезду у них появилась собственная бензоколонка, они с Альберто совсем укрепили свое положение и начали, как она сказала сестрам, процветать.

Много в ее хвастовстве было правды. И то, что батрачила у помещика в Баварии, где познакомилась с таким же, как и она, бесправным и обездоленным, французским парнем Альберто, и они полюбили друг друга, решили не расставаться, стать мужем и женой. Было правдой и то, что они жили в полном благополучии, имея собственный домик с мансардой под остроугольной черепичной крышей, автомобиль, бензоколонку. У них можно было заправиться бензином и различными маслами, купить некоторые запчасти, помыть машину, сделать небольшой ремонт. Альберто был отличным автомехаником, к тому же человеком веселого нрава, и к их бензоколонке подъезжало много клиентов. Во всяком случае, Альберто никогда не сидел сложа руки, и дело у него шло настолько успешно, что в летние, жаркие месяцы приходилось нанимать помощников, хотя и Лидия Николаевна, со временем приучившаяся великолепно разбираться в продаже всевозможных фильтров, подшипников, вкладышей, сортов масел, бензина, охотно подключалась к работе, благо дом был всего в каких-нибудь тридцати шагах от колонки.

Лишь одно обстоятельство в процветающей жизни семейства Верной было несколько завуалировано, и о нем ни Альберто, ни супруга его не хотели очень-то распространяться. Дело в том, что и домик, и машину, и бензоколонку помог им приобрести американский фонд «Феар Крафт».

Все началось еще в лагере для перемещенных лиц, где хозяйничали американцы, отнесшиеся с исключительно внимательной доброжелательностью к тому, что девушка Лида не собирается возвращаться в Советскую Россию, любит Альберто и хотела бы следовать за ним во Францию. Представители фонда «Феар Крафт» были столь великодушны, что тут же, в лагере, разрешили молодым влюбленным обвенчаться и преподнесли им от фонда «Феар Крафт» роскошный подарок. Этот фонд якобы занимался именно такими благотворительными делами, как оказание материальной помощи людям, долгое время находившимся в фашистской неволе. От фонда «Феар Крафт» чета Верной получила такую приличную сумму денег в долларовом исчислении, что ее с избытком хватило на приобретение домика с садом в окрестностях Лилля. Так сносно прожили они несколько лет. Альберто работал в мастерских автомехаником, его жена занималась домашними делами и хлопотами по воспитанию народившегося первенца.

Когда с тех пор, как они обосновались в собственном домике, прошло несколько лет, к ним пожаловал гость, назвавшийся представителем благотворительного фонда «Феар Крафт», и пожелал узнать, куда и как израсходованы средства, отпущенные семейству Верной фондом в 1945 году. Он сказал, что это не какой-нибудь контроль, а самая элементарная формальность.

Сперва к нему отнеслись подозрительно. Но он предъявил Вернонам их расписки в получении от фонда денежных сумм. Расписки были подлинными. Ему показали дом, сад, и он остался весьма всем этим доволен.

Ему предложили выпить чашечку кофе. Он не отказался. Сели за стол. Говорили о том, что снова подорожали цены на мясо и выросла арендная плата, что на железнодорожной будке возле переезда какой-то сукин сын нарисовал мелом фашистский знак. Возмутились: куда смотрит полиция?! Гость между прочим спросил у хозяйки дома:

– Не тянет ли вас в Россию?

На что она, засмеявшись, ответила:

– Мне здесь так хорошо, господин…

Он подсказал:

– Герберг.

Она продолжала:

– Мне здесь так хорошо, господин Герберг, что я ни за какие деньги не уеду отсюда. – И ласковыми, влюбленными глазами посмотрела при этом на мужа.

– Но у вас там, кажется, остались сестры? Не хотелось бы вам повидать их? Съездить к ним в порядке экскурсии? – спросил гость.

– О, это совсем другое дело! – воскликнула она. – На экскурсию я бы, пожалуй, согласилась. Как ты на это смотришь, Альберто?

– Пожалуй, – нерешительно ответил тот. – Но это будет очень дорого стоить. Нам сейчас это не по карману. И притом всякие формальности.

– Ну, об этом вы не беспокойтесь, – поспешил успокоить гость. – Формальности с визой будут улажены быстро, русские сейчас все шире открывают свои двери, а деньги для поездки мы найдем сообща, не так ли? Смотрите, Альберто, к вашей жене кто-то чрезмерно благосклонен.

– Ничего, – сказал Альберто, – это мы как-нибудь переживем. Только вот деньги не пришлось бы возвращать. Это нам будет накладно.

– Ни в коем случае! – горячо возразил гость. – Я имею полномочия заверить вас.

– Ну что же, – сказал Альберто, обращаясь к жене, – ты поедешь, тебе и решать.

Лидия Николаевна была взволнована. Ей вспомнилось детство, черкасские улицы, школа, сестры. Все это так захотелось вдруг увидеть вновь, что она немедленно дала согласие на поездку.

Послала письмо в адресный стол Черкасска, как посоветовал сделать это господин Герберг. Ей ответили, что сестры ее живы, здоровы, и сообщили их адреса. Тогда она написала письма сестрам, те ответили посланиями, сплошь заполненными радостными и изумленными восклицаниями, а несколько месяцев спустя Лидия Николаевна уже отправилась в свое первое туристское путешествие.

В Париже, на аэродроме Ле-Бурже, ее разыскал господин Герберг и попросил об одном небольшом, совершенно пустячном одолжении: передать встречающему ее в московском аэропорту человеку карманную библию. О, это для нее не составит никакого труда! Человек подойдет к ней сам, его не надо будет искать, и спросит, не прислал ли для него что-нибудь приятель Герберг. Тогда она и отдаст ему библию.

– Такой пустяк, – сказала она. – Ради вас я с удовольствием исполню эту просьбу, если бы мне пришлось даже задержаться на день-два в Москве. Вы так много сделали для нас.

– О, мы еще успеем с вами расквитаться, – засмеялся Герберг. – Желаю успешно, с удовольствием провести время у своих сестер.

Так начались ее поездки в Советский Союз. Не очень частые, всего четыре за четверть века. И все четыре раза она выполняла небольшие, ничего не стоящие и не обременительные для нее, как ей казалось, поручения. Она, конечно, кое о чем догадывалась, но не придавала этому большого значения, ведь за все это добряк Герберг платил звонкой монетой. Вообще он принимал в жизни семейства Верной очень горячее участие: помог им (деньгами, разумеется) в приобретении автомобиля и, наконец, в покупке в рассрочку бензоколонки, после чего Верноны стали самыми настоящими предпринимателями.