Текст книги "Сколько стоит рекорд"

Автор книги: Борис Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

3 часа 10 минут.

Лейтенант сидел за столом, прижав кулак к подбородку. Он всегда, когда думал, прижимал кулак к подбородку.

Честно говоря, не совсем ясно, что еще предпринять?

Срочно связаться с начальником ЦАБа? (Наверно, у дежурной сотрудницы есть его домашний телефон.) Пусть начальник ЦАБа немедленно вызовет в адресное бюро нескольких людей? («А как? Есть ли у них телефоны? И как они ночью доберутся до ЦАБа?)

Впрочем, все равно поздно.

Лейтенант посмотрел на часы – уже скоро утро. А утром ребенку, конечно, дадут лекарство…

Пока свяжутся с начальником ЦАБа, да пока сотрудники доберутся до бюро… Да и сколько адресов они проглядят за два, три часа?! Нет, этот путь безнадежен…

А что еще? Узнать кто выписал рецепт? Достать список детских врачей Ленинграда? И обзвонить всех: кто выписал «алтейку» Медведеву? Нет, утопия. Врачей – сотни. Да и где сейчас возьмешь их телефоны? Нет, ерунда!

Галя сидит усталая, безучастная, словно оцепеневшая. Так бывает во сне. Видишь все, хочешь вмешаться, а даже пальцем не пошевельнуть…

Хмуро следит Галя за лейтенантом. Что он сидит? И кулаком трет подбородок. Глупейшая привычка!

А время-то идет! Надо же что-то делать. Что?

И вдруг ей словно стукнуло в голову – радио! Немедленно! Передать по радио:

«Внимание, внимание! Чрезвычайное сообщение! Вчера вечером в аптеке на Васильевском острове ребенку Медведеву неправильно приготовили лекарство. Принимать его нельзя! Ни в коем случае! Внимание, внимание!»

Галя аж встрепенулась. Вот он – выход! Настоящий, безошибочный! Если даже семья Медведевых не слушает радио, все равно кто-нибудь из знакомых или родственников передаст им.

«Да, радио!»

Вероятно, она сказала это громко, потому что лейтенант вдруг повернулся к ней, покачал головой.

– Я уже думал об этом, – сказал он. – Транслировать начинают в шесть утра. Чтобы передать такое «чрезвычайное сообщение», нужно особое разрешение. От самого высокого начальства. Раньше, чем в восемь-девять утра, не удастся. Впрочем, – лейтенант махнул рукой, – до восьми редко кто и слушает радио. Тем более – когда в комнате больной ребенок. А где гарантия, что в восемь ему уже не дадут лекарство? – он встал и заходил по комнате. – Нет, мы должны разыскать Медведева в пять-шесть, ну, максимум – в семь часов…

– А если… Не получится?.. – прошептала Галя.

– Тогда используем и радио. Как крайнее средство. Самое крайнее. А лучше бы – без него. Представляете? После такого радиосообщения весь город всполошится. А народ и так нервный. Будоражить его лишний раз ни к чему…

Лейтенант Анатолий Стеринский вообще полагал, что хороший милицейский работник должен как можно меньше тревожить посторонних. Происшествия в городе – каждый день. И каждый день можно давать объявления в газеты и по радио:

«Граждан, знающих что-либо об ограблении квартиры на Литейном, дом шестнадцать… просят зайти в управление милиции…»

«С Гагаринского переулка угнана машина «Волга», черного цвета. Имеющих какие-либо сведения… просят сообщить…»

И так – без конца. И все это будет свидетельствовать только о беспомощности милиции. Да, о бессилии. Анатолий Стеринский и так был нынче недоволен собой. Столько людей втянул в это ЧП! Стольким нарушил сон, выгнал под ливень!

Никто не отказался. Но злоупотреблять этим нельзя. Нет, нельзя.

Однако что же делать?

А время-то идет. Идет время. Осталось до утра всего часа четыре…

3 часа 25 минут.

Лейтенант позвонил начальнику своего райотдела милиции.

– Эх, и не хочется будить! Хотя бы одну ночь дать человеку отоспаться досыта, – сказал он Гале, слушая зовущие гудки в трубке.

Впрочем, взяли трубку быстро, словно звонка ждали и словно вовсе не четвертый час ночи.

Начальник отдела слушал не перебивая.

– Да, историйка, – сказал он, и лейтенант мог бы поручиться, что сейчас начальник, сидя в темноте на постели, в раздумье, потирает ладонью щеку.

– Да, историйка, – повторил начальник. – Я подумаю. А вы держите меня в курсе…

3 часа 35 минут.

И опять ходит, ходит, ходит лейтенант. Времени – в обрез. Надо срочно что-то придумать… Срочно…

А мысль, словно заблудившийся путник в лабиринте, тычется все в те же глухие тупички: ЦАБ… дворники… постовые… поликлиники… Нет, все уже испробовано. И отброшено. Не то. Не то…

Какая обида! В век техники, когда столько умнейших, тончайших приборов к услугам милиции… А вот тут ни одного не применишь. И приходится – логикой, одной лишь логикой…

Ходит лейтенант, ходит, упер кулак в подбородок…

И опять бьется мысль в том же проклятом лабиринте. А если? Все же – поликлиники? Узнать домашние телефоны главврачей? Или заведующих? Так… А они-то, уж конечно, знают, где их вахтеры, где ключи от входных дверей. Войти в поликлиники. А там – адреса больных детей Медведевых…

3 часа 45 минут.

– О, это идея! – громко радуется начальник отдела. И уже шепотом (вспомнил, наверно, что жена спит): – Молодец!

– Но как раздобыть телефоны главврачей? – хмурится Стеринский. – Не знаем ни их фамилий, ни адресов…

– Минутку, – перебивает начальник и кладет трубку.

3 часа 55 минут.

– Я позвонил домой заведующему горздравом, – сказал начальник отдела. – А у него, к счастью, был домашний телефон заведующего Василеостровским райздравом. Поднял с кровати и того. И вот у меня теперь четыре домашних телефона. Это главврачи всех четырех детских поликлиник нашего района. Понятно? Немедленно разбудите их, пошлите за ними машины, отвезите в поликлиники…

«Да, – думает Галя. – Это дельно. Если… если ребенок живет на Васильевском… А если нет?..»

4 часа 15 минут.

– Ох, и всыплют мне завтра за перерасход горючего! – хмуро шутит шофер.

Его «раковая шейка» – синяя, опоясанная красной полосой машина – нынче всю ночь мечется по городу.

Сейчас он отвез одного главврача, едет за другим. Крюки приходится делать изрядные: мост Летейнанта Штидта и Дворцовый мост все еще разведены. Машина вынуждена колесить через Петроградскую.

Хорошо, хоть ночные улицы пустынны: шофер развивает такую скорость, о которой днем нельзя и мечтать.

Привез главврача, а вахтера-то нет. Как попасть в поликлинику? Счастье, что главврач знал: живет сторожиха тут же, неподалеку, на Большом проспекте. Слетали туда, подняли старуху. Забрали ключи, и мигом обратно, в поликлинику.

4 часа 55 минут.

Все четыре главврача доставлены в свои поликлиники.

Обе милицейские машины теперь носятся по городу за медсестрами: без них в регистратурах утонешь. Не повезло: только у одной из сестер есть дома телефон. А у остальных – пока поднимешь с кровати, пока объяснишь что к чему, пока оденутся, то да се, а время идет, машина стоит, ждет.

5 часов 25 минут.

Шесть медсестер уже в поликлиниках. Начинают поступать первые адреса Медведевых… Прежде всего надо обшарить участок, прилегающий к аптеке…

Галя словно видит: медсестра поворачивает тяжелые барабаны, плотно забитые историями болезней. Проворные, привычные пальцы снуют по карточкам:

«Не то, не то, не то…»

Но вот – Медведев! Сестра быстро выдергивает карточку, откладывает в сторону. И опять скользят по рядам ловкие пальцы…

Галя сидит в углу, возле стола. Сидит прямо, не облокачиваясь, не наваливаясь на спинку стула. Всю ночь сидит она так.

Чуть прикроет глаза – и сразу видит: весь город, весь огромный город проснулся, тревожится, движется.

И все из-за нее одной, из-за ужасной ее ошибки!

Сколько людей не спят! Галя пытается мысленно представить себе: снуют от дома к дому постовые, переговариваются ночные дворники, мечутся милицейские машины. Покинули свои квартиры главврачи всех поликлиник, и медсестры, и сторожа. Разбужен и начальник милиции, и профессор Карасик, и заведующий горздравом. Бог ты мой! И сколько еще людей думают об этом ребенке!

И только одна она, Галя, виновница всего, сидит за столом, в тепле, сидит сложа руки…

«Ох, – думает Галя. – Помочь бы! Но чем? Как?» Она уже просила лейтенанта, чтоб послал ее за главврачом, но тот махнул рукой – сидите, мол. Куда потащитесь? Ночью, одна… А вместе с шофером – ни к чему. Он и сам…

Но теперь Галя опять умоляюще смотрит на лейтенанта. И он кивает:

– Садитесь к телефону, записывайте адреса.

А сам смотрит на часы. Время-то… Идет время. Осталось до утра всего каких-нибудь два часа…

5 часов 50 минут.

Две милицейские машины снуют по Васильевскому. В машинах, кроме водителей, – Жарков и Местер.

Илья Местер дежурит нынче ночью по угрозыску, но происшествий нет, и он, оставив все на лейтенанта Стеринского, включился в поиск ребенка.

Получив пять-шесть адресов, бегает Местер по лестницам, звонит в квартиры.

– Медведевы здесь живут?

– Что-что? – спросонья не понимает старушка.

– Медведевы живут тут?

Голос у Ильи Местера – как из бочки. Таким в самый раз по ночам людей будить…

– А конечно! А как же?! Живут, батюшка. А что стряслось-то, господи?

– Да ничего не случилось, не волнуйтесь, бабушка. А сын у них есть? Или дочка? – Илья старается, чтоб голос звучал как-то помягче, деликатнее.

– Да есть, есть. Конечно, есть! Доченька, Валюша.

– Здорова?

– Да, конечно, здорова. Пока бог миловал, здорова. А что стряслось-то, батюшка?

– Да ничего, ничего! Здорова – и все в порядке.

Машина летит дальше.

– Медведевы тут живут?..

– Отворите, пожалуйста. Не пугайтесь. Медведевы у вас проживают?

Объехав очередные адреса и убедившись, что все дети Медведевы здоровы, Местер не возвращается в милицию. На счету каждая минута! Из ближайшего автомата звонит – «02». Телефонистка на коммутаторе милиции уже запомнила его трубный «глас» и, даже не ожидая номера, сразу соединяет с лейтенантом Стеринским.

Получив новую порцию адресов, Местер мчится дальше. По пустынным темным дворам, гулким ночным лестницам.

– Медведевы тут живут?

– Кого-нибудь из Медведевых можно?

А где-то неподалеку так же мечется по лестницам Жарков…

6 часов 20 минут.

Как много Медведевых даже на одном лишь Васильевском острове! Да что там на острове! В прилегающем к аптеке районе – и то обошли уже более сорока квартир. Медведевы – да не те.

Звонят из поликлиники. Галя записывает два адреса. Один – возле самой аптеки…

Сердце у нее стукнуло и остановилось. «Он!»

Галя почему-то твердо верит – он! Валерик Медведев.

– Можно, я?.. Сама!.. – просит она Стеринского.

Тот глядит на нее удивленно. Пожимает плечами.

И вот Галя уже несется полутемными улицами.

Девятнадцатая линия… Так… Вот тут…

Пожилая дворничиха подозрительно оглядывает Галю, долго расспрашивает, кто она, да к кому. Потом так же долго копается у ворот, гремит цепью. Наконец-то!

Одним махом взлетает Галя на третий этаж, звонит, звонит, звонит…

– Медведев? – переспрашивает за дверью чей-то заспанный голос. – Валерик? Ну и что? Жив-здоров. В детсад ходит. А что?..

Галя молчит.

– Эй! – говорит за дверью. – Кто там? Зачем вам Валерик?

Галя молчит.

Медленно спускается по ступенькам…

6 часов 50 минут.

Это – как в плохом детективе. Да, сотруднику угрозыска Илье Местеру кажется, что он читал что-то похожее в какой-то дрянной книжонке.

Он звонит на Четырнадцатой линии. Входит в квартиру.

– Медведевы здесь живут?

– Нет, таких нет…

– Как – нет? – Илья все сдерживал голос, а тут забыл и перешел на полную мощность. – Как – нет? Вот у меня же – из поликлиники. Медведева Люба…

– А! Любочка! Есть! Есть! Ее фамилия, кажется, и впрямь Медведева. Родители-то ее здесь не живут. Они – в Туле. А девочка – у дедушки. А его-то фамилия – Никитин…

Местер, почти не слушая, идет по коридору за говорливой женщиной.

Стучит в комнату.

– Войдите!

Отворив дверь, видит: маленькая девочка на кровати, а около нее – старик. А на столике… Цепкие глаза Ильи Местера сразу выхватывают из груды чашек, ложек, игрушек, книжек коричневато-желтую бутылочку.

Словно онемев, молча, неотрывно, глядит он на эту бутылочку. Глядит и молчит.

Старик беспокойно следит за его взглядом.

– Лекарство, – испуганно бормочет старик. – Внучке…

Видимо, он не на шутку встревожен этим непонятным ранним визитом.

– Извините! – гудит Местер. – Извините! Сейчас объясню… Только скажите: вы уже давали? – стучит он ногтем по коричневатому пузырьку.

– Нет, еще нет. А что?

– Полный порядок! – грохочет Местер.

– Все, – говорит лейтенант Стеринский, когда раздается звонок Ильи Местера. – Нашли…

Он глядит на Галю. Маленькую, худенькую. Чулки и юбка на ней заляпаны грязью. Грязь уже высохла и теперь особенно заметна. Волосы растрепаны. Глаза воспалены.

– Ой! – шепчет Галя. Она улыбается и вдруг – плачет, навзрыд, на всю дежурку. Кусает губы, зажимает рот рукой, но не удержаться…

– Ну, ну, – говорит Стеринский. – Ну, не надо… – так он всегда успокаивает свою четырехлетнюю дочку. – Ну, не надо же…

В ГОСТИ

Витька, высокий, гибкий, как хлыст, семиклассник, в щеголеватой, легкой, несмотря на морозец, тужурке, стоял возле своей парадной и исподтишка наблюдал за этим пареньком.

Странный парнишка! В кургузом пальтеце, в треухе, в галошах. Обшарпанный чемодан все время держит на весу, будто боится опустить на панель. Так и стоит – уже долго, привалившись спиной к фонарному столбу.

«Из деревни», – догадался Витька.

Об этом говорили галоши. На улице было сухо. Какой ленинградский мальчишка в такую погоду напялит их?

И еще: чемодан у паренька фанерный. Видимо, когда-то он был ярко-бордовый. Но краска облезла, и теперь чемодан не то рыжий, не то пегий.

Вообще-то стоять да глазеть вокруг Витьке было некогда. Его ждала недостроенная модель: катер с подводными крыльями. Не катер – чудо! Но уж больно занятный парнишка. Витька неторопливо, вразвалку подошел к нему и небрежно осведомился:

– Колхозничек?

Парнишка насупился, глаза у него сузились. Острый кадык дернулся, выпятился и опять пропал, будто парнишка проглотил что-то.

– А чего картошку слабо копаете? – не унимался Витька. – Наш сосед ездил помогать. У самих – кишка тонка? Да?

Парнишка опять молча дернул кадыком. Был кадык у него такой острый – казалось, в конце концов, проткнет кожу на шее.

– Зачем приехал? – спросил Витька.

– К тетке, – наконец разжал губы паренек.

– Чего ж не зашвырнул к ней свой сундук? – Витька щелкнул ногтем по чемодану. Промерзшая фанера зазвенела, как барабан.

– Нету тетки, – сказал парнишка. И хмуро пояснил: – Совсем нету…

– Как это – совсем? – не понял Витька.

Паренек набычился, мотнул головой. Видно, ему не хотелось беседовать с первым встречным. Но Витька настаивал. И паренек, запинаясь, рассказал.

Оказалось, он приехал на каникулы издалека, из деревни Верхние Рожки. Здесь, в Ленинграде, живет его тетя Лидия Гавриловна. Филя, так звали паренька, никогда ее не видел. Но отец с матерью говорили, что тетка добрая, живет одна в большой комнате и, конечно, приютит Филю на две недели.

Адрес тетки у родителей не сохранился. Когда-то переписывались с нею, но с годами письма шли все реже, а потом и вовсе прекратились. Помнили родители только, что жила тетка на Лиговке, а дом и квартиру начисто забыли.

– Не беда, – говорили они, отправляя сына. – В Ленинграде есть хорошие знакомые – Зыковы, из той же деревни. Зыковы с теткой Лидией – друзья и, конечно, покажут, где она проживает.

И вот приехал Филя в Ленинград, пришел к Зыковым, а те, оказывается, еще лет шесть назад поссорились с теткой и забыли дорогу друг к другу. И вдобавок сама-то Зыкова в командировке и вернется нескоро, а муж ее понятия не имеет, где живет тетка.

– Вот какая запятая, – печально сказал Филя. – Придется, значит, домой вертаться. Зазря, выходит, катался. Да на билеты тратился…

– Темнота! – сказал Витька. – Так ты у этих… у знакомых… у Зыковых приткнись.

Филя уныло покрутил головой.

– Что? Не звали? – догадался Витька.

– Предлагали, – вяло сказал Филя. – Да как-то… так… И тесно у них. Ну, я сказал, у других погощу.

– Соврал?

Филя кивнул. Мальчишки замолчали.

– Постой! – вдруг вскрикнул Витька. – А фамилию тетки знаешь?

– Конечно. Еленева.

– Порядочек. Пошагали!

– Куда?

– Шагай, шагай! Эх, ты, темнота!

Витька торопливо шел по улице, ловко лавируя в толпе. Филя едва поспевал за ним. Чемоданом он то и дело цеплялся за прохожих, вслед ему неслись недовольные реплики и смешки. Свернули на бульвар к ярко-окрашенному, словно игрушечному, киоску «Ленсправки». Витка постучал в стеклянное окошко.

– Адрес можно узнать? Так. Лидия… Как дальше?

– Гавриловна, – подсказал Филя. – Еленева.

– Год рождения?

Филя наморщил лоб:

– Отец говорил: она ровно на двадцать лет старше меня. Значит, с тридцать шестого…

Витька сунул в окошко монетку.

– Подождите! – окошко захлопнулось.

Мальчишки не отходили от киоска.

– Учись! – торжествуя, сказал Витька. – Темнота! Это тебе не в деревне! Культура! Техника! Кибернетика!

Он поглядел на уличные часы: половина третьего. А модельный кружок – в два. Но не бросишь же этого?! Ну, ничего. Сейчас…

Вскоре окошко открылось.

– Не проживает, – сказала девушка.

Ребята обомлели.

– Как не проживает? Совсем?

– Повторяю: по данным адресного бюро гражданка Еленева Лидия Гавриловна в Ленинграде и области не проживает, – окошко со стуком захлопнулось.

Был солнечный, звонкий денек. По бульвару мимо ребят весело сновали прохожие, а они стояли как пришибленные. Вот те раз! Вовсе не живет! Лицо у Фили было растерянное, острый кадык ходил взад-вперед, как поршень.

Витька пожал плечами:

– Может, в другой город переехала…

– Как же?.. – растерянно пробормотал Филя. – У нас из деревни один в Ленинград ездил. Сказывал, тетка в городе. Ненароком на улице повстречал.

– Когда?

– Да с месяц назад…

Витька задумался. Ребята долго молчали.

– А может… Ты фамилию переврал? – вслух подумал Витька. – Может, не Еленева? Оленева? От слова «олень»?

Филя уныло покачал головой. Но Витька все-таки постучал в окошко. Снова заполнил бланк, но теперь на «Оленеву».

Девушка в окошке сердито посмотрела на него, но ничего не сказала. Опять стали ждать. Ждали долго.

– Не проживает, – сказала девушка и усмехнулась. – Можно еще «Иленеву» поискать. Или «Яленеву»…

Витька вздохнул. Посмотрел на висячие электрочасы: без пяти три. Яков Семенович там, во Дворце, конечно, уже шипит, как сало на сковороде. И правильно. Обещал ведь на каникулах закончить модель, и вот здрасте…

Поглядел на Филю. Тот стоял, часто-часто моргая.

– Сядем, – сказал Витька.

– Не… – Филя мотнул головой. – Поеду…

– Куда?

– Известно куда. На вокзал.

Витька сердито взял его за рукав и потащил по заснеженному бульвару к скамейке. Сели. Филя сжался в комок. Глядел себе под ноги, будто изучал свои калоши.

– Ну ладно, – сердито сказал Витька. – Ты эти похороны брось! Подумаешь! Ну, нет тетки. Ну и что?!

Витька привык, что все в жизни делается быстро и легко. Отец у Витьки – глазной врач, заведует поликлиникой. Живет Витька без забот. И в школе – одни пятерки да четверки.

Он взглянул на Филю, растерянного, унылого. И вдруг Витьке очень захотелось сделать что-нибудь благородное, красивое.

– Идея! – воскликнул он. – Будешь у меня жить. Всего-то десять дней. Подумаешь!

– Не, – пробормотал Филя. – Негоже. Твои-то… Скажут, приволок невесть кого. Може, бандит…

– Поговори еще! – Витька решительно взял Филин чемодан и пошел.

Филя – хочешь не хочешь – потащился за ним.

…Дверь открыла Витина мама. Подняла брови, увидев незнакомого мальчишку, да еще с чемоданом, но ничего не сказала. Мать знала: Витя сам все расскажет. Не надо его торопить. И действительно, вскоре Витька выложил невеселую Филину историю.

– Как в кино, – сказала мать. Окинула быстрым взглядом серебряные ложки на столе и ушла на кухню.

– Я лучше того… на вокзал, – заерзал Филя.

– Сиди! – отрубил Витька.

Вскоре мать вернулась.

– Ты из какой деревни? – спросила она.

– Из Верхних Рожков. Из-под Казани.

– Понятно, – мать опять скользнула глазами по серебряным ложкам, словно пересчитала их, и ушла.

– Чесслово… я лучше на поезд! – взмолился Филя.

– Сиди! – зашипел Витька. Посмотрел на часы. – Сейчас отец придет.

– Ох, – сказал Филя. – Я лучше…

– Сиди!

Честно говоря, Витька был недоволен собой. Сгоряча притащил Филю. А теперь, успокоившись и сообразив, что придется все каникулы возиться с этим «колхозничком», заскучал. Вот влип! И главное, этот Филя какой-то неживой. Молчит. И глаза унылые. И кадыком дергает – дурацкая привычка!

Отец вошел, как всегда, шумно. Еще не скинув пальто, крикнул:

– Голоден как волк!

– У нас гость, – поджала губы мать.

– Гость?! – отец посмотрел на Филю. – Тем лучше! Надеюсь, нежданный гость не откажется потрапезничать с нами?

– Не откажется! – быстро подтвердил Витька, наступив под столом на Филину ногу. – Мы дьявольски голодны! Как стая волков!

За обедом Филя сидел красный и держал ложку как-то странно, далеко оттопырив мизинец. Или он думал, что так красивей?

– У меня конструктивное предложение, – пообедав, сказал отец. – Давайте-ка обратимся к Марии Федоровне. Авось поможет…

– Точно! – обрадовался Витька.

Как он сам не сообразил?! Конечно, надо съездить к Марии Федоровне! Она все на свете знает. И работа у нее такая: инструктор справочной службы!

– Ну, а пока, – продолжал отец, – Филимон, конечно, поживет у нас.

Вскоре ребята уже шагали. Прошли по мосту через Неву, свернули на Невский, а с него – на улицу Герцена. На одном из домов висела вывеска – «Контора «Ленгорсправка».

– Сюда! – сказал Витька.

Повел Филю по извилистому коридору. Видно, он не раз бывал здесь: шел уверенно, ни у кого не спрашивая. И так же уверенно открыл одну из дверей.

Большая комната. Все стены сплошь закрыты стеллажами с книгами. Казалось, в комнате вообще нет стен. За тремя столами – три женщины: две молодые, одна пожилая. А на столах несколько телефонных аппаратов.

Витька направился к пожилой женщине и только заговорил с нею, как зазвонил телефон. Мария Федоровна махнула Витьке рукой и взяла трубку.

– Это девятнадцатый? – переспросила она. – Песенка Максима? «Крутится, вертится шар голубой». Что? Шар или шарф? Хорошо. Выясню. Да, через четверть часа.

Велела мальчикам сесть, а сама стала куда-то звонить. Попросила кого-то посмотреть старый песенник, потом позвонила в Союз композиторов.

– Чего она зазря тормошится? – шепнул Филя Витьке. – Всем известно – «Крутится, вертится шар голубой». Я тыщу раз по радио слыхал. При чем тут шарф?

Витька ткнул его в бок – молчи!

Опять зазвонил телефон.

– Девятнадцатый? – спросила Мария Федоровна. – Так вот, передайте клиенту: и он, и его приятель – оба правы. В старину действительно пели «Крутится, вертится шарф голубой», то есть: девушка танцует, и над ней вьется ее легкий шарфик. Но потом этот первоначальный смысл был утрачен, и стали петь «Крутится, вертится шар голубой».

Мальчики переглянулись. Витька украдкой показал Филе язык: что, съел?

Опять зазвонил телефон.

– Двадцать седьмой? Кто был чемпионом СССР по футболу? Когда? В тридцать девятом? Хорошо, выясню.

Мария Федоровна положила трубку, но сразу – новый звонок.

– Двенадцатый? В какой цвет был окрашен Зимний дворец в день Октябрьского штурма? Выясню.

Опять звонок.

– Что? – переспросила Мария Федоровна. – Сколько лет Олегу Попову? Клоуну Попову? Хорошо.

Мальчики только переглядывались. Ничего себе! Вопросы сыпались, как из дырявого мешка. И все разные, все заковыристые. И на все надо ответить.

Когда телефон чуточку угомонился, Мария Федоровна подвинулась к ребятам.

– Ну, выкладывайте. Что случилось?

Витька торопливо – а вдруг опять затрезвонит телефон? – рассказал, зачем они пришли.

«Лидия Гавриловна Еленева, 1936 года рождения», – на бумажке записала Мария Федоровна.

– А больше ничего о ней не знаешь? – повернулась она к Филе.

Тот наморщил лоб:

– Нет, вроде бы… Хотя… Вот еще… Жила, кажется, на Лиговке…

Мария Федоровна на бумажке записала «Лиговка» и рядом поставила большой вопросительный знак.

– Так. Значит, месяц тому назад ее видели здесь? А в адресном бюро нет? Странно, – задумалась она. – Впрочем… Возможно, твоя тетя просто приезжала. В командировку или погостить… – Мария Федоровна опять задумалась.

– А когда эти… Зыковы… поссорились с ней? Лет шесть назад? Значит, шесть лет назад она наверняка жила здесь? Так?

– Так, – подтвердил Филя, не понимая, куда она клонит.

Тут опять разом зазвонили все три телефона.

– Что? – спросила Мария Федоровна. – Когда было последнее извержение Везувия? Хорошо.

– Слушаю! Водятся ли киты в Охотском море? Понятно.

– Когда был создан «Чапаев»? Книга или фильм? Фильм? Узнаю.

На бумажке Мария Федоровна быстро записывала все вопросы.

– Мы пойдем, – шепнул ей Витя.

Мария Федоровна кивнула.

– Как выясню что-нибудь, позвоню, – прикрыв ладонью телефонную трубку, сказала она.

Домой мальчики вернулись уже поздно вечером. На ночь Филе поставили раскладушку рядом с Витиной кроватью. Родители ушли в свою комнату, а мальчики остались лежать в темноте.

«О чем бы поговорить?» – подумал Витька.

Спросил насчет шахмат. Оказалось, попал в точку. Оба они любили эту игру.

– Сразимся! – сразу загорелся Витька.

– Идет! Только не сейчас.

В двенадцать ночи выяснилось, что Филя умеет водить трактор.

– Сам? Не врешь?

Филя пожал плечами:

– Приезжай! А что? Летом приезжай! Поживешь у меня, покуда не надоест. А на тракторе научу. И, знаешь, на охоту сходим. У отца – ружье. Тулка!

«А в самом деле? – подумал Витька. – Махнуть бы! Чем киснуть на даче…»

– У нас знаешь как здо́рово? – мечтательно сказал Филя. – Перепела – прямо из-под ног, с треском – р-р-р! Клевера́ пошибче твоего одеколона пахнут. А в лесу – озеро, круглое, будто тарелка. Черное, как нефть. За озером зверь на зорьке трубит. Глухо так, печально трубит…

«Ишь! – удивился Витька. – Как заговорил колхозничек-то! Будто стихами!»

Вскоре Филя уснул. А Витька еще долго лежал в темноте. Изредка по потолку скользили светлые блики – от фар проезжавших мимо машин – и тогда весь дом мелко-мелко подрагивал.

«А я ведь никогда не держал в руках ружья, – думал Витька. – Чего уж там тулку! Даже малокалиберку… Наверно, это здорово – на охоту».

Он повернулся к стене, но сон все не шел.

Заснул он еще нескоро и, засыпая, слышал, как где-то далеко, за круглым, черным, как нефть, озером, печально трубит зверь. Был он большой, похожий сразу и на слона, и на оленя, и немного даже на волка. Трубил зверь по-разному, то высоко, нежно, как флейта, то густо и мощно, как паровоз…

Утром Филя спросил:

– А эта, Лиговка, далеко?

Витя прищурил глаз, усмехнулся:

– Так! Поздравляю!

– А чего? – не отступал Филя. – Обшарю все дома подряд.

– Но их там штук двести, а то и триста! Обшарь-ка! И все огромные, по пять-шесть этажей.

Но сколько Витька ни отговаривал, Филя стоял на своем:

– Ничего! Сдюжу. Ты только растолкуй, как ехать.

Витя стал объяснять, потом подумал: заблудится. Факт!

– Упрям же ты! – с досадой сказал он. – Двинем вместе. Поеду, лишь чтобы доказать тебе, как это глупо.

На автобусе добрались до Московского вокзала.

– Вот это и есть Лиговка! – Витя ткнул рукой. Широкая прямая улица убегала вдаль, и конца ее не было видно.

– Ничего проспектик, подходящий, – сказал Филя. Длиннющая улица, видимо, все-таки смутила его, но он старался скрыть это. – Вот с первого дома и начнем!

Лестница за лестницей стали обходить квартиры. Звонили и спрашивали:

– У вас Еленева не живет? Лидия Гавриловна?

Кое-где быстро выяснялось, что такой нет. Кое-где не отворяли, – видимо, дома никого не было. А кое-где завязывалась длинная беседа: кто такая Еленева? Да зачем она мальчикам? Да какая она из себя?

– Лидия Гавриловна? – переспросила высокая костлявая старуха. – А может, Лидия Макаровна? Рыженькая? Конопатенькая?

– Не знаю, – пожал плечами Филя.

– Тетку свою не знаешь? – подозрительно уставилась старуха. – Шагай, шагай! – вдруг пронзительно закричала она. – Ходют тут всякие-разные. А потом вон, в четырнадцатой, чайника не досчитались.

Мальчики прочесали все восемь лестниц этого дома. Посмотрели на часы: ничего себе, целых пятьдесят минут ухлопали!

– Кустарщина! – вздохнул Витька. – Как кошки, по лестницам шныряем. Уж если искать – надо к управхозу. Или к дворникам. И потом, в подворотнях же – списки ответственных съемщиков…

Теперь дело пошло быстрее. Ребята проглядывали списки, а потом еще шли к управхозу. Вдруг тетка жила здесь и переехала в другой дом? Или вдруг она просто съемщик, не ответственный?

Плохо было только, что управхоза часто не оказывалось на месте. Приходилось ждать. А время шло…

После обеда Витька собрался было во Дворец, но потом передумал и пошел с Филей: надо же познакомить его с Ленинградом?!

Долго бродили по улицам. Один – высокий, гибкий, как хлыст, в щегольской куртке на молниях и модной кепочке, другой – приземистый, в потертом пальтеце и треухе. Вышли на Неву. Витька показал Филе и сфинксов, и Медного всадника, и Исаакиевский собор, и Кунсткамеру, и Петропавловскую крепость.

Филя глядел на все молча и только крутил головой.

На одной улице из подворотни большого дома густо валил дым.

– Пожар! – Филя бросился в подворотню.

Витька – за ним.

Двор был глухой, мрачный, как глубокий каменный колодец. Посреди полыхал огонь. Нет, не пожар. Просто костер. Витька пожал плечами: странно. В центре Ленинграда, как в лесу, – костер.

Вокруг стояло несколько мужчин. Они не суетились, молча, хмуро глядели в огонь.

Но самое удивительное – мальчики даже не сразу поверили глазам – в костре горели не ящики, не стружка, не поленья, а целые столы, стулья, тумбочки. Горели они ярко, с треском; видно, дерево было сухое, и только краска на досках кипела и пузырилась. Еще целая гора таких же письменных столов, прикроватных белых тумбочек и самых разных стульев высилась неподалеку от огня.

– Что такое? Зачем добро палят? – тревожно повернулся Филя к Витьке.

Тот пожал плечами.

– Приказано, вот и жгем, – мрачно сказал стоящий рядом пожилой дядька в брезентовой куртке, надетой поверх пальто. – Директор гостиницы велел. Он новую мебель купил. А это имущество, считай, обветшало.

– Зачем же палить? – возмутился Филя. – Ведь еще вовсе ладные столы. Ну, для гостиницы не хороши, там, видать, шик нужен, так отдайте людям. Зачем палить?

– По закону, – хмуро сказал другой рабочий. – Отдать нельзя. Раз вещь отслужила, положено уничтожить. И акт составить…

– Не может быть такого закона! – взвился Филя. – Добро палить?!

Он так побелел – Витя даже испугался. А кадык ходил взад-вперед с утроенной скоростью.

– Да брось, – шепнул ему Витька. – Ну чего ты из-за барахла?.. Ну, сожгут это старье – и черт с ним…

– Нет! – выкрикнул Филя. – Разве это старье? Да у нас в колхозе такие столы еще как бы сгодились!

– Вообще-то оно конечно, – медленно произнес пожилой рабочий в брезентовой куртке. – Обидно жечь…

Возле костра вертелся маленький толстенький мужчина в шляпе, с портфелем. В руке у него трепыхались какие-то бумажки.