Текст книги "Сколько стоит рекорд"

Автор книги: Борис Раевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Но вот сегодня – что-то похожее на приключение. И опять же – вследствие несчастного случая и, в конце концов, непродуманности…

…Прошло долгих три часа, пока добрались до холма, похожего на шатер. Значит, пройдено всего восемь километров. Медленно, очень медленно движутся они нынче.

Теперь уже все думали только об одном: пить!

Старик на ходу все время что-то держал во рту.

– Что это? – устало полюбопытствовала Симочка.

– Камешек, – Старик выплюнул на ладонь гладкий, похожий на птичье яйцо, голыш.

– Зачем?

– Меньше пить хочется. Сосешь – слюна выделяется. – Старик опять сунул камешек в рот.

Симочка пожала плечами.

В экспедициях она бывала и раньше, но даже такой, всем деревенским мальчишкам знакомый способ был ей неизвестен.

Солнце палило; казалось, из тел испаряются последние остатки влаги. Стелющиеся по песку корявые кусты саксаула и черкеза не давали тени. Ящерицы – и те попрятались от зноя.

Песок был везде. Даже воздух густо пропесочен. Песок скрипел на зубах, забивал уши, ноздри…

Старик украдкой бросал быстрые, внимательные взгляды на Симочку. Пухлое личико ее посерело, нос заострился, возле уголков рта прорезались скорбные складки.

Вскоре устроили привал.

Все вокруг было голо, только янтак – верблюжья колючка – зеленел, несмотря на полыхающее пекло. У этого сорняка длиннющие корни: на десяток метров уходят они в глубь песка и сосут оттуда воду.

Все молчали. Только Симочка пробормотала:

– Ветерок бы…

Старик поднялся, развязал свой рюкзак.

– Минутку, – сказал он.

Четверо, не вставая, повернулись к нему. Из рюкзака он достал флягу.

– У меня две, – негромко сказал старик, и все, как по команде, поглядели ему на бедро, где висела вторая фляга. – Взял про запас, – пояснил он.

Все зашевелились. Вот это здо́рово!

– Обе фляги полны, – спокойно продолжал Старик.

– Обе? – Симочка даже села. – Вы что ж – не пили?

– Уточняю; одна фляга, – Старик поднял посудину, вынутую из рюкзака, – совсем полна. Другая – почти полна… – И, видя недоуменные взгляды, пояснил: – Я в пути почти не пью. Как верблюд. – Он чуть усмехнулся.

Кирилл приподнялся на локте.

«Вода – Старика. Только его. Неужели не даст? Нет, Симочке даст. А другим?»

– Эту флягу, полную, – сказал Старик, – отдаю вам. Вам четверым, – он протянул флягу Симочке. – С условием: разделите ее на три части. Первую – выпейте сейчас, на десятом километре. Вторую – на двадцатом, третью – на двадцать пятом. Не раньше! Понятно?

Старик обвел всех жестким взглядом.

Только сейчас Кирилл заметил – в Старике есть что-то ястребиное: косматые с проседью брови, большой с горбинкой, похожий на хищный клюв, нос, тощая, прошитая узловатыми жилами шея…

– А вторую флягу оставляю себе, – скороговоркой закончил Старик. – Что? Несправедливо? – Он из-под насупленных густых бровей сердито оглядел всех. – Считайте, как хотите. Я так решил.

Старик отошел в сторонку, свинтил стаканчик с фляги, налил себе немного и медленно, прополаскивая рот, словно прожевывая каждый глоток, выпил. Так смакуют редкие вина дегустаторы.

Потом лег спиной к молодежи.

Ребята подвинулись к Симочке. Все происшедшее поразило их. Это надо досконально обдумать. Но, во-первых, пить…

Фляга была стандартная: три четверти литра.

– На три приема, – сказал Кирилл. – По двести пятьдесят. На четверых… Значит, по шестьдесят два грамма на нос…

Спутники молча кивнули.

На алюминиевом стаканчике Кирилл ногтем нацарапал черту. Это и было примерно шестьдесят граммов.

Первую порцию дали Симочке.

Кирилл незаметно нацедил ей чуть выше черточки, но девушка так грозно закричала: «Стой! Вылью!» – что он сразу отдернул флягу.

Симочка пила долго, смакуя каждую каплю, а ребята отвернулись, чтоб не мешать ей.

Да, они стояли спиной к ней, но невольно с удивительной отчетливостью слышали каждый звук, каждое бульканье воды во рту у девушки, каждый ее глоток.

– Все, – наконец объявила она, и парни торопливо поглядели на Кирилла.

Тот снова аккуратно отмерил в стаканчик. Один за другим, все проглотили свои граммы.

Заслонив рюкзаками головы от солнца, опять легли. Ощущение свежести во рту исчезло поразительно быстро. Уже через несколько минут язык снова стал сухим, шершавым, царапал небо, как наждаком.

«Странно, – думала Симочка. – Почему-то я предполагала, что у него есть вода. Почему? Не знаю. Как все-таки не по-товарищески он разделил. Ну, конечно, вода – его. И все-таки… Я бы отдала обе фляги. Всем поровну. Да, только так».

«Молодчага старче, – думал Кирилл. – Догадался же взять посудину про запас. А я вот – не сообразил. И все-таки…»

Это «и все-таки» терзало и остальных археологов. Да, странный тип этот Старик. Всегда угрюмый, неприветливый. Даже самый человечный поступок и то обязательно испоганит…

Привал был недолгим. И опять, конечно, растормошил всех Старик.

Двигались медленно. Каждый километр казался намного длиннее предыдущего.

И тут случилось несчастье. Симочка вдруг охнула, схватилась за плечо Кирилла, гримаса искривила ее лицо.

– Нога! – она медленно опустилась на песок.

– Этого еще не хватало! – в сердцах пробормотал Кирилл, но, спохватившись, сразу устыдясь невольно вырвавшихся слов, наклонился к Симочке. Расшнуровал ей ботинок, снял шерстяной носок, – все они были в таких носках, защищающих от потертостей. Но, вероятно, снимать ботинок не следовало: щиколотка стала опухать прямо на глазах. Натянуть обратно ботинок теперь было просто невозможно.

«Вывих? – тревожно подумал Кирилл. – Или растяжение?»

Старик подошел, стал на колено возле девушки, и хотя он не произнес ни слова, Кирилл тотчас отодвинулся.

– Минутку, – сказал Старик и вдруг быстро, резко дернул за ступню.

Симочка вскрикнула, побелела и, откинувшись, закусила губу.

– Идти не сможет, – объявил Старик. – Придется нести.

Но из чего сделать носилки? Вокруг не было ни деревца. Только кое-где чахлые кусты кандыма.

– Брезент, – скомандовал Старик.

Брезент расстелили, на него уложили Симочку.

– Несем по двое, – сказал Старик. – Сменяемся каждые двадцать минут.

Он дал знак Кириллу и сам взялся за передние концы полотнища.

Теперь группа двигалась еще медленнее. Прошел час, два часа…

– Нет, – пробормотала Симочка. – Не годится… Как черепахи… Оставьте меня. И немного воды… А сами быстро… Потом вернетесь за мной. С водой…

Она с трудом шевелила окаменевшими губами.

– Как это – оставить?! – отмахнулся Кирилл. – Подлецы мы, что ли? Чепуха!

– Не такая уж чепуха! – словно раздумывая вслух, медленно произнес Старик.

Мотя-Котя удивленно переглянулись. Бросить больную девушку? Одну? В палящей пустыне?

– Одну, конечно, не кинем, – продолжал Старик. – Пусть двое, самых быстрых, идут и принесут оставшимся воду…

Кирилл подумал: что ж, в предложении Старика есть здравое зерно, «сермяга», как любит говорить Симочка.

Двое самых быстрых, если постараются, доберутся до машины еще до темноты. Пойдут налегке. Оставят здесь все лишнее. А остальные побредут до двугорбого холма и там отсидятся в тени. И брезент у них будет на троих. В крайнем случае, и заночевать не страшно…

– Пусть идут Мотя-Котя, – предложил Старик.

Это было естественно. Кирилл вряд ли покинет Симочку. А Старик он стар. Мотя-Котя самые молодые, самые сильные.

– Разделите воду, – сказал Старик.

– Пополам, – добавил Кирилл.

Он аккуратно отлил из фляги половину воды в пустую флягу, но, прежде чем отдать ее, вопросительно посмотрел на Старика. Может, тот добавит уходящим часть своей воды?

Но Старик молчал.

Тут уж не выдержала Симочка.

– Пополам – так всю пополам, – прошептала она.

– Нет, – отрубил Старик. – Мы же договорились. Эта фляга – моя.

– Бросьте торговлю! – вспыхнул Мотя. – Мы и так дойдем. А вода может еще Симочке пригодится…

Мотя-Котя ушли. Симочка лежала на брезенте, тихо беседуя с Кириллом. А «Старик» курил и глядел вдаль. Долго, пока Мотя-Котя не превратились в двух маленьких букашек…

– Ну, – сказал Старик так спокойно, будто и не было безобразной сцены с разделом воды. – Пора… Надо добраться до холма.

Кирилл встал. Они опять взялись за брезент. Двигались медленно, отдыхали. Смены не было, нести Симочку – тяжело и неудобно. Концы жесткой ткани выскальзывали из быстро потеющих рук.

Кирилл устал. Рубаха давно взмокла. Но особенно злило его, что Старик не просил передышки. Кирилл сам вынужден был через каждые две-три сотни шагов объявлять перекур.

– Пить, – попросила Симочка.

Это было против условия: они еще не дошли до двадцатого километра, далеко не дошли. Но ведь теперь все изменилось. Мотя-Котя делают рывок…

Кирилл посмотрел на Старика. Тот молчал.

Кирилл нацедил из фляги ту же порцию, шестьдесят граммов, – Симочке. Подумал, налил и себе. Хотел отмерить половину, граммов тридцать. Сохранить чуть-чуть на «черный день». Но не смог. Рука сама долила до черточки.

«Э-эх, слабец!» – обругал себя Кирилл, пряча от девушки глаза.

Старик лежал у тропы, подсунув руки под голову. Не пил.

– А вы что же? – удивилась Симочка.

– Когда полная фляга на боку – и пить не тянет, – отозвался Старик. – Тут ведь все дело в психологии…

Симочка заметила: во рту у него по-прежнему что-то перекатывается, очевидно, камешек. Она оторвала полоску от платка, украдкой сунула за щеку и стала сосать. Кажется, чуть полегчало. Или и это – психология?..

И опять они долго шли по раскаленной тропе. Теперь делали, дай бог, километра полтора в час. Но не сидеть же? Надо дотащиться до двугорбого холма…

Добрели до него, когда уже стало смеркаться.

– Пить! – взмолилась Симочка.

Глаза у нее воспалились, щеки впали, волосы рассыпались.

«Жар», – покачал головой Кирилл.

Он и сам еле стоял. Перед глазами колыхались зеленые, синие и оранжевые полосы. Они словно струились, медленно, плавно плыли в распаренном воздухе.

Кирилл достал флягу, нацедил девушке ее порцию. Когда она выпила, отмерил себе. На этот раз он все-таки удержался: вылил не все, граммов двадцать оставил. Последние двадцать граммов…

Старик опять не пил.

– Вы и впрямь намерены тягаться с верблюдом? – грубо спросил Кирилл.

Он устал, и его раздражала эта странная выносливость.

– Когда полная фляга на боку… – сказал Старик.

– Да, знаю: пить не тянет, – сердито оборвал Кирилл.

Развели костер, поели. Кирилл, разделив пополам остатки воды, – набралось по одному глотку, – выпил с Симочкой.

«Вот и все, – подумала девушка. – Теперь только ждать…»

Она задремала. Вдруг ей послышался стрекот вдали. Да, явно – рокочет мотор, прерывисто, с выхлопами…

– Машина! – крикнула Симочка.

Второй машины в отряде не было, а сломанную, конечно, еще не могли отремонтировать. Но все же Кирилл прислушался, насторожился. Нет, все было тихо. Почудилось.

Симочка опять задремала, а Кирилл со Стариком молча лежали у догоравшего костра.

– Пить, – сквозь сон пробормотала девушка.

Кирилл поглядел на Старика. Тот делал вид, будто и не слышал Симочку.

«Так», – покачал головой Кирилл.

Симочка долго лежала тихо, потом вдруг встрепенулась:

– Пить!

Кирилл злобно поглядел на Старика. Тот по-прежнему делал вид, что все это его не касается.

– Послушайте, вы, – сказал Кирилл.

Он встал и пальцем поманил Старика от костра. Их мужской разговор не для Симочки.

– Вы слышите: девушка просит пить, – сказал Кирилл, когда они отошли.

Старик кивнул.

– Чего же вы так трясетесь над водой? Ведь скоро придут наши.

– Неизвестно: скоро ли? А сейчас, когда у меня полная фляга, всем нам, и Симочке в том числе, легче переносить жажду. Это психология…

– Насчет психологии я уже в курсе, – наливаясь яростью, прошептал Кирилл. – Короче: дадите девушке полстакана? Да или нет?

– Нет…

– Ах, так! – Кирилл шагнул к Старику. – Тогда… Тогда… Тогда я отниму у вас флягу. Да, отниму!..

Старик в упор поглядел в суженные, бешеные глаза Кирилла. Что он в них увидел – трудно сказать. Но отстегнул флягу.

– Берите…

Фляга оказалась подозрительно легкой. Кирилл торопливо шагнул к костру, отвинтил крышку. Наклонил флягу. Еще… Еще… Перевернул. Ни капли…

– Так! – он ошеломленно глядел на Старика. – К чему же эта комедия?

Старик молчал. Трясущимися пальцами разминал сигарету.

– Зачем все это? – повторил Кирилл.

И вдруг его осенило. Ну, конечно! «Все дело в психологии». Старик нарочно… делал вид, что у него полная фляга. Чтобы знали – есть резерв. На самый крайний случай есть резерв.

А сам-то не пил. Все им отдал…

* * *

Ранним утром пришли Мотя-Котя, принесли воду. Мотя развел костер, заварил густой зеленый чай. Сидел и мурлыкал:

В лесу родилась елочка,

В лесу она росла…

К вечеру из лагеря прибыла машина…

ШРАМ НА БРОВИ

Игорь сидел у стола и читал «Всю королевскую рать». Жена категорически заявила (она все говорила категорически), что это – самая лучшая книга последнего года. За нее читатели прямо в драку (жена работала в библиотеке). А он… Как не стыдно! Впрочем, боксер и есть боксер! А еще воображает себя культурным…

Роман был и впрямь стоящий. С воскресенья Игорь как прилип к нему – не оторваться. Прочитал уже больше половины. Но сегодня – хоть убей…

Он сидел возле лампы, глядел в книжную страницу. Глаза прилежно перемещались по строчкам, но смысл как-то ускользал. Игорь делал усилие и вроде бы начинал что-то понимать, но проходила минута-другая, и снова строчки мелькали вхолостую.

Впрочем, давно известно: накануне боя все не клеится.

«Четыре – четыре», – опять подумал он.

Таков был счет встреч. Четыре боя выиграл он, четыре – Семен Дыня.

Вообще-то фамилия Семена – Дынин. Но товарищи звали его Дыней. Семен не обижался.

Был он плотный, как все полутяжеловесы. Резкий. И за словом в карман не лез. Обычно боксеры не речисты. Кулаки у них гораздо проворнее языка. И выразительнее.

И еще – увлекался он совсем уж не боксерским делом: бабочками. Собрал огромную коллекцию. В плоских ящиках, под стеклом, хранились самые разные бабочки: и малюсенькие, с ноготок, и гигантские, как блюдце. Бабочки всех цветов и оттенков: пурпурные и нежно-перламутровые, черные, как вакса, и пестрые, как игрушки для малышей.

«Наверно, и сейчас Дыня над своими бабочками колдует», – подумал Игорь.

И позавидовал: хорошо этому бабочнику. В самые трудные часы – последние часы перед боем – длинные и томительные, когда не знаешь, куда себя деть, когда ни кино, ни книга, ни беседа с друзьями – ничто не помогает, у него всегда наготове занятие. Да какое! Дыня, кажется, вовсе забывает про бокс.

Да, четыре – четыре. И завтра – их девятый бой. Принципиальный бой. Контровой. Кто все же сильнее?

А главное – это финал. И Игорю надо победить. Обязательно. И стать чемпионом Ленинграда. Последний раз.

Это был его секрет. Никто этого не знал. Ни друзья, ни жена, ни тренер.

Да, как ни крути, – двадцать восемь. Для боксера – очень солидный возраст. И он решил: точка. Последний его сезон. В будущем году он не выйдет на ринг. Все. Хватит. Бокс любит юных…

«Вот, опять», – Игорь недовольно хмыкнул.

Опять мысли переметнулись на завтрашний бой. А глаза ведь по-прежнему скользят по строчкам. Губернатор Вилли Старк замышляет что-то хитрое. А что?..

Зазвонил телефон.

Игорь взял трубку.

– Не удивляйтесь, пожалуйста… Это говорит доброжелатель.

– Кто? Кто?!

– Доброжелатель. Поверьте… Незнакомый вам доброжелатель, – голос в трубке глухой, с хрипотцой. И немножко в нос.

– Да ну?! – воскликнул Игорь. – Между прочим, доброжелатели обычно не скрываются. А вот аноним – почти всегда сволота…

– Не торопитесь, Игорь. Всяко бывает, – примирительно загудел «доброжелатель». – В общем: хотите завтра выиграть?

– Глупый вопрос!

– Значит, хотите, – «доброжелатель» упорно не обращал внимания на сердитый язвительный тон Игоря. – Могу дать точный рецепт.

– А?! Вы, значит, к тому же аптекарь?!

– Ну, ладно. Хватит трепаться. Слушайте, – «доброжелатель» сделал короткую паузу. – У Дыни рассечена бровь.

– Что?! – Игорь чуть не выругался. – Как же?..

– А очень просто. На днях. Спарринг^[4] без маски… Запомните: левая бровь. Двиньте по ней разок – и конец. Бой ваш. Запомнили? Левая…

Телефон коротко тренькнул и смолк.

«Тьфу, черт!»

Игоря даже зазнобило.

Как все просто!

Он сразу же четко, словно крупным планом, увидел эту поврежденную бровь. На ней – прозрачно-тонкая нежная кожица. Только-только наросла. Розовая, как у младенца. Один самый легкий, самый пустячный удар, даже не удар – просто касание перчаткой… Кожица сорвана, и судья останавливает бой… Победа!

И все! И никаких проблем…

На миг мелькнуло:

«А может, врет? Этот чертов доброжелатель…»

Он прикрыл глаза, и тотчас в ушах снова загудел глухой с хрипотцой голос:

«Хотите завтра выиграть?..»

И какое-то безошибочное чутье уверенно подсказало: «Нет, не врет. Зачем ему врать?»

И сейчас же вспыхнула другая мысль: «Кто он? И почему звонил?»

Ненавидит Дыню? Или хочет отомстить? Или мерзавец по призванию? Из тех, кто делает гадости просто так, для удовольствия.

Он снова до мелочей вспоминал внезапный телефонный звонок. И как это часто бывает, когда напряженно думаешь о чем-то, голос «доброжелателя», с хрипотцой, чуточку в нос, теперь уже казался ему знакомым. И даже не столько голос, сколько интонации. Малость растягивает гласные, и «е» иногда произносит, как «э». «Имэнно». «Рэцэпт».

«Но кто он?»

Снова зазвонил телефон.

– Игорь! – загремело в трубке. – Весь наш «Шараш-монтаж» будет! Не сомневайся! Мы там создадим тебе творческую атмосферу!

Это был Вася Кривошеин, главный болельщик фабрики.

– Смотри только не изувечь кого! – засмеялся Игорь.

Прошлый раз фабричные болельщики притащили на матч огромный металлический рупор. И орали на весь зал: «Гряз-нов! Да-ешь! Грязнов!» Но в конце второго раунда рупор кто-то уронил. И прямо на голову сидящему ниже солидному дяде…

– А мы теперь к трубе припаяли ручку. Так что – полный порядок! Ну, ни пуха!..

Пришла жена. Накормила дочку. И стала заниматься с ней. Жена давно решила: Ирочка должна пойти в школу, уже умея читать.

– Ма-ша ва-рит ка-шу, – медленно читала Ирочка и скороговоркой вставляла: – Мам, а у нас Мухина Галя получила сегодня сразу три двойки: за уши, за шею и за пение.

– Читай, читай! Не отвлекайся.

– Ко-ля ко-лет дро-ва, – читала дочка и опять шустро вклинивала: – А Перцов Толик засунул булку с маслом под шкаф. Я говорю: «Съешь, а то Марии Трофимовне скажу». Ну, он сразу достал и съел.

…Как всегда, без четверти одиннадцать Игорь лег. Режим есть режим.

Спал он плохо. Накануне боя и вообще не очень-то спится. Но сегодня особенно…

Мелькали какие-то бессвязные сценки. Вот Дыня склонился над плоским квадратным ящичком. Под стеклом – маленькая розовая бабочка. Она – как лоскут кожицы. Нежный, розовый. Свисающий с брови…

А вот «доброжелатель». Он стоит в будке автомата (анонимы – они в кинофильмах всегда из автоматов звонят). Стоит, грузно привалившись плечом к дощатой стенке.

«Хотите Завтра выиграть?»

И подмигивает. Нагло. Уверенно.

«А может… Он нарочно?.. Да, именно… Чтобы выбить меня из равновесия. Лишить сна, покоя. И заставить думать только об этой проклятой брови. А? Вполне возможно… – Игорь совсем проснулся. – Черт! Неужели подстроено? Впрочем… Выкидывают штучки и похлеще…»

Он встал. Выпил воды.

Тихонько, чтоб не разбудить жену и дочку, подошел к окну, отогнул край шторы.

На улице еще полумрак. Изогнутые фонари наклонили шеи над асфальтом, будто что-то ищут.

Никого. Ни единого человечка.

Вдруг из-за поворота вынырнула женщина. Молоденькая, совсем девочка. Шла торопливо и оглядывалась.

«Боится, – подумал Игорь, и ему показалось, он слышит, как четко стучат ее каблучки по асфальту. – Откуда? Одна? И так поздно…»

Женщина быстро прошла мимо окна и скрылась.

Игорь лег.

И тотчас перед глазами встало лицо Дыни. Смешливое. Все в веснушках.

«Неужели он?.. Подговорил кого-то? Звонить…»

Игорь знал Дыню уже много лет. Нет, товарищами они не были. Это только в книгах соперники – всегда закадычные друзья.

Но все-таки… Игорь знал Дыню, верил ему.

«Нет, нет! Дыня не такой… Нет, нет…»

Значит? Все правда. Бровь рассечена…

Он тяжко повернулся в кровати.

И сразу увидел ринг. Залитый потоками света. Белый, четкий, с никелированными стойками в углах. Он всегда напоминал Игорю операционную.

Их двое. Он и Дыня. Игорь видит его лицо. Левый глаз. Хмурый, настороженный.

Ударить?

Да, все по правилам. Бровь сразу закровит. И конец. Победа.

И все честно. Без всяких штучек. И кто виноват? Сам Дыня. Известно: бровь у боксера, как у Ахиллеса пятка. Чего ж не берег?

И вообще – что за сантименты? На ринге мы или в детсаду?

Игорь снова заворочался в постели.

И все-таки… Как-то неладно. Какой же это бой? Дал по брови – и все…

А впрочем… Их же учат: в бою используй каждый шанс. А финты?^[5] Специально отрабатывают их. А ведь финт – тоже хитрость, уловка. Ну и что?! В бою – все годится. На войне, как на войне…

Впрочем… Не лукавь. Война – это война. А спорт – это спорт. И не надо путать…

…На следующее утро он поднялся ровно в семь. Будильник ему не требовался. Всегда точно в семь срабатывали в мозгу какие-то неведомые датчики.

Жена и дочка еще спали. Воскресенье.

Голова была непривычно тяжелой. Ну, конечно: обычно он спал крепко и беспробудно. А нынче…

Спустился во двор. Зарядка, пробежка…

Дворничиха поливала из шланга асфальт. Она не обратила на него внимания. Привыкла.

Он поднялся домой, принял душ. Жена встала, готовила завтрак.

– У тебя – в час? – спросила она.

Он кивнул.

Жена прекрасно знала, что бой – в час. А спросила просто по инерции.

Он чуть было, тоже по инерции, не спросил – пойдет ли она?

Хотя сам несколько лет назад строго-настрого запретил ей бывать на его выступлениях.

Это случилось вскоре после их свадьбы. Жена впервые пришла на бокс. И надо же – так не повезло! В первом же раунде поляк ударом в челюсть послал его в нокдаун.

Он упал навзничь на брезент, раскинув руки, и лежал так несколько секунд. И первое, что он услышал, открыв глаза, был отчаянный женский крик:

– Игорь! Убили!.. Доктора! Где же доктор?..

Он поднялся на счете «восемь» и продолжал бой. И даже выиграл его. Но жену с тех пор просил на бокс больше не ходить…

…Он поел, ушел в свою комнату.

«Итак?..»

А может, позвонить тренеру? Посоветоваться? Впрочем: кто тут может дать совет?!

Нет, надо самому… Только самому…

Он снова задумался. И с внезапной ясностью вдруг понял: все это чушь. И думать нечего. Все равно он не ударит. Нет. Хоть это и по правилам, и вполне законно… Нет…

«Мой последний бой… Пусть он будет настоящим. Да, настоящим».

Его обрадовало это вдруг найденное, точное слово. Да, иначе будет ненастоящий. Так, комедия.

…Зал встретил обоих боксеров криками и рукоплесканиями. Болельщики хорошо знали их: и Игоря Грязнова, и Семена Дынина.

Бой начался.

И уже по чуточку измененной стойке Семена Игорь сразу увидел: да, «доброжелатель» не соврал. Семен держал левую руку немного необычно: он словно заранее защищал свою бровь.

Конечно, можно финтами отвлечь его внимание. Заставить раскрыться. И тогда…

Но Игорь не хотел этого. Нет, забыть про эту несчастную бровь. Забыть!

Даешь настоящий, честный бой! Пусть победит сильнейший!

Прошли первые секунды. И сразу же Игорь почувствовал: что-то не так. Что-то мешало ему, сковывало. Он сперва не понял: что? И лишь в середине раунда догадался. Чертова бровь!

Перед боем он твердо решил: драться, как всегда.

Но оказалось: «как всегда» – не получается. Он все время невольно думал: только не в бровь.

В боксе решает быстрота. Даже не секунды – десятые доли. А у него вдруг все удары, все нырки, уходы, все замедлилось.

«Бровь… Не задеть бы…»

Это отвлекало. Мешало.

Ударил гонг.

Тренер, подав ему воды, тревожно спросил:

– Ты что?

Игорь прополоскал рот, выплюнул длинную струю и качнул головой. Мол, все в порядке.

А сам торопливо думал:

«Как же так? Я хотел равный бой. Честный бой. А получается у Дыни преимущество. Эта чертова бровь, выходит, мешает мне! Не ему, а мне. Проклятье!»

Он не знал, что делать. До гонга оставались считанные секунды. Надо быстро перестроиться. Но как?

И еще: мешало сосредоточиться сознание, что где-то здесь, вот тут, рядом, наверно, в первых рядах, сидит «доброжелатель». Сидит и жадно ждет: когда же?.. Когда?..

Сидит, самоуверенный и наглый. Пусть другие волнуются. Он-то знает: исход боя предрешен.

И невольно взгляд Игоря скользил по первым рядам, по уходящим вверх амфитеатром лицам. Они сливались, мелькали. Он отводил взгляд, старался сосредоточиться, обдумать новый план боя, но через секунду глаза опять сами собой скользили по рядам…

Прозвенел гонг.

Нет, он не успел ничего придумать. И снова мелькали кулаки, чередовались атаки и контратаки. И Игорь чувствовал: нет, не то. Он словно связан.

Черт! Если бы он вовсе не знал про эту проклятую бровь! А теперь…

В зале стояла гнетущая тишина.

Только изредка огромный рупор Васи Кривошеина издавал страдальческий вопль:

– Грязнов!

И тут же смолкал. И слышалось в этом жалобном крике: «Игорь, голубчик, да что с тобой?»

Болельщики не узнавали Грязнова. Где его молниеносные атаки?! Где его удивительное чувство времени?

Это был Грязнов – и не Грязнов.

В перерыве перед последним раундом тренер (он же секундант) яростным шепотом спросил:

– Трусишь, что ли?

Игорь промолчал.

Третий раунд прошел так же тягостно, как предыдущие. Дрались два опытных боксера. Дрались умело. Но не больше. Бой шел без «искорки», без того подъема, который отличает настоящих мастеров.

И когда информатор объявил:

– Победил Семен Дынин… – Игорь кивнул. Да, все правильно.

В раздевалке он медленно сматывал бинты с рук, долго стоял под душем, потом так же долго, неторопливо одевался.

Да, все правильно…

И только дома его вдруг охватила острая, прямо в сердце ужалившая обида.

Все-таки несправедливо. Нет, несправедливо! Он ведь мог выиграть. Врезать разок по брови – и все. Но он хотел по-честному. Да, по-честному. А выходит, эта бровь обернулась против него самого. Великолепно!

Жена накрыла на стол. Поужинали. Даже дочка сегодня не шумела, будто все понимала.

Игорь ушел к себе. Лег на диван.

Болело плечо: это во втором раунде Семен провел чистый прямой. Ныла распухшая губа: тоже память о втором раунде.

Да, благородные, красивые поступки… В книгах они выглядят очень здорово. И всегда награждаются, чуть раньше или чуть позже. Но то в книгах…

И, если честно, – самое досадное, что никто и не узнает об истинной причине его проигрыша. Не пойдет же он, не скажет: «Знаете, ребята, я не хотел бить по брови». Смешно. И хвастливо.

Да, приятно быть благородным на людях, когда все видят, какой ты замечательный. А вот так, в одиночку, все это куда сложнее…

Он лежал и думал, и мысли были невеселые.

То и дело звонил телефон. Друзья. Они утешали, говорили все те слова, которые положены в таких случаях. Он и сам не раз звонил вот так же проигравшему, и так же говорил затасканные, но все же словно бы помогающие слова.

Сейчас беседовать ни с кем не хотелось, но он терпеливо слушал, отвечал.

Да, не повезло… Да, не всегда же выигрывать… Да, конечно, на ринге всяко бывает…

А сам думал:

«А ведь это – мой последний… Самый последний бой. Все. И обидно, что так нелепо…»

И каждый новый звонок – словно укол.

Наконец телефон примолк. Игорь опять улегся на диван. Взял «Всю королевскую рать».

Но телефон зазвонил снова. Длинно и пронзительно, как вызов междугородной.

Игорь узнал этот голос: глуховатый, чуть в нос.

– Ты что же? – сердито сказал «доброжелатель». – Или не поверил мне?

– Поверил, – ответил Игорь.

– Так что же? Не смог раскрыть, что ль?

– Не смог, – подтвердил Игорь. – Или не захотел…

– А-а-а! – «доброжелатель» коротко хохотнул. – Ишь ты! Ну, коли ты такой щепетильный!.. Такой совестливый!..

Он прибавил несколько крепких слов.

Игорь не вникал в смысл его речей, он впитывал голос, как бы окунался, погружался в него.

Ему все явственней, все настойчивей казалось: этот голос откуда-то знаком. Он не клал трубку, затягивал разговор: сейчас, вот сейчас где-то в тайных глубинах мозга вспыхнет это имя. Он вспомнит. Непременно…

И вспомнил!

Мишка Чумаков! Тот тоже вот так чуть гундосит. И говорит «э» вместо «е».

Но… Как же?.. Ведь Чумаков – лучший друг Дыни?!

У Игоря даже пересохло во рту. Вот как! Ай да друг! Продал…

И тотчас он обрел полное хладнокровие.

– Послушай, Чумаков, – спокойно сказал он. – Хватит темнить.

И прислушался.

В трубке что-то булькнуло. На миг наступила пауза.

«Бросит трубку», – мелькнуло у Игоря.

Но «доброжелатель» не бросил. Нервы у него, видимо, были в порядке.

– Чего-чего? – усмехаясь, спросил он. – Какой там Чудаков?! Ну, адью! Любишь проигрывать – дуй и дальше в таком разрезе!

Раздались короткие гудки.

Игорь постоял еще немного с трубкой в руке. Нет, теперь он не сомневался. Ай да Чумаков! Ай да лучший друг!

«Ну, Чумак, мы еще встретимся, – хмуро пообещал он. – Покалякаем начистоту. Спуску не дам».

Игорь задумался.

«Но почему он так? Зачем?»

Непонятно…

Игорь прикрыл глаза, постарался «вызвать» живого Чумакова. Ну, что?! Парень как парень. Боксер, правда, не ахти. А так – ничего…

И вдруг… Вдруг, как фара ночью… В «Вечернем Ленинграде» как-то была заметка про Семена Дыню. Он тогда как раз стал чемпионом города. В раздевалке газета ходила по рукам. Ребята читали, острили, похлопывали Семена по плечам. «Ну, как жизнь «талантливый продолжатель»? Так назвал его корреспондент.

И вот сейчас Игорь неожиданно четко вдруг вспомнил, как читал заметку Чумак. Он читал молча, весь напрягся и вроде бы даже побледнел. Да, точно, побледнел…

«Зависть, – вдруг с поразительной ясностью дошло до Игоря. – Зависть загрызла. Давно Чумак втихую завидовал Дыне. Ну, а сейчас… Докатился… Да… Докатился…»

…Как обычно, без четверти одиннадцать Игорь лег.

И в постели он еще раздумывал о Чумакове, и о том, как ловко тот маскировался, даже казался своим в доску, рубахой-парнем.

Но вскоре мысли Игоря снова вернулись к недавнему бою. К последнему своему бою. К последнему – и проигранному.

«И все же обидно, – подумал он. И усмехнулся. – Никто не узнает. И в газетах не напишут: «Так поступают советские люди!»

Он повернулся на другой бок, закрыл глаза.

«А впрочем – почему это «никто»? Я знаю! Значит, уже не никто».

Эта мысль поразила его.

«Да. Я знаю. Я. И достаточно».

С этой успокоительной мыслью он и заснул.

АВТОГРАФ ЧЕМПИОНА

Витька Королев принес в класс что-то большое, плоское, тщательно завернутое в газету и крест-накрест обвязанное шпагатом.

– Только чур! Без рук! – строго предупредил он ребят, окруживших парту.

Под нетерпеливыми взглядами мальчишек Витька как-то томительно долго развязывал бечевку, потом так же невероятно долго снимал газету, а под газетой еще оказалась тряпка.

Наконец обнаружилось, что в таинственном пакете скрывается всего-навсего шахматная доска. Самая обычная деревянная доска – плоский ящичек, куда после игры укладываются фигурки. Доска к тому же не новая, потертая, с трещинками и пятнами.