Текст книги "Братья Старостины"

Автор книги: Борис Духон

Соавторы: Георгий Морозов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Борис Духон
Георгий Морозов
БРАТЬЯ СТАРОСТИНЫ

Авторы выражают глубокую благодарность за помощь в создании книги и предоставленные фотоматериалы Андрею Владимировичу Лаврову, Андрею Петровичу, Елене Николаевне и Наталье Андреевне Старостиным. Ряд фотографий взят с созданного А. В. Лавровым сайта: lavrov-a.myheritage.com

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ [1]1
  Статья была написана в 1993 году одним из наиболее авторитетных знатоков российского футбола, мэтром отечественной спортивной журналистики Львом Ивановичем Филатовым (1919–1997) по заказу одного из авторов настоящей книги. (Прим. изд.).


[Закрыть]

Уже несколько лет я нахожусь во власти упорно меня преследующей фантазии: воображаю книгу, которая так и просится быть написанной, напечатанной, разошедшейся по заповедным личным библиотечкам всех, кому дорог футбол. Мне мерещится, что я держу ее на ладони, ощущаю ее вес (она не тоненькая), заглядываю на некоторые страницы, вижу ее место в известной серии «ЖЗЛ» и даже угадываю название – «Дом Старостиных».

В «ЖЗЛ» эту книгу я просватал бы с легкой душой вовсе не «для разнообразия» и не по той причине, что «футбол занял видное место в жизни народов всех континентов». Перед нами редкостный случай служения не кого-то в единственном числе, а большой, дружной семьи (четыре брата и две сестры да зятья с невестками) московскому, русскому, спартаковскому спорту на протяжении всего XX века. Здесь нет ни малейшего преувеличения: мальцы Старостины начинали в дореволюционное время с кулачных боев «стенка на стенку» между Пресней и Дорогомиловом, а их взросление шло шаг в шаг с проникновением в народную жизнь новеньких, с иголочки, остро интригующих, захватывающих спортивных веяний. Мало сказать, что Старостины были свидетелями «спортизации» всего быта, они с энтузиазмом, природным умом и предприимчивостью сами, как кашевары, заваривали кашу, не уклоняясь от трудностей и невзгод, и в конечном итоге как спортобщество «Спартак», так и лучшая футбольная команда страны того же названия в большой мере своим существованием обязаны им.

Спорт ничто не миновало, он повторял век и зацепил братьев Старостиных на 12 лет в бериевские лагеря, как мне представляется, за духовную независимость, расцененную на Лубянке в качестве подозрительной гордыни, и, не в последнюю очередь, за спортивное нежелание уступить тем власть имущим, которые не мыслили быть битыми даже на футбольном поле.

Словом, изучающему век наш история семьи Старостиных (а ее в обиходе именовали и кланом, и сектой, завидуя ее влиянию) предоставляет богатейшую россыпь исторического, бытового, спортивного, международного материала, портреты и характеры, в коих переплелись корни староверческие, от ямщиков и егерей, футбольных знаменитостей, капитанов сборных команд Москвы, РСФСР, СССР, членов КПСС, должностных лиц – президентов, председателей, начальников, водящих дружбу и с «вождями», и с писателями и артистами, потом «зэков» и снова знаменитостей после реабилитации. Вот уж действительно дался им этот спорт, полной мерой испили они из притягательных призовых кубков! Можно сказать и иначе: жизнь ему отдали – Николай, Александр, Андрей, Петр… И тем не менее не нашлось смелого автора, который бы взялся за заманчивый, беспроигрышный сюжет. Некоторых я убеждал, агитировал, соблазнял, загорались и, видимо, робели.

Допускаю, что осведомленный читатель возразит: а есть ли нужда в книге «Дом Старостиных», если из-под одаренного пера Андрея Старостина благополучно вышли и изданы четыре незаурядные книги, если старший брат Николай отличился двумя книгами, которые недавно переизданы в однотомник под одной обложкой («Футбол сквозь годы» и «Звезды большого футбола»)?

Но ведь книги братьев, пусть даже их целая библиотечка, старостинская, пусть даже они туго набиты живописными, увлекательными свидетельствами и наблюдениями, совершенно естественно относятся к жанру мемуарных и для той книги, о которой я хлопочу, беллетристической, исторической, психологической, в стиле, если хотите, известных биографий Андре Моруа, могут служить богатейшим, неисчерпаемым источником. Да и, наконец, у братьев-авторов и в мыслях не было разбирать собственные «роль и значение», заслуги и неизбежные человеческие слабости, давать оценку всему тому, что им удалось совершить на грешной футбольной земле за многие десятилетия. А в этом и смысл.

«Спартак» никак не отнесешь к невезучим. Что бы ни происходило с ним, хотя бы и в те сезоны, когда он ухнул лигой ниже, он всегда оставался на виду, от него не отворачивались ни болельщики, ни пресса. Тем, кто затеет складывать пирамидку из доводов, объясняющих его популярность, настойчиво рекомендую не забыть литературной деятельности Андрея и Николая Старостиных. Ни один наш чемпионского значения футбольный клуб, включая динамовские Москвы, Киева и Тбилиси, столичный армейский и автозаводский, не выдвинул из своих рядов сразу двух оригинальных литераторов. Подчеркивая оригинальность, я имею в виду то решающее обстоятельство, что свою литературную деятельность братья Старостины вели самостоятельно, за них не сочиняли прикомандированные «литзаписчики», пользующиеся обычно в таких случаях набором стандартных мыслей, оборотов, слов.

Я тем более охотно свидетельствую об этом, что мне довелось помогать Николаю Петровичу по просьбе «Огонька». Моя помощь оказалась нужной только лишь из-за неимоверной занятости начальника спартаковской команды (он и в отпуск не ходит, вечно у него неотложные дела). Мне же по сути дела оставалось записать его устные рассказы и не то чтобы их поправить, пригладить, «развить», а совсем наоборот – проявить предельную бережность, чтобы сохранить и ход его мыслей, и старомосковские, единственные в своем роде речевые обороты. Не помню ни одного момента, когда бы Николай Петрович воспользовался общеупотребительным выражением (футбольная тема, как известно, породила свой жаргон, который в ходу и у репортеров), он всегда искал и находил свой угол зрения, свои выражения.

Если же принять во внимание, что книги братьев Старостиных мало того что проникнуты всепоглощающей верностью футболу, добрым желанием упомянуть как можно больше сподвижников, зачастую забытых, еще и глубоко нравственны, благодаря чему профессия игроков в ножной мяч вырастает в наших глазах, становится занятием, полным человечности и драматизма, то еще неизвестно, какие заслуги их перевесят – игровые, чемпионские, административные, капитанские, начальнические или – литературные.

И что нельзя не упомянуть, так это щедрую живописность старостинских рассказов. Ведя речь о футболе, и Андрей, и Николай совершенно естественно, что отвечает их приметливой натуре, восстанавливают обстоятельства места и времени, будь то дореволюционный быт, сталинские парады и сталинские репрессии, чемпионаты союзные и чемпионаты мировые, артистическая и писательская богема (у Андрея) и деловая злободневная проблематика (у Николая).

Они не фанатики, не замкнувшиеся в своем кругу еретики, их преданность спартаковским цветам зрячая, разумная, без перехлестов.

Как-то в разговоре со мной Николай Петрович обронил: «Свою полезность я вижу в том, что раньше других остываю в горячие моменты, которых в футболе не перечесть, кругом еще пылают страсти, а я уже просчитываю реальные варианты».

Ценность книг Старостиных сомнению не подлежит, в мемуарном жанре они – в первом ряду золотой футбольной библиотеки. Свежий однотомник из двух книг Н. Старостина удачно ее пополнит. Однако мою фантазию о книге «Дом Старостиных» эта новинка ни капельки не поколебала, скорее укрепила. Такая бездна интереснейшего материала!

Мне остается ответить на возможную реплику: «Чем агитировать, сам бы взялся!» Жалею, что фантазия на меня снизошла поздновато. Но, честное слово, завидую тому товарищу по профессии, который, располагая запасом сил и времени, с головой уйдет в прекрасную работу…

Лев ФИЛАТОВ, 1993 год

ОТ АВТОРОВ

Думается, Лев Иванович Филатов порадовался бы тому, что его идея – пусть и несколько в ином формате – воплотилась в жизнь. Приведенная выше статья когда-то была написана им по заказу младшего из нашего дуэта, да и сам он не раз говорил при встречах: «Слушайте, Гера, а почему бы вам не взяться за это? Вы молоды, любите „Спартак“ да и пером вроде бы владеете – что вам еще нужно?» А в ответ звучали отговорки – мол, из всех братьев и сестер доводилось беседовать лишь с Николаем Петровичем, да и то коротко. И как браться за столь фундаментальный труд, пользуясь лишь чужими воспоминаниями и не опираясь на личное восприятие? «Но ведь Пушкин писал о Пугачевском восстании, опираясь на документы! Жаль, – вздыхал снова Лев Иванович, – просто и не знаю, кому бы еще предложить…»

После кончины замечательного спортивного журналиста в феврале 1997-го его протеже опрометчиво заявил на газетных страницах: «Две недели, как нет с нами Филатова, и год, как ушел из жизни последний из братьев Старостиных. И чувство вины перед обоими заставляет взяться за перо, залезать в архивы и тормошить коллег. Я знаю, что не соберусь написать эту книгу. Но в моих силах отыскать несколько экспонатов для будущего музея Старостиных». Что ж, никогда не говори «никогда». Только с годами начинаешь понимать правоту Филатова: такая работа действительно захватывает с головой.

Старшему из нашего авторского тандема посчастливилось чаще общаться с братьями, разве что с Петром Петровичем он встречался мимолетно, с целью получить недостающий автограф для личной коллекции. Но недаром в этой же коллекции хранится факсимиле Николая Петровича: «У о[бщест]ва „Спартак“ много друзей и поклонников. Однако большинство из них свои чувства выражают в словах. Вы же, Борис Леонидович, свои симпатии претворяете в делах и потому заслуживаете особой благодарности».

А когда в футбольном клубе поздравляли Старостина с девяностолетием и дошел черед до адресата приведенного выше послания, то Николай Петрович полушутя, полусерьезно провозгласил: «Этот человек знает о „Спартаке“ больше, чем я!»

Приступив к книге о братьях на полтора десятка лет позже, чем стоило бы, мы в чем-то наказали сами себя. Ведь за эти годы не стало многих, кто мог обогатить представление о клане ценными подробностями. Это в первую очередь ближайшие родственники – зять Николая Петровича Константин Ширинян, супруга Андрея Петровича Ольга Старостина, племянник братьев, сын их сестры Веры Петровны Александр Попов… Да и в ходе работы над материалом пришло печальное известие – ушла из жизни племянница героев книги, дочь их сестры Клавдии Петровны Ирина Прокофьева.

С другой стороны, в новом тысячелетии начало создаваться генеалогическое древо семьи Старостиных. Взялся за него Андрей Лавров, чья бабушка приходилась братьям двоюродной сестрой. Подошел он к делу со скрупулезностью и педантичностью, стараясь подтвердить документами по возможности каждый факт, каждую дату. Его поиски стали огромным подспорьем, и мы старались опираться в книге именно на данные, собранные Лавровым, даже если они и расходились с тем, что публиковалось ранее.

Особый колорит нашему труду придавало то, что в серии «Жизнь замечательных людей» никогда доселе не выходил том, посвященный сразу четверым персонажам. Конечно, об одном только Николае Петровиче можно было бы выпустить отдельное издание. Но тут мы имеем дело с редким случаем, когда сразу несколько братьев внесли значимый вклад в развитие одного вида спорта. Пусть в лихие времена судьба разбрасывала их по разным городам и весям, даже в отрыве друг от друга каждый из четверых оставался образцом верности своим идеалам.

Август – сентябрь 2011 года

ИЗ ДИНАСТИИ ЕГЕРЕЙ

Андрей Старостин, по рассказам его племянника и тезки Андрея Старостина-младшего, охотно поддерживал легенду о том, что когда-то в их род влилась дворянская кровь. Мол, были из крестьян, а потом генерал-дворянин выкупил крепостных и на одной из девиц женился. Но версия эта не нашла никакого подтверждения: напротив, поиски Андрея Лаврова ее опровергают.

Предки братьев по отцовской линии были егерями-старообрядцами и жили в деревне Острова Заполянской волости Порховского уезда Псковской губернии. (В книгах Николая Старостина говорится, что деревня принадлежала к Тарховскому уезду, но тут скорее всего вина литзаписчика, который неудачно воспроизвел услышанное им слово.)

Охотничье мастерство уроженцев здешних мест было хорошо известно всей России: не случайно в охотничий лексикон вошли слова «псковичи» и «лукаши». Именно так именовали егерей – то по географической привязке, то по имени основателя династии Луки. «Вынослив, как егерь-пскович», – говорили в этой среде. Имелся и термин «псковский способ охоты»; способ этот заключался в том, что егеря, выследив волка или лисицу, быстро обкладывали зверя с трех сторон и гнали на стрелка.

Обычно в зимнее время псковичи нанимались на службу артелями по три человека. Услуги их в конце XIX века оценивались весьма высоко: месячное жалованье каждого егеря составляло 100 рублей. Они обладали бесплатными охотничьими свидетельствами и полномочиями, предоставленными страже казенных лесов.

В 1867 году на зимний сезон три окладчика-псковича были приглашены в Люберцы. В отчете охотничьего общества отмечалось, что с помощью егерей удалось добыть немало трофеев. А если точнее, то убиты были двадцать два волка, четыре лисицы, три медведя и шесть лосей. Псковичи осели близ Москвы.

Общество сначала снимало им жилье в Люберцах, а затем егеря стали заводить семьи и строить собственные дома. Можно отыскать упоминания о родственных кланах Зуевых, Лихачевых, Старостиных. Любопытно, что кто-то из этих охотников на волков проживал на… Волковской улице. Обратила на себя внимание исследователей и другая игра слов: приезжие из деревни Острова устраивали облавы под Москвой на Островецком болоте. Зимой псковичи ходили на «красного зверя»: медведя, волка, лисицу, а летом натаскивали собак на болотную дичь, к которой относились бекас, вальдшнеп, дупель, коростель.

Одним из видных егерей Московского общества охоты имени Императора Александра II был Никита Петрович Старостин. Дата его рождения неизвестна, зато известно, что в 1892 году отмечалось 25-летие его охотничьей деятельности и по этому поводу виновник торжества получил денежный подарок и золотые часы. А тремя годами позже государь наградил Никиту Петровича медалью «За усердие». Из псковских краев прибыли в Москву и его братья. Один из них, Иван Петрович, приходится дедом героям нашего повествования.

Сохранились сведения и о прадеде братьев. Петр Старостин родился в деревне Острова около 1820 года. Известно, что его жена Маланья появилась на свет в 1823-м и прожила целый век. У них родились десять детей, о шестерых из которых создателю генеалогического древа удалось добыть информацию.

Иван Петрович, дед братьев Старостиных, тоже родом из деревни Острова. Жизнь его уместилась в промежутке примерно между 1845 и 1900 годами. В книгах Николая Старостина о нем уже есть упоминания:

«Дед, Иван Петрович Старостин, уроженец Псковской губернии, бородатый старообрядец, могучего, судя по фотографиям, сложения, умер еще до моего рождения. На его родине я никогда не был».

Или другая цитата: «Род наш, что и говорить, своеобразен. Бабушка, Надежда Терентьевна Старостина, – православная, а дед и вся родня по линии отца – старообрядцы. Они не знали вкуса вина, не курили, самым страшным ругательством считалось выражение „нечистая сила“».

Надежда Терентьевна (в девичестве Кошкина) скончалась в 1918 году в возрасте 86 лет. У них с Иваном Петровичем было пятеро детей – сыновья Дмитрий и Петр, дочери Екатерина, Наталья и Анна.

Судя по указанию фамильного сайта Старостиных, год рождения Петра Ивановича и Дмитрия Ивановича совпадает – 1871-й. Но ведь никто из братьев ни разу не обмолвился, что их отец и дядя – близнецы!

Андрей Лавров не сомневается на этот счет. Правда, на надгробии Дмитрия Ивановича год его рождения указан по-другому: «1868». Но у многих родственников на надгробиях даты совершенно неправильные – например, у мамы Старостиных Александры Степановны, у ее сестры Анны Степановны. Кроме того, имеются фотографии XIX века, на которых изображены Иван Петрович и Надежда Терентьевна Старостины с детьми. Если всмотреться в лица, легко убедиться, что оба брата (а других сыновей у Ивана Петровича не было) – близнецы. «Мой прадед, Алексей Степанович Сахаров, был с Петром Ивановичем постоянно вместе, они крепко дружили, – рассказывает Лавров. – А потому Петр и Дмитрий, приезжая в Погост до того, как построили свой дом, жили у Сахаровых. Жена ямщика Степана Васильевича Сахарова Любовь Егоровна Мохова считалась по местным понятиям довольно-таки богатой особой. Она была женщиной предприимчивой и держала в Погосте двухэтажный дом, где останавливались постояльцы. Так что эти фотографии хранились у моего прадеда и впоследствии попали ко мне».

Имеется и документальное подтверждение версии Андрея Лаврова, о которой он также рассказал нам. В актовой записи о смерти Петра Ивановича Старостина от 17 февраля 1920 года проставлен возраст: 49 лет. Простое вычитание дает дату рождения – 1871-й. А Дмитрий Иванович Старостин умер 19 сентября 1928 года на 58-м году жизни (об этом сообщалось в № 19 «Охотничьей газеты» от 1928 года). Стало быть, родился он в том же 1871 году.

По мнению старшего научного сотрудника Порховского краеведческого музея Алексея Крылова, отец братьев Старостиных Петр Иванович носил фамилию Петров, а Старостиными Петровы стали именоваться уже в Москве, когда Петр Иванович работал в обществе охоты имени Александра II. Так утверждал сам Николай Петрович Старостин. В конце августа 1991 года в интервью газете «Молодежь Псковщины» он начал разговор со слов: «Мой отец – Петр Иванович Петров – уроженец Псковской губернии, Порховского уезда, Заполянской волости, деревни Острова». И на удивленную реплику журналиста пояснил: «Да, в молодости у моего отца Петра Ивановича была фамилия Петров. В прошлом веке и на заре нынешнего в крестьянской среде чаще всего семейная фамилия в деревне происходила от имени главы семейства, и даже ближайшие родственники, жившие в разных семьях, нередко носили разные фамилии. Фамилия Старостин появилась в нашей семье позднее, когда мы переехали в Москву, к месту новой службы отца. Так фамилия наша стала двойной: Петровы-Старостины. Апотом осталась лишь одна». В качестве иллюстрации был приведен пример: двоюродный брат Иван всегда носил фамилию Петров-Старостин. Дочь Николая Петровича Елена тоже помнила рассказы отца о том, что их род менял фамилию.

Андрея Лаврова такое толкование удовлетворило не полностью. Дело в том, что двоюродный дед братьев, Никита Петрович, который первым из егерей-псковичей приехал в Москву, уже имел фамилию Старостин! Разгадка, по мнению исследователя, крылась в той манере, в которой велись записи в старообрядческой общине. Отец братьев звался Петром Ивановым (Ивановичем), дед – Иваном Петровым (Петровичем) и потому по рождению был записан как Иван Петров, то есть сын Петра.

По линии матери одного из прадедов звали Василий Васильевич Сахаров, одну из прабабушек – Наталья Семеновна Мохова. Родились они соответственно в 1822 и 1820 годах. Сын Василия Степан, появившийся на свет в 1849-м, 18 января 1871-го взял в жены свою ровесницу Любовь Егоровну Мохову. Жили они в деревне Погост, неподалеку от Переславля-Залесского.

Можно опять обратиться к мемуарам Николая Старостина: «Мой второй дед – по линии матери, Степан Васильевич Сахаров – ямщик, возивший на почтовых тройках пассажиров из Переславля-Залесского в Ростов-Ярославский. Деда Стёпа – так звали его многочисленные внуки и внучки, общим числом что-то около тридцати. Любили мы его за веселый нрав и доброту. Высокий и толстый, он с гордостью восседал на тарантасе, когда вез нас по воскресеньям в церковь, которая находилась в трех верстах от Погоста. А после этого угощал горохом, репой, ягодами и яблоками из садов своих пяти дочерей. Сам хозяйство не вел, этим занимались два его сына – Василий и Алексей со своими женами».

Одна из его дочерей, Александра, стала женой Петра Старостина, которого однажды послал в Погост его дядя Никита по какому-то делу. По рассказам Евдокии Сахаровой, племянницы Александры Степановны, у Петра Ивановича был изъян – отсутствовал один глаз. Это подтверждается и строками из книги Андрея Старостина «Встречи на футбольной орбите»: «На садках, подпуская вверх из кювета голубей, отец неосторожно высунулся из укрытия, и поторопившийся стрелок угодил ему дробиной в левый глаз. Теперь ему при выстреле не надо было прищуриваться, а правый глаз был ястребиной зоркости».

Разница в возрасте между Петром Ивановичем и его избранницей составляла девять лет, что также пугало дочь ямщика. По рассказам, не желая, чтобы девушка убежала, егерь «сажал ее в терем» и оставлял собаку – сторожить. Так или иначе, свадьбу сыграли, и Петр увез восемнадцатилетнюю Александру с собой.