Текст книги "Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)"

Автор книги: Борис Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 46 страниц)

34

Ближайшими друзьями Эйнштейна были упомянутый уже Гроссман, Луи Коллрос и Якоб Эрат. Все они, как и Милева Марич, поступили в Политехникум в 1896 г. Гроссман жил со своими родителями в деревне Тальвиль, на берегу Цюрихского озера, и Эйнштейн часто бывал в этой семье. Якоб Эрат, рядом с которым Эйнштейн сидел обычно на лекциях, жил тоже в семье; у него была мать, очень любившая Эйнштейна. Она много лет вспоминала, как Эйнштейн пришел к ним простуженный и завязапный каким-то странным шарфом, оказавшимся дорожкой с комода – скромным украшением комнаты, которую он снимал у гладильщицы. Кстати, эта гладильщица любила работать под музыку, и Эйнштейн, услаждая слух доброй женщины своей скрипкой, пропускал лекции и (это ему иногда казалось большой потерей) свидания с друзьями в кафе "Метрополь".

Эйнштейн общался также с семьей Густава Майера, который жил когда-то в Ульме и был другом его отца. Майер и его жена очень любили Эйнштейна. Много позже, в день их золотой свадьбы, Эйнштейн писал супругам Майер:

"Вы были любимыми друзьями моих родителей в Ульме еще в те времена, когда аист только собирался доставить меня из своей неисчерпаемой кладовой. Вы оказали мне сердечную поддержку, когда осенью 1895 г. я приехал в Цюрих и срезался на экзаменах. Ваш гостеприимный дом был всегда открыт для мепя в мои студенческие годы, даже тогда, когда я в грязных башмаках спускался с Утлиберга" [3].

3 Цит. по кн.: Seelig С. Albert Einslein. Leben und Work eines Genies unserer Zeit. Zurich, 1960, p. 7. Далее обозначается: Seelig, с указанием страницы.

Иногда Эйнштейн заходил к своему дальнему родственнику Альберту Карру – цюрихскому представителю фирмы Кох (генуэзских родственников Эйнштейна). Там устраивались домашние концерты: Эйнштейн аккомпанировал жене Карра, обладавшей прекрасным голосом.

Каникулы Эйнштейн проводил у родителей, в Павии или в Милане.

Средства у Эйнштейна были скудные. Дела отца не улучшались. Эйнштейн получал ежемесячно сто франков от своих богатых родственников в Генуе, из них двадцать откладывал: он решил принять швейцарское подданство, а на это нужны были деньги.

35

Осенью 1900 г. Эйнштейн сдал выпускные экзамены и получил диплом. Друзья его также окончили Политехникум (кроме Милевы, окончившей в следующем году, но не получившей диплома – их женщинам не выдавали, заменяя простыми справками об окончании). Отметки Эйнштейна были следующими (по шестибалльной системе): теоретическая физика – 5; физический практикум – 5; теория функций – 5,5; астрономия – 5; дипломная работа – 4,5; общий балл 4,91.

Несмотря на хорошие отметки и репутацию талантливого исследователя, Эйнштейн не был оставлен при Политехникуме. Друзья же его были оставлены: Гроссман – у Фидлера, Эрат – у Рудио и Коллрос – у Гурвица. Эйнштейн не мог рассчитывать на работу по теоретической или экспериментальной физике. Он не посещал лекций Вебера: из них нельзя было почерпнуть что-либо новое, а в лаборатории Пернета он отбрасывал инструкции для проведения экспериментов и выполнял их по-своему. Он допустил еще более тяжелое нарушение кодекса, назвав однажды Вебера "господином Вебером", а не "господином профессором".

Пришлось искать работу вне Политехникума. Немного Эйнштейн зарабатывал – сущие гроши – вычислительной работой для Цюрихской федеральной обсерватории и ходил по городу в поисках постоянной службы. Он надеялся найти ее в качестве гражданина Швейцарии. В феврале 1901 г., отдав свои сбережения, ответив на вопросы о здоровье и нравах дедушки и заверив надлежащие власти об отсутствии склонностей к алкоголю, Эйнштейн получил швейцарское подданство. В швейцарскую армию нового гражданина не взяли – у него нашли плоскостопие и расширение вен. Эйнштейн продолжал поиски работы, но не находил ее.

В мае Эйнштейну удалось на несколько месяцев устроиться преподавателем профессиональной технической школы в городе Винтертуре. Эйнштейн писал об этом из Милана (куда уехал, ожидая результатов предпринятых им шагов для подыскания работы) одному из цюрихских профессоров:

36

"Я получил предложение работать в технической школе в Винтертуре с 15 мая до 15 июля – взять на себя преподавание математики, пока постоянный преподаватель будет проходить военную службу. Я вне себя от радости, получив сегодня извещение, что вопрос разрешен окончательно. Понятия не имею, какой гуманный человек меня туда рекомендовал: ведь я ни у одного из моих бывших профессоров не был на хорошем счету и в то же время мне предложили это место без моей просьбы. Есть еще надежда, что я потом получу постоянную службу в швейцарском патентном бюро... Должен добавить, что я веселый зяблик и не способен предаваться меланхолическим настроениям, если только у меня не расстроен желудок или что-нибудь подобное... На днях я пешком пойду по Шплюгену, чтобы связать приятную обязанность с удовольствием" [4].

4 Seelig, 80.

Живо представляешь себе "веселого зяблика", без средств к существованию, без перспектив постоянной службы, находящегося "вне себя от радости" от перспективы получения работы на два месяца и пешей прогулки по горам Шплюгена к месту этой работы. Эйнштейн принадлежал к счастливым натурам, которые легко переносят огорчения, но очень живо и радостно ощущают самую незначительную удачу. Это не мешало глубокому внутреннему драматизму; напротив, в душе, освобожденной от повседневных тревог и огорчений, свободно разыгрывались неличные трагедии.

Осенью 1901 г. Эйнштейн снова оказался без работы. Следующим кратковременным пристанищем был Шафгаузен – маленький городок на берегу Рейна, известный своими водопадами, привлекавшими множество туристов. Здесь жила семья Конрада Габихта, с которым Эйнштейн познакомился в Политехникуме. По рекомендации Габихта Эйнштейн поступил репетитором в частный пансион для учащихся. Ему была поручена подготовка учеников для экзамена на аттестат зрелости. Он принялся за преподавание и старался сделать его живым и интересным, избегая рутины, которая ему самому причинила столько неприятностей в детстве. Но у Эйнштейна и его патрона Якоба Нюэша не совпали взгляды на методы и цели преподавания. Независимость суждений и самостоятельность, проявленные репетитором, не устраивали Нюэша, и Эйнштейн был уволен.

В Шафгаузене Эйнштейн часто встречался с Габихтом. Они вели беседы, играли дуэтом на скрипке Здесь зародилась их дружба, укрепившаяся затем в Берне.

Эйнштейн вновь остался без работы, и вновь ему не удалось найти место учителя. Стена, воздвигнутая перед ним в Политехникуме, охватывала и среднюю школу. Он недоумевал: может быть, сказываются общие условия безработицы, может, дело в том, что он не коренной швейцарец, или в его происхождении, или в нем самом?

В письме Эйнштейна из Милана говорилось о надежде получить место в патентном бюро. Об этом хлопотал Марсель Гроссман. Весной 1902 г. Эйнштейн снова был в Милане и направлял оттуда просьбы о работе в различные университеты. Между тем Гроссману удалось через своего отца добиться для Эйнштейна места в Бернском патентном бюро. Директор этого бюро, инженер Фридрих Галлер, был другом отца Марселя.

В апреле 1902 г. Эйнштейн писал Гроссману:

"Милый Марсель! Когда я вчера нашел твое письмо, оно меня тронуло верностью и человеколюбием, заставившими тебя не забыть старого неудачливого друга. Нелегко было бы найти лучших друзей, чем ты и Эрат. Не стоит даже говорить, как был бы я счастлив, если бы мне удалось приобрести такой круг деятельности; я приложил бы все старания, чтобы с честью оправдать данные мне рекомендации. Уже три недели нахожусь у родителей, чтобы отсюда добиться места ассистента при каком-нибудь университете. Давно я бы добился места, если бы Вебер не интриговал против меня. Но, невзирая на это, не пропускаю ни одной возможности и не теряю юмора... Бог сотворил осла и дал ему толстую кожу.

Сейчас у нас прелестнейшая весна и весь мир глядит на тебя с такой счастливой улыбкой, что поневоле отбрасываешь всякую хандру. Кроме того, музыкальные встречи оберегают меня от скисания. В отношении науки задумано несколько прекрасных идей, но их еще следует высиживать..." [5]

5 Seelig, 85-86.

"Прекрасные идеи" относились к молекулярному притяжению, а эпитет не имел никакого личного оттенка.

Эйнштейн любовался не своими достижениями – это ему было чуждо всегда, – он любовался гармонией природы. Упомянув о работах по молекулярному притяжению, Эйнштейн продолжает: "Как прекрасно почувствовать единство целого комплекса явлений, которые при непосредственном восприятии казались разрозненными!" [6]

Сейчас мы знаем, что в этой фразе заключена программа, охватывающая всю жизнь Эйнштейна.

Когда Эйнштейн приехал в Берн, Галлер долго беседовал с Эйнштейном и проникся убеждением, что этот скромный молодой человек подойдет для работы в патентном бюро, несмотря на отсутствие практического опыта. Он принял Эйнштейна на должность технического эксперта третьего класса с жалованьем в 3500 франков в год. В 1902 г. Эйнштейн переселился в Берн и начал работать в патентном бюро. Вскоре он вызвал в Берн Милеву Марич. Свадьба с Милевой задерживалась из-за болезни отца Эйнштейна. Он, как и мать Эйнштейна, были против этого брака, и во время болезни отца Эйнштейн не решался нарушить его запрет. Однако на смертпом одре отец Эйнштейна согласился на брак сына. Свадьбу отпраздновали 6 января 1903 г.; поужинали с появившимися у Эйнштейна бернскими друзьями и отправились из ресторана домой, где выяснилось, что Эйнштейн где-то оставил ключ от квартиры [7]. Они снимали небольшую квартиру (Кrаmgasse, 49), которую позже сменили на другую (Archivstrasse, 8) – мансарду, откуда открывался великолепный вид на Бернские Альпы и долину Аара.

6 Ibid., 86-87.

7 Ibid., 95.

38

Берн

Составление патентных формул было для меня благословением. Оно заставляло много думать о физике и давало для этого повод. Кроме того, практическая профессия – вообще спасение для таких людей, как я: академическое поприще принуждает молодого человека беспрерывно давать научную продукцию и лишь сильные натуры могут при атом противостоять соблазну поверхностного анализа.

Эйнштейн

Создавала ли служба в патентном бюро такие благоприятные возможности для творчества Эйнштейна, как это ему казалось? Приведенная выдержка из написанного за месяц до смерти автобиографического наброска – веское свидетельство в пользу такой оценки. Все ретроспективные обзоры своего творческого пути были для Эйнштейна формой определенных концепций, относящихся к природе физических идей и к логическим, психологическим и культурным предпосылкам их генезиса и развития. Дело не в том радостном ощущении, которое характерно для бернского периода жизни Эйнштейна. Подводя итоги своего творческого пути, Эйнштейн подчеркивал то, что действительно было канвой научного подвига.

Жизнь Эйнштейна в Берне можно сравнить с годами, которые Ньютон провел в Вулсторпе (1665-1667) вовремя чумы, заставившей его уехать из Кембриджа. Ньютон там пришел к идеям дифференциального исчисления, к закону всемирного тяготения и к разложению света на монохроматические лучи. В Берне Эйнштейн создал теорию броуновского движения, теорию фотонов и специальную теорию относительности. Это косвенное, но, может быть, еще более убедительное подтверждение приведенной оценки бернских условий для научного творчества.

Вместе с тем история науки в целом противостоит такой оценке. Подавляющее большинство открытий в физике нового времени было сделано профессиональными исследователями, по большей части прошедшими нормаль

40

ный путь: студенческая скамья, научная школа, самостоятельная, но примыкающая к направлению школы задача. Быть может, оценка бернских условий для генезиса теории относительности – вне истории науки, она ограничена биографией Эйнштейна? На этот вопрос можно было бы ответить утвердительно, если бы биография Эйнштейна не оказалась таким большим и значительным отрезком истории науки. Но она была особым отрезком, при изложении которого аналогии мало что дают.

Отметим, что Эйнштейн в течение всей своей жизни в сущности продолжал бернскую традицию: он разрабатывал очередные проблемы, никогда, по-видимому, не думая об оценке результатов. Но это можно было делать в качестве профессионального исследователя – профессора в Праге, Цюрихе, Берлине, Принстоне, – после создания теории относительности. В начале творческого пути посторонняя, не связанная с наукой работа облегчала полное поглощение интеллекта содержанием проблем.

Теория относительности с ее прозрачной и законченной первоначальной формулировкой, с открытыми и расчищенными путями дальнейшего обобщения и воздействия на все области науки и культуры требовала беспрецедентной способности исключить из сознания все "человеческое, слишком человеческое", включая "соблазны поверхностного анализа".

Соотношения теории относительности Эйнштейна были выведены из пересмотра основных представлений о пространстве и времени, пересмотра, который не был подчинен каким-либо внешним требованиям. Вероятно, Эйнштейн пришел бы к теории относительности и в иных условиях. Но нам свобода от академических рамок кажется наиболее естественным условием открытия. Картина свободной бернской жизни Эйнштейна, без каких-либо элементов академического авторитета и авторитарности, иллюстрирует оценку службы в патентном бюро, записанную в автобиографическом наброске 1955 г.

Нет оснований сомневаться и в серьезном значении физических интересов, навеянных этой службой. Трудно было прийти к новым физическим идеям и резко изменить не только содержание, но и стиль теоретической физики, не черпая ассоциаций и аналогий из достаточно далеких источников. Нам неизвестны первоначальные наброски, отрывки, предварительные записи Эйнштейна. Если они суще

41

ствуют, вероятно, там встретятся конструктивные и технологические образы. Во всяком случае, сам Эйнштейн говорил – не только в приведенном отрывке, – что ему во многом помогло изучение техники, именно такое изучение, какое имело место в патентном бюро; знакомство с непрерывным потоком новых, подчас остроумных, кинематических принципов, технологических рецептов, усовершенствований старых предложений, переносов конструкций и схем из одной области в другую, неожиданных мобилизаций старых приемов для решения новых задач.

Для оценки технологических интересов Эйнштейна, быть может, характерно следующее. У Габихта, о котором мы уже знаем, был младший браг Пауль, живший тогда в Берне и учившийся в гимназии. Он интересовался электротехникой и после гимназии уехал в Шафгаузен, где построил фабрику электроизмерительной аппаратуры. Пауль Габихт и Эйнштейн сконструировали в 1908 г. прибор, измеряющий напряжения до 0,0005 вольт, а в 1910 г. "потенциал-мультипликатор Эйшптейна – Габихта". Эйнштейн конструировал различные приборы и позже.

В первые месяцы пребывания в Берне Эйнштейн хотел давать частные уроки. В газете появилось объявление, гласившее, что Альберт Эйнштейн, окончивший цюрихский Политехникум, дает уроки физики по три франка за час. Объявление привлекло мало учеников, но привело к знакомству с Морисом Соловином, уроженцем Румынии, приехавшим в Цюрих, поступившим в университет и желавшим углубить свои знания по физике. Первая беседа привела к последующим встречам и затем к тесной дружбе. Мы располагаем воспоминаниями Соловина и изданными им письмами Эйнштейна к нему [1].

1 Einstein A. Lettres a Maurice Solovine. Paris, 1956. Далее обозначается: Letties a Solovine, с указанием страницы.

Морис Соловин изучал в университете философию, литературу, греческую филологию, математику, физику, геологию и слушал лекции на медицинском факультете. Его интересовала теоретическая физика как средство для формировапия общего представления о природе. Когда Соловин пришел по объявлению, Эйнштейн встретил его в полутемном коридоре, и Соловин был поражен необычайным блеском больших глаз Эйнштейна. Первая беседа устано

42

вила общность взглядов и интересов. Встречи продолжались. Вместо уроков они вели длительные беседы. Вскоре к ним присоединился Конрад Габихт, приехавший в Берн, чтобы завершить свое математическое образование.

Обычно они встречались после работы и занятий, совершали прогулки или собирались на квартире у кого-нибудь, вела беседы а вместе много читали. Они прочитали некоторый философские сочинения Спинозы и Юма, новые книги Маха, Авенариуса и Пирсона, работу Ампера "Опыт философии науки", статьи Гельмгольца, знаменитую лекцию Римана "О гипотезах, лежащих в основании геометрии", математические трактаты Дедекинда и Клиффорда, "Науку и гипотезу" Пуанкаре и многое другое.

Вместе они прочитали также "Антигону" Софокла, "Андромаху" Расина, "Рождественские рассказы" Диккенса, "Дон-Кихот" Сервантеса и другие шедевры мировой литературы.

Многое из перечисленного было уже знакомо Эйнштейну и его друзьям, но их пленял обмен мыслями. Часто одна страница, одна фраза вызывала дискуссию, продолжавшуюся до глубокой ночи и в следующие дни. До приезда Милевы друзья обедали вместе. Обычно обед состоял из колбасы, сыра, фруктов и чая с медом. Уроки оплачивались плохо, их было мало, и Эйнштейн шутя говорил, что, может быть, было бы лучше ходить по дворам и играть на скрипке. Тем не менее они чувствовали себя счастливыми. Рассказывая об этих годах, Соловин вспоминает слова Эпикура: "Что может быть прекрасней веселой бедности".

Содружество существовало в течение трех лет. Они дали ему название "академия Олимпия".

Эйнштейн до конца жизни вспоминал об этом времени. В 1953 г. он написал Соловину:

"Бессмертной академии Олимпия.

В своей недолгой деятельности ты с детской радостью наслаждалась всем, что ясно и разумно. Мы создали тебя, чтобы потешиться над твоими громоздкими, старыми и чванными сестрами. До какой степени мы были правы, убедили меня годы внимательного наблюдения.

Все три твоих члена остались стойкими. Они немного одряхлели, и все же частица твоего чистого и животворного света еще освещает их одинокий жизненный путь, потому что ты ее состарилась вместе с ними, подобно салату, переросшему в ботву.

Тебе наша преданность и привязанность до последнего высокоученого вздоха.

Ныне только член-корреспондент А. 9. Принстон. 3. IV. 53 г." [2]

43

В этом сопоставлении академии Олимпия с ее "громоздкими, старыми и чванными сестрами" содержится не слишком веселый итог. После долгих лет общения с гелертерскими кругами мысль тянулась к веселой независимости бернских лет, к юношеским насмешкам над угрюмо чопорной респектабельностью этих кругов и, главное, к атмосфере "наслаждения всем, что ясно и разумно".

Оптимистический рационализм бернской среды имел, как мы увидим, непосредственную связь с научными идеалами, приведшими Эйнштейна к его открытиям.

Тремя членами Олимпии были Эйнштейн, Соловип и Габихт. Вскоре к ним присоединился сослуживец Эйнштейна, итальянец, инженер Микеланжело Бессо муж Анны Винтелер, дочери преподавателя в Аарау. Заметим, кстати, что здесь же, в Берне, жил Пауль Винтелер, товарищ Эйнштейна по Аарау и будущий муж его сестры Майи. Бессо в 1904 г. с помощью Эйнштейна поступил в Бернское патентное бюро. Они работали вместе и вместе возвращались со службы. Энциклопедические знания Бессо в философии, социологии, медицине, технике, математике и физике позволяли Эйнштейну делиться со своим другом самыми разнообразными идеями. Эйнштейн говорил потом, что во всей Европе он бы не мог найти "лучшего резонатора новых идей". По-видимому, Бессо отличался удивительной способностью воспринимать новые идеи и прибавлять к ним некоторые существенные, недостающие штрихи. Сам Бессо говорил о беседах с Эйнштейном: "Этот орел на своих крыльях поднял меня – воробья – на большую высоту. А там воробушек вспорхнул еще немного вверх" [3].

2 Lettres h Solovine, 125.

3 Seelig, 120.

Это сказано по поводу первого устного изложения идеи относительности. Выслушав Эйнштейна, Бессо понял, что речь идет о начале новой эпохи в науке и вместе с тем обратил внимание Эйнштейна на ряд новых моментов. Беседы эти продолжались, и свою знаменитую статью "К электродинамике движущихся тел" Эйнштейн закончил словами:

44

"В заключение отмечу, что мой друг и коллега М. Бессо явился верным помощником при разработке изложенных здесь проблем и что я обязан ему рядом ценных указаний".

Другом Эйнштейна был также Люсьен Шаван, появившийся в квартире Эйнштейна, как и Соловин, после объявления о частных уроках. Он был уроженцем западной Швейцарии, служил в почтово-телеграфном управлении Берна, расположенном этажом ниже патентного бюро (при посредстве Шавана Эйнштейн попытался получить место в этом управлении), и хотел пополнить свои физические знания, слушая лекции в университете и занимаясь с Эйнштейном. В блокноте Шавана сохранились тщательные записи уроков. Кроме того, он подробно обрисовал наружность Эйнштейна в надписи на его фотографии:

"Рост Эйнштейна 176 сантиметров. Он широкоплеч, с некоторым наклоном вперед. Его короткий череп кажется невероятно широким. Цвет лица матовый, смуглый. Над большим чувственным ртом узкие черные усы. Нос с легким орлиным изгибом. Глаза карие, светятся глубоко и мягко. Голос пленительный, как вибрирующий звук виолончели. Эйнштейн говорит довольно хорошо по-французски, с легким иностранным акцентом" [4].

4 Ibid., 95.

С приездом Милевы жизнь Эйнштейна вошла в семейную колею, но встречи и беседы друзей не прекратились. Милева была их внимательным, но молчаливым слушателем.

Соловин рассказывает, как, наговорившись и накурившись, друзья слушали игру Эйнштейна на скрипке, а иногда отправлялись на прогулку, где продолжались беседы. После полуночи они поднимались на Гуртен – гору, расположенную к югу от Берна. Вид ночного звездного неба привлекал их мысли к астрономическим вопросам, и разговор возобновлялся с новой силой. Здесь они оставались до рассвета и наблюдали восход солнца. Они видели, как солнце поднимается из-за горизонта, как темные, еле раз

45

личимые очертания Альп окрашиваются розовым цветом. Взору открывалась огромная горная страна. Наступало утро. Юноши входили в маленький ресторан, пили кофе и часам к девяти спускались вниз, уставшие и счастливые. Иногда они пешком уходили за тридцать километров в город Тун. Прогулка длилась с шести утра до полудня, и снова их окружали Альпы. Друзья говорили об истории Земли, о формировании гор, о геологических проблемах. В городе они завтракали, затем располагались на берегу озера и оставались там весь день. Вечером они поездом возвращались в Берн [5].

Соловин вспоминает о беседах с Эйнштейном в этот период. Эйнштейн говорил медленно и монотонно, подчас смолкал в глубокой задумчивости. Он весь погружался в процесс мышления, не замечая ничего вокруг. Некоторые простые эпизоды, запечатлевшиеся в воспоминаниях Соловина, кажутся характерными.

В день рождения Эйнштейна Соловин и Габихт, собираясь к нему на ужин, принесли с собой икру, которую тот никогда еще не пробовал. Завязался разговор о принципе инерции. Когда сели за стол, Эйнштейн был так поглошен этой темой, что незаметно для себя съел икру, даже не разобрав, что он ест, и с удивлением воззрился своими огромными глазами на смеющихся друзой. Помолчав, он заметил: "Стоит ли угощать неотесанного парня деликатесами, он все равно их не оценит" [6].

5 Lettres a Solovine (Introduction de Solovine), XII-XIII.

6 Ibid., IX-X.

Вот другой эпизод из воспоминаний Соловина. В Берне часто гастролировали крупные музыканты, и друзья бывали па их концертах. Однажды предстоял концерт чешского симфонического оркестра. Накануне Соловин предложил друзьям посетить его, по как раз в эти дни они с увлечением читали Юма. По предложению Эйнштейна решили отказаться от концерта, а вместо этого собраться у Соловина, чтобы продолжать чтение. Однако па другой день Соловину попался билет и он отправился на концерт, приготовив па ужин крутые яйца, которые любили его товарищи, и оставив записку: "Amicis carissimis ova durael salutem" ("Дорогим друзьям крутые яйца и привет"). Прочитав записку, Эйнштейн и Габихт поужинали, накурили в комнате и ушли, оставив записку: "Ami

46

ca carissimo fumum spissum et salutem" ("Дорогому другу густой дым и привет"). Назавтра при встрече Эйнштейн, грозно нахмурив брови, разразился тирадой: "Несчастный! Вы посмели пренебречь заседанием академии ради каких-то скрипок? Варвар, тупица! Еще одна такая выходка и вы будете исключены". Затем они уселись за Юма и разошлись после полуночи [7].

В 1905 г. Габихт, а затем и Соловип покинули Берн. В мае 1906 г. Эйнштейн писал Соловину: "С тех пор как вы уехали, я больше ни с кем не общаюсь. Даже обычные по возвращении домой беседы с Бессо прекратились" [8]. В том же письме Эйнштейн сообщает, как была встречена опубликовапная в 1905 г. статья о теории относительности. И тут же двадцатишестилетний ученый пишет о себе: "...Я приближаюсь к неподвижному и бесплодному возрасту, когда жалуются на революционный дух молодых".

В письмах к Габихту и Соловину в 1905 г. упоминаются статьи о броуновском движении, квантах света и теории относительности. В марте 1905 г. Эйнштейн приглашает Габихта вновь посетить Берн. "Сим Вас призывают присутствовать на нескольких заседаниях нашей достославной академии, дабы тем самым увеличить ее состав на пятьдесят процентов" [9]. Вскоре после этого Эйнштейн направляет Габихту следующее письмо:

7 Ibid., XI-XII.

8 Ibid., 4-6.

9 Seelig, 124.

"Милый Габихт! Между нами сейчас – священное молчание, и то, что я его прерываю малозначительной болтовней, покажется профанацией. По разве в этом мире не всегда так происходит с возвышенным? Что Вы вообще делаете, Вы, замороженный кит, высохший и законсервированный обломок души, и... что бы еще, начиненное на семьдесят процентов гневом и на тридцать жалостью мог бы я бросить Вам в голову? Вы можете поблагодарить последние тридцать процентов за то, что я Вам, исчезнувшему на пасху, не отправил жестяную банку с нарезанным луком и чесноком. Почему Вы все еще не присылаете мне свою диссертацию? Разве Вы, жалкая личность, не знаете, что я буду одним из полутора парней, которые прочтут ее с удовольствием и интересом? Я Вам за это обещаю четыре работы, причем первую пришлю

47

скоро, так как я жду авторские экземпляры. Она посвящена излучению и энергии света и очень революционна, как Вы сами увидите, если сначала пришлете мне свою работу. Вторая работа содержит определение истинной величины атомов с помощью изучения диффузии и внутреннего трения в жидких растворах. Третья доказывает, что согласно молекулярной теории тепла взвешенные в жидкости тела величиной порядка 1/1000 мм испытывают видимое беспорядочное движение, обязанное тепловому движению молекул. Такое движение взвешенных тел уже действительно наблюдали биологи – они назвали его броуновским молекулярным движением. Четвертая работа исходит из понятий электродинамики движущихся тел и видоизменяет учение о пространстве и времени; чисто кинематическая часть этой работы представит для Вас интерес... Вас приветствует Ваш Альберт Эйнштейн. Дружеский привет от моей жены и годовалого пискуна!"

Через несколько месяцев Эйнштейн снова написал Габихту. Он советовал ему попытаться поступить в патентное бюро. Далее идут чрезвычайно интересные замечания о выводах из теории относительности и некоторых других проблемах физики.

"Вы стали страшно серьезным, – пишет Эйнштейн. – Вот что делает одиночество в Вашем проклятом хлеве! Быть может, я предложу Галлеру Вашу кандидатуру и удастся контрабандой включить Вас в число батраков патентного бюро. Вы приедете тогда? Подумайте, ведь кроме восьми часов работы остается восемь часов ежедневного безделья и сверх того воскресенье. Как я радовался бы Вашему присутствию, а Вы в дружеском общении вновь обрели бы свой задор".

Уже были опубликованы статьи, возвещавшие революцию в физике; они получили признание таких ученых, как Планк и Вин, но Эйнштейну и в голову не приходят какие-либо мысли о личной судьбе. Его больше интересует судьба Габихта. Далее, несмотря на начавшуюся прелюдию славы, Эйнштейну по-прежнему нравится его положение: восемь часов в патентном бюро и затем еще восемь часов "безделья", т.е. независимых занятий наукой.

В последующих строках письма Эйнштейн говорит о научных проблемах, которые могли бы заинтересовать Габихта. Среди них упоминается проблема спектров. "Но я думаю, – пишет Эйнштейн, – что не существует простой

48

связи между этими явлениями и другими, уже изученными, поэтому проблема спектров пока еще остается малообещающей" [10]. Через десять лeт выяснилось, что проблема спектров, т.е. излучения атомами вещества различных по длине электромагнитных волн, действительно не может быть простым и непосредственным образом связана с уже известными закономерностями.

Наконец, Эйнштейн рассказывает о неожиданном выводе из специальной теории относительности: масса тела должна быть пропорциональна его энергии. Письмо Габихту не имеет даты, но, по-видимому, оно отправлено в сентябре 1905 г.; в это время Эйнштейн послал в "Annalen der Physik" статью о пропорциональности между энергией и массой тела – отправном пункте наиболее значительных для практики выводов из теории относительности.

Два года спустя после отъезда Соловина и Габихта из Берна у Эйнштейна появился друг, с которым он мог обсуждать проблемы теоретической физики. Но это был уже новый период: приехавший в Берн Якоб Иоганн Лауб был направлен известным ученым Вильгельмом Випом, чтобы познакомиться со знаменитым автором теории относительности, после своего реферата об этой теории в семинаре Вина. Беседы Лауба с Эйнштейном привели к появлению совместно написанных статей. Что не изменилось – это простая и сердечная манера Эйнштейна, которого Лауб застал в холодной квартире за попытками растопить печь, а потом в течение нескольких недель ежедневно ожидал его возле патентного бюро, чтобы провожать домой и по дороге беседовать. Лауб запомнил также совместное посещение оперы "Гибель богов" в бернском театре и восторженный шепот Эйнштейна: "Вагнер, да простит меня бог, не в моем вкусе, но как утонченно выражен в этой сцене смерти Зигфрида не сломленный судьбой дух героя!.." [11]

10 Seelig, 125.

11 Ibid., 121.

В это время Эйнштейн встречался с несколькими любителями музыки, даже не догадывавшимися о его научной деятельности. В 1907-1908 гг. он довольно регулярно музицировал в составе квинтета, куда входили, кроме него, юриcг, математик, переплетчик и тюремный надзиратель. Они играли Гайдна, Моцарта и Бетховена.