Текст книги "Под стягом Российской империи"
Автор книги: Борис Тумасов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Под стягом Российской империи
БСЭ, М., 1972, т.7.
Гурко, Ромейко-Гурко Иосиф Владимирович (16(28). 7.1828, Могилёвская губ., – 15(28). 1.1901, с. Сахарове, ныне Калининской обл.,) русский генерал-фельдмаршал (1894). Окончил Пажеский корпус (1846), служил в лейб-гусарах. Будучи флигель-адъютантом и состоя в свите царя (1862-1866), выполнял административные поручения, связанные с выполнением крестьянской реформы.
Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 показал себя талантливым и решительным военачальником. Командуя с июня 1877 Передовым отрядом, совершил в июле успешный поход в Забалканье, за что получил чин генерал-адъютанта. В сентябре – октябре начальник кавалерии Западного отряда под Плевной, в октябре возглавил отряд из войск гвардии, с которым овладел турецкими опорными пунктами Горный Дубняк (12(24) октября) и Телиш 16(28) октября), чем завершил окружение Плевны. Выдвинул план немедленного наступления за Балканы зимой 1877. В ноябре наступлением на Этрополь-Орхание занял удобные исходные позиции в предгорьях Балкан. В декабре, командуя 70-тысячным отрядом, совершил труднейший переход через Балканы, считавшиеся недоступными зимой, занял Софию и разбил турецкие войска под Ташкисеном (19(31) декабря). Продолжая наступление, нанёс поражение турецким войскам под Филиппополем (3-5 (15-17) января 1878) и занял Адрианополь. С 1878 генерал от кавалерии. В1879-1880 помощник главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа и временный петербургский генерал-губернатор, в. 1882-1883 временный одесский генерал-губернатор. В 1883-1894 генерал-губернатор Привислинского края и командующий войсками Варшавского военного округа, руководил строительством крепостей и стратегических дорог. Проводил русификаторскую политику в Польше. С 1886 член Государственного Совета. С 1894 в отставке.
Пролог
Есть поверье: когда на свет появляется человек, отмеченный Богом, природа о том даёт знать. Господь как бы извещает: в мир вступает личность необычная...
В семье белорусского дворянина, начальника всех резервных и запасных войск Российской империи Владимира Иосифовича Гурко ждали прибавления семейства. Небо было в редких облаках и ничто не предвещало грозы. Но в ту минуту, когда старая повитуха внесла в гостиную новорождённого и протянула отцу, пророкотал гром.
Повитуха перекрестилась:
– Быть сыну воином, ваше благородие. Вишь, как Перун усердствует. Как мальчика назвать изволите?
– Иосифом, старая, Иосифом...
Случилось это в год 1828 в Могилёвской губернии в вотчине генерала Гурко.
Здесь, в этом краю промчались детские годы Иосифа. На всю жизнь запомнил он родные места: хвойные леса, озера, аиста на крыше и речку Березину, берегом, которой тянулся караван нескольких телег и карета рыдвана, в которой семейство Гурко уезжало в Петербург к месту службы отца.
С детства знал Иосиф, что через Березину уходила отступавшая армия французского императора Наполеона...
С молоком матери впитал Иосиф Владимирович любовь к Белоруссии и Могилёвщине. К его удовольствию, отец, уйдя в отставку, вернулся доживать свои лета в имение.
Обучаясь в Петербургском Пажеском корпусе, Иосиф на каникулы наезжал к родным. С деревенскими ровесниками ставил невод, бывал в ночном, а по весне, будучи уже старшеклассником, пробовал ходить за плугом и, вдавливая его в землю, смотрел, как отваливается под лемехом пласт. Отец говаривал, что мифические боги черпали от земли силу. Воистину, она – мать человеку.
Однажды Гурко услышал от отца слова, которые запомнил на всю жизнь: «Человек, забывший отчий край и своё прошлое, не достоин уважения».
По окончании Пажеского корпуса Иосиф Владимирович связал свою судьбу с армией. В чине поручика он принимал участие в подавлении польского восстания 1863-1864 годах. Он считал это восстание бунтом шляхты...
В истории государства Российского жизнь генерала Гурко, пожалуй, и осталась бы мало известной, но произошли события великой значимости. Пять веков балканские славяне угнетались Османской Портой, а в 1877-1878 годах Россия в войне с Турцией добилась создания независимой Болгарии, облегчила положение сербов, черногорцев и других балканских славян.
В боевых действиях Дунайской армии на Балканах взошла полководческая звезда Иосифа Владимировича Гурко. Командуя 8-й Гвардейской кавалерийской дивизией, он в числе первых переправился через Дунай, отбросив вражеские войска от пограничного города Систово и повёл наступление вглубь турецкой обороны.
Назначенный командиром Передового отряда генерал Гурко подошёл к Балканам в районе Хайнкиейского перевала, считавшегося турецким командованием непроходимым. Однако Иосиф Владимирович провёл отряд через перевал и вышел в Долину Роз, овладев древней столицей болгар городом Тырново.
В это время Дунайская армия вынуждена была задержаться у Плевны. Это внесло серьёзные коррективы в ход боевых действий российской армии. Было ясно: без «владения Пленной и разгрома плевненской группировки переносить войну в Забалканье невозможно.
В разгроме Плевненской группировки важную роль сыграл Иосиф Владимирович Гурко. Гвардия, которой он командовал, замкнула кольцо окружения и тем ускорила ликвидацию плевненской группировки...
Наступила зима. Она оказалась плохим союзником Дунайской армии. К Шипкинскому перевалу подошли турецкая и Дунайская армии, Шипка в историю русско-турецкой войны вошла героической страницей.
Командуя всеми гвардейскими войсками Дунайской армии, генерал Гурко овладел рядом городов у подножия Балкан и создал плацдарм для перехода российской армии в Забалканье, куда стягивались турецкие войска и строились укрепления.
У Иосифа Владимировича созрел дерзкий план – провести российскую гвардию через зимние Балканы. Никто не мог даже помыслить, что план этот осуществим. Военные теоретики не предполагали, что российское командование согласится с доводами Гурко. На пути у гвардии были настолько непреодолимые препятствия, что предложения Иосифа Владимировича многие считали просто безумством.
Зимой, в метель и непогоду, у российской армии на пути через Балканы были леса и заснеженные ущелья, валуны и скалистые горы, обледенелые утёсы и редкие, нехоженые тропы, известные разве только местным охотникам. Всё это делало зимний переход через Балканы невозможным не только для крупных воинских соединений, но и для мелких отрядов.
Однако Гурко повёл российскую гвардию на штурм Балкан. И это было не авантюрой, а талантливо разработанной операцией, тщательно подготовленной и не раз проигранной со штабными офицерами...
Трое суток, таща на себе пушки и зарядные ящики, семьдесят тысяч солдат шли в горы. Падая и замерзая в снегу, русские войска перевалили через Балканские горы, взломали турецкие укрепления и заняли Софию...
Российская гвардия совершила подвиг, равный суворовским чудо-богатырям, перешедшим через Альпы...
Выйдя в Забалканье, войска генерала Гурко повели ожесточённые бои у Филиппополя и, преследуя турецкую армию, овладели Адрианополем, принудив Оттоманскую Порту подписать условия Сан-Стефанского мирного договора.
Эти события и стали звёздными часами в жизни Иосифа Владимировича Гурко, проложили его «след» в русской истории.
Глава 1
1876 году Россия стояла на пороге русско-турецкой войны. Шло формирование Дунайской армии, её перебрасывали к румынской границе. Определился главнокомандующий, брат царя, великий князь Николай Николаевич. А на Кавказ, в Кавказскую армию отправлялся другой брат царя, Михаил Николаевич. В Бухаресте выработали условия совместных действий против Османской Порты. Турция искала войны, Россия её хотела, и на то она имела причины...
Осенью 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии генерала Иосифа Владимировича Гурко было предписано передислоцироваться к западному рубежу империи, в район города Бельцы. С получением приказа к новому месту отправились квартирьеры, определились с казармами, конюшнями, квартирами для господ офицеров у гостеприимных молдаванских дворян. К прибытию дивизии подобрали просторное помещение для штаба.
Вся первая половина сентября у Иосифа Владимировича Гурко была хлопотная. Один за другим он отправил эшелоны с теплушками, загруженными воинским имуществом, орудийной прислугой, ездовыми, лошадьми, платформами, на них пушки, санитарные фуры, тюки прессованного сена.
По железной дороге уехал начальник штаба дивизии генерал Нагловский со штабными офицерами, а весь личный состав ушей к новому месту конными переходами.
Накануне, напутствуя командиров частей и своего заместителя генерала Рауха, Гурко говорил:
– Господа, следите за личным и конным составом. Чтоб коней перековывали, обязательно. Дивизия должна быть в полной боевой готовности. Война неизбежна.
Отправив дивизию, Иосиф Владимирович на короткое время задержался в Петербурге; предстояла встреча с главнокомандующим, в интендантском управлении, надо было увидеться с сыном.
С Василием, проходившим учёбу в старшем классе Пажеского корпуса[1]1
С Василием, проходившим учёбу в старшем классе Пажеского корпуса... – Сын И.В. Гурко Василий Иосифович (1864-1937) в будущем русский генерал, с 10.11.1916 по 17.2.1917 замещал генерала М.В. Алексеева в должности начальника штаба верховного главнокомандующего. Оказавшись в эмиграции, издал на немецком языке мемуары «Россия 1914-1917 гг. Воспоминания о войне и революции» (Берлин, 1921).
[Закрыть], встреча была короткой и немногословной. Гурко сына любил, но и не баловал. Провожая отца, Василий посетовал, что не имеет возможности поучаствовать в войне на Балканах, на что Иосиф Владимирович ответил:
– В твоей жизни ещё будет возможность с оружием в руках постоять за честь России, а ныне овладевай теорией, дабы с достоинством носить звание офицера.
Возвращаясь от сына, Гурко вспомнил, как однажды Александр Второй в Зимнем говорил ему:
– От министра слышал, вы проявляли желание с добровольцами оказать помощь восставшим сербам? Скоро ваше желание исполнится. Османы достаточно испытывают наш гнев.
Перед самым отъездом к дивизии Иосиф Владимирович получил приглашение от баронессы Вревской[2]2
...получил приглашение от баронессы Вревской... – Юлия Петровна Вревская (в девичестве Варпаховская) (1841?-1878), фрейлина императрицы Марии Александровны, с которой путешествовала по всему миру, знакомая И.С. Тургенева, состояла с ним в переписке. Добровольно принимала участие в качестве сестры милосердия в Русско-турецкой войне на Балканах 1877-1878 гг. и умерла от тифа в Болгарии.
[Закрыть], жены покойного товарища по армейской службе барона Вревского. Юлия Петровна овдовела совсем молодой и, переехав в Петербург, имела приличный салон, вела переписку с Тургеневым и была великой патриоткой.
Гурко навестил Вревскую и весь вечер убеждал её отказаться от затеи в случае войны отправиться в госпиталь медицинской сестрой. Иосиф Владимирович описывал тяжести лазаретной службы, но баронесса была неумолима. Кажется, её на это дело поощрял Тургенев. Последним аргументом Гурко было то, что Иван Сергеевич не видел ужасов войны. Но и это не переубедило баронессу...
Там, на Балканах, возвращаясь к этому разговору, он вспоминал её лицо и глаза большие, синие, что васильки полевые.
О войне говорили как о свершившемся факте. И хотя дипломаты ещё скрещивали шпаги и скрипели перьями, а посольские коляски мчали из Стамбула в Вену, а из Берлина в Санкт-Петербург, военные уже угрожающе бряцали оружием.
Император Австро-Венгрии Франц-Иосиф делал смотр армии, флот её величества британской королевы и императрицы Индии Виктории драил орудийные стволы и поднимал пар в котлах, а германский кайзер Вильгельм уже повернул своих бравых гренадер лицом к Франции. Россия требовала свободы братьям-болгарам и славянам, притесняемым турками, воссоединения армянских земель...
Родившийся в семье военного, начальника всех резервных и запасных войск Российской империи, и сам посвятивший свою жизнь армии, Гурко понимал, что только чудо могло предотвратить войну. Но чуда не предвиделось.
Под флагом ислама, зелёным знаменем пророка, раздувался религиозный фанатизм, проповедовалась война с гяурами[3]3
...война с гяурами. – Гяуры – у исповедующих ислам презрительное название всех иноверцев, неверных (тур.).
[Закрыть]. Военно-феодальный гнёт Турции для болгарского народа и всех славян, оказавшихся под игом Османской империи, нёс с собой геноцид.
В Болгарии усилилось национально-освободительное движение. В 1875 году в Герцеговине и Боснии местное население подняло восстание против турецкого владычества. В начале весны 1876 года вспыхнуло восстание в Болгарии, жестоко подавленное турками. Многие болгары, жившие в России, выехали на родину, чтобы принять участие в сражении с турками.
Башибузуки[4]4
Башибузуки – солдаты нерегулярных турецких войск в XVIII-XIX вв. (тур.).
[Закрыть] свирепо расправлялись с болгарами. Село Батак они сожгли, а из семи тысяч жителей пять тысяч убили.
Восстания сербов, черногорцев, болгар нашли широкий отклик в России.
Могла ли Россия равнодушно взирать на всё обострявшееся положение на Балканах?
В России были уверены: начнутся боевые действия Дунайской армии и болгары примут в них участие, окажут помощь российской армии.
К поезду Гурко приехал накануне отправления, поднялся в вагон. Был генерал роста чуть выше среднего, худощав, с походкой многолетнего кавалериста.
В купе Иосиф Владимирович оказался один. Сняв шинель и фуражку, причесал стриженные под ёжик волосы, присел к столику у окна.
Сияли зеркала, красным плюшем были обтянуты диваны, а вдоль всего коридора протянулась мягкая ковровая дорожка. На стыках вагон подрагивал, и ложечка в пустом стакане мелко позвякивала. Оставляя клубы дыма, стлавшиеся по сырой земле, паровоз пыхтел, гудел сипло, упреждая о своём приближении.
Гурко смотрел, как за окном удаляются поля и леса с перелесками, речки и озера. Поезд прогромыхал по мосту. Осталась позади деревня с рублеными избами, копёнками свежего сена. По прижухлой траве бродило небольшое стадо.
Серые запавшие глаза генерала смотрели на мир с интересом. Иногда Гурко поглаживал поседевшую раздвоенную бороду. Ему вспомнилось родное село в Могилёвской губернии, детские годы, усадьба...
Осталась позади будка путевого обходчика. А вот и сам путеец с жёлтым флажком в руке...
Мягко открылась дверь купе, проводник внёс свежий чай, поставил на столик. У светофора поезд замедлил ход, потянулись станционные постройки, пакгауз, перрон, усыпанный жёлтым песком с ракушечником. А вот и приземистый вокзал из красного кирпича, медный колокол у двери.
Лязгнув буферами, поезд остановился. На перроне пустынно, только один станционный дежурный в красной фуражке. Проследовал встречный товарняк, и тут же ударил колокол, и поезд тронулся. И снова леса, поля, деревни... И Гурко думает: как велика Россия» до западной границы дня три добираться, а уж на восток, то и в месяц дай Бог уложиться...
До отхода поезда на Могилёв-Подольск оставалось больше трёх часов, и Гурко вышел на Крещатик. Шелестели привялыми листьями каштаны, шуршали шины пролёток, цокали копыта по мостовой. В предобеденную пору Крещатик малолюден.
Иосиф Владимирович спустился вниз, к Привозу, прошёл через: базар, он гудел – многоязыкий, крикливый, поражал обилием всякой зелени, краснел: помидорами, горами баклажанов и пупырчатыми нежинскими огурцами; свешивались с прилавков, доставая хвостами до земли, сазаны и карпы, сомы и щуки, а на крючьях висели бараньи и свиные туши, окорока говяжьи, полки ломились от всякой битой птицы...
Торговки орали зазывно, оглушали.
Покинув Привоз, Гурко направился вверх, к вокзалу, мысленно прикидывая, когда он попадёт в Могилёв-Подольск.
За долгие годы армейской жизни Иосиф Владимирович больше привык к конному транспорту, к верховой езде или на фаэтоне, нежели к поезду.
Утомительно тянулось время. Как и до Киева, в купе был один, просмотрел все приобретённые газеты, а в обеденный час ему вдруг захотелось той еды, какая доставалась ему в детские годы от дворовых ребят. И Иосиф Владимирович попросил проводника купить ему на привокзальном базарчике малосольных огурцов, отварной картошки и полуфунт сала, да ещё кваса доброго.
Генерал вспоминал, как в детстве родители отпускали с дворовыми ребятами в ночное. Паслись рядом лошади, а мальчишки пекли в костре картошку и всю ночь рассказывали всякие были и небылицы. Щипали траву кони, фыркали, ржали призывно и Гурко завидовал этим мальчишкам, что часто бывают в ночном...
Не от того ли генерал по-доброму относится к молодым солдатам-первогодкам и требует к ним уважения...
– Солдат, – говорил Гурко, – человек, защитник Отечества. И не муштрой его воспитывать надобно командиру, а наставлением добрым и образцом достойным...
В Могилев-Подольске генерала дожидался адъютант с конвойным десятком драгун.
Закутавшись в подбитую мехом шинель, Иосиф Владимирович уселся на кожаные подушки фаэтона и, закрыв глаза, долго отдыхал от вагонной тряски. Четвёрка вороных бежала резво, фаэтон слегка покачивало на мягких рельсах. Ёкала селезёнка у пристяжной, стучали копыта коней, день выдался погожий, и генерал снял фуражку. Ветерок ерошил редкие волосы, и Иосиф Владимирович пригладил их. Он посматривал по сторонам, любовался белыми мазанками, плетнями, садами, ещё не сбросившими листвы, высокими тополями.
Вот позади осталось озеро. На его блюдце плавали дикие утки. И всё это напомнило Гурко далёкое детство в Могилёвской губернии, вот такое же озеро, где он ловил карасей...
«Было ли такое? – подумал он, и сам же себе ответил мысленно: – А ведь было. И детство было, и корпус Пажеский, и первый офицерский чин... Теперь же эту жизненную школу пройдёт Василий, потом сыновья Василия, а там и его внуки...»
Так, ступеньками, и жизнь идёт. Сидевший напротив адъютант промолвил:
– Вёрст пять осталось.
– Сразу в штаб.
Осенние сумерки сгущаются быстро. Солнце коснулось края земли, показались городские строения.
– Бельцы, ваше превосходительство. Вон и здание штаба.
В штабе командира дивизии ждали генералы Раух и Нагловский. Доклады были короткие, но чёткие. Расспросив о состоянии дел в дивизии, Гурко отправился на квартиру.
Будто и в штабе не задержался, а когда вышел, часы показывали двадцать два часа. На квартире Иосифа Владимировича встретил денщик Василий. Он уже истопил баню, приготовил чистое бельё и, пока генерал купался, успел запень добрый кусок мяса, густо приправленный перцем, и заварил свежего чая. Гурко ценил расторопного денщика, молчаливого и исполнительного солдата, а ещё больше проникся к нему уважением во время болезни.
Это случилось два года назад, когда болезнь свалила его. Доктор не мог определить, что за причина недомогания и, когда никакие процедуры не помогли, Василий что-то сварил на плите, по всему дому потянуло какими-то травами. Потом он настаивал своё варево на спирте, и когда Гурко выпил, у него перехватило дыхание, а во рту долго держался вкус трав.
Ночью Иосиф Владимирович несколько раз пропотел, каждый раз Василий менял ему бельё, а утром генерал, словно и болезни не было, спросил денщика, кто обучил его врачеванию. И тот поведал, что узнал это от бабки своей, жившей в Псковской губернии.
Дорожная суета укачала Гурко. Спал он крепко, но по устоявшейся привычке, едва рассвет забрезжил, был на ногах, засобирался в штаб. Денщик подал чай, хлеб с маслом, и генерал успел спросить о хозяевах. Василий поведал, что хозяин винодел, у него огромное хранилище, где множество бочек с разными винами. А хозяйка молодая и уже не раз справлялась, когда же приедет генерал.
Василий отправился на кухню. Гурко усмехнулся. Для такого молчуна, как Василий, и этот рассказ, видимо, был слишком утомительным.
На ходу кинув денщику, что, если позволят дела, появится только к обеду, Иосиф Владимирович отправился в штаб.
С приходом дивизии в Бельцы оживилась жизнь светского общества. Вечерами играла музыка, знать устраивала приёмы, вечера, обеды и ничто, казалось, не предвещало нарушения ритма жизни.
Но это сторона внешняя. На самом деле ни одно собрание не могло не окончиться разговорами о событиях на Балканах. Восхищались храбростью сербов и черногорцев, подвигами русских добровольцев, проклинали злодейства янычар и башибузуков.
Генерал Гурко от званых обедов отказывался, ссылаясь на занятость, не жаловал и дворянские собрания. А однажды хозяйка дома, где он жил, пригласила его к вечернему чаю, и Иосиф Владимирович не посмел отказаться. Хозяин угощал генерала своими винами, а хозяйка сетовала, что генерал не жалует собрания и не появляется на балах. На что Гурко отшутился, пообещав непременно по весне исправиться, а хозяин перевёл разговор, любопытствуя, когда война может начаться. И на это Гурко отшутился, сказав, что ответ может дать российское правительство, а ещё точнее, Всевышний.
Беседы за чайным столом у хозяев были редкими, и Иосиф Владимирович тому был рад. Дел в штабе по мере приближения войны собиралось немало. Гурко появлялся в штабе утром, когда городок ещё спал, дорогу проделывал пешком, когда выпавший снег ещё не растаял или его не втоптали в грязь. Дежурный по штабу докладывал генералу, подавал сводки из частей, выслушивал распоряжения. Если случались какие-то чрезвычайные происшествия, то о них Гурко требовал докладывать незамедлительно и в любой час.
В тот год зима в Молдавии выдалась мягкая, с лёгкими морозами. В Бельцах снег выпал только к Новому году. А из Петербурга писали: снега завалили улицы и стояли морозы. Даже не верилось.
На Крещение полковые священники отслужили молебен, в дивизии побывал начальник штаба Дунайской армии генерал Непокойчицкий, а вскоре, по согласованию с румынским правительством, войска начали выдвигаться к турецким границам.
По сведениям российской разведки, полученными от болгар, турецкое командование усиленно готовится к боевым действиям. Их таборы встали по правобережью Дуная. Формируются резервы в Забалканье. Особенно укреплённым районом оказался треугольник крепостей Сумистая – Шумла – Варна, где турецкое командование держало свои значительные силы.
Всю вторую половину марта. Гурко провёл в частях своей дивизии. Проверял их боеспособность. Остался весьма довольным. Ранним утром возвращался из Ургенов. У штаба охрана, под навесом кони на привязи. Часовые приветствовали генерала. Иосиф Владимирович поднялся на крыльцо, толкнув дверь, вошёл в помещение. Дежурный, доложил, что с минуты на минуту должен подойти начальник штаба, получена телефонограмма от главнокомандующего. Гурко прочитал. Дивизии предписывалось передислоцироваться в район Зимницы.
Присев к столу, где лежала карта и очки Нагловского, Иосиф Владимирович попросил заварить чаю. От печи тянуло теплом, и вскоре ему стало жарко. Снял папаху и шинель, провёл ладонью по бороде, склонился над картой Балкан. Глаза пробежали от верховий Дуная до гирл. Побродив в поисках возможного места переправы, карандаш уткнулся в Зимницу, напротив болгарского городка Систово. Здесь, по сведениям, правый берег крутой, обрывистый, для высадки войск малоудобен, а посему противник не будет считать его местом возможной переправы.
Вошёл Нагловский. Крупный, седой генерал, принимавший участие ещё в Крымской войне, поздоровался, спросил:
– Гадаете, где переправляться? Гурко указал:
– Пожалуй, у Систово.
– Такого же мнения. А что скажете по телефонограмме великого князя? В районе Зимницы уже сосредоточилась дивизия Драгомирова.
– Думаю, переправу начнёт 14-я пехотная дивизия генерала Драгомирова, а нашу 8-ю кавалерийскую введут в прорыв.
– Я подготовил распоряжение по дивизии о передислокации. Судя по всему, весной надо ожидать объявления войны.
– Штаб армии в Кишинёве, там пока и Радецкий с корпусом... Я вот о чём подумал, Дмитрий Степанович, коли в исторический экскурс обратиться, то российские войска через Дунай переправлялись ещё при великом князе Святославе Владимировиче. И он вёл дружину в несколько тысяч. Потом дунайские воды будоражили войска графа Румянцева, посланные матушкой Екатериной на турок. А ещё генерал Дибич в царствование Николая Павловича. Теперь вот нам суждено Дунай преодолеть...
Нагловский перешёл к телеграфу, а Гурко прикрыл веки и на короткое время забылся во сне, две последние ночи были бессонными. Сам не заметил, как задремал.
И послышался ему знакомый голос:
– Иосиф!
«Кто меня зовёт?» – подумал Гурко.
Силился вспомнить. Вдруг догадался. Это же мать позвала его. Господи, подумал он. Ведь сорок лет, как говорила она в последний раз с ним...
И снова мысли о далёком детстве. Лесная сторона, небольшая усадьба. Берёзы, лиственницы. Село рядом, избы...
Потом увиденное в дрёме исчезло, и Иосиф Владимирович увидел отца. Тот говорил ему строго:
– Помни, Иосиф, ты рода древнего, наш предок наместником Смоленским был.
Очнулся Гурко, о сне мысли: к чему бы? И подумал, уж ли и там, на том свете, мать вспоминает его? А ведь и я, матушка, не забываю вас... И решил сегодня же послать Василия в церковь, поминальную заказать...
Мысль перебросила его в Санкт-Петербург. С Александриной, женой, расстались холодно. Да они никогда близки и не были. Он всё больше по гарнизонам, она, красавица, жила своими интересами...
Уже здесь, в Бельцах, накануне отъезда в Унгены, уходя в штаб, повстречал хозяйку дома, Софью. Она сказала игриво:
– Генерал, ваш Василий не позволил мне прийти к вам этой ночью. Он встал у двери и сказал: его превосходительство спит.
Софья была молода и привлекательна. Иосиф Владимирович улыбнулся, поцеловал хозяйке руку.
– Милая Софья, Василий пожалел мои старые, бренные мощи.
– Так ли уж, генерал? Побойтесь Бога и не отриньте меня вдругорядь...
В аппаратной застучал телеграф, и Гурко отправился знакомиться с новой телефонограммой.
Начало марта 1877 года. Час войны неумолимо близился. Не одну бессонную ночь провёл министр иностранных дел России князь Александр Михайлович Горчаков[5]5
Горчаков Александр Михайлович (1798-1883) – князь, дипломат; лицейский однокашник A.С. Пушкина. В 1856-1882 гг. – министр иностранных дел. Благодаря его дипломатическим усилиям был обеспечен нейтралитет европейских держав в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг.
[Закрыть] в здании своего министерства, что у Певческого моста на Мойке.
Вот и это утро он встретил на своём рабочем месте. Тихо в кабинете, только мягко постукивали большие напольные часы в футляре из красного дерева. Весь пол просторного кабинета укрыт скрадывающим шаги пушистым ковром. Потолки и карнизы высокие, лепные. У стен строгие шкафы, полные книг. Кожаные, с золотым тиснением переплёты за чистыми стёклами.
Скрестив натруди руки, Горчаков неподвижно смотрел в зашторенное окно. Пасмурное небо над Санкт-Петербургом, тяжело падает сырой снег с дождём. Дуют порывистые ветры с Балтики, раскачивают фонари. В брезентовых венцератках мокнут извозчики, торопливо снуют пешеходы. Подняв воротник шинели, на противоположной стороне улицы укрылся в подворотне жандарм.
Ненастная погода – и неспокойно на душе у российского канцлера князя Александра Михайловича Горчакова. Хитро плетёт интриги бывший прусский канцлер, ныне рейхсканцлер германский Бисмарк[6]6
Хитро плетёт интриги бывший прусский канцлер, ныне рейхсканцлер германский Бисмарк. – Бисмарк (Отто фон Шенхаузен, 1815-1898) – князь, первый рейхсканцлер германской империи (1871—1890). Организатор Тройственного Союза (1882), направленного против Франции и России.
[Закрыть]. Заручившись его поддержкой, нагло ведёт себя империя Габсбургов, её территориальные аппетиты непомерны, в предстоящей войне дорого обойдётся России Австро-Венгерский нейтралитет. Подстрекаемый лордом Биконсфилдом, турецкий султан Абдул-Хамид настроен к России непримиримо.
Горчаков вернулся к столу, уселся в жёсткое кресло. Старческие руки с синими прожилками легли на резные подлокотники. Чисто выбритое лицо с пышными седыми бакенбардами, чуть выдающийся подбородок и плотно сжатые губы выражали строгость, а стоячий воротник белоснежной сорочки и тёмный фрак придавали российскому канцлеру вид официальный.
Стар князь и хвор ногами. К восьмому десятку подбираются годы, но мудрость и ясность ума не покидает его. Более шестидесяти лет служит Горчаков в Министерстве иностранных дел. Довелось быть послом в Лондоне и Риме, Берлине и Вене. Дипломатию с азов познавал, преданность и честность России делами выказывая; Душой князь Горчаков не кривил и перед министром иностранных дел графом Нессельроде не угодничал. Не гнулся даже перед всесильным начальником Третьего отделения Бенкендорфом и за то долгое время в немилости был, слыл в официальных кругах либералом.
Однако сам канцлер таковым себя не считал. О том история судит. Когда 18 марта 1871 года революционный Париж впервые создал правительство пролетарской диктатуры, прусское командование в тот же час поспешило выразить готовность помочь правительству Тьера подавить выступление парижского пролетариата. Бисмарк разрешил Тьеру увеличить армию для расправы над коммунарами. У русского царя диктатура пролетариата вызвала гнев, а канцлер Горчаков выразился при этом совершенно определённо: «Парижская коммуна угрожает всему европейскому обществу». И немедленно рекомендовал версальскому правительству быстрее заключить мир с Германией, дабы покончить с парижским пролетариатом.
Министром иностранных дел Горчаков стал после неудачной Крымской войны[7]7
...после неудачной Крымской войны. – Имеется в виду Крымская война 1853-1856 гг., завершившаяся Парижским миром (1856).
[Закрыть]. Тогда прежний министр иностранных дел Нессельроде заявил о никчёмности российского Министерства иностранных дел. Впрочем, немец Нессельроде на данном посту никогда честно не служил России[8]8
Нессельроде… никогда честно не служил России. – Нессельроде Карл Васильевич (Карл Роберт, 1780-1862) – граф, государственный деятель, канцлер с 1845 г., министр иностранных дел (1816-1856). Главный виновник изоляции России во время Крымской войны. Сторонник Священного союза.
[Закрыть].
Вступая в новую должность, Александр Михайлович Горчаков в присутствии близких друзей, поэта Тютчева и дипломата Жомини, выразил свою политическую линию вполне определённо: «Отныне №1 положим конец немецкой дипломатии графа Нессельроде... Мою внешнюю политику будут определять интересы России, и только России».
Прошло короткое время и о российской дипломатии заговорили с почтением. С ней начали считаться. В кабинетах и салонах Европы с уст не сходила доктрина горчаковской циркулярной депеши, в коей русский канцлер наметил чёткую программу действий, отражавших определённый этап в истории внешней политики России после Крымской войны...
К отмене унизительного Парижского трактата Горчаков готовил российскую дипломатию пятнадцать лет. И едва смолкли пушки пруссаков, а французские дипломаты, смирив гордыню, покорно подписали мирный договор, означавший конец Франко-прусской войны 1870 года, как канцлер Горчаков объявил всему миру, что Россия более не считает себя связанной Парижским трактатом, ограничивающим её суверенитет на Черном море, и будет строить корабли Черноморского флота, а Севастополь будет военно-морской базой...
Поверженная пруссаками Франция вынужденно промолчала, Британия и Османская Порта – смирились...
Горчаков снял очки в золотой оправе, мягкой замшей протёр стёкла. Неожиданно мысли унесли его в далёкие юношеские годы... Лицей... Первый набор... Друзья-лицеисты – Пушкин, Дельвиг, Пущин...
Он, Александр Горчаков, баловень науки, пример прилежания, безуспешно подражающий Александру Пушкину в пиитстве... Припомнились пушкинские строки, к нему, Горчакову, обращённые:
«Провидец был дорогой друг Пушкин», – промолвил сам себе князь. Память донесла другое пушкинское послание:
– Любезную супругу, – прошептал князь.
Сжало сердце. Четверть века, как умерла красавица-жена Мария Александровна Урусова. Пятнадцать лет всего-то прожил с ней, а иной теперь и не надо...
Явился советник посольства барон Жомини с неизменной папкой синего сафьяна. Тот самый Жомини, который с приходом Горчакова на пост министра иностранных дел воскликнул: «Наконец-то Россия приобрела министра, какой будет стоять на страже интересов этого достойного государства».
В Министерстве иностранных дел говаривали: канцлер и старший советник – две части одного целого. Для подобных утверждений имелись основания, у Горчакова и Жомини на внешнюю политику России один взгляд;
