Текст книги "Под стягом Российской империи"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Глаза 3

Четырёхугольник крепостей Силистия-Рушук-Пумов-Варна вызывал серьёзную озабоченность у русского командования. Особенно с того дня, когда вместо Абдул-Керим-паши Стамбул назначил главнокомандующим Махмет-Али-пашу.

В районе четырёхугольника сосредоточилась семидесятитысячная турецкая армия. Столь значительные силы создавали восточному крылу Дунайской армии непосредственную угрозу. Турки могли в любой момент начать здесь наступление либо ударить по русским тылам в Румынии. Именно из этого исходил штаб Дунайской армии, выдвинув против Восточно-Дунайской турецкой армии Рущукский отряд цесаревича Александра и Нижнедунайский генерала Цимермана.

Перезрелому наследнику российского престола до самого конца войны так и будет суждено выполнять миссию защитного барьера.

Однако не станем слишком жестоко судить дела и поступки императорской семьи, тем более цесаревич выполнял предписание великого князя Николая Николаевича. Последний по-своему был прав. Новый главнокомандующий турецкой армией Махмет-Али-паша, взяв в свой руки Восточно-Дунайскую армию, начал готовить её к наступлению. По его настоятельному требованию Стамбул, сняв с Кавказского фронта четырнадцать таборов пехоты, направил их в распоряжение Махмет-Али-паши. Одновременно тридцать шесть новых таборов формировались внутри четырёхугольника крепостей.

К концу июля Махмет-Али, сформировав полевую армию, сосредоточил её у Разграда...

А от Разграда до Плевны сто двадцать вёрст.

К Кубанским казакам-пластунам Гурко попал к вечеру, когда остановились на ночёвку. Палатку есаула увидел издалека. Она единственная в казачьем биваке. Горели костры, казаки варили ужин. Иные тут же, улёгшись на траву, спали. От казанов пахло мясом. Гурко удивился, интенданты давненько не баловали солдат ничем мясным, однако расспрашивать не стал.

Есаул Баштанников, кряжистый казак с убелённой сединами головой, встретил генерала радушно, хлебосольно. Казак внёс несколько кусков мяса на шампурах, испечённых на угольях пышек, из плетёной сумы Баштанников извлёк бутылку сливовицы.

Гурко покачал головой:

– Знатное угощение, есаул. То-то гадал, отчего генерал Скобелев усиленно зазывал меня к казакам.

– Мясом, ваше превосходительство, мои пластуны сегодня расстарались. В лесу кабана дикого убили, каштанами пасся.

Из-под нависших бровей на Иосифа Владимировича смотрели чёрные, с косым разрезом глаза. По всей видимости, предки есаула, запорожцы, расстарались, влили в свою кровь какой-нибудь турчанки.

Баштанников разлил сливовицу по глиняным чашам.

– Не обессудьте, ваше превосходительство, по-нашему, по-кубански.

Выпили, есаул крякнул, разгладил сивые усы, протянул генералу шампур.

– Закончим войну, ваше превосходительство, ждём вас к нам, на Кубань. Охота у нас знатная, хоть на кабана, хоть на птицу. А уж рыбалка, да никакая-нибудь рыба, а царская, осётр, белуга. Балыки вялим, икру отбиваем, бочонками солим. – Неожиданно сменил тему: – Как мыслите, ваше превосходительство, одолеем турка к снегам?

– Как воевать будем.

– И то так.

– Скоро надо ожидать прибытия из Черногории новых таборов. Морем плывёт визирь Сулейман-паша с войсками, а он военачальник отменный, решительный... – Немного погодя, добавил: – Избави Бог, замешкается генерал Криденер с корпусом у Плевны и турки её укрепят... Тогда Дунайская армия задержится у Плевны... То же с Шипкой случиться может…

Откинув полог, казак внёс пузатый, медный самовар, поставил посреди палатки. – Пластуны с самоваром? – удивился Гурко.

– В обозе возим, ваше превосходительство. Грешным делом, люблю чайком побаловаться. А заварочка у нас дедовская, с запорожских времён, молодые веточки вишни либо яблоньки. Что под рукой.

Гурко пил с наслаждением. Чай пахнул сливами.

И вспомнилось Иосифу Владимировичу: Москва... Трактир в Охотном ряду... Половые в косоворотках... На столиках блеском сияли громадные самовары, высились горы баранок и клубился пар над чашками...

И сказал Гурко, что тревожило:

– Армии Дунайской до снегов бы через Шипку перевалить, завьюжит, быть беде.

– Казачков наших там недостаёт. Они бы постарались выбить турок с перевала.

– Здесь, есаул, не разовая операция нужна, Шипку не только оседлать надо, её удержать требуется, дорогу в долину обеспечить.

– Надеюсь, ваше превосходительство, в штабе понимают это.

Гурко потёр виски:

– Предложил я великому князю создать ударный отряд из нескольких сотен драгун и казаков генерала Краснова да ваших пластун и выступить к Шипке. И командовать отрядом поручить Михаилу Дмитриевичу Скобелеву, он ведь без дела.

– Что главнокомандующий?

– Против Непокойчицкий. Однако великий князь генерала Непокойчицкого не поддержал. Поэтому я и у вас. Надеюсь, скоро вам предстоит поступить в распоряжение генерала Скобелева. – Гурко поднялся: – Спасибо вам угощение, есаул.

Балканы! Стара Планина! Мать-Покрова вольнолюбивых болгарских гайдуков...

Едва Передовой отряд вышел из ущелья, и вот они, горы. Высокие, в зелёном лесном массиве. Гранитные скалы, леса, поляны, на которых вольно разросся дикий шиповник. Разлапистые деревья грецких орехов, а у вершин альпийские луга: сочные травы с крупными и мелкими цветами, жёлтыми, синими, белыми и красными, отчего всё казалось застеленным огромным, искусно сотканным ковром.

– Выпаса-то!– вздыхали солдаты.

Вышли к деревне Присово, что в Предбалканьи, где начинался путь в село Хайнкией, полкам дали отдых. Отряд подтянулся, явились болгары-проводники. Гурко собрал командиров:

– На марше не растягиваться, господа. Арьергард поведёт генерал Раух. – Иосиф Владимирович перевёл взгляд на есаула Баштанникова. – Ваши казаки-пластуны пойдут в авангарде. Следом ваша дивизия, граф. – Посмотрел на генерала Шувалова. – Замкнёт колону кавалерия. Где пушкам проходить трудно, пехота в помощь. И ещё раз, господа офицеры, ни одного отставшего.

– Ваше превосходительство, – обратился к Гурко Столетов, – пустите наперёд моих ополченцев. Они рвутся в дело.

– Похвально, генерал, что вы ратуете за своих воинов. Вам, Николай Григорьевич, после взятия Хайнкией, с 27-м Донским полком держать здесь оборону в случае появления неприятеля.

Поручик Узунов стоял с болгарскими проводниками и хорошо слышал разговор генералов.

– Но, Иосиф Владимирович...

– Никаких «но», Николай Григорьевич. Нам предстоит серьёзное дело, и при всём моём уважении к болгарским воинам здесь я могу положиться только на российского солдата. Болгарским воинам ещё надлежит обстреляться. Убеждён, они ещё успеют показать себя, так и передайте ополченцам.

– Иосиф Владимирович, это болгарская земля, дружинники будут биться за неё до последней капли крови.

– Разве мы лишаем их возможности сражаться за свою родину? Их патриотический порыв заслуживает глубокого уважения. Оставляя вас здесь, убеждён, в случае наступления противника на перевал болгарские воины и донцы удержат позиции. – И, повременив, добавил: – Вы, Николай Григорьевич, прекрасно понимаете: Хайнкией слабая ниточка, которая на сегодня будет соединять наш отряд с Дунайской армией, когда мы окажемся в Забалканье.

– Разрешите отдать распоряжение, Иосиф Владимирович?

– Поезжайте, не будем терять времени, начнём марш. Да и усачи заждались. – Гурко указал на проводников. – Видите, поглядывают нетерпеливо.

Солнце коснулось вершин деревьев, как труба пропела команду и лагерь ожил.

Столетов отъехал, а Раух кивнул ему вслед:

– Может, Иосиф Владимирович, одну из его дружин пошлём с авангардом?

– Нет. На той стороне перевала я намерен дать простор кавалерии. Конной атакой мы овладеем селением Хайнкией...

В окружении штаба Гурко смотрел, как первыми стали подниматься к перевалу пластуны. Казаки шли легко, подоткнув полы черкесок под узкие наборные пояса... И вот уже первые роты вступили на узкую каменистую тропу.

Осторожно прижимаясь к скалам, уходили солдаты в гору. Тропинка, петляя, вела к ослепительно белеющим вершинам, терялась в угрюмо насупившихся горах, где гулял пронзительный ветер и клочьями зависали на скалах рваные тучи, а под обрывом рокотали бурные реки.

В батареях снимали с лафетов орудия, опорожняли зарядные ящики» Орудийная прислуга готовилась нести пушки на руках.

– Распорядитесь помочь им, – бросил Гурко адъютанту. – Снаряды раздать по ротам. Пусть батальонные пустят наперёд кашеваров, возьмём Хайнкией, накормим солдат горячей пищей. Поди, от сухариков зубы поисточились... – Гурко повернулся к штабным офицерам: – Ну-с, господа, пора и нам на ту сторону...

За стрелками, ведя коней в поводу, тронулась конница, а следом к Хайнкиею пошли дружины. Солдаты арьергарда напутствовали их: – В добрый путь, братушки!

Генерал Столетов отдавал указания своим командирам:

– Первой и пятой дружинам прикрыть выходы на, перевал, данную задачу возлагаю на вас, полковник Вяземский. В резерве дружина капитана Попова... За Хайнкией мы в ответе... – Повернулся к начальнику штаба: – Я верю в болгарского воина.

– Разделяю вашу точку зрения, – согласился подполковник Рынкевич. – Убеждён, турки не предпримут попыток отбить перевал.

– Подполковник, – прервал Рынкевича Столетов, – мы не можем полагаться только на интуицию. Туркам известны на Балканах все тропы, и кто поручится, что они не попытаются отрезать генерала Гурко от основных сил...

Заходящее солнце косыми лучами тронуло вершину гор. Гурко заметил:

– Пейзаж не для солдата, а для кисти художника Верещагина.

– Пожалуй, – согласился с ним Скобелев.

Иосиф Владимирович приподнялся в стременах, обратился к проходившим солдатам:

– А что, братцы, пожалуй, здесь и шинелишки сгодятся?

– Раскатаем, ваше превосходительство! – ответил за всех бойкий солдат.

Всё выше и выше поднимался Передовой отряд в горы. Крутая тропинка местами вилась над самым обрывом. Лошади пугливо косились, храпели. Солдаты жались к увалам. Стоян то и дело поглаживал коня по холке, успокаивал.

Лунная ночь спустилась над перевалом. Небо в крупных звёздах и синее. А над Санкт-Петербургом, думает Иосиф Владимирович, звёзды мелкие и небо белёсое.

Гурко и Скобелев спешились, повели коней в поводу. Иосиф Владимирович спросил:

– Вы, Михаил Дмитриевич, нередко бравируете, со смертью играете. Перед кем красуетесь?

Скобелев рассмеялся:

– Нет, ваше превосходительство, не бравирую я, хочу показать солдатам: бояться пули не следует, на врага надо идти смело. Коли же пуля либо штык достанут, так и умирать надо красиво... А меня не убьют, я в свою звезду верю...

Гурко промолчал, лишь усаживаясь в седло, сказал:

– Нет, любезный Михаил Дмитриевич, смерть может быть и нелепой, и тогда не случиться бы лиху, не подставить бы солдат под пули. А солдата беречь надобно...

Мимо, обходя гору, шла драгунская бригада, за ней потянулась 4-я стрелковая бригада. Солдаты переговаривались:

– Эк, внизу теплынь, а тут, вона, в горах, снега...

– Глаза слепнут, братцы!

– Всю обувку в горах порвали. Вона, сапоги каши просят.

– По такой стежке вниз босыми спустимся.

– Ты ещё спустись. Не доведи Бог, турок вон ту гору оседлает и на выбор постреляет.

– Всех до едину положит...

Спуск оказался труднее подъёма. Ноги скользили на мелких камнях, от усталости дрожало тело. Жалобно ржали кони, садились на зад, упирались передними копытами в каменистую тропу.

Гурко подбадривал солдат:

– Скоро конец пути, братцы. А там привал, еда горячая, сон. Помните, как суворовские богатыри Альпы-горы одолели. Будем их достойны.

К утру, спустившись с перевала, стрелки заняли оборону, а драгуны и казачья бригада повели наступление на селение Хайнкией.

Никак не ожидали турки на этом перевале русских войск. Державший оборону турецкий табор от удара конницы отступил. На помощь из Твердыни прибыл ещё один табор. Но и он был отброшен.

Обеспечив оборону Хайнкиея и дав отряду отдых, Гурко принялся изучать обстановку. По сведениям, главные силы Сулеймана-паши скоро должны причалить в портах, и тогда, конечно, часть их двинется на Передовой отряд. Уже первые таборы из бригады Ариф-паши и Салиля, высадившиеся в Деде-Агача, выступили в направлении Нового Тырново и Семенли.

Черногорская кампания не слишком ослабила армию Сулеймана, морской путь не отразился на солдатах.

Анализируя сложившуюся ситуацию, Гурко пришёл к выводу: необходимо как можно быстрее овладеть Шипкой и, соединившись с дивизией, наступавшей из Габрово, остановить Сулеймана-пашу.

Изложив свой план на военном совете, Гурко велел начать подготовку к наступлению на Казанлык, предварительно проведя демонстрацию в Новой Загоре.

– В Новой Загоре, – говорил он, – по данным разведки, располагаются пять таборов, в Казанлыке около десяти, столько же обороняют Шипкинский перевал. Не разбив таборы в Новой Загоре, мы не можем идти на Казанлык. Демонстрацию в Новой Загоре поручаю генералу Рауху.

Во второй половине дня, когда Передовой отряд, подойдя к Хайнкиею и сломив сопротивление турок, вступил в село, Иосиф Владимирович велел позвать Баштанникова. Есаул явился незамедлительно.

– Ваши казаки порадовали меня, – сказал Гурко. – В авангарде они действовали храбро и в горах пробирались, как кошки. У них отличная выучка, есаул. Я непременно сообщу о вашей безупречной службе в Екатеринодар, войсковому правительству.

– Рады стараться, ваше превосходительство!

– А сейчас, есаул, я вернусь к нашему прошлому разговору. Вам с пластунами предстоит двинуться к Казанлыку и вместе с генералом Скобелевым, Орловским полком и болгарским ополчением овладеть Казан лыком. Отсюда откроется дорога на Плевну и к главному Балканскому хребту, к Шипкинскому перевалу. Помните наш разговор? Шипка должна быть в наших руках, её требуется оседлать, ибо через неё дорога в Забалканье для Дунайской армии...

Не задерживаясь в Хайнкийе, ушли казаки-пластуны, с ними увёл болгарское ополчение и генерал Столетов. И не ведал Гурко, что это была его последняя встреча с есаулом Баштанниковым. При взятии Казанлыка есаула Александра Баштанникова сразит турецкая пуля.

Во гневе владыка Блистательной Порты. Узнав о переходе Передового отряда генерала Гурко через перевал, Абдул-Хамид велел казнить Измир-пашу и с ним пять генералов, чьи таборы должны были оборонять Хайнкией.

– Кто заверял меня, что этот перевал непроходим и почему в Долине Роз оказался генерал Гурко?

Замерла жизнь в зале Дивана, и никто из сановников, даже члены тайного совета, не осмеливался нарушать уединение великого султана.

Недвижима стража у ворот. Подобно изваяниям, застыли янычары у кованных причудливым орнаментом двухстворчатых дверей дворца.

Тенью скользят слуги. Тише, чем обычно, звенят струи фонтанов, и смолкло всё живое в тенистом саду.

На четвёртый день, вызванный повелением султана Абдул-Хамида, министр иностранных дел Турецкой империи Саффет-паша был в неведении, что ожидает его в летней резиденции, что услышит. И может, ожидает его смертный приговор или заточат навеки в башню?

В огромном зале, где стены и потолок отделаны мозаикой из золота и драгоценных камней, а на ветвях поют райские птицы, на низком помосте из слоновых бивней в одиночестве восседал Абдул-Хамад, владыка некогда могучей империи. Прикрыл глаза и не поймёшь, спит ли, нет?

Ступил Саффет-паша на пушистый ковёр, изломился в поклоне. Однако молчит султан, будто не замечает министра. Но вот дрогнули тонкие пальцы рук, пробежались по полам шёлкового халата. Сказал, едва разжимая зубы:

– Саффет-паша, едва последний корабль Сулеймана-паши поднял якорь и отчалил из Дубровников, как горцы снова взялись за оружие. – Абдул-Хамид приоткрыл один глаз. – Австрия и Италия хотят, чтобы Черногория и Сербия подписали с нами мир.

– Но, великий султан, их князья заявили, что ведут войну с Оттоманской Портой в союзе с Россией и находятся под её высоким покровительством.

Голосом резким, не терпящим возражения, Абдул-Хамид прервал министра:

– Если сербы и черногорцы отказались от мира с Портой, я велю уничтожить всех жителей этого горного края...

В тот же день, после вечернего намаза, султан созвал тайный военный совет, решивший выделить орду в тридцать таборов для продолжения военных действий в Черногории и Сербии.

Был обычный день. Российская печать давала благодушные сводки. Но Гурко знал: в наступлении армии произошёл в последние дни сбой и оттого у Иосифа Владимировича на душе беспокойство.

Отчего, Гурко понятно. Он склоняется над картой Балкан, анализирует проходящие боевые действия и думает о том, что пока турки не оказывают активного сопротивления, всякое промедление наступления Дунайской армии чревато серьёзными просчётами...

Действия цесаревича-наследника не подлежат сомнению. Его отряд прикрывает четырёхугольник крепостей. Он не позволяет турецкой армии нанести фланговый удар по российской армии... На правом крыле Дунайская армия и дивизии князя Карда идут к Плевне...

Плевна, Плевна источник беспокойства. Здесь, в этом городе турки возводят большие укрепления и сосредоточивают сильный войсковой кулак...

Не доведи Бог, завязнуть Дунайской армии под Плевной и турки укрепят Шипкинский перевал, это грозит, что война может затянуться как минимум до будущего лета...

И Гурко идёт к телеграфу, чтобы связаться с главнокомандующим.

Халюсси-паша считал Шипкинские укрепления непроходимыми. Возведённые не только по расчётам военных турецких специалистов, но и европейских, они составляли мощный оборонительный узел.

Всей своей мощью Шипкинские укрепления повернулись к Габрово, откуда Халюсси-паша ждал прихода русских. У Среднего Беклема двухъярусные стрелков вые окопы, такие же на горах Индийская стена и Изук-Иушь, на Шипке батарея из трёх орудий.

Постоянно Халюсси-паша получал пополнения своим таборам, подвоз продовольствия и боеприпасов. Аллах не оставлял без своего внимания воинство Халюсси-паши.

Однако никак не предполагал Халюсси-паша, что ему придётся отражать наступление Передового отряда генерала Гурко с юга...

В штаб Дунайской армии Гурко телеграфировал: «Считаю необходимым ускорить наступление в район Шипки...»

Получив телефонограмму, генерал Непокойчицкий фыркнул:

– Гурко как всегда подаёт советы.

Но с содержанием телефонограммы Непокойчицкий главнокомандующего ознакомил. Тот долго думал, линейкой измерял по карте расстояние, какое отделяло Передовой отряд от Шипки, потом сказал:

– Пожалуй, генерал Гурко бьёт тревогу преждевременно. Артур Адамович, по Шипке мы говорили и дали соответствующие распоряжения и Святополк-Мирскому, и Дерожинскому.

– Что ответить Гурко?

– Мы предоставили командиру Передового отряда свободу действий. Телеграфируйте, пусть действует, а мы поддержим...

И генерал Гурко действовал. Он отправил генерала Рауха с двумя батальонами пехоты и конным полком при трёх орудиях к Новой Загоре.

Завязав бой с тремя турецкими таборами и конницей черкесов, Раух фланговыми ударами принудил их к отступлению, а атака черкеской конницы, наткнувшись на конницу русских, захлебнулась. Обеспечив тыл, Передовой отряд навалился на Халюсси-пашу. Несколько раньше, когда Гурко брал Казанлык, к Шипкинскому перевалу двинулся отряд Дерожинского. Он начал наступление со стороны Габрово. Его Орловский полк и Донской казачий при одной батарее имели назначение главнокомандующего: оказать конкретную поддержку генералу Гурко по овладению Шипкой.

Дерожинский прибыл к перевалу ранее Передового отряда. Не став дожидаться прихода Гурко, генерал Дерожинский имел намерение повести основное наступление. Две пехотные роты и две сотни казаков, посланные им, сбили с горы Большой Бедек, расположенной к востоку от Шипкинского перевала, три турецких табора. Этим путём Дерожинский предполагал наладить связь с Гурко, когда Передовой отряд начнёт наступление на перевал с юга.

Неожиданно в проведение этой операции вмешался подошедший к перевалу генерал-адъютант Святополк-Мирский. Командир пехотной дивизии, командовавший Габровским отрядом, он не стал дожидаться Гурко, решил действовать самостоятельно.

Халюсси-паша не ожидал такого промаха русского генерала. Он был убеждён, что придётся встретиться с объединёнными силами.

Халюсси-паша творил утренний намаз, когда явился офицер с докладом, что русские начали наступление от Габрово тремя колонами. Одна шла на укрепления, две другие пытались продвигаться на флангах.

– Подошёл генерал Гурко и они соединились? – удивлённо спросил Халюсси.

Услышав отрицательный ответ, бородатый, со слезящимися глазами Халюсси-паша воздел руки:

– О, Аллах, ты лишил этого русского генерала Святополка разума. Я побью их поодиночке, сначала эту собаку, какая выскочила наперёд своры, Святополка, а потом проучу и Гурко. Пусть не умолкают наши пушки и не опускаются ружья у аскеров, даже когда побегут гяуры этих генералов Дерожинского и Святополка...

Сражение было в самом разгаре. Халюсси-паша видел: скоро русские дрогнут и побегут. Наступит час Гурко. Он, Халюсси, повернёт таборы на этого хвалёного генерала и посрамит его за Хайнкией...

Иосиф Владимирович вёл Передовой отряд к Шипке, когда прибывший связной доложил о развернувшихся событиях. Ярость охватила генерала. Он понимал, к чему может привести провал задуманной операции.

Велев Передовому отряду ускорить движение, он тут же дал распоряжение начинать бой, ориентируясь по обстановке. И когда генерал Гурко повёл наступление, он оказался в сложном положении. Перед ним стоял весь Шипкинский отряд Халюсси-паши...

Стоян поднимался в горы со стрелками полковника Климановича. По каменистым лесным тропам их вели два габровских проводника. Болгары ориентировались легко, шли быстро. Перед Узуновым маячила коренастая спина Климановича.

Лес кончился, впереди открылась дорога и турецкие укрепления на Шипке и горе Святого Николая. И тут стрелки увидели, как над турецкими укреплениями подняли белый флаг.

– Они сдаются! – закричали несколько голосов.

– Не выдюжил турок, тонка кишка! – повеселели стрелки.

Полковник засомневался:

– Неужели Халюсси-паша намерен сложить, оружие?

– Парламентёры! – подал голос Стоян, заметив офицера с белым флагом...

В сопровождении командира первой роты Климанович направился к турецкому парламентёру. Стрелки с нетерпением ждали их возвращения, переговаривались:

– Шипка не Хайнкией, дорога, гляди, какая!

– Теперь наш солдат залом попрёт. Скоро войне конец!

– Удаляется парламентёр, и наш полковник ворочается. С чем-то?

– Тихо, послушаем, о чём сказывать будет!

– Поручик, – сказал проходивший мимо Стояна Климанович, – Халюсси-паша капитуляцию готовит. Привал, братцы.

– Ваше превосходительство, – зашумели солдаты, – велите щец сварить.

– Будут вам, братцы и щи, и баня.

Не успели стрелки на привал расположиться, как турецкие укрепления ожили. Загрохотали пушки на Шипке, повели стрельбу из окопов аскеры.

– Они время выигрывали, полковник, – сказал Узунов.

– Ах, чёртовы башибузуки, – закричали солдата, – пойдём, братцы в штыки!

Климанович поднял стрелков. Турки встретили их отчаянной контратакой. Куда ни кинет взгляд Стоян, из-за укрытий, за камнями-валунами, в горах, как маки, цвели их фески.

Стрелки катились цепью. На них набегали турки. Вот они сошлись в рукопашной.

Смерть опахнула Стояна. Она была совсем рядом. Он, Узунов, чуял её, но страха не успел ощутить. Поручик разглядел свою смерть. Она появилась перед Стояном в образе красивого офицера с добрым, совсем не злым лицом.

Не успел поручик скрестить с ним саблю, как турок ловким ударом выбил её из руки Стояна, занёс над ним свой ятаган.

Тут бы и принял смерть поручик Узунов, но подоспел стрелок. Длинным выпадом он вонзил штык в грудь турецкого офицера, и сам упал, сражённый чьей-то пулей.

Стоян подхватил ружьё и вместе с другими стрелками ворвался в укрепление...

Ночью Халюсси-паша, бросив лагерь и раненых, девять орудий и, запасы боеприпасов и продовольствия, горными тропами бежал к Филиппополю.

Узнав об этом, Гурко послал санитаров для сбора раненых. Печальная картина предстала перед ними, повсюду валялись люто казнённые русские солдаты.

– Головорезы, истые головорезы! – негодовали солдаты и казаки.

Оставив на Шипке Орловский полк с бригадой, Иосиф Владимирович отвёл Передовой отряд в Казанлык, где должен был, дождавшись пополнения, продолжить наступление на Адрианополь...

Когда императору доложили о действиях Передового отряда, он заявил:

– Я всегда ценил военный талант генерала Гурко, он достоин звания генерал-адъютанта.

Передовой отряд стал биваком у Казанлыка. Солдаты устанавливали палатки, драгуны и казаки стреножили лошадей, пустили на выпас, задымили походные кухни, сапожных дел умельцы подбивали подмётки, латали сапоги, солдаты штопали одежду. Иные, уставшие от боя и уморённые переходом, спали в тени деревьев, и только караульные несли дозорную службу...

А в крайнем, просторном доме, где разместился штаб отряда, генерал Гурко, разложив на столе карту, при свете восковой свечи вглядывался в карту Балкан. Она помечена знаками, ему одному понятными...

Вот Задунайская земля... Большая часть её уже освобождена от турецкого владычества. Но сколько ещё предстоит прошагать российскому солдату, сколько сражений впереди...

Сегодня явился к нему болгарин, бежавший из Плевны, рассказывал: Осман-Нури-паша город укрепляет и гарнизон у него до трёх десятков тысяч доходит. Проглядели Плевну, когда она сама просилась в руки, стояла, нараспашку ворота открыв... А кто повинен? Генерал Криденер и штаб армии. Вот и натолкнётся теперь Дунайская армия на серьёзное сопротивление Плевны.

Оторвавшись от карты, Иосиф Владимирович полез в карман мундира, достал письмо из Санкт-Петербурга, от Василия. Оно было ещё прошлого месяца и читаное им не один раз. Но каждый раз Гурко будто разговаривал с сыном, видел его...

Иосиф Владимирович кашлянул. Убедившись, что начальник штаба не спит, заговорил:

– На наш запрос о пополнении отряда штаб армии молчит. Думаю, они отказались от наступления на Адрианополь.

Нагловский ответил:

– Согласен с вами, Иосиф Владимирович. Как бы это не было связано с прибытием таборов Сулеймана.

– Весьма возможно... Но это, Дмитрий Степанович, одна сторона медали, беспокойство у меня вызывают и Шипка, и Плевна. Насторожил особенно сегодняшний разговор с болгарином. Наш штаб армии проворонил, Осман-Нури вошёл в Плевну. А раз он город укрепляет, значит, у него далеко идущие цели.

– Я тоже думал о том.

– И Шипка заставляет решать задачи. Мы её с вами, Дмитрий Степанович, взяли, а главнокомандующий со штабом наши успехи не закрепили, и как бы турки этим не воспользовались... А Плевна нам может стать поперёк горла. Я уже о том телеграфировал великому князю... Обстановка складывается серьёзная... Нагловский подсел к столу, надел очки:

– Что предлагаете, Иосиф Владимирович?

– Пожалуй, Дмитрий Степанович, получи мы подкрепления, ударом Передового отряда по направлению на Адрианополь могли бы оттянуть на себя часть таборов Сулеймана, всё бы меньше их концентрировалось в районе Шипки.

– Передовой отряд требует отдыха и пополнения, Иосиф Владимирович, а в нашем положении мы разве что опрокинем таборы Сулеймана-паши, но продолжать наступление, значит, заведомо обречь операцию на поражение.

– Мы, Дмитрий Степанович, это понимаем, но прислушается ли к нам штаб армии...

Спит Казанлык, спят утомлённые солдаты, но бодрствуют караулы и дозоры. Не спится и генералу Гурко. Расстались с начальником штаба, лёг, а сон не идёт. Ворочается, не покидают голову мысли. Отстучал телеграф его, Гурко, соображения к главнокомандующему, но ответа нет. Ему бы пополнить Передовой отряд и из того исходить в дальнейших действиях... Планы, планы... Их он строил, когда на перевал вёл отряд, проигрывал се штабом, а в Забалканье оказались в неведении... Нет согласованности с главным штабом. Он понимает: в таком положении марш на Адрианополь, блеф. Но что он мог бы предложить? У него уже есть своя точка зрения на дальнейшие операции. Если прибудет пополнение, он оставит в Казанлыке часть болгарского ополчения и сделает с Передовым отрядом отвлекающий манёвр, оттянет на себя таборы Сулеймана-паши, а тем временем главные, силы Дунайской армии, перевалив через Шипку, вступят в Забалканье. Тогда он, Гурко, сыграет роль авангарда.

Прежде чем предложить такой план на эту стратегическую операцию, Иосиф Владимирович посоветуется с командирами своего отряда, обсудит предстоящий маршрут, возможные узлы сопротивления, силы противника. Наступление на Адрианополь должно разворачиваться стремительно, предварив высадку всех войск Сулеймана, не дав им сосредоточиться. Закрепить успех Передового отряда немедленно должны главные силы армии...

Гурко садится, трёт виски. Знает, Нагловский тоже не спит. Садится, говорит:

– Завтра, Дмитрий Степанович, я выскажу вам свои мысли.

Вышел во двор. Солдатский бивак ещё спал, но драгуны уже повели на водопой коней, кашевары растапливали кухни, задымили трубы походных печей.

Гурко прошёлся по лагерю. Следом за генералом шагал адъютант штаба. Иосиф Владимирович обернулся:

– В восемь часов вызовите всех командиров частей.

Начинался рассвет, посветлело небо и погасли звёзды. Солнце ещё не взошло, но его недалёкий рассвет чувствовался и по росистой траве, и по свежему запаху леса. Рассвет коснулся близких гор, пробежал от вершин до подножий.

Заиграл трубач и лагерь ожил.....

Иосиф Владимирович уважал точность исполнения, и это знали его подчинённые. Совещание не было долгим. Доклад был коротким и чётким. Охарактеризовав сложившуюся обстановку, начиная от взятия Шипки и отступления Халюсси-паши, Гурко, сначала намеревавшийся поделиться своими соображениями на будущие действия отряда, воздержался. Решил подождать ответа из штаба армии.

Его поддержали. Все склонялись к тому, что, поскольку адрианопольский план потребовал изменения, надо услышать мнение главнокомандующего, а казачий генерал Краснов с хитрым прищуром подметил:

– У нас, господа генералы, так говорили: полезла баба в воду, да не знала броду.

Вскинул брови Раух:

– У вас, Даниил Васильевич, юмор висельника.

– Нет, господа, – прервал их Гурко, – мы брод знали и свою задачу выполнили, вышли в Забалканье, а второй этап, повремените, я изложу вам, когда свяжусь с главным штабом.

– С решением генерала Гурко полностью согласен, надо подождать, какой будет ответ великого князя, – заметил генерал Нагловский.

Гурко поддержали Шувалов и остальные. Иосиф Владимирович молчал, хмурился. Наконец сказал:

– Господа, здесь медлить нельзя, однако Передовой отряд в такой ситуации, что мы вынуждены дождаться решения главного штаба.

Осман-Нури-паша немногословен и суров. Это могли бы подтвердить сотни башибузуков и черкесов, вздёрнутых за то, что отказались рыть траншеи и носить камни. Теперь эти ослушники висели на устрашение другим и их остекленевшие глаза не видели, как располагаются на окружавших Плевну высотах аскеры Османа-Нури.