Текст книги "Под стягом Российской империи"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Вошёл адъютант, подал телеграфную депешу. Перебирая ленту в пальцах, Тотлебен прочитал, нахмурился.

– Господа, завтра приезжает главнокомандующий. Сегодня, когда мы готовим атаку укреплённых позиций Горного Дубняка и Телиша, у нас нет времени для парадных встреч и мы не можем уделить внимания великому князю. – Тотлебен повернулся к адъютанту. – Дайте телеграмму главнокомандующему, что я прошу его повременить с приездом дня два-три. – Потёр нос, взглянул на Гурко, сказал, будто к нему обращаясь. – Есть предложение о переезде Главной квартиры в Богот, а Главной ставки императора в Порадим. Такое соседство нас, думаю, будет сковывать. Придётся нашему штабу срочно подыскивать новое место. Генерал, – Тотлебен кивнул Гурко,– вам необходимо завтра по началу операции овладеть Софийским шоссе и занять всю окрестность реки Вид... Ловчанское шоссе за генералом Зотовым. Вы укрепитесь на Рыжей горе, южнее Брестовца. Остальные полки предпримут отвлекающий манёвр, демонстрацию в сторону Плевны,... Взяв Горный Дубняк и Телиш, мы замкнём кольцо вокруг Осман-паши... Однако, господа, даже взятие Горного Дубняка и Телиша – полдела. Необходимо срочно возвести укрепления, особенно в шестом районе, у вас, генерал Ганецкий. Дабы Осман-паша, решившись на прорыв и обрушившись всей армией, не вырвался из окружения...

Получив телеграмму от Тотлебена, главнокомандующий разразился бранью.

– Артур Адамович, – спросил он Непокойчицкого, – кем мнит себя этот Тотлебен? Завтра мы выезжаем к нему...

Великий князь Николай Николаевич и его начальник штаба прикатили в Порадим, когда операция по взятию Горного Дубняка была в самом разгаре. Тотлебен встретил коляску главнокомандующего, доложил обстановку. Генерал Непокойчицкий спросил недовольно:

– Эдуард Иванович, зачем вам понадобилось атаковать Горный Дубняк с Софийским шоссе и Ловчанским?

– Без этого мы, Артур Адамович, не блокируем Плевну.

Великий князь хмыкнул:

– При такой отличной погоде уж не рассчитываете ли вы зимовать здесь? Вон и землянки отрыли, солдат в баньке парите.

– Ваше высочество, – возмутился Тотлебен, – вам; ли не знать о потерях под Плевной? А мы не только Плевной овладеем, но и самого Османа – не упустим.

– Как развивается атака Гурко?

– Турки понимают: Горный Дубняк и Телиш – их последняя надежда на связь с Сулейман-пашой.

– А наступление Скобелева в сторону Зелёных гор надо понимать как манёвр?

– Да, ваше высочество.

– В штабе стало известно, что вы, генерал, наставление для своей артиллерии разработали? – иронически усмехнулся великий князь.

Тотлебен сделал вид, что не заметил иронии.

– Ваше высочество, мы сосредоточили артиллерию на флангах и тем приблизили её к турецким укреплениям. Огонь батарей в центре был малоэффективным. А наставление, о коем вы, ваше высочество, упомянули, по нашему представлению, объединяет управление артиллерией Западного отряда.

– Интересно, интересно.

– Ваше высочество, по использованию артиллерии интересные соображения высказывал генерал Гурко.

– Генералу Гурко дай Бог управиться с гвардией. Кстати, как обстоит наступление на Горный Дубняк?

– Операция в разгаре.

– В таком случае позвольте понаблюдать за действиями колонн Гурко.

– Ваше высочество, генерал Гурко действует строго по инструкциям, хотя он обращался накануне с просьбой перенести наступление на семь-восемь часов.

– Чем он мотивировал?

– Он хотел интенсивным огнём своих батарей обработать турецкие укрепления, прежде чем идти на штурм.

– Не кажется ли вам, Эдуард Иванович, что это лишняя предосторожность?

– По тому сопротивлению, какое оказывают укрепления Осман-паши, сегодня я склоняюсь к мнению генерала Гурко.

Сквозь пороховые дымы видно, как войска шли квадратами. Лейб-гвардии его императорского величества егеря, гренадеры как на подбор. Шли упрямо, несмотря на огонь крупповских пушек и дальнобойных ружей. Визжала шрапнель, рвались гранаты. Вот уже взят Малый редут. У Большого остановились, залегли. Гурко бросил резерв измайловцев, наказав:

– Братцы, измайловцы, блюдите славу дедов своих, героев Бородина! Вперёд!

И с высоты кургана наблюдал, как пошли, один к одному, молодые парни в серых шинелях, подминая прижухлую траву.

Генерал глядел им вслед, его глаза остановились на одном, высоком, чем-то напомнившем ему сына... Чем? Может, походкой? Вот так, чуть припрыгивая, ходит Василий...

Солдатик шёл вперёд, сутулясь. А турки стреляли и стреляли. Ружейная пальба и разрывы снарядов, визг картечи и высокие султаны земли. Падали измайловцы, а генерал, сам того не замечая, всё шептал и шептал: «Боже, спаси и помилуй...» Но пули не миловали. Вот уже тот солдатик, что так напомнил сына, взмахнул руками и упал, как подкошенный.

«Сынок, вставай! – хочет крикнуть генерал и чует, как по щеке сползала слезинка. Не кричит, шепчет генерал: «Братцы, вперёд, братцы!»

Бой с каждым часом разгорался всё сильнее и сильнее. Атаки следовали одна за другой. Турки лезли напролом. Шли табор за табором. Гремели орудия. Поле боя тонуло в дыму. Крики и стоны заглушали конское ржание, раздавался стон стали.

Гурко оторвался от бинокля, повернулся к вестовым:

– Вахмистр, скачите к генералу Зеделеру, пусть усилит нажим на Софийское шоссе.

Подозвал другого вестового:

– Немедленно к генералу Розенбаху, взгляните, отчего задерживается атака его колонны?

От Тотлебена к Гурко прискакал князь Имеретинский.

– Иосиф Владимирович, за боем следит главнокомандующий.

– Чёрт с ним! – в сердцах выкрикнул Гурко. – Мы не прохлаждаемся, и каждый солдат дерётся за троих.

– Тотлебен просит держать Софийское шоссе намертво!

– Князь, мёртвых егерей на шоссе предостаточно, доложите об этом Эдуарду Ивановичу.

Имеретинский натянул повод, крикнул, пуская коня в галоп:

– Помогай вам Бог!

Находившийся неотлучно при Гурко его начальник штаба Нагловский развернул на бруствере карту Горного Дубняка.

– Иосиф Владимирович, ещё один рывок гвардии – и Горный Дубняк наш, Ахмет-Февзи-паша сложит оружие!

– Наш-то наш, да какой ценой! А Телиш мы такими жертвами брать не будем. Заставим Измаил-Хаки-пашу капитулировать под огнём артиллерии.

Прискакал оруженосец, едва коня осадил, закричал радостно:

– Ахмет-Февзи-паша капитулирует!

Генерал вскочил на коня, помчался к редуту, на котором пленные турки уже складывали оружие. Иосиф Владимирович с коня соскочил, Василий едва повод подхватил. Солдаты бежали к генералу, кричали радостно: «Ура!» И Гурко им отвечал:

– Спасибо, братцы! Спасибо, сынки!

Увидев турецкого генерала Ахмет-Февзи-пашу, Гурко направился к нему. Протянув руку, сказал по-французски:

– Вы достойный противник и сражались храбро. А подъехавшему Нагловскому приказал: – Полковнику Сиверсу подтянуть всю наличную артиллерию к Телишу.

Брать Телиш ценой таких потерь Гурко отказался. Артиллерийская бригада полковника Сиверса полукругом расположилась у этого укреплённого турецкого посёлка. А за батареями встали три гвардейские бригады. Они подтягивались к Телишу сразу же после взятия Горного Дубняка.

В полдень 16 октября Гурко подал знак и сигнальное орудие произвело выстрел. И едва турки ответили залпом своих батарей, как вся артиллерийская бригада полковника Сиверса разразилась таким орудийным громом, что весь Телиш утонул в разрывах гранат, в пороховом дыму. Обстрел длился почти три часа. Турецкие укрепления не могли отвечать.

И тогда Гурко приказал привести пленных офицеров. Передавая им письмо коменданту Телиша, он сказал:

– В нём наш ультиматум. Вы сами видите, сопротивление бесполезно. Мы не хотим кровопролития, мы прекратим обстрел, когда генерал Измаил-Хаки-паша сложит оружие.

Ждать пришлось недолго. Над турецкими редутами подняли белый флаг.

Иосиф Владимирович, опасаясь подвоха, велел Московскому и Гренадерскому полкам подтянуться и ретироваться.

Подскакал порученец:

– Ваше превосходительство, турецкая кавалерия покинула Телиш, направляется в сторону Софии.

– Генерал Нагловский, послать им в обход Уланский полк.

Но турки уже складывали оружие, становились таборами. Вскоре из Телиша выехал со свитой и сам комендант, генерал Измаил-Хаки-паша, на Гурко смотрел надменно, едва кивнув.

Иосиф Владимирович повернулся к сопровождавшему его штабу:

– Ссадите этого коменданта с коня и отправьте в штаб к генералу Тотлебену.

Ночью после боя за Горный Дубняк и Софийское шоссе Гурко не сомкнул глаз. Там остались лежать четыре тысячи гвардейцев, отборных солдат. Кто повинен в столь огромных потерях? В чём его, Гурко, вина?

Всё больше и больше Иосиф Владимирович утверждался в мысли, что прежде чем посылать солдат на штурм, необходимо было огнём батарей подавить турецкие пушки... Пять-шесть часов обрабатывать плевненские укрепления турок, редуты, прикрывавшие Горный Дубняк.

А ведь он, Гурко, обращался с такой просьбой к Тотлебену, да тот не посмел отложить начало штурма, испугался императора и главнокомандующего...

А он, Гурко, не мог не послать измайловцев на последний штурм. Увидел, как гренадеры и егеря шли в наступление, падали и поднимались, атакуя Малый и Большой редуты, шли в надежде на помощь, тогда-то и бросил он в бой измайловцев, наказав: «Только победа!»

Победа необходима была не потому, что за сражением следил главнокомандующий, а потому что от того, возьмёт ли он, Гурко, Горный Дубняк, оседлает Софийское шоссе, зависело окружение Плевны и армии Осман-паши...

Перед самым рассветом забылся в коротком сне, и в нём виделись ему квадраты наступавших солдат, чёрные султаны земли, дым, и он, генерал, среди наступавших солдат...

Государь пригласил к обеду военного министра. Ели за походным столиком, при свечах. Воск таял, стекая в серебряные подставки.

Александр Второй медленно пережёвывал пищу. Болел желудок, и доктор велел больше обращать внимания на процесс еды. К концу обеда слуги поставили большое блюдо с серебряными чашами и серебряный кувшин с горячими сливками и бисквит. Александр сказал:

– Вызвав генерала Тотлебена, мы приняли правильное решение. Я весьма доволен действиями гвардии генерала Гурко под Горным Дубняком и Телишем.

– Да, ваше высочество. Хотя Горный Дубняк и стоил нам более четырёх тысяч гвардейцев.

Слуга разлил сливки по чашечкам. Александр сделал скорбное лицо.

– Согласен и печалюсь. Но гвардия доказала, чего она заслужила. Пленение Измаил-Хаки-паши и ста его офицеров – серьёзное предупреждение Осману и плевненскому гарнизону.

– Великий князь, ваше величество, питает к генералу Тотлебену неприязнь незаслуженную. Эдуард Иванович как-то оговорился: главнокомандующий в его обход отдаёт распоряжения по войскам Западного отряда.

– Но великий князь в свою очередь выражал недовольство своенравием Тотлебена, желанием игнорировать приказы главнокомандующего.

– Ваше величество, уж насколько генерал Гурко самолюбив, и тот весьма лестного мнения о генерале Тотлебене, как о человеке весьма и весьма тактичном.

– Я поговорю с великим князем. Вы что-то плохо выглядите сегодня, Дмитрий Алексеевич. Не злоупотребляете ли крепким кофе? Я решил от него отказаться.

– Тронут вашим вниманием, ваше величество.

– Вы знаете, Дмитрий Алексеевич, отъезд в Санкт-Петербург нашего канцлера даже на короткое время остро чувствуется. Для меня князь Александр Михайлович во внешних вопросах как морской компас.

– Влияние Горчакова в делах международной дипломатии трудно переоценить. Его любят наши друзья и ненавидят наши враги. Равнодушных к нему нет.

– Вы следите за иностранной прессой?

– Приезд под Плевну генерала Тотлебена и тактика блокады поумерили пыл наших недругов. Статьи военных журналистов стали серьёзней, исчезла насмешливость в адрес российской армии.

– Я обратил на это внимание. Они считали кампанию нами проигранной. Теперь чем быстрее сложит оружие Осман-паша, тем скорее щёлкнет замками своего портфеля князь Александр Михайлович Горчаков.

Райчо Николов и Асен обрадовались возвращению Стояна.

– Значит, не суждено ещё вам, господин поручик, испить водицы из Леты (Л е т а – в античной мифологии река забвения у входа в загробное царство. Глоток её воды заставлял выпившего забыть о земной жизни), – заключил Асен.

Добыв несколько поленьев и ведро, Асен развёл в нём костёр. Землянка наполнилась дымом, глаза слезились. Николов, ругаясь, приоткрыл дверь. Солдаты беззлобно посмеивались.

– У господ офицеров изба по-чёрному топится.

Стоян, кашляя, писал письмо Васильку. Он рассказал брату, как недавно воротился из госпиталя, как залечивал рану, о студёном «сидении» на Шипке, где жестокие атаки турок сменились морозными ветрами. Солдаты обмораживаются и, бывает, когда стоящие на карауле коченеют насмерть.

«Вчерашнего дня, – писал Стоян, – довелось мне услышать, как Николай Григорьевич Столетов делал внушение начальнику прибывшей на Шипку 84-й дивизии Гершельману:

– Прошу вас не требовать от солдат парадной формы и щегольского вида. Пусть утепляются, поелику смогут. Сегодня мороз – союзник османов.

На что генерал Гершельман ответил:

– Солдат на то и солдат, чтобы погибать за веру, царя и отечество.

Оторвавшись от письма, Стоян посмотрел на Асена. Дрова в ведёрке, потрескивая, разгорелись, перестали дымить. Нанизав на шомпол куски сала, Асен зажаривал их на огне. Сало истекало, шкварилось.

– Если турки услышат запах свинины, они лопнут от злобы, – заметил Николов.

– Всевышний, – Асен поднял глаза, – я готов зажарить целого кабана.

Поручик Узунов уловил на себе взгляд Асена, кивнул. Вспомнилось, как после выпуска из кадетского корпуса они, молодые офицеры, собрались на лесной опушке. Лакеи жарили шашлыки, а вновь произведённые поручики клялись в верности и вечной дружбе...

Почистив перо, Стоян снова принялся за письмо. Райчо, будто для поручика специально, напевал:

 
Ох, сохну по тебе,
Ох, сохну по тебе,
По твоему лицу белому,
Белому лицу, лебединому.
 

Слушая Николова, поручик писал:

«Все мы здесь ощущаем необычайное сердечное внимание и любовь. Десять дней, проведённые в Систово, были вознаграждением за мою рану. В доме тётушки Параскевы меня окружили трогательной заботой. Здесь жила моя судьба... Решение моё жениться на Светозаре окончательное.

Её дядя, а мой товарищ, капитан Райчо Николов, сказал, ты, поручик – граф, а Светозара низкого рода. На что я возразил, лучше мне потерять графское звание, нежели лишиться Светозары...

Ты, Василько, поймёшь мои чувства, когда увидишь и узнаешь её...»

Когда Осман-паше доложили о появлении в Западном отряде генерала Тотлебена, он воздел руки: – О, Аллах, ты отвернул от меня свой лик! Пока русскими войсками командовали под Плевной генералы Криденер, Зотов и румынский князь Карл, Осман-паша чувствовал себя уверенно. Это были генералы, строившие свою стратегию на атаках, штурмах. Но Тотлебен! Тот Тотлебен, о котором англичане и французы ещё там, в Крыму, отзывались как о способном инженере-строителе фортификационных сооружений, а турецкие военачальники именовали Тотлебена генералом-кротом.

Первые дни Осман-паша терялся в догадках, что предпримет этот генерал-крот против плевненских укреплений? А когда стало известно, что русские солдаты роют землянки, Осман-паша догадался: Тотлебен решил блокировать Плевну.

На военном совете Осман-паша заявил бригадным генералам:

– Если генералу-кроту удастся блокировать Плевну, нам остаётся уповать на милость Аллаха. Абдул-Керим доложил, на наших складах продовольствия и боеприпасов на месяц...

Но чуда не случилось. Гвардейский корпус генерала Гурко, сломив ожесточённое сопротивление турецких таборов, взял Горный Дубняк и Телиш, перерезал Софийское шоссе, а Западный отряд Дунайской армии замкнул кольцо вокруг Плевны.

Ни на час Осман-паша не покинул наблюдательный пункт, следил, как упорно рвались полки Гурко к Софийскому шоссе и какое ожесточённое сражение развернулось за Горный Дубняк... Осман-паша говорил:

– Гяур Гурко подобен льву. Я уважаю этого русского генерала и не понимаю, зачем Ахмет-Али позволил ему проскочить в Долину Роз, а Хайнкией не стал ему могилой?

При имени Гурко Осман-паша закрыл бородатое лицо ладонями:

– О, Аллах, – шепчет он, – умный визирь Сулейман-паша не имел длинных ног, чтобы настичь генерала урусов у Старой Загоры, и он оказался на Шипке.

Осман-паша строго наказал Ахмету-Февзи оборонять Горный Дубняк, разве недостаточно он, Осман-паша, построил здесь укреплений?

А Ахмет-Февзи бежал, и Осман-паша велел его и Измаила-Хаки, сдавшего Телиш, вздёрнуть как шелудивых псов...

Теперь Осман-пашу обуревает забота, как быть в сложившейся обстановке?

Тщательная разведка и наконец демонстрация значительных сил развеяли у Осман-паши всякую надежду на прорыв.

Совершая утренний намаз, Осман-паша опустился на коврик и, пригладив бороду, произнёс:

– Аллах милосердный, помоги Сулейман-паше пробиться через перевал или вразуми Мехмет-Али начать наступление.

Закрыл глаза, зашептал слова молитвы из Корана. Завтрак у Осман-паши лёгкий – лепёшка, зажаренная на курдючном сале, и чашка чёрного кофе.

Слуга принёс тёплый халат, помог облачиться. Осман-паше подвели коня. Утренний объезд он начал с осмотра укреплений на Зелёных горах. Дорогой смотрел, как идут восстановительные работы, воздвигаются новые укрепления.

В прошлый штурм Зелёные горы доставили Осман-паше немало беспокойства. Молодой, отчаянный генерал Скобелев едва не овладел Зелёными горами. Слава Аллаху, у генерала Зотова не хватило ума выделить в поддержку Скобелеву хотя бы одну бригаду, тогда уж он, Осман-паша, Плевну не удержал бы...

Левое крыло турецких войск прижали румынские дивизии. Осман-паша не слишком высокого мнения о боевых качествах армии Румынии. Румынский князь Карл привёл под Плевну более тридцати тысяч солдат.

Румыны храбрые только за спиной русских солдат. Они трусливые, как ушастые зайцы... Если бы не российская армия, он, Осман-паша, давно бы сидел в лучшей кофейне Бухареста и молоденькие румынские красавицы услаждали бы его зачерствелую в войнах, Душу.

Сладкие грёзы и жестокая действительность... Тотлебен, собака! Проклятый немец, хуже гяура. Он вздумал уморить Плевну голодом...

У Осман-паши глаза наливаются кровью. Он скрипит зубами и ищет на ком сорвать злость, но, не найдя никого, бьёт плетью солдата.

Гнев стихает и Осман-паша сворачивает на дорогу к Ловче. Её перекрыл генерал Зотов, у Софийского шоссе задержался, долго думал о чём-то. Наконец подозвал следовавшего в свите главного интенданта.

– Скажи, Абдул-Керим, ты правильно подсчитал, что на наших складах продовольствия не больше чем на месяц?

– Да, светлейший паша.

– А не крадут ли чего твои интенданты?

– Светлейший Осман-паша, пусть Аллах покарает меня, если мой язык утаит от тебя правду.

– Тогда ответь, Абдул-Керим, какая собака злее, жирная или тощая?

– Тощая, мудрый паша.

– Хи, – оскалился Осман. – Тогда вели своим интендантам уменьшить дневную норму довольствия аскерам.

– Насколько, светлый паша?

Абдул почтительно склонил голову, а Осман-паша продолжал:

– Посмевших роптать казнить во имя Аллаха милостивого.

Во гневе султан Абдул-Хамид, и члены тайного военного совета в страхе ждут, против кого он обернётся. Кто повинен в срыве столь удачно развернувшегося наступления Сулейман-паши?

Имея значительное превосходство в живой силе, он относительно легко перекрыл дорогу Передовому отряду Гурко на Адрианополь, но вдруг остановился у Шипкинского перевала, хотя по плану тайного совета ещё в августе должен был перейти Балканы и соединиться с Осман-пашой.

По последним сведениям, полученным сераскиром (военным министром), русские блокировали Плевну.

Тайный военный совет пребывал в растерянности, султан требовал указать виновного. Обвинить Сулейман-пашу никто не осмеливался. Как покривить душой, когда Абдул-Хамид помнит: Сулейман-паша предлагал иной план.

На запрос сераскира Сулейман-паша ответил: не ему принадлежит стратегическая разработка лобовой атаки Шипки, а превосходство в силах сводится к нулю характером местности...

– Мой дорогой Вессель-паша, – сказал Сулейман своему любимцу, – военным советникам мудрого султана Абдул-Хамида, кроме седых бород, не мешало бы иметь ум стратегов. Тогда наши таборы не топтались бы здесь, а стояли в Бухаресте и Кишинёве.

– Достойный сердер-экрем, ваши уста утверждают истину. Но что можно сделать сейчас?

Из-под нависших бровей Сулейман-паша испытующе посмотрел на Весселя. Ответил неторопливо:

– Если Осман-паша не сдаст армию Тотлебен-паше и Западный отряд окажется прикованным к Плевне, мы пройдём через Шипку по трупам замерзших русских солдат...

– Но, досточтимый сердер-экрем, может случиться, Осман-паша сложит оружие.

– Тогда, дорогой Вессель-паша, мы окажемся в таком трудном положении, исход которого я не желаю предвидеть.

– Наш сераскир и его военный совет, начиная войну, недооценивали противника, досточтимый сердер-экрем.

Лицо Сулеймана стало непроницаемым.

– Аллах всемогущ, а мы – у ног султана. Вессель молча склонил голову.

В Боготе, прежде чем появиться у главнокомандующего, Гурко зашёл в госпиталь. Он знал: сюда свезли многих из тех, кто получил ранения в бою за Горный Дубняк и на Софийском шоссе.

Раненых было много. Они лежали на соломе в домиках, в овинах, под навесами, укрытые шинелями. Одежды и бинты в сгустках запёкшейся крови.

Повсюду слышались стоны, крики, брань. Звали санитаров, а те метались от раненого к раненому.

Говорить было трудно. Появилась сестра милосердия. Кинула на генерала беглый взгляд, склонилась над молоденьким прапорщиком, принялась перевязывать ему голову.

Гурко представил, как вот сейчас медицинская сестра Юлия Петровна Вревская склоняется над ранеными, утешает их, меняет бинты.

У Иосифа Владимировича закралась мысль, попасть бы сейчас в Белу, повидать баронессу... Но это было несбыточно. Слишком мало времени, чтобы побывать в госпитале, где работает медсестра Юлия Петровна Вревская...

У навеса над костром кипятились бинты, простыни. Резкий запах давно немытых тел, крови висел в воздухе.

Гурко проходил мимо лежавших осторожно, чтобы не побеспокоить. Его узнавали, окликали, жаловались, что не оказывают помощи.

Генерал склонялся над ранеными, подбадривал, кого-то узнавал, здоровался, проходил, приговаривал: – Спасибо, братцы, вы славно воевали, спасибо... Раненый в голову солдат звал смерть. Другой, без руки, твердил:

– Ваш благородь, ну посуди, какой из меня, калеки, пахарь?

Гурко промолчал, понимал, здесь утешения бесполезны. Не в меру ретивого матерщинника пристыдил:

– Эко язык развязал, служивый, Бога побойся, сестричка рядом...

Госпиталь покидал с тяжёлым чувством. По пути попался интендант. Гурко подозвал его:

– Капитан, прошу вас, чем можно, облегчите их жизнь. Уж коли с питанием не всё хорошо и от вас сие не зависит, то хоть кипяточком их не обижайте. Да сухариков лишних подкиньте.

– Ваше превосходительство, понимаю и, что могу, сделаю.

– Спасибо, капитан, когда имеешь дело с ранеными, надо сохранить честь мундира.

В Ставку главнокомандующего Гурко попал после полудня, как только на совещании объявили перерыв, и сразу же был принят великим князем. Николай Николаевич встретил Гурко с улыбкой.

– Генерал, государь благодарит вас за взятие Горного Дубняка и Телиша. Он доволен гвардией.

– Ваше высочество, победа далась высокой ценой. У меня к вам просьба, я был в лазарете у раненых героев, они находятся в крайне тяжёлом положении. У них нет медикаментов, и они лежат голодные.

– Я в курсе, генерал, но не для того вас пригласил, чтобы обсуждать дела госпиталей. – Указал на стул. – Садитесь, Иосиф Владимирович... – Побарабанил пальцами по столу. – Теперь, когда до падения Плевны остались считанные дни, я убеждён, гвардию надо развернуть на Балканы.

Гурко слушал молча. Прошедшие жестокие бои, задержка под Плевной вызвали у него огромную озабоченность, война может принять затяжной характер. Ускорить окончание боевых действий можно, если перенести их в Забалканье.

К этой мысли генерал склонялся всё больше и больше. По всем сведениям, турецкое командование не только сосредоточивает новые резервы, но и укрепляет Софию, замысливает превратить её во вторую Плевну.

В последнее время Иосиф Владимирович неоднократно встречался с местными жителями, охотниками, расспрашивал их о тропах, искал проводников. И вот теперь, когда великий князь сам заговорил о Балканах, Гурко посчитал самым уместным высказать главнокомандующему свои тревоги и предложить план зимнего перехода через горы.

– Балканы зимой? – удивился великий князь. – Но это же чистой воды авантюра. Ни в одних стратегических разработках, ни у одного военного исследователя никогда не созревал такой дерзкий план, чтобы зимой перейти Балканы. Нет, нет и не заводите со мной разговор на эту тему, не делайте из меня посмешище.

–Ваше высочество, позвольте мне заручиться вашей поддержкой и создать плацдарм на будущее.

– Вы, генерал, не теряете надежды на переход через Балканы?

– На первом этапе, ваше высочество, речь идёт о плацдарме.

– Что вы имеете ввиду? Покажите на карте. Гурко подошёл к карте, обвёл район предполагаемых действий.

– Здесь, ваше высочество, Этрогюль, Радомирец, Правей, имеются весьма укреплённые районы. Таборы могут в будущем ударить по нашим тылам.

– Какими силами вы предпочитаете действовать?

– Не дожидаясь взятия Плевны, разверну наступление силами, какими располагаю.

Главнокомандующий внимательно посмотрел на карту.

– Что же, не возражаю, и штаб поддержит. Но о Балканах пока разговора не может быть. А по весне посмотрим. Этот план должен созреть, а ваша задача, генерал, пока овладеть этим предгорным районом.

Заложив руки за спину, великий князь долго прохаживался по штабной палатке. Наконец остановился, посмотрел на Гурко:

– Генерал, у меня закрадывается мысль, не станем скрывать, Плевна измотала наши силы, может, стоило бы после взятия этого укреплённого района дать армии отдых, отвести её на зимние квартиры? Укрепив перевалы, перегруппироваться, а по теплу развернуть новое наступление. Я, конечно же, понимаю, это ослабит позиции России на международном театре, но убеждён, Европа поворчит, да и проглотит пилюлю. Да и наш старик, канцлер Горчаков, отразит наскоки международной дипломатии.

– Ваше высочество, можно было бы согласиться с вами и, думаю, солдату не грех передохнуть, но ведь и турок время терять не станет, отмобилизуется, укрепится, Европа наделит его крупповскими пушками, новыми ружьями и на наше весеннее наступление он ответит крепким ударом, – возразил генерал.

– Хм. Об этом я думал. Однако о переходе гвардии через зимние Балканы забудьте.

Получив столь категоричный отпор, Гурко посчитал дальнейший разговор о Балканах с главнокомандующим бесполезным.

Генерал Гурко и не думал, что вскоре вопрос о Балканах снова всплывёт, но теперь уже в разговоре с военным министром.

В квартире императора в Порадиме его подозвал Милютин:

– Иосиф Владимирович, каковы перспективы на дальнейшие боевые действия нашей армии после Плевны? Мне известны задачи, какие поставлены перед вами главнокомандующим. Не скрывал он от меня и ваш план на зимние Балканы. Он, конечно же, отрицательно к нему относится, но в некоторой степени я заинтересовался этой идеей.

– Ваше превосходительство, у меня не пустые слова. За хребтом идёт усиленная подготовка для оказания сопротивления Дунайской армии, Сулейман-паша собрал достаточные силы и сломить его будущей весной будет довольно трудно. Тем паче мы встретим в районе Софии довольно укреплённый район.

– Я с вами согласен, турецкое командование усилит оборону и укрепит Софию. Но зимний переход через горный хребет?

– Да, ваше превосходительство, задача не из лёгких, но убеждён: она русской армии по плечу.

– Вот что, Иосиф Владимирович, изложите Мне всё это письменно, а я передам государю. Не скрою, план дерзкий, но, если он будет принят, претворять его в жизнь придётся вам.

– Почту за честь, ваше превосходительство.

В Порадим, Главную императорскую квартиру, вернулся канцлер Горчаков.

Изрядно уставший в дороге, российский министр иностранных дел выглядел болезненно. Придворный доктор прописал канцлеру спиртовую настойку валерианы.

– Сие зелье, – заявил он авторитетно, – наилучшее средство по снятию нервных расстройств. Индийцы настаивают корень сего растения на кипятке и пьют вместо чая. Успокаивает.

– Однако, милостивый государь, я не индус... Проведать больного явился Милютин. Александр Михайлович сидел в кресле, укутав ноги пледом и что-то писал. Военного министра встретил приветливо.

– Рад, рад вас видеть, любезный Дмитрий Алексеевич.

– Как вы себя чувствуете, князь?

– Общее недомогание, однако сегодня лучше.

– Что говорят в Санкт-Петербурге о действиях Дунайской армии, ваше сиятельство?

– В столице много говорят о российской интеллигенции, но газеты пока ещё мало пишут о подвигах солдат и офицеров. Даже «Русский инвалид» всё сводит к сухой информации.

– Государь почитатель этой газеты.

– По дипломатическим каналам стало известно: турецкие торговые представительства вели в Германии переговоры с крупповской фирмой на поставку новой партии стальных пушек. И небезуспешно. Королева Виктория, выступая в палате лордов, потрясала кулаками в адрес России.

– Толстуха, помыкающая мужем, пытается запугать и нас, – иронически заметил Милютин.

– Так-то так, да лучше худой мир, чем свара. Уж слишком турки надеются на британский флот. А что, милостивый Дмитрий Алексеевич, скоро ли Дунайская армия перейдёт в наступление? Главнокомандующий Кавказской армией великий князь Михаил Николаевич не очень-то нас радует боевыми делами. Разве что генерал Тергукасов.

– На Балканах всё теперь будет зависеть от Эдуарда Ивановича, князь. Как только падёт Плевна, так и начнём широкое наступление.

– Дай-то Бог.

– Государь велел отозвать с Кавказского театра военных действий генерала Обручева. Мне кажется, император теперь понял: будь главнокомандующим Дунайской армии не великий князь Николай Николаевич и начальником штаба не Непокойчицкий, а генералы Тотлебен и Обручев, мы бы не имели конфузов, подобных плевненским огорчениям и отступлению из Забалканья.

– Уж куда как ни прискорбно. Не желаете ли дипломатический анекдотец из салона княгини В.? Английский посол в Берлине Одо Рассель повстречался на охоте с Бисмарком. Тот и спрашивает: «Верно ли, будто бывший посол в Стамбуле Элиот обратился к турецкому султану с предложением, не желает ли тот принять английское подданство? – Простите, господин канцлер, – прервал Бисмарка Одо Рассель. – Вы не точны. Сей случай вышел не с бывшим послом Элиотом, а с нынешним, Лайардом. И обращался он не к бывшему султану, а к нынешнему Абдул-Хамиду...» – Горчаков пожевал тонкими губами. – Да-с, вот до каких курьёзов доводит зависимость в политике. – Помолчал, потом снова заговорил. – В Санкт-Петербурге не всё благополучно. Неспокойно в рабочих кварталах. В охранном отделении озабочены деятельностью антиправительственных организаций «Земля и воля» и «Народная воля». Последняя особенно активизировалась. Просачиваются слухи о группах боевиков.