Текст книги "Под стягом Российской империи"

Автор книги: Борис Тумасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 23 страниц)

– Светлейший князь Александр Михайлович, пусть сии заботы старят шефа жандармов, а у нас и без того дел предостаточно.

– Согласен, Дмитрий Алексеевич, вам, военным, турка одолеть, а нам, дипломатам, удачно лавры поделить. Однако же устои государства покоятся и на внутреннем порядке.

Оставив часть корпуса у Горного Дубняка, Гурко с тридцатитысячным отрядом повернул к Радомирцу.

Ранние морозы сменились тёплыми днями. Днём солнце выгревало, снег таял, и, казалось, наступил конец зиме. Но болгары посмеивались:

– Не хороните кожухи, ещё сгодятся. Разрабатывая план предстоявшей операции, Гурко не намеревался ограничиться занятием горных переходов. Он поставил задачу подавить все возможные узлы сопротивления, какие могут стать в будущем препятствием для перехода Балкан.

Дорога тянулась по Софийскому шоссе. Сначала ровная, но вскоре сделалась волнистой, переходила в возвышенности, с кручами и острыми гребнями.

По каменистому дну бегали ручьи и реки.

Полки двигались поротно, с песнями.

Отъехав в сторону, в окружении штабных офицеров, Гурко пропускал гвардейцев, приветствуя их:

– Здорово, измайловцы! Здорово, преображенцы! Егеря, не слышу запевалу!

И тут же из рядов егерей выскочил солдат, затянул голосисто:

 
Эй вы, солдатушки,
Бравы ребятушки!..
 

За егерями, отбивая шаг, приветствуя генерала, прошли гренадеры.

Выстукивали дробь барабаны. На конной тяге тащили орудия.

– Дмитрий Степанович, – сказал Гурко, – в Радомирице привал. Дождёмся, когда все полки подтянутся, изготовятся. Предстоит сломить сопротивление противника. Чую, турки думают, что мы до взятия Плевны не посмеем углубляться в этот предгорный край.

В Радомирец вступила 2-я Гвардейская кавалерийская дивизия, две гвардейские пехотные дивизии и гвардейская стрелковая бригада при ста восьмидесяти пехотных и пятидесяти четырёх конных орудиях.

Турки бежали поспешно. Заняв Радомирец, отряд Гурко оказался у подножия Балкан.

На совещании штаба генерал Гурко заявил:

– Отсюда мы начнём подготовку к переходу Балканских гор зимой.

И дал приказ устроить войскам отдых: топить бани, штопать одежды, ремонтировать сапоги.

У палаток жгли костры, задымили походные кухни. Кузнецы подковывали лошадей, набивали шины на колёсах фур.

А в штабе шла разработка плана дальнейшего наступления.

Отсюда, от Радомиреца, отряду предстояло овладеть городками Правецом, Этрополем, Орханией. Указывая на карте район боевых действий, Гурко говорил генералам:

– Мы должны взять эти населённые пункты до большого снега и, когда к нам прибудут оставшиеся у Горного Дубняка части, начнём марш-бросок в Забалканье. От того, господа, пройдём ли мы через эти горы, будет зависеть, как скоро закончим войну. – А чуть повременив, обратился к начальнику штаба: – Как вы считаете, Дмитрий Степанович, имел ли я право выдвигать командованию план перехода через зимние торы крупным соединением? Вы-то представляете, сколь сложно это будет претворить в жизнь... Иногда я задумываюсь, не проще было бы дождаться лета?

– Иосиф Владимирович, к чему эти разговоры? Ведь вы по-иному поступить не могли.

Гурко кивнул. Разгладив ладонью карту, будто желая убрать горную громаду, которую ему предстоит преодолеть, сказал уверенно:

– Пройдём!

Генерал Гурко и не мыслил, что поведёт солдат на подвиг, равного которому в истории будет мало.

От Радомиреца армия пошла на Яблоницу.

Крутая дорога то поднималась в гору, то, извиваясь, огибала её. Солдаты шагали поротно. В авангарде шли пехотные части, потом двигалась кавалерия, конные упряжки тащили орудия, замыкал колонну обоз.

После трёхдневного отдыха солдаты шли весело. Обгоняя колонну, проскакал Гурко, приветствовал на ходу:

– Здорово, преображенцы! Здорово, измайловцы! Гренадеры, молодцы!

По колонне, от роты к роте, эскадрона к эскадрону катилось ответное солдатское «Урраа!»

На постой остановились в Яблонице. Гурко знал: отступив без боя, турки готовят сопротивление впереди. Взяв с собой переводчика и конвой, Иосиф Владимирович выехал на рекогносцировку. За аванпостами редкие малые деревни в два-три домика. Больше не жилые, заброшенные. Болгары бежали, опасаясь турок.

У встречных местных жителей Гурко расспрашивал о турецких укреплениях, просил помочь в расчистке дорог, звал в проводники.

Иногда останавливая коня, подолгу смотрел на синеву гор. Они высились грозной, непроходимой зубчатой стеной, на вершинах которой белели снега.

Нередко, генерал озабоченно думал: что ждёт российского солдата там, где снега и ущелья?

Чаще всего Иосиф Владимирович спрашивал у местных жителей, какие тропинки ведут к вершинам, но люди удивлялись, зимой в горы никто не ходил, разве что одиночные охотники. Но генералу Гурко не малый отряд предстояло повести, а десятки тысяч солдат с орудиями, боеприпасами. Пройти, ломая сопротивление врага. А что впереди будут укрепления, Иосиф Владимирович был уверен.

И он пытался узнать, что ожидает армию на подъёме и при спуске, сколько таборов оставил в горах Мехмет-паша...

На рассвете в Яблоницу к Гурко пришли два брата из Правеца.

– Господарь генерал, – сказали они, – турки в Правеце укрепились. Они построили редуты, а на горе установили батарею своих орудий.

– Вы сможете на карте показать эти места? – спросил Гурко и на утвердительный ответ велел позвать начальника штаба.

Нагловский внёс карту, расстелил на столе. Братья склонились и, легко ориентируясь, указали места расположения турецких укреплений.

Этот день Иосиф Владимирович для себя посчитал удачным, потому как оба брата, Василий и Асен, промышляли охотой и сразу согласились быть у Гурко проводниками.

Посоветовавшись с Раухом и Нагловским, Иосиф Владимирович принял решение наступать на Правец. Это турецкое укрепление в будущем могло помешать гвардии подняться на перевал.

По рассказам братьев и данным разведки, удар можно было нанести с фронта, от деревни Усыковицы. На это направление Гурко послал лейб-гвардии Московский полк, а для облегчения наступления московцёв им была придана батарея пушек, которой предстояло вести обстрел неприятельских укреплений.

На пути солдат Московского полка путь преграждали огромные валуны. Шли по шоссе от Усыковицы на Правец. Турки засели на кряже, покатой круче, основу которой составляли каменные глыбы.

При первом же взгляде Гурко понял: атаковать кряж снизу невозможно. Когда солдаты начнут на него взбираться, цепляясь за кустарники, турки перестреляют их.

Генералу стало ясно, что выбить засевшего на кряже противника можно, лишь обойдя его. И у него созрел план: занять соседние кряжи и, установив на них пушки, одолеть турок.

Одновременно Иосиф Владимирович посылает пехоту с фланга и перерезает дорогу, связывающую Правец с главной турецкой базой Орхание, а генерала Рауха с семёновцами направляет в тыл неприятеля, на горные вершины.

Турки обнаружили продвижение Московского полка заранее и потому отошли на подготовленные в горах позиции.

Ночью солдаты, в кровь разбивая руки, втащили на ближайшие к противнику кряжи девятифунтовые пушки. Шестнадцать орудий начали обстрел позиций противника. Под их огнём турки отошли в укрытие.

Обстрел длился весь день. Время, назначенное для атаки, приближалось, но генерал Раух с семёновцами задерживался.

Гурко волновался. Он всё время направлял бинокль к вершинам, где должен был появиться Раух. Иосиф Владимирович представил, какие трудности преодолевают семёновцы, взбираясь по крутым горам, и переживал за солдат.

И, когда в шестом часу вечера на вершине раздалась первая ружейная пальба и Гурко увидел солдат, он оторвался от бинокля, повернулся к столпившимся за спиной штабным офицерам, сказал со вздохом:

– Молодцы семёновцы! Итак, начинаем атаку. Понимал генерал Гурко трудности, которые предстояло преодолеть семёновцам. Потому и обрадовался, когда увидел, что Раух уже обошёл Правец и ударил в тыл туркам. Вон они, семёновцы, на вершине гор.

Трое суток пробирались семёновцы, чтобы выйти на заданные позиции.

10 ноября наступление начал Московский полк. Турки отбивались отчаянно. Несколько раз солдаты сходились в штыковую. Орудия расчищали дорогу.

Ночью в сплошном тумане две сотни измайловцев, карабкаясь по скалам, ворвались в турецкие укрепления. В рукопашный бой вступили и солдаты Московского полка. Удар оказался настолько стремительным, что турки бежали в городок Этрополь...

По данным разведки, Мехмет-паша укрепил Этрополь заранее. На горах, на острых гребнях, возвели редуты и ложементы, а на горе Святой Троицы, позади города, стояла батарея.

На совещании штаба был выработан план взятия Этрополя. Он заключался в обходном манёвре: карабкаясь по отвесным скалам, заходя вправо от ущелья, наступали три батальона преображенцев; тропой слева в тыл туркам пробирался Великолуцкий полк, а один батальон преображенцев наступал по ущелью Малого Искера.

Принимая такой план, генерал Гурко заметил:

– Пожалуй, это будет малая репетиция большого штурма Балкан...

Согласно диспозиции Гурко войска к 10 ноября вышли в тыл туркам. А ночью солдаты-охотники ворвались в редуты и овладели Орлиным гнездом.

В то же время орудийный обстрел по укреплениям на Святой Троице вывел из строя турецкие батареи.

И, когда батальоны двинулись в обход горы, турки бежали через перевал Шандорник к Араб-Конаку...

12 ноября генерал Дандевиль прислал Гурко донесение: турки покинули Этрополь, город занял лейб-гвардии Преображенский полк.

Овладев Этрополем, Гурко расчистил путь через Балканы к перевалам: Вражскому, Шандорнику, Блатницкому. Неизведанной была для российских солдат эта дорога, по которой генералу Гурко предстояло провести армию. Одно и знал Иосиф Владимирович: надо было преодолеть непроходимые зимние укрепления, возведённые природой.

В Этрополе болгары тепло встречали победителей. В церкви служили молебен и Гурко обратился к народу с просьбой помочь российским войскам.

Разместив свой штаб в Орхание, генерал-адъютант Гурко принял решение – начать переход корпуса через Балканы после падения Плевны, когда подойдут войска, выделенные ему главнокомандующим.

У просёлочной дороги, на выезде из Орхание, ровными квадратами вырос палаточный городок. Он напоминал сложенные на лугу копёнки сена.

От непогоды брезент поблек и уже представлял собой слабое укрытие от ветра и уж совсем не спасал от морозов.

Гурко появлялся в палаточном городке, как правило, задолго до рассвета, шёл мимо палаток, выслушивал рапорты дежурных ордеров, разговаривал е дневальными солдатами. Позже, перед побудкой, к генералу присоединялась свита из старших офицеров, адъютанты.

У палаток егерей дневальный развёл костерок, грел руки. Увидев генерала, вытянулся:

– Голодно, солдат? – спросил Иосиф Владимирович.

– Да уж как иному быть, ваше высокоблагородие, коли в зиму повернуло.

– Сколько лет служишь, солдат?

– Пять, ваше высокоблагородие.

– Откуда призван?

– С Рязанщины, ваше высокоблагородие, из деревни Лесной.

– Поди, леса у вас хорошие?

– Ни единого деревца, ваше высокоблагородие.

– Отчего же деревню назвали Лесной?

– В лета давние, сказывают, так барин пожелал.

– Ну, дневаль, солдат. Скоро срок службы закончится, домой, к земле воротишься, хлеб растить.

– Да уж как, ваше высокоблагородие, по земле соскучился...

К исходу дня Иосиф Владимирович почувствовал общее недомогание, болела голова и тело было чужим.

«Не ко времени болезнь», – подумал Гурко.

Такое с ним случилось три года назад. Тогда он только взял себе в денщики Василия. Увидев, как мается генерал, Василий поднялся на рассвете, сварил какие-то травы, влил в это снадобье спирт и поднёс генералу:

– Ваш благородь, испейте.

Выпил тогда Иосиф Владимирович, потом пропотел, трижды денщик бельё ему менял, а утром поднялся совершенно здоровым...

И вот сегодня прошлое недомогание почувствовал. Позвал денщика:

– Кажется, Василий; надо варить твоё зелье. Нам по лазаретам не время отлёживаться.

– А я вас, ваш благородь, в госпиталь и не отпущу. Попьёте травки, хворь позабудете.

Правду сказал псковский крестьянин, а когда Гурко поправился, спросил:

– Неужели, Василий, от бабки познание твоё?

– Ваш благородь, от бабки истинно. Она многое чего умела...

Тотлебену не спалось. Накинув на плечи подбитую мехом генеральскую шинель и надев папаху, он толкнул набухшую дверь. С улицы пахнуло морозом. Свежий ветер ворвался в сени. Тотлебен переступил порог, остановился на крылечке.

Сквозь рваные облака проглядывали крупные звёзды. Множеством костров горела Плевна, а вокруг, насколько хватало глаз, в расположении российских войск из труб землянок роем взмётывали искры, гасли на взлёте.

Тотлебен прислушался. Ничего, кроме завывания ветра. Но генерал знал: по его приказу с восточной стороны Плевны полным ходом идут сапёрные работы. Солдаты роют траншеи, приближаясь к вражеским укреплениям, устанавливают батареи, чтобы с утра с короткой дистанции начать обстрел вражеских позиций. А под Гривецкие высоты по его, Тотлебена, чертежам румынские инженеры закладывают мины.

Железным обручем охватили Плевну. Блокадные участки определены чётко между корпусными генералами, с диспозициями, предусматривающими взаимную поддержку.

По всем предположениям Тотлебена, Осман-паша уже перевёл армию на голодный паек. Подтверждением тому служат участившиеся рекогносцировки противника, военные демонстрации. Осман-паша ищет место для прорыва блокадного кольца. Не позже чем вчера три табора пытались пробиться в районе Софийского шоссе. Осман-паша бросил в дело две тысячи конных черкесов. С визгом и гиканьем они ринулись на позиции гвардейского полка. Солдаты отбили атаку.

«Мечется Осман-паша, мечется, – подумал Эдуард Иванович. – Ан крепко мы капкан захлопнули. Заставим, заставим Османа пардону просить, саблю отстегнуть. Что и требовалось доказать...»

Иногда Тотлебен задавал себе вопрос: почему Осман-паша после того, как генерал Гурко взял Горный Дубняк и Телиш, не вывел армию, прорвав не укреплённое блокадное кольцо?

На прошлой неделе в Порадиме император, остановив Тотлебена, заметил чуть раздражённо:

– Эдуард Иванович, двадцать дней как вы приступили к задуманной операции. Скоро ли конец?

– Ваше императорское величество, не торопите события. Как записано в Ветхом Завете: «Если Бог за нас, кто против нас?»

Александр пренебрежительно усмехнулся:

– Дорогой Эдуард Иванович, вы настолько сведущи в Библии, что вам не мешало, бы вспомнить и другие слова, записанные там же, в Ветхом Завете: «У всякого благоразумного проси совета и не пренебрегай советом полезным».

Повернулся к Тотлебену спиной и, сопровождаемый свитой, молча удалился.

Ох, как много мог бы сказать Эдуард Иванович в тот час, будь на месте императора кто другой, и о никчёмности штурмов, и о громадных потерях... А всё почему? Промедлили, пропустили Осман-пашу в Плевну, так уж извольте подчинить свою стратегию соответственно сложившейся ситуации...

Вот и главнокомандующий проявляет недовольство им, Тотлебеном, в медлительности обвиняет. Не иначе, государю нашептал…

Эдуард Иванович думает ещё о том, что блокада продлится от силы недели две, и гарнизон Плевны капитулирует. Тогда история и рассудит его, Тотлебена, с великим князем Николаем Николаевичем...

В трёх метрах от Тотлебена стоял караульный солдат. Эдуард Иванович спросил:

– Какого года службы, братец?

– Третьего, ваше превосходительство.

– Из мужиков? Зовут-то как?

– Так точно, ваше превосходительство, из мужиков. Силантием Егоровым кличут.

– Значит, хлебопашеством занимался. Поди, по земле соскучился, Силантий Егоров?

– Известно, ваше превосходительство, земля, она мать-кормилица.

– Ничего, Силантий, закончим войну, отслужишь срок, домой воротишься.

– Святое дело, ваше превосходительство, хлебушко сеять.

– Оно, братец, так, да и воевать кое-когда надобно. От нынешней войны куда подеваться?

– Это верно заметили, ваше превосходительство, исстрадался здешний народ и без нас не обойдётся. А на лютости башибузуков насмотрелись мы.

– Правда, Силантий, правда. На российского солдата у болгарина вся надежда... Добро, солдат, неси свою службу, а мне позволь часок-другой поспать. Прошлую ночь глаз не сомкнул. Как видишь, не всегда генеральской жизни позавидуешь.

– Да уж куда точнее, ваше превосходительство. Однако ни один генерал в мужики не подался.

Тотлебен рассмеялся от души:

– Ты, братец, не про-ост!

Солдат понравился Эдуарду Ивановичу. В комнатке, умащиваясь на деревянной кровати, генерал подумал, что хоть и государь снова торопит с наступлением, он, Тотлебен, не отступит от своего плана. Но что Осман-паша? Его будут пытаться выручить. Весьма возможно, турки перебросят крупный отряд из Разграда к Ямболу и отсюда железной дорогой на Татар-Пазарджик... По данным полковника Артамонова, Сулейман-паша перебрасывает свои бригады от Шипки к Разграду. Уж не замыслил ли он начать наступательные операции по ту сторону Балкан? Тогда его удар будет направлен на прорыв блокады Плевны. Устоит ли Фёдор Фёдорович Радецкий?

Как опытный шахматист, Тотлебен мысленно двигал бригады, дивизии в местах возможного наступления. Прикидывал контрмеры неприятеля, взвешивал соотношение сил...

Султан надеется на Осман-пашу, он требует от него любой ценой удержать Плевну, понимая, что от этого зависят последующие боевые действия российской армии.

Подбадривая Осман-пашу, султан своим фирманом присвоил ему титул «гази» – непобедимый.

Эдуард Иванович улыбнулся. Если бы титулы и звания судьбу решали! Положение армии Осман-паши безнадёжное. Блокада Плевны завершена. Со взятием Гурко Горного Дубняка и Телиша Осман-паша потерял последнюю связь с Софией и Видином...

Глава 7

Стоян мечтал, как он привезёт Светозару в Петербург. Скорее всего это случится весной, когда наступят тёплые дни и первая зелень тронет землю и кустарники.

За решетчатыми оградами особняков садовники будут расчищать дворики, вскапывать цветники. С вокзала Стоян повезёт Светозару на извозчике, на ходу знакомя с городом.

О своём приезде Стоян не уведомит бабушку заранее, пусть всё произойдёт неожиданно. И он представлял, какой переполох охватит дом. Все будут суетиться, бегать, а старая графиня разворчится беззлобно, а на самом деле останется довольной...

И конечно, Стоян очень хотел, чтобы к его приезду в Петербург Василько уже возвратился с Кавказа.

К Светозаре приставят учителей, а русским с ней будет заниматься он, Стоян...

Подобные мысли, часто посещавшие поручика, скрашивали ему жизнь даже в самые суровые зимние дни на Шипке...

Выбравшись на свежий воздух, Стоян растёрся снегом. Ноябрьское утро свежее. Пологие, поросшие лесом северные скалы Балканских гор, с южной стороны почти лишённые растительности, обрывались круто. Луга на вершинах, летом заросшие густым альпийским разнотравьем, зимой лежали под снегом. И тогда редкие пешеходные тропы, известные старожилам, делались совершенно непроходимыми.

Зимнее морозное солнце поднялось над горами поздно. Сперва оно кинуло лучи на вершины, снег заискрился, заиграл. Солнечный свет растекался по горам.

Асен принёс завтрак. Явились подполковник Константин Кесяков и капитан Райчо Николов, сели за стол.

– Вторые сутки молчат турки, – заметил Стоян. – Надолго ли?

– На Шипке, други, самым трудным для меня была ночная атака турок в первый день, – сказал Николов.

– Да, удержались с трудом, – согласился Кесяков. – Днём моя дружина в резерве стояла. Генерал бросил нас в штыковую в самый разгар, так что к ночной атаке мы оказались без резерва. И пушки молчали, остерегались по своим стрелять.

– Всё ж выстояли.

– Выстояли, Стоян. Отбили туркам охоту к ночным вылазкам.

Помолчали, вспоминая тот сентябрьский ночной бой. За день скопившись в лесу, османы под покровом ночи вплотную подступили к позициям защитников Шипки. Поднялись орловцы и дружинники, подоспели пушкари. Дрались врукопашную, резались ножами, душили друг друга.

– Когда я смотрю на поредевшие дружины, други, – сказал Кесяков, – то поминаю доброй памятью погибших войников. Я спрашиваю себя, ты, Костаки, – болгарин, много лет прослуживший в российской армии. Мы, болгары воюем за свободу своего отечества, но какое большое и отзывчивое сердце у российского солдата, который не жалеет живота своего за освобождение Болгарии от ига османов! Неужели в будущем болгары предадут забвению наше общее дело?

Николов отрицательно покачал головой:

– Нет, Костаки, и нет. Наш народ всегда смотрит на Россию с надеждой. И покуда есть Россия, будет жива и Болгария.

– Ты верно заметил, Райчо, – согласился Кесяков. – Есть Россия, будет и свободная Болгария. Она для нас вторая мать.

– Обидно, однако, – снова сказал Николов, – в Европе всё ухожено, а в России избы крестьянские в землю вросли, соломой крытые, дороги не мощёные, отчего бы?

– Отчего, спрашиваешь? – Стоян отодвинул миску. – Я тоже думал, как и ты, Райчо, пока не нашёл ответ. Чьих мастеровых угоняли веками в Орду? Российских! Чьё богатство увозили ордынцы? Российское! Какую землю разоряли враги набегами? Российскую!

– Да, у России завидная судьба. Сколько помнит история, она своей грудью прикрывала мир.

– То так, други, – сказал Кесяков, – но вспомните и разор крестьян помещиками в пору не столь отдалённой крепостной неволи. Императрица Екатерина приняла указ о вольности дворянства, чем дала неограниченные права помещикам делать крестьян нищими и торговать ими, как животными. Слава Богу, нынче этого нет.

– Я согласен с вами, подполковник, крепостная неволя – позор российский, – согласился Стоян, – но у России всё впереди.

– И у Болгарии, поручик, – добавил Николов.– И у Болгарии.

Морозный день третьей декады ноябрьского месяца.

Накануне дождило, и теперь обледеневшие деревья, ровно под стеклом, покачиваясь, потрескивали на ветру.

Начавшийся снег, сначала мелкий, к обеду разошёлся, падал крупными хлопьями. Вскоре он покрыл землю, шапками лёг на стожках сена.

Снега завалили не только тропы, но и дорогу, что шла от Плевны к Орхание. Интенданты жаловались, затруднён подвоз продуктов, и Иосиф Владимирович опасался, как бы это не вызвало перебоев в питании солдат. А тут ещё получено сообщение: в турецкой армии произошла замена военачальника, слабого, безынициативного Мехмет-Али сменил Сулейман-паша. Он резко усилил давление на левый фланг русских войск, где Рушукскую группировку возглавлял наследник цесаревич Александр. Сулейман-паша теснил отряд князя Святополк-Мирского у городка Елены и атаковал позиции царевича у Осман-Базара.

Об этом у Гурко был разговор с начальником штаба Нагловским. И оба пришли к одному мнению: Сулейман-паша стремится прорваться к Тырново. И если ему это удастся, то он зайдёт в тыл шипкинских позиций, а следовательно, настанет конец защитникам Шипки...

Только взятие Плевны и разгром плевненской группировки может остановить Сулейман-пашу.

Гурко в овчинном тулупчике, подарок генерала Краснова, подъехал к домику, где квартировал полковник Артамонов, сошёл с коня.

Бессменный, вот уже третий год, денщик принял повод, и Гурко поднялся на крыльцо. Стряхнув с папахи снег и оббив ноги, он вошёл в горницу.

Артамонов был не один. Напротив стола сидел гость. Болгарин, с лицом измождённым и глубоко запавшими глазами, при появлении генерала поднялся, поздоровался, Гурко жестом усадил его. Спросил у Артамонова:

– Не помешал?

– Нет, Иосиф Владимирович, пожалуй, вовремя, разговор и вам интересен. – И тут же пригласил генерала к столу: – Не изволите отобедать с нами?

Гурко отказался.

– В таком случае, Иосиф Владимирович, присаживайтесь, послушайте, что мой гость поведает. Его зовут Димитр, вам это имя ничего не говорит, но дела его известны. Это лучший и бесстрашный разведчик. Я не виделся с ним вот уже три месяца. А накануне войны он приносил донесения, на основе которых наш штаб разрабатывал места переправы через Дунай...

Гурко сел в сторонке, у стены. А Артамонов потчевал гостя жареным мясом, гречневой кашей, велел сварить кофе. Угощал, а сам пристально смотрел Димитру в глаза и думал о том, какую непомерно трудную и опасную работу взяли на себя болгарские патриоты. Для османов даже недоказанная вина, только предположение, что тот или иной болгарин служит на русскую разведку – основание для казни.

Вот и сегодня уйдёт Димитр, и Артамонов вытащит из своей картотеки карточки двух болгар-разведчиков. Их схватили, когда они вышли из Софии, направляясь на связь с Димитром, и после жестоких пыток казнили. Мужа и жену Благовых. Совсем молодых, она готовилась стать матерью...

Артамонов прогнал грустные мысли, посмотрел на Гурко. Тот, чуть подавшись вперёд, слушал внимательно.

– Значит, из Софии на Араб-Конаке и выше горы завалены снегом? – спросил Артамонов.

– Да. Даже те тропы и никудышная дорога, по которой не пройдёт и двуколка, не то что пушка, всё затерялось под снегом. Я и сам едва не угодил в пропасть.

– Какие силы стерегут Араб-Конак?

– Два табора.

– Есть ли пушки?

– Три орудия.

– Значит, говоришь, два табора?

– Главное скопление войск врагов в Софии. Но точные цифры унесли с собой Благовы. – Замолчал, потупившись. Видно, горько стало на душе при воспоминании о погибших товарищах.

Артамонов выждал время, сказал:

– Сложную задачу поставили мы перед тобой, Димитр, и твоими товарищами. Но сегодня она имеет для нас огромную важность, нам надо получить как можно полнее сведения о всех зимних тропах через Балканы.

Предстоящие операции будут носить крупномасштабный характер. Ты понимаешь, Димитр, неспроста я об этом спрашиваю. От тебя и от других разведчиков зависит, как и где мы перевалим Балканы... В каком месте мы спустимся, никто ещё не знает, но мы должны нарисовать картину всех троп и тропинок, дни Плевны сочтены, османы не одолеют Шипку. Русские солдаты и болгарские войники стоят насмерть.

– Понимаю, господин полковник. Я сам пройду через Имитлийский перевал, а Энчо Георгиева пошлю на Тревненский. Но мы пойдём одинокими путниками, а войско есть войско, у него пушки, обоз.

Гурко поднялся», положив руку на плечо Димитру, сказал уверенно:

– Российские дивизии встали у перевалов и преодолеют их. Справимся с вашей помощью. Пошлём наперёд сапёров, обратимся к болгарам, расчистим и расширим дорогу. Нелегко будет, Димитр, нелегко, знаем, но надо пройти, надо! Не преодолеем Балканы зимой, весной может оказаться поздно.

– Да, генерал. – Болгарин встал.

– Пойду, полковник, некогда мне засиживаться, ещё родственников проведаю, передам через них задание для Энчо.

Ушёл Димитр, Гурко вслед ему промолвил:

– Ради таких, как он и его товарищи, каким небезразлична Болгария, надо воевать.

– Да, Иосиф Владимирович, сложную задачу поставили вы перед собой. Обещаю всеми добытыми сведениями немедленно делиться с вами...

Проводив Гурко, Артамонов положил ладони на стол, задумался. Зимой боевые действия грозили затянуться и положение Дунайской армии могло оказаться наисложнейшим. Царь распорядился отозвать из Кавказской армии генерала Обручева. Такое поведение государя не случайное. Полковнику известно: главнокомандующий и военный министр разошлись во взглядах на последующие операции после взятия Плевны. Великий князь настаивает дать войскам отдых, получить из России подкрепление и лишь потом начать наступление. Милютин с ним не согласен. Такой план будет означать затягивание войны до будущего лета.

Последнее слово будет за генералом Обручевым... Если бы спросили его, Артамонова, мнение, то он за план генерала Гурко – переходить Балканы зимой, не давать туркам опомниться. Генерала Гурко поддерживает «военный министр.

Потому и спешил Артамонов со сбором информации о перевалах и силах врага по ту сторону хребта...

Неутешительные сведения, но полковнику нравилась решительность генерала Гурко. И если Обручев поддержит военного министра, претворять в жизнь этот план, Артамонов уверен, будет генерал Гурко. К этому он уже начал готовиться...

Надев папаху и шинель, Артамонов затянул ремни, вышел на улицу села Багота, где расположился штаб армии. Ветер смел снег с крыши, сыпнул в лицо. Артамонов осмотрелся. Домишки в снегу, из труб поднимались дымы. Чутьём разведчика полковник уловил чей-то взгляд в спину, повернулся, увидел князя Черкасского.

Артамонов не любил этого хитрого, с влажными и липкими руками и мышиными глазками князя.

Владимир Александрович Черкасский, юрист по образованию, не имел военной подготовки. По велению Александра Второго он осуществлял гражданскую административную власть на освобождённой территории Болгарии. На Балканах ему были отданы в подчинение и жандармы, действующие при армии.

В Царстве Польском Черкасский был главным директором правительственной комиссии внутренних дел. В молодости числился славянофилом. С годами стал консерватором и верно служил престолу.

Черкасский дребезжаще рассмеялся:

– Начальник разведки дышит свежим воздухом? – и обнажил ровный ряд неестественно белых зубов.

– Здравствуйте, Владимир Александрович, чем могу быть полезен?

– Я мимоходом. Государь возложил на меня трудную миссию, как вам известно.

– Наслышан.

– Надеюсь, вы, полковник, будете настолько любезны, что не откажетесь работать со мной в тесном союзе? Одну лямку тянуть.

– Князь, – Артамонов посуровел, – ведомство, какое я имею честь возглавлять, занимается военной разведкой, а не делами партикулярными и тайным сыском.

– Ну-с, извините, я не хотел вас обидеть, – развёл руками Черкасский и откланялся.

Артамонов в душе разразился бранью: «Ишь, чего возомнил! Если царь возвёл его в главные над жандармами, прикомандированными к армии, так он мыслит, что и разведку взял за бороду. Накось, выкуси!» – И Артамонов скрутил вслед князю кукиш.

По полкам ротные офицеры звали охотников на ночной штурм:

– Поведёт Скобелев!

Хотя никто не называл место предполагаемой атаки, охотников сыскалось немало. Ведь сам Скобелев кличет! Генералу верили, о его личной храбрости гуляла молва, будто, как солдат, со стрелками в штыковую ходит...

Накануне ночного штурма Скобелева вызвал Тотлебен:

– Михаил Дмитриевич, надо выбить врага из его ложементов на Зелёных горах.

Проглатывая букву «р», выговаривая вместо неё «г», Скобелев ответил:

– Благодарю за доверие!

Последующие сутки Михаилу Дмитриевичу потребовались на рекогносцировку и на скрытое сосредоточение охотников. Задача, поставленная Тотлебеном, не из лёгких. Предстояло овладеть третьим гребнем Зелёных гор, а оттуда пройти лесок и виноградники, форсировать глубокий, с крутыми берегами ручей, рывком преодолеть открытое поле и, выбив турок из окопов, вскарабкаться на голую, скользкую от грязи высоту, где под руководством английских специалистов османами возведены два редута, соединённые глубокими траншеями.