Текст книги "Предшественники Дарвина в России"

Автор книги: Борис Райков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

климатические условия, связанные с переменой пищи и

температуры, вызывают изменения в организме. Третья причина

изменчивости, о которой он упоминает, т. е. влияние

одомашнения животных, приручения их человеком, сводится

к воздействию тех же факторов, так как прирученные

животные получают иные условия существования, чем

те, какие они имели в природе. В других местах своей

работы Каверзнев упоминает, кроме того, об изменяющем

влиянии воздуха и рельефа местности.

Из перечисленных выше причин, вызывающих

изменения в организме животных, Каверзнев особенно важное

значение приписывает воздействию пищи. Он представляет

дело так, что пища влияет на организм своим

химическим составом. Особенно сильно сказывается, по

мнению автора, влияние растительной пищи, так как такая

пища по своему составу дальше отстоит от организма

животных и потому требует для своего усвоения больших

усилий. «Влияние пищи, – пишет по этому поводу

Каверзнев, – всегда сильнее и производит большее

действие на тех животных, которые кормятся травами и

различными плодами, чем на тех, которые цитаются только

мясом, которое сами добывают, или той пищей, которую

они получают из рук человека. Ибо мясо и обработанная

пища по своему составу таковы, что они уже сходны

с природой животных, которые употребляют их в

качестве своей пищи. Напротив того, растения и их плоды

содержат в себе все свойства почвы, поскольку они

остаются сырыми и необработанными» (стр. 23—24).

Здесь в элементарном виде проводится мысль, что

питание организмов играет большую роль в

видообразовании. Эта идея оказалась вполне созвучной с нашей

современной биологической наукой. Например, Мичурин

придавал, как известно, большое значение питанию

сеянцев при выводе новых сортов плодовых и ягодных

растений. Он считал, что воспитание всходов при особом

составе почвы изменяет их наследственные свойства, и

придавал этому положению широкое общее значение.

39

Каверзнев не развил этой теории подробно, да по

состоянию науки того времени он и не мог этого сделать,

но и того, что он написал в своей диссертации, вполне

достаточно для того, чтобы причислить его к ранним

предшественникам великих эволюционистов XIX в. По

своим взглядам он ближе других к Ламарку и Жоффруа

Сент-Илеру, которые выступили несколькими

десятилетиями позднее. Не надо забывать, что, высказывая эти

идеи, Каверзнев был начинающим ученым, который не

мог подвергнуть эти мысли экспериментальной проверке

и которому обстоятельства не дали возможности развить

свою научную деятельность. Заметим также, что в эпоху

появления его диссертации ни сравнительная анатомия,

ни палеонтология не существовали еще как научные

дисциплины. Можно не без основания предположить,

что, если бы Каверзнев не был потерян для науки

в молодом возрасте и пути его научного развития были

благоприятны, – наша родина имела бы в его лице

крупнейшего русского биолога XVIII в.

О смелости и широте его взглядов свидетельствуют

некоторые места его сочинения, где он говорит не только

об изменчивости видов, но ставит вопрос об общем

происхождении и родственной связи всех животных, не

исключая и человека. Эта мысль получает, по его

мнению, подкрепление при сравнительном изучении

внутреннего строения животных, – изучении, которое в его время

только начиналось. «Если принять в качестве главного

признака пород, – пишет Каверзнев в начале своей

диссертации, – не способность к размножению, но сходство

частей, из которых состоит тело животных, то под конец,

тщательно изучив и приметив части тела всех животных

и сравнив их друг с другом, надо будет само собой

признать, что все животные происходят от одного ствола.

Ибо, не говоря об органах пищеварения, кругооборота

соков, органах размножения и движения, которые

необходимо должны иметь все животные, у животных само

собой наблюдается удивительное сходство, которое по

большей части сочетается с несходством внешней формы

и по необходимости должно пробуждать в нас

представление, что все было сделано по одному первоначальному

плану. С этой точки зрения можно бы, пожалуй, считать,

что не только кошка, лев, тигр, но и человек, обезьяна

и все другие животные составляют одну единую семью.

40

И если бы кошка, действительно, была бы

переродившимся львом или тигром, то могущество природы не

имело бы более никаких границ, и можно было бы твердо

установить, что она от одного существа с течением

времени произвела организованные существа всевозможных

видов» (стр. 10—11).

Интересно, что в первых строках своего сочинения

Каверзнев прибег к приему, который часто употреблялся

учеными того времени с целью несколько затушевать

свою слишком смелую и потому опасную для автора

позицию: он вначале вкратце изложил официально

принятую тогда теорию неизменности и постоянства вида и

те доводы, которые обычно приводились в ее защиту. Но,

как видно из дальнейшего, он сделал это лишь для того,

чтобы опровергнуть эту теорию, показав на фактах

изменяемость видов.

Остается сказать несколько слов о судьбе диссертации

Каверзнева, потому что, по латинской пословице, и книги

имеют свою судьбу. В немецком оригинале,

напечатанном, как указано выше, в Лейпциге в 1775 г., она

осталась неизвестной в России. Если некоторые наши

академики и знали о ней, то замолчали эту работу.

Тем неожиданнее было появление в 1778 г. русского

перевода диссертации Каверзнева, сделанного учителем

немецкого языка смоленской духовной семинарии Иваном

Морозовым и изданного в Петербурге под заглавием:

«Философическое рассуждение о перерождении

животных». По неизвестным нам мотивам переводчик снял имя

Каверзнева, выбросил его предисловие и совершенно

затушевал происхождение книжки, оставив лишь указание,

что это перевод с немецкого. Таким образом, было

совершенно невозможно догадаться, что это оригинальное

сочинение русского автора. Лишь спустя полтораста

лет, в 1937 г., пишущему эти строки удалось установить

принадлежность этого сочинения Каверзневу, а затем

обнаружить в архивных материалах и сведения об

авторе. 1

1 Личность Каверзнева и его судьба заинтересовали и

литераторов. В 1953 г. появился исторический роман Ры ленков а: «На

старой Смоленской дороге», где среди действующих лиц показаны

Каверзнев и его приятель Морозов.

41

В настоящее время совершенно точно установлено,

что перевод Морозова, вышедший двумя изданиями

(в 1778 и в 1787 гг.), был напечатан без всякого участия

Каверзнева. Морозов не был натуралистом, и потому его

перевод вышел с грубыми научными ошибками. Тем не

менее, это сочинение оставшегося неизвестным автора

могло оказать немалое влияние в деле ознакомления

русских читателей с совершенно новыми тогда

эволюционными воззрениями на природу.

Философский трактат Радищева о человеке. Взгляд

Радищева на эпигенез. Идея единства всей живой

природы. Сходство между человеком и животными.

Материализм Радищева.

Писатель-революционер и философ-материалист,

А. Н. Радищев (1749—1802) служит ярким примером

того, как эволюционная идея в конце XVIII в.

получила признание и сочувствие в кругу просвещенных

русских людей.

Радищев учился в Лейпцигском университете химии

и медицине, а кроме того, приобрел обширные познания

путем чтения философской, политической и

экономической литературы. Он усвоил материалистический образ

мыслей, хотя и не во всем последовательный. Его

крупная общественно-политическая роль, связанная с

появлением в 1790 г. его знаменитого сочинения «Путешествие

из Петербурга в Москву», всем хорошо известна. Мы

остановимся только на натуралистических высказываниях

Радищева.

Во время своей сибирской ссылки, проживая в

городе Илимске, Радищев написал в 1792—1796 гг.

философский трактат в четырех книгах под заглавием «О

человеке, его смертности и бессмертии». Первая книга

этого обширного сочинения посвящена вопросу о

зарождении и развитии человека. Автор дает здесь картину

физического и умственного роста человека и сравнивает

его с другими живыми существами – животными и

растениями.

43

Отчетливо формулированной эволюционной теории

Радищев не излагает, но элементы эволюционизма

рассеяны по всему трактату. Говоря о зарождении человека,

Радищев отвергает теорию предсуществования

зародышей, или иначе теорию преформизма, очень

популярную в XVIII в., против которой боролся академик

Вольф и которую защищали такие европейские

авторитеты, как Галлер и Бонне. Радищев не называет этих

имен, но из его изложения следует, что он является

сторонником постепенного образования человеческого

зародыша под «оживляющим» влиянием мужского семени —

следовательно, примыкает к теории эпигенеза,

выдвинутой академиком Вольфом в 1759 г. Мысль о том, что

«человек предсуществовал зачатию», что «семя содержит

в себе все семена, сколько их быть может одно в другом

до бесконечности» (теория вложения зародышей),

Радищев считал подлинным безумием.1

Также отрицательно относился Радищев к

метафизической идее, что душа человека существует до рождения,

«в предрождественном состоянии». «Что такое душа»? —

спрашивает автор. – «Это свойство человека

чувствовать и мыслить... А понеже ведаем, что чувственные

орудия суть нервы, а орудие мысли – мозг – есть

источник нервов, что без него или же только с его

повреждением или болезнию тела исчезает понятие, память,

рассудок, если же общий закон природы есть, что сила не

иначе действует как органом или орудием, то скажем

не обинуясь, что до рождения, а паче до зачатия своего —

человек есть семя и не может быть что-либо иное».2

Радищев характеризует человека в таких

восторженных выражениях: «Итак исшел на свет совершеннейший

из тварей, венец сложений вещественных, царь земли, но

единоутробный сродственник, брат всему на земле

живущему, не токмо зверю, птице, рыбе, насекомому, чере-

покожему, полипу, но растению, грибу, мху, плесени,

металлу, стеклу, камню, земле».3

Здесь в своеобразной красочной форме выражена

идея о единстве всей живой природы и о генетической

связи между мертвой и живой природой, которую

охотно высказывали некоторые философы-материалисты

XVIII в., например Робине.

Идея о единстве всей природы, в которую человек

входит как часть, развивается автором и дальше во

многих местах трактата: «Мы не унижаем человека, —пишет

Радищев, – находя сходственности в его сложении с

другими тварями, показуя, что он в существенности следует

одинаковым с ними законам. И как иначе то быть может?

не веществен ли он?» 1 «Паче всего сходственность

человека примечательна с животными», – указывает

Радищев в другом месте.2 «Все органы, коими одарен

человек, имеют и животные». «Человек, сходствуя в побужден

нии к питанию с животными, равно сходствует с ними

и с растениями в плодородии».3 «Внутренность человека

равномерно сходствует с внутренностью животных»,4

и т. д.

Эти настойчивые указания на сходство человека

с другими существами Радищев делает, разумеется,

недаром. Он не решается прямо сказать, что человек

произошел от животных, но нигде не говорит о сотворении

человека, о его «божественном» происхождении и не

употребляет подобных этим выражений, которыми

изобилует научная литература XVIII в. Радищев называет

человека не «венцом творения», но «венцом сложения»,5

т. е. наиболее совершенным по своей организации.

Чем же, по мнению Радищева, человек отличается

от животных? Официальная наука XVIII в. имела на

это готовый традиционный ответ: «Своей разумной и

бессмертной душой». Радищев иначе подходит к этому

вопросу: «Человек отличествует от животных возничен-

ным образом», т. е. способностью вертикального

хождения. Из этого положения тела человека в

пространстве Радищев и выводит все другие его человеческие

свойства, как положительные, так и отрицательные.

Радищев указывает, что человек отличается от животных

развитием рук: «Руки были человеку путеводительницы

к разуму».1 Наконец, человек «к силам умственным

образован» и обладает даром речи.

Какие же факторы влияют на то или иное сложение

живого организма? Здесь Радищев выдвигает на первое

место влияние внешней среды: климата и других

естественных причин. «Возьмем пример животных, коих

водворить хотим в другом климате, – пишет он. —

Перемещенное едва ли к нему привыкнет, но родившееся от

него будет с оным согласнее, а третиего по

происхождению можно почитать истинным той страны уроженцем,

где дед его почитался странником».2

В другом месте наш автор указывает, что «климат и

вообще естественность на умственность человека сильно

действует»,3 и поясняет, что весь обиход человека на

первоначальной ступени его развития зависел от

окружающих естественных условий: «Разум в человеке

зависел всегда от жизненных потребностей и определен был

местоположением. Живущий при водах изобрел ладью

и сети, странствующий в лесах изобрел лук и стрелы,

обитавшийся на лугах... удомовил миролюбивых зверей

и стал скотоводом».4

В своих основных философских установках Радищев

был материалистом. Для него типична такая, например,

фраза: «Кусок хлеба, тобою поглащенный, обратится

в орган твоея мысли».5 Если он и говорит о душе, то

мыслит ее не как бесплотную метафизическую сущность,

но как нечто телесное, возникающее в теле и от него

зависящее: «Но откуда возмечтал ты, – пишет он,

например, – что душа твоя не есть действие твоих органов,

что она бестелесна? Окруженная со всех сторон

предметами, она есть то, что они ей быть определяют».

Следует, однако, заметить, что материализм

Радищева был не вполне последовательным. Например, он

допускал бессмертие души или, во всяком случае,

обсуждая этот вопрос на многих страницах своего трактата,

оставил его открытым. В этом отношении Радищев напо-

46

минает академика Вольфа, который также был

материалистом, но в вопросе о бессмертии души обнаружил

колебания. Повидимому, философам-материалистам

XVIII в. не так-то легко было расстаться с некоторыми

фетишами идеализма.

Окидывая взглядом всю научно-философскую

деятельность Радищева в целом, надо все же отнести его

к сторонникам идеи эволюции на материалистической

основе.

Характерные черты во взглядах русских

трансформистов XVIII в. Материалистическая традиция. Взгляд

на причины изменяемости организмов.

Изложенные выше данные показывают, что

эволюционная идея нашла свое отражение в трудах ряда

русских ученых XVIII в.

Эти ученые принадлежали к различным группам

русского общества. Совершенно понятно, что среди них

лучше всего были представлены наши академики как

адепты научного центра того времени – Академии наук.

Первое место среди них занимает гениальный

Ломоносов. В его лице эволюционная идея оказалась тесно

связанной с колыбелью нашего научного знания.

Два других академика – Паллас и Вольф —

иностранцы по происхождению – натурализировались в

России, которая сделалась их второй родиной. Они

сочетали русскую науку с лучшими достижениями передовой

науки Запада.

Весьма знаменательным и тем более отрадным для

истории нашей науки и просвещения является тот факт,

что среди первых русских эволюционистов были также

люди, не принадлежавшие формально к ученому цеху

и тем не менее усвоившие великую прогрессивную идею,

которая в XVIII в. только зарождалась. Таковы

начинающий биолог Каверзнев, вышедший из среды

провинциального духовенства, и представитель наиболее

прогрессивной части дворянского сословия – Радищев.

48

Это обстоятельство показывает, что

материалистический взгляд на природу, идея о ее историческом развитии

не мелькнули в истории русской культуры XVIII в.

случайным метеором, но имели глубокие корни в

обществе.

Характерно, что наши эволюционисты XVIII в. были

в основном материалистами. Одни из них высказывали

свои материалистические воззрения с полной

определенностью, как например, Ломоносов или Радищев. У

других материализм можно предполагать, как например,

у Каверзнева. Материалистическая традиция, получившая

свое начало от Ломоносова, оказалась очень прочной.

Влияние ее на последующие поколения можно

проследить в отдельных случаях с полной ясностью. Хорошим

примером может служить Радищев, который глубоко

почитал Ломоносова, и закончил «Путешествие из

Петербурга в Москву» похвальным словом гениальному

помору. Из этого «Слова», между прочим, видно, что

Радищев внимательно читал трактат Ломоносова

«О слоях земных», где изложены мысли о непрестанных

переменах, происходящих в земной коре.

Материалистическая традиция была, несомненно, той

почвой, которая питала эволюционную идею. Эта идея

в дальнейшем вызревала и получала более определенные

очертания на различном фактическом материале, в

зависимости от сферы интересов и предметов занятий

каждого.

Ломоносов, как это видно из его сочинений, пришел

к мысли о «преобращении великия натуры», главным

образом, на основании данных геологии и

палеонтологии. Паллас и Вольф усвоили эволюционный образ

мыслей, наблюдая изменчивость у животных и

растений. Вольф, кроме того, увидал подтверждение своего

взгляда, изучая случаи уродства у человека и животных.

Каверзнев пришел к тому же на основании фактов

широкой изменчивости домашних животных, в частности

собак, быков, овец и проч. Наконец, Радищев пришел

к эволюционным воззрениям путем сопоставления

строения человека со строением животных, т. е. путем

сравнительно-анатомических параллелей.

В вопросе о факторах эволюции большинство ранних

русских эволюционистов сошлось на том, что организмы

изменяются вследствие воздействия внешних условий.

49

Вольф, Каверзнев и Радищев определенно указывают на

изменяющее влияние климата, почвы и т. д.

Отсюда видно, что отдельные черты эволюционизма

достаточно широко вошли в русскую науку XVIII в.

Следует, однако, отметить, что никто из ученых

XVIII в. не создал связной теории эволюции. Эта

задача осталась на долю XIX в. В XVIII в. мы замечаем

только элементы эволюции.

Развитие эволюционных воззрений в XIX в. К. М. Бэр,

и его взгляды. Дарвин о Бэре. Биографические данные.

Годы учения. Начало академической деятельности.

Занятия эмбриологией. Возвращение в Россию. Бэр —

академик. Эпоха путешествий по окраинам России.

Последние годы жизни. Бэр как русский патриот.

Научная деятельность Бэра как предшественника

Дарвина. Трансформизм Бэра, по его докладам двадцатых

годов. Взгляд на происхождение человека. Влияние

внешней среды на живые организмы. Эволюционные

взгляды Бэра во втором периоде его деятельности.

Эволюция в ограниченных пределах. Отношение Бэра

к Дарвину и дарвинизму. Бэр – эволюционист.

В XIX в. эволюционные воззрения получили среди

русских ученых дальнейшее развитие. Определилось

несколько научных центров, где эволюционная идея так

или иначе успела пустить корни. Обозначилась при этом

известная преемственность в развитии эволюционных

взглядов.

В Петербурге эти взгляды пробили себе дорогу в

Медико-хирургической академии, где последовательно

работали в течение полувека: профессор ветеринарных наук

Я. К. Кайданов (1799—1865) и зоолог и палеонтолог

Э. И. Эйхвальд (1795—1876).

Однако гораздо более крупную роль в деле

распространения эволюционного учения сыграл Московский

университет, где сторонниками этого учения были: медик-

философ И. Е. Дядьковский (1784—1841), ботаник

М. А. Максимович (1804—1873), геолог Г. Е. Щуров-

ский (1803—1884) и зоолог К. Ф. Рулье (1814—1858) со

своими учениками.

53

Известную роль сыграл в этом деле также Виленский

университет, где долго работал анатом Л. Я. Боянус.

Основные научные силы Петербургского университета

в первой половине XIX в. – ботаник И. И. Шиховский и

зоолог и геолог С. С. Куторга – стояли на позициях

Кювье и не разделяли эволюционных воззрений. Это

положение изменилось лишь позднее, в конце 50-х годов,

когда профессорский состав был пополнен молодыми

силами в лице ботаников А. И. Бекетова (1825—1902) и

Л. С. Ценковского (1822—1887).

Петербургская Академия наук в первой половике

XIX в. не играла большой роли в развитии

эволюционного учения. Однако там в течение некоторого времени

работал палеонтолог-эволюционист X. Я. Пандер

(1794—1865). Одним из выдающихся ее членов был

с 1834 г. крупнейший биолэг первой половины XIX в.

К. М. Бэр (1792—1876), который придерживался

эволюционных воззрений, хотя и в ограниченных пределах.

В 40—50-х годах удельный вес эволюционной идеи

настолько возрос, что этим учением стали интересоваться

и лица из внеакадемической среды – философы,

литераторы, публицисты. Особенно надо отметить наших

революционеров-демократов– А. И. Герцена (1812—1870) и

Н. Г. Чернышевского (1828—1889), которые хотя не

занимались специально естественными науками, но

вполне ясно понимали великое философское значение

эволюционной идеи в деле построения прогрессивного

мировоззрения.

Ниже мы рассмотрим взгляды некоторых из

перечисленных ученых, оставаясь в пределах додарвиновского

периода. Начнем с великого русского эмбриолога —

К. М. Бэра.

Академик Петербургской Академии наук Карл

Максимович Бэр был в числе немногих русских ученых,

которых Дарвин упомянул в качестве своих предшественнц-

ков. «Бэр, – так пишет Дарвин в своем кратком

историческом очерке, предпосланном его знаменитой книге

«Происхождение видов», – пользующийся таким

глубоким уважением зоологов, выразил свое убеждение,

основанное, главным образом, на законах географического

распространения, что формы, теперь совершенно

различные, происходят от общих родителей».

Дарвину не было известно, что Бэр не только на

склоне своей деятельности, в 1859 г., высказывался за

изменчивость видов, но и гораздо раньше, в свои молодые

годы, в 20-х годах прошлого века, был трансформистом

и высказывал мнение, что жизнь на земле развилась

постепенно, причем высшие организмы произошли от

низших, более древних форм.

Эти воззрения Бэра не получили достаточно широкой

известности потому, что большинство его статей на эту

тему осталось в рукописном виде. Они были изучены

(пишущим эти строки) лишь в конце 30-х и в начале

40-х годов текущего столетия. Благодаря этому

эволюционные взгляды нашего знаменитого ученого могут быть

представлены теперь более полно, чем о них имел

понятие Дарвин и чем было известно в научной

литературе.

Карл Максимович Бэр (1792—1876) имеет мировое

имя как основатель современной эмбриологии. Кроме

того, он занимался с успехом географией, антропологией

и этнографией и другими отраслями наук, всюду оставив

блестящий след своей деятельности.

Бэр родился 17 (29) февраля 1792 г. в Прибалтике,

недалеко от Ревеля (Таллин). Его родители были

русские подданные, отец – местный землевладелец, мать —

дочь майора русской армии. Родными языками детства

были для Бэра немецкий и эстонский. Сначала Бэр

учился в родительском доме, а затем окончил

среднюю школу в Ревеле и поступил 18 лет от роду на

медицинский факультет Дерптского университета

(г. Тарту). В 1814 г. Бэр получил диплом доктора

медицины и решил поехать на несколько лет за границу,

чтобы усовершенствоваться в медицинских науках,

прежде чем заняться врачебной практикой. Он побывал

в Вене, Берлине и Вюрцбурге, слушал там лекции

знаменитых медиков, но скоро убедился, что медицина его не

привлекает и что его гораздо больше интересуют

естественные науки, в особенности зоология и сравнительная

анатомия, которая была в то время совсем новой, быстро

развивавшейся научной дисциплиной. После долгих

колебаний Бэр решил совершенно расстаться с медициной и

стал работать по новой специальности. Эта работа его

55

вполне удовлетворяла, но вскоре выяснилось, что

перемена специальности поставила молодого ученого в

довольно затруднительное положение. Он хотел бы

вернуться на родину, но оказалось, что в русских

университетах нет свободной вакансии по кафедрам анатомии и

зоологии.* Пришлось согласиться на должность

прозектора при кафедре анатомии и физиологии в г.

Кенигсберге, куда Бэр и переехал осенью 1817 г.

В Кенигсберге молодой ученый задержался дольше,

чем рассчитывал, так как его попытки устроиться

в Дерптском и в Виленском университетах не имели

успеха. Тем временем он усиленно работал по зоологии

беспозвоночных, а затем принялся с необыкновенной

энергией изучать развитие куриного зародыша в яйце.

Чтобы выяснить детально все изменения эмбриона по дням

развития он вскрыл не менее 2000 куриных яиц на

разных стадиях насиживания, причем не только

рассматривал зародышей под микроскопом, но делал с ними

разные опыты, погружая их то в холодную, то в горячую

воду, обрабатывая разными реактивами, и т. д. При этом

Бэр достиг огромного искусства в препаровке мелких

объектов тонкими иглами под лупой.

Эти занятия, продолжавшиеся несколько лет, дали

выдающиеся результаты. Бэр изложил их в обширном

труде под названием «История развития животных»,

первый том которого вЫшел в 1828 г.2 и доставил автору

славу основателя современной эмбриологии.

Бэр открыл спинную струну, или хорду, у

позвоночных и развил в эмбриологии учение о зародышевых

листках, или слоях, из которых в процессе развития

образуются системы органов, и т. д. Формулированные Бэром

законы эмбрионального развития легли в основу

современной науки.

1 Тогда в пределах Российской империи было всего пять

университетов: Московский, Харьковский, Казанский, Дерптский и

Виленский.

2 Эта книга недавно переведена на русский язык: К. М. Бэр,

История развития животных. Наблюдения и размышления, под

редакцией акад. Е. Н. Павловского и проф. Б. Е. Райкова. Томы

1-й и 2-й, изд. АН СССР, 1950—1953.

Автобиография Бэра также переведена на русский язык

(Академик К– М. Бэр. Автобиография. Общая редакция акад.

Е. Н. Павловского. Перевод и комментарии проф. Б. Е. Райкова, изд. АН СССР, 1950).

56

Кроме того, Бэру удалось сделать капитальной

важности открытие, а именно – найти в яичнике собаки

яйцевую клетку, из которой потом развивается плод.

Такие клетки были затем обнаружены нашим ученым и

у других млекопитающих и, наконец, у человека. Свое

открытие, которое произвело сильное впечатление на

ученый мир и в которое многие ученые не сразу поверили,

Бэр опубликовал в особой работе на латинском языке под

заглавием: «О происхождении яйца млекопитающих и

человека» (1827).

Наш ученый вел свои научные исследования с таким

жаром и самозабвением, что месяцами не выходил из

своей рабочей комнаты и даже расстроил свое здоровье,

как он сам рассказывает об этом в своей автобиографии.

Таким образом, Бэр за короткий сравнительно срок

достиг славы одного из виднейших ученых-биологов

Европы. Служебное его положение тоже упрочилось: он

получил в 1822 г. звание ординарного профессора

зоологии и был одним из наиболее уважаемых профессоров

университета. В Кенигсберге он женился и обзавелся

многочисленной семьей. Однако он не оставлял мысли

о возвращении на родину и очень обрадовался, когда

получил от Петербургской Академии наук положительный

ответ на свое заявление о желании перейти туда на

службу, поданное им еще в 1827 г. Однако осуществить

это намерение Бэру удалось только через несколько лет,

когда, наконец, осенью 1834 г. он выехал из Пруссии

в Россию с женой и пятью малолетними детьми, чтобы

преодолеть на лошадях тысячеверстный путь от

Кенигсберга до Петербурга.

Вернувшись на родину, Бэр занял в Академии

почетное место действительного члена и мог беспрепятственно

заняться любимой наукой. С тех пор (42 года), до самой

смерти (1876), он жил и работал в России, высоко держа

знамя русской науки.

С возвращением из-за границы сфера деятельности

Бэра необычайно расширилась. В Пруссии он занимался

преимущественно эмбриологией и вел сидячий,

кабинетный образ жизни. В петербургский период своей жизни,

на родине, богатства которой требовали научного

изучения, Бэр сделался биологом-путешественником,

географом, антропологом, этнографом. Он ездил с научными

целями на Новую Землю (1837), обследовал рыболовство

57

на Чудском озере и по берегам Балтийского моря (1851 —

1852) и в течение ряда лет проводил экспедиции на

Каспийское море (1853—1856), исследуя местную фауну

и изучая состояние рыбных промыслов на Волге и

Каспии. Труды каспийских экспедиций Бэра, изданные

в четырех томах, по справедливости считаются

классическими в истории русского рыболовства. Бэр работал на

Каспии не только как биолог, но и как географ: он

выяснял геологическое прошлое Каспийского моря, его

гидрохимический и температурный режимы и т. д. Эти

путешествия дали нашему академику возможность сделать

наблюдения, которые он обобщил в знаменитом «законе

Бэра», объяснив научно, почему реки, текущие вдоль

меридиана, имеют всегда один берег нагорный, а

другой – низменный.

В 1841 г. Бэр получил приглашение читать курс

сравнительной анатомии в Петербургской

медико-хирургической академии, где он работал в тесном содружестве

с талантливым хирургом Н. И. Пироговым и сделал

много полезного для улучшения преподавания.

18 (30) августа 1864 г. Академия наук торжественно

отпраздновала пятидесятилетний юбилей научной

деятельности Бэра и выбила в его честь медаль с его

профилем. Вокруг ободка медали – надпись на латинском

языке: «Начав с яйца, он показал человеку – человека».

Спустя три года Бэр вышел в отставку и остаток

своих дней провел на покое в Дерпте (Тарту), где он

когда-то окончил университет. Он умер 16 (28) ноября

1876 г., 84 лет от роду. Родина почтила его тремя

памятниками, из которых один поставлен в Дерпте, а два

других – в Ленинграде (в здании Зоологического музея

Академии наук СССР и в здании Библиотеки Академии

наук СССР). В 1928 г. Академия наук ознаменовала

столетие со дня избрания Бэра академиком

торжественным заседанием и устройством выставки. В 1951 г.

исполнилось 75 лет со дня смерти Бэра.

Живя по стечению обстоятельств довольно долго на

чужбине, Бэр оставался русским патриотом. Он

стремился вернуться на родину и сделал это при первой

возможности. Всю свою остальную жизнь он с честью

служил интересам России и, занимаясь наукой, старался

принести как можно больше пользы своей родной стране.

Он повторял это неоднократно, и нет сомнения, что его

58

обширная экспедиционная работа, зачастую

сопряженная с лишениями и опасностями, была продиктована

этим желанием. К простым русским людям Бэр относился

с большим сочувствием и ценил высокие моральные

качества русского народа, о чем не раз заявлял печатно.

Будучи человеком прогрессивного образа мыслей,

антирелигиозным по своим убеждениям, противником

крепостного права и самовластия царских чиновников, Бэр

разделял передовые взгляды русской интеллигенции.

Недаром его другом и единомышленником был такой человек,

как Н. И. Пирогов – знаменитый врач и прогрессивный

педагог.

Взгляд на Бэра, как на чужеземца, служившего по

найму в России, поддерживаемый буржуазной немецкой