Текст книги "Поворотный круг"

Автор книги: Борис Комар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ну вот, – произнес с облегчением Володя, – а ты не верил!

Борис обнял его за плечи.

– Довольно! Закопай свой галстук, еще рано его доставать, и скорее пойдем в хату, я тебе что-то скажу. Есть и для тебя работа. Только чтоб больше не было ошибок. Понял?..

Вскоре лубенцы читали новую листовку.

«Письмо из неволи» – так называлась она.

Потом начали появляться листовки, рассказывающие о положении на фронте, листовки-призывы, в которых неизвестные смельчаки призывали население бороться с оккупантами. А еще кто-то на станции повыкручивал краны в цистернах, и все горючее вытекло; кто-то бросил камень в вывеску районной управы; кто-то проколол шины и насыпал песку в радиаторы автомашин.

Вольф медленно поднялся и направился к окну, занавешенному белой шторой, позвал Бориса:

– Подойди-ка сюда!

Борис подошел.

Следователь потянул за шнур, и штора поползла вверх.

– Видишь? – следователь показал головой за окно.

Во дворе перед самым окном зловеще торчала свежевыструганная виселица. С перекладины свисала петля.

– Видишь? – тихо повторил следователь. – Это приготовлено лично для тебя… Не веришь? Подойди поближе, посмотри, вот и клеймо на столбе: «Борис Гайдай, диверсант и бандит. Каждому, кто пойдет его дорогой, будет то же самое». Так что, парень, сегодня заканчивается твой земной путь… Отправишься туда, откуда уже никто не возвращается… Сознайся наконец, назови своих руководителей, и я прикажу разобрать виселицу…

Борис посмотрел на виселицу, на фанерную доску, на которой написана большими черными буквами его фамилия, и отвернулся.

– Что же ты молчишь? Почему не спасаешь себя? – уставился на него колючим глазом Вольф. – У тех, кто тебя обманул, кто толкнул в пекло зла, жестокие души и злые сердца. Прокляни их, и я сейчас же отпущу тебя, ты выйдешь на улицу, пойдешь домой, где столько дней и ночей тебя ожидает мать… Сознайся, кто твои наставники!..

– Я все сказал, – твердо произнес Борис. – Наставников не было.

– Это твое последнее слово? Ты все обдумал?

– Все.

Белая штора ползет вниз, закрывая светлый квадрат, в котором виднеется, словно на экране, зловещий призрак смерти – виселица…

Сталинград!

Это слово гитлеровцы сначала произносили громко, весело – там их армия продвигалась вперед, брала какие-то руины, бывшие некогда жилыми зданиями и театрами, корпусами заводов и фабрик… Потом, когда огромная армия фон Паулюса застряла в тех развалинах, когда она уже не могла продвинуться ни на шаг, это слово стали произносить с тревогой. И вот под Сталинградом Красная Армия окружила армию Паулюса… Фашисты заговорили о городе над Волгой шепотом…

Один за другим через Лубны шли эшелоны на восток, к Сталинграду. Сталинградская битва требовала подкрепления. Гитлер объявлял мобилизацию за мобилизацией.

Стало совсем опасно выходить на улицу, на базар и вообще в город – всех хватали, заносили в реестр и отправляли в Германию.

Анатолий Буценко снова попал за высокий забор биржи труда, его снова бросили в вагон и отправили в неволю, но он бежал и на этот раз. Когда вернулся, сказал и Ивану и Борису:

– Надо искать выхода. Заберут, как цыплят, и упрячут в какую-то шахту или на завод, откуда уже не вырвешься.

– Надо устраиваться на работу, – заявил Иван. Кто работает, тех в Германию не берут.

– В депо! – предложил Борис. – В депо у меня много знакомых.

На следующий день вечером все собрались у тети Марии. Грусть и горе поселились в ее опустевшей квартире. Две смерти подряд – слишком много для одного сердца. Тетя Мария почернела, сгорбилась, голос у нее стал слабый, безразличный… Пригласила ребят сесть, а сама подошла к окну и замерла. Ни проклятий, ни стона, ни плача. Само немое горе.

Вскоре пришел Нестор Малий и его постоянный помощник на паровозе Петр Миронченко.

– Люблю дисциплинированных, – сказал Малий и поздоровался с каждым за руку. – Или, как говорит Карл Клоц, – аккуратных.

Все уселись на стульях. Тетя Мария вышла из комнаты, тихо притворила за собой дверь. Нестор Малий закурил, помолчал. Наконец промолвил:

– Даже не знаю, что и сказать, ребята, но с одним из вас пока что дело не выгорает.

– Почему? – спросил Анатолий.

– А потому, что берут только двоих. Просил Курыша за всех, а он – нет. «Не дозволено, – заладил. – Пан Клоц согласен принять двоих». Даже сумка с махоркой не помогла…

– Курыш – это такая собака, что без разрешения Клоца и вздохнуть не посмеет, – сердито процедил сквозь зубы Петр Миронченко. – До того, негодяй, выслуживается перед врагами, даже голос своего хозяина копирует, подвывает ему, как собака…

– Нам сначала хотя бы двоих устроить, а потом как-нибудь и третьего постараемся… Москва не сразу строилась…

– Тогда пускай они устраиваются, – тяжело вздохнул Борис, – а я подожду.

– Чего ж так? – поинтересовался Малий.

– Они постарше, их скорее заберут в Германию. Меня пока не трогают.

– Правильно, – согласился Миронченко. – Это по-товарищески…

Договорились, что завтра Анатолий и Иван придут в депо, сначала поговорят с Курышем, потом пойдут на прием к Клоцу.

– Когда войдете, – наставлял Малий, – снимайте шапку. Курыш это очень любит.

– И не забудьте поклониться, – добавил Петр Миронченко.

– Вот это уже и нет! – рубанул ладонью воздух Иван. – Не буду кланяться предателю, не приучен.

– Надо иногда и к этому приучаться, – поправил Малий. – Голова не отпадет, а делу поможешь…

– Сколько ж они платят таким, как мы? – спросил Анатолий.

– Плата у них, сам знаешь, условная… Нам по четыреста рублей в месяц, а вам дадут по двести…

– Как раз хватит получки на два стакана соли, – улыбнулся Миронченко.

– А еще будете получать на день по двести граммов просяного хлеба.

– Ну что ж, – улыбнулся Анатолий, – условия подходящие, мы их принимаем. Только так, чтоб про Бориса не забывали…

– Не забудем, – пообещал Малий.

На этом и разошлись.

Однако все сложилось не так, как хотелось.

Вернувшись домой, Иван застал у себя в хате полицая.

– Где ты ходишь? – набросился полицай. – Полдня тебя ожидаю. Давай быстрей собирайся, поедешь с подводами.

– Никуда я не поеду. Меня уже приняли в депо, – соврал Иван. – Завтра выхожу на работу.

– Ничего не знаю, – сказал полицай. – Староста велел привести тебя, я и приведу, а там сами разбирайтесь. Бери в дорогу побольше еды, одежду…

Пришлось подчиниться.

Староста и слушать не захотел о депо, еще и выругался: как это так – без его разрешения куда-то пошел наниматься!..

Всю ночь Ивана и четырех возчиков продержали в старостате. А утром под конвоем они повезли на санях к фронту теплую одежду, конфискованную у крестьян для гитлеровских солдат.

На работу с Анатолием вместо Ивана пошел Борис.

Первый, кто их встретил в проходной депо, был Григорий Курыш – высокий, длиннолицый, с хитрыми маленькими глазками человек.

Ребята сняли фуражки, поздоровались.

На приветствие Курыш не ответил, оглядел каждого, задумался.

Что это за ребята? Не принесут ли они в депо новых забот? Со старшими проще, у каждого дети, а детей надо кормить, они просят хлеба, пусть даже из проса и отрубей. Хуже с молодыми. У них ни жены, ни хозяйства, ни детей. С таких все и начинается. Что ему терять, этому сорвиголове?..

Курыш уже хотел было уйти – они постоят-постоят и отправятся восвояси, – но не сдвинулся с места. Он ведь обещал помочь. И магарыч получил – целую сумку махры, на которую уже выменял килограмм соли… Да и Клоц несколько раз напоминал, чтоб подыскали двух обтирщиков – в депо сейчас около сорока паровозов, работы прибавляется с каждым днем… И вот как глядит прицепа Малий: глаз не сводит, словно напоминает про махорку, словно предостерегает… Ну, черт с ним, пускай устраивает своих выродков…

Курыш махнул рукой. Ребят пропустили.

– Работать будете или баклуши бить? – спросил он хмуро.

Они молчали, мяли в руках шапки.

– Агитация? Саботаж? Листовки?..

Ребята молчали.

– Ну, смотрите мне, чтоб не подвели! Пошли.

Подошли к конторке. Курыш приказал подождать у двери, а сам долго вытирал ноги. Наконец осмелился и постучал.

Когда вышел Клоц, ребята его сразу узнали, хотя никогда раньше не видели. Низенький, с круглым брюшком, румянец на полном лице, голубые глаза – именно такой, как о нем рассказывал Нестор Малий.

Курыш объявил Клоцу, зачем он привел ребят. Тот подошел, похлопал обоих по плечам, по животам, засмеялся:

– Карош пацан! Любит арбайтен? Али любит спайт? Карош пацан. Давай работай на меня, а когда ваши придут, будешь на них работайт. Карош?..

Он еще раз похлопал ребят по плечам и приказал Курышу принять обоих на работу.

Ребятам выдали ботинки на деревянных подошвах, брезентовые комбинезоны и по целой куче разного тряпья.

– Будете обтирать паровозы, – сказал Курыш. – Немцы народ культурный, они выше всего ставят чистоту, так что смотрите мне!..

Ребята раньше могли часами простаивать на вокзале, рассматривая паровоз. Что-то было в нем грозное и таинственное. Паровоз тяжело дышал, и казалось, будто он с трудом сдерживал свою огромную силищу, которая рвалась из его могучей груди. А эти стальные сверкающие руки-рычаги? Подумать только, паровоз двумя металлическими рычагами двигает сразу все колеса, толкает все вагоны и вытаскивает их на какую угодно гору…

Теперь в депо Анатолий и Борис могут целых десять часов – во время своей смены – не только рассматривать паровозы, но и лазить по ним с тряпками, все ощупывать. Однако когда паровоз «горячий», ребятам запрещено даже близко подступать к нему.

Вот стоит под парами черный великан, готовый вырваться на простор и оглушить своим громким, пронзительным свистом степи и леса. Все в нем красиво, чисто, смазано, фыркают клапаны, выпуская пар – излишки – с неудержимой силой. Сейчас выйдет из конторы машинист, легко подымется по стальным ступенькам в будку, даст гудок, повернет рычаг, паровоз крутанет свои колеса так, что искры полетят в разные стороны, тронется с места, потом пых-пых – и застучит по сверкающим рельсам. Жаль только, что все паровозы работают на фашистов, им помогают…

Часто ребята просят машинистов разрешить им залезть в будку, поглядеть на все, что там есть, расспрашивают о реверсе, как им управляют машинисты, как регулируют подачу пара. Все им интересно, все они хотят знать.

Только не каждый машинист пустит в будку, кое-кто боится, чтоб не накричал Колодка – так в депо за глаза называют Клоца [26]26
  Klotz (нем.) – колода.


[Закрыть]. Но когда в рейс выходил Нестор Малий со своим напарником Петром Миронченко, он не только разрешал забираться в паровозную будку, но и показывал, как запускать паровоз, как убавлять ход, как останавливать.

Однажды в паровозной будке Борис, размечтавшись, сказал Нестору Малию:

– Эх, помчаться на такой машине! Умереть можно!..

– «Умереть»… Зачем тебе умирать? Пускай лучше Гитлер подохнет, – тихо ответил дядя Нестор. – Слышали? Наши, считай, положили в мешок трехсоттысячную армию Паулюса в Сталинграде…

Ребята уже не первый раз слышали о том, что наши войска окружили гитлеровские группировки в Сталинграде, а потом они и сами принимали и переписывали сводку Советского Информбюро.

– Что, уже сложили оружие? – обрадовался Анатолий.

– Еще не сложили, но сложат, – заверил машинист. – Ничто им уже не поможет. Даже сам господь бог.

Дядя Нестор улыбнулся Борису и весело прибавил:

– А поездить на паровозе успеешь, лишь бы охота была. Научиться всему можно. Я тоже начинал с обтирщика…

Малий выпроводил ребят из будки, дал короткий сигнал, паровоз заскрежетал колесами и медленно выкатился из депо.

Долго смотрели ребята ему вслед.

Утром, когда Анатолий и Борис пришли в депо, их встретил почерневший в лице Клоц. На приветствие гитлеровец не ответил. Он стоял возле своей конторки, уставившись ничего не видящим взглядом в прокопченное окошко.

Надсмотрщики, мастера тоже притихли. Ходили по депо, точно сонные, не разговаривали, ни на кого не кричали. Просто удивительно, как изменились фашисты!

А вот дядя Нестор встретил ребят доброй улыбкой:

– Не говорил я вам, что повернут круг на все сто восемьдесят?..

– Как это? – не понял Борис.

– Да так, – подморгнул седой бровью Нестор. – Случилось то, что и должно было произойти. Пришли фашисты на нашу землю и оказались будто на том кругу, – кивнул на поворотный круг. – Тогда наши люди взялись дружно за дышло – ра-аз! – и повернули его на сто восемьдесят градусов: катись, машина, назад!..

Вблизи из скатоопускной канавы вылез Курыш, все сразу умолкли, каждый принялся за свою работу. Нестор Малий даже прикрикнул на ребят:

– Смотрите мне, лучше вытирайте, паны немецкие машинисты поведут паровоз!

Курыш даже глазом не повел – он тоже был растерян и взволнован.

Когда Курыш отошел, дядя Нестор тихонько шепнул:

– Теперь покатилась их машина назад. Покатилась и не остановится, вот увидите. Будет им то, что было в восемнадцатом… Тогда и здесь, в депо, доброго чёсу задали наши железнодорожники немчуре.

И, оглядываясь по сторонам, он рассказал, что сотворили лубенские железнодорожники в восемнадцатом.

Оставляя Украину, немцы вывозили все, что только могли взять с собой: хлеб, скот, различное заводское и фабричное оборудование… Чтоб помешать оккупантам грабить народ, железнодорожники-лубенцы пустили паровоз в ненаведенный поворотный круг и таким образом вывели из строя все депо. Больше ни один паровоз не смог ни выйти из него, ни зайти. Пришлось немцам бросить награбленное добро.

С тех пор ребята стали внимательнее присматриваться к поворотному кругу…

Волна радостных известий об общем наступлении войск катилась по земле, преодолевая преграды.

И чем ощутимей били фашистов на фронте, тем смелее становились удары по врагу в тылу. Каждый чувствовал потребность добавить и свои усилия для разгрома ненавистного оккупанта. Волнующие слухи обгоняли друг друга.

«Говорят, что партизаны взорвали железнодорожный мост в Миргороде…»

«А в Хороле наскочили на лагерь для пленных и освободили большую часть наших бойцов…»

«Слыхали? Объявился Орел, партизанский вожак. Где он пройдет со своими ребятами, туда фашист и носа не показывает. Сожгли мост через реку Удай, теперь оккупанты вон какого крюка дают…»

«Ночью около Лубен приземлилось несколько советских парашютистов, и ни одного из них гитлеровцы не нашли…»

«Кусаются фашисты, как осенние мухи. Угоняют нашу молодежь в рабство, формируют карательные отряды против партизан. Но ничего у них не выходит, это видит каждый…»

«Пришли полицаи на какое-то совещание, глядь – а у одного из них на спине советская листовка приклеена…»

«Увидели бы вы, какую стражу выставляют теперь около комендатуры, полиции и гебитскомиссариата… Чуют свою погибель…»

Как губка впитывает воду, так ребята вбирали слухи о подвигах народных мстителей. Хотелось и им, ох как хотелось тоже нанести оккупантам какой-нибудь чувствительный удар, чтобы и о них заговорил народ! А тут еще Иван неожиданно появился и подлил масла в огонь своими рассказами…

Однажды Анатолий и Борис увидели, как в конторку к Клоцу зашли Курыш, Нестор Малий и… Иван. Ребята были крайне удивлены: несколько дней назад, когда Иван вернулся домой после поездки на «подводах», его забрали в Германию…

С нетерпением ожидали они, пока наконец он не вышел из конторки.

– Здоров! – сразу подбежали к нему. – Откуда ты взялся?

– Взялся… – улыбнулся Иван. – Потом расскажу. Главное – теперь я буду с вами.

– Неужели? – обрадовался Борис.

– Завтра выйду на работу. Приняли, как и вас, обтирщиком.

– Вот здорово!..

С тех пор они уже втроем вытирали в депо замасленные, прокопченные паровозы. Если никого вблизи не было, Иван рассказывал ребятам о тех страданиях, какие он претерпел во время двухнедельного путешествия на фронт и обратно. Пришлось побывать даже за Харьковом – возил Иван на санях теплую одежду для гитлеровских солдат. Возил, да не довез. Ночью, как уснули конвоиры-полицаи, запряг лошадей и дал дёру. В первом же хуторе роздал крестьянам одежду, а вскоре покинул и лошадей с санями – едва сам убежал от фашистских патрулей… Добрался домой, а в селе облава, забрали его и отправили в Германию. Хорошо, что и на этот раз удалось убежать из Киева…

– Наслушался и насмотрелся я там, за Харьковом. Фронт недалеко, гремит и днем и ночью. А самолетов наших!.. Теперь они в небе хозяйничают, вражеских «мессеров» почти не видно. И фашисты уже не те, стали какие-то пугливые, хотя и злые-презлые. Чуть что – расстреливают, вешают… А партизан боятся – ужас!..

В конце января в ясный морозный день над Лубнами появилось три самолета. Они шли с востока, на крыльях сверкали большие красные звезды. Люди выскакивали из домов, со слезами радости встречали родные самолеты, которых они давно не видели.

– Смотрите, смотрите, – доносилось отовсюду, – они что-то сбрасывают!

Все небо было усеяно листовками. Маленькие четырехугольные бумажки кружились в воздухе, медленно опускаясь на землю. Люди наперегонки ловили их.

Одна листовка упала на территорию дело. Она досталась Борису. Он схватил ее, засунул в рукав ватника и стремглав понесся к канаве, возле которой стоял горячий, только что с дороги паровоз.

– Что там пишут? – обступили мальчика рабочие. – А ну почитай, хлопец!

Борис уселся на испачканный сундучок с инструментами и принялся читать вслух:

Дорогие наши матери, братья и сестры! Приближается час вашего освобождения! Красная Армия успешно продвигается вперед, преодолевая сопротивление фашистов. Не давайте врагу возможности вывозить хлеб, скот, оборудование. Берегите своих детей, прячьте их где можете, не разрешайте немцам забирать ваших дочерей и сыновей в фашистскую неволю!

Дальше листовка призывала уничтожать вражеские обозы, выводить из строя железнодорожные пути, взрывать мосты, устраивать всяческие препятствия отступающей гитлеровской армии.

Все так заслушались, что не заметили, как нагрянул Клоц. Он молча взял у Бориса из рук листовку, сложил вчетверо и разорвал.

– Разве я не говорил, что ваши придут? – вдруг засмеялся Клоц. – Вот они и идут… Когда придут, будете мной командовать, а сейчас подчиняйтесь мне. За работу!

Клоц махнул рукой и, тяжело переваливаясь на толстых ногах, пошел прочь.

– Или он дурак, или слишком хитер, – развел руками Борис. – Не могу разгадать этого толстого чурбана…

– Наоборот, наверное, не совсем чурбан, если знает, что наши придут. Придут они, и тогда…

Анатолий сразу умолк, увидев почти рядом Курыша. Чтоб не навлечь беды, сказал:

– …тогда человечество узнает, что возле мыса Горн похоронено множество кораблей, которые разбились и затонули в яростных вихрях разъяренной воды. – Он даже голос повысил и добавил: – Имейте в виду, что каждый третий корабль, утонувший в океане, приходится на долю мыса Горн…

Курыш постоял за паровозом, послушал и ушел.

…Иван Сацкий быстро освоился в депо. Несмотря на то что работал он здесь меньше, чем его товарищи, однако уже знал все порядки так же хорошо, как и они.

Он, кроме того что облазил все канавы, поворотный круг и паровозы, поставленные на промывку и ремонт, еще и повадился к будке Малия и вскоре мог с закрытыми глазами показать все самые важные детали паровоза, и не только показать, но и объяснить их назначение и принцип действия.

Однажды ребята возвращались с работы домой. Выпал мягкий белый снег, намело высокие сугробы. Иван Сацкий наклонился, набрал полную пригоршню снега, кинул на телеграфный столб. С проводов слетел снеговой покров, и они загудели.

– Тепло, – заметил Иван.

– Скоро будет весна, – сказал Борис.

Анатолий посмотрел на друзей и задумчиво произнес:

– Далеко еще до весны. А хочется, чтоб она скорее наступила. Весной и летом как-то веселее…

После дымного депо, сырых канав и сквозняка ребятам на улице было тепло и радостно. У Бориса даже румянец на щеках появился. Он подошел к Анатолию и шепнул ему на ухо:

– И зимой, Толя, может быть весело. Я сегодня такое веселье устроил в депо: налил воды в канистры с висконзином и добавил по горсти песку…

– Ты что? – нахмурился Анатолий. – Ты правду говоришь?

– Убей меня гром! – улыбнулся Борис. – Они же заливают смазочное масло в цилиндры паровозов… Представляешь потеху?

– Представляю, – сердито сказал Анатолий.

– Чего ты? – остановился Борис.

– Ваня, – позвал Анатолий, – пойди-ка сюда, послушай своего дружка и объясни ему, кто он такой.

Узнав о поступке Бориса, Иван даже побледнел.

– Когда ты это сделал?

– Под конец смены.

Ребята с облегчением вздохнули.

– Значит, еще успеем, – произнес загадочно Анатолий.

– Успеем, если только… Одним словом, завтра, – сказал Иван.

Борис стоял и ничего не понимал. Наконец он обозлился, не вытерпел:

– Что за секрет? Как вас понимать?

Анатолий улыбнулся:

– Секрет… Это наш общий и самый большой секрет… Пошли, расскажем и тебе, что мы сегодня придумали…

…Снег шел всю ночь.

Деревья отяжелели, стали ниже, словно сжались. «Скоро будет весна», – сказал вчера Борис. Смешно! Январь месяц, на улице снегу намело – ни пройти, ни проехать, а он говорит – весна… Интересно, почему в голову лезут именно такие мысли?..

Может, потому, что одна зима в неволе – словно четыре или пять зим? Или потому, что оттуда, с фронта, несутся такие приятные, такие радостные вести? Весна летит на боевых крыльях наших самолетов, на броне, на стальных лафетах орудий… Странно, еще такого с Анатолием не случалось в жизни… Все весны, которые ему подарила судьба, до сих пор приходили на журавлиных ключах, на ветрах Черноморья, на дождевых тучах Днепра…

Воробей по головку забрался в пушистый снег и трепещет крылышками. Впервые Анатолий видит, чтоб воробей в снегу купался. Чистится, моется, как перед теплом… Высунет головку, оглядится кругом, зальется счастливым щебетом и снова зарывается в снег, крылышками бьет, маленькое снеговое облачко подымает над собой.

Надо позавтракать. Это – для матери. Когда она проснется и заметит, что кукурузная каша так и стоит нетронутая, подумает, что он или заболел, или привередничает, и, конечно, станет переживать… Взял ложку, покрутил ею в кастрюле… Вот теперь все нормально… Каши не меньше, но вид такой, словно ее кто-то ел.

Мать спит. Умаялась… Анатолий подошел к кровати, долго смотрел на милое, родное лицо матери. Сколько она перестирала чужого белья! Руки у нее синие, разбухшие. С тех пор как он помнит мать, все она недосыпает, недоедает… Без образования, без специальности, рано осталась одна, с ребенком на руках. Анатолий помнит, как ходил вместе с матерью по квартирам. Уложит его на кучу чужого белья: спи сынок. А сама за корыто, за щелок, за синьку… А когда подрос, стала оставлять одного дома, сначала ненадолго, потом на целый день. Возвратившись домой, брала его голову в свои покрасневшие до синевы руки, смотрела в глаза и спрашивала:

«Ничего не разбил, не поломал, не сжег?»

«Нет, мама».

«Съел все, что я говорила?»

«Съел».

«Не баловался, стекла у соседей не бил?»

«Нет, мама».

«Все хорошо, значит?»

«Все хорошо, вот посмотри…»

Он водил по комнате, они заходили в коридорчик. Все стояло и лежало на месте. Вот только зеленая чашка исчезла. Мать заметила это сразу, как только заглянула в посудный шкафчик.

«Возьми, сынок, зеленую чашку и дай мне напиться».

Толя долго и упрямо искал зеленую чашку. Матери надоело ждать, она подошла к плите, раскрыла дверцы. В золе лежат зеленые черепки.

«Она сама разбилась», – оправдывается Толя.

«Конечно, сама. А еще что само разбилось?»

«Ничего, ничегошеньки!»

Только после этого мать доставала из кошелки какой-то гостинец, устало присаживалась на стул и говорила:

«Слава богу, что так. Устала я, сынок…»

Вот она, мать, перед ним. Ровно дышит, спокойна и немного сурова. Только пальцы, разъеденные мылом и содой, почему-то шевелятся. Может, они и во сне стирают белье…

Пробили настенные часы, Анатолий вздрогнул. Пора. Ведь настало сегодня.

Как можно тише вышел в коридорчик и вдруг услышал сонный голос матери:

– Ты хотел что-то сказать?

– Нет, мама… Спите! Я пошел!

И осторожно прикрыл дверь…

И все-таки запоздал. В депо уже полно рабочих и немцев-администраторов. Ребята встретили его молча. Кивнули головами и снова принялись обтирать и без того блестящие рычаги, диски. Чего они? Неужели случилось что-то непредвиденное?

Как только Курыш отошел (не мог, гад, успокоиться, пока не записал эти две минуты опоздания), сразу спросил их.

Первым ответил Борис:

– Плохо спалось, кости ныли… Наверное, на дождь…

Ребята рассмеялись. Так всегда говорил Борису дед, семидесятилетний Ефим.

– Сон видел, – сказал Иван. – Будто иду я в степи, а навстречу – или овца, или пес лохматый, или упырь… Рассмотрел – наш Колодка…

И снова ребята смеются, хохочут громко, словно они только что возвратились с гулянья на лугу и теперь рассказывают друг другу веселые приключения.

Паровоз нависает над ребятами богатырским чревом, маслянистым, блестящим, тяжелым и теплым. Стоит послушный и покорный, как натруженная крестьянская лошадь. Можешь лазить под ним, трогать руками какие угодно детали, можешь забраться в топку и там погреться, можешь похлопать его по сверкающим, как ртуть, ободьям больших колес. Это пока он на отдыхе, пока не дышит адским огнем. Но стоит бросить в его нутро уголь, поддать пару, – тогда берегись! Паровоз становится похожим на дикого лихого коня. Как распустит свою черную гриву, как загудит на всю степь, аж трава поляжет. Страсть какая сила заключена в его могучем теле!..

Сколько угодно может Анатолий думать о паровозе, автомобиле, корабле, самолете, думать и гордиться их создателями. Но думать мешает Курыш. Жилистая, юркая и пронырливая тварь… Бегает возле Клоца, лепечет каким-то диким языком:

– Я люблю Германию! Германия – колоссаль! Фон Паулюс – колоссаль! Сталинград – то есть Верден!..

Клоц смеется. Открыто смеется, вглядываясь в лицо предателя. Насмехается, сверкая огромными, как у совы, глазами с белыми ресницами.

– Ты, Курыш, русский Курыш, украинский Курыш или немецкий Курыш?..

Ага, Курыш… Вот о ком надо подумать… Этот даже домой обедать не ходит. Все идут, а он остается. Выслуживается, старается… В депо работает много железнодорожников – заставили оккупанты, да и голод, как говорится, выгонит на холод, надо и самому что-то есть, и семью прокормить. Только все они работают спустя рукава, а иногда, где только можно, и вредят оккупантам… Не такой Курыш. Он продался фашистам душой и телом.

Курыш не только следит за работой и заставляет советских людей гнуть спину на врага, он все вынюхивает, следит за каждым человеком в депо и обо всех доносит полиции. Один за другим исчезли из депо так называемые «горячие головы»… Заберутся, бывало, железнодорожники в теплую топку паровоза, сядут там, закурят или начнут играть в карты, разговаривают… А здесь, откуда ни возьмись, Курыш. Лазит под паровозами, все замечает, не дает покою. Однажды встретил его молодой слесарь Яков и тихо сказал: «Долазишься, собака…» Курыш даже глазом не моргнул, словно ничего не слышал. На следующий день Якова схватили полицаи, и больше его в депо не видели…

Кто-то положил Курышу на крыльцо записку. «Смотри, Курыш, а то сгоришь!» О, как он смотрел! Говорили, Курыш боялся ходить ночью. Старый забор повалил, поставил высокий, чтоб никто не мог и заглянуть во двор. К новым воротам и ставням приделал штанги из дюймового железа. По двору носилась злая овчарка. Стоило кому-нибудь пройти мимо двора, как овчарка уже летела к воротам, грызла доски… И все-таки кому-то удалось пробраться во двор, подсыпать чего-то корове, и она сдохла… Молодцы те, которые так сделали, но они поступили бы куда лучше, если бы отравили не корову, а самого хозяина. Тогда не было б ребятам хлопот с хитрым немецким прихвостнем.

Так вот – Курыш. Что он говорил, заглядывая в глаза Клоцу? Ага, о Паулюсе. Фон Паулюсе!..

Анатолий переждал, пока эти двое отойдут немного подальше, и шепнул своим дружкам:

– Курыш будет здесь… – Анатолий показал свой кулак. – Остальное – полдела.

Ребята догадались: Анатолий что-то придумал, избавятся они от Курыша.

Борис вылез из канавы, прошелся по просторному и гулкому цеху, приоткрыл тяжелую, выкрашенную в красный цвет дверь, посмотрел на поворотный круг. Он был наведен.

Обернулся к ребятам, прошептал:

– Наведен…

– Отведем, – сказал Анатолий.

Оставалось дождаться той минуты, когда стрелка часов, выставленных в окне конторки Клоца, остановится на одиннадцати и раздастся сигнал на обед. Одновременно это будет сигнал и для них…

Как медленно вертится земля! Еще никогда они не ждали так горячо и нетерпеливо обеденного перерыва, как сегодня! И когда наконец стрелка часов достигла задуманной пометки, Иван бросил замасленное тряпье и сказал:

– Обед! Кишки просто марш играют, так мне есть хочется…

Но они не торопились на обед. Долго вытирали, а потом мыли и снова вытирали руки, пока рабочие и администрация не разошлись.

Просторное помещение опустело, только Курыш носился туда-сюда. Гитлеровский дежурный в депо закрылся в своей будке, наслаждаясь «зуппе», принесенным в термосе. Потом он прислонится, как всегда, к теплой печке и задремлет… Остался Курыш. Он ходит по цеху, заглядывает в каждый уголок.

Анатолий смотрит на часы. Стрелка теперь быстро прыгает на белом циферблате.

– Хотите снова опоздать! – кричит Курыш и рукой показывает: мол, пора обедать.

Тогда Анатолий направляется к нему, подходит и говорит:

– А вы слыхали? Вон ребята говорят, будто фон Паулюс прорвался.

Курыш даже присел от удивления. Махнул длинными руками, словно собирался взлететь, и облегченно вздохнул:

– Неужели? Как же это я…

Он еще раз взмахнул руками, бросился в конторку, где у Клоца всегда по репродуктору передавали фашистские марши.

Анатолий подал знак.

Иван и Борис прошмыгнули через дверцы цеховых ворот, налегли на привод и отвели круг. Стараясь не торопиться, возвратились обратно, подошли к паровозу № 706, который стоял на одиннадцатой канаве, слегка попыхивая паром.

Иван остался у паровоза стоять на страже. Борис и Анатолий быстро забрались в кабину. Анатолий потянул на себя реверс, Борис открыл регулятор.

Паровоз зашипел, вздрогнул, заскрежетал колесами и медленно тронулся из депо.

Ребята попрыгали на землю.

Набирая скорость, паровоз с разгону ударил по воротам, они раскрылись, и он покатился к кругу. Еще мгновение, и огромная машина налетела на отведенный круг, сбила его с центра и свалилась в яму. Оглушительный грохот и скрежет железа пронесся по депо. Пронесся и умолк. Наступила тишина.

Однако она длилась недолго. Всего несколько минут. А потом поднялся многоголосый шум. Отовсюду доносился топот, крик. К кругу бежали гитлеровцы.

Анатолий и Борис не успели заметить, куда исчез Иван. Как только паровоз упал в яму, они понеслись в конец депо, но наскочили на фашиста с овчаркой; бросились от него к выходу, но наперерез им мчался Курыш. Он схватил ребят за грудь, прижал к стене, ударил головой о кирпич.