Текст книги "Наставники"

Автор книги: Бора Чосич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Опасное ремесло – японское

За несколько лет до войны в городе стали появляться сначала странные предметы, потом и картинки, одежда, книжки смешного содержания; все это происходило из совершенно иной страны – японской. Мы получили в посылке чайные чашки, совершенно прозрачные, на чашках просматривались изрыгающие огонь трехглавые змеи, соломенные хижины и люди, спотыкающиеся вследствие своей японской походки. Мама сшила пеньюар из черного шелка; на спине или несколько ниже золотыми нитками был вышит дракон, глаза у дракона были из стеклянных горошин, дедушка спрашивал: «Тебе жопу не давит, когда сидишь?» Тетки сказали: «Все стихи прекрасны, но прекраснее всех японские в переводе одного летчика Милоша Црнянского!» Дедушка сказал: «Вот припрутся эти японцы и переколют нас своими мечами!» Дядя сказал: «Точно, особенно если провертят земной шар, потому что они как раз с другой стороны, то есть снизу!» Я спросил: «Почему японцы живут снизу к выдумывают драконов?» Дядя ответил: «Потому что они фашисты и будут уничтожены, как только русские войдут в Токио!» Мама сказала: «Не дай Бог!» Соседям взбрело в голову оклеить комнату японскими обоями, дедушка спросил: «Вы что, рехнулись?» Отец пришел после пьянки, увидел странные картины в знакомом доме и спросил: «Где мы?» Дедушка ответил: «Где мы – не знаю, а ты-то – в раю!»

Это был тысяча девятьсот тридцать девятый год, японский год В газетах писали: «Японский флаг развевается на Востоке!» Я спросил: «А что это за флаг?» Дядя объяснил: «Да так, все белое, а посередке апельсин!» Мама сказала «Если бы у меня были возможности, я бы сшила себе еще пару японских пеньюаров, в них женщина чувствует себя женщиной!» Тетки сказали: «Мало же тебе надо!» Мама сказала: «Самая изумительная опера – это „Мадам Баттерфляй", о самоубийстве японской девушки на почве любви!» Дедушка откликнулся: «Вот дура!»

В тридцать девятом году началось обожание различных народов. Мы обожали японский народ, абсолютно неизвестный. Отец спросил: «А как они вообще друг друга понимают, если и пишут-то какими-то крючками?» Дедушка сказал: «Всё они врут!» Я сказал: «Хочу выучить японский язык!» Мама сказала «Да и заработаешь заворот мозгов!» Воя Блоша сказал: «Если глаза чуть-чуть подтянуть к вискам и приклеить пластырь, то мы будем как японцы!» Мы взяли пластырь из домашней аптечки и приклеили его, оттянув кожу у глаз, после чего заявили: «Мы японцы!» Мы с Воей Блошей ворвались в комнату с узкими глазами, все принялись верещать. Тетки воскликнули: «Вот они!» Мама выпустила из рук фаянсовую миску со взбитыми сливками, дедушка сказал: «Вот эти два идиота!» – и тут же принялся гонять нас неестественно большим ремнем. Дядя сказал: «Впрочем, каждый малый народ должен обожать какой-нибудь большой!» Дедушка спросил: «Но почему же нам достался самый опасный народ?» Отец сказал: «Лучше бы выбрали русских!» Я объявил: «В киножурнале о финской войне я видел косоглазых русских, как с помощью пластыря, так и натуральных!» Дядя воскликнул: «Это пропаганда, сфабрикованная в Берлине!» Отец сказал: «Русские – самый великий народ в мире, и у них есть свои собственные японцы, вот!» Наш сосед Павел Босустов, великий знаток своего народа, сказал: «Ну что вы мне рассказываете!» Дедушка воскликнул: «Ну вот!» После этого мы перестали путать эти два народа, русский и японский, мама сказала: «Мне любой человек мил!» Дядя добавил: «Если он мужик, конечно!» Мама продолжила носить японский пеньюар. Это было за несколько лет до войны, второй, огромной, мировой. У нас, в нашей семье, среди людей, являющихся ее членами, началось обожание различных народов, в основном великих, хотя и совсем чуждых. В этом смысле у нас не было единства, отнюдь. В ходе этих событий члены моей семьи еще и не подозревали ничего об опасном смешении народов, которое еще только предстояло. В итоге мы рассуждали о разных народах как о каких-то, скажем, профессиях, как о ремесле. Моя мама однозначно высказалась в пользу японского ремесла, но это, естественно, еще ничего не означало. Мы тогда полагали, что некоторые народы, например русские или японцы, называются так из-за своих дел, русских там или японских. Мы предполагали, что все закончится таким образом, что по прошествии какого-то времени мы ознакомимся с делами и занятиями всех других народов, даже самых удаленных, но действительность оказалась несколько сложней. И тем не менее я вставляю этот рассказ в книгу о ремеслах, так как без него эта книга была бы неполной, урезанной, я в этом убежден. Я не знаю ни одного японца – соответственно, мне неизвестно, занимаются ли японцы своим японством в смысле ремесла или нет. Впрочем, это еще ничего не значит. Напротив.

О здоровье и лечении

Мама говорила: «Я как чихну, так чувствую себя на десять лет моложе!» Дедушка говорил: «Мне лучше не чихать, потому что я сразу начинаю всех крыть на чем свет стоит!» Мама спрашивала: «Интересно, а мы тут при чем?» Отец расчихался всего раз в жизни, в результате употребления холодного пива. Все это были звуки естественные, но страшные. Одна из соседок сказала: «Когда у вас чихают, я всегда со страху роняю сковородку с глазуньей из двух яиц!» Дедушка ответил: «А что мы, по-вашему, должны делать?» Тетки чихали редко и делали это по-кошачьи. Мама говорила: «Пусть меня постигнет самая страшная и неизлечимая болезнь, только не чихание, которое не позволяет мне сосредоточиться на чтении сентиментального романа о скорбящей гибнущей душе!» Дедушка сказал: «Дай тебе Бог, только хотел бы я потом на тебя глянуть!» Мама ответила: «Я столько лет записывала все, что слышала о страшных болезнях, только потом тетрадку потеряла!» Дедушка тут же сказал: «Как же, поверили!» Мама продолжила: «Например, что вы скажете про родившегося ребенка без тела, органов и вообще без ног, одна голова?» Немного погодя мама добавила: «Потом его показывали в пятилитровой банке!» Дедушка крикнул: «Надоела вся эта брехня!» Дядя констатировал: «Все может быть!» Дедушка прокомментировал: «У тебя – точно!» Мама продолжила: «А что вы скажете про двуглавого человека, который даже не понимает, что он урод?» Отца слегка шатнуло, потом он выпрямился и сказал: «Мне в кабаке сказали, что у нас болеет само общество, или что-то в этом роде!» Дедушка заявил: «Вот в это я вмешиваться не желаю!» Я сказал: «А мы одну нашу подружку отвели в подвал и попробовали оперировать!» Все хором воскликнули: «Как?!» Я ответил: «С помощью снятия трусиков и соломинки!» Тетки сразу принялись играть на пианино и исполнять арии из опер, абсолютно несуществующих. Дедушка сказал: «Я пошел поливать цветы!» Дядя заявил: «Я всегда говорил, что из него выйдет толк, причем скоро!»

Чтобы существовать, человек постоянно нуждается во вспомогательных, посторонних средствах, в основном искусственного происхождения: в деньгах, в пище и в самом важном – в здоровье. Ни у кого из соседей гроша ломаного за душой не было, аналогичное положение было с хлебом, но в том, что касается здоровья, дедушка давал твердую оценку: «Здоровы как быки!» Тем не менее мама регулярно информировала о страшных случаях невероятных заболеваний, которыми страдали многие люди, совершенно нам неизвестные. Дедушка стремился вывести ее на чистую воду, спрашивая: «Туберкулез, что ли?» Но мама отвечала с горькой, одновременно как бы прощающей его наивность улыбкой: «То, чем страдает она, несчастная, не описано ни в одной медицинской книге, даже самой умной!» У дедушки в голове намертво закрепился краткий список самых опасных и смертельных болезней, дедушка не допускал расширения этого списка за счет всякой дилетантской чепухи. Дедушка предлагал: «Спорим, она выдумывает, тем более что я ее знаю?» Но мама продолжала информировать все с той же горькой улыбкой: «Уж куда там, хорошо еще, что ее не вспучило пока и анамнеза нет!» Болезни, которые описывала мама, всегда имели гигантские симптомы: члены у людей вытягивались до двух метров включительно, утроба отекала, на голове вырастали шишки и прочие наросты, по размерам напоминающие рога. Все это жутко смердело, так что мама, описывая симптомы, зажимала пальцами нос, несмотря на то что в данный момент расстояние между ней и описываемой болезнью было больше десятка километров. Тетки смотрели затуманенными глазами, как сквозь запотевшее стекло, и шептали: «Несчастные! – и добавляли: – Хоть мы их никогда и не видели!» У дяди на подобные рассказы всегда был готов ответ: «Лучше ездить на велосипеде, делать зарядку и бегать за бабами!» Дедушка не говорил ничего, несмотря на всеобщую печаль по поводу чужой болезни.

В нашей семье основными болезнями были следующие: нехватка пищи, запрет на исполнение русских песен, а также мамина зубная боль. Однако все мы были готовы достойно встретить худшее. По дому слонялись теткины подруги с тайными инструкциями по неотложной помощи, дедушка изобретал технологию изготовления универсального протеза для любой части тела, но все продолжали быть здоровыми. У мамы были разные флакончики, во флакончиках были лекарства от разных болезней, в том числе и самое главное лекарство от скоропостижной смерти, состоящее из виноградной водки и чеснока. Отец спросил: «Кто испортил очищенную?» Мама принимала лекарства в разное время дня и года, по необходимости. Мама приговаривала: «Вот это очень хорошее!» Или: «Вот это мне рекомендовала госпожа Аладрович, дай ей Бог здоровья!» Мама понуждала остальных членов семьи натираться вонючими мазями, глотать сомнительные пилюли, полоскать горло розовыми жидкостями, зачастую не имеющими названия. Мама говорила: «С каких пор принимаю, и хоть бы что!» Дедушка отвечал: «Твое счастье!» Мама была самым выдающимся членом нашей семьи в медицине, во врачебных вопросах, хотя ей не очень-то верили, совершенно, кстати, непонятно почему. Мама ходила по дому с пипетками, с угрожающе растопыренным пинцетом марки «Золинген», мама приговаривала: «Дай закапаю в глаз!», «Дай вытащу занозу!». Вся семья, все мои близкие – все мы убегали в соседние комнаты и запирались, независимо от грозящего медицинского исхода.

Возникнув перед нами, капитан Вацулич заявил: «В новой жизни у человека не будет иметь права на боль даже самый ничтожнейший орган – зуб, например!» Мама только вздохнула. Дедушка не поверил: «Да ну?» Вацулич вынул из кармана зеленую коробочку и сказал: «Кроме того, каждый, кто примет вот эту таблетку, полностью забудет бывшую жизнь и станет абсолютно нашим человеком!» Каждый из нас задумался над преимуществами вновь наступающих дней, а также о том, что мы оставим в своем ближайшем прошлом. Вацулич принялся раздавать белые таблетки с оттиснутыми буквами, вкладывая их прямо в открытые рты, мы глотали их давясь, не запивая, но с ясными лицами. Тетки воскликнули: «Все отдадим!» – и, стыдливо попросили еще по одной. Чуть погодя дедушка сказал: «А со мной ничего! – и добавил: – Все помню!» Вацулич посмотрел на нас и сказал: «Со стариками потрудней будет!» От случившегося всеобщего восторга Вацулич выронил коробочку. Она оказалась довоенного производства, принадлежала крупному фашистскому тресту по производству аспирина. Отец сказал: «Я сразу понял – это обычный аспирин, от которого потеют!» Дедушка сказал: «А если он еще и фирмы Байера, то я точно удавлюсь!» Вацулич стыдливо собрал раскатившиеся по полу пилюли, вспотел и сказал плачущим голосом: «Так ведь идея важна, все остальное вторично!» Мама подтвердила: «Верно!» – но всем было ясно, что думает она иначе. Строгий, товарищ капитана Вацулича, которого очень разозлило это происшествие, сказал: «Я раздам вам патроны, это хорошо помогает от нервов!» Дедушка спросил: «А как мы их употреблять будем?» Строгий сказал: «Зажмите их в кулаке! – и немного погодя добавил: – Как начнете психовать, сожмите покрепче, и все пройдет!» Дедушка восхитился: «Ишь ты, как просто!» Строгий подтвердил: «Точно!»

В сорок пятом году товарищи от народной революции пустили побоку медицинские вопросы и отдались строительству народной власти; мой отец, дядя и я, как вам уже известно, отдались вместе с ними. Дом остался на женщинах, на них остались и старые проблемы – проблемы оздоровления человечества, хорошо всем известные. В мудрых книгах, даже в некоторых рукописных трудах, были разысканы еще не испытанные рецепты, и мама собственноручно принялась составлять опасные мази от несуществующих кожных болезней, а также отваривать травы от ишиаса, которым никто не страдал. Дедушка сказал: «Если какое лекарство и надо придумать, так это от голода!» Все промолчали, а он продолжил: «Просто бы тесто замесить да хлеб поставить!» Это был абсолютно точный рецепт, но абсолютно неосуществимый.

Мама постоянно прикидывала, что может случиться с каждым из нас в результате непредвиденного несчастного случая. Дедушка говорил: «Смотри накличешь!» Мама же не могла остановиться: «А что если кто-то из наших выпадет из окна четвертого этажа?» Тетки говорили: «Все мы в руце Божией! – и добавляли: – Мы никогда не высовываемся!» «А что если у кого-то вытечет глаз во время стрижки ногтей, которые так опасно отскакивают?» – спрашивала мама. «А что если кто-то поскользнется на паркете, который я вынуждена постоянно натирать, потому что терпеть не могу грязи?» – продолжала она. «А что если кто-то отхватит себе топором палец во время колки дров в нашем холодном подвале?» Никто не был в состоянии ответить ей. Дядя заявил: «Я не желаю представлять себе эти страшные сцены четвертования, и потому заткнись!» Мама ему ответила: «Хорошо тебе, ты только сидишь и смотришь, как бы смотаться на сторону, а я должна без перерыва сидеть дома и заботиться о вас!» Кто-то сказал: «Хватит заботиться!» Но эти слова, как и прежде бывало, не помогли. Мама вырезала газетные статьи о крупных преступлениях и упорно информировала нас: «Гляньте-ка, эта сволочь свернула шею старой немощной торговке молотым кофе!» Или: «Известная домовладелица найдена в собственном подвале уже разложившейся, убитой своей неблагодарной прислугой!» Дедушка кричал: «Не хочу смотреть на эти кошмары!» Отец добавлял: «Хорошо же ты воспитываешь единственного сыночка!» Мама отвечала: «Он должен понять, что жизнь не сахар, а сосуд, наполненный ужасом и непрерывно текущей кровью!» Тогда отец согласился: «Ну давай!»

Это рассказ о ремесле, о действиях, вызванных этим ремеслом, медицинским. В этом рассказе я пытался описать наши занятия делом помощи больным членам нашей семьи, несмотря на их железное здоровье. В этом рассказе описаны случаи заболеваний и несчастные случаи, которые случались с другими людьми, далекими от нас, но все-таки. Это рассказ о ремесле, которое всюду процветало, о ремесле санитарного просвещения, совершенно необходимого в новых условиях. В этом занятии участвовали все, о нем шла речь на митингах, на нашей кухне, повсюду, но в то же время казалось, что в этом деле участвует только наша мама, что совершенно не соответствует действительности. О здоровье, а также о противоположном ему состоянии, то есть о болезни, мечтали, размышляли все, в то время как говорила только одна мама, что и отражалось на ней. У мамы болели зубы, это была единственная болезнь в нашей семье, а она ведь между тем заботилась о здоровье всех нас, несмотря на нашу неблагодарность. Мама пыталась излечить отцовский алкоголизм, дядин гипертрофированный интерес к женскому полу, а также дедушкину нездоровую тягу к хлебу, в данный момент отсутствующему. Мама намеревалась излечить Мирослава из бельэтажа от парши, но сама схлопотала струпья на руках. Мама пыталась наложить шину на сломанную кошачью лапу, но кошка, несмотря ни на что, сдохла. Мама разводила руками: «Ничего не понимаю!» Аналогичное состояние было и у нас.

Наконец, мама принесла японский чайный гриб. Гриб был большой, зеленоватый, полупрозрачный, он плавал в банке с тепловатой водой. «Это универсальное средство для омоложения и лечения всех болезней, купила очень дешево!» – сказала мама и поставила банку на стол. Мы расселись вокруг и принялись рассматривать гнусное содержимое банки. Гриб спокойно покачивался на воде, выпускал свои мерзкие щупальца, рос прямо на глазах, и дедушка совершенно естественно спросил: «Оно что, животное? – «Не знаю, с каких это пор растения стали животными!» – почти оскорбленно ответила мама. Дедушка сказал: «Я все-таки думаю, оно и укусить может!» Мама спросила: «Так что же я, по-твоему, за такую дрянь стала бы последние деньги отдавать?» Все пристыжено замолчали. Я вспомнил дядины гланды, которые плавали в баночке, а также другие органы человеческого тела, которые я видел на соответствующей медицинской выставке. Мама сказала: «А сейчас попробуем!» Она взяла чашки и стала их наполнять розовой жидкостью: «Можно опять долить воды, И так до бесконечности!» Дедушка сказал: Не буду пить, хоть убей!» Мама глотнула из чашки и легонько стукнула себя в грудь: «Сразу окрепла!» Дядя сказал: «Вот выпью и сделаюсь импотентом!» Отец сказал. «Я вас расколол: это секретное лекарство от алкоголизма!» В конце концов все мы начали прихлебывать понемножку, с опаской, не бия себя в грудь. Потом отец спросил: «А если ребенок упьется этим?» Мама сказала: «Ах, если б ты пил только гриб!» Отец ответил: «Еще чего, чтобы у меня от этого кишки слиплись!» В дальнейшем гриб продолжал расти. Его постоянно пересаживали во все большие банки. Когда дело дошло до самой большой, дедушка заявил: «Это последняя!» Но на этом дело не закончилось. Мама разодрала гриб на части, части гриба предложила соседям, совершенно бесплатно.

Это было в сорок пятом, год спустя после большой войны, однако в домах становилось веселее, хотя и не так быстро. В окнах, с которых было содрано черное бумажное затемнение, появились банки, во всех банках торжественно плавал разодранный на части, живучий, оздоровляющий мамин японский гриб, универсальное лекарство нашей свободы. Появился Вацулич, мама встретила его на пороге с банкой чудесной жидкости. Вацулич, усталый, с руками, окровавленными в результате изгнания врага, сел и тяжело вздохнул: «Полейте лучше руки вымыть!» Мама прижала банку к груди. Вацулич вымыл руки, окровавленные войной и другими бедами, иной водой – хлорированной, профильтрованной от фашистской мути, но все же обыкновенной водой.

О стирке белья и его глажении

Дядя предложил осуществить перепись практикующихся по соседству ремесел, чтобы знать, кто чем занимается. Данные он хотел занести в записную книжку с желтыми корочками, хорошо нам известную. Дядя сказал: «Первым номером перепишу всех прачек и гладильщиц, как самое необходимое!» Дедушка сказал: «Конечно, потому что бабы!» Мама сказала: «Ну что это за профессия, я сама этим каждый день занимаюсь! – и добавила: – Что касается белья, то я в этом деле академик, столько я его перестирала, учитывая, что вас полон дом!» Дядя сказал: «Они просто стирают и гладят, но как они это делают!» Дедушка удивился: «Да ну?» По соседству была прачечная, в прачечной было несколько девушек, девушки говорили: «Вы смотрели кино «"Принцесса тропической ночи" – правда, красивое кино?» Они беспрерывно пересказывали друг другу любовные приключения известных киноактрис, добавляя обязательно: «Что поделаешь, с нами, раз мы стираем и гладим, ничего такого никогда не произойдет!» На это дядя сказал: «К вашим услугам!» Дедушка подвел черту: «Если где много баб собирается, там обязательно бордель будет!» Мама сказала: «Не надо оскорблять честных тружениц!» Отец заявил: «Да кому они нужны со своей утюжкой сейчас, в войну! – и добавил: – Только кучкуются да смотрят, как бы мужика за штаны ухватить!» Дедушка сказал: «Вот и я говорю!» В сорок третьем году, в центральном году нашей жизни, очень тревожной, прачки из нашей округи, знаменитые гладильщицы в наших окрестностях прекратили вершить свой драгоценный труд в результате нехватки тонких господских сорочек, в результате нехватки мыла, древесного угля для утюгов и вообще всего. Дядя и другие мужчины предлагали: «Пошли сучку на улице загоним, а вы 3 нее мыло сварите!» Утонченные прачки времен нашей оккупации отвечали: «Ах нет!» Мама собирала ошметки довоенной ветчины, больных котят, дохлых птиц, из всего этою варила мыло, абсолютно искусственное, после чего говорила: «Это только для нас!» В сорок третьем военном году люди стирали и мылись мылом исключительно искусственным, сделанным из погибших животных, из песка, толченого кирпича, и только немецкие унтер-офицеры употребляли туалетное мыло итальянского производства; купаясь, они восклицали: «О-хо-хо!» – и тому подобное. В сорок третьем году многим людям не удавалось постирать собственное белье, умыть собственное лицо, руки, порой очень грязные. Прачки из нашей округи говорили: «К сожалению, ничем помочь не можем!» Люди жаловались: «Грязью зарастаем!» Некоторые господа из довоенных говорили: «Приходится выходить неглаженым!» Мама говорила: «У моего мужа стрелка на брюках такая, что порезаться можно, потому что я знаю, как их гладить!» К нам тайно проникали какие-то люди и шепотом сообщали: «Скоро всю эту нечисть мы выведем на чистую воду!» Наша соседка Даросава стала рассказывать о своих неприятностях с лодочником, дедушка сказал: «Нас твое грязное белье не интересует!»

Все это происходило в сорок третьем, очень тревожном году, в году редкой помывки в результате нехватки мыла, в году отмирания одной из профессий – прачечно-гладильного ремесла. В прачечной собирались мужчины, перемигивались с бездельничающими девушками, те говорили: «Приходите после обеда! – а чуть позже: – Приходите завтра!» Дядя сказал: «Что вы ломаетесь, все равно ведь делать нечего!» Хозяйка прачечной сказала: «Один господин обещал нам мыло довоенного производства марки «Шихтов» с изображением оленя в прыжке!» Дедушка спросил: «А что общего у оленя с мылом?» Отец сказал: «Все марки мыла выдуманы из головы и не имеют ничего общего со стиркой!» Павел Босустов, очень серьезный мужчина, сказал: «В России все ходят неглаженые!» Дедушка ответил: «Зато они отутюжили фрицев под Сталинградом!» Босустов сказал: «Это другое дело!» Я сказал: «Мы отполоскали одного типчика, который настучал учителю математики, что мы смылись с уроков!» Дедушка сказал: «Я запрещаю тебе жаргон как способ общения!» Дядя сказал: «А в то же время у американцев рубахи вообще не гладят, потому что они не мнутся!» Отец сказал: «Да они у них бумажные – сразу рвутся, как зацепишь!» Дядя возразил: «А вот и нет, сам увидишь, когда придут!» Отец сказал: «На кой они здесь, с нас и этих хватит, фрицев то есть!» Мама вздохнула: «Наступит ли в будущем время, когда одежда и человеческое тело перестанут пачкаться?» Тетки сказали: «Величайшие короли Франции никогда не мылись, а только употребляли духи с запахами различных фруктов!» Дедушка отреагировал: «Все они были вонючие козлы, которых совершенно справедливо укоротили на голову с помощью гильотины!» Дядя сказал: «Человек вообще вонючее животное, тут уж ничего не поделаешь!» Тетки принялись тихонько плакать. Потом сказали: «А ведь ничего подобного в голову не приходит, когда смотришь на фото Рональда Колмана или Джонни Вайсмюллера!» Мама подвела черту: «Это кто как за собой следит!»

Мы все были одна семья, в семье делались различные дела, но в первую очередь творилось дело поддержания чистоты, гигиеническая работа. В сорок четвертом году, на исходе войны, мы продолжили великое дело сохранения рода человеческого путем стирки, хотя гладить стали намного реже. Мы продолжили там, где остановились служители наипрогрессивнейшего в истории человечества ремесла – портомойного. Мы насмотрелись вдоволь на людей в коросте, появившейся в результате нечеловеческих условий, но мы были не в состоянии помочь всем. С некоторых людей грязь слезала вроде пленки, как шелуха, а на других она стойко держалась. Одним мы говорили: «Умойтесь, пока не поздно!» Другим мы говорили только одно слово: «Тьфу!»

В сорок четвертом году конники Двадцать первой сербской вытащили из крысиных нор представителей буржуазии, буржуи вопили: «Мы чисты перед вами!» Буржуев стреляли у стенки, на их нечеловеческих лицах смешались грязь, кровь, слезы, сразу было видно, что они лгут относительно своей чистоты, не существующей в природе. Капитан Вацулич, лучший человек из всех, привычный к любому делу, засучил рукава, полуоторванные в схватках с врагом, и воскликнул: «А сейчас будем отмывать ваши внутренние души!» Дедушка спросил: «Он что, прачечную открывать собрался?» Все мы, глубоко веря в новейшее дело очищения наших душ от проклятого прошлого, ответили дедушке: «Да!» – что, впрочем, и без того было весьма очевидно.