Текст книги "Наставники"

Автор книги: Бора Чосич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Военные

Говорит начальник артиллерии двадцать первой краевой Драгутин Шрам своим солдатам: «Солдаты, стрельнем ли мы по турками, которые у меня вот здесь сидят, грабят и угнетают наших братьев?» «Стрельнем!» – отвечают веселые артиллеристы, одетые в красные артиллерийские мундиры, и вот уже один стреляет, а другой пальцем ухо заткнул, чтобы не оглохнуть, а вдалеке, куда снаряд из пушки успел, слышится болезненный, но справедливый вопль турка на его родном языке: «О горе мне, боже, я погибаю!» «Ерунда все это! – говорит рыцарь Ферда Розенцвейг. – Их надо саблей сечь сверху донизу, вот так вот!» И первого встречного турка действительно располовинил на две одинаковые части, хотя тот ни в чем перед ним не провинился. Из далекой Вены смотрит в трубу благородный император ф. Иосиф и говорит своей любезной императрице: «Так, так, в самом деле они сражаются, а не шутки шутят!»

Печатники

В некоторых укромных и прекрасно обустроенных городах есть механизмы, которые, стоит только одно колесо провернуть, начинают тискать разные буквы, как наши, так и немецкие, а иногда и мадьярские, а потом из механизмов вылезают готовые книги, хоть сразу бери и читай. Говорит Дж. Дежелич Игнату Фуксу и Андрею Вагнеру: «Слава богу, мы настоящие печатники, и у нас ничто не останется неотпечатанным!» Говорит Джордже Радич, также печатник: «Я, если бы не печатал, просто не знаю, чем бы день-деньской занимался, а так, может, кому и польза будет, хоть и через сто лет!»

Разные полезные особы

Говорит Чисер Янош, владелец парохода «Перцл Мориц»: «Давайте я вам отвезу ваш товар вниз по Саве, а вы мне после этого честно заплатите, и каждый доволен будет!» Добавляет Луи Гендельсман: «А что вы скажете на мое предложение выучить вас каллиграфии, после чего вы сможете хоть самому императору писать, только не поддавайтесь и глупости не сообщайте, а прекрасным стилем опишите ему свою жизнь, чтобы получить хорошую должность и симпатичную вдовицу в жены!» Генрих Гиршл встает посередь дороги, останавливает коляску, набитую кавалеристами в увольнении и их прекрасными девушками, и кричит им еще издалека: «Если вы не купите у меня замечательный бильярдный стол для игры в карамболь, то оскорбите меня до смерти, разве сможете вы хоть день прожить без этого прекрасного развлечения?» Стефан Вульпе говорит своим землякам: «Раз уж так, давайте сфотографируемся, чтобы спасти этот прекрасный день от забвения!», а Экерт говорит: «Ничего, ничего, можете не покупать моего плута без отреза, попробуйте другим вспахать, ни фига у вас не выйдет!» Говорит служащий страхового общества «Анкер»: «И когда все рухнет, сгорит и пропадет, я приду к вам и принесу кучу денег за все эти ваши совершенно никчемные руины!» Спрашивает дед Теодор: «Так, или слуги прогонят толпу этих фальшивых торговцев и татей, или я стану из ружья палить, несмотря на рясу, которая на мне надета!»

Старость

«Посмотрите на нашего старого деда, – говорит мать Катарина. – Кто бы не заплакал, видя это, когда такой старик ни есть не может, ни пить как следует из-за того, что у него зубов нет, ни газеты без очков читать, ни через забор перепрыгнуть, ни спеть во все горло, ни иголку в нитку вдеть, а ведь многий иной, который все имение прогулял, несчастных зверей всех перестрелял и никому слова доброго не сказал, крепкий и здоровый, как бык, и все только по той причине, что на пятьдесят четыре года младше!»

Кто неразумен

«Кто неразумен?» – спрашивает причесанный самоотверженный учитель Йова Станивук и сразу смотрит на маленькую Анку, а та отвечает: «Неразумен тот кто в холодное время года ходит без шубы и босиком, хотя ему не то что есть нечего, а даже и ботинок нет! Неразумны те, кто идет на войну, как, например, наш храбрый Рудольф Цанкл, который наверняка погибнет, а мог бы сидеть дома при материной юбке и пить молодое вино или какой другой безвредный напиток. А самый неразумный – мальчик-с-пальчик, маленькое создание величиной ровно со свое имя, который шагает по дороге и не думает о том, что его любая жаба раздавить может и даже не почувствует этого!»

Визит

В превосходный дом попа Ускоковича въезжает человек в мундире и говорит: «Я – общинный чиновник, который явился, чтобы выжать из вас последний грош по причине невыплаченных налогов, без чего я не смею показаться на глаза судье и председателю общины!» Судья Талер сидит в своей прекрасно побеленной канцелярии и говорит некоему помощнику: «Никак не дождусь, когда вернется униформированный чиновник на коне с кучей денег из дома Ускоковичей в счет налогов, и я немедленно пополню ими государственную казну, ключ от которой я немедленно закопаю в неизвестном месте на огороде!» В ту же минуту появляется у хозяйки Катарины благородный доктор Палацкий, которому мать Катарина говорит: «Добро пожаловать, мудрый доктор, наверное, вы явились для того, чтобы и мы вкусили от вашей мудрости, как бы нам разрешить эту напасть с чиновником, который желает отнять у меня последний крейцер в счет налогов!» Судья Талер говорит своему служителю: «Слышал я, что к хозяйке Катарине приходил мудрец Палацкий, который советует, как выкрутиться, чтобы не платить налог моему униформированному чиновнику, я просто не знаю, что мне делать, до такой степени я взволнован!» Мудрый доктор Палацкий говорит: «У нас в Югославянской академии никто никому не платит налог за работу с учеными книгами, так и вы не платите, потому что налог никому никакой пользы не приносит, а особенно тому, который его платит!» Директор учительской семинарии Кораяц говорит: «Я тут проезжал случайно на коляске и завернул на стаканчик разговора и этого замечательного винца, хотя и знаю, что домохозяин все еще в дороге, и вот вижу тут и премилостивого мудреца доктора Палацкого, а также неизвестного мне униформированного татя, который наверняка хочет украсть у вас последний крейцер в счет налога!» Судья Талер быстро встает со своего стула, захлопывает двери канцелярии и шагает через парк, чтобы как можно скорее попасть в дом Ускоковичей. Немытый паренек, который точит ножи, говорит своему брату, играющему в пыли: «Вот судья, который идет, чтобы выпить в замечательной компании в доме Ускоковичей, раз уж у него не выходит выбить из них хоть крейцер в счет налога!»

Симпатичные и неловкие

Пока Йова Ускокович находился в своей лавке, где лично продавал медный купорос, спирт, молодое вино, шпагат и шнурки, пришла туда весьма молодая дева исключительно из-за симпатичности уважаемого Йовы, а не ради покупки медного купороса, спирта или молодого вина. «Господин Клашня очень симпатичен и хорош во всех отношениях, – говорит девица Пейнович – хотя с вами и с вашей симпатичностью он сравниться даже не сможет, дай Бог здоровья вам и вашей исключительно уважаемой супруге!» «Дорогая девица Пейнович, хотя дела обстоят именно так, как вы говорите, я не могу продать вам полкило медного купороса даже на один филер дешевле!» В это самое время стражмистр Фриган, желая поправить черепицу на своей крыше, упал с лестницы и вывихнул себе ногу. Говорит учитель Йова Станивук: «Некоторые симпатичные, а некоторые неловкие!»

Проклятый пьяница

Проклятый пьяница Йоца Рняк приходит в свой совершенно разграбленный дом без крыши, где дождь капает прямо в тарелку его несчастной жене и трем малышам, также несчастным, и вот он говорит им всем вместе: «Я проклятый пьяница, и нет мне спасения. Все деньги, которые я каким-то чудом заработал, чтобы кормить вас целый месяц, пропил я у проклятого корчмаря Томленовича, лакая сливовицу, которая впрок мне не идет и не нравится мне совсем, а только жжет в животе, как жар!» Отвечает ему на это его несчастная супруга: «О пропащий мой муж, известна мне твоя пагубная страсть к питию ракии, но важнее всего, что ты у нас жив и что тебя не посадили под арест за убийство судьи, или попа, или налогового, а ты с чистыми руками явился в свой убогий дом, а мы уж как-нибудь заработаем новые деньги честным трудом, в ходе которого, возможно, кто-нибудь из нас умре от усталости, но тем не менее и после этого мы покроем свою крышу и вылечим наших детей от страшного кашля!»

В доме

Говорит мать Катарина: «Это малое дитя у меня болеет, это большое, восьми лет, уже много чего знает, но вот это среднее, хотя и мужского пола, вообще не понимает, что к чему и по какой причине существует!» Дед Теодор сует маленькому Петру под нос полную ложку сливового повидла и говорит ему: «Вот тебе ложка с голода не умереть!» Приходит слуга Мия Оршич и говорит: «Госпожа, может, вы напишете письма по тем адресам, которые давно пора бы отправить, может, вы детей покормите и посчитаете, сколько мы сегодня потратили, а уж об остальном я сам позабочусь!» Дед Теодор говорит: «Пережили мы завтрак, полдник и обед, еще бы второй полдник и ужин, и все в порядке было бы!» Говорит хозяйка Катарина: «Кто-то утерся совсем чистым полотенцем, и теперь оно черным-черно, руки бы отсохли у такого неряхи!» Служанка говорит: «Мне надо еще те два блюда приготовить, полы вымыть, а потом рухну на кровать как мертвая, так что мне не до того, чтобы о чем другом думать, мне и сны-то даже не снятся!» На это дед Теодор: «Некоторые дни обычные бывают, как сегодняшний, а иной раз праздник нагрянет и еще хуже будет!» Говорит Катарине жена деверя: «Сколько разных вещей в мире есть и их картинок в неких книжках с ценами, я с ума готова сойти!» Говорит ей Катарина в ответ: «А кто тебя заставляет все их перечитывать и запоминать, если в торговых делах последнее слово за твоим бедным мужем, а ты ему даже детей родить не можешь!» Слуга Мия Оршич говорит: «Нет, я все-таки пойду в конюшню, где одни только коровы и лошади, там мне стесняться нечего!»

Береги свою одежды

Говорит инспектор Каузларич учителю Йове Станивуку: «Почему это, дорогой учитель, дети у вас такие немытые, а может, даже и вшивые?» Учитель оправдывается перед строгим инспектором, который подмечает каждое пятнышко на стене и каждую царапинку на парте: «Я им каждый раз об этом говорю, а они никак!» Дед Теодор говорит бедному и вонючему Йоце Рняке, который валяется в канаве: «Хорошо тебе, можешь не слушать дурацких советов из области гигиены и валяться как свинья в грязи, в то время все прочие дома и во всем Грунте вынуждены расходовать воду из дорогих колодцев, а также мыло из лавки моего сына Йовы!»

Лавка

«Это лавка, – говорит дядюшка Йова своему племяннику Петру. – Сейчас тебе дядя Йова покажет, что есть что и для чего предназначено! Это поплавок, – говорит он, – а это касса, где лежат деньги, полученные от неких селян и других покупателей. Вот это вверху – коробки со сладкими и солеными хорошими вещами, вполне съедобными, а также гвозди, купорос, которым можно отравиться, но только если лизнешь, веревка, которая для тебя, как для ребенка, тоже опасна, и еще вилы, которые могут тебя насквозь проколоть, потому не смей их трогать, ни сейчас, ни потом!» Тетка Юля говорит: «Бог с тобой, что ты все подучиваешь ребенка, который потом из чистого любопытства станет пробовать все запрещенное, вот помяни мое слово!» Дядя Йова замечает: «Все эти железки, краски, проволоки, куски того и этого, кадки, кастрюли, лампы, керосин, жечь его, как и многое другое, купленное за огромные деньги, дядя Йова как-то кому-то должен продать, причем дороже и за большие деньги, а он и понятия не имеет, кому и как все сплавить!» Говорит тетка Юлианна: «Это тебе на будущее наука, чтобы ты в торговлю не влезал, даже если промотаешь все, что у тебя будет, только бы не нервничать после того, как закупишь порченый и никому не нужный товар!»

Звание

Говорит слуга Мия Оршич: «У каждого есть какое-то звание, например, господин Франя Йосип имеет звание императора, господин Василий – священника, а мое звание – слуга, хотя я с чем угодно справиться в состоянии!» Мать говорит Анке и Петру: «Ваш удел теперь детьми быть, хорошо вам, потому что не приходится потеть, как бедному Мие, которого мне часто жалко бывает, но что я могу поделать!» Приходит директор учительской семинарии Вилим Кораяц и говорит: «Когда я прихожу в дом Ускоковичей, то у меня всего одно звание остается – гость, дай вам Бог здоровья и всяческих благолепий за ваше замечательное гостеприимство!»

Ученое общество

Сидят господа учителя Бадани, Форко, Жедич, Ткалчич, а также Петр Валевац и Йова Станивук за чистым столом в симпатичной корчме Йосипа Томленовича, и говорит Йова Станивук: «Не знаю, как у вас, а я что говорю, что не говорю, все впустую, никто на меня в классе не смотрит и никто меня не слушает!» «Перво-наперво, – отвечает Йосип Форко, – нельзя говорить этим твоим гнусавым голосом, но греметь надо так, чтобы каждый на месте замер, а самые мелкие дети чтобы в мышиные норы от страха попрятались!» Никола Комленац говорит: «Это совершенно неправильно, потому что школа предназначена учить тому, как ветер дует, откуда карлики появились и почему некоторые мысли следует излагать в форме речи, а не орать их и не кричать, будто ты совсем с ума сошел!» Петр Валевац говорит: «У меня хороший характер, но когда меня эти маленькие хунхузы расстроят, я бы их всех перерубал, если бы только посмел и если бы из-за этого у меня неприятности не возникли с их еще более сумасшедшими и ненормальными родителями!»

Праздники и будни

«Никак не дождусь, когда праздник наступит, чтобы не стоять в лавке за прилавком, а можно будет растянуться в кресле, наесться и напиться как поросенок!» – говорит господин Йова сам с собой в процессе взвешивания килограмма сахара несимпатичной крестьянке. В воскресенье все сидят за большим столом, каждый на своем стуле, а господин Йова говорит. «Столько я готовился к этому дню, чтобы наесться и напиться, и не желаю поститься по каким-то там дурацким обычаям и законам!» Дед Теодор говорит: «Твое дело продавать плохой товар и пережженное масло, а мое – веры придерживаться, и если тебе не нравится – топай!» Служанка, которая должна готовить и в праздники, и в будни, говорит: «Мне лично совсем все равно, я лямку, как вол, тяну беспрерывно, хотя и для меня настанет черный день и упокоюсь я в маленьком гробике!»

Что нам следует делать (2)

Говорит учитель Йова Станивук после того, как утер нос пестрым платочком: «Кто желает предаться пороку пьянства спиртного, должен сначала какой-либо стакан приобрести, а потом в оный налить какого ему угодно крепкого напитка!» Ученик Ферда Клашня говорит: «Так точно поступают у нас в доме, когда слуга Йоца Рняк, которого мой отец выгнал вон, хлебает прямо из бутылки!» Йова Станивук в ответ на это: «Все эти подробности, как стать пьяницей, мы изучаем только для того, чтобы вы никогда так низко не пали и, не дай бог, чтобы сами вы не употребляли таковую, особенно когда вы еще такие маленькие!» Добавляет маленькая Анка: «Точно так же, если кто желает повеситься, надо ему веревку приобрести, а если кто другого ограбить хочет, должен нож иметь, а если кто царем стать вознамерился, следует ему купить красивую, приличествующую и золотую корону в каком-нибудь магазине!»

Паук

«Человек куда угодно спрячется, если ему худо станет и жандармы его искать станут вследствие неуплаченного налога или из-за уклонения от призыва на военную службу. – говорит дед Теодор и добавляет: – В таком случае каждый пожелает в жучка мелкого превратиться или в паука по крайней мере, но ведь он человек!» Учитель Станивук говорит: «Хорошо пауку, у которого собственная паутина есть, в которую он заманивает и употребляет в пищу других, иной раз очень даже крупных, насекомых!» Маленькая Анка говорит: «Паутина состоит из шелковых ниточек и из самого паука, который их ткет, однако все это можно очистить шваброй так, чтобы от ниточек и следа не осталось!» Учитель Станивук завершает: «Тем более что паук вовсе не безобиден, особенно если укусит такую девочку в пятку, от чего она сразу рухнет замертво в безумном трансе итальянского национального танца!»

Дурак

Где только не окажутся милостивые мужи Палацкий, Гаврилович, Панчич, Шафарик, Торбар или Петранович, всюду от них можно услышать: «Мы самые мудрые личности нашей родины, вы только поставьте перед нами задачу или попросите нас как следует, чтобы распутать какую-нибудь путаницу, и мы тут как тут!» Говорит на это мать Катарина: «Хорошо тому говорить, кто от рождения умен, а нам что делать с несчастным Йоцой Рняком, который вечно пьян, или с Йосипом Михалем, у которого слюни изо рта текут, короста на руках и ветры пускает где ни попадя!» Дед Теодор злится: «От умного человека и мудреца вечно слышишь одно и то же, а от дурака все время одни только новости, потому наш государь и держит их при дворе, со всеми их колокольцами, которые позвякивают под самым носом!» Мия Оршич говорит: «Умные те, у кого денег полно, пьют и едят обеды утонченной кухни, а дураки – мы, которые работаем с конским навозом и воняем уборной, хотя и умываемся усердно!»

Тать

Когда поймают нищего и несчастного татя на попытке увода коровы из коровника образцового содержания, свяжут его и изобьют чем под руку попадется, говорит ему слуга Мия Оршич: «Проклятый тать, как это ты решился обокрасть самый уважаемый в Славонии дом, вместо того чтобы отправиться на работу в подземный рудник в Америке, или на пароходе, который перевозит путешественников в Пешт, или половым в некую корчму, где хотя бы выпить немного на дармовщинку смог!» Говорит избитый тать: «Ни к чему мне пить или ездить на пароходе, а нужна мне корова, от которой я молоко получать буду для своих семнадцати детей, которых я родил вследствие другой нехватки, жена у меня умерла при последних родах, отец меня проклял, налоговые меня ограбили, неприятельские солдаты мне глаз выбили, так что мне теперь только и остается, как татю, воровством заниматься, пока меня насмерть не забьют почтенные люди вроде вас!» Мать Катарина развязывает свой фартук, старательно причесывается гребнем из перламутра и говорит татю в лицо: «Я прикажу, чтобы тебя отпустили домой, но корову тебе не отдам, потому что она мне самой нужна, хотя мне известно, что на многих местах в общине, в суде и много еще в каких канцеляриях воры похуже тебя сидят, только я вслух об этом сказать боюсь!» Хорошо накормленный пес спрашивает печальным взглядом свою знатную хозяйку, не порвать ли ему на куски чахлое тело голодного одноглазого татя, а хозяйка говорит ему, к удивлению всех присутствующих: «Не надо!»

Судья

Судья Талер, сидючи без дела в своей канцелярии, говорит некоему писарю: «Слышал, что у попа татя поймали на краже крупной коровы, да потом на волю его отпустили, что это с ними, православные ли они, и что они себе думают, чем я жить должен, бездельничать ли мне или судить мне как судье положено в этом императорском городишке без всякого замедления?» Говорит ему госпожа Катарина Ускокович, аж вскипев: «А что будет с моим судебным иском по поводу десяти тысяч ютаров лучшей славонской земли, леса и вод, слушание которого вы так сильно затягиваете, что у меня в глазах все помутилось и почернело?» Судья Талер отвечает: «Да разве нет у вас собственного адвоката Мудровчича Франи, который с вас хорошие деньги получает за это, я с этим ничего общего не имею, а к тому же еще припомните замечательные праздники, которые мы провели в вашем доме за стаканом доброго вина и замечательной выпечки!» Дед Теодор говорит: «Это тебе за то, что угощаешь вкусными вещами и отличными напитками всякую сволочь, как судейскую, так и адвокатскую, вместо того чтобы самим их приговорить с помощью веревки, огня и меча!»

Бог и люди

Слуга Мия Оршич клянет и шпыняет своих подчиненных, разбежавшихся по всему Грунту: «Будет вам и бога, и черта, когда хозяин Василий вернется со своего поповского Собора и увидит, как вы развалились на конском навозе, в грязи и плевелах, вместо того чтобы привести себя в порядок, умыться и спеть какую ни то песенку во славу нашего господина императора, страдающего от тяжкой ломоты в суставах!» Дед Теодор перекладывает мудрую книгу, которую читал, с левой стороны на правую, и говорит: «Я сорок лет поучал не поминать имя Божие всуе, а ты!» Преосвященные Вуксанович, Ранкович, Чупович, а также Иоаннович вопрошают в один голос, сидя на Карловацком Соборе: «Знаете ли вы, что Бог существует на небесах и что в этом более никакого сомнения нет?» Священник Атанасий Меич из Грубившого Поля вещает. «Потому-то мы здесь и собрались, а не для того, чтобы вкушать вкусную пищу и пить замечательное карловацкое вино, равного которому нет!» На это преосвященный протоиерей Василий Ускокович: «Раз уж вы о вине заговорили, то лучше у меня совета спросите, потому как род мой лозу выращивает уже четыре столетия, и лучшего вина во всей двуединой империи нету!» Говорит владыка сербский Никанор Груич: «То, что поп Василий говорит, совершенно справедливо, тем более что жена его некогда католичкой была, а сейчас перейдем к сбору разбросанного и к другим святым делам!»

Бунт

Говорит судья Талер своему помощнику: «Что это за проклятый город такой и кто меня сюда посадил, черт бы его мать побрал и так далее, почему тут никто никогда не бунтует и даже следов нет хоть какого-то неприличия, за которое человека арестовать можно было бы!» Йоца Рняк говорит на это в совершенно пьяном состоянии; «Да здравствует наш император и король Франя Йосип еще сто и пятьдесят лет!» Говорит писарь Бунин: «Когда некое пьяное лицо говорит в честь нашего императора, то, по мне, это то же самое, если бы трезвый стал бранить и оскорблять его, так что мы это лицо смело можем повесить за ноги или за какую другую часть».

Общинные чиновники

Каждое утро общинные чиновники являются в общину и распределяются по своим удобным, однако несколько грязноватым канцеляриям, где они должны находиться до четырех часов пополудни, даже если у некоторых из них нет никаких дел. Говорит Йожа Лукац, общинный чиновник: «Как только подумаю о том, что я, будучи общинным чиновником, должен сидеть здесь, а мою прекрасную супругу именно в этот момент соблазняет капитан Плуштец, рассказывая ей про вымышленные войны, на которых он даже во сне не бывал, не говоря уж о том, чтобы погибнуть на них, как и следовало бы честному и достойному похвалы человеку!» Председатель общины Игнат Лобо проходит галереей и входит в служебные помещения, где сидят все общинные чиновники в глубоком трауре, поскольку не знают, что у них дома происходит, а чего не случается. Говорит им председатель общины: «А что вы думаете, мне, что ли, легче, чем вам, только потому, что я председатель, ведь я в сам знаю, что делают офицеры с нашими верными женами, одного только понять не могу, кто только позволяет им шастать по приличным домам в то время, когда мы здесь сидим!»

Сварливость

Говорит слуга Мия Оршич своим подчиненным работникам: «И не выдумай кто – из вас демонстрировать мне признаки сварливости по любой причине, ведь вам довелось служить в таком прекрасном и патриотическом доме, как дом Ускоковичей!» Низкорослый работник Пая Войшич спрашивает: «А что такое сварливость и что она означает?» Мать Катарина говорит: «Это когда дед Теодор говорит, что снег черный, а уголь белый, я же пытаюсь противоречить ему и говорю, что наоборот, а он стучит кулаком по столу и говорит, что нет, а другие, которые намного умнее меня, как, например, доктор Палацкий, говорит, что да, а третьи, еще умнее, например, как священник Кораяц, говорит, что нет, и так до тех пор, пока кто-нибудь кому-нибудь голову не разобьет, или не выбросит его со второго этажа во двор, или яремную вену не перережет, чтобы за ним жандармы пришли и увели его в кутузку!»

Набег

Налоговые приходят в испуганный дом сапожника Джуки Ковачевича и говорят: «Дай деньги, которые ты задолжал императору и королю в результате починки огромного количества обуви всему городу!» Отвечает им сапожник, всем лицом сокрушившись: «Дорогие господа налоговые, посмотрите на мой скромный дом, который состоит из комнаты для проживания и маленькой мастерской, в которой клеем смердит, вот вам кровать, стол, на столе тарелка с колбасой, стакан вина и открытая книга „Новая Элоиза Хорватская", там вон шкаф, на шкафу три другие тарелки, на стене картинка Христова распятия, на полу мышеловка для ловли мышей, два стула, жена шерсть прядет, ребенок описавшийся плачет, в то время как в открытую дверь корова голодная мычит, вол, коза, две овцы, петух, четыре тощие курицы, один павлин и старая гусыня. Вот все, что у меня есть, а денег, вот те крест, нету!» Налоговые говорят: «Если так, то извиняйте и спокойной вам ночи», и уходят, пришибленные и несчастные, чтобы рассказать об этом печальном событии расстроенному судье Талеру, который прямо и не знает, что со всем этим делать.

Праведник и грешник

Говорит судья Талер: «Прямо так и вижу, как умрет наш бедолага Йоца Рняк. В пыльной комнате будет сидеть во мраке на поломанном стуле, у ног его лежит колода карт для игры в пьяницу, рассыпанные деньги, которые ему уже не нужны, окровавленный нож, павлинье перо, сломанная бритва, на столе уже испортившаяся нетронутая еда, «отому что ему есть неохота, змея самой ужасной породы ползает у него по груди и больно кусает в те места, где у него рубашка расстегнута, а в это время на некоем облаке будет плакать несчастный ангел, который не хочет с ним никаких дел иметь, а также ощерится на него дьявол с копьем в руке, ожидая минуты, когда несчастного, которого весь Грунт жалеет, можно будет насадить на это страшное орудие!»

Хозяйка Катарина добавляет: «В то время как наш счастливый и благородный дед Теодор умрет окруженный всеми нами, своими детьми, сыновьями, успешным торговцем Йовой, протоиереем Василием, вернувшимся с Собора, самым младшим Митаром, изучившим науки о растениях и камнях, будут тут и внуки, все, к счастью, здоровенькие и причесанные, в комнате все прибрано, на столе лучшие лекарства, которые ему уже не помогут, я буду вся заплаканная и расстроенная, все слуги во главе с верным Мией в трауре и на коленях, коровы и кони понурятся, голуби как околелые, и в это время луч несравненного света коснется его уже совсем лысой головы, и в его трепещущем свете прямо в воздухе можно будет прочитать слова типа „Бог с тобой!"».

Пребывающая в дурном настроении жена деверя говорит в конце: «Ну и в чем тут разница?» – но сразу после этого умолкает.

Жизнь на выбор

Говорит добродушно настроенный судья Талер: «Один человек любит с другим в корчме посидеть, чокаться с ним по-приятельски, в то время как снаружи молнии во всю силу сверкают, даже смотреть страшно. Другой, напротив, любит присесть у фортепьяно, когда некая герцогиня перебирает клавиши, а его цилиндр стоит рядышком с прекрасно выписанными нотами, едва не касаясь прекрасного плеча пианистки!»

Чувства

«Кто в молодости не принимал пограничного капитана с букетиком цветов, которые нигде не растут, в то время как пес смотрит на капитана и на цветы, размышляя, порвать ли их обоих на куски, или лучше будет промолчать?» Так говорит жена деверя своей дорогой родственнице Катарине, а та отвечает: «По мне, так куда лучше было гулять с палкой в руке по пшеничному полю, чтобы при этом вежливый младший писарь показывал письмо, написанное им тебе, курил папироску в маленьком мундштуке, ведя на поводке свою охотничью собаку, а вдалеке чтобы виднелась мельница, машущая крыльями на легком ветерке!» На это их верная, но несчастная служанка: «Я только однажды почувствовала подобное чувство, когда после несчастного случая с покойным мужем служила я у одного писателя и там случайно подняла подол у платья, чтобы не замарать его конским навозом, а он на коне и в прекрасном костюме, посмотрел и сказал: „Ох-хо-хо, боже мой!" – и это было все!» «Когда симпатичный, молодой красавец-супруг сидит за столом в саду, а на столе прекрасные фрукты, чашечки с кофе и отменное печенье, на коленях у него счета, которые говорят только о доходах от продажи в сущности никудышного зерна, хромых лошадей и прогорклого жира, а он курит немецкие сигары и пропускает ароматные струйки дыма сквозь холеные небольшие усики, в то время как его наикрасивейшая жена всех времен и народов стоит над ним, одетая в церковь и с веером в руке, словно ангел небесный, вот это и есть самые прекрасные чувства, о которых нам даже и задуматься-то страшно!» – говорит в конце госпожа Матильда Клапшя и незаметно смахивает свои драгоценные слезы.

Удовольствие посмотреть

Каких только чудес и прочих поучительных вещей не повидал младший Ускокович Митар в своем путешествии по Франции. «Пока мои братья Йова и Василий маялись в церкви и в лавке, я насмотреться не мог на прекрасные лодки в озере Леман, на гибельные склоны горы Монблан, по которой я гулял как по собственной комнате!» «Приезжай, – говорит ему гостеприимный француз, – и увидишь, как у нас в Юре делают сыр из прокисшего молока, как старательные часовщики собирают часы, как продаем коров на рынке, выпариваем соль из воды и говорим на нашем прекрасном языке, то есть по-французски!» «Нет, нет, – говорит Митару другой француз, – лучше к нам, в Бургундию, где мы делаем вина, по которым все с ума сходят, и наполняем ими бочки, в которых можно десять тысяч человек утопить!» Третий гостеприимный француз говорит нашему дорогому Митару: «Пусть только господин краешком глаза глянет на наши фотографические ателье, печи для обжига фарфора, фабрики по производству много чего, на наши ядовитые и другие растения, прекрасные края вроде Овернии, Орлеании и Лионии. Следует ему попробовать и отвратительную и такую целебную воду в Виши, а также познакомиться со многими нашими трудолюбивыми согражданами, которые непрестанно куют кусок железа, тащат всякие тряпки или обрубленные ветки, чтобы сделать из всего этого какую-нибудь употребительную и полезную людям вещь!» Отвечает им всем добропорядочный славонец: «Спасибо вам за все, и хотя я невинный сын маленькой страны на далеком юге, все равно напишу обо всем этом дорогим родителям поучительное и благодарное письмо!»

Заботы наших стариков

Дед Теодор шагает по прекрасно прибранному дому, в котором у него прошла вся жизнь, перебирает в голове мысли и разговаривает сам с собой: «Кто знает, сколько я еще должен ломать голову над тем, как и что будет с моим народом, который стенает под чуждым ярмом, а также вынужден в больших количествах погибать на полях сражений, стрелять в разных правителей, мучиться от холода и страдать от нищеты и голода, чтобы только после всего этого свободно петь свои песни, развевать свои стяги и скандалить в собственной национальной Скупщине по всяким незначительным поводам!» Дед Теодор смотрит на себя в зеркало и продолжает: «Кто мы, что мы, куда бредем, кто нас знает, что нам прочие, откуда мы, что мы за люди и сколько все это еще продолжаться будет – бог его знает!»