Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №6"

Автор книги: Богомил Райнов

Соавторы: Борис Барышников,Александр Тесленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

14

Во время операции Сухову стало плохо. Перед глазами поплыли фиолетовые круги, затем красные, а потом начала наваливаться серая пелена забытья. Сухов успел отойти от операционного стола, сел на стульчик и потерял сознание. Коллеги с трудом привели его в чувство. Другие бросились искать ему замену, опасаясь за больного, оставшегося на столе.

После третьего укола Антон Сухов наконец открыл глаза.

– Простите, хлопцы… Что со мною?

– Как себя чувствуешь? Отвезти тебя домой или полежишь немного в родной клинике?

Ложиться в палату Сухов отказался, но и возвращаться домой…

– Я малость посижу. А там видно будет.

Он колебался: не рассказать ли прямо сейчас обо всем? Понимал: говорить можно не с каждым. Прежде всего нужно связаться с братом, пусть Высший Совет Земли решает, какие службы поднять на ноги. Но в то же время Сухова не оставлял страх. И за себя, и за детей. Вдруг вспомнил прикосновение зубов Серафима к своей шее… Начал убеждать себя, что не следует спешить, нужно сориентироваться. Может, сами собой улягутся страхи, разрешатся проблемы? Но чувствовал: само собой ничего не произойдет. «Почему я сейчас такой? – спрашивал мысленно себя. – Как послушная кукла. Я – послушная кукла. Юпитера нашли убитым. День солнечный. Все вокруг как в кривом зеркале. Трудно дышать… А дома ждет Серафим. Нужно немедленно позвонить Миколе! Кружится голова. Нет, подожду, страшно…»

– Я поеду домой, хлопцы. Простите. Все будет хорошо.

По дороге в машине-такси у Сухова пошла носом кровь.

«Случись это несколькими минутами раньше, меня бы госпитализировали, – подумал Сухов. – И, пожалуй, так было бы лучше. Дома Серафим. Без присмотра… Страшно подумать…»

Подойдя к двери, Антон долго стоял в нерешительности, опасался заходить, боялся увидеть то, что и представить себе трудно.

Однако ничего не случилось. И Серафим почти не изменился, хотя и подрос заметно, но никаких метаморфоз с ним не произошло.

Серафим вышел к Сухову из его кабинета, одетый в старый костюм Витасика, с книжкой в руках.

– Молодец, Антон. Сегодня ты не поздно. А я читаю. Заинтересовался «Диалектикой существования». У тебя неплохая библиотека. Мне нравится у тебя.

– Ты что-нибудь ел?

– Да. Спасибо. Я прекрасно позавтракал. Я съел твою Веронику.

Антон побледнел.

– Ну какой же ты… Пошутил я. Все в порядке с твоей Вероникой. Витасик в школе Аленку я сам в садик отвел…

– Ты отвел?

– А почему ты удивляешься? Или недоволен? Мог бы и сам отвести дочку в садик пораньше, – произнес Серафим, точно копируя интонации Вероники, когда она в плохом настроении.

– А как Вероника восприняла это?

– Вероника? Она уже не боится меня. И даже полюбила. С ней мы поладили. Не волнуйся. Пошли к тебе в кабинет, нужно серьезно поговорить.

Взяв Антона за руку, Серафим повел его в кабинет.

– Садись. Вчера ты хотел услышать, откуда я свалился на твою голову. Сейчас все расскажу. Но слушай внимательно, не торопись с выводами. И… верь каждому моему слову, иначе сказанное потеряет всякий смысл.

– Продолжишь читать свою поэму? – довольно грубо перебил его Сухов. – Я помню ночь, и колыбельку, и колодец… Тек, кажется?

– Напрасно иронизируешь, – чеканя каждое слово, произнес Серафим. – Это лишний раз доказывает то, что земляне пребывают на низком уровне развития. Вот так, Сухов. Надеюсь, ты все же понял из моих слов, что я существо неземное. Но создан подобно землянам.

Сухов опустился в кресло за столом.

– Почему ты такой бледный? Плохо чувствуешь себя?

– Устал очень.

– Может, отдохнешь?

– Нет. Все в порядке. Рассказывай дальше.

– Я действительно помню ту ночь, когда меня создали. Мне кажется, что помню себя даже одноклеточным. Вокруг – какая-то мерцающая темнота, живая темнота. – Серафим, зажмурив глаза, говорил приглушенно, заговорщически. – Я чувствовал, понимал ту темноту всем своим существом, всем телом. Она была доброй, та ночь, ночь моего рождения. Клетка разделилась, и поначалу мне казалось, что я стал существовать в двух особях, но очень быстро понял: мы настолько зависимы друг от друга, что составляем нерасторжимое целое. Потом каждая из этих клеток разделилась, затем следующие… Я очень быстро привык к собственной множественности. Антон, дай мне, пожалуйста, лист бумаги и карандаш… Благодарю… Итак, я постепенно рос. И вот, в какое-то мгновение ночь взорвалась – и я прозрел. Я не был от этого в восторге; каждая клеточка болела. Но мне предстояло развиваться дальше. – Серафим говорил и одновременно рисовал что-то на бумаге. – Знаешь, Антон, как странно и неприятно сознавать собственные тщедушие и уродство. Огромная голова, хвост…

Отложив карандаш, Серафим протянул Антону рисунок.

– Вот посмотри, нравятся тебе такие существа?

На рисунке было изображено нечто походившие на спрута или кальмара, но щупальце располагались по три – сверху и снизу.

– Милое созданьице… Это ты таким был?

– Нет. Таким я не был. Но скажи честно, что ты подумал бы, если бы встретился с таким вот, но только живым?

– А где же твоя способность читать мои мысли?

– Мне хочется, чтобы ты сам сказал это. Чтение мыслей требует много энергии.

– Я тебе уже сказал: милое созданьице. – У Сухова по коже побежали мурашки. Он прекрасно сознавал: все это не сон, не бредовые видения, но воспринимать болтовню Серафима серьезно никак не мог.

– Короче говоря, вот так выглядят те, кто создал меня. Вообще-то, они могут приобретать любые формы, превращаться в кого угодно, но на самом деле они именно такие, как я нарисовал. Они – вершина совершенства… Но, знаешь, мне нужно хорошенько поесть, а потом мы закончим разговор. Скажу только, что называют они себя маргонами. Прилетели из невообразимой дали. Они очень разумные, мудрые существа. Хотят осесть на Земле, хотят поднять землян на высший уровень развития. И ты, Сухов, должен помочь мне, помочь маргонам… Ну, пошли есть!

Серафим жадно глотал все подряд и никак не мог наесться. Впивался зубами в пищу и рвал ее, как дикий зверь. И ему-то улыбался.

– Спасибо, Сухов! – сказал он наконец. – Итак, продолжим. Маргоны – это далекая высокоразвитая цивилизация, которая стремится помочь землянам в их развитии.

– Прости, Серафим, мне странно и смешно, даже дико, но… Я вынужден говорить с тобой, как с совершенно взрослым, умным существом. Скажи мне, почему маргоны ведут переговоры с землянами через таких, как ты? И кто ты сам? Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь понял, должен говорить конкретно и ясно.

– Еще конкретнее и еще ясней? – Серафим двусмысленно улыбнулся. – Очень странный ты человек. Даже мысли твои читать трудно.

– Это потому, что читать нечего, – пробурчал Сухов. – Когда кто врет, я и сам прекрасно знаю. Состояние говорящего чувствую. Но хватит болтать… И пусть тебя не удивляет, что очутился ты именно под моей дверью. О маргонах мне известно, пожалуй, побольше, чем тебе, – сказал и пристально посмотрел на Серафима, ожидая его реакции.

Как и предполагал Антон, Серафим насторожился.

– Не понимаю, о чем ты…

– Чего ты, собственно, не понимаешь? Я сказал вполне определенно, без всяких намеков.

– Что ты знаешь о маргонах?

Сухов припоминал разговоры с Гиатой, ее картины на стенах.

– Тебе хочется услышать о маргонах от меня? – спросил Антон с иронией. – Так слушай! Они… зеленые. Форму их тела ты нарисовал правильно, – продолжал издеваться над Серафимом Антон, удивляясь, как это ему удается.

– Да, они и вправду зеленые, – пробормотал вундеркинд.

– Но временами их окраска может несколько меняться и…

– Появляются розовые оттенки, – быстро перебил Серафим, видимо, опасаясь, как бы Сухов не заподозрил его в недостаточной осведомленности.

– Я немало знаю. Знаю, наконец, что ты не маргон, – сказал Сухов, внимательно всматриваясь в лицо вундеркинда: не ошибся ли?

Серафим отвел в замешательстве взгляд в сторону.

– Да, я не маргон. Я – кар. Дитя их разума. Я – рабочий, исполнитель их воли. – И вдруг Серафим расплакался. – Ты не представляешь, Антон, как мне было жутко неделю назад. Неимоверный голод терзал! Ты знаешь, что такое настоящий голод! Я знаю!

Они стояли посреди кухни. Серафим прижался к Сухову и плакал. Антон четко ощутил: всего какой-то миг отделяет его от безумия. Но, собрав всю волю, переборол внутреннюю слабость, понял свое преимущество в этом невообразимом диалоге, и это его успокоило.

– Я мог умереть. Заснуть и погибнуть… Но спасибо…

– Мне спасибо, – тихо, но властно произнес Сухов. Чувствуя искренность слов Серафима, увереннее перешел в наступление.

– Да-да, тебе спасибо, Антон.

Серафим крепче обхватил колени Сухова, его тельце вздрагивало от рыданий.

– Я н-не знал… Я… я не мог знать. Мне… мне просто снилось, что я все знаю. В меня заложены какие-то начала знаний…

– Какая-то программа, – строго перебил его Сухов.

– Ты – маргон! – благоговейно прошептал Серафим.

Сухов многозначительно насупил брови и строго уставился на вундеркинда, как на пациента, нарушившего предписанный режим.

– Не мне ли ты хотел рассказать о далеких пришельцах и их желании помочь людям в развитии?

– Прости… Прости меня. Я уже ничего… Спасибо!.. Не дай мне погибнуть. Мне хочется жить… – твердил он, смешавшись. – Если бы ты знал, как страшно умирать от голода, страшно не выполнить своей программы. Меня выбросили за борт, красиво выбросили… Они боялись, что мы… что я…

– Успокойся, Серафим. Все образуется. Лучше расскажи мне о чем-нибудь.

– Что ты хочешь услышать? Я все скажу. – Ты знаешь Гиату Биос?

– Не знаю. Правда. Я не знаю ее. Кто она?

– В чем твоя миссия на Земле? – грозно спросил Антон. – Мне кажется, ты многое забыл и ведешь себя слишком беззаботно.

– Мое наз… Моя миссия? Ну… как и у каждого кара.

– Неужели? – Сухов заставил себя пренебрежительно усмехнуться. «Придется проверить, что ты вообще знаешь, кроме импровизации про ночь, колодец и колыбель. Итак, я слушаю.

– О чем ты хочешь услышать, Антон?

– Не скули! Живо: земное назначение каждого кара. Повтори слово в слово. Мне кажется, что у тебя не голова, а решето!

– Слово в слово? – переспросил вундеркинд, и Сухову на миг показалось, что он хватил лишку. Но успокоил себя, решив: инициатива пока в его руках. Страх сменился отвагой.

– Да, слово в слово, четко и однозначно.

– Каждый кар, соответственно с ситуацией принимая то или иное обличье, – затараторил Серафим, судорожно всхлипывая при вдбхе, – должен разграничивать всех землян на две категории: кто сможет работать на маргонов и кто работать на маргонов не сможет… Первые остаются жить под постоянным надзором и контролем каров, вторые – уничтожаются, соответственно с ситуацией… их мозг и кровь используются для питания вновь создаваемых каров…

– Так. Все правильно, – прервал его Сухов, неимоверным усилием воли сдерживая дрожь в голосе. – А конкретно твое задание?

Серафим долго сосредоточенно молчал, изучающе глядя на Сухова.

– Да, припомни. Иначе я не гарантирую, что все закончится для тебя нормально.

– Мое задание?

– Да! Да! Чем ты отличаешься от других каров?

– Чем я… я отличаюсь? Ты знаешь? Чем… Чем… – бессмысленно повторял Серафим и вдруг опять расплакался: – Не убивай меня… Я хочу жить. Не я виноват, что во мне дефект. Я очень старался… Дай мне еще поесть, Сухов! Только придумай что-нибудь настоящее, ты же знаешь, что всем растущим карам нужен мозг и кровь. Тогда я стану каром. Вот увидишь! Антон, еще одного Юпитера… Хотя бы… Возможно, только этим и отличаюсь. Я не могу пока принимать живительную энергию маргонов… Пока не могу! Мне нужны мозг и кровь… Красная кровь… Пожалей меня…

– Ну ладно, пошли в кабинет. Я сделаю тебя настоящим каром.

Сухов опасался лишь одного – вдруг наркотический препарат, который он держал дома для хозяйственных нужд (в основном для мытья кистей и пульверизаторов после ремонтно-художественных авралов Вероники), окажется недостаточно действенным. Откуда ему знать, какой организм у каров? Стоит только Серафиму догадаться… Из комнаты не выйдешь. И позвонить никуда не успеешь. Одолеть тщедушного с виду противника Сухов не надеялся. Представились почему-то поединки с ядовитыми змеями, хищными зверями, и воображение буйно рождало лишь драматические картины… Надежда теперь на «средство для отмывания малярных кистей».

– Давай побыстрей. Я вижу, что уже пора, – уверенно говорил Сухов. – Спустя несколько минут ты станешь настоящим каром. Несложная процедура – и ты сможешь получать энергию от маргонов.

В кабинете Антон открыл флакон фторотана, плеснул на вату и протянул ее Серафиму.

– На, подыши немножко. Ложись вот здесь и дыши. И разговаривай со мной. Все время говори. Говори обо всем, что чувствуешь.

Серафим послушно взял вату и поднес ее к носу.

– Как неприятно пахнет, – сказал он, но вдохнул глубоко. – Что это такое?

– Потом расскажу… Не теряй времени. Здесь все: и мозг, и кровь – все, что тебе нужно. Скоро ты станешь настоящим каром.

– Спасибо тебе. Я знал, что Дирар говорил мне правду. А он говорил: «Не бойся, малец, все будет хорошо. Мы позаботимся о тебе Все будет хорошо. Вот увидишь».

– Дыши, дыши. Глубоко дыши.

– Да Я дышу. Интересное ощущение. Будто я отрываюсь от всего, зависаю в воздухе. И лечу…

Антон еще раз плеснул из флакона на ватку.

– Говори, все время говори, все время говори. Слышишь меня?

– Слышу… Как тебя звать на самом деле? Ты давно на Земле?

– Давно. Сейчас для тебя другое важно… Дыши глубже…

Серафим закрыл глаза и улыбался.

«Это мое счастье, что фторотан подействовал. Пройдет еще несколько минут, и он уснет. Я позвоню… и этот ужас закончится».

– Я лечу. Я проваливаюсь в черный колодец. Я рождаюсь вновь, нахожу свое имя. – Серафим громко смеялся, открыв глаза, а Сухов еще раз подлил фторотана.

«Ну, еще немножко. Дыши поглубже. Сейчас пройдет стадия возбуждения… Давай, давай, Серафимчик, дыши глубже».

– Я лечу. Спасибо тебе. Я хочу жить. Я лечу. Я птица высоко в поднебесье. Как тебя звать, Сухов? Ха-ха-ха-а… Спасибо. Лебеди летят в глубокий колодец. Летят… Ночь… Ночь, вобравшая в себя день. Лечу, оставив позади голод, страх. Теперь все позади!..

– Ты проснешься настоящим каром.

Но Серафим никак не засыпал. Лежал с улыбкой на губах.

Антон был на грани реального и неведомого… вновь наплывало беспамятство. Перед глазами плыли темные круги. Что-то теплое стекало по губам. Антон коснулся губ ладонью и увидел кровь. Он быстро отвернулся, чтобы вытереть ее тайком. Но Серафим успел заметить:

– Маргон?! Что я вижу? Красная кровь? И белые лебеди… Ты обманул меня, Антон?!

В несовершенной памяти Серафима вспыхивали вполне реальные ассоциации.

«Он не маргон. Красная кровь. У маргонов – зеленая! Он меня уничтожит. Я лечу, Белые лебеди в черный колодец… Я пью… Приходит… последний шанс! У него вкусная красная кровь. Хватит ли сил высосать его мозг? Хватит ли сил?»

Серафим отшвырнул вату с лица, вскочил. Но покачнулся и упал на диван. Сухов навалился на него всем телом, начал лить фторотан прямо на лицо. Вундеркинд кричал, вертел головой, но с каждой минутой становился все более вялым, успокаивался. Когда он обмяк, Сухов почувствовал смертельную усталость.

Когда Антону показалось, что кар перестал дышать, он метнулся в кладовку за капроновой веревкой и начал связывать Серафима, туго обматывая, маленькое тельце. Завязав последний узел, подбежал к видеофону, торопливо набрал центральную справочную службу:

– Как связаться с Высшим Советом Земли?

Девушка любезно назвала ему номер и тут же спросила:

– Какой конструкции у вас аппарат?

– Сорок два В-Д-Р. А почему вы спрашиваете?

– Нажмите розовую клавишу на центральной панели.

– Благодарю. Я не знал… Забыл…

Антон Сухов нажал клавишу. Почти сразу же на экране появилось лицо худощавого человека:

– Европейский филиал Высшего Совета слушает.

Сухов уставился на экран, не имея сил произнести ни слова.

– Слушаю вас.

– Приезжайте немедленно, приезжайте! – бормотал Антон и скороговоркой назвал адрес. – Мой брат Микола Сухов… сообщите…

Серафим слегка пошевелился.

– Что у вас произошло?

– Я не знаю. Ничего не понимаю… Приезжайте… Вооруженные! Миколе скажите обязательно! Разыщите его!

– Вот как?! – поднял брови дежурный на экране.

Прежде чем отключилась связь, Антон успел еще услышать: «Седьмая спецбригада – срочный вылет!»

Серафим открыл глаза, впился в Сухова невидящим взглядом, но уже через несколько секунд его взгляд стал осмысленным, злым.

– Ну так что, Сухов? Ты, верно, думаешь, что поймал меня!

Антон молчал.

«Интересно, слышал ли Серафим разговор по видеофон?»

– Но я не все тебе успел сказать. Очень жаль, что мы не стали друзьями. Жаль. Но я тебя предупреждал…

Сухов бросился за другим флаконом фторотана. Когда вернулся, увидел, что Серафим уже освободил правую руку от пут. Тело кара удлинялось, становилось тоньше.

Пока он стоял, ошарашенный увиденным, кар освободил вторую руку. Флакон фторотана выпал из рук Антона, но не разбился, фторотан тонкой струйкой вытекал на пол, наполняя воздух специфическим сладковатым запахом.

Сухов совсем растерялся, не зная, что предпринять. Понимал, что теряет драгоценные секунды…

Седьмая специальная бригада прибыла через пять минут.

Входная дверь была распахнута.

Антон Сухов лежал на полу. На шее и на затылке у него были небольшие ранки, из которых сочилась кровь. Воздух был наполнен парами фторотана.

…В скверике перед домом, на детской площадке сидел мальчик лет шести и напевал песенку: «Как весело живется нам в поле среди трав…»

Когда в распахнутую пасть санитарной машины укладывали тело Антона Сухова, мальчик подошел вместе с другими детьми и спросил:

– Что это с дядей Антоном?

Ему никто не ответил.

15

Служба Околосолнечного Пространства наконец вновь заметила зону искривления. Все пункты наблюдения находились в состоянии полной готовности. Заметить в сотнях километров от Земли практически невидимый объект – дело трудное.

Таинственных пришельцев зафиксировали одновременно три патрульные машины. За несколько дней до этого на расширенном заседании Совета было решено: при обнаружении зоны искривленного пространства и в случае отказа неведомых существ вступить в контакт использовать все средства для уничтожения объекта.

Машины Высшего Совета окружили колеблющуюся, как марево, шаровидную зону. Всеми имеющимися сигналами требовали выйти на связь, но неведомые существа не отвечали.

…Map с Дираром находились в крайне угнетенном состоянии. Они знали о решении Высшего Совета Земли и надеялись лишь на то, что землянам не удастся их обнаружить, по крайней мере так быстро. И вот настало время решать: как поступить? Надеяться на помощь или совет Чара не приходилось: времени не оставалось. Да и что им могли посоветовать на расстоянии многих световых лет? Вступить в неравный бой? Выйти на связь и согласиться на контакт? Бессмысленно. Они знали, что земляне догадывались о происхождении вундеркиндов, о причине массовых психозов. Согласиться на контакт означало в лучшем случае, как считал Дирар, стать живыми экспонатами одного из земных музеев.

– На Дираузе было веселее, – мрачно произнес Дирар.

– Не вспоминай. Мы тогда были намного моложе… А теперь я совсем не знаю, что предпринять.

– Попытаться сбежать? Теперь, пожалуй, и это не удастся.

– Не удастся.

– Если и сбежим, то Чар нам этого не простит.

– Может, все-таки пойти на контакт? Схитрить?

– Земляне нам не простят всего, что мы тут натворили.

– Что же делать?

– Есть один выход. – Map поднялся и подошел к центральному пульту.

– Не-ет! – завопил Дирар.

– Единственный выход…

Шар дрожащего пространства ярко вспыхнул, заполнив все вокруг голубым сиянием. На экранах внешнего обзора появились контуры громадного расколотого ореха.

После самоуничтожения неведомого космического объекта Земля стала полниться слухами о множестве фантастических смертей: люди умирали внезапно, в самых неожиданных местах и позах, усыхая на глазах. Это погибали карь), лишенные энергетической поддержки из космоса. Как стало известно после всестороннего изучения остатков неизвестного объекта и этих умирающих каров, каждый из них имел вживленный универсальный энергетический блок, который питал организм кара лучистой энергией определенной частоты от генератора, расположенного на борту околоземной базы маргонов. Маргонам было необходимо держать всех каров в зависимости от себя, обеспечивая их жизнедеятельность со своей базы. Вундеркинды-акселераты, развиваясь сами и воспитывая новых каров, должны были сформировать абсолютно зависимое от маргонов могучее, жестокое ядро.

…Председатель жилищного совета нажал кнопку вызова, но в помещении никто не отзывался. Дверь оказалась незапертой.

Члены комиссии зашли друг за другом и первое, что увидели, – ребенка лет шести, лежавшего ничком на полу. Лицо его напоминало воздушный шарик, из которого выпустили воздух.

Гиата Биос сидела на стуле, положив руки и голову на стол. Будто заснула. Когда до нее дотронулись, тело покачнулось и упало. Пожалуй, даже не упало, а шурша, опустилось. Словно сбросили со стула зеленоватое платье Гиаты.

Сухов-старший, осунувшийся, желтый, с черной траурной ленточкой на лацкане форменной куртки, тоже был членом комиссии.

– Вы были правы, – тихо сказал председатель жилсовета. – Необходимо было раньше вмешаться…

Сухов ничего не ответил, остановился над телом Гиаты, достал камеру видеозаписи.

Он фиксировал все, что казалось заслуживающим внимания. Особенно долго задержался возле картин, висевших на стенах.