Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №6"

Автор книги: Богомил Райнов

Соавторы: Борис Барышников,Александр Тесленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– «Каштан», «Каштан», я – «Каштан—пять», я – «Каштан—пять». Как слышите? Прием.

По тому, как были произнесены позывные – торопливо и громко, майор Гульчак понял, что у пятого есть новости. Он схватил микрофон и переключился на передачу:

– Я – «Каштан». Слышу вас, слышу. Докладывайте.

– «Каштан»! «Каштан»! В квадрате 24-В обнаружены части тела, оружие и предметы, принадлежащие объектам розыска. Повторяю. В квадрате…

Гульчак не стал дослушивать, передал микрофон радисту и бросился в кабинет Паршина:

– Товарищ подполковник! Пятый радирует: обнаружены предметы и оружие, принадлежащие крестникам. И еще что-то про части тела.

– Что что-то?

– Не разобрал… Вернее, не стал дослушивать, решил вам доложить. Пятый на связи.

Когда Паршин вошел в штабную комнату, он увидел с десяток сослуживцев, сгрудившихся у передатчика.

– Передайте пятому – не отключаться, – сказал Паршин и повел пальцем по карте, отыскивая нужный квадрат. – Где капитан Игнатенко?

– Отдыхает, товарищ подполковник, – сказал дежурный офицер. – Будить?

– Будите. Пусть готовит машину. Как с прогнозом?

– Только что звонили синоптики. Вот телефонограмма. По-моему, погода устойчивая.

– Хорошо. Будите Игнатенко.

– Слушаюсь.

Дежурный вышел, и только после этого Паршин подошел к рации.

– Пятый! Здесь «Каштан». Как слышите?

Сквозь треск и радиопомехи донесся голос:

– Слышу неважно. Связь ухудшается. Вылетайте быстрее, товарищ подполковник!

– Уже готовимся, лейтенант. Доложите обстановку подробнее.

– Здесь, по всему, на нарушителей напали волки. Семериков и Акимычев отстреливались. Обнаружены изуродованные останки… Виноват, обнаружены части тела одного из них. Предварительной идентификацией установлено, что это Акимычев.

– А Семериков?

– Тела не обнаружено.

– Обеспечьте охрану места происшествия. Вылетаем через полчаса… Впрочем, нет – через пятнадцать минут.

– А вот еще загадка…

– Да ты уморил меня, дядя Семен. Все равно не угадаю.

– А ты потужься… Ну вот: большая шкура – вся в дырках. Что такое?

– Черт ее знает!

– Ну подумай.

– Не знаю.

– Эх, ты… Это звезды на небе.

– А похоже…

– А вот еще…

– Да отстань ты, дед! Спать хочу.

– Нельзя тебе спать.

Кильтырой час назад споил Семерикову отвар, который должен был встряхнуть больного или раненого человека, укрепить его дух и придать силы. Лекарство это применялось тогда, когда необходимо было поддержать желание выжить, но целебное действие его могло произойти лишь при том условии, если принявший его какое-то время не заснет. Семериков, привыкший уже безропотно подчиняться своему лекарю, ничего не мог с собой поделать: веки его слипались, мысли путались, самым желанным сейчас казался именно сон.

– Однако, как тебя звать-то? Сколько дней вместе, а мне недосуг спросить?

– А! Какая разница… Колькой зовут.

– Ты, Колька, давай не спи.

Кильтырой потормошил Семерикова и, видимо, сделал тому больно, так как он вскрикнул.

– Ну-ну, Колька, ненароком я. Ты не спи… Слушай загадку.

– Вот черт какой! Ну давай твою дурацкую загадку!

– Кто на хвосте уголок тащит?

– Самолет?

– Нет. Горностай… Но и на самолет, однако, похоже.

– Что ж я, по-твоему, идиот?

– Молодец, паря… Ну а это: седой старичок век живет.

– Это ты, – засмеялся Семериков. Захихикал и Кильтырой.

– Больно ты хитрый. Думать не хочешь – угадать хочешь… Это Байкал.

– Но и на тебя похоже: век живет… седой старичок…

Кильтырой не унимался. Вспоминая очередную загадку, он чесал свою жиденькую бороденку, щурил глаза и шевелил губами.

– Все, что ли? – спросил в очередную паузу Семериков. – Все загадки?

– Не все, однако… Много-много у эвенков загадок. На всяк случай. Раньше оне нам книжки заменяли… А! Вот вспомнил: отчего у глухаря глаза красные?

– Ну, отчего?

– Много плакал, вот отчего.

– А я думал, в сортир хочет.

И снова засмеялся Семериков, и захихикал Кильтырой.

– Ну, а эта: не кабарга, а по скале ползет, не медведь, а по тайге ходит, не собака, а землю нюхает?

– Мильтон! – Семерикова стала забавлять ситуация, когда можно было искать в угадывании двойной смысл. Он даже про сон забыл.

– Нет, это геолог, – серьезно поправил Кильтырой. – Зачем, однако, милиционеру по скале ползать, землю нюхать?

– Эх, дядя Семен. Мой ответ – в самую точку. Хотя бы нас со Слоником искать.

С обоих слетело веселье. Помолчали, каждый думал о своем, о недавнем.

– Все спросить тебя хотел, Колька, – заговорил Кильтырой.

– Ну?

– Пошто вором стал? Зачем людей губил?

– Не надо, дядя Семен. Не спрашивай хоть ты меня. Не могу я тебе на этот вопрос ответить.

– А себе? Можешь?

– И себе не могу… Не знаю. Вообще-то знаю… Какой-то черт во мне сидит. Все думал, особенный я, не такой, как все А сейчас-то точно знаю: работать не хотел, лямку тянуть. Хотелось побыстрее да побольше. Ну и… Один раз сел, другой… А там уж понесло. Да еще поддать любил…

Семериков говорил, не глядя на старика. Казалось, он вообще ни к кому не обращался неожиданным даже для себя монологом. Кильтырой слушал его, не перебивал, молча кивая головой в такт его словам.

– В последний раз вышел, когда девушку встретил. Понимаешь, дед, девушку! Не шмару, не телку – девушку, которая – надо же – меня, шпану, в общем-то, полюбила. II я ее полюбил. Поженились мы Дочка родилась… Эх, ну и гад же я, дядя Семен! Стрелять таких, как я, надо и фамилии не спрашивать!

Семериков вдруг зарычал и стал биться головой о нары. Кильтырою стоило большого труда успокоить его. Пулька заскулила, но старик махнул на нее, заставив замолчать. Семерка заснул. Теперь ему можно было спать, но Кильтырой не испытывал удовлетворения. Он сидел рядом с преступником, смотрел в его искаженное страданиями лицо и думал. Думал о жене и дочери этого человека, живущих где-то далеко отсюда и ничего не знающих о том, что произошло. Он думал о своих сыновьях и о сыновьях своих сыновей. А еще он думал о том, что опять разболтался: зачем его дернуло задать Кольке такой дурацкий вопрос? И почему-то вместе со всеми этими думами вертелась в его памяти загадка, которую он не успел загадать Семерикову: «нашего дружка в чужие страны увозят…» Вообще-то это соболь, но что бы ответил Колька?

«Ладно, – решил старик. – Загадаю завтра».

– Накось выпей вчерашнего, – сказал утром Кильтырой, протягивая Семерикову чашку с отваром.

– Да ну его…

– Зачем – да ну?

– Опять загадки будешь загадывать – так я выспался.

– Вот и ладно. Не полегчало сердце-то?

– А черт его знает.

Пулька вздрогнула всем телом и, вскинув голову, навострила уши.

– Чего это она? – спросил Семериков, приподнявшись на локтях.

– Кого-то ждет. Вишь, слушает?

– Так ничего же не слыхать…

– Это нам не слыхать, а ей, однако, о-ей-ей даже как слыхать. – Кильтырой подошел к собаке, наклонился: – Ну что там, Пулька? Кого бог несет?

Пулька вскочила, подбежала к дверям, нюхая щелку и виляя хвостом. Тут и люди услышали вдалеке едва уловимый стрекот вертолета.

Семериков занервничал, попробовал сесть. Кильтырой погрозил ему пальцем:

– Ты лежи, однако, паря. Не дури. Пойду выйду. Гляну.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Семериков быстро возвратившегося охотника.

– К Мачехину порогу полетели.

– Все! Крышка!

– Какая такая крышка?

– Да что ты притворяешься, старик?

Кильтырою и в самом деле притворяться не было никакой нужды, ему тоже все стало ясно, и он с нескрываемой жалостью посмотрел на Семерикова.

– Ну что ты уставился на меня! – закричал тот. – Доволен? Они оттуда прямиком сюда: рванут. Как пить дать.

От вертолета к зимовью быстрым шагом двигалась группа военных. Среди них Кильтырой заметил подполковника Паршина и Силантия Увачана. Старик поджидал гостей, покуривая трубку. – Здравствуйте, Семен Никифорович, – протянул большую ладонь офицер.

– Здравствуй, здравствуй.

– Мы сразу поняли, что они у тебя, дядя Семен, побывали, – пояснил Увачан. – Я Кайрана узнал и вещи твои.

– Да-да… Однако были у меня, были, – согласился Кильтырой.

– Понимаете, Семен Никифорович, они погибли. Один-то уж точно. На них напали волки… Но обнаружили мы лишь тело Акимычева. А вот второй, Семериков… Как вы думаете, Семен Никифорович, куда мог деться человек после такого дела?

Старик молчал, хитровато щурясь.

– Дядя Семен, понимаешь?.. Там, на месте, кое-что выяснилось. Ну, например, то что Семериков был тоже ранен. Возможно, тяжело. Но он исчез, хотя сам передвигаться наверняка не мог. Пропал человек, и все. Нету его следов. Только есть следы твоих нарт и твоего учуга.

– Подождите, лейтенант, – остановил Увачана Паршин. – Понимаете, уважаемый Семен Никифорович, нам обязательно нужно знать, где тело Семерикова. Без этого мы не можем объявить о прекращении поисков.

– Дядя Семен! – нетерпеливо обратился к старику участковый.

– Слышу, Силантий. Да токмо… живой он.

В этот момент скрипнула дверь. Все обернулись на звук и увидели сначала валенки, а затем и целиком человека – заросшего, с горящими глазами. Силантий схватился за кобуру.

– Отставить, лейтенант! – остановил его Паршин.

Кильтырой продолжал молча дымить трубкой

Паршин, заметив, что незнакомец вот-вот упадет, приказал двум солдатам:

– Помогите ему.

– Не надо, – хрипло выговорил тот. – Гражданин начальник, я Семериков. Сдаюсь. Оружия при себе не имею. Гражданин начальник, у меня заявление.

– Слушаю.

– Этот гражданин, – Семерка кивнул в сторону старика, – не стал совершать надо мной самосуда, а оказал медицинскую помощь… Дядя Семен, спасибо тебе. Мы уж больше не увидимся. Только скажи, сколько стоят шкурки, которые мы у тебя взяли, и олени…

Кильтырой молчал.

– Ах, ты, ворюга! Сколько! – не выдержал Увачан. – Тебе таких денег честным трудом вовек не заработать!.

– Товарищ Увачан! – прервал его Паршин. – Спокойнее.

– Ничего, дядя Семен, – сказал Семериков. – Я тебе по частям верну. Вот только бы знать, сколько…

– Это решит суд – сколько, – вмешался Паршин.

Кильтырой подошел к Семерке:

– Однако ты совсем дурак, Колька.

По щекам старого охотника стекали слезы.

Александр ТЕСЛЕНКО
ИСКРИВЛЕННОЕ ПРОСТРАНСТВО

Фантастическая повесть

Художник Юрий МАКАРОВ

1

С самого утра у Антона Сухова было этакое просветленное настроение. Радостный он приехал в клинику, искусно и быстро прооперировал. Операция была сложной, но прошла удачно.

Из клиники Антон вышел не спеша и с удовольствием вышагивал по тротуару вдоль магистрали, под золотисто-багряными осенними кленами. Солнце светило вовсю после дождей, ливших непрерывно три дня. Сухов, сам того не замечая, улыбался, радуясь ясному дню. Легкий ветерок перебирал его шевелюру с проседью. Домой идти не хотелось.

«Вероники еще нет дома». Мысли о жене врывались сами собой.

Когда-то он искренне любил ее. По-настоящему. Это теперь приходится спрашивать себя, что такое – любить по-настоящему?

– Ах, звезды-звезды, вечно вам сиять… – послышался за спиной знакомый мотив. Сухов обернулся, так и есть. Его догонял анестезиолог Митрофан Степанюк, – …и одарять кого-то счастьем… Славный денек выдался, Антон. А?

– Осенний подарок галерным.

Между собой они называли друг друга галерными. Тяжело работать в клинике, знаменитой на всю планету. Зато не стыдно и сказать, где ты работаешь. Даже порисоваться, щегольнуть этим приятно. Трудно, но зато чувствуешь себя на переднем крае научного поиска.

– Возьмем машину?

– Торопишься? – спросил Антон.

– Нет. Но в такой день грешно терять время. Просто не верится, настолько великолепна погода. Приеду домой, а окна залиты солнцем. Заберу дочурку из садика. Томка сейчас потешная. А там и жена придет…

Шагал Степанюк (был он кряжистым здоровяком) неуклюже, как казалось со стороны. Но Антон едва успевал за ним.

– Ну, берем машину? Или я вызову одноместную?

Вместо ответа Сухов остановился у ближайшего пульта магистрального селектора и нажал зеленую клавишу.

Машина остановилась возле них минуты через три. Открылась дверца голубого геликомобиля. Митрофан пропустил Антона:

– Садись, тебе дальше ехать, а я в центре сойду.

Они назвали адреса, и машина тронулась с места.

– Мы с тобой завтра не вместе работаем?

– Мог бы не напоминать про завтра, – раздраженно, но с улыбкой сказал Степанюк. – Завтра у меня Гирзанич оперирует…

Женщину с ребенком Антон заметил издалека. Почему-то припомнились ему маленький Витасик и Вероника… Как они с нею тогда были счастливы! Радовались каждому пустяку, как дети. Почему, как все улетучилось? Случались и раньше несогласия с Вероникой, даже ссоры, но Антон не сомневался – это лишь недоразумения. Прежде он не представлял себе жизни без Вероники. И в ее глазах видел отражение настоящей любви. Теперь же он начал думать, что все это ему прежде казалось. Но ведь ничто не исчезает бесследно. Какой-то шутник утверждал: если в душе поселилась ненависть, значит, были когда-то и зерна любви. Но сейчас даже ненависти в душе не чувствовал Антон.

– Остановимся… – неожиданно для самого себя приказал Сухов геликомобилю. – Подвезем женщину…

Степанюк недовольно пробурчал:

– Я тебя понимаю, красивая женщина, но ей никуда ехать не нужно. Напрасно ты рыцарствуешь. Она гуляет с ребенком.

– Ты видишь, поблизости нет пульта магистрального селектора…

Женщина держала ребенка на руках. Стройная, в легком зеленоватом плаще, и сама словно сотканная из цветного воздуха, женщина стояла спокойно, неподвижно, но в то же время ощущались ее напряжение, волнение.

Машина остановилась метрах в десяти от нее. Сухов выглянул из салона и крикнул:

– Вас подвезти?

Женщина будто не слышала. Потом медленно обернулась, посмотрела на Сухова настороженно и боязливо, но сразу ответила громко:

– Да, безусловно. Большое спасибо, – приветливо улыбнулась (именно приветливо, но не благодарно, отметил про себя Антон) и уверенно направилась к машине.

Ребенок почему-то вдруг расплакался. Голос у него оказался неприятный, дребезжащий. Сухов подвинулся, и женщина села рядом.

– Тихо, Серафимчик! Тихо. Замолчи!

Пола ее плаща легла на колено Антона, а длинный золотистый локон, упав на плечо, щекотал ухо.

Геликомобиль тронулся и набрал скорость.

– Куда вам ехать? – спросила машина.

Женщина окинула взглядом все вокруг, странно улыбнулась:

– Мне с вами по пути, – сказала уверенно, будто знала, куда едут Антон с Митрофаном. – Ну-ну, тихо, Серафим! Что это с тобой?

А мальчишка никак не унимался. Сквозь плач он что-то говорил, но невозможно было понять ни слова. Полненький, розовощекий, в голубом комбинезончике.

– Так куда вам ехать? – снова спросил геликомобиль.

– Я скажу, где остановиться, – ответила женщина.

А малец на руках у нее орал – в ушах звенело. Антон и Митрофан иронически переглянулись.

– Как тебя звать, мальчик? – спросил Сухов, перекрывая капризный рев малыша. – Ты умеешь уже говорить?

– Меня зовут Серафимом, – совсем спокойно произнес мальчик. – Вы же слышали, как меня называла мама, а спрашиваете… – И заревел с новой силой.

– Сколько ему?

– Два, – неуверенно ответила женщина.

– Такой симпатичный мальчик, а капризный… Ах ты, капризуля… – Антон взял мальчика за ушко и слегка подергал, имитируя умиление, хотя Серафим и его противный голос раздражали его. – Я таких вредных всегда забираю с собой. Видишь, какой у меня большой портфель? Я специально ношу его. Слышишь, Серафимчик?

– Слышу?! Да ты все равно не заберешь меня! – воскликнул малец и раскричался еще громче.

Женщина, извиняясь, посмотрела на Антона и с наигранной беззаботностью произнесла, отчеканивая каждое слово:

– Так вот, сейчас я отдам тебя дяде. Мне не нужен такой плохой, непослушный мальчик.

– Остановите, пожалуйста, я сейчас выхожу, – промолвил Митрофан. – До завтра, Антон. Желаю получше провести этот день. – Он многозначительно улыбнулся.

Степанюк вышел из машины, за ним мягко закрылась дверца. Геликомобиль помчался дальше, а малыш горланил, умолкая лишь для того, чтобы перевести дыхание.

– Забирайте его, – заявила женщина. – Раз не слушается, забирайте. – И как бы машинально положила ладонь Антону на колено. Сухов сам не понял почему, но ему вдруг стало жутко.

– Хорошо, я заберу его, – сказал он, превозмогая неприязненное чувство. Взял мальчика к себе на колени, внутренне приготовившись к дикому крику. Но Серафим спокойно перебрался к Антону, не изменив тональности своего плаксивого воя.

– Вот так, Серафимчик, – заявила женщина. – Ты не слушался меня, живи теперь с чужим дядей. Остановите, пожалуйста.

Геликомобиль покорно затормозил.

Антон Сухов не успел и опомниться, как золотоволосая женщина выскочила из машины и пошла по тротуару.

А Серафим моментально замолчал и облегченно вздохнул, заявив совершенно спокойно, не по-детски рассудительно:

– Ну, наконец-то…

Сухов никак не ожидал такого поворота событий. Он пытался скрыть свою растерянность и беспомощность.

– Тебе совсем не жаль расставаться с мамой?

Мальчик посмотрел на него сосредоточенно и многозначительно.

– Сейчас мы тоже выйдем, – громко произнес Сухов.

– Вас понял, – ответил геликомобиль. – Желаю всего доброго.

Сухов с ребенком на руках вышел из салона и осмотрелся вокруг. Женщина в зеленом исчезла, как растворилась. Но не приснилась же ему… Мальчуган-то вот он, приснившимся его не назовешь…

– Поставьте меня на землю! – властно приказал малыш. – Я умею ходить не хуже вас.

– Так что же нам делать? – произнес Сухов. – У тебя, малец, как бы это сказать… У тебя не очень-то разумная мамочка…

– Нормальная мама, – заявил Серафим. – Просто вы ее не знаете. Недостатки имеются у каждого. А моя мама очень устает. Пошли.

– Куда?

– Погуляем. Вон с той горки прокатимся для начала.

– Мне неудобно, – буркнул Сухов. – Там одни дети.

– Неважно. Дети тоже люди. Идем.

Маленькая кабинка пневматического лифта, смешно подергиваясь, подняла их на верх башни, откуда начинался пластиковый спуск. Он тянулся до самого конца парка. Сели, оттолкнулись, и сразу же их понесло, закружило, завертело на виражах и спиралях, на замедляющих движение подъемах и внезапных, захватывающих дух спусках.

Когда они (наконец-то!) стояли на земле, Серафим оценивающе осмотрел Антона и сказал:

– Ну, разве плохо? То-то же! Но, знаешь, у меня оторвалась пуговка. – На его ладошке лежала голубая пуговица. – Я поймал ее на лету. Я молодец, Сухов? У меня мгновенная реакция.

– Да, ты молодец.

– Но теперь мне нужно ее пришить, – решил Серафим.

– Поехали ко мне домой. Подумаем, как разыскать твою маму. И пуговицу пришьем… У моего Витасика сейчас каникулы. А вечером Вероника, моя жена, придет, – сказал Антон.

– Я не могу с оторванной пуговицей знакомиться с людьми. Зайдем в какую-нибудь квартиру и попросим иголку с ниткой. Пошли!

В подъезде ближайшего от парка дома Сухов подошел к первой попавшейся двери на первом этаже, позвонил. Но никто не ответил. В соседних квартирах тоже никого не оказалось.

– Поднимемся выше, – предложил Серафим.

Сухов послушно подошел к лифту и вызвал кабину.

– На каком этаже выйдем?

– Все равно на каком, – ответил Серафим и нажал кнопку.

Но не успели двери закрыться, как появился какой-то человек.

– Подождите меня! – крикнул он и схватился руками за створки. Двери раздвинулись, запыхавшийся мужчина вскочил в кабину:

– Спасибо… Мне на пятьдесят восьмой…

И вдруг воскликнул удивленно:

– Антон?! Привет, какими ветрами?..

Сухов узнал своего одноклассника по школе, Василия Бора.

– Твой сынишка? – спросил Василий. – Ты здесь живешь?

– Нет, – улыбнулся Сухов, не зная, что сказать дальше. – Я не здесь живу и… сын не мой, а моей знакомой.

– В гости приехал?

– Да, в гости…

– Тебе на который?

– Мне? Мне на третий, – поторопился ответить Сухов, надеясь, что они с Серафимом выйдут, а Василий поедет дальше к себе.

– Как поживаешь? Ты все на том же месте работаешь? В той же славной концентрационной клинике? – Василий громко рассмеялся.

– Да.

Створки лифта раздвинулись на третьем этаже. Антон протянул руку попрощаться.

– Ты надолго к знакомой?

– Не знаю…

– Может, потом ко мне заглянешь? Посидим, поболтаем. Сколько мы не виделись?.. Моя квартира – сто пятнадцатая. Запомнишь?

Выйдя из лифта и подождав, пока Василий уедет, Антон подошел к ближней двери и позвонил. Дверь открылась. На пороге стояла старая худая женщина в сером с мелкими цветочками домашнем халате. Лицо желтое, с глубокими морщинами на лбу.

– Добрый день, – выдавил Сухов.

Тонкие губы старушки шевельнулись словно в приветствии.

– Галина дома? – как сумел беззаботнее спросил Сухов, назвав первое, пришедшее в голову имя.

Женщина пристальнее посмотрела на него, ее лицо ещё больше сморщилось. Затем она взглянула на Серафима.

– Галина? – переспросила она удивленно молодым и звонким голосом.

– Да…

– Заходите, пожалуйста. Она давно вас ждет.