Текст книги "Искатель. 1985. Выпуск №6"

Автор книги: Богомил Райнов

Соавторы: Борис Барышников,Александр Тесленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Вы действительно не будете устрицы? – слышится на фоне неясного постороннего шума незнакомый мне голос.

– Не потому, что не хочу, а просто не желаю отравиться, – раздается голос Ларкина.

– Мистер Мортон хорошо знает наш ресторан, – звучит уже совсем слабо другой голос, вероятно, метрдотеля.

– Я говорю не о заведении, а об устрицах, – едва улавливаю голос американца.

Выключаю аппаратик. Нет смысла тратить напрасно магнитофонную ленту, которая автоматически включается вместе с приемником. Значит, могу рассчитывать на прослушивание в радиусе около ста метров. И значит, Мортон…

Новое имя. И новый вопрос. Я надеюсь, что если Мортон – тот самый человек, на которого я делаю ставку, то разговор едва ли будет вестись в ресторане, даже в таком, как «Белый слон». Поэтому я отказываюсь от пришедшей мне в первый момент рискованной идеи: устроиться каким-то образом у черного входа или попытаться приблизиться к заведению через подъезды соседних домов. Довольствуюсь простейшим решением трижды хожу из конца в конец по Бонд-стрит с видом человека, совершающего вечерний моцион. Я бы продолжал прогуливаться и дальше, если бы полицейский не проявлял упорно странный интерес к «Белому слону» и не торчал в соседстве с ярко освещенным входом.

– Я думаю, что кофе мы можем выпить и дома, – слышу я в своем приемнике голос Мортона.

– Как хотите… Все же я бы взял еще мороженое… – отвечает Ларкин.

Для кого-то разговор этот может показаться незначительным. Но не для меня. Спешу вниз по улице к стоянке такси.

Наблюдение за черным «плимутом», в который сели Ларкин и Мортон, не представляет особых трудностей и происходит на безопасном для меня расстоянии. «Плимут» выезжает на широкую Оксфорд-стрит, заворачивает влево, проезжает мимо Марбл-Арч, далее к Гайд-парку и, поворачивая вправо по Гайд-парк-стрит, останавливается на маленьком перекрестке. Мы с моим водителем, естественно, достигаем перекрестка с неизбежным опозданием. Ларкин и Мортон уже вышли из машины и не могут нас засечь.

К моему сожалению, улица, где мы остановились, хорошо освещена, что мешает мне встать у входа и заняться радиоперехватом. И здесь мне в помощь приходит мысль об английском дворе. Установив, что улица поблизости совершенно пуста, открываю железную дверь самой примитивной отмычкой, закрываю ее за собой, спускаюсь по ступенькам во двор и прячусь в темном углу – в том, что находится рядом с лестницей, на тот случай, если кому-то вдруг вздумается выйти из кухни.

Голоса, которые доносятся из приемника, убеждают меня, что разговор уже начался. При таком первобытном способе слежки не приходится рассчитывать на исчерпывающую информацию и довольствуешься только фрагментами:

– Вы не правы, Ларкин, – слышится трубный бас Мортона. – Вопрос не в том, чтобы формально исполнить свою задачу, а нанести крупный удар…

– Три килограмма героина – это не мелочь, – сухо замечает американец.

– Бесспорно. Особенно если при существующих рыночных ценах рассчитываешь положить себе в карман солидную сумму.

– Три килограмма героина – это не мелочь, – настаивает Ларкин.

– Три килограмма – мелочь, дорогой, – звучит бас Мортона. – И если мы потеряли столько времени в ожидании, то не ради этой ерунды.

– А какова гарантия, что мы дождемся чего-то более серьезного? Этот старый хитрец Дрейк колебался даже в отношении этих трех килограммов. Его предложение было, как вы знаете, переправлять груз по одному килограмму.

– Этот ваш старый хитрец просто старый дурак, – заявляет Мортон. – Достаточно вслух сделать расчет, чтобы показать, какую фантастическую сумму он положит себе в карман после переброски, партии в десять килограммов, и он тут же закажет десять килограммов. А тогда уже…

– Вы недооцениваете старика, Мортон, – возражает Ларкин. – Подлец и мошенник высшей пробы – это да. Но не дурак. Я сильно опасаюсь, что в один прекрасный момент он может вернуться к своему первоначальному плану: больше рейсов, меньше груза, чтобы избежать риска.

– Такой способ не менее, а более рискован.

– Скажите это ему, а не мне. Что вы хотите: этот человек не привык работать в американских масштабах. Это не мафиози, а мелкий гангстер из Сохо.

Наступает молчание. Столь длительное, что я подумываю о том, что мне пора покидать мое убежище. Затем вновь звучит голос Мортона:

– Мне кажется, что беда не столько в этом старом дураке, сколько в вас, дорогой…

– Но я…

– Соблаговолите не прерывать меня, когда я говорю. Вы не умеете работать с людьми, Ларкин. Я уже говорил вам это. Вы исполнительный работник, я этого не отрицаю, однако вы привыкли работать по указке. У вас нет способности втереться человеку в доверие, чтобы расположить его к себе, повлиять на него, вообще, сделать его таким, каким он вам нужен.

– Признаюсь, я лишен педагогического дарования, мистер Мортон, – произносит Ларкин посте краткого молчания. – Но мне кажется, что институт, в котором я работаю, далеко не педагогический.

– А я должен признать, что мне не нравится ваш тон.

– Извините меня, мистер Мортон, если я не так сказал. Я хотел только…

– Бросьте! – звучит с досадой голос Мортона. – Объясните в двух словах, что вы предлагаете, в я доложу. Вместе со своим мнением, разумеется.

– Я бы не хотел, чтобы мое мнение шло вразрез с вашим, мистер Мортон, – произносит Ларкин с ноткой явно уловимого угодничества. – И если я попытался сформулировать иную точку зрения, то лишь из боязни, что излишний максимализм мог бы сорвать наш план. Это был бы преждевременный провал канала…

– Провал, конечно, не исключен, – соглашается Мортон, чей голос стал мягче. – И именно поэтому следующая партия должна быть такого размера, чтобы положить конец предприятию.

– Какого размера, мистер Мортон?

– Я уже сказал – десять килограммов. Или что-нибудь в этом роде. Довольно возиться с мелочами.

– Я сделаю все, что в моих силах.

– Вот это ответ, – звучит добродушный бас.

Затем следует несколько незначительных реплик, предназначенных для того, чтобы восстановить добрые отношения. И наконец, последняя важная подробность:

– Доложите мне обо всем послезавтра в девять вечера, – уточняет Мортон. – А если за это время что-нибудь случится, позвоните мне по телефону.

У меня нет времени дожидаться ответной реплики Ларкина. Оказывается, что у меня уже нет времени и на отступление. Едва я успеваю спрятать в карман приемник и поставить ногу на ступеньку, как вдруг над моей головой раздается звук поворачиваемого ключа. Быстро отодвигаюсь в сторону и врастаю в стену под прикрытием тени. Неплохое прикрытие на случай, если никому не взбредет в голову посмотреть через ограду вниз, во двор.

– Подбросить вас на машине или возьмете такси? – слышу с полной ясностью голос Мортона уже без всякой аппаратуры.

– О, не беспокойтесь, я возьму такси, – вежливо отвечает Ларкин, словно ему действительно предоставлен выбор.

– В таком случае спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мистер Мортон.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

– А-а, мистер Холмс! – радушно встречает меня шеф – Как идет расследование? Подозреваю, что вы мне приготовили чертовски интересное разоблачение.

Он, разумеется, подозревает совершенно обратное, и явно готовится поиздеваться над моим провалом, и, как свидетельствует его хорошее настроение, очень доволен только что закончившимся разговором с американцем.

– Боюсь, вы действительно правы, сэр, – отвечаю с подходящей случаю озабоченностью. – Разоблачение действительно интересное и, к сожалению, достаточно неприятное.

Улыбка медленно сползает с лица Дрейка, и, предчувствуя, что ему придется чем-то подкрепить душевную бодрость, он встает из-за стола и медленно идет к передвижному бару.

– Ну, что вы ждете? Чтобы у меня был разрыв сердца? – спрашивает рыжий без особого волнения, хватая бутылку «Балантайна». – Говорите!

– Пусть говорят они, – заявляю я, доставая из кармана магнитофон.

Включаю его.

Звук далеко не лучшего качества, не очень громкий, но это не мешает Дрейку по достоинству оценить смысл реплик, которыми обмениваются Ларкин и Мортон.

– Подлый янки, – цедит сквозь зубы шеф, прослушав запись. – Он мне за все заплатит…

– Уходя, Мортон опять назвал вас «старым дураком», – уточняю я, чтобы подлить масла в огонь. – А Ларкин возразил ему и сказал, что вы не дурак, а хитрый мошенник и подлец…

– Бросьте эти живописные детали, Питер! – прерывает меня Дрейк. – Могу вас уверить, что я готов к действию и без вашего допинга. Ну, что замолчали? Когда я не желаю вас слушать, болтаете как попугай, а когда должны говорить, молчите как бревно. Я жду вашего комментария.

– По-моему, все ясно и без комментариев, – отвечаю я, вставая, и, в свою очередь, направляюсь к бару.

И, взяв темно-коричневую бутылку, лаконично говорю:

– ЦРУ.

– ЦРУ? А почему не Интерпол? – спрашивает шеф.

– То или другое, это не меняет ситуации, – замечаю я. – Но если бы это был Интерпол, то дело бы закрылось еще после отправки партии и мы бы уже сидели за решеткой.

– А что, по-вашему, нужно ЦРУ?

– Большой скандал. Политическая сенсация А чтобы сенсация и скандал были нужного калибра, необходим и груз нужного калибра. Вы же слышали претензии этого господина: не менее десяти килограммов. Устраивают капкан в нужном месте, захватывают груз и поднимают шум в печати, обвиняя коммунистов, что они травят свободный мир. А самое интересное то, что все это оплачивается деньгами из вашего кармана.

Дрейк некоторое время молчит, мысленно анализируя мою гипотезу.

– Как будто так и есть, – кивает он. – Или что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, ловушка очевидна. И ведь всего несколько минут назад этот грязный янки убеждал меня послать крупную партию, беря на себя труд незамедлительно переправить ее за океан.

Он устало садится в кресле напротив меня, опускает голову и погружается в размышление.

Я допиваю виски и выкуриваю сигарету, когда наконец рыжий медленно встает и выходит из комнаты вопреки своему правилу не оставлять меня одного в кабинете Его отсутствие длится, впрочем, не более двух минут. Когда он возвращается, то меланхолично произносит:

– Придется проститься с Ларкином, дружище. Вы знаете, что я человек гуманный, но что делать: придется проститься с Ларкином.

– Может, уже поздно, – говорю я. – Может, он уже сообщил данные Мортону…

– Что сообщил?

– Ну, например, дату отправки следующего груза.

– Значит, и вы считаете меня старым дураком, Питер, – произносит с укором шеф. – Вы считаете, что старый Дрейк совсем выжил из ума…

– Ничего подобного я не думал, – спешу его уверить.

– Думали, дружок, думали! – грозит он мне пальцем – Но ничего, я не злопамятен.

Затем он вновь возвращается к предыдущей мысли.

– Ну, что? Вы найдете в себе силы вынести это, Питер?

– Что вы имеете в виду?

– Прощание с Ларкином, что же еще!

– Не забывайте, что Ларкин – человек ЦРУ.

– Как забыть! Ведь именно поэтому мы устроим ему маленькое траурное чествование.

– У ЦРУ длинные руки, мистер Дрейк.

– Но не настолько, чтобы соваться на Дрейк-стрит. Здесь, в Сохо, ЦРУ не котируется, дорогой мой. Мы здесь справляемся и без него. Так что призовите все свое самообладание и обуздайте скорбь. Вы знаете, что я тоже чувствительный человек, но эмоции не должны мешать чувству справедливости и исполнению своего долга. Иначе дело полетит к черту.

Рыжий усаживается в кресло и начинает заниматься любимым делом: подготовкой к употреблению традиционной сигары. После чего погружается в размышление и в облака дыма.

– А, Ларкин! – радушно приветствует он американца, когда через четверть часа тот входит в кабинет. – Простите, что я побеспокоил вас вторично, но только что возникли некоторые осложнения, которые нужно разрешить. Но что же вы стоите, садитесь, прошу вас!

Ларкин садится на диван с привычным неподвижным выражением смуглого лица Ждать долго не приходится, так как шеф подходит к столу и пускает запись.

Приятно иметь дело с опытным профессионалом. Во время прослушивания его физиономия остается все такой же неподвижной, и – лишь по напряженному взгляду можно догадаться, что он сосредоточенно думает над тем, как выйти сухим из воды, как наиболее убедительно объяснить эти фразы, звучащие в этом закрытом и задымленном кабинете.

– Ну, придумали версию? – добродушно спрашивает рыжий, когда тихий сигнал возвещает окончание записи.

– Почему я должен что-то придумывать, Дрейк? – поднимает Ларкин тяжелый взгляд.

– Потому что материал, прослушанный нами только что, этого требует, – все также добродушно отвечает шеф. – Или, может, вы отрицаете его подлинность?

– Нет, представьте, не отрицаю, – сухо произносит американец. – Но мне нет никакой необходимости лгать, поскольку правда всецело на моей стороне.

– Не сомневаюсь, – кивает рыжий. – Вы знаете, что я вам беспредельно доверяю. И все же я бы хотел послушать объяснения, так, для проформы.

– Мортон прижал меня к стене, – спокойно говорит Ларкин. – И если я не говорил вам об этом, то только потому, что не хотел вас беспокоить лишний раз.

– А кто такой этот Мортон? – спрашивает опять-таки для проформы Дрейк.

– Думаю, и так ясно: он из Интерпола. Знал меня еще в Нью-Йорке. И в силу нелепого совпадения встретил здесь, в Лондоне. И пошел по моим следам. Он получил информацию, очевидно, через свои источники, которые я пока не знаю (здесь Ларкин выразительно смотрит на меня), и понял, чем мы занимаемся. И он прижал меня к стене.

Объяснение выглядит непривычно длинным для такого молчаливого человека, как Ларкин, но американец не настолько глуп, чтобы не понимать, что молчание тут не поможет.

– И что же Мортон хотел от вас? – любопытствует все так же для проформы шеф.

– Но вы же слышали: хочет поймать нас с поличным на пересылке по возможности большого груза, чтобы блеснуть. Вы ведь знаете амбиции этих господ. Они не то что мы, работают не за кусок хлеба, а за высокий пост и большую пенсию.

– Да, правда, у каждого свои заботы, – признает Дрейк.

Затем поворачивается ко мне и замечает:

– Вот видите, Питер! Я же говорил вам, что это только видимость. Ларкин не ведет двойную игру, как вы думали.

– По сути, я вел двойную игру, – спокойно возражает Ларкин. – Но по отношению к Мортону, а не к вам. Я всячески дезинформировал его, я водил его за нос, чтобы выиграть время. Ждал, пока мы с вами проведем две-три операции и сорвем порядочный куш, а потом, если бы Интерпол начал проявлять нетерпение, поставил бы в известность вас, чтобы вовремя свернуть операцию.

Ларкин умолкает, потом вновь смотрит на меня подозрительно и говорит:

– Существует, однако, еще один человек, который вел двойную игру, Дрейк. Я не хочу проявлять чрезмерную мнитель-ность, но это подтверждается информацией, которой располагает Мортон. И этот человек вел двойную игру не по отношению к Интерполу, а по отношению к вам. И он, без сомнения, среди нас.

– Логично, – признает рыжий.

Затем поднимает задумчивый взгляд к потолку, посылает в хрустальную люстру струю дыма и спрашивает:

– А почему вы думаете, что это Интерпол, а не ЦРУ, например?

– Ну какой интерес ЦРУ заниматься подобными аферами?

– Вот и я спрашиваю, какой интерес?

Ларкин, вероятно, считает, что вопрос к нему не относится, потому что не благоволит ответить, а вместо этого напоминает:

– Мне кажется, сейчас важнее установить, кто передает сведения Мортону…

– Да, действительно! – спохватывается Дрейк и переводит взгляд с потолка на американца. – А каково лично ваше мнение по этому вопросу?

– Мне кажется, не так уж трудно добраться до истины, – произносит Ларкин.

– Каким образом?

– Очень просто: методом исключения. Я думаю, только три человека в курсе операции… Или я ошибаюсь?

– Нет, нет, не ошибаетесь, – успокаивает его рыжий. – Мы трое и больше никто.

– Думаю, лично вы вне подозрений… – Спасибо за доверие.

– Я тоже, по-моему, вне подозрений. И дело вовсе не в доверии, а в элементарной логике. Вы же знаете, какая прибыль мне полагается, и едва ли всерьез допускаете, что я такой идиот, чтобы лишиться прибыли ради интересов Интерпола.

– Тогда? – позволяет себе спросить шеф.

– Тогда? – отвечает, как эхо, Ларкин и пожимает плечами, показывая, что не видит необходимости отвечать на дурацкие вопросы.

– Ну, Питер, что скажете в свою защиту? – обращается ко мне Дрейк.

– Ничего, – отвечаю я.

– Как «ничего»? – удивляется рыжий. – Видите, как замечательно оправдывается Ларкин. А вы – «ничего»!

Американец невозмутимо молчит, хотя отлично видит кривлянье шефа.

– Вы оба поистине ставите меня в трудное положение, – признается после короткой паузы шеф. – Один молчит, другой только и делает что оправдывается…

– Не имею никакого желания оправдываться, – холодно возражает американец.

– Да, надо признать, вы абсолютно спокойны, – кивает Дрейк. – Вот видите, Питер, какую уверенность приобретает человек, когда работает в ЦРУ.

Он бросает в пепельницу окурок, не давая себе труда погасить его, лениво поднимается и произносит немного другим тоном:

– Я думаю, пора кончать.

И поскольку американец молчит, поясняет:

– Кончать с вами, Ларкин!

– Из ЦРУ я или еще откуда-нибудь, – все так же невозмутимо говорит Ларкин, тоже вставая, – но за моей спиной стоят сильные люди, Дрейк. Они в курсе дела. Не исключая и той подробности, что сейчас я нахожусь в вашем кабинете.

– А-а, значит, все же открыли карты! – восклицает шеф, засмеявшись коротким хриплым смехом. – Значит, я поймал вас на крючок! Только это мне и было нужно. – Он смотрит на Ларкина своими маленькими голубенькими глазками и делает пренебрежительный жест: – Теперь можете убираться! И лучше не показывайтесь мне на глаза!

После приближается к письменному столу, и я догадываюсь, что он нажимает невидимую кнопку. Но даже если бы я не догадался, неожиданное появление Боба и Ала достаточно красноречиво говорит об этом.

– Проводите его, – приказывает шеф.

И добавляет фразу, заставившую американца застыть в дверях:

– В коридоре чтоб никакой крови. Отдайте его Марку в подвале…

– Слушайте, Дрейк! – произносит Ларкин уже не таким спокойным тоном. – Вы угадали: я действительно из ЦРУ!

– Знаю, знаю! – соглашается рыжий. – Но что делать, когда все люди смертны, не исключая и тех кто работает в ЦРУ.

Гориллы хватают американца, и в этот момент, оставив свое ледяное бесстрастие, он пронзительно кричит и пытается вырваться, но Боб сильно бьет его кулаком в зубы, а Ал выкручивает руку, в то время как Дрейк отечески наставляет:

– Спокойно, ребята, я же сказал вам, здесь не надо крови…

…Марк и на этот раз отлично справился со своей задачей. Прекрасный работник этот Марк. Посол смерти, проникшийся полным сознанием ответственности за выполняемую миссию.

* * *

Прошло уже несколько дней после ликвидации Ларкина, когда однажды вечером, направляясь к Линде, я заметил, что за мною следят. А так как у меня есть все основания думать, что слежка ведется не по инициативе Дрейка, то становится совершенно ясно, кто еще может заинтересоваться моей скромной персоной. Тем более что наблюдение ведется из автомобиля. Ни водителя, ни сидящих на заднем сиденье мужчин я раньше нигде не встречал.

– Черный «форд» упорно тащится за мной от Пиккадилли до Чаринг-кросс. Это вынуждает меня юркнуть в маленькую улочку, куда запрещен въезд автомашин, затем свернуть в другую и, наконец, в третью. Пусть теперь эти типы объезжают квартал, раз у них нет других дел.

Они, однако, не объезжают. Они просто подкарауливают меня. Им, очевидно, хорошо известны мои привычки, потому что, едва свернув за угол к подъезду Линды, я наталкиваюсь на застывшую у тротуара черную машину. По-видимому, я замешкался на секунду, соображая, войти в дом или вернуться. Не делаю, однако, ни того, ни другого. Со мной делают третье: выскочившие из машины здоровяки заламывают мне за спину руки и быстро заталкивают в черный «форд».

– Кто вы такие? Что вам нужно? – спрашиваю я возмущенно.

Никакого ответа. Точнее, вместо ответа водитель стремительно трогает с места и едет в неизвестном направлении. Один из стражей, все еще удерживающий за руки, цедит сквозь зубы:

– Не делайте глупостей. Иначе придется бросить вас на пол и легонько придушить.

Своевременное предупреждение, потому что, дважды свернув, машина выскакивает на ярко освещенную и особенно людную в эту пору суток Чаринг-кросс, а когда вынужденный рейс совершается по такой оживленной улице и в метре от себя ты видишь спокойные лица добропорядочных граждан и величественные фигуры полицейских, у тебя возникает сильное желание привести в действие свои голосовые связки.

Конечно, я молчу. Тем более что мои спутники по внешнему виду напоминают Ала и, возможно, лишь на один—два шажка стоят ближе к человеку, чем к обезьяне.

Машина въезжает на Оксфорд-стрит, заворачивает налево, движется до Марбл-Арч, затем вдоль Гайд-парка и, наконец, сворачивает на Гайд-парк-стриг. Знакомый маршрут Так что я не слишком удивляюсь, когда мы оказываемся перед кирпичным фасадом здания, в английском дворе которого не так давно я наслаждался тихой лондонской ночью.

Подталкиваемый одной из горилл и поддерживаемый другой, выхожу из машины, в то время как человек, сидящий рядом с водителем, встает за моей спиной, чтобы упереть мне между лопатками некий предмет, конфигурацию которого, а равно и предназначение нетрудно угадать.

После трех коротких звонков дверь открывается, и в ней вырастает новая горилла. Причем гостеприимство распространяется только на меня. Что же касается сопровождающих меня господ, то они возвращаются обратно к машине.

– Отдайте оружие! – предлагает человекообезьяна, закрыв дверь.

– У меня нет оружия.

Правдивость моего утверждения, понятно, тщательнейшим образом проверяется. После чего следует новое распоряжение.

– Идите за мной.

Путь оказывается недолгим: дверь находится в конце коридора. Горилла, которая, судя по жилетке в черную и серую полоску, выполняет роль лакея, постучав, просовывает голову и докладывает:

– Он здесь.

Затем открывает мне дверь и исчезает.

Я оказываюсь в кабинете со спущенными шторами, как и в берлоге Дрейка, правда, он гораздо светлее и обставлен более изысканно. Хозяин восседает в одном из двух кресел у камина, в котором горят настоящие поленья. Едва ли нужно пояснять, что это сам Мортон.

– Мистер Питер?

Утвердительно киваю.

– Прошу вас, садитесь.

В громовом голосе сквозят почти что ласковые нотки, только я давно вышел из возраста, когда человек доверяется видимости. Все же сажусь, ибо в ногах правды нет и поскольку понимаю, что даже если меня ждет экзекуция, то все равно ей будет предшествовать дружеская беседа.

– Сигару?

– Благодарю, предпочитаю сигареты.

Мортон учтиво ждет, пока я закурю, сбрасывает пепел своей сигары в камин и переходит к сути вопроса:

– Скажите, как это случилось?

– Не знаю, что вас интересует…

– Убийство Ларкина…

– Должен вам сказать, что не имел возможности на нем присутствовать.

– Вы были там, мистер Питер, – произносит хозяин, красноречиво ставя ударение на слове «там».

– Если быть до конца точным, я был наверху, сэр. А убийство, если таковое имело место, было совершено в подвале.

– Хорошо, пусть так, – уступает Мортон. – Тогда поставим вопрос иначе: расскажите мне подробно обо всем, что случилось до убийства.

– Мистер Дрейк вызвал меня к одиннадцати часам, чтобы сообщить, что он получил неопровержимые доказательства предательства Ларкина. И поскольку я позволил себе выразить некоторые сомнения…

– …Потому что верили Ларкину, – подсказывает хозяин.

– Я никому не верю, сэр. Я не из тех, кто верит. Просто я не мог допустить, что Ларкин хочет провалить операцию, из которой он извлекает порядочный куш.

И поскольку я умолкаю, хозяин просит:

– Говорите! Что же вы остановились?

– Жду вашего следующего замечания.

– У меня нет замечаний. И не будет, раз это вас смущает.

– Так вот, поскольку я выразил сомнение, мистер Дрейк поспешил представить мне доказательства. – Речь идет о записи одного разговора Ларкина.

– Какого разговора?

Коротко отвечаю ему, чтобы услышать вопрос:

– А кто сделал запись?

– Не имею понятия.

– В сущности, сейчас это неважно. Продолжайте.

Продолжаю, излагая события с относительной точностью и незначительными сокращениями.

– И вы не видели, что произошло внизу? – спрашивает Мортон, когда я заканчиваю

– Не имел возможности видеть. Могу только предполагать.

– А что вам дает основание предполагать?

– Мистер Дрейк сказал: «Оставьте его Марку». Марк – наемный убийца.

– Ваши предположения верны, – осведомляет меня после короткого молчания хозяин. – Сегодня утром тело Ларкина было выловлено в Темзе. С двумя пулями в сердце.

Он берет длинные каминные щипцы и ворошит уголья, рассеянно наблюдая за фейерверком искр. После чего заявляет:

– Думаю, Ларкин вам был слишком антипатичен, чтобы вступиться за него.

– По-моему, он действительно не из тех, кто вызывает симпатию. Но я не могу сказать, что он был мне антипатичен. Скорее безразличен, если быть совершенно откровенным, говоря о покойнике. И все же я попытался бы его защитить, если бы имел такую возможность.

– Почему попытались бы?

– Но это же абсолютная глупость – выступать против ЦРУ…

– Хм… – мычит Мортон. – А почему не попытались?

– Вы не знаете Дрейка.

Мортон смотрит на меня задумчивыми темными глазами. Осторожный и сообразительный полицейский, но не из простейших типа Ларкина и не с его отталкивающей внешностью.

– Я достаточно хорошо знаю Дрейка, – возражает хозяин. – Это старый дурак… Из тех, что считают себя хитрецами… И даже ухитряются создать впечатление, что хитры… Но все же он старый дурак. И убийство Ларкина – последняя глупость, которой ему суждено закончить жизнь.

И, конкретизируя свою мысль, Мортон добавляет:

– С Дрейком покончено, мистер Потер, хотя он еще этого не подозревает. Вопрос в том, что делать с вами…

Он смотрит на меня, но я не собираюсь заглядывать ему в глаза и довольствуюсь тем, что наблюдаю за играющими в камине огоньками. В кабинете воцаряется тишина, едва нарушаемая время от времени потрескиванием пылающих поленьев.

– Вас совершенно не волнует этот вопрос? – спрашивает наконец хозяин.

– Уже нет.

– Вы уже свыклись с мыслью о смерти? – настаивает мой собеседник.

– Человек моего ремесла давно привык к этой мысли, сэр. Кроме того, я не думаю, что она на пороге.

– Откуда у вас эта уверенность?

– Потому что если вас все еще интересует операция с героином, то вам без меня не обойтись. Она финансируется Дрейком, но осуществляется мною. Так что вы можете заменить Дрейка, но меня вам заменись некем.

– А я вот считаю, что незаменимых людей нет.

– С философской точки зрения – да. Но насколько я знаю, ваша организация не занимается решением философских вопросов.

– Впрочем, это идея… – признает Мортон, помолчав. – Мы действительно могли бы вас использовать. При условии, разумеется, что вы не замешаны в убийстве Ларкина.

– Я вовсе не настаиваю, чтобы вы меня использовали, – говорю я легкомысленно. – А что до убийства, я никогда не участвую в убийствах, сэр. Я профессионал. А профессионалы моего профиля не работают с оружием.

– Ну, раз вы не желаете, чтобы вас использовали… – начинает колебаться хозяин.

Затем умолкает и спрашивает изменившимся тоном:

– А почему вы не хотите, чтобы мы вас использовали?

– Потому что операция потеряла смысл, во всяком случае, для меня. Мой интерес состоит в контрабанде, а ваш, насколько я понимаю, иного характера. Меня волнуют более всего денежные заботы. А не политические.

– Вы полагаете, политика не дает денег? – произносит хозяин, наблюдая за мной со сдержанным любопытством.

– Очевидно, дает. Раз столько людей занимаются ею. Но каждому, как говорится, свое.

– Конечно, мы могли бы ликвидировать вас, – мягко замечает Мортон после паузы. – Вы слишком надеетесь на свою незаменимость, однако забываете, что вас некем заменить всего лишь в одной, притом незначительной операции. И что мы можем легко поставить крест и на вас, и на самой операции.

Он продолжает наблюдать за мной, словно развлекается, изучая мои реакции. Но думаю, что как объект исследования я не представляю особой ценности.

– Откровенно говоря, мистер Питер, лично я с удовольствием поставил бы крест на этой проклятой операции и занялся другими делами И если бы я привык потворствовать своим капризам, вы в данный момент были бы в компании с покойным Ларкином, который, бог его простит, действительно не обладал талантом вызывать симпатии.

Мортон замолкает, чтобы поворошить уголья в камине и подбросить туда еще парочку поленьев.

– Но я стараюсь не поддаваться чувствам, прислушиваюсь к голосу разума. И когда мне попадается что-то на первый взгляд бесполезное, я все же стараюсь придумать, как его можно использовать. Именно так я и хочу поступить с вами сейчас. И в сущности, это первый вопрос, от которого зависит все остальное – будете ли вы работать?

– Позвольте заметить, что с моей точки зрения вопрос звучит иначе: что я получу, если буду работать?

– С Дрейком или с нами, ваш процент всегда останется при вас, – успокаивает меня Мортон, который, кажется, полностью в курсе моих дел.

– Да, но зачем мне этот процент, если вы в конце прибавите к нему в качестве премии и пулю в лоб?

– Наконец я слышу рассуждения разумного человека, – доброжелательно кивает хозяин кабинета. – И поскольку наш разговор становится более содержательным, позвольте сказать вам следующее: вопрос не в деньгах, мистер Питер, хотя деньги нужны всем. Азартному игроку деньги ни к чему, ведь он все равно их тут же спустит. У вас же ситуация еще более безнадежная, потому что вместе с деньгами вы закладываете жизнь.

Он умолкает, бросает давно погасший окурок и, чтобы дать мне время обдумать сказанное, тянется к коробке на столике, чтобы взять новую сигару, щелкает массивной серебряной зажигалкой и закуривает.

– Эта операция закончится, как и всякая другая. А вместе с ней будет покончено и с вами, и вы получите, как сами говорите, соответствующую премию. Однако, если вы проявите мудрость и добрую волю, я предложу вам постоянную работу, которая избавит вас от печальной участи игрока и неизбежного краха.

Наступает новая пауза, и в кабинете вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь треском горящих поленьев. Я сосредоточенно думаю, или, если хотите, всем видом демонстрирую напряженную работу ума.

– Ваши слова звучат заманчиво, – признаю наконец. – Но это только слова.

– Совершенно верно, – соглашается Мортон. – И могут остаться только словами. Все зависит от вас. Все зависит от того, как вы справитесь с вашим первым заданием. Первое задание – это ваш вступительный экзамен, мистер Питер.

– Я понял, – киваю, в свою очередь. – Слушаю вас.

Только теперь хозяин вспоминает свои обязанности по отношению к гостю дома и спрашивает: