Текст книги "Наш с тобой секрет (СИ)"

Автор книги: Богдана Лизергин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6

В субботу мы с Виталием договорились встретиться у поющего фонтана, недалеко от набережной. Это было второе по популярности место встреч в нашем городе. С самого утра я крутилась перед зеркалом, то собирая, то распуская волосы, не в силах определиться, как мне лучше. В итоге слегка подвила их щипцами, оставив распущенными. Родители уехали на рынок, поэтому никто не мешал мне дефилировать по квартире в одном нижнем белье, петь в расчёску и проводить ревизию маминого гардероба с целью отыскать что-нибудь элегантное. Моя мама всегда любила стильно одеваться, а уж теперь, когда могла себе позволить любую вещь, отрывалась по полной. Сегодня мне хотелось выглядеть взрослой и соблазнительной. Может, не самый подходящий образ для первого свидания, но я уже была настроена на ту картинку, которую нарисовала в воображении. В итоге я позаимствовала мамину юбку из матовой чёрной кожи с корсетной шнуровкой и добавила к ней свою рубашку в вертикальную полоску. Сверху – мамин жакет, который был мне чуть большеват, но в то же время подчёркивал хрупкость фигуры. Я выудила из недр шкафа в прихожей коробку с высокими сапогами на шпильке, которые мама купила в приступе расточительства, но так ни разу и не надела. И вот теперь пришёл звёздный час этих шикарных шпилек.

Раздев и разув маму, я надела своё чёрное пальто и примерила у зеркала красный берет. В нём я предсказуемо показалась себе похожей на француженку. Виталин шарф явно не подходил к моему образу, а брать с собой пакет не хотелось, поэтому я решила, что верну его потом. И засомневалась: вдруг он подумает, что я специально не взяла шарф, намекая тем самым на следующую встречу? Но тут же высмеяла эту мысль. Какие глупости. Разрешение на прогулку было получено ещё вчера, поэтому я не стала оставлять родителям записку и просто вышла из квартиры.

На улице кружил первый непривычный снег, слишком ранний даже для нашего северного города. Мелкая снежная крупа сразу таяла, и город казался промокшей грязной дворнягой. Аккуратно обходя лужи, я шла по оживлённому проспекту, и предвкушение встречи приятно щекотало внутри, изредка уступая место вполне естественному волнению.

Николая Владимировича я заметила в толпе, ожидающей зелёный сигнал светофора. Сердце сразу забилось, как пойманная в силки птичка, горло сжало спазмом – я уже и отвыкла от этих ощущений. Виталий резко отошёл на второй план. В какой-то момент мелькнула мысль никуда не идти, но я взяла себя в руки. И вновь уставилась на учителя, благо его красные от холода уши были хорошо заметны и сквозь пелену снегопада. Он был без шапки, в длинном бежевом пальто, расстёгнутом на две пуговицы. Моё зрение жадно выхватывало куски его образа, собирая их воедино, то и дело косясь на светофор. Когда загорелся зелёный, я не стала переходить дорогу, а подождала, пока он ступит на тротуар, и пошла за ним. Импульсивный поступок, особенно, когда до встречи с Виталием осталось каких-то полчаса. Но я убеждала себя, что успею. Он шёл быстро, широкими шагами, и я еле поспевала, ругаясь про себя на дурацкие шпильки. Правда, пришли мы быстро. Он свернул к книжному магазину, рядом с которым в любую погоду местные художники продавали свои картины. Сегодня их было мало – снег явно не способствовал продажам. Он уверенно подошёл к одному из художников, я еле смогла его разглядеть, осторожно подобравшись поближе. Спутанные светлые волосы, большая скрепка в ухе, щетина и трясущиеся руки в татуировках – это первое, что бросилось в глаза. Художник был одет в потёртую кожаную куртку с намотанным поверх грязноватым полосатым шарфом. Рядом с ним, на самодельных мольбертах, стояли три картины, изображающие что-то непонятное – мне было не разглядеть. Я не стала подходить ещё ближе, а отошла к газетному киоску и сделала вид, будто что-то ищу в сумочке. Сама же вовсю глазела на них. Жаль слышно было плохо. Учитель что-то сказал ему, но я услышала только ответ. Художник выматерился. Николая Владимировича это, похоже, не смутило. Он присел перед ним на корточки.

– Чё это ты пятки поднял? – хрипло спросил художник, – Поэтому в Питер съехал? Район потерял, да?

Николай Владимирович засмеялся. Поняв, что он сидит ко мне спиной, я осмелела и подошла поближе.

– … бухать. Я тебе предлагаю адекватную тему, сколько можно сидеть тут целыми днями просто так? Разве за эти семь лет ты ничего не понял?

– Слышь, святой Николай, можешь валить нахер. Думаешь, я забыл тебе сломанную челюсть?

– Не ври, ничего я тебе не сломал. Погоди-погоди, из всех наших драк ты запомнил только тот удар в челюсть? Ну, знаешь, такая зацикленность на одной-единственной обиде – признак психического расстройства, – он по-прежнему сидел на корточках, уперев локти в колени.

Художник тряхнул волосами и достал из смятой пачки сигарету. Закурил, демонстративно выпустив дым ему в лицо.

– Ведёшь себя, как мудак, – Николай Владимирович всё же поднялся, стряхнул снег с плеч, – Я ведь всё равно ещё приду.

– Да вали ты уже.

Он развернулся, и я поспешила уткнуться в телефон. Забавный разговор я только что подслушала. Интересно, кто этот художник? Судя по разговору, знакомы они давно. Меня увлёк азарт слежки, и я двинула за ним в книжный. Звякнул колокольчик на входе, и я, закрыв лицо сумкой, быстро шмыгнула к стойке с новинками. Николай Владимирович медленно ходил вдоль стеллажей, остановившись лишь для того, чтобы достать телефон и набрать смс. Я старалась ходить так, чтобы мои каблуки не стучали, но получалось плохо. Он подошёл к стеллажу с зарубежной поэзией и долго что-то искал, водя пальцами по корешкам книг. Я чувствовала себя дурой. Слежу за учителем вместо того, чтобы быть на свидании… Клиника. Взяв первую попавшуюся книгу, я раскрыла её, делая вид, что очень заинтересована. Мимо прошла консультант, недоверчиво на меня покосившись. Так ничего и не выбрав, он двинулся к выходу. Как попало впихнув книгу на место, я вышла вслед за ним.

– Что, тоже ничего не выбрали? – его чуть насмешливый голос застал меня врасплох. Щёки мгновенно вспыхнули, а сердце, казалось, стучало на всю улицу. Чёрт, зачем я вообще за ним попёрлась? Идиотка. Ругая себя, я тем не менее повернулась к нему и вежливо поздоровалась. Голос вроде не задрожал.

– Здравствуйте, Николай Владимирович.

– В следующий раз не надевайте такие громкие каблуки, – казалось, ему было весело. Он засунул руки в карманы и ехидно посмотрел на меня, – Надеюсь, в понедельник вы поразите меня в самое сердце своим сочинением по Франсуа Вийону и устным ответом о… ну, я ещё придумаю, о ком. Ведь так, Лали?

Я кивнула. Ну, а что ещё оставалось делать? Извиняться я не стала, памятуя о его словах.

– Я пойду. До свидания, Николай Владимирович.

– До встречи в понедельник, мисс Мата Хари.

Невольно я улыбнулась. Пусть незадачливая шпионка была раскрыта, но зато я с ним поговорила. Я уже и отвыкла от бархатных модуляций его спокойного голоса. И он, вроде бы, не рассердился, даже отпустил пару шуток. Сделав пару глубоких вдохов, я постаралась успокоиться и идти ровным шагом, а не бежать вприпрыжку, лишь бы скрыться от раскрывшего меня учителя. Но бежать всё же пришлось, стоило мне вспомнить о времени.

Виталия сложно было не заметить издалека. Несмотря на встречу с учителем, сердце моё радостно подпрыгнуло при виде высокой фигуры в яркой куртке. Я замедлила шаг, чтобы выровнять дыхание.

– Ты ослепительна, – сказал Виталий, когда мы поравнялись. В руках у него была небольшая коробчка, перевязанная золотистым бантом, – Это тебе, – он слегка смутился, вручая её мне. Хм, я даже извиниться за опоздание не успела.

Но, конечно, тут же открыла подарок. Внутри оказалась кассета в пустом футляре и что-то, завёрнутое в кусочек бархатной ткани. Я развернула его и увидела браслет, собранный из крошечных металлических фигурок: ноты, игральные кубики, латинские буквы L и I, солдатик, циферблат и сердечко. Они были искусно раскрашены и покрыты эмалью.

– Восхитительная вещица. Ты сам его сделал?

Виталий польщённо улыбнулся и заметно расслабился.

– Да, это моё хобби, я занимаюсь литьём по металлу, ну и порой делаю такие вот фигурки. Рад, что ты оценила. А кассета – это моё прошлое невыполненное обещание.

Я попросила его помочь застегнуть браслет, что он выполнил с видимым удовольствием. Мы направились в сторону набережной, хотя я бы предпочла место поинтереснее. Мне почему-то казалось, что он придумает для меня что-то особенное. А прогулки по набережной входили в обязательную часть свидания для большинства парочек нашего городка. Сколько их, трепетно-юных или разочарованно-практичных прогуливалось туда-сюда при любой погоде. И вот теперь я пополнила их ряды. Возразить Виталию я постеснялась – дурацкая робость, чтоб её. А ведь он даже не обратил внимание на мои шпильки. Ноги уже горели огнём, градус которого приближался к адскому пламени.

Сделав круг, мы остановились у парапета. Я слегка прихрамывала, чувствуя себя Русалочкой. Возле берега река казалась чёрной, а на середине серой, отражая тяжёлое ртутное небо. Снег закончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя заблестевший асфальт и капли на деревьях. С реки дул ветер, поэтому я натянула берет поглубже, наплевав на красоту.

– Вообще-то здесь очень атмосферно, – Виталий кивнул на реку, – Я учусь неподалёку и прихожу сюда подумать в перерыве между парами. Иногда придумываю тексты песен или пишу стихи. Это место меня вдохновляет.

– А мне здесь не нравится, – я решила быть честной, – Вообще в этом городе я люблю только его старые улочки с жилыми домами, пережившими не один век, с тополями, которые ещё не спилили, с каменными зданиями и их лепниной, с тесными дворами-колодцами. Такие улочки кажутся мне театральными, ненастоящими, и гуляя по ним, я ощущаю себя в другом времени. Это потрясающе.

– Приятно узнавать о разных гранях твоей души, – он, видимо, заметил мой покрасневший нос и натянутый на уши берет, потому что в следующую секунду предложил зайти в кафе. Что ж, мои уставшие от шпилек ноги были ему благодарны.

Мы зашли в моё любимое кафе. Сегодня выбор столика пал на тот, где стоял бюст Цветаевой, хоть я и не могла найти строчку, соответствующую моему настроению. Но Цветаева местами – это про лирику, про любовь, про чувственность. Пусть сегодня будет лирика, мы ведь на свидании. Но я чувствовала – волшебство осталось в том вечере, в клубе, в бурьяне, на трамвайной остановке. А сейчас всё стало слишком обыкновенным. Мы встретились, а говорим о каких-то глупых вещах. О снеге. О набережной. О салате с креветками.

– Да, снег в этом году выпал рано, – повторил Виталий, водя ладонью над чашкой кофе, – Не люблю зиму, а ты?

– И я, – лаконичности моих ответов за последние полчаса мог бы позавидовать Чехов. Но затем стало жаль Виталия, и я добавила, – Мне нравится начало лета, когда летит тополиный пух. Если лечь на траву и смотреть на небо, можно наблюдать, как пушинки соединяются в воздухе, образовывая свою тополиную вселенную. Недалеко от коммуналки, где я жила раньше, была целая аллея тополей, а от неё шла тропинка к реке. Иногда я уходила по ней на берег, ложилась на песок и могла смотреть в вечернее небо часами, придумывая названия и жителей для тополиных планет. Медитативное занятие.

– Ты сегодня какая-то другая, – нагретая кофейным теплом ладонь коснулась моей руки, – Такая спокойная, задумчивая и печальная. Что-то не так, Лали?

Хороший вопрос, Виталий. Жаль только, что я не знаю на него ответа. Интересно, если человек нравится по-настоящему, можно ли в нём разочароваться только из-за неудачного выбора места для свидания? Наверное, нет. Ведь если с человеком хорошо – нет разницы, где находиться. Главное, что вы вместе. Значит, Виталий не нравился мне. Но его прикосновения по-прежнему были приятны, А это что-то да значит.

– Всё в порядке, – сказала я глупейшую фразу, – Просто натёрла ноги. Дурацкие шпильки.

В его глазах облегчение. Он несмело улыбнулся, крепче сжав мои пальцы.

– Тогда до дома я понесу тебя на руках.

– Спятил, да? Сама дойду, – я аккуратно высвободила ладонь и взялась за чашку. Кофе давно остыл, но я любила пить его холодным. Разговор то и дело провисал в воздухе, но я с упорством стоика делала вид, что всё в порядке. Мало-помалу стемнело. Виталий расплатился, и мы вышли в холодные осенние сумерки. Конечно, он вызвался меня проводить. На улице разговор немного выровнялся, мы заговорили о детстве, вспоминая забавные случаи. У Виталия их было не в пример больше. Мы от души смеялась над его историями, и я всё больше утверждалась в решении дать ему ещё один шанс. Рассказывая о детстве, он был чертовски милым и неуклюжим, напоминая большого щенка. И ему шли эти истории, смех, улыбка, от которой на щеках образовывались ямочки. И я тоже улыбалась, подпитываясь его весельем, как лампочка электричеством.

Понедельника я ждала с лёгким волнением. Понимая, что Николай Владимирович меня спросит, на большой перемене я лихорадочно листала учебник, потом бросала его и начинала в десятый раз перечитывать сочинение. Тамара, которую я посвятила в детали провалившейся шпионской операции, только хмыкала, видя мои метания.

– Чего тебя так колбасит? – она развалилась на парте, прямо на тетрадях, дирижируя руками в воздухе, – Подумаешь, увидел в магазине.

– Тебе подумаешь, а я была готова сквозь землю провалиться, – буркнула я, устраивая учебник у неё на пузе, – Не дёргайся, у меня из-за тебя буквы пляшут.

– Крыша у тебя пляшет, – Тамара поднялась, уронив учебник, – И вообще, сколько можно тебя колоть по поводу свидания с Виталиком? – его имя она произнесла с придыханием.

– Я тебе всё рассказала, чего ещё ты от меня хочешь?

– “Гуляли по набережной и сидели в кафе” это называется “всё рассказала”? – возмущённо ахнула Тамара, – Тоже мне подруга. Господи, впервые в жизни мне интересны все эти девчачьи штучки, а ты так жёстко меня обламываешь.

– А ты мне понравилась как раз за отсутствие интереса к девчачьим штучкам, – я подняла учебник.

– Но поддержать-то подругу в её желании можно, – Тамара боднула меня лбом в плечо, – Ладно, я переживу эту обиду, так и быть.

– Моя ж ты радость.

В класс зашёл Гром, отсалютовав мне. Он так делал каждый раз, заходя в кабинет. Первое время после дискотеки о нас шептались, но быстро поняли, что мы ведём себя просто как друзья, без перегибов. Поэтому сплетни и слухи умерли в зародыше. Да и вообще, кажется, с нашими новыми знакомыми ему понравилось общаться больше, чем со мной. Я посмотрела на дисплей мобильного: до конца перемены оставалось пять минут.

– Блин, скорее бы уже звонок, надоело мучиться!

– Спорим, что половина класса ничего не сделала? Лично я только сочинение написала, стих не выучила, к опросу не готовилась. Мне вообще эта литература кажется жутко скучной. Русская поинтереснее будет. О, Маш, ты все задания Коляна сделала? – спросила Тамара идущую к своему месту Машу.

– Ага, триста раз. Сочинение написала и всё.

– Наш человек! Вот видишь, Лали, не парься.

Николай Владимирович зашёл в класс со звонком. Как обычно метким движением швырнул журнал на кафедру. Как обычно уселся на стол, закинув ногу на ногу. От волнения я начала сдирать кожу с околоногтевого пространства.

– Приветствую, господа. Скучали? – спросил он, глядя на класс исподлобья.

– Да, с нетерпением ждали, когда вы вернётесь и расскажете нам про Эпоху Возрождения. Сами не читали, чтобы сохранить интригу, – сказал Гром. Со всех сторон послышались смешки.

– В таком случае сохраним её подольше. Ведь сейчас я буду проводить опрос, – он потянулся за журналом, – А ваши сочинения в конце урока должны лежать у меня на столе. Так-так, я люблю диссонанс, поэтому вопросы будут разной сложности. Может быть так, что кому-то достанется простой, а кому-то – гигантский, с моей вежливой просьбой указать примеры и отсылки. Вот такой я коварный.

– Вы ездили курсы по оподлению проходить, что ли? – протянула Танька.

– Я ездил их проводить, – и первой он вызвал Леру. Ей достался пустяковый вопрос, на который она тут же ответила, – Что же, начало положено, – он что-то пометил в журнале, – А теперь я хочу услышать Доманскую Лали. Прошу за кафедру.

– Э, а почему Лера с места отвечала? – возмутился Гром, – Несправедливо!

– Диссонанс, мой юный крикливый друг. Доманская, прошу.

“Я с тобой”, шепнула Тамара и ободряюще улыбнулась. В ответ я вымучила улыбку, одёрнула юбку и обречённо поплелась за кафедру, вцепившись в неё вспотевшими руками. Он едва заметно улыбнулся и задал первый вопрос. Тот оказался на удивление лёгким. Стоило мне на него ответить, он задал второй, затем третий, и всё вопросы были простыми. “Усыпляет бдительность”, подумала я. Но руки уже не так сильно тряслись, и можно было не сжимать судорожно кафедру. Я немного расслабилась.

– Шекспира вы, конечно, читали? – спросил он. Я кивнула, – Помнится, я просил ваш класс прочитать за время моего отсутствия одну его трагедию и одну комедию. Начнём с трагедии, оставив смешное напоследок. Какую вы выбрали?

– “Король Лир”.

– Прекрасный выбор. Рассказывайте.

– Эээ, что? – не поняла я.

– Всё, что поняли о трагедии. В вольном изложении. Представьте, что читаете лекцию.

Класс притих. Никто не ожидал от учителя такого зверства. Зашуршали страницы, даже Гром нехотя принялся перелистывать учебник.

– Хорошо. Тогда начнём с того, что Лир – дурак.

– Неожиданный вывод. Продолжайте, мне нравится ход ваших мыслей.

– Он дурак потому, что решает разделить страну, а значит разделить власть, которая в средневековье, как вы нам говорили на первом уроке, считалась данной Богом. А следовательно, к началу трагедии он не только дурак, но и преступник, так как король не может сам отречься от престола. Ведь в таком случае он идёт против Бога. Но это для умной публики. А простой публике важна наглядность, поэтому Шекспир берёт за основу притчу о трёх дочерях.

Я рассказывала и рассказывала, с каждым словом обретая уверенность, ведь он меня не перебивал. Значит, мои слова были правильными. Мне даже показалось, что он немного в шоке. Я почувствовала мрачное торжество от того, что не облажалась, как он, наверное, ожидал.

– Прекрасно, Лали. Я почти повержен вашими знаниями, – от этих слов я смутилась и закусила губу. Меня вновь начало потряхивать, – Скажите, а вы поняли, чем сюжет отличается от фабулы?

И я вновь принялась объяснять. Казалось, он уже забыл про свой опрос, продолжая задавать мне вопросы и дополнять мои ответы. Класс сидел в лёгком обалдении. Наконец звонок прервал нашу интеллектуальную беседу.

– Вот видите, Лали, вы меня совсем заболтали! – он отложил не нужный уже журнал, – Так, все сидят, никто не уходит. Звонок сами знаете для кого. Сочинения мне на стол. Опрос мы продолжим в пятницу, тогда же я спрошу у вас стихи Вийона наизусть. Лали, вам я ставлю, безусловно, пять. Можете садиться, – он вдруг встал со стола и подошёл ко мне вплотную, – Литературовед из вас лучше, чем шпион, – последнее слово он произнёс одними губами.

Красная, как рак, я прошла на своё место и дрожащими руками принялась собирать свои вещи. Успокоительного мне, успокоительного! В виске от напряжения пульсировало, а ладони были мокрыми. Но, как ни странно, мне нравился этот выплеск эмоций. Вот такая адреналиновая карусель по мне.

Глава 7

После урока мы с Тамарой спустились в столовую. Длинные столы этого помещения – проводники для передачи сплетен от одного к другому. Взяв по стакану сока, мы подсели за стол к оживлённо болтающим Ане и Маше.

– Объявляю тебе благодарность за то, что заболтала Коляна, – обратилась ко мне довольная Маша, – Ты же знаешь, что весь класс не подготовился? Ну, кроме ботанов.

– Да, и я, как представитель ботанов, подготовилась на ура. По-моему, он офигел, – задумчиво пробормотала я.

– Он такой милашка, когда не пристаёт со своими дурацкими опросами. Было бы идеально, если бы он просто сидел и молчал. А мы бы на него любовались, – мечтательно протянула Аня.

– Парням нужно на законодательном уровне запретить быть такими красивыми, – авторитетно заявила Маша, подключаясь к разговору, – Я смотрю на Коляна Владимировича и тупею. В голове, знаешь, обезьянка из “Симпсонов” в тарелки бьёт.

– Бабы, вы сумасшедшие, – не выдержала Тамара, – Сколько можно его обсуждать?

– А вы знаете, что я его с Госпожой Романовой видела на днях? – подскочила Аня, – Они вместе шли мимо "Первого гастронома". И болтали без остановки.

Мне отчего-то стало не по себе.

– Подумаешь, тоже мне, новость. Алка со всеми болтает без остановки, – сказала Маша.

– Да, но наш Колян не выглядит человеком, у которого может быть что-то общее с такой, как Алла! – возмущённо сказала Аня.

– Красовская, ты ревнушь, что ли?

– Да вы достали! – рявкнула Тамара, – Хватит уже о нём!

– А кого нам ещё обсуждать? Красивых пацанов у нас в классе что-то не наблюдается.

– Ну, вообще-то Громов очень даже ничего, – влезла в их беседу я, – И танцует классно.

– Ага, мы видели, как вы на дискаче отжигали. И что, у вас с ним правда ничего нет? – Аня сделала круглые глаза.

– Абсолютно. Хотя, можно сказать, что мы дружим, – с сомнением ответила я. Кто знает, дружим мы с Громом или нет. Редкие сообщения и перебрасывания словами на переменах на полноценную дружбу мало похожи. Но он ведь вечно занят.

Я выпила оставшийся сок в три глотка. Мне быстро наскучили школьные сплетни от подружек-трещоток, и я пнула под столом Тамару.

– Ладно, мы на урок. А то Мегера Ивановна наорёт за опоздание. Знаете ведь, какие мы медленные. Десять раз остановимся, двадцать посмеёмся, – с этими словами Тамара встала из-за стола, и мы чинно двинули к выходу.

– Этих двоих нужно принимать гомеопатическими дозами, – вздохнула я, – Слишком много они болтают.

– Девочки обсуждают мальчиков. Так было, есть и будет. Мы с тобой тоже не всегда о высоком треплемся.

– Это точно.

Я вдохнула полной грудью тяжёлый и мокрый воздух. Октябрь – самый сырой и слякотный месяц, пережить который ой как непросто. Медленно и неохотно я шла, подбрасывая ногами сырые листья. Сегодня мы вновь встречались с Виталием. На этот раз он сразу пригласил меня в кафе, поняв, что первое свидание вышло не очень удчаным. Когда я переехала, центр тяжести сместился в сторону сквера и набережной, мимо которых пролегал теперь мой путь домой. Мне же хотелось увидеть город с другого края, пройти другим изгибом, а не гулять по вечному центру, как по кругу. Поэтому второе свидание прошло чуть лучше, чем первое. Он выбрал кафе на другом берегу реки, недалеко от плавучих доков, краны которых вспарывали осеннее хмурое небо. Легко можно было представить, что находишься в порту, на море, где ни разу ещё не бывала. Сегодня был очень красивый закат, окрашивающий розовым небо и реку. Мы гуляли вдоль берега. Забавно, ведь по сути это была всё та же набережная, только с иного края, но ощущения совсем не те. Берег был пустынным и неухоженным, последние опавшие листья кружили на поверхности воды золотыми корабликами. Виталий снял с моего берета прилипшую паутинку. Мы по-прежнему шли рядом, как сослуживцы, он ни разу не попытался взять меня за руку. И втайне я испытывала облегчение. Порой мы замирали в позах, как для поцелуя, но всякий раз кто-нибудь из нас менял своё положение. Думаю, Виталий понимал, что нравится мне не настолько, чтобы я могла ответить ему взаимностью. Но я зачем-то за него держалась, интуитивно чувствуя, что он мне нужен. Разговор несколько раз скатывался в неловкие паузы, и молчать с ним было не комфортно. Но мы оба вытаскивали его своими впечатлениями от музыки, фильма или книги. Оказалось, что Виталий, как и я, много читал, и наши вкусы почти совпадали. Он спросил меня про кассету, о которой я совсем забыла. Пришлось пообещать её всё-таки послушать. Хотя, сказать откровенно, мне не было никакого дела до его друга-музыканта.

Но, придя домой, я честно поставила кассету и плюхнулась на кровать. Первые секунд тридцать был слышен только шорох отматываемой плёнки, затем чей-то негромкий смех и, наконец, голос. Сражающий наповал, уничтожающий времена и пространства, голос. Высокий и чистый, напевный и звенящий. Я замерла, прижав подушку к животу, полностью отдаваясь гипнотизирующему тембру. Парень с кассеты пел акапельно, и это было безумно красиво. Его французский истекал красотой. В полном оцепенении я дослушала песню до конца, и магнитофон щёлкнул, оповещая о том, что кассета закончилась. Я поставила её другой стороной, но та была пуста. Как и футляр, в которой она была мне подарена. Или, сказать точнее, отдана на время. Я взяла телефон и спросила у Виталия в смс, есть ли у него ещё записи. “Понравился кавер?:)” отбил он, а когда я ответила утвердительно, написал, что это единственная запись. “Через неделю будет его первое выступление в клубе “Глотка”, могу провести, если хочешь. Мы там тоже играем.:)” Я отправила ему смайлик и отложила телефон. Снова включила запись. Я не могла назвать себя меломаном, музыка цепляла меня крайне редко. В основном, это было что-то, не вписывающееся в рамки жанров, что-то странное, непонятное. Как музыка Виталиной группы. Как авангардные композиторы, упоминаемые Николаем Владимировичем. Или как этот кавер, в котором от Милен Фармер остались только слова с названием.

Виталий достал мне два флаера на выступление. Фест “Уклонение от реальности”, прочла я на чёрно-белой листовке. Участники: “Атомный реактор” (punk), LOOCH (experimental), “Неизвестный исполнитель” (punk experimental), “Вулкан Парнас” (emo violence), Контент 02 (avangard, experimental), Liberty is Death (hardcore). Никого из них я не знала и гадала, кто из них тот незнакомец с кассеты. Виталий сказал "Пусть будет интрига. А пока можешь угадывать по жанрам".

– Хочешь сходить? – я показала Тамаре листовку и флаеры.

– Спрашиваешь! – она тут же сцапала флаер и, свернув его вдовое, сунула в нагрудный карман рубашки, – Заодно с Виталием твоим познакомлюсь.

– Тома, не начинай, – предостерегающе заметила я.

– Прости, но ты так забавно злишься, – она захихикала и обняла меня, – Ну, не дуйся, пойдём лучше после школы ко мне, потреплемся. Давно мы с тобой не тусовались вместе. Тем более, сегодня пятница.

– Ты же знаешь, я только за.

Николай Владимирович, как и обещал, начал урок с опроса. Мне это уже не грозило, поэтому я была абсолютно спокойна, лениво листала учебник и черкала карандашом на последней странице вернувшейся тетради с сочинением. "Очень красивый почерк и такое же сочинение", написал мне под оценкой. Оказывается, так просто почувствовать себя счастливой.

На перемене я подсела к Грому и спросила, идёт ли он послезавтра в “Глотку”. Тот ответил, что у него работа, и в свою очередь спросил, как я поживаю.

– Мы в последнее время редко общаемся, извини. Я очень устаю на работе, ну, знаешь, скоро зима, нужно столько всего покупать. Повезло, что я смог устроиться хотя бы туда.

Я знала. После смерти отца в горячей точке, у семьи Грома как-то по-хитрому отобрали квартиру, и они оказались в доме барачного типа, с холодными тесными квартирами, похожими на клетушки. Стояли девяностые, жуткое время, когда сгорали накопления, а подобные сделки заключались буквально на коленке. Его мать работала медсестрой, получая какие-то копейки, но зато могла приносить больничную еду, от которой отказывались блатные пациенты. Гром с детства привык много и тяжело работать, и порой, когда не шутил и не прикалывался, он казался мне старше на много-много десятилетий. Его глаза становились совершенно взрослыми, усталыми и проницательными. Я узнавала его постепенно, по крупицам, болтая урывками на переменах или по телефону, когда он звонил мне на пару минут в свой выходной. Он работал грузчиком на складе, и работа отнимала у него все свободные вечера.

– Всё нормально, Гром. Перемены-то у нас никто не отнимает.

– Шестов не достаёт?

– Нет, исчез с радаров, словно его и не было. Даже не смотрит. Не понимаю, почему он тогда ко мне прицепился?

– Ты красивая, – Гром улыбнулся, – А к красоте хочется либо прикоснуться, либо её разрушить.

Я смутилась.

– Да ну тебя.

– Я серьёзно, Барабанчик.

В субботу мама закатила мне скандал, услышав о моём намерении сходить на концерт. Что ж, это было ожидаемо, а то в последнее время она была на удивление сговорчивой. Я было подумала, что она изменилась, признала меня взрослой. Но нет. Мама орала, что на таких концертах собираются одни наркоманы, что девочке из приличной семьи там делать нечего. Я спокойно объясняла ей, что она не права. К всплескам её истерик я была привычна, они могли пугать только в детстве. Мы никогда не были с ней близки, и в более сознательном возрасте мне не было знакомо то ощущение, когда близкий человек на тебя обижен или расстроен твоим поведением. Другое дело папа. Он всегда был занят, и я ценила те редкие моменты, когда мы проводили вдвоём, нанизывая их, как крошечные драгоценные камни, на непрочную нить воспоминаний. Мне не хватало его внимания, но я знала, что он любит меня и всегда будет на моей стороне. Он не давил на меня, как мать, не повышал голос, не старался навязать свою волю. Хотя порой его переклинивало на занудство. Я не понимала, как родители, такие разные, умудрились пожениться и жить вместе вот уже двадцать пять лет. Ведь чаще всего в эпицентры маминых истерик попадал отец, выбираясь из них подавленным и мрачным. Когда мы жили в коммуналке, он уходил в рюмочную напротив, и мы с мамой шли его забирать перед закрытием, в ноль пьяного. Сейчас же он просто запирался в своём кабинете. Или отшучивался.

– Хватит орать, Оксана, – папа зашёл на кухню и пощупал чайник, – Ещё немного, и ты перейдёшь в режим ультразвука.

– А ты знаешь, куда твоя несовершеннолетняя, между прочим, дочь собралась? На концерт в какой-то притон! – последнее слово она выплюнула с отвращением.

Папа налил себе чаю и спокойно уселся за стол.

– У неё есть голова на плечах. Или ты думаешь, что едва она войдёт в так называемый притон, к ней подлетит кокаиновая фея и осыпет её наркотической пыльцой? – папа обладал хорошим чувством юмора. Думаю, именно это и помогало ему выдерживать мамины истерики режима лайт.

– А ты всегда на её стороне. Даже если она принесёт в подоле, кинешься свой кабинет под детскую переделывать, – она вытянула сигарету из пачки “Собрания” и нервно закурила, подойдя к окну.

– Фу, что за выражения, что ещё за "принесёт в подоле"? – поморщился отец, – Хорошего же ты мнения о нашей дочери.

Я молча доедала свой завтрак, не вмешиваясь в их разговор. Мамина истерика уже затухала, раз она была способна на диалог. Я знала дальнейший сценарий. Очень скоро она оскорблённо скажет “иди ты куда хочешь”, гордо вскинет подбородок и уйдёт в свою спальню с видом попранной добродетели. Спустя пару часов я подойду извиниться, она великодушно меня простит, и на какое-то время превратится в нормальную маму. Именно так я получала разрешения практически на всё, начиная от покраски волос, заканчивая походом на концерт.