Текст книги "Наш с тобой секрет (СИ)"

Автор книги: Богдана Лизергин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Глава 1

осень 2006.

Этот учебный год я начинала в новой школе. Мы переехали в центр из своего унылого спального района в начале лета, счастливые от того, что больше не будет коммунальных очередей в ванную, запахов жирных супов, намертво въевшихся в стены общей кухни, пьяных посиделок и ночных хождений туда-сюда по коридору. Бизнес моего отца начал приносить прибыль, и мы продали комнату в коммуналке. У меня теперь имелась собственная комната, окна которой выходили на оживлённый проспект. Я полюбила сидеть на подоконнике, наблюдая за толпой, плывущей в жарком летнем мареве под невесомую лёгкую музыку, которая играла в маленьком сквере неподалёку. Из окна моей комнаты сквер был как на ладони. У памятника Горькому многие назначали свидания, и каждый день можно было видеть счастливые парочки, обнимающиеся при встрече с такой горячностью, словно они встретились после долгой разлуки. Я мечтала, что и мне однажды назначат здесь свидание. И мы точно так же будем обниматься в серых сумерках, скрывающих лица.

Старую школу пришлось бросить, так как до неё теперь нужно было добираться на перекладных. Друзей за десять лет обучения я там не завела, поэтому нисколечко не жалела. В августе меня приняли в 11А класс пятьдесят восьмой средней школы “с эстетическим уклоном”. Никто не знал, в чём он заключался, этот уклон, но звучало солидно, моим родителям понравилось. Этот год был выпускным, поэтому моей учёбе уделялось самое пристальное внимание. Лето я провела за книжками, нисколько не загорев, практически не покидая своей комнаты. Идеальный, беспроблемный ребёнок, милая умница, родительская гордость с одной стороны. Худое бледное существо без друзей и увлечений – с другой. Моими друзьями, моими увлечениями и даже возлюбленными были книги. Я уходила в вымышленные миры, совсем ничего не зная о мире реальном, предпочитая наблюдать за ним со своего подоконника.

Я не была изгоем в школе, общаясь со всеми ровно, никого не выделяя. Но знала, что дружить со мной хотели бы многие – девчонок привлекала моя независимость, а парней – внешность. Объективно, я была красивой, несмотря на худобу, бледность и синие круги под глазами. Большие чёрные глаза – наследство от грузинских предков отца, тонкие брови, пухлые губы, тёмные волосы ниже плеч. В день Валентина на моей парте было больше всего картонных сердечек, которые я выбрасывала, придя домой. Ведь никому из парней не удавалось растопить моё ледяное сердце.

Первого сентября я проснулась с ощущением надвигающихся перемен. В животе всё переворачивалось от волнения, и я заметила, что мои руки подрагивают, когда взялась за зубную щётку. Я долго умывала лицо ледяной водой, пытаясь успокоиться. Подумаешь, новая школа. Всего-то год потерпеть – и свобода. Ничего страшного не случится. Возьми себя в руки, дочь самурая. Но аутотренинг помогал слабо.

– Поторопись, – недовольно сказала мама, видя, как я зависла над остывающей овсянкой, – Хочешь опоздать в первый же день?

Опоздать я не хотела. Поэтому ещё с вечера подготовила одежду для школьной линейки и собрала сумку. Кажется, у нас сегодня должно было пройти два урока. Отодвинув недоеденную овсянку, я наскоро поблагодарила маму и вышла из кухни. Через пару минут я уже была готова. Чёрные брюки, традиционная белая блузка без всяких вывертов, свободный чёрный пиджак и туфли без каблука. Волосы гладко расчёсаны и собраны на затылке в хвост. Я посмотрела на себя в зеркало, попыталась улыбнуться, но улыбка вышла натянутой. В глазах плескался страх, и я показала своему отражению язык. Стало немного легче. Выглянувшая в прихожую мама замерла, любуясь мной.

– Совсем взрослая ты стала, моя девочка, – она обняла меня и вручила букет астр для классного руководителя, – Ну, желаю удачи в новой школе.

День был по-летнему тёплый. Шумели фонтаны, заглушая негромкий джаз из уличных колонок, летние веранды кафе ждали первых посетителей. Всё дышало радостью продолжавшегося лета, а у меня леденели руки и подрагивали коленки. Щурясь от яркого солнца, я шла по проспекту, ощущая, как сильно колотится сердце. Мне было страшно, я не знала, как меня примут в новом классе. Первый раз мне хотелось с кем-нибудь подружиться. Школа находилась совсем рядом от сквера, и вот я уже искала глазами свой класс.

Школьный двор гудел, как потревоженный улей. Играла музыка, трепетала на ветру гирлянда из разноцветных флажков, ведущие линейки – высокий темноволосый парень и девушка с белыми бантами в рыжих волосах – проверяли оборудование. Учителя держали в руках таблички, на которых красными маркерами были написаны классы. Мой оказался у самого крыльца, табличку держала высокая черноволосая женщина, о чём-то увлечённо разговаривающая с другой женщиной, пожилой и дородной. Вытерев вспотевшие руки о пиджак, я подошла к полненькой девушке с букетом мелких розовых хризантем.

– Привет, – выдохнула я и смущённо отступила. Я специально стала против солнца, чтобы мои красные щёки не так бросались в глаза. Вечное проклятие всех людей с тонкой бледной кожей – малейшее волнение превращает её в пламенеющее знамя.

– Здорово, – весело ответила она, – Ты новенькая, да? Я видела твоё имя в списках.

Я кивнула. Она приветливо улыбнулась.

– Я Маша, а ты, кажется, Лали?

– Лали, – я ещё раз кивнула и улыбнулась в ответ. Имя у меня было самое что ни на есть странное. На нём настояла бабушка-грузинка, мать моего отца. Но внешностью я пошла в мать, от отца мне достались только тёмные глаза и длинные, “музыкальные”, как он сам говорил, пальцы. Мой дедушка тоже русский, так что грузинская кровь была разбавлена во мне очень и очень сильно.

– Прикольное имя. У нас в классе есть мальчик Гия, а теперь будет ещё и Лали.

– Точно, – встрял в разговор подошедший парень, – Можно будет вас друг другу посватать, устроим большую грузинскую свадьбу, – последнюю фразу он произнёс с нарочитым акцентом.

Раздались смешки. Длинноволосая красотка, стоявшая рядом с парнем, окатила меня ледяным презрительным взглядом, но не засмеялась. Я покраснела и попыталась улыбнуться. Маша ободряюще сказала:

– Не обращай внимания на Шестова, он у нас известный кретин.

Он только рассмеялся. Шестов показался мне неприятным, и сразу вызвал безотчётное раздражение. У него были светлые глаза навыкате, которыми он смотрел, словно просверливая. Я отвернулась от него. Маша представила мне ещё двух девушек – высокую блондинку Аню с ямочками на щеках и короткостриженную Тамару в мужской кожаной куртке. Последняя отнеслась ко мне с явной симпатией. Мы немного поболтали, и мне показалось, что с этими тремя я смогла бы подружиться. Особенно с Тамарой, которая показалась мне загадочной и интересной. Синие глаза на загорелом лице, улыбка эльфа, обветренные губы – она выглядела одновременно пай-девочкой и дворовым хулиганом.

– Ты бледная, как аристократка, – сказала Тамара, взяв мою руку и сравнив со своей. На контрасте с её загорелой кожей моя казалась ослепительно белоснежной.

– Видимо, Лали у нас девочка с Севера, девочка ниоткуда, – к нашей компании подошёл стриженый парень в тонком синем свитере, красиво оттеняющем его серые глаза. Он единственный был без традиционного букета и смотрел на всех вызывающе.

– Ой, Гром, помолчал бы, – фыркнула Аня, – Лали, это Кирилл Громов, головная боль нашего класса. Представляешь, он однажды украл мобильный телефон у какой-то тётки в подземном переходе, к нам милиция приходила разбираться. И в восьмом классе сломал челюсть одиннадцатикласснику.

– Тебе говорили, что сплетничать некрасиво? Да ещё и в присутствии объекта сплетен? – негромко спросил он, пряча руки в карманы джинсов. На Аню он не смотрел, но та всё равно смутилась.

– А что, скажешь, это неправда? – накинулась на него Маша, защищая смутившуюся Аню.

– Часть правды не делает её истиной, – Кирилл как-то по-особенному взглянул на меня, – Салют, Лали.

Достав из кармана пачку “Мальборо”, он невозмутимо вытащил зубами сигарету и отошёл, а я зачем-то уставилась ему вслед. Интересный парень этот Гром. Его спокойная уверенность и манера держаться зацепили меня. Пожалуй, он мог бы стать мне хорошим другом. Романтического интереса он, увы, во мне не вызвал.

Когда закончилась торжественная часть, классная руководительница, Ирина Викторовна, повела нас в класс, где я наконец смогла избавиться от букета.

– Садись со мной, – предложила Тамара, указывая на последнюю парту у окна, – Здесь самое козырное место.

Я села и подпёрла щёку рукой. Классная обладала настолько многотонным голосом, что он усыплял мгновенно.

– Как я говорила вам весной, в этом году к вашим обычным предметам добавится два новых, – она слегка повысила голос, видимо, чувствуя, что атмосфера в классе стала сонной, – Зарубежная литература и история мировой культуры. Литературу будет вести молодой преподаватель, аспирант из Санкт-Петербурга, – она многозначительно помолчала, чтобы мы смогли оценить важность момента, – Надеюсь, все будут вести себя прилично и не уронят честь школы. И чтобы никаких фривольностей от девочек, – строго добавила она. – Так, ну а теперь о приятном. Директор разрешил устроить дискотеку в конце сентября, поэтому…

Её последние слова никто не расслышал – ликование от заветного слова "дискотека" перекрыло всё остальное. Ирина Викторовна подождала, когда все успокоятся и продолжила:

– Поведению в этом году будет уделено пристальное внимание, – она остановила взгляд на Громе, – Особенно, это касается тебя, Кирилл. Последний учебный год, пора уже тебе взяться за ум и перестать создавать проблемы себе и школе. Если ты и не состоишь на учёте, то это только благодаря мне. Но отныне я с тобой возиться не намерена, ты уже взрослый и сам должен понимать всю ответственность.

Гром хмыкнул. Речь классной явно не произвела на него впечатления.

– Ну и последнее, – она заглянула в журнал, – У нас в классе новая ученица, Доманская Лали, – на меня разом уставился весь класс, кроме Грома и Тамары. Первый тыкал кнопки мобильника, а вторая смотрела в окно. Я почувствовала, что краснею от всеобщего внимания и молилась про себя, чтобы классная не вызвала меня на середину класса, рассказать о себе. Эта традиция была принята в моей старой школе, но здесь, кажется, такое не практиковалось. Я вздохнула с облегчением.

– Добро пожаловать, Лали, – мягко сказала она, – Думаю, тебе у нас понравится. На этом всё, до встречи завтра на химии. А сейчас вы все поднимаетесь в 210 кабинет, теперь там у вас будут проходить уроки по зарубежной литературе.

Загрохотали отодвигаемые стулья. Тамара перекинула сумку через плечо, ожидая, пока я справлюсь с замком на своей.

– Как тебе наш класс? – спросила она, когда мы поднимались в 210.

– Поживём-увидим, – пожала плечами я, – Пока непонятно. Но могу сказать одно: ты мне уже нравишься.

Тамара просияла.

– Да не ври, ты от меня уже без ума, – она легко толкнула меня плечом, и мы засмеялись. Удивительно, как легко мне было с этой девушкой, которую я знала всего ничего.

Мы вошли в залитый солнцем просторный класс. В этой школе кабинеты не запирались и не надо было торчать в коридоре, ожидая учителя. Тамара вновь выбрала парту у окна, и я последовала за ней. Усевшись, она тут же достала из кармана мобильник, а я отодвинула жалюзи и посмотрела в окно. С высоты второго этажа был виден школьный двор, а к веткам яблонь можно было протянуть руку. Сидевшая перед нами Аня повернулась ко мне, объясняя кто есть кто, но я слушала её вполуха, наслаждаясь полуденным солнцем.

– Это Алла Романова, – Аня указала на шатенку в клетчатой мини-юбке и с откровенным декольте, и мне пришлось проследить за её пальцем. Я узнала в ней ту красотку, окатившую меня презрением, – Она у нас звезда, все считают, что у неё самые красивые ноги в школе. А я думаю, что ноги как ноги, просто она всегда ходит на высоченных каблуках. С такими каблуками любые ноги покажутся обалденными. Ну, а я рядом с ней её подружка, Соня Митина. Она Алке в рот заглядывает, хочет во всём походить на неё. Видишь, даже одевается, как она, – на Соне и впрямь была такая же юбка, но декольте её блузки было более скромным. И каблуки та не носила. Я вспомнила, каким взглядом окинула меня Алла на линейке. Кажется, с ней мы точно никаких дел иметь не будем.

Прозвенел звонок. Я достала из сумки тетрадь, Тамара отложила телефон. Дверь открылась, и в класс вошёл учитель, тот самый питерский аспирант. Все разом замолчали, а потом зашептались.

– Да, на таком бы я попрыгала, – шепнула Маша, сидевшая перед нами, своей соседке по парте Ане, и они обе захихикали. А я боялась взглянуть на него, изучая его лицо украдкой, выбирая те моменты, когда он не смотрел в сторону нашего ряда.

Молодой учитель мало того, что выглядел таким же подростком, как и мы, да ещё и обладал выдающейся внешностью. Тёмные глаза, взгляд исподлобья, острые скулы, большой пропорциональный нос, красивый изгиб рта. У него была выбрита голова, что придавало ему одновременно необычный и хулиганский вид. Одет он был в чёрную рубашку, застёгнутую на все пуговицы, и в узкие чёрные брюки.

– Добрый день, – у него оказался мягкий, вкрадчивый тембр, сразу же приковывающий внимание слушателей. Он присел на краешек учительского стола, – Меня зовут Николай Владимирович, я буду вести у вас зарубежную литературу. Впрочем, судя по учебникам на столах, вы осведомлены об этом. Прежде, чем мы начнём, скажите, что вы сейчас читаете? – он обвел взглядом класс. Я заметила, что Алла судорожно принялась листать учебник, убрав его на колени.

– Харуки Мураками, – осторожно сказала Аня. Николай Владимирович одобрительно улыбнулся ей.

– Пушкина! – выкрикнула ещё не знакомая мне девочка со второй парты, – Он – наше всё!

– Судя по этому выкрику, вы плохо ознакомились с творчеством Александра Сергеевича, а просто повторили расхожий штамп, – сказал он с усмешкой в голосе.

– Данте Агильери, – важно сказала Алла, поправляя свои роскошные волосы и обворожительно улыбаясь.

Учитель посмотрел на неё. В его глазах плясали чёртики. Алкина улыбка улетела в молоко, зато сама Алка стушевалась под учительским взглядом.

– Как ваше имя? – спросил он негромко. Та ответила, краснея и запинаясь, – Что же вам больше всего понравилось у господина Агильери? – его голос звучал насмешливо. Алка ожидаемо молчала, закусив губу. – Так вот, уважаемая госпожа Романова, если бы вы читали великого итальянского классика, то вы бы знали не только то, что он написал, но и то, что его фамилия Алигьери.

Класс грохнул от смеха. Пристыженная Алла сверкнула глазами, но ничего не сказала. На её щеках можно было поджарить яичницу. Я поняла, что кличка “Госпожа Романова” приклеится к ней надолго и ощутила мрачное удовлетворение от её позора.

– Ну, это, про Рэмбо там всякие книжки, – с трудом выговорил накачанный парень, сидящий рядом с Громом.

– Ты чё, Юрка, это же нафталин из девяностых! – крикнул кто-то со второго ряда.

Учитель улыбнулся.

– Вижу, что ваши бицепсы вдохновлены примером книжного Рэмбо.

– Нет, батиными гантелями, – не сообразил парень, и класс грохнул второй раз.

– Это весь кружок книгочеев? – спросил учитель, вставая со стола и прогуливаясь по классу, – Что, например, читаете вы? – обратился он к Грому. Тот поднял голову от телефона.

– "Низший пилотаж" Ширянова, – ответил он спокойно.

– Любите трэш-литературу? – он с интересом взглянул на Грома.

– Впитываю торчковую мудрость, – слегка вызывающе ответил Гром и снова уставился в экран мобильного.

– Что ж, надеюсь, эта мудрость, показанная наглядно, станет для вас хорошей иллюстрацией того, как делать не надо, – он вернулся за стол, – А кто-нибудь из вас читал, скажем, Гете или Петрарку? Или, быть может, Бодлера? Вальтера Скотта?

Класс молчал. Я читала всех перечисленных авторов, но стеснялась сказать об этом. Сердце колотилось, кажется, в самом горле, ладони вспотели. Пока я набиралась мужества сказать, учитель несколько разочарованно произнёс:

– Чего-то подобного я и ожидал. Очень многие думают, что такая литература скучна и писали её покрытые плесенью старцы, не знающие ничего ни о жизни, ни о любви. Только максимально занудно описывали дремучие годы.

– Нам про жизнь не интересно, нам бы про секс и свободную любовь, – выкрикнул Шестов. Учитель повернулся к нему.

– Представьтесь, пожалуйста, – он слегка наклонил голову.

– Вадим, – растерянно сказал Шестов, думая, наверное, что тот ему сейчас влепит первую двойку в журнал.

– Не думайте, Вадим, что люди, жившие за несколько веков до нас, ничего не знали о сексе, – он легко произнёс это запретное слово, не спровоцировав ни одного смешка, – Ещё как знали. Если хотите почитать что-то по-настоящему грязное и извращенное, дабы потешить своё либидо, возьмите в библиотеке "Сатирикон" Петрония. Вас ждёт увлекательное описание приапических оргий, однополой любви и всеобщего разврата. А это, на минуточку, период Древнего Рима, ещё до нашей эры. А теперь представьте, что описывали писатели 18 или 19 века. Чего стоит Маркиз де Сад или Захер-Мазох.

Класс зашептался. Николай Владимирович спокойно смотрел на нас, не заостряя взгляд ни на ком конкретном. Я записала на последней странице тетради название книги. Не из-за описания оргий, а из-за того, что эту книгу читал он. Это покажется странным, но меня тянуло к нему со страшной силой. Впервые я ощутила что-то похожее на симпатию к человеку противоположного пола. Хотя, симпатия это, наверное, не то слово. Ведь меня начинало лихорадить при одном взгляде на учителя. Хорошо, что мои ладони всегда были холодными, ими я охлаждала горящее лицо, стараясь не смотреть в сторону учительского стола.

– А теперь, с вашего позволения, мы всё же начнём, – он достал из своей сумки бледно-фиолетовый учебник и пробежал глазами оглавление, – Вообще-то кощунство начинать знакомство с "Божественной комедии" Данте, когда до него были и Августин, и "Старшая Эдда", но составителям учебника виднее. Но я всё-таки, опять же, с вашего позволения, для начала совершил бы небольшой экскурс в историю. У всех есть учебники? Нам нужно будет кое-что прочитать, а потом законспектировать. А то знаете, к этому уроку я не готовился, – он развёл руками и улыбнулся. Класс восторженно загудел. Какой честный у нас учитель.

У меня учебника не было. Ведь всем сказали о новом предмете весной, когда я ещё не училась в этом классе. Вот чёрт. Умирая от смущения, я подняла руку:

– У меня нет.

Он посмотрел на меня. Этот взгляд исподлобья немного пугал, и я почувствовала, как пересохло во рту.

– Как вас зовут?

– Лали Доманская.

– В культуре тропических стран вашим именем называют барабан, – сказал он, и я поняла, что с его лёгкой руки в классе возникло второе прозвище, – Можно узнать, почему вы без учебника?

– Я новенькая, – мой язык еле шевелился.

– Я тоже новенький. Но почему-то я подготовился к уроку, – с этими словами он подошёл к парте и положил передо мной свой учебник, – я увидела большой шрам на его руке, на пересечении большого и указательного пальцев, формой напоминающий крест, – В этот раз можете воспользоваться моим, но чтобы к следующему уроку имелся собственный. Автора найдёте на обложке, – он резко развернулся и пошёл к доске. Взял мел и каллиграфическим почерком вывел название темы. Мои вспотевшие руки еле-еле удерживали ручку, от чего буквы плясали, как пьяные. Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Но меня отпустило только после того, как он, попрощавшись, покинул класс.

– Если хочешь, можем пойти ко мне, – сказала Тамара, когда мы вышли из школы. Я всё ещё была под впечатлением от учителя, только что закончившийся урок истории нисколько не развеял его образ из памяти. Поэтому не сразу поняла, о чём говорит Тамара. День был в самом разгаре, глупо тратить его на сидение дома, поэтому я согласилась. По дороге мы болтали о всяких мелочах. Но это была не тупая трескотня о парнях и тряпках. Тамара рассказывала мне о странах, в которых побывала, о своей мечте стать фотографом, о старшем брате, который десять лет назад погиб в Чечне. Я в свою очередь рассказала ей о старой школе и о прочитанных книгах, чувствуя некоторую досаду от того, что у меня так мало впечатлений от жизни.

Тамара жила в новенькой шестнадцатиэтажке. В подъезде пахло свежей краской, а окна были в строительной пыли. В чистом, не ещё загаженном лифте, с которого не успели снять фанеру, она нажала на цифру 10, и тот, урча, мягко тронулся вверх.

– Проходи, – Тамара открыла дверь и посторонилась, пропуская меня вперёд. Я огляделась. Квартира казалась огромной и пустой, в просторном коридоре гуляло эхо, – Иди сразу на кухню, – сказала она, возясь с замками, – Сейчас обедать будем.

На кухне у Тамары не было ничего лишнего. Сверкающие белые стены, жалюзи на окнах, матовые белые шкафчики, бытовая техника, большой пластиковый стол и три, неудобные с виду табуретки из гнутых металлических трубок. Я осторожно присела и прислонилась к стене. Тамара достали из холодильника пластиковый контейнер с тушёным мясом, переложила содержимое в форму и включила микроволновку. Разлила вскипевший чай по большим белым кружкам, поставила на стол вазочку с арахисом в шоколаде.

Мы ели мясо с овощами. Оно было приготовлено с большим количеством не известных мне специй, но это было безумно вкусно, и я ела, не задумываясь о том, что туда положили.

– Твоя мама офигенно готовит, – сказала я, отложив вилку.

– Спасибо, конечно, только готовит у меня папа, – усмехнулась Тамара, – Мама бывает дома лишь набегами.

– Это как?

– Вернётся из недельной командировки, повоспитывает меня пару дней, попробует сварить суп и поиграть в идеальную семью, а затем ей вновь подворачивается командировка, и только мы её и видели. Она у меня переводчица с французского, очень востребованная и постоянно занятая.

– А папа?

– Папа учёный. Но его институт загибается без финансирования, поэтому большую часть времени он проводит дома. Страдает ужасно от того, что деньги в семью, в основном, приносит мама, а он так, добытчик в изгнании. А ведь лет десять назад всё было по-другому. Мама сидела дома, переводила романы и детективы в малопопулярных журналах, а папа не вылезал из экспедиций. Он у меня биолог, поэтому объездил весь мир. Был даже в Африке, привёз мне оттуда бусы ручной работы, купленные за наш российский шоколад. В детстве папа говорил мне, что продавшая их женщина была жрицей вуду, и бусы волшебные, так как они могут исполнять желания. Жаль, что их в школу не наденешь, уж очень они массивные. Я тебе как-нибудь покажу их, сейчас боюсь не найти, мы ведь, как и ты, недавно переехали. А твои родители кто?

– Мама воспитатель в детском саду, а папа подался в бизнес. Предки они, конечно, неплохие, но с кучей общеродительских тараканов и установок. Ну, знаешь, все эти занудные сентенции о важности высшего образования, вечном долге перед родителями, необходимости жить “как надо”.

– Знаю, но мои предки другие. Папа понимает, что нынешние подростки не такие, какими были они двадцать лет назад. Что у нас другие ценности и приоритеты. Он уважает мой выбор не получать высшее образование, а пойти учиться в мастерскую Марго Москалец – одного из лучших фотографов страны. Ну, а маме, мне кажется, всё равно. Главное, чтобы ей не мешали заниматься любимым делом. Ей было очень тяжело после смерти Саши, она долго не могла восстановиться. Вообще-то Саша был моим сводным братом, родители поженились, когда ему было три года, и мама развелась с первым мужем. А я родилась спустя двенадцать лет. Мне всегда казалось, что брата она любила, да и любит, больше, чем нас с папой, – грустно закончила Тамара.

Я не знала, что сказать ей в утешение, поэтому просто молчала, обхватив кружку руками. Но Тамара сама перевела разговор на другую тему. Мы ещё немного поболтали, а потом она предложила:

– Хочешь я тебя сфотографирую?

Фотографироваться я не любила. На полароидных снимках моё лицо казалось лунным пятном, на котором отчётливо выделялись кратеры синяков под глазами. При этом сами глаза получались двумя чёрными точками без век и ресниц. С появлением у нас цифровой “мыльницы” мало что изменилось: я по-прежнему получалась безликой.

– Давай, соглашайся, получится здорово, – сказала Тамара, видя моё сомнение, – Я снимаю на плёнку, по всей науке, поэтому фотографии получаются очень даже живые, не такие замыленные, как на цифровик. К тому же очень многое зависит от света, – объясняла мне она, услышав историю моих плохих отношений с камерой.

И я сдалась. Одна из стен в её комнате была оклеена белой бумагой. Напротив стояла странная лампа со шторкой. Тамара включила компьютер и открыла проигрыватель, поставив что-то из тяжёлого рока. Пока она возилась с фотоаппаратом, я осматривала комнату, которая отражала внутренний мир владелицы. Серые стены с яркими пятнами абстрактных картин, занавески из длинных стеклянных трубочек, кровать застеленная покрывалом, расписанным психоделическими узорами. Над ней висели чёрно-белые фотографии, снятые явно Тамарой. Письменный стол с компьютером, стопка дисков и книжка Бродского, пухлая от закладок. В углу – акустическая гитара с чьей-то подписью и большой плюшевый медведь в футболке “Король и шут”.

– Вот, вставай сюда, – Тамара выглядела сосредоточенной. Я встала в нужном месте. Белый искусственный свет бил в лицо, от чего в глазах плясали яркие вспышки.

– Сними пиджак, – сказала Тамара, выстраивая нужный свет. Я повиновалась. Было забавно наблюдать за её плотно сжатыми губами, нахмуренным лбом, сведёнными бровями. – Не улыбайся, смотри мимо камеры, – говорила она, щёлкая фотоаппаратом, – Распусти волосы, расслабь плечи, будь естественной, в конце концов! Это всего лишь камера, она не может украсть твою душу.

Наверное, у меня плохо получалось быть естественной, потому что Тамара отщёлкала целую плёнку, прежде чем результат стал её устраивать. Оказалось, что фотографироваться – утомительный труд, и я чувствовала себя выжатой. Слишком много эмоций принёс мне этот день.

– Думаю, последние фотки это то, что надо, – Тамара убрала фотоаппарат в кофр и взяла со стола пачку LM, – Надо перекурить, а то я запарилась, блин. Пошли на балкон, – она прибавила громкость.

На балконе Тамара блаженно затянулась, выпустив дым через нос. Я первый раз видела, чтобы девчонка так курила. Вообще в ней было много мальчишеского. Она носила мужскую куртку и два колечка в ухе, коротко стриглась, не пользовалась косметикой, слушала тяжёлый рок, ходила, чересчур двигая плечами. Но при этом у неё было очень женственное лицо с мягкими губами, узкие ладони с длинными изящными пальцами, довольно большая грудь, стройные бёдра. Я невольно залюбовалась ей, и она поймала мой взгляд.

– Чего ты меня так смотришь? – спросила она с подозрением, – Не нравится, что я курю?

– Нет, я любуюсь, – честно ответила я, – Твоя внешность поразительно не сочетается с сигаретой, но то, как ты куришь, придёт тебе совершенно мальчишеский шарм.

Она засмеялась.

– Ты забавная, Лали. Сразу видно, что много читаешь. Спорим, что ты читала всех этих древних авторов, которых сегодня назвал препод?

– Ну, читала, – ответила я уныло. Сразу вспомнился урок, и моё колотящееся сердце, и он, отдающий мне свой учебник. Чёрт!!!

– Я забыла вернуть ему учебник! – закричала я.

– Подумаешь, на следующем уроке вернёшь. Чё так орать-то, я чуть дымом не подавилась.

– Уже представляю, как он будет меня отчитывать, – уныло сказала я, присев на корточки.

– Да ну, брось – Тамара выбросила окурок с балкона и присела рядом, – А почему ты не сказала ему, что читала эту галимую байду? Зассала?

Я кивнула. Именно зассала. И не знаю, чего больше: его внимания или звания почётного ботана от одноклассников.

– Скажи, классно он Алку уделал? – довольно протянула Тамара, – Какие у неё глаза бешеные потом были, ух. Я бы засняла этот момент на память.

За окном стремительно темнело. Мы выпили ещё чаю, и я попрощалась с Тамарой. Она пообещала проявить фотографии в конце недели, заверив, что непременно покажет результат и подарит снимки. Мысли были наполовину о предстоящем школьном дне, наполовину об учителе. Ещё ни один парень не вызывал во мне такую гамму чувств, какую вызвал сегодня он.

Дома мать накинулась на меня прямо с порога:

– Ты где ходишь, время восьмой час? У вас уроки ещё в двенадцать закончились! Что с твоим телефоном?

Телефон предсказуемо разрядился, так как я всю ночь играла в игры, мучаясь бессонницей от волнения.

– Телефон разрядился, я утром забыла его зарядить. А была я у Тамары, это моя одноклассница. Мы с ней вроде как подружились, – спокойно ответила я, сбрасывая туфли. Из кухни обалденно пахло яблочным пирогом, тихонько бормотал телевизор и шумел закипающий чайник – всё это окутывало домашним уютом, и я заметно расслабилась, перестав думать о завтрашнем дне.

– Что-то от тебя табаком несёт, – мать подозрительно принюхалась, схватив меня за руку, – Ты курила, что ли?!

– Это в подъезде кто-то накурил, дышать невозможно, – первая в моей жизни ложь легко сорвалась с губ, – Если не веришь, спустись на третий этаж, убедишься.

Конечно, мать никуда не пошла, поверив мне на слово. Кажется, она даже обрадовалась тому, что у меня появилась подруга. Быть одной, не имя ни подруг, ни возлюбленных – ненормально, по её мнению. За ужином она расспрашивала меня о новой школе, об одноклассниках и, конечно, о Тамаре. Я отвечала уклончиво, не желая особо распространяться о новой подруге. Папа вновь задерживался, но я была уверена, что мама передаст ему мой рассказ, а это значит, что от его расспросов я точно спасена. Я слопала три куска восхитительного пирога и, переодевшись в длинную клетчатую рубашку, с разбегу бросилась на кровать, тут же пожалев об этом. С набитым пузом такой манёвр лучше не совершать. С некоторым трепетом я открыла учебник по зарубежке, зачем-то понюхала его страницы. От него пахло всего лишь типографской краской, да и вообще казалось, что Николай Владимирович не открывал его до сегодняшнего дня. С некоторым разочарованием я захлопнула его и полезла в сумку за расписанием. Следующий урок у нас был только в пятницу, а завтра – вторник. Ну, что же, можно расслабиться – завтра меня не ждёт ничего страшного.