Текст книги "Наш с тобой секрет (СИ)"

Автор книги: Богдана Лизергин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 4

Клуб “Бензин” находился в подвале. Мы спустились вниз, и Гром протянул охраннику два флаера. Меня тут же посетило ощущение дежавю. Внутри было накурено так, что глаза начали слезиться и пришлось лезть в карман за носовым платком. В дымном воздухе мы передвигались на ощупь, но Гром хорошо ориентировался здесь, поэтому быстро нашёл свободный столик. В носу чесалось и хотелось чихнуть. Понемногу глаза привыкли к полумраку и дыму, и я смогла оглядеться. Оказалось, что все предпочитали пространство перед сценой, поэтому немногочисленные столики были свободны, зато танцпол был забит людьми, которых я не могла разглядеть в отдельности. Издалека сцена казалось чёрной, а люди, подсвеченные искусственным освещением – красной массой, свободно колыхающейся в пространстве.

– Первый час не будет ничего интересного, поэтому посидим здесь, а когда начнётся движуха, спустимся на танцпол, – сказал Гром, ставя на столик две запотевших бутылки пива, – Угощаю. Надеюсь, тёмное нефильтрованное тебе понравится.

– То есть, мои слова о том, что я не пью пиво, ты пропустил мимо ушей? – усмехнулась я. Но рука уже потянулась к бутылке – запретный плод сладок. Хотя, на вкус пиво оказалось горьким и пахло стиральным порошком, – Фу, гадость! Как ты это пьёшь?

– Как-как, с удовольствием! Напиток пролетариата, между прочим – Гром поднял указательный палец вверх, – Отнесись с уважением, Доманская.

Я отпила ещё и скривилась.

– Этот последний глоток был сделан из уважения. Больше пить не буду.

– Как хочешь, – Гром осушил уже пол-бутылки и подвинул моё пиво к себе, – Мне больше достанется.

– Напьёшься и хулиганить будешь? – спросила я, снимая рубашку. Плотная джинсовая ткань явно не годилась для душного клуба, забитого людьми. Я ощутила, что вспотела и принялась обмахиваться рукавами рубашки.

– Даже не мечтай, – он широко улыбнулся, – А рубашку я бы на твоём месте не снимал. Сексапил твоей майки будет привлекать к тебе пацанов в радиусе всего танцпола.

Я фыркнула и демонстративно бросила рубашку на соседний стул. Гром пожал плечами и ехидно улыбнулся.

– Я предупредил. Мне, конечно, за радость любое месилово, но думаю, что с целым клубом я не справлюсь. Паду смертью храбрых, защищая твою честь.

– Почему ты за меня заступаешься? – спросила я, погасив тем самым его улыбку. Он сделал большой глоток пива и задумчиво подул в горлышко.

– Ты похожа на мою сестру, – вымолвил он наконец, – Ей двадцать, но я постоянно за неё волнуюсь. Несколько лет назад, когда она возвращалась с компьютерных курсов, на неё напали какие-то отморозки. Это было недалеко от школы. Хотели изнасиловать, но не успели – их спугнул припозднившийся собачник. Только щёку порезать успели, и теперь она стесняется своего шрама, стала замкнутой и нелюдимой. Я тогда землю рыл, но узнал, что за ублюдки это были. Узнал, что один из них учится в нашей школе, в одиннадцатом классе. А я тогда учился в восьмом, но это меня не остановило. Я пошёл к расписанию, узнал, какой у него урок, выволок эту падлу из класса и заехал с ноги в челюсть. Щуплый пацанчик с начальными навыками карате и здоровый бык с мускулами из спортивного зала. Но я с детства страдал приступами агрессии, а психопаты могут сравниться силой с боксёрами, – он криво улыбнулся, – Клянусь, я мог бы его убить, если бы физик не вышел вслед за нами. У меня перед глазами стояла сплошная красная пелена, я даже физику врезал, благо, что несильно. Удивительно, что меня не исключили из школы за такое. Думаю, мать постаралась, поумоляла, – он поморщился.

– А будь на моём месте, скажем, Тамара, ты бы и за неё заступился?

– Я бы заступился за любую девушку, – просто ответил он, – Но за тебя в особенности. И я сам себе не смогу ответить, чем ты меня зацепила ещё тогда, на линейке. Мне жаль, что так вышло с Шестовым и остальными.

– Ты опасный человек, Гром, – тихо сказала я, – Опасный, смелый и безрассудный, – его история произвела на меня впечатление. Резко расхотелось шутить и провоцировать его, поэтому я потянулась к рубашке, накинув её на плечи. По губам Грома скользнула лёгкая улыбка.

– А ты, наверное, решила, что я в тебя влюбился? Ведь вы, девчонки, всё списываете на любовь.

– Фу, какой пошлый шаблон. Стала бы я спрашивать, если бы так думала.

– Как будто в женской логике есть какая-то закономерность, – он принялся за моё пиво.

– Я сейчас в тебе разочаруюсь, – с напускной строгостью сказала я, отбирая у него пиво и делая глоток.

– Вау, Доманская, да вы решили пуститься во все тяжкие, – он притворно схватился за сердце.

– Не болтайте много, маэстро, – я легко стукнула его бутылкой по лбу, – И вообще, ты сказал, что я тебя зацепила!

– А ты сразу приравняла это к влюблёности? О, женщина, – он театрально возвёл взгляд к потолку.

Такой Гром – расслабленный, шутящий, смотрящий на меня спокойными глазами с проскальзывающими в них искорками смеха нравился мне не в пример больше, чем тот Гром, нагнавший меня пару недель назад у школы – агрессивный, колючий и жёсткий. Оказывается, он мог быть разным. Значит, я не ошиблась, когда подумала о том, что он может быть мне хорошим другом. Кажется, мы уже сделали несколько шагов на пути к дружбе.

Тем временем на сцену вышли музыканты и зазвучали первые рваные аккорды. Весь свет переместился на сцену, и зал временно потонул в темноте.

– Хой! Мы группа “Психопатология” и ближайшие полчаса мы будем насиловать ваши уши за ваши же деньги! – крикнул в микрофон голый по пояс парень с татуировкой на плече. Толпа встретила его слова свистом и радостными выкриками. Гром закурил, откинувшись на спинку стула, а я уставилась на сцену, где солист, тряся головой, орал непонятную песню, сливавшуюся с какофонией музыки. Но все были в восторге, прыгая в одном слаженном темпе. Периодически кто-то нырял со сцены в толпу, и та подхватывала летящего на руки, передавая дальше.

– Блин, клёво! – крикнула я Грому, – Я тоже так хочу!

– Ты ещё маленькая! – крикнул Гром в ответ, – Да и эти перцы отстойные, так что сиди пока на месте, пей пиво!

Я выпила уже пол-бутылки, привыкнув к горькому вкусу. Отдав остатки пива Грому, я ощутила лёгкое, но приятное головокружение и улыбалась во весь рот. Гром засмеялся:

– Что, Барабанчик, поплыла, да? Ну, тогда погнали на танцпол!

Мы спустились с возвышения, на котором располгались столики, и начали продвигаться сквозь потную разгорячённую толпу к сцене. Мобильный телефон и кошелёк я оставила в кармане пальто, поэтому не беспокоилась за сохранность своих вещей, ощущая, как ко мне со всех сторон прижимаются люди. Первая группа ушла со сцены под громкие аплодисменты и выкрики, на смену ей пришла другая, затем третья. Я самозабвенно танцевала, прыгала, визжала, в общем – отрывалась по полной, видя, что Гром, дёргающийся рядом, повторяет мои движения. Изредка мы встречались взглядами и улыбались друг другу.

– У тебя тушь размазалась! – крикнул Гром мне в ухо, – Вот теперь ты похожа на трушного панка!

– Где тут туалет? – я остановилась, тяжело дыша, – Мне надо смыть макияж!

Гром объяснил, и я вновь принялась пробираться сквозь людское море, изредка слыша недовольные возгласы и посылы нахер. В крошечном туалете было тусклое синеватое освещение, делающее лица похожими на морды из фильмов ужасов. Я шарахнулась от своего отражения в зеркале и принялась смывать макияж водой, которая была чуть тёплой. Изведя почти все бумажные полотенца, я сочла свою физиономию удовлетворительной, расчесала пальцами волосы, пригладив их, и вышла обратно в зал.

Был как раз перерыв, поэтому на танцполе стало чуть свободнее – видимо, многие вышли покурить и купить выпивку в баре. Гром помахал мне рукой.

– Ну вот, теперь ты всё та же скучная Доманская, – произнёс он с напускным разочарованием, – Такая приличная, что мне хочется перед тобой книксен сделать.

– А так? – я сняла рубашку, оставшись в "сексапильном" топике, и обмотала её вокруг бёдер, крутнувшись на месте.

– Перестань, – Гром засмеялся, – Ладно, беру свои слова обратно, ты не скучная.

– И не приличная?

– И не приличная.

– С тобой, оказывается, так же легко, как с Тамарой, – сказала я задумчиво. И ведь правда было легко! После того, как он сказал, что я напоминаю ему сестру, я неосознанно стала видеть в нём старшего брата, которого у меня никогда не было.

– Да, с тобой тоже. Ты точно девочка не отсюда.

– Помнится, на линейке ты сказал “девочка ниоткуда”.

– Это же из песни “Премьер-министра”! Не слышала разве?

– Я не слушаю такую музыку, – развела я руками, – А случайно она мне не попадалась.

Так, болтая о любимой музыке, мы скоротали перерыв. Когда зал вновь заполнился, на сцену вышли три парня в одинаковых чёрных футболках с белым квадратом, пересечённым крестом. Два из них, клавшник и барабанщик, не привлекли моё внимание, а солист с электрогитарой зацепил сразу. Во-первых, он был высокий, на две головы выше других ребят на сцене, да и, наверное, в зале. Во-вторых, у него было лицо милого, послушного ребёнка, непонятно как оказавшегося в подвальном клубе. Он носил очки в толстой коричневой оправе, из-за чего его глаза казались огромными и по-детски беззащитными.

– Всем привет! – сказал он в микрофон спокойно, – Наша группа экспериментальная, названия у нас пока нет, но, быть может, мы придумаем его после нашего выступления все вместе, – он улыбнулся тепло встретившей его слова толпе, – Ну что, поехали?

Зал радостно взревел. Мы с Громом стояли у самой сцены, поэтому ребят было видно, как на ладони. У солиста немного тряслись руки, когда он вытаскивал микрофон из стойки. Ребята заиграли, и я сразу растворилась в этой музыке, так не похожей на панк-рок, ради которого многие сюда и пришли. Их музыка была чуть трансовой, чуть блюзовой, с вкраплением резких и рваных нот и красивых гитарных переборов – она не производила впечатление какофонии. У солиста был мелодичный, “раскачивающийся” голос, и я поняла, что мне нравится звучащая песня. Поняла, что жду припева, задающего тон. Он пел его тягуче, медитативно, повторяя несколько раз, и я погружалась в эту атмосферу, забывая обо всём:

Те влюблённые в трамвае – сладка парочка вдвоём.

Те влюблённые в трамвае…

Шпалы, рельсы, перезвон…

Я подняла руки и принялась плавно покачиваться в такт песне. Мои глаза были закрыты, и я не сразу ощутила чужое прикосновение к своей руке. А когда открыла глаза, увидела, что солист смотрит на меня, протягивая руку. Очередное дежавю. Он вытащил меня на сцену под радостный визг толпы. Теперь я покачивалась из стороны в сторону на сцене, а он стоял напротив и пел на фолковый мотив, глядя на меня:

Уходишь – уходи, нет слов тебя сдержать,

Любовь нельзя спасти, она обречена.

Уходишь – уходи, я не люблю тебя.

Моя принцесса, ты прошла мимо меня.

– Это жир, чувак! – порой голоса на танцоле прорывались сквозь голос и музыку.

– Засоси эту красотку!

– Классно двигаешься, детка!

Когда песня закончилась, он улыбнулся мне и неожиданно поцеловал руку. Я покраснела и прижала руки к щекам, не зная, как реагировать.

– Давайте поблагодарим прекрасную незнакомку за подтанцовку, – сказал он в микрофон, обращаясь к толпе. Одобрительный рёв пронёсся от стоящих у сценык стоящим у бара. И тут я решилась. Подошла к краю сцены и прыгнула в толпу, под свист и крики, ощутив, как меня подхватили десятки рук и спустили на пол через пару секунд необычного полёта.

– Это было здорово! – солист ещё раз улыбнулся мне, и они заиграли новую песню, более энергичную.

Раскрасневшаяся, довольная, я подошла к Грому, заметив восхищение на его лице.

– Жжошь, Доманская, – он хлопнул меня по плечу, – Я не жалею, что позвал тебя.

– А я не жалею, что пошла! Первый сейшак в моей жизни, и такой крутой!

Мы дождались выступления “Алмазной рвоты”, которое мне не понравилось, и решили двигать по домам. Веселье поднималось во мне лёгкими газированными пузырьками, заполняя всё существо. К раздевалке я шла, пританцовывая и напевая припев понравившейся песни. На часах было только одиннадцать, а по пятницам мне позволялось гулять до двенадцати, поэтому в телефоне не было пропущенных вызовов. Что не могло не радовать – меня всегда напрягало, когда я видела пропущенные от мамы – настроение сразу портилось, и на смену радости приходила тревога. Мама у меня сложный человек, признающей в воспитании тоталитаризм с мааааленькой долей демократии.

На улице было свежо после недавнего дождя. Мы поднялись по лестнице, и Гром закурил, встав у большой витрины магазина с рок-атрибутикой. Вышедшая вслед за нами пара ребят стрельнула у него сигарету и отвесили неуклюжий комплимент моему прыжку со сцены. Я чувствовала себя такой счастливой, что мне хотелось делиться этим счастьем с окружающими. Поддавшись порыву, я обняла Грома.

– Эй, у меня сигаретв в руках! Вот прожжешь сейчас своё модное пальтишко, будешь знать, как ни с того ни с сего лезть обниматься! – шутливым тоном сказал он, поднимая руку с сигаретой повыше, обнимая меня в ответ свободной рукой.

– Я такая счастливая, ты не представляешь! Не понимаю, почему я все десять лет в старой школе избегала общения с одноклассниками? Это же так весело!

– Просто Провидение берегло тебя для меня, – сказал Гром важно, и мы расхохотались. В этот необычный вечер в нём не было ни капли агрессии, а я ни разу не вспомнила о Николае Владимировиче, не ощутила привычного пропуска удара сердца при упоминании об учителе. Определённо, это был хороший знак.

Глава 5

Трамваи уже не ходили, и Гром достал телефон, чтобы вызвать такси. Хлопнула тяжёлая дверь, и к нам поднялись те самые ребята из группы без названия. Солист, высокий парень в спортивной куртке и длинном цветном шарфе шёл впереди, что-то оживлённо обсуждая с клавишником. За спиной у него был большой чёрный чехол с гитарой. Хмурый барабанщик держался позади остальных. Солист поднял голову, и наши взгляды встретились. Он был без очков, поэтому его глаза сейчас казались совершенно обычными. Жаль, в темноте улицы не удавалось разглядеть их цвет.

– Ну, это судьба, – улыбнулся он, не сводя с меня глаз.

Барабанщик недовольно заметил, что им пора, но мы продолжали смотреть друг на друга. Вдруг показалось, что если мы сейчас прервём зрительный контакт, волшебство этого вечера закончится, и всё вновь станет обыденным. Словно ничего и не было вовсе. Ни дискотеки, ни улыбающегося Грома, ни чудесной музыки, ни танцев. Но он отвёл глаза первым.

– А у меня сегодня день рождения, – несколько смущённо сказал солист, – Ребят, если хотите, давайте к нам на базу, отметим.

Я вопросительно посмотрела на Грома. Кажется, волшебство и не думало заканчиваться.

– Что? Я за любую движуху, только бы прикалывало, – беспечно ответил он, подходя к музыкантам, по очереди здороваясь с ними за руки, – Привет, привет, я Кирилл, но все зовут меня Гром. Знаете Майка из "Рвоты"?

– Тогда мне нужно позвонить домой, – извиняющимся тоном сказала я.

Пришлось врать, что я останусь ночевать у Тамары. Мама предсказуемо прохладно отнеслась к этому известию, заметив, что в таком случае выходные я проведу дома, за учебниками. Далее последовала лекция о предстоящих выпускных экзаменах и об ответственности, а также нотация о том, что я слмшком часто стала развлекаться, куски которой съедала плохая связь. Наконец мама закончила и попрощалась, пообещав, что позвонит рано утром. Я вздохнула с облегчением и вернулась к ребятам.

– Добро получено? – спросил Гром, уже вовсю болтающий с музыкантами. Я кивнула.

– В таком случае, нужно представиться. Я Виталий, – солист протянул мне руку, и я уверенно её пожала. Моя ладонь утонула в его, широкой, сильной и тёплой, – Это Макс, наш клавишник и Рома, соотстветствено, барабанщик, – их руки я тоже пожала, отметив, что Рома по-прежнему хмурый.

– Лали.

– Барабан, – тут Рома первый раз за всё время улыбнулся.

– Я что, единственная никогда не знала, что означает моё имя? – возмутилась я. Парни засмеялись.

– Просто где-то услышал, – Рома вновь стал хмурым, – Профессиональная память музыканта: запоминаю всё, что связано с барабанами.

До базы мы решили прогуляться пешком. Несмотря на то, что конец сентября выдался холодным и дождливым, ночь была безветренной и тёплой. На мокром асфальте были живописно разбросаны красные и жёлтые листья с резными краями, ещё не убранные дворниками. Над головой горели витринным блеском звёзды, а город казался красивой декорацией высокобюджетного фильма. Редкие машины, проезжая мимо на предельной скорости, разбрызгивали лужи, и парни галантно предложили мне идти подальше от обочины дороги. Виталий шёл рядом со мной, изредка бросая в мою сторону короткие взгляды. И мне почему-то они были приятны. Он был такой высокий, что я даже не доставала ему до плеча, поэтому бросать в его сторону такие же взгляды было для меня проблематично. И я просто шла, глядя перед собой.

– Сколько тебе исполнилось? – спросила я, чтобы узнать, насколько он меня старше.

– Восемнадцать. Так что можешь забирать меня скорей, увозить за сто морей, – засмеялся он.

Ого, мой ровесник. Что странно, так как, несмотря на милое лицо мальчишки, он выглядел старше, но я списала это на рост.

– Не могу, мне-то ещё нет восемнадцати.

– А когда будет?

– В августе.

– Ничего страшного, я подожду.

Так, перебрасываясь ничего не значащими репликами, мы дошли до вокзала и свернули в тёмный проулок. Здесь начинались деревянные дома, фонари, естественно, не горели, и мы подсвечивали себе путь телефонами. Наконец остановились у какого-то бетонного бункера, прятавшегося в зарослях бурьяна, вымахавших выше человеческого роста. Пошарив рядом с бункером, Рома достал разводной ключ и принялся скручивать круглый замок гермодвери.

– Вуаля, – дверь открылась, и мы вошли в тёмное нутро бункера. Впрочем, свет тут же включился, остветив “предбанник”, забитый всяким хламом: ящики с противогазами, старые телевизоры, бутылки, стопки газет. Пробираясь сквозь хлам, мы оказались в просторном помещении, стены которого были затянуты чёрной тканью. На них были развешаны плакаты из журналов "Все звёзды" и "Ровесник" – конечно, сплошь рок-музыканты. В глаза сразу бросился большой диван, застеленный покрывалом с черепами. На импровизированной сцене стояли ударная установка, синтезатор, две акустические гитары. У противоположной стены расположились: длинный стеллаж, забитый кассетами и пластинками, стол, разнокалиберные стулья и продавленное кресло, куда парни побросали свои куртки. Тут имелись даже компьютер и советский проигрыватель для пластинок.

– Вот это да! Как у вас здесь здорово! – восхищённо вымолвил Гром, осматриваясь, – А мои приятели репетируют в гараже, рядом с бабкиными соленьями и батиными шинами.

– Да, в своё время мы хорошо потрудились, чтобы найти это место и сделать из него полноценную репбазу, ну там, электричество провести, вывезти старьё, которым было завалено убежище. Да, это противорадиационное убежище, на минуточку. Звукоизоляция здесь отменная, можно хоть скримо забацать, хоть блэк-метал, – Виталий любовно погладил стену и плюхнулся на диван, – Падайте, чувствуйте себя, как дома.

Я осторожно присела на краешек дивана, расстегнула пальто. Здесь было немного теплее, чем на улице, поэтому я не рискнула его снимать. Виталий подтянул к дивану тепловую пушку, включил её в розетку.

– Сейчас будет тепло, – он как бы невзначай придвинулся ближе, вернувшись к игре в гляделки. Теперь я смогла различить цвет его глаз – зелёные, с синеватыми блёстками пигмента. Красивые, необычные глаза. Он близоруко щурился, но очки почему-то не надевал. Я перевела взгляд в противоположный конец помещения. Ребята доставали из-под стола бутылки, Макс открывал вино, проталкивая ключом пробку вовнутрь. Откуда-то появились пластиковые стаканы, пачки сухариков и чипсы. Рома выключил свет, оставив только разноцветные гирлянды под потолком. Гром с Виталием перенесли стол к дивану, и мы, наконец, расселись. Я попросила налить себе вина ровно на глоток, не желая напиваться. Мы выпили за именинника, хрустнув пластиком стаканов. После первого тоста, Виталий подошёл к проигрывателю и долго искал, какую пластинку поставить. Выбрав, он опустил на неё иглу, и сквозь треск и шорох зазвучала незнакомая, но прекрасная мелодия, вселяющая в душу одновременно покой и тревогу.

– Это Вагнер, – пояснил Виталий, вновь опускаясь рядом со мной, – Мне подарил её друг, который сегодня не смог быть с нами. Но взял с меня обещание, что я послушаю её именно в день рождения.

– Почему не смог? – спросила я.

– Уехал по делам в другой город. Разумеется, не сказав, что за дела. Он довольно скрытный.

– Тоже музыкант?

– Да. Он пытается собрать группу, но пока не получается. Мало кто хочет играть его музыку.

– Что, настолько плохая музыка?

– Нет, она не плохая. Просто другая. Словно не из нашего времени. Люди к ней ещё не готовы. Вообще-то мы с ним на музыкальном форуме познакомились, он там яростно ругал метал. А я на вырос на Metallice и Black Sabbath, поэтому решил высказаться. Мы довольно мило пообщались, потом подружились. Он почти убедил меня в том, что метал – это мёртвая музыка, – Виталий улыбнулся своим воспоминаниям, – А ещё он красиво поёт на французском. Тебе нравится Милен Фармер?

– Да, она потрясающая.

– У меня где-то была кассета с записью его кавера на Fuck Them All. Если я не опьянею настолько, что не смогу твёрдо стоять на ногах, найду её для тебя.

– Мне понравилось ваше выступление, – сказала я то, что давно должна была сказать, но догадалась только сейчас.

Он просиял.

– Ты нам очень помогла. Если честно, я не думал, что ты поднимешься на сцену. Я сымпровизировал на ходу и не прогадал. Спасибо.

– Это был мой дебют.

– Наш дебют, – поправил Виталий, и от этого “наш” внутри почему-то потеплело. Мы с самого начала отгородились от остальных, и, несмотря на то, что нашего внимания хватало на всех, ребята замечали, что мы существуем отдельно от них. Гром пару раз подколол меня этим, но я отмахнулась от его шуточек. Как странно. С самого первого сентября мир поворачивался ко мне всё новыми и новыми гранями, словно хотел, чтобы я наверстала упущенное как можно скорее. Летом я уныло сидела на подоконнике, наблюдая за жизнью, а осенью оказалась в неё вовлечённой. Оказалось так здорово сидеть с этими молодыми творческими ребятами, слушать классическую музыку, хрустя чипсами, болтать о всяком разном, чувствовать уютную теплоту добрых зелёных глаз…

– Ух, что-то я напился так неслабо, – Рома потряс кудрявой головой, точно пёс, – Злое пиво у тебя, Виталий.

– Пиво нормальное, просто кто-то слишком много пьёт, – Виталий запустил в него крышечкой.

– Вы так и не выбрали название? – спросил Гром, доставая сигареты.

– Нет. Ты же сам слышал, какую лажу нам предлагали из зала, – Макс потянулся и тоже вытащил пачку, – Ну что, парни, выйдем перекурим?

Мы с Виталием, как некурящие, остались сидеть на диване. Он скинул кеды и забрался на него с ногами, обхватив колени. Сейчас солист был похож на большую нахохленную птицу.

– Хороший получился день рождения, – сказал он, – Лучший за восемнадцать лет, – еон поднял голову, и его рука мягко опустилась на моё плечо, – Мы удачно выступили, я познакомился с удивительной девушкой, разделил с ней свою радость. О чём ещё мечтать восемнадцатилетнему музыканту?

– О классном названии для группы, например.

Он засмеялся, убрав руку.

– Да, было бы идеально. Есть идеи?

Я задумчиво постучала пальцами по столу.

– “Неизвестный исполнитель”. В этом названии есть элемент тайны. Когда в проигрывателе попадается песня без исполнителя, это всегда загадка – какой она окажется? Весёлой или грустной, энергичной или спокойной, зацепит или нет? С вашей музыкой так же – в пространстве одной песни может быть попеременно то печаль, то радость, то любовь, то боль, то фолк, то панк.

Он повернулся и с уважением посмотрел на меня. Я ощутила, как слабо кольнуло в сердце от его взгляда.

– А это интересно. Не против, если я предложу твой вариант парням?

– Не против.

Вернувшиеся парни ещё не успели рассесться по своим местам, а Виталий уже предлагал им вариант названия. Как ни странно, им понравилось, и название было утверждено, скреплено пивом, вином и рукопожатиями.

– Теперь можно писать альбом, – довольно сказал Макс, – Подумайте над этим, пацаны.

– Как говорила старушка Скарлетт, "Я подумаю об этом завтра", – продемонстрировал эрудицию Рома. Все засмеялись.

– Спасибо, Лали, – поблагодарил Виталий, – Я могу сказать, что у меня был идеальный день рождения.

– А на день рождения принято дарить подарки. Пусть это название будет моим тебе подарком.

– Он будет со мной постоянно, – серьёзно сказал Виталий.

Приближался рассвет. Странно, я не спала всю ночь, вся пропиталась табачным дымом, глаза побаливали от мерцающей гирлянды, но усталости не чувствовала совсем. Мы с Громом засобирались домой, когда начали ходить первые трамваи.

Виталий вызвался проводить нас. Утренний холод тут же пробрался под одежду, заставив клацать зубами. М-да, представляю, как “прекрасно” я сейчас выглядела, с кожей, как у покойника и кругами под глазами от бессонной ночи. Поэтому я отворачивалась от Виталия и прятала глаза. Гром тут же скрылся в кустах, крикнув, что скоро вернётся. Виталий снял свой шарф и повязал мне на шею, подняв его так, чтобы он закрывал уши. Этот простой жест заботы тронул меня настолько, что в глазах защипало.

– Спасибо, – я спрятала нос в шарф, вдохнув запах туалетной воды и сигарет. Так-то лучше: шарф скрыл моё лицо наполовину.

– Я так и не нашёл кассету, – виновато сказал Виталий, и я не сразу вспомнила, о чём он вообще.

– А, я о ней уже забыла.

– Как думаешь, будет очень банально, если я попрошу твой номер телефона? – спросил он.

– Это хорошая банальность, – я взяла протянутый мне телефон и забила в него номер.

– Ну вот, теперь буду знать, что мой шарф ко мне вернётся, – улыбнулся он, смотря на экран телефона.

– Ах, ты! – я толкнула его в плечо, но он даже не пошатнулся. Спрятав телефон в карман, он вдруг подошёл ко мне и обнял. Для этого ему пришлось наклониться, и мы смотрелись, наверное, нелепо. Хорошо, что сухие заросли бурьяна это не декорация для романтической сцены. В его объятиях было тепло и уютно, моя макушка была где-то на уровне его ребёр. Вернувшийся Гром смущённо покашлял, и Виталий отпустил меня, отступив на шаг.

Виталий проводил нас до остановки и не уходил до тех пор, пока мы не сели в подошедший трамвай. Я выбрала место у окна и помахала ему рукой. Он в шутку послал мне воздушный поцелуй, и я закатила глаза. Трамвай тронулся, оставляя его долговязую фигуру далеко позади.

– Ну что, жалеешь теперь, что не пошла на дискотеку? – спросила я у Тамары в понедельник. Была большая перемена. Мы сидели на подоконнике, прислонившись спинами к холодному стеклу и жевали мармеладных червячков.

– Посыпаю голову пеплом от того, что не попала в "Бензин". Вообще-то я тоже люблю панк-рок, – Тамара закинула в рот последнего червячка, прожевала и добавила: – Значит, Виталий… Интересно.

– Что тебе интересно? – я слегка покраснела.

– Всё интересно. Писал?

– Писал.

Он прислал мне смс ещё в трамвае. Гром клевал носом, прислонившись к моему плечу, а я, по-дурацки улыбаясь, перечитывала простые две строчки: “Завидую своему шарфу. Хорошего дня”. Мы переписывались все выходные. У меня несколько раз заканчивались деньги на счёте, и я несколько раз бегала в магазин, к терминалу. А вечером воскресенья он позвонил, но разговор вышел коротким из-за того, что он торопился на репетицию. Мы договорились встретиться на неделе и распрощались.

– Немного даже завидую тебе, девушка всеобщей мечты – сказала Тамара с улыбкой, – Первый раз пошла на сейшн и завалила солиста, как мамонта.

– Перестань, – я поморщилась, – Между нами ничего нет. Просто общаемся.

– Ага, ещё скажи, как друзья.

– Именно.

– Ну да, и сияешь ты именно поэтому.

Я закатила глаза. Иногда Тамара могла быть очень вредной. Прозвенел звонок, и мы нехотя слезли с подоконника. Вместо зарубежной литературы сегодня была история. Николай Владимирович возвращался через неделю, и я ловила себя на мысли, что думаю о нём всё реже. Но я по-прежнему была придавлена этой тяжёлой и странной влюблённостью, сколько бы не врала себе, что тема учителя закрыта. Нельзя выбросить из памяти то, что вцепилось в неё, как живучий, постоянно подпитываемый сорняк. Хотя, можно ли называть его сорняком? Его музыка жила в моём плеере, книги на полке, слова в памяти. Только записка – единственное хрупкое, но всё же материальное доказательство того, что между нами что-то возможно, – осталась в в синей казённой пепельнице литературного кафе. Страх, волнение, надежда, отчаяние, нежность – его образ миксовал во мне коктейль из эмоций, заставляя стремиться к тому, чтобы быть лучшей версией себя. Но теперь к мыслям об учителе добавились ещё и мысли Виталии. И здесь я тоже не могла себе врать: он мне нравился. Его голос, глаза, смс – вот те крючки, за которые зацепилась моя душа. И я не знала, что лучше – безнадёжность адреналиновой карусели или тихая спокойная гавань? Сложно выбрать, когда тебе всего семнадцать и ты никогда не любила. Да что там, даже на свидании никогда не была. И кажется, пришла пора это исправить.