Текст книги "Дева и плут (ЛП)"
Автор книги: Блайт Гиффорд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
– Я не воскрешал его из мертвых. Я просто не дал ему умереть.
Для Доминики эта поправка не меняла сути.
– Потому что верили в могущество Господа. «Верующий в Меня, если и умрет, оживет».
– Не ошибитесь с тем, в кого верите. Вера может быть опасна.
Мрачный совет показался ей одновременно простым и сложным, как тексты Писания. Она вспомнила, чем заканчивалась история Лазаря. Фарисеи приказали убить его, когда узнали о том, что сделал Иисус.
– Вы знаете, как меня зовут, а вот я вашего имени не знаю, сэр…
– Гаррен.
– Сэр Гаррен откуда?
– Сэр Гаррен-из-ниоткуда. Сэр Гаррен Никто. – Он поклонился. – Как и положено смиренному пилигриму.
– У вас нет своего дома?
Он потрепал гриву лошади.
– У меня есть Рукко де Редингтон.
– Редингтон?
– Подарок графа. – Он нахмурился.
Какой чудесный подарок! Почему же он хмурится? Граф, должно быть, высоко ценит его, если подарил такое великолепное животное.
– То есть, ваш дом – лошадиное седло?
– Я служил наемным солдатом. Воевал за деньги.
– А теперь?
– А теперь я наемный пилигрим, – пробормотал он. – И пойду за деньги в паломничество.
О том, что вместе с ними пойдет наемный пилигрим, Доминика знала. Но то, что этим человеком окажется Спаситель, было для нее неожиданностью.
– Кем же был тот несчастный покойный, который завещал двадцать монет на паломничество во имя своей души?
– Он еще не покойник.
Наверное, он имеет в виду графа Редингтона. Доминика испытала облегчение. Тайна графа в хороших руках, если, конечно, не изводить вопросами его гонца.
– Простите меня, – сказала она. – Пусть священная тайна вашего путешествия хранится у вас в сердце.
– В ней нет ничего священного, и сам я не святой.
Похоже, она его разозлила. Но как он может отрицать, что озарен светом божьим, когда всем известно, какое деяние он совершил? Сегодня он отправится поклониться Блаженной Ларине, а в будущем не исключено, что люди будут ходить в паломничество уже на его могилу.
– Господь избрал вас своим орудием, чтобы спасти графу жизнь.
Он наградил ее долгим безмолвным взглядом.
– Человек может служить орудием как Богу, так и Сатане.
Она вздрогнула.
Прозвонил колокол. Одетые в серое пилигримы, напоминая стадо гусей, потянулись к часовне. Она отпустила пса на свободу, и тот, виляя хвостом, убежал обратно к сестре Марии. Доминике тоже было пора уходить, но ноги отказывались ее слушать.
– Пожалуйста, благословите меня, – прошептала она.
Плечи его дернулись под серым, как кольчуга, балахоном.
– Попросите благословения у аббата.
– Но вы же Спа… – Она осеклась. – Вы особенный.
Зеленые глаза – переменчивые, как его настроение – сверкнули, и ей подумалось, что вера и впрямь может оказаться опасна.
– Я уже говорил вам. Я не святой. И никакого благословения дать вам не могу.
– Прошу вас.
Она взялась за его большую квадратную ладонь и, встав перед ним на колени, прикоснулась дрожащими губами к ее тыльной стороне, покрытой мягкими темными волосками.
Он отдернул руку.
Она забрала ее обратно и водрузила себе на макушку, крепко прижав сверху своими ладонями.
Его рука напряглась. А потом медленно погладила ее по голове и соскользнула вниз, на обнаженную кожу шеи. Прикосновение обожгло ее словно клеймо. В груди стало тесно, и она попыталась сделать вдох. И ощутила, что к привычному запаху пыли примешался новый запах. Мужской, четко выраженный. Его запах.
Колокол замолчал, но долгожданного покоя она не почувствовала. Биение крови в ушах почти оглушило ее, словно все ее четыре органа чувств разладились и вышли из равновесия.
Отшатнувшись, он сделал неопределенный жест. Что это – благословение, выражение неприязни или приказ уходить?
– Спасибо, сэр Гаррен-отсюда, – прошептала она и, боясь оборачиваться, поспешила убежать под защиту сестры Марии.
***
Ладони Гаррена пылали огнем.
Боже правый. Да она считает его святым. Это же чистой воды богохульство… У него вырвался смешок.
Плоть его по-мужски откликнулась и отвердела, что, впрочем, осталось сокрыто под просторным одеянием пилигрима вместе со всеми прочими его грехами.
Его миссия будет слишком простой. Слишком приятной. Его так и тянуло воспользоваться ситуацией и коснуться нежных изгибов ее тела, но горящая в ее глазах пылкая вера в то, что он был Божьим посланником, остановила его. Каким же разочарованием будет для нее узнать, что в нем нет совершенно ничего святого.
Гаррен подавил чувство вины. Ничего не поделаешь. В свое время она поймет, что вера – это ловушка для дураков.
Обернувшись, он увидел на пороге часовни мать-настоятельницу, которая, похоже, наблюдала всю сцену от начала и до конца. Она улыбалась с таким видом, словно была не против, чтобы он овладел девушкой прямо здесь, на пыльном дворе.
Он разозлился. Может быть, учинить небольшую месть? Обмануть Церковь. Сказать настоятельнице, что испортил девушку и взять деньги за грех, которого он не совершал. Девушка, разумеется, заявит, что осталась невинной, но, так или иначе, репутация ее будет погублена. Зато она станет свободной. Недосягаемой для когтей Церкви.
Улыбнувшись, Гаррен похлопал Рукко по крупу, передал поводья конюху и присоединился к цепочке паломников. Служанки и слуги, стражники и оруженосцы, даже настоятельница и Ричард – все до последнего поваренка уважительно отошли в сторону, пока они шли через двор к часовне. Он надеялся, что Уильям не смотрит в окно и не видит, как Ричард, узурпировав его место, разыгрывает из себя графа Редингтона.
Гаррен пересчитал своих будущих попутчиков. Меньше дюжины. Молодая супружеская чета. Мужчина со шрамом на лице и поехавшим на бок носом. Полная женщина, по виду жена торговца. Двое братьев с одинаковыми впадинками на подбородке. Еще несколько человек. И все одеты в длиннополые серые балахоны с крестом на груди.
Доминика, рядом с которой семенила маленькая, не выше ее плеча, монахиня, шла, высоко держа голову и серьезно глядя вперед, не отвлекаясь на пса, который елозил у нее на руках. Левое ухо зверя подрагивало в такт движениям хвоста, правое же отсутствовало – очевидно, потерянное в схватке с лисой. У порога девушка опустила пса наземь и трижды обернулась, взглядом приказывая ему сидеть. Гаррен усмехнулся. Похоже, пес не успел перенять ее благочестие.
Когда девушка зашла в тень часовни, Ричард остановил ее и, приобняв, что-то зашептал на ухо. Она молча отстранилась и продолжила путь, не удостоив его даже взглядом.
Гаррен непроизвольно стиснул кулаки. Потом заставил себя разжать пальцы. У него и так предостаточно причин, чтобы ненавидеть этого человека.
Почувствовав на себе взгляд Ричарда и настоятельницы, он понял, что из всех пилигримов остался стоять во дворе один. Замковая челядь расступилась перед ним пошире.
До деревянных дверей часовни, казалось, было несколько миль.
На негнущихся ногах Гаррен пошел вперед, не отводя глаз от каменного козырька над входом и пытаясь не обращать внимания на взгляды и перешептывания слуг. Балахон с нашитым по настоянию Уильяма крестом, коробочка реликвария – все эти атрибуты казалось ему костюмом, одолженным у бродячих комедиантов. У сердца покоилось загадочное послание Уильяма. Привычными были только меч да свинцовая ракушка, которая, задевая реликварий, висела у него на шее – память о семье, которую Господь отказался спасти несмотря на то, что они заплатили запрошенную цену.
– Поторопись, Гаррен. – Ричард никогда не считал его достойным приставки «сэр». – Всевышний и аббат уже ждут.
Внутри, в солнечных лучах, льющихся сквозь витражи, плясали пылинки. Гаррен поравнялся с Доминикой и опустился на колени перед алтарем. Все внимание девушки было приковано к аббату, а на него, как и на Ричарда во дворе, она даже не оглянулась.
Следуя заведенному порядку, аббат начал читать молитву на латыни. Как и все церковники, он заботился только о том, чтобы его речь была понятна глухому Всевышнему, а не простым людям.
Девушка, будто все понимая, безмолвно шевелила губами. Медовые волосы мерцающим нимбом распушились вокруг ее лица. Она была такая юная, уязвимая, такая неискушенная, но у Гаррена почему-то возникло странное ощущение, что душой она вопреки всему много сильнее его. Казалось, невозможно дотронуться до нее и остаться прежним человеком.
Аббат перешел на простой язык.
– Пилигримы, готовы ли вы к путешествию? Готовы ли вы отринуть мирские блага и встать на дорогу простыми и скромными путниками, каким был Отец наш Небесный?
Гаррен увидел, как Доминика кивнула, и задумался, какими же мирскими благами она может владеть. У него самого их было немного. Все имущество, скопленное за девять лет, он мог унести на себе.
– У святыни вы должны исповедаться, иначе ваше путешествие не будет богоугодным. Вы готовы чистосердечно покаяться во грехах?
Прошелестело многоголосое «да». Один Гаррен смолчал. Пусть сначала Всевышний вернет должок. Потом он, может быть, и покается.
– Кроме того, лорд Ричард просит всех вас молиться о здоровье его возлюбленного брата, графа Редингтона, состояние которого, несмотря на чудесное избавление от смерти, ныне ближе к небесной жизни, нежели к земному существованию.
Внезапно в наступившей тишине раздался голос Уильяма, слабый, но все еще властный:
– Я благодарен брату, но о своем исцелении хочу попросить сам.
– Что за… – вполголоса пробормотал Ричард.
Гаррен привстал, готовый уверовать в чудо. Если бы увидеть Уильяма здоровым и сильным как прежде… Закрывшись ладонью от солнца, он повернулся к двери и увидел в проеме силуэт Уильяма, которого – исхудавшего и бледного как привидение – поддерживали под руки слуги. Еще один держал наготове оловянную кастрюлю.
По толпе пронесся вздох. Потом руки задвигались, творя крестное знамение, словно паломники увидели перед собой вылезшего из гроба покойника.
Жестом Уильям повелел слугам идти вперед. Толпа расступилась, и его поднесли к алтарю, где над ним склонилась мать-настоятельница. Ричард, раздраженно поджав губы, не двинулся с места.
Аббат взволнованно закатил глаза, спрашивая у неба подсказки.
– Благодаря вашим чистым устремлениям Господь даровал графу силы. – Он повысил голос: – Паломники, молитесь о чуде!
Уильям поднял руку.
– Я благодарен… за ваши молитвы.
У Гаррена защемило сердце. Еще недавно голос Уильяма был ясным и сильным, теперь же он напоминал старческое сипение.
– Я распорядился, – продолжал граф, – снабдить вас запасом еды на первый день.
– Вы очень щедры, лорд Редингтон, – сказал аббат, а Ричард насупился.
Уильям слабо повел кистью, словно отгоняя дым.
– Да будет всем известно, – он перевел дыхание, – что Гаррен принял паломничество вместо меня и несет с собой мое послание Блаженной Ларине.
Он схватился за живот, отвернулся и его вырвало в подставленную слугой кастрюлю. Гаррен прикрыл глаза, словно страдания Уильяма могли прекратиться, если на них не смотреть. Словно таким образом он мог повернуть время вспять.
– Давайте же помолимся о здоровье лорда Редингтона и о том, чтобы сэру Гаррену сопутствовал успех в его предприятии, а после я благословлю ваши посохи и вручу вам testimoniales, – поспешил произнести аббат.
Гаррен принял паломничество вместо меня. Что же они теперь о нем думают?
Доминика одарила его улыбкой, а остальные паломники застыли в священном трепете, точно он и впрямь был посланцем небес.
Все, кроме настоятельницы и Ричарда.
Глава 3.
Прижавшись лбом к алтарной ограде, Доминика пыталась сосредоточить мысли на Боге. В конце церемонии аббат благословил ее посох поцелуем, и она тоже прижалась губами к сырому, плохо очищенному от коры и сучков, древку.
Затем ей вручили сопроводительное письмо от епископа – свиток с несколькими строчками, которые как по волшебству превращали человека в настоящего пилигрима. Пальцы Доминики покалывало от волнения, когда она прятала свиток в котомку, где уже лежали ее письменные принадлежности – перо, чернильница и обрывок старого пергамента. А еще ей не терпелось поскорее остаться одной и сравнить почерк писца со своими буквами.
Она опустила голову и спрятала лицо в ладонях. Прислушалась к голосу Бога, стараясь не отвлекаться на присутствие Спасителя. Вдруг он наблюдает за нею? Проверить она не решалась. Он казался крепким и несгибаемым, как посох в ее руках – человеком, на которого можно опереться. Наконец она покосилась на него сквозь пальцы. Он тоже держал посох, но держал его как оружие и выглядел при этом так, словно ему не нужна была никакая поддержка – ни друзей, ни даже Господа.
Она крепко зажмурилась и напомнила себе, зачем собралась в путь.
Прошу тебя, Господи, подай мне знак, что я призвана служить Тебе и распространять слово Твое.
Доминика хотела прибавить «на понятном людям языке», но решила пока не смущать небеса дополнительными просьбами.
Открыв глаза, она взглянула на графа. Слуга вытирал с его лица пот. В разгар Черной смерти Господь пощадил лорда Уильяма, но забрал его отца, старого графа. Люди долго, много недель оплакивали его смерть. Она помнила, какими красными и воспаленными от слез стали глаза сестры Марии. Но его сына небеса пощадили, а спустя годы направили Спасителя, чтобы тот спас его снова.
Она помолилась о здоровье графа. Он был хорошим человеком, достойным Божьей помощи. И ее помощи тоже.
Прозвучало последнее «аминь». Паломники встали и, опираясь на посохи, вереницей потянулись к дверям. Проходя мимо графа, каждый останавливался и благодарил его за дневной запас еды.
Когда к нему приблизилась сестра Мария, он поблагодарил ее за работу над псалтырью, которую сжимал своими скрюченными пальцами.
Сестра ласково, с материнской заботой, отвела прядку тонких светлых волос с его покрытого испариной лба. Многие нынче побаивались к нему прикасаться. «Проказа», – шептали люди при виде розовато-белесой сыпи, которая покрывала его кожу.
Наконец дошла очередь до Доминики. Недолго поколебавшись, она пересилила страх и опустилась перед умирающим на колени. Лорд Уильям всегда был очень добр с нею – не в пример лорду Ричарду.
Граф приложил палец к губам.
– Помни. Никому.
Сжав губы, она кивнула и оглянулась. Лорд Ричард о чем-то переговаривался с аббатом и матерью Юлианой. Вспомнив, что аббат наказал им чистосердечно покаяться, она задалась вопросом, не равна ли недосказанность лжи. Хотелось бы верить, что нет. Лжи без слов не бывает. Только слова воплощают ее в реальность.
Когда она отошла, над умирающим склонился Спаситель и по-доброму тронул его за плечо. Насколько можно было судить, граф был ему дорог. Доминика испытала облегчение. Сэр Гаррен не будет медлить. Они доберутся до усыпальницы в срок и успеют спасти графу жизнь.
Вместе с сестрой они вернулись к алтарю, где преклонили колена, чтобы получить последнее благословление – от матери-настоятельницы. Доминика ждала ободряющих напутственных слов, но вместо этого мать Юлиана нагнулась к ее уху и чуть слышно прошептала:
– Помни: малейшая неприятность – и можешь не рассчитывать обрести среди нас дом. – Она отвернулась и на латыни обратилась к сестре Марии.
Доминика стиснула посох так, что в ладонь впился сучок. Другого дома кроме монастыря у нее нет и никогда не было.
Получив благословление, сестра Мария с трудом разогнула колени и поднялась на ноги. Лет ей было не больше сорока, но работа в скриптории преждевременно состарила ее тело. Только голос благодаря пению оставался молодым.
Доминика, еще не оправившись от потрясения, взяла ее под локоть. Покуда они медленно шли к выходу, глаза девушки затуманились слезами, и паломники, стоявшие на солнце снаружи, превратились в размытое серое пятно. Нет, не может быть, чтобы Господь позволил настоятельнице вмешаться в Его планы на ее жизнь.
Они остановились на пороге, и Доминика смахнула с ресниц слезинку.
– Что случилось, дитя? – Сестра Мария озабоченно тронула ее за плечо. – Почему ты плачешь? Ты передумала и хочешь остаться?
«Больше всего на свете», – подумала Доминика, но заставила себя улыбнуться. Незачем сестре знать, чем огорошила ее мать Юлиана. Она вздохнула и вытерла ладонь о колючую шерсть балахона.
– Конечно, хочу. Именно поэтому я и отправляюсь в путь. Чтобы потом остаться в монастыре навсегда.
– Но мир за его пределами огромен. За время пути многое может произойти.
– И я буду все это записывать, чтобы вспоминать о нашем путешествии, когда вернусь. – Она похлопала по котомке, где лежали ее сокровища: перо и драгоценный пергамент.
– Это ты сейчас так говоришь. – Глаза монахини подернулись печалью. – Может статься, ты передумаешь возвращаться.
– Конечно же, не передумаю. – Путешествие еще не началось, а Доминика уже отчаянно скучала по уютному убежищу монастыря. – Мне знаком каждый камушек в часовне, каждая ветка на деревьях в саду. Мое место здесь и нигде больше.
Они вышли во двор. Сестра, щурясь на солнце, расправила на ее плечах балахон, всего за один день пошитый из грубого серого полотна любящими руками сестры Барбары, ибо сама Доминика шила гораздо хуже, чем выводила буквы.
– Ника, ты когда-нибудь жалела о том, что росла без матери?
Услышав свое давнишнее прозвище, Доминика улыбнулась. Так она называла себя в детстве, когда не умела выговаривать свое имя целиком.
– Меня растила не одна, а несколько матерей. Ты, сестра Барбара, сестра Катерина, сестра Маргарита, – перечислила она, накрывая маленькую кисть сестры ладонью.
Та усмехнулась.
– И ни одна из нас не смогла отучить тебя грызть ногти. – Улыбка погасла. – А о своем отце ты не жалеешь?
– Разве можно жалеть о человеке, которого я никогда не знала? Кроме того, у меня есть наш Отец Небесный. И я дала себе зарок трудиться во славу Его и распространять Его священное слово. – Зажмурившись, она обратила лицо к небу, и под теплыми лучами солнца воспоминание о словах настоятельницы поблекло. – Я точно знаю, в чем мое предназначение. Моя вера не приемлет сомнений.
Сестра покачала головой.
– Я научила тебя многому, но всему научить невозможно. Поверь, время от времени сомневаются все, даже праведники. Но вера живет несмотря на любые сомнения.
Спаситель сказал, что вера может быть опасна. Она оглянулась на часовню. Он все еще сидел возле лорда Уильяма и держал его за руку. Его широкоплечая фигура щитом закрывала изможденное тело умирающего.
« Fides facit fidem», – молвила она про себя. Вера порождает веру.
***
Сжимая холодную руку Уильяма, Гаррен жалел, что не может поделиться с ним своим здоровьем и силой. Кожа умирающего шелушилась, словно тело его, разрушаясь, стремилось скорее освободить дух.
– Я доставлю твое послание, не спрашивая, о чем оно, и принесу перо, будь это хоть тысячу раз грехом. – Он оглянулся. Ричард все еще говорил с аббатом, а настоятельница что-то шептала на ухо девушке. – Только не выставляй меня перед этими людьми каким-то пророком.
На губах Уильяма заиграла слабая улыбка. Этим утром боли мучили его ощутимо меньше.
– Друг мой, возможно, ты ближе к Богу, чем думаешь.
– Тебе, конечно, виднее, – хмыкнул Гаррен, – но если бы Господь все-таки прислушивался к моим молитвам, в это паломничество ты отправился бы сам, своими ногами. – Он приставил локоть к локтю Уильяма и без усилия согнул его руку. – Когда я вернусь, померяемся силами, а на кон поставим деньги в уплату паломничества. Кто победит, тот и заплатит.
– Мне казалось, ты предпочитаешь кости.
– Не хочу оставлять победу на волю случая.
– Эти деньги – ничто по сравнению с тем, что ты для меня сделал.
– А паломничество – ничто по сравнению с тем, что ты сделал для меня. – Гаррен был готов пойти на все чтобы отплатить Уильяму за его доброту. Абсолютно на все. А воспоминание о том, как Доминика напевала себе под нос в огороде, лучше изгнать из памяти.
Какие бы силы не подняли Уильяма из кровати, но они постепенно убывали. Бледная кожа туго натянулась на его лице, делая его похожим на череп.
– Но если ты не поторопишься, то биться на спор тебе будет не с кем.
– Надеюсь, все же будет, – молвил Гаррен сквозь зубы. – Иначе кому я отдам перо из крыла святой?
Слабым шепотом граф сокрушался о его кощунственном намерении, но Гаррен не слушал. Уильяму он был обязан большим, нежели Богу. Я сделаю все, что потребуется, чтобы добраться до места и успеть вернуться, пока он еще жив.
И он почти услышал, как Господь засмеялся над его клятвой.
Позади зашуршали черные одежды матери Юлианы.
– До чего радостно видеть, что вы нашли в себе силы выйти из опочивальни, лорд Редингтон. Воистину, это ответ на наши неустанные молитвы.
Гаррен не сомневался, что она не кривит душой, желая графу выздоровления. Монастырь жил в основном за счет пожертвований Редингтонов, а Ричард, в отличие от Уильяма, был не самым щедрым патроном.
– Спасибо, что молитесь обо мне, мать Юлиана. А что, Доминика тоже собирается с ними? – Он кивнул в сторону девушки, которая, придерживая сестру Марию под локоть, шла к дверям.
Интересно. Оказывается, Уильям знает о ее существовании.
– Она очень просила отпустить ее, и я не смогла отказать, милорд. – Настоятельница изогнула бровь. – Посмотрим, куда Бог направит ее, когда она впервые увидит большой мир.
Гаррен с отвращением посмотрел на нее, и она отвела взгляд. Вовсе не Богу предстояло сбить Доминику с пути истинного.
– Кто она, Уильям?
Теперь уже мать Юлиана вскинула на него голову.
– Только не говори, что ты ее не приметил. У тебя глаз на женщин наметан. – Глаза Уильяма, пусть ныне и поблекшие как заношенная туника, озорно блеснули. – Соломенные волосы. Синющие глаза.
– Такое впечатление, что ты приметил ее для себя, – отшутился Гаррен. Он оглянулся. На солнце коса Доминики сияла золотом. Уильям допустил неточность. Ее волосы не были соломенными. Они были цвета сладкого эля в момент, когда сквозь его тугую струю просвечивают языки пляшущего в очаге пламени.
– Моя семья несет ответственность за монастырь и за всех его обитателей.
По спине Гаррена пополз холодок. Что, если Уильям питает к девушке нечто большее, нежели вежливый интерес? Неважно. Когда они вернутся, его скорее всего уже не будет в живых, и он никогда не узнает, что с нею сталось. От этой мысли, однако, на душе легче не стало.
– Уильям… – начал он.
– Милорд, – перебила его мать-настоятельница, – раз уж вы настолько оправились, я бы хотела попросить вас…
– Брат, какое безрассудство! – Бросив аббата, Ричард подскочил к ним и локтем оттеснил настоятельницу в сторону. – Ты нисколько не бережешь себя. Никколо, сюда!
Итальянец возник рядом, словно воплотившись из воздуха. Гаррен вздрогнул. Давно ли он ошивается тут и слушает их разговоры?
Этот человек, с крупным носом и мясистыми губами, прежде служил одному из ломбардских ростовщиков, на деньги которых король собирал армию для похода во Францию. Ричард приютил его у себя и выделил в замке каморку, где итальянец ставил какие-то алхимические опыты – тщетно пытался обратить свинец в золото, как подозревал Гаррен.
Ричард, впрочем, утверждал, что Никколо занимается созданием эликсира на основе золота, чтобы исцелить недуг Уильяма. Даже удивительно, сколь много недугов по мнению людей был способен исцелить этот драгоценный металл.
Пряча глаза, Никколо склонил голову.
– Слушаю, лорд Ричард.
– В таком состоянии ему нельзя подниматься с постели, – сказал тот. – Думаю, моему брату пора принять новую порцию твоего целительного эликсира.
Никколо хлопнул в ладоши. Двое слуг взяли Уильяма подмышки, и его пальцы выскользнули из ладони Гаррена.
– Возвращайся скорее, – услышал Гаррен и прошептал, не зная, доведется ли им свидеться снова:
– Прощай, брат.
Умирающего унесли, Ричард направился за ним следом, а Гаррен резко развернулся к матери Юлиане.
– Вы умолчали о том, что графу небезразлична судьба Доминики. – Ее имя, впервые произнесенное им вслух, было сладким на вкус.
Лицо, обрамленное белым платком, вспыхнуло.
– Это не имеет значения. Так или иначе, она не создана для пострига. Кроме того, у нас с вами уговор. Имейте честь держать слово.
– Честь? Странно слышать от вас о чести, матушка, с учетом того, о чем вы меня попросили.
Она мельком оглянулась на Ричарда.
– Пути Господни неисповедимы.
– Послушать вас, так на Его волю можно списать все человеческие прегрешения, однако за свои грехи мне всегда приходилось расплачиваться самому.
– Полагаю, с полным кошельком делать это сподручнее.
– Так и есть. – Согласившись с нею, он почувствовал себя нечистым. Впрочем, этот грех не сравнится с теми, которые он совершал ради вознаграждения наемника. Но все же, откуда у матери Юлианы деньги? И почему она так решительно настроена против девушки?
Внезапно ему стало душно. Захотелось скорее встать на дорогу, ощутить всем телом дыхание ветра. Разделаться с бессмысленной просьбой Уильяма. Коротко поклонившись, Гаррен, ни сказав больше ни слова, вышел на залитый солнцем двор и увидел, что Доминика указывает на него пальцем.
– Вон он.
Паломники, все как один, обратили на него полные надежды взоры.
– Нам нужен ведущий, – произнес курчавый юноша. Он держал за руку девушку, похожую на него словно сестра-близнец. – Им должен быть Спаситель.
Люди столпились вокруг него в ожидании ответа, безликие, как стадо овец. Гаррен досадливо поморщился.
– Согласен, – кивнул он. – Не сомневаюсь, что Спаситель Иисус всю дорогу будет освещать нам путь. – Вот. Кажется, у него получилось соорудить подходящий ответ.
– Нет, – сказал юноша. – Спаситель. То есть – ты.
Глава 4.
Спаситель. То есть – ты.
Какое глумление над Всевышним. Гаррен подавил усмешку.
Между тем десять лиц, освещенных лучами утреннего солнца, не сводили с него выжидательных взглядов. Маленькая монахиня. Молодые супруги, которые жались друг к другу. Толстуха не первой молодости. Двое братьев. Хмурый человек со шрамом. Юный оруженосец. Еще один мужчина, высокий и такой тощий, что малейший порыв ветра мог, наверное, сбить его с ног.
И Доминика. Рот приоткрыт, лицо озарено верой – в него.
Никто из них не был способен ни защититься от дорожных грабителей, ни добыть себе пищу в лесу. Никто из них не умел выживать.
Никто, кроме него, наученного войной.
– Ладно. Я поведу вас, – вздохнул Гаррен. – Но только потому, что хочу добраться до места без приключений. – И как можно скорее вернуться назад, чтобы застать Уильяма живым. – А не потому, что я какой-то Спаситель.
– Спаситель? Это кого же ты спас? – проворчал человек со шрамом. Ну, хоть кто-то перед ним не заискивает. Гаррен всмотрелся в изуродованное лицо в обрамлении седых, жестких как проволока, волос. Сколько ему лет? Сорок, шестьдесят? Сколько бы ни было, жизнь явно его потрепала. – Меня уже никому не спасти. Ни человеку, ни Господу. – И он, развернувшись, потопал прочь.
По лицам паломников – будто ветерок по траве – пробежало смущение.
– Что-что? – Толстуха вытянула шею. – Говорите громче. Я глуха на правое ухо, но левым слышу прекрасно, – сообщила она во весь голос и, повернув голову, продемонстрировала свое левое ухо. – Кто-нибудь уже ходил по этому пути? А то, когда я ходила на поклон мощам апостола Иакова в Компостеле, проводник нам попался неопытный, и мы неделю блуждали в Пиренеях, покуда не…
Пока она верещала, Гаррен ощутил тяжесть свинцовой ракушки на своей груди. Услышал ли апостол Иаков молитвы этой женщины?
Доминика похлопала толстуху по плечу, привлекая ее внимание.
– Сестра Мария ходила к усыпальнице Блаженной Ларины, и не один раз.
– Ника, прошу тебя… – Маленькая монахиня тронула ее за локоть.
Ника. Ее называют Никой. Он тронул языком нёбо, повторяя про себя ее имя.
Толстуха оглядела ее с головы до пят.
– И не один раз, говоришь? Тогда пусть она и ведет нас, а не этот ваш Спаситель.
Все, включая Гаррена, дружно рассмеялись, что несколько разрядило обстановку после выпада сердитого человека со шрамом.
Посмеиваясь, толстуха приблизилась к нему вплотную. На ее шее, позвякивая о золотой крестик и оловянную бляшку с изображением святого Фомы Кентерберийского, висела ракушка из Компостелы. Она ощупала его плечи с таким видом, что впору было почувствовать себя племенным жеребцом, к которому приценивается покупатель.
Доминика ахнула, забавно возмущенная непочтительным обращением с его персоной.
– Что ж, похоже, парень ты крепкий, – сказала женщина. – Вон какие широченные у тебя плечи да сильные руки. Сражался при Пуатье?
Во рту возник привкус французской грязи, и он сжал кулаки.
– Да.
– Великая битва и великая победа. И еще ты вернул графа Редингтона к жизни. – Она одобрительно кивнула. – Господь хранит тебя, а значит заодно приглядит и за нами.
«Господь», – подумал Гаррен, снимая с себя ее руки, – «не имеет к этому никакого отношения».
– Я солдат, а не святой. Ваши души – ваша собственная забота. – Спина заныла, словно вместе с тяжелым мечом он взвалил на себя ответственность за этих людей. – Берите еду и собирайтесь. Через час мы выходим.
Паломники, кроме Доминики и монахини, как воробьи разлетелись по сторонам. Все из-за нее, из-за этой девицы. Это она надоумила их возомнить его Спасителем. Надо сейчас же положить этому конец.
– Доминика… – заговорил он.
Завидев его сердитое лицо, она отвернулась.
– Я схожу за нашей едой, сестра, – торопливо бросила она через плечо и убежала на кухню, а лохматый черный пес помчался за нею следом.
– Полагаю, ее вера стала для вас нежеланным бременем, – молвила маленькая монахиня.
С минуту он изучал ее. В своем длинном мешковатом одеянии эта миниатюрная женщина напоминала ребенка, который надел материнское платье. Выцветшие голубые глаза смотрели устало. Если верить матери Юлиане, она хотела, чтобы Доминика присоединилась к ордену. Знать бы, насколько это правда.
– Спасибо, что согласились вести нас, – добавила она. – Знаю, для вас это было непросто.
Гаррен вздрогнул. Если она думает, что он надел балахон паломника по своей воле, то глубоко заблуждается. Он пошел на это ради Уильяма, а не затем, чтобы его превозносили до небес.
– Просто я не тот, за кого меня принимают, сестра.
– Это можно сказать о любом из нас, дитя мое. – Он не помнил, когда его в последний раз так называли. – Только Господь знает нашу подлинную сущность.
– Тогда Он знает, что я мошенник. Обманщик. Плут. Я не настоящий пилигрим, сестра. – Он с иронией бравировал своим положением, словно видел в нем повод для гордости. – Меня наняли за деньги.
Чтобы поклониться святыне и сделать кое-что еще, в чем он не мог признаться.
– У всех пилигримов есть секреты, – нараспев сказала сестра Мария. Она явно почувствовала в его ответе недосказанность, но не стала допытываться, о чем он умолчал. – Господь все равно любит нас, что бы мы ни скрывали.
Он вперил взгляд в ее лицо. Не содержат ли ее слова скрытого смысла? Кажется, нет. Она не знает, какую судьбу настоятельница уготовила для ее драгоценной Ники.
