Текст книги "Молитва о Рейн (ЛП)"
Автор книги: Биби Истон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)
Провожу языком по контуру ее уха, пока работаю с другим соском, сжимая и разминая его, и чертовски хочу сдернуть эту толстовку и пососать его, прикусив зубами.
Я поднимаю взгляд, чтобы убедиться, что Рейн не сбросит нас с обрыва. Затем опускаю руку ниже и просовываю пальцы под свободный пояс ее мягких фланелевых пижамных штанишек. Они проскальзывают вниз по шелковистым трусикам. Я прижимаю ладонь к ее киске и кусаю за мочку уха, ожидая, что она скажет мне остановиться и отшвырнет мою руку.
Но моя девочка этого не делает – наоборот, Рейн протягивает свободную руку себе за спину и хватает мой член через джинсы.
Блять.
Да.
Я полон решимости свести девчонку с ума так же, как она сводила меня всю эту поездку, поэтому вожу двумя пальцами от клитора к дырочке медленными, нежными движениями, поверх ее трусиков. Но эта импульсивная задница Рейн умудряется расстегнуть застежку моих брюк и молнию за считанные секунды. В тот момент, когда ее гладкие пальцы обхватывают мой член, великолепный план безжалостно дразнить эту красотку летит к черту. Это так охуенно приятно, что я оттягиваю ее трусики в сторону и просовываю два пальца в ее скользкую, горячую киску.
Голова Рейн откидывается мне на плечо, поэтому поднимаю глаза и пытаюсь сосредоточиться на тропе, пока она стонет и трахает мою руку.
Но мы уже не на тропе. По крайней мере, не на той, которую я когда-либо видел.
Эта пробирается через лес мертвых деревьев. Острые колючие лозы поглощают их жизненную энергию. На самых высоких ветвях, хрупких и серых, направленных в белое небо, висят красные полотна.
Мы едем так быстро, что я не могу прочитать ни один из них, но могу сказать, что на каждом есть силуэт фигуры в капюшоне верхом на лошади.
Лианы тянутся вверх от лесной подстилки, как щупальца осьминога, обвиваются вокруг древних деревьев и сжимают их, пока они не трескаются и раскалываются, рассыпаясь и превращаясь в океан голодных колючих растений.
– Быстрее! – кричу я Рейн, но она не поворачивает ручку регулятора.
Вместо этого сучка начинает двигать рукой по моему члену еще сильнее.
Черт возьми, это так приятно.
Я засовываю свои пальцы в нее глубже и потираю ее клитор большим пальцем, толкаюсь членом ей в руку, хотя знаю, что если не включу третью передачу прямо сейчас, то мы оба умрем.
Слышу свой собственный крик в голове: «Что ты, черт возьми, делаешь?»
Я раб своего глупого желания к этой сумасшедшей девчонке.
Она же тебя убьет, недоумок! Брось эту суку и убирайся отсюда на хуй!
Но я бессилен. Теперь Рейн все контролирует, и она ведет нас к верной смерти.
Впереди трескается дерево, и этот звук эхом разносится по лесу, как выстрел. Когда оно обрушивается на землю, одна из его ветвей падает поперек тропы. Теперь я отчетливо вижу прикрепленное к ней знамя, развевающееся подобно флагу.
Над изображением безликого всадника с пылающим факелом видна дата: «23 апреля».
У меня нет времени обдумывать, что это значит, потому что через долю секунды я перелетаю через руль и кувыркаясь, качусь вниз по каменистой, покрытой корнями тропе. Когда наконец останавливаюсь, то ударяюсь головой обо что-то твердое. Моя башка взрывается от боли. Я сажусь, схватившись за свой помятый череп, и начинаю лихорадочно озираться в поисках Рейн. Кровь стекает по моей руке, когда поворачиваюсь на звук приближающихся всадников вдалеке.
Четыре чудовищных черных коня несутся ко мне через лес – головы опущены, дым струится из раздувающихся ноздрей – разрывая заросли ежевики и ветви, как ленту на финишной черте. Они не оставляют после себя ничего, кроме пламени и выжженной земли, а их безликие, закутанные в плащи всадники направляют свое оружие – меч, косу, булаву и пылающий факел – к бесцветному небу.
– Уэс! – раздается голос Рейн.
Я поворачиваю свою поврежденную голову влево и вправо, но не нахожу ее, пока не оборачиваюсь полностью. Она приземлилась в заросли колючего кустарника, и все, что могу видеть, – это лицо и ореол черных волос, прежде чем лианы смыкаются вокруг тела Рейн и тянут ее вниз.
– Уэээээс!
– Нет! – я бегу к ней, но лианы хватают меня за ноги, их шипы впиваются в мою одежду и кожу, как рыболовные крючки, и тоже тянут вниз.
Деревья трещат, скрипят и рушатся вокруг меня, когда жар от приближающегося огня усиливается. Я изо всех сил пытаюсь освободиться, разрезая свои руки, когда вырываю острые лозы из тела. Ругаюсь. Толчок, рывок, удар, – бросаюсь на них снова и снова, и с каждым толчком, рывком и ударом приближаюсь к тому месту, где исчезла Рейн.
Мое зрение затуманено. Все вокруг кажется красным. Голова вот-вот взорвется. Мои руки изодраны в клочья и бессильно свисают с плеч. Я делаю последний рывок и наконец освобождаюсь. Иду, спотыкаясь к тому месту, где в последний раз видел Рейн, и с каждым мучительным шагом выкрикиваю ее имя, но, когда добираюсь туда, моей девочки уже нет.
Не осталось ничего, кроме лужи воды.
Я всматриваюсь в нее – измученный, растерянный, отчаявшийся, – но все, что нахожу, это мое собственное безумное, окровавленное отражение, смотрящее на меня.
Затем изображение разбивается, когда в лужу наступает гигантское черное копыто.
ГЛАВА X
21 апреля. Рейн
– Уэс, Уэс, проснись. Это всего лишь ночной кошмар. Ты в порядке. Ты здесь.
Уэс спит сидя. Его здоровое плечо и голова прислонены к стене, а старое одеяло натянуто до самого подбородка. Он так громко выкрикнул мое имя во сне, что разбудил меня. К счастью, я спала недолго, так что мои всадники еще не появились, но, судя по всему, его посланцы ада сейчас как раз с ним. Лицо парня напряжено, как будто ему больно, и он тяжело дышит через нос.
– Уэс! – хочу встряхнуть его, но боюсь дотронуться до плеча. Я перевязала зеленоглазую фотомодель перед тем, как мы легли спать прошлой ночью, и это было довольно мерзко. Вместо этого решаю сжать его бедра и потрясти за ноги. – Уэс! Просыпайся!
Глаза парня резко распахиваются. Его взгляд пронзает меня, как лазерный луч. В них тревога и паника.
Я поднимаю руки.
– Эй! С тобой все хорошо. Это был просто кошмар. Ты в безопасности.
Уэс моргает. Его глаза обшаривают все помещение, пространство у входа, а затем снова останавливаются на мне. Он все еще тяжело дышит, но его челюсть немного расслабляется.
– С тобой все хорошо, – повторяю я.
Уэс делает глубокий вдох и проводит рукой по лицу:
– Черт. Сколько сейчас времени?
– Ну, не знаю. Я перестала носить с собой телефон, когда сотовые вышки рухнули, – выглядываю на улицу и замечаю слабое оранжевое марево там, где верхушки деревьев сливаются с небом. – Может быть, шесть тридцать? Солнце уже встает.
Уэс кивает и выпрямляется, потирая голову в том месте, которым прижимался к стене всю ночь.
– Очень плохой сон, да? – спрашиваю я, глядя на его измученный вид.
Он потягивается, насколько это возможно в ограниченном пространстве, и смотрит на меня сонным взглядом:
– Нет, не весь.
Что-то в его тоне или, может быть, во взгляде заставляет мои щеки покраснеть.
– Оу, ну тогда хорошо. – Я поворачиваюсь и начинаю рыться в рюкзаке, пытаясь скрыть свой румянец.
– Ты подправила прическу? – Не поднимаю глаз, но чувствую на себе его взгляд. – Твои волосы блестят.
– Оу, – я рассмеялась, – да, я проснулась, когда услышала, что моя мама вернулась домой прошлой ночью, и вошла внутрь, чтобы поздороваться. Ну и решила, что пока там, то могу принять душ, почистить зубы и переодеться... – мой голос замолкает, когда понимаю, что несу чушь.
Смотрю вниз на узкие джинсы и походные ботинки, выглядывающие из-под худи, и колючий жар начинает ползти вверх по моей шее. Я хотела надеть что-нибудь милое, но для леса. Ну, знаете, типа сервайв-стайл. А теперь жалею, что не надела на голову мешок.
Уэс наклоняется вперед, чтобы взглянуть на мои волосы, которые я расправила утюжком и подравняла ножницами после того, как сама же искромсала их предыдущей ночью.
– Ты что, накрасилась?
– Да, а что?
«О боже!» – кричу я.
– Ну, ты просто выглядишь… по-другому.
– Ну и что с того? – Я достаю из рюкзака дорожный набор туалетных принадлежностей и полотенце и пихаю их ему в грудь.
– Ты можешь пойти и принять душ с помощью шланга.
– Черт, – смеется Уэс, – холодно.
– Еще как! – ухмыляюсь я. – Вперед. Мне бы не хотелось, чтобы ты упустил свой драгоценный дневной свет, – я бросаю ему в лицо его вчерашние слова, когда он ползет мимо меня к двери.
– Ты не присоединишься?
– Чтобы посмотреть, как ты моешься? Нет, спасибо. – Я выразительно закатываю глаза и изо всех сил притворяюсь, что его идеально высеченный пресс вызывает у меня отвращение.
– Это хорошо, потому что будет серьезная усадка.
Я смеюсь, когда Уэс спускается по лестнице. И тут кое-что вспоминаю. Как только он оказывается внизу, я высовываюсь из дверного проема и бросаю ему на лицо гавайскую рубашку.
Уэс стягивает с головы ярко-синюю ткань и подносит к носу.
– Черт возьми! Ты ее постирала?
– Да. Теперь он пахнет лучше, но эта кровь уже не отойдет.
От улыбки, засиявшей не его лице по всему моему телу пробежала дрожь.
– Спасибо. – Уэс перекидывает рубашку через одно плечо и бросает на меня порочный взгляд. – Ты точно не хочешь потереть мне спинку?
– Ха! И увидеть, как ты сморщиваешься? Я пас.
Уэс пожимает плечами и с косой улыбочкой на лице идет через двор к дому. В ту же секунду, как он скрывается из вида, я выдыхаю воздух, который сдерживала, и сую руку под худи. Схватив бутылочку с гидрокодоном, которую спрятала в бюстгальтере, вытряхиваю на ладонь маленькую белую таблетку. Затем забрасываю ее в рот, отпивая из бутылки с водой, и понимаю, что жидкость льется внутрь сумасшедшим потоком, из-за моей дрожащей руки.
Лучше возьму две.
ГЛАВА XI
Уэс
Мне все равно, насколько тяжел этот рюкзак – после сна, который я видел сегодня, Рейн несет его, и она сидит сзади.
Надеваю шлем на высушенные полотенцем волосы, но медлю, прежде чем завести мотоцикл. Боюсь, что звук мотора заставит этого дерьмового папашу Рейн выбежать на улицу во всеоружии, но, возможно, она все-таки говорила правду о том, что он глухой.
Возможно, о матери Рейн тоже говорила правду.
Я оглядываюсь в поисках легендарного мотоцикла ее мамы – «черного», но его нигде не видно. Думаю, что она могла бы припарковаться в гараже, но, судя по всему, дверь в него не открывается.
Я снимаю шлем и поворачиваюсь к Рейн, которая изо всех сил пытается залезть на заднее сиденье с этим здоровенным рюкзаком:
– А что твоя мама сказала о грязном мотоцикле на подъездной дорожке?
– А? – спрашивает она, кряхтя и перекидывая ногу через сиденье.
– Твоя мама? Она спрашивала о моем байке? Ей пришлось бы объехать его, чтобы попасть в гараж.
– А, да. – Рейн обхватывает руками мои ребра так крепко, как только может, чтобы не упасть назад. – Я сказала ей, что разрешила другу остаться в доме на дереве.
Не могу сказать, лжет она или нет. Слова звучат убедительно, но ее глаза выглядят немного сумасшедшими. Может быть, все дело в этой туши для ресниц. Я чертовски ненавижу это. Мне не нужно, чтобы Рейн выглядела еще горячей. Мне нужно, чтобы она стала уродливее, и я мог, черт возьми, сосредоточиться на выживании в ближайшие два дня.
– Разве тебе не нужно зайти внутрь и попрощаться с ней?
– Нет. Она спит.
– А с отцом?
– Вырубился в кресле.
– Тогда разве ты не должна оставить ей записку, в которой сообщишь, куда идешь, или что-то в этом роде?
Рейн наклоняет голову набок и поднимает брови:
– Уэс, мне уже девятнадцать.
Пожимаю плечами:
– Я не знаю, как это семейное дерьмо работает, ясно?
Она вздыхает и ее лицо меняется. Это длится всего секунду, но в этот момент я вижу настоящую Рейн. Под всеми этими фальшивыми улыбками и нахальным отношением волнуется черный океан печали, обрушивающийся на хрупкий маяк надежды.
– Я тоже, – признается она и прижимается щекой к моему плечу.
Пристрелите меня.
Я давлю на педаль газа и направляюсь через двор, осознавая, что мой сегодняшний сон был не просто кошмаром, а предчувствием.
То, как тело Рейн обвивается вокруг моего, как она выглядит, вся разодетая, будто мы идем на гребаное свидание, и то, что девочка хочет помочь, хотя ей никто не помогает, отвлекает меня. Все это. Эта сучка влезет мне в голову, заставит свернуть с курса и убьет нас обоих. Я знаю это так же хорошо, как свое собственное имя, но все равно мы едем в лес.
ГЛАВА XII
Рейн
Мы здесь уже несколько часов. Утренний холод давно прошел. Сейчас в лесу просто жарко, влажно и чертовски туманно, благодаря бомбе из пыльцы, которая, кажется, взорвалась где-то поблизости. Может быть, именно поэтому люди построили тут бомбоубежище. Это было сделано не для того, чтобы спастись от радиоактивных осадков, а для защиты от вдыхания всего этого дерьма в воздухе.
Уэс серьезно настроен найти это место.
Тааааак серьезно. Вчера вечером и сегодня утром он действительно немного пошутил со мной, но с тех пор, как мы вышли из дома, красавчик был весь такой деловой. Мне кажется, что я не могу его прочесть. Иногда он бывает расслабленным и забавным… и не знаю… типа флиртует. А иногда смотрит на меня так, словно ненавидит. Как будто я надоедливая младшая сестра и его тошнит оттого, что таскаюсь за ним.
Может быть, это потому, что я сейчас не очень-то полезна. Он гораздо добрее, когда мне удается ему помочь.
Все, что я делаю – это хожу вокруг и ковыряю землю большой палкой.
Уэс сказал, что бомбоубежище находилось под землей, и единственным входом была металлическая дверь, похожая на большой квадратный люк. Оно, должно быть, было построено в 60-х годах, когда семейные убежища от радиоактивных осадков были в моде, но к тому времени, когда Уэс нашел его, от дома, которому бункер принадлежал, осталась только рассыпающаяся каменная труба.
Мы все утро искали эту чертову трубу. У меня не хватает духу сказать Уэсу, что я провела всю свою жизнь в этих лесах и никогда не видела старую каменную трубу, но думаю, – вполне возможно, что она упала после того, как он уехал. За тринадцать лет многое может случиться.
Да здесь в последнее время даже за тринадцать минут многое может случиться.
– А ты уверен, что это было за «Бургер Пэлас»? – спрашиваю я тоненьким тихим голоском.
Мы обшарили здесь каждый квадратный фут земли, и эта дверь либо зарыта так глубоко в сосновых иголках, что палка не достает, либо находимся не в том месте.
– Да, чертовски уверен. Я жил прямо там, – рычит Уэс, тыча пальцем в противоположную сторону от трассы, – и каждый день проходил мимо этой проклятой трубы, когда шел... – его голос затихает, и он крутит головой, пытаясь избавиться от воспоминаний. – Фу! – Уэс бросает рюкзак на землю и садится рядом с ним на поваленный ствол дерева, прижимая кончики пальцев ко лбу. Его свежевымытые волосы падают на лицо, завиваясь на кончиках, которые были заправлены за ухо.
Я сажусь на бревно в нескольких футах от него и расстегиваю молнию рюкзака, делая вид, что ищу бутылку воды или что-то еще.
– Жаль, что мы его еще не нашли. Уверена, мы уже близко. Наверное, какой-нибудь глупый мальчишка повалил трубу или типа того.
Уэс даже не смотрит на меня.
Ты только делаешь хуже. Заткнись.
Я вижу пакетик с тропической смесью, вытаскиваю его и протягиваю Уэсу.
– М&М? – улыбаюсь, слегка встряхивая упаковку.
Уэс поворачивает ко мне голову, – один глаз спрятан за завесой волос, и одаривает меня почти улыбкой. На самом деле это просто подергивание в уголке его рта, и не могу сказать, было ли это благодарностью, или нет; было ли это подергивание типа: «Я рад, что ты здесь», или: «Ты раздражаешь меня до чертиков, и я просто терплю тебя, пока не придумаю, как избавиться».
Прежде чем сознаю, что делаю, я протягиваю свободную руку и заправляю волосы Уэсу за ухо, чтобы получше рассмотреть смущенное выражение лица.
Что заставляет его улыбку почти полностью исчезнуть.
Дерьмо.
Теперь Уэс смотрит на меня точно так же, как вчера за рестораном «Бургер Пэлас». Взгляд, что замораживает воздух в моих легких. Тот, который сосредоточен, бесстрастен и чертовски пугает. Интересно, о чем он думает, когда так смотрит на меня? Что скрывает?
Осознаю, что смотрю на него, неловко держа руку у него за ухом, поэтому опускаю глаза и отдергиваю руку назад.
– Мы найдем его, – выпаливаю я, не в силах придумать, что еще сказать.
– Да? А что если нет?
Я снова глянула на него из-под накрашенных ресниц.
– Мы умрем?
Уэс очень медленно кивает и жует уголок рта, изучая мое лицо.
– Почему у меня такое чувство, что ты не слишком расстроена этим?
Потому что я не расстроена.
Потому что я жду ее с нетерпением.
Потому что я слишком труслива, чтобы сделать это самой.
Пожимаю плечами и продолжаю:
– Потому что это означает, что получу вторую попытку.
– Нет, не так, – резко отвечает Уэс, выпрямляясь. – Это значит, что с тобой все кончено. Неужели не понимаешь? Это значит, что ты проиграла, а они выиграли.
Я хочу сказать ему, что меня такой конец устраивает, кем бы «они» ни были, но знаю, что подобный ответ приведет только к новым вопросам. Вопросам, на которые не хочу отвечать. Вопросам, от которых будут сотрясаться замки́ на крепости «Дерьмо, о котором больше никогда не буду думать, потому что все это не важно, и мы все умрем». Поэтому закрываю свой рот.
Кроме того, если Уэс узнает, что я просто использую его для отвлечения, и на самом деле не хочу выжить, чем бы ни было то, что грядет, он может больше не позволить мне таскаться за ним. А таскаться за этим мудаком – это, вроде как, моя единственная причина жить в данный момент.
Я вздыхаю и оглядываю лес, молясь об озарении, которое поможет мне убедить его, что мы хотим одного и того же.
Выдохнув, наклоняюсь вперед и кладу локти на колени.
– Если бы только у нас был металлоискатель или что-нибудь в этом роде.
– Вот именно! – Уэс щелкает пальцами и указывает на меня тем же движением.
Я смотрю на него и мысленно даю себе пять, когда он отвечает на мое замечание сияющей в 100 мегаватт улыбкой.
– Вот оно, черт возьми, Рейн! Ты – гений! – Уэс встает и треплет меня за волосы, прежде чем поднять рюкзак с земли и расправить лямки, чтобы я могла просунуть туда руки. – Где ближайший магазин оборудования?
Я откидываю упавшие на лицо волосы и указываю в сторону шоссе.
– Едем!
– Ладно, ладно, – ворчу я, вставая и поворачиваясь так, чтобы он мог опустить мне на плечи это пятидесятифунтовое чудовище, – но если при входе будет деревенщина с автоматом, мы придумаем план Б.
Уэс смеется и разворачивает меня лицом к себе, хватая за плечи, чтобы рюкзак не опрокинул меня на землю.
То, как он смотрит на меня прямо сейчас, то, как его сильные руки ощущаются на моем теле, то, как его обнадеживающая улыбка заставляет целый рой бабочек порхать у меня животе, я бы, наверное, столкнулась лицом к лицу с пятью татуированными бандитами с автоматами, если бы это было тем, что нужно, чтобы Уэс был счастлив. Но ему я этого не говорю.
Девушке нельзя быть слишком уступчивой и согласной на все.
ГЛАВА XIII
Уэс
Мне нужно срезать путь через парковку «Бургер Пэлас» по дороге к шоссе. Очередь людей, ожидающих, чтобы войти в здание, огибает его по меньшей мере дважды, но трудно точно сказать из-за многочисленных стычек. Его Королевское Величество, Король Бургер, улыбается вниз на кричащую, пинающуюся, визжащую, толкающуюся в грудь, дергающую за волосы толпу со своего трона на цифровой вывеске ресторана. Я всегда ненавидел этого ублюдка, даже в детстве. Помню, как его сияющее лицо смеялось надо мной, когда мне приходилось рыться в его мусорных баках.
Богатенький хрен.
Я сворачиваю, чтобы не врезаться в голого малыша посреди парковки.
Когда притормаживаю, чтобы свернуть на шоссе, то замечаю, что одно из панорамных окон, на фасаде библиотеки, через дорогу, выбито.
Техно гремит прямо оттуда, я слышу его жесткий ритм даже сквозь шум мотора, а внутри светомузыка, словно на вечеринке. Представляю себе кучку подростков внутри, жадно глотающих сироп от кашля и обменивающихся, как памятными подарочками – ЗППП, но, когда я выруливаю на шоссе, из библиотеки вываливается старушка-топлес, держащая в руках то, что, готов поклясться, похоже на...
– Дилдо! – кричит Рейн, указывая прямо на старую леди, когда мы проезжаем мимо.
Я смеюсь и качаю головой:
– Полагаю, это ПССД6-оргия во Франклин-Спрингс.
Не думаю, что я сказал это достаточно громко, чтобы Рейн услышала меня через шлем, но она заливается смехом и хлопает меня по здоровому плечу.
– ПССД! – визжит она. – Ты видел, эта штука была длиной примерно в фут!
Я выжимаю газ и несусь, заставляя ее руки снова сомкнуться вокруг моего тела, а кончиками пальцев впиться в мои бока. Это чертовски глупо, но мне не нравится, когда Рейн обращает внимание на чей-то член. Даже если этот член сделан из резины и принадлежит вдове Авраама Линкольна.
Становится все труднее и труднее управлять байком на трассе, не только из-за брошенных и разбитых автомобилей через каждые десять футов, но и потому, что все мусорные контейнеры и баки по всему городу переполнены, и дорога, теперь тоже, превратилась в мусорную свалку. Я действительно должен сбавить скорость и сосредоточиться, чтобы не врезаться во что-нибудь, но это не мешает мне бросить взгляд на дом Рейн, когда мы проезжаем мимо.
Он выглядит точно так же, как и вчера вечером, за исключением того, что теперь в центре стеклянного окна на входной двери есть дыра размером с бейсбольный мяч.
Безумная сучка. Я рассмеялся.
Когда мы проезжаем мимо, задаюсь вопросом, что же, черт возьми, там произошло прошлой ночью? Рейн казалась такой расстроенной, когда вернулась и принесла все эти припасы, но, пока я спал, она пришла в норму и пошла обратно. Может быть, девочка ждала, пока ее отец отключится? А может быть, мамаша действительно вернулась домой? Или она просто…
– Бам!
Бугорок под колесами снова привлекает внимание к дороге, и внезапно мне начинает казаться, что я пытаюсь проехать через зыбучие пески. Байк еле движется и приходится крепче сжимать руль, чтобы эта чертова штука двигалась прямо.
– Дерьмо!
Съезжаю на обочину и хочу ударить себя кулаком в лицо. Я знал, что это произойдет и позволил себе отвлечься на одну гребаную секунду, и теперь у меня спустило колесо. Даже не заметил, на что наехал. Вот, как я был внимателен.
Ставлю байк на подножку, снимаю шлем и разворачиваюсь, готовый сказать Рейн, чтобы она убиралась к чертовой матери домой. На самом деле мне хочется закричать на нее. Хочу сунуть свой палец в это прекрасное маленькое личико и заставить ее плакать, чтобы смыло слезами весь гребаный макияж. Может быть, тогда она перестанет таскаться за мной, как потерявшийся щенок, и я, наконец, смогу снова сосредоточиться.
Но когда встаю, Рейн теряет свою хватку на моей талии. Ее глаза широко распахиваются, а руки описывают огромные круги в воздухе, когда она падает с задней части мотоцикла и приземляется на свой гигантский рюкзак, как перевернутая черепаха.
– Какого хрена, Уэс? – кричит девчонка, перекатываясь с боку на бок в жалкой попытке встать.
Смех из глубины моей черной испорченной души вырывается наружу, когда я смотрю, как симпатичная черепашка барахтается на земле.
Ее острый, как бритва взгляд пронзает меня. Он длится всего секунду, прежде чем она тоже начинает хохотать. Когда Рейн случайно фыркает, как свинья, ее покрытые толстовкой руки взлетают ко рту от стыда.
– Просто сними рюкзак!
Плачу сквозь смех, наблюдая, как она попеременно то пытается встать, то поддается собственному приступу хохота.
Рейн высвобождает руки из лямок, а я наклоняюсь и поднимаю ее содрогающееся тело с земли. Как только она выпрямляется, то падает мне на грудь, фыркая и икая, и прячет свое свекольно-красное лицо в мою свежевыстиранную рубашку.
И, как в том кошмаре, ее прикосновение – это все, что мне нужно для полной потери контроля над ситуацией, над своей силой воли, над собственным телом. Вместо того чтобы дать ей пинка под зад и отправить домой, как должен, я смотрю, словно заключенный в своем собственном сознании, как мои руки обнимают ее крошечные плечи и притягивают ближе.
Нет! Какого хрена ты делаешь, размазня? Отпусти ее!
Я кричу на себя, обзываю всеми возможными словами, но голос в моей голове заглушается эйфорическим порывом, который получаю оттого, что держу эту девушку. Она сжимает мою рубашку в своих кулачках и утыкается лицом мне в шею. Ее дыхание становится прерывистым, жарким, когда она хихикает, прижимаясь к моей коже. У нее холодный нос. И все, что могу сделать – это смотреть в смирении, как слизняк, в теле которого я живу, наклоняет свое лицо вниз и вдыхает аромат ее гребаных волос.
О, дерьмо! Какой ты жалкий!
Сахарная печенька. Она хохочет прямо, как животное с фермы. Выглядит – будто выброшенная фарфоровая кукла, которая совершила налет на гардероб подростка. И пахнет карамелью.
Отпусти ее, придурок! Припасы! Укрытие! Самозащита!
Вот, что тебе нужно!
Но это напоминание глухому в уши, потому что теперь мой глупый член тоже вышел из-под контроля. А почему бы и нет? Больше ничто меня не слушается. Он оживает и вонзается в мою молнию, тоже ища внимания Рейн. Я делаю маленький шажок назад, ровно настолько, чтобы удержаться от того, чтобы не пихнуть свой стояк ей в живот, как полноценный урод, и она тоже отступает.
То, что нужно.
Момент прошел.
Смех исчез.
Мы опускаем руки и начинаем идти.
Я несу рюкзак и толкаю «ямаху» – передняя шина почти полностью спущена. Рейн идет рядом. Я все еще тверд, и, наверное, буду всегда, – меня возбуждает даже то, как она краснеет и накручивает волосы на пальцы. Решаю сосредоточиться на дороге, чтобы не наехать и не наступить на обломки. Это именно то, что мне следовало делать изначально.
– Так... сколько еще осталось до магазина оборудования? – спрашиваю я, уставившись на асфальт перед собой.
– Эээ... – Рейн смотрит вдаль, как будто она его видит.
Эта часть дороги – не что иное, как старые фермерские дома, такие же, как и у нее, с несколькими неухоженными полями и кучей дерьмовых деревьев между ними. Никто ничего не выращивает. На их земле даже лошадей нет. Только груды автохлама и несколько ржавых гаражей.
– Может быть, минут пятнадцать-двадцать? Он находится на другой стороне этого холма, за ледовым катком.
Я усмехаюсь и качаю головой.
– Что?
– Ты просто звучишь так по-местному.
Рейн усмехается:
– Если ты думаешь, что я говорю по-деревенски, то ты не слышал...
– Нет, это не акцент, – прервал я, – просто здесь на юге все говорят тебе расстояние в минутах, а не в милях, и используют ориентиры вместо названий улиц.
– Ой, – рот Рейн раскрылся в удивлении, – и правда.
Я улыбаюсь, хотя моя огнестрельная рана начинает вопить от толкания байка вверх по этому бесконечному холму.
Она наклоняет голову набок, наблюдая за мной.
– Ты сказал: «Здесь на юге». Где ты был до того, как вернулся? На севере?
– Можно и так сказать, – я ухмыляюсь, бросая в ее сторону мимолетный взгляд, прежде чем снова уставиться на замусоренное асфальтовое покрытие, – какое-то время жил в Южной Каролине, а до этого в Риме.
– О, кажется, я была в Роме7. Это ведь недалеко от Алабамы, верно?
– Не в Роме, в Джорджии. В Риме, в Италии, – фыркнул я.
– Да ладно!
Рейн протягивает руку и хлопает меня по плечу, едва не задев пулевое ранение. Я вздрагиваю и делаю глубокий вдох, но она даже не замечает этого.
– О боже, Уэс, это просто потрясающе! А что ты делал в Италии?
– Был грандиозным европейским куском мусора по большей части.
Рейн наклоняется вперед, проглатывая мои слова одно за другим, как зернышки попкорна. Так что просто продолжаю фонтанировать.
– После того как уехал из Франклин-Спрингс, я нигде не задерживался дольше года – обычно несколько месяцев, а потом меня отправляли в следующий дерьмовый дом в следующем паршивом городе. Как только вышел из системы, то понял, что хочу убраться отсюда как можно дальше, черт возьми. Меня тошнило от маленьких городков. Тошнило от школы. Я устал оттого, что у меня нет никакого гребаного контроля над тем, куда иду и как долго остаюсь там. Итак, в свой восемнадцатый день рождения я проверил все ближайшие рейсы, нашел горячее предложение в Рим, а на следующее утро проснулся в Европе.
– Системы? – темные брови Рейн сходятся вместе. – Вроде патронажного воспитания?
– Ну, да. В любом случае, – я пинаю себя за то, что проговорился. И дело не в том, что меня это смущает. Просто не хочу говорить о худших девяти годах моей жизни сейчас. Да и вообще никогда, – Рим – это чертовски невероятно. Он древний и современный, деловитый и ленивый, красивый и трагичный – все одновременно. Я понятия не имел, что буду делать, когда доберусь туда, но как только сошел с самолета, уже́ знал – все будет в порядке.
– Каким образом? – Рейн так увлеклась моим рассказом, что наступила на валяющийся на улице глушитель и чуть не вспахала задницей все дорожное покрытие.
Я стараюсь не расхохотаться.
– Почти все говорили по-английски. Там были вывески на английском языке, меню на английском, уличные музыканты даже играли поп-песни на английском языке. Ну… я обменял свои доллары на евро, купил запасную гитару у одного из уличных исполнителей и провел следующие несколько лет, бренча классические рок-песни перед Пантеоном за чаевые.
Оглядываюсь, и Рейн смотрит на меня так, словно я – гребаный Пантеон. Глаза огромные, губы приоткрыты. Протягиваю руку и тяну ее к мотоциклу, чтобы она не ударилась головой о покрышку перевернутого микроавтобуса хонда, рядом с которым мы проходим.
– Тебе приходилось спать на улице? – спрашивает она, не моргая.
– Неа, я всегда находил у кого переночевать.
Она прищуривается.
– Ты имеешь в виду девушек? – когда я не поправляю ее, она закатывает глаза так сильно, что почти ожидаю, как они выпадут из орбит. – Ты направлял им в головы оружие и заставлял платить за твои продукты?
Я поднимаю на нее бровь и ухмыляюсь.
– Только тем, которые сопротивлялись.
Рейн морщит нос, как будто хочет показать мне язык.
– Так почему же ты уехал, если тебе так хорошо жилось с твоим классическим роком и итальянскими женщинами? – дерзит она.
Моя улыбка исчезает:
– Это было уже после того, как начались кошмары. Эй, осторожно!
Я указываю на осколок стекла, торчащий под странным углом на пути Рейн. Она смотрит на него ровно столько, чтобы избежать его, а затем снова обращает свое пристальное внимание на меня.
– Туризм полностью иссяк. Я больше не мог играть на улице, и не мог получить настоящую работу без визы. Как обычно, у меня не было выбора. Мой сосед по комнате был из Америки, чьи родители предложили оплатить наши билеты на самолет обратно в Штаты, так что... вот так я и оказался в Южной Каролине.
