Текст книги "Молитва о Рейн (ЛП)"
Автор книги: Биби Истон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
Встав, он похлопывает нас рукой свободной от оружия, а затем протягивает нам два полиэтиленовых продуктовых пакета из тайника, висящего на спинке его стула:
– Наполните их и проваливайте на хуй. Двадцать минут.
Как только раздвижные стеклянные двери закрываются за нами, я поворачиваюсь и ударяю кулаком в живот своего похитителя.
– Какого черта? – шиплю я. – Они были моими. – Прежде чем мой приступ ярости успевает начаться, я уже стою у стены, с зажатым рукой ртом.
– Давай кое-что проясним, – зрачки копа Гавайи 5-0 (шоу про копов 70-х гг.) прожигают меня, как лазеры, но его голос – не более чем шепот, – мне все равно, ЧТО ТЕБЕ НУЖНО. Я здесь, чтобы получить то, ЧТО НУЖНО МНЕ. А мне нужна еда, припасы, и чтобы ты заткнулась нахуй, – он бросает взгляд на входную дверь, где спиной к нам сидит наш новый друг, – если, конечно, ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ, чтобы тебя услышали дружки нашего приятеля. Я уверен, что они будут рады увидеть эту аппетитную попку, которую он только что сюда впустил.
Мои глаза расширяются, когда его ладонь исчезает с моего лица. Я должна быть огорчена, даже возмущена, но, когда смотрю на самую сварливую сволочь во вселенной, которую я когда-либо встречала – за исключением моего отца, разумеется, – косая улыбочка всплывает на моем лице.
Он только что назвал меня аппетитной?
Мой похититель не улыбается в ответ. Он просто качает головой, как бы говоря: «Эта сука сумасшедшая», а затем касается невидимых часов на своем оголенном запястье:
– Девятнадцать минут. Идем.
Моя улыбка испаряется.
Я подгоняю себя, чтобы не отстать от него, когда он направляется к центральному проходу. Чем глубже мы заходим в магазин, тем громче становятся голоса новых владельцев и сильнее вонь гниющей еды. Конечно, в центральных проходах лежат продукты длительного хранения, именно ими он и запасается. Протеиновые батончики, пакеты, наполненные пюреобразными фруктами и овощами, вяленая говядина, походные смеси.
– А как тебя зовут? – шепчу я, когда он наклоняется и протягивает длинную руку к задней полке, чтобы схватить последнюю банку тушеной говядины – этот стеллаж был разграблен.
Он смотрит на меня все с тем же безразличным выражением лица. Затем встает и бросает банку в один из мешков, игнорируя мой вопрос.
– Ты не скажешь мне? – шепчу я, надувая губы.
Мистер Ворчун в ответ приподнимает одну бровь, затем отворачивается от меня и продолжает осматривать разграбленные проходы.
– Мне нужно как-то к тебе обращаться, – шепчу я, когда он читает этикетку на пачке лапши рамэн, а затем кладет ее обратно, – если я угадаю, ты хотя бы кивнешь?
Он раскрыл рот и злобно посмотрел мне прямо в глаза:
– Если я скажу тебе, ты заткнешься нахрен? – его голос – едва слышное шипение.
Я улыбаюсь и киваю, изображая, как закрываю рот на ключик.
– Уэс.
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут же захлопываю его снова, когда его брови взлетают вверх в безмолвном предупреждении.
– Извини, – говорю, поднимая руки вверх, – буду вести себя тихо.
Я иду за ним к стеллажу с крупяными изделиями, где кукурузные хлопья и разноцветные сушеные маршмеллоу хрустят под нашими ногами, словно осенние листья в морозный день, как бы легко мы ни ступали. Когда приближаемся к концу прохода, хор раскатистого смеха врывается в помещение и разноситься по залу.
Уэс толкает меня себе за спину и выглядывает из-за угла.
Повернувшись ко мне, он прикладывает палец к губам, а затем указывает им в направлении следующего прохода. Голоса, слишком громкие и шумные, чтобы принадлежать трезвым людям, удаляются от нас по коридору, покрытому чем-то звучащим, как битое стекло и липкая содовая.
Осторожно ступая, мы поворачиваем налево и на цыпочках идем по двенадцатому проходу. Здесь отдел инструментов.
Уэс останавливается перед витриной, и я смотрю на него, а мои мысли путешествуют в двух разных направлениях. Часть меня не может перестать думать о его имени – Уэс. Интересно, это сокращение от какого имени? Возможно, Уэсли. Или Уэссон, как тот здоровенный пистолет, который он носит. Или, может быть, это что-то необычное, как Уэстчестер, – пока другая часть задается вопросом, как, черт возьми, он собирается уместить что-то еще в эти сумки?
Острые углы торчат во все стороны, угрожая разрезать тонкий полиэтилен на лоскутки, однако он продолжает снимать со стены предметы – фонарик, складной нож, упаковку зажигалок и консервный нож.
Затем он переводит взгляд на меня.
Внезапно я понимаю, как чувствуют себя фонарик и складной нож, упаковка зажигалок и открывалка. Они чувствуют себя хорошо, когда на них смотрят вот так. Будучи выбранными этим мужчиной. Но также испуганными. И взволнованными. Особенно, когда он начинает идти по направлению ко мне.
Я выдерживаю его пристальный взгляд, пока он приближается, и задерживаю дыхание, когда Уэс останавливается прямо передо мной... раскрывает свои объятия.
Я не задаюсь вопросом. Я не колеблюсь ни секунды. Я делаю шаг вперед, обнимаю его за талию и прижимаюсь щекой к твердой поверхности большой грудной мышцы над его сердцем. Мое сердце грохочет в груди, когда я жду его объятий, но мой похититель не обнимает меня в ответ. Вместо этого его руки приближаются ко мне и оттягивают ворот моей мешковатой толстовки. Он бросает за шиворот упакованные припасы.
Мои щеки пылают от унижения, когда предметы скользят вниз по моей обнаженной коже, один за другим.
Шлеп, шлеп, бряк, бряк.
Боже, я чувствую себя идиоткой!
В ту же секунду, как падает последняя вещь, я ухожу. Меня не волнует, что хлопья хрустят под моими сапогами, или смеющиеся, невнятно бормочущие люди поблизости, или огр с «Узи», ожидающий нас снаружи. Все, о чем я забочусь, – это убраться подальше от этого мудака, пока он не увидел мое глупую красную рожу.
Я уже почти добралась до выхода, когда трое парней, выглядящих так, словно только что выбрались из мет лаборатории, встали между мной и раздвижными стеклянными дверями. На них красные банданы – единственная цветная вещь в их облике, которые демонстрируют принадлежность к банде деревенщин; серая неприглядная одежда, немытая внешность. В их налитых кровью глазах грубый хищный взгляд, который заставил бы меня бежать, если бы не пистолеты, торчащие из-за поясов:
– К чему такая спешка, красотка? Ты же только что пришла.
Я знаю одного из них со школьной скамьи. По-моему, он был на класс выше меня. По крайней мере, так было до тех пор, пока он не перестал ходить.
– Черт возьми! – его бледное лицо расплывается в улыбке, обнажая ряд почерневших зубов. – Да это же маленькая Рейнбоу (rainbow – радуга; радужная) Уильямс! – он цокает языком и насилует меня своими мутными глазами. – Посмотрите-ка... так выросла.
Я хочу вести себя спокойно, по-дружески, как будто мы старые друзья, но не могу даже вспомнить его чертово имя.
Я больше ничего не помню.
Начинаю паниковать, прокручивая в голове все возможные имена, которые только могу придумать, но все, что говорю:
– Эй... старик…
– Похоже, что ты и твой парень, – все трое парней поднимают глаза и смотрят мне за спину, – пытались уехать, не заплатив налоги.
Налоги.
Все внутри у меня упало.
Мне удается изобразить на лице фальшивую улыбку.
– О! Нет... видите ли, мы с ним все уладили... – я жестом указываю на мужика у дверей за стеклом, позади них, надеясь, что он подтвердит нашу платежную ситуацию, но, когда смотрю в ту сторону, его вообще нет на стуле.
Он лежит лицом вниз на тротуаре, и стая диких собак обнюхивает и грызет его.
Мои внутренности сжимаются, когда реальность нашей ситуации обрушивается на меня. Мы безоружны, нас численно превосходят, и единственный человек, который мог бы нам помочь, просто чертовски передозирован.
Я оглядываюсь на Уэса. Он выпячивает челюсть, жуя внутреннюю сторону нижней губы и смотрит прямо перед собой, игнорируя меня, и я знаю почему.
Потому что лайферу есть ради чего жить.
– Я могу идти? – спрашивает он скучающим голосом. Трое гангстеров пристально смотрят на него, а Уэс отвечает им таким взглядом, будто они несносные дети, заставляющие его опаздывать на работу.
Я готова рассмеяться. Совершенно незнакомый человек увел меня под дулом пистолета и доставил в мой самый страшный кошмар, и я позволила ему сделать это. А все потому, что тупой дуре понравился его взгляд.
Ночной кошмар! Да-да! В любую минуту четыре всадника могут ворваться в эту дверь и убить нас всех! Это просто ночной кошмар! Должен быть кошмаром! Просыпайся, Рейн! Просыпайся!
Я верчу головой, отчаянно ища характерное черно-красное знамя с датой 23 апреля, какое-то пламя, дым, хоть что-нибудь, но на стенах висят только телевизионные мониторы, показывающие видео счастливых белых людей, поедающих трехдолларовые пакеты «Доритос».
Это не сон. Это всего лишь я, три насильника и парень, пытающийся продать меня им.
Сглатываю.
Головорезы переглянулись, а потом снова посмотрели на мужчину позади меня.
Тот, что слева, злобно смотрит на него и сплевывает на землю:
– Твоя пусястая задница даже пули не стоит.
– Давай, красавчик, – говорит тот, что справа, через свои золотые грили, кивая головой в сторону двери, – убирайся к чертовой матери.
Тот, которого я узнаю, смотрит прямо на меня, облизывая тонкие потрескавшиеся губы:
– Ты ни хрена не разговаривала со мной, когда мы учились в школе, но теперь я заставлю тебя кричать мое имя.
Ужас скользит по моим венам, когда все три гнилые улыбки приближаются, и слезы щиплют глаза, когда я смотрю, как лайфер проходит мимо, оставляя меня расплачиваться за его драгоценные продукты.
Раздвижные стеклянные двери позади деревенской мафии открываются, и моя единственная надежда направляется к ним. Он останавливается в дверях и бросает на меня последний взгляд. Но выражение его лица не холодное и бесчувственное, как я ожидала. И вовсе не выражающее раскаяние. Уэс полон решимости что-нибудь предпринять. Его зрачки сужаются и перебегают сначала на стеллаж, а затем обратно. Команда.
Или предупреждение.
До того, как успеваю понять, что это значит, Уэс подносит два пальца ко рту и издает самый громкий свист, который я когда-либо слышала.
Собаки снаружи поднимают головы, и прежде, чем уроды в красных банданах успевают обернуться, Уэс хватает пакет чипсов с полки и разрывает упаковку пополам. Соленые оранжевые треугольники сыплются на троицу подобно конфетти, когда стая голодных собак врывается внутрь через открытые раздвижные двери. Мой мозг кричит мне бежать, но все, что я могу сделать, это стоять с открытым ртом, пока собаки настигают ублюдков, рыча и лая, скребя и царапая когтями все, что находится между ними и обещанием еды.
Пока я наблюдаю за разыгрывающейся передо мной сценой, чья-то рука хватает меня за запястье и тащит за дверь. Я не смотрю на огра, когда мы проходим мимо, не останавливаюсь, чтобы взять его пулемет или поискать свой пузырек с таблетками – две вещи, за которые буду пинать себя позже. Я даже не хромаю. Все, о чем могу думать, когда мы с Уэсом бежим через парковку, – это как можно быстрее убраться из этой адской дыры.
Как только мы оказываемся за хлебным фургоном, Уэс сует мне в руки пакеты с продуктами и хватает свою кобуру с пистолетом.
– Ты в порядке? – спрашивает он, натягивая коричневые ремни поверх рубашки.
– Угу, – фыркаю я, надевая пакеты на локти, чтобы они не свалились во время езды.
– Хорошо, – натягивает он свой черный шлем на лицо.
Хорошо.
Мои щеки покалывает, когда сажусь сзади него на байк. Как только моя задница шлепается на сиденье, я прижимаюсь к спине Уэса, и мы вылетаем с парковки на шоссе. Где-то за нами раздаются выстрелы, но я не оглядываюсь назад.
Да и вперед тоже не смотрю.
Три дня до апокалипсиса. Я уже ничего не жду.
ГЛАВА III
Рейн
Направо, налево, направо, направо, налево.
Мы петляем по кладбищу из машин на дороге, и я погружаюсь в транс. Адреналин от нашего побега начинает выветриваться, забирая с собой остатки анальгетика, а мой разум – забредать на опасную территорию.
Воспоминания не возвращаются. Эмоции. Плохие. И случайная нежелательная картинка в моей голове. И я не понимаю – это реальное воспоминание или из ночных кошмаров.
Не хочу знать.
Я зажмуриваюсь и пытаюсь петь про себя, но каждая песня, которая приходит мне на ум, печальная. Или о жестокости. Или то и другое сразу.
Композиция «Semi-Automatic» «Двадцать одного пилота» заставляет меня думать о «10 A.M. Automatic» группы «Блэк Кейс», которая напоминает мне «Black Wave» К. Флэй, а после этого в голове всплывает «Blood in the Cut» К. Флэй, затем «Cut Yr Teeth» Киссисиппи, и снова Пилотов «Cut My Lip».
Я начинаю искать счастливую песню у «Двадцать одного пилота» – она должна быть, – когда Уэс резко поворачивает направо, въезжая в Хартвелл парк. Крепче прижимаюсь к нему на повороте, пакеты с едой перекрывают кровоток в руках, и я пытаюсь понять, какого черта мы здесь делаем.
Это место знавало лучшие дни. Обертки из «Бургер Пэлас», раздавленные пивные банки, и сигаретные окурки, рассыпанные по земле, как грязная снежная крупа, а в добавок ко всему остальному – граффити; кто-то забрызгал из баллончика гигантскую букву «S» на вывеске, так что теперь она читается: «Шатвелл парк» (Shartwell Park).
Ладно, это мое любимое творение.
Уэс заезжает прямо на траву и паркуется рядом с детской площадкой. Я неохотно отпускаю его, слезаю с забрызганного грязью байка. Опустив пакеты на землю, я массирую продавленные канавки у себя на руках, чтобы кровь снова начала циркулировать.
Как только шлем снят, Уэс хватает сумки и направляется вверх по желтой лестнице к верхней части игровой постройки. Я откидываю голову назад и прищурившись смотрю на него, когда он исчезает за выступом.
– Почему ты остановился здесь? Любишь кататься с горки или что-то в этом роде?
– Собаки не могут лазить по лестницам, – отвечает он громко, одновременно шурша пакетами и разрывая картонные коробки.
Вот черт.
Оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что нет никаких признаков трех главных врагов – хулиганов, насильников и бешенных собак, я поднимаюсь по лестнице и обнаруживаю Уэса, сидящего спиной к перилам и уже отправляющего в рот последний кусочек протеинового батончика.
– Черт. Ты действительно голодный.
Он комкает обертку и бросает ее в море мусора под нами, прежде чем предложить мне открытую коробку. Жест добрый, но взгляд у него жесткий. Парень хрустит полным ртом, набитым химически модифицированными питательными веществами.
– Эм, спасибо, – я достаю из коробки протеиновый батончик и снимаю упаковку. В тот момент, когда мои зубы погружаются в этот солено-сладкий источник наслаждения, невольный стон вырывается из горла. Это первое, что я съела не из фритюрницы ресторана за последние дни. А может, и дольше.
– То, что там произошло было чертовски глупо.
Я глотаю последний кусочек и осмеливаюсь взглянуть на своего рассерженного спутника. Хоть он и сидит, а я стою, выражение его лица пугает меня до чертиков.
– А, да. Извини за это.
– Я же сказал, что вытащу тебя оттуда, если ты будешь держать рот на замке́ и последуешь моему примеру. Ты ни хрена из этого не сделала.
Я вздрагиваю и выдавливаю из себя неловкую полуулыбку.
– Я следовала за тобой, вроде, почти все время, – моя улыбка гаснет.
– Да, и ты почти все время не закрывала свой гребаный рот, – Уэс опускает свой острый, как лезвие взгляд и снова начинает рыться в мешках.
– Я же сказала, что мне очень жаль. Может быть, в следующий раз тебе стоит похитить кого-нибудь менее импульсивного.
Уэс срывает крышку с другой коробки, игнорируя меня.
Я скрещиваю руки на груди и пытаюсь надуть губы, но это довольно трудно, когда он, как пятилетний ребенок, откручивает колпачок от пакетика с яблочным пюре.
– Мужик, – хихикаю я, – ты не ждешь апокалипсиса. Мы умрем через три дня, а ты сидишь здесь и беспокоишься о пяти группах продуктов.
Уэс застывает с мешочком в дюйме от его приоткрытых губ:
– А кто такие «мы»?
– Эм, ты, я, – развожу руки в стороны и оглядываю, окружающую нас картину пустой свалки в парке, – все.
– Я не собираюсь умирать, – говорит Уэс, прежде чем обхватить губами горлышко пакетика.
Что-то в том, как он смотрит на меня, заставляет мои щеки пощипывать.
Я отшучиваюсь и щелкаю пальцами.
– Я так и знала, что ты лайфер! Знала! – я сажусь напротив него и наклоняюсь вперед. – Итак, скажи мне, лайфер, если мы не собираемся умирать, то что, по-твоему, означают эти кошмары? Ты думаешь четыре всадника апокалипсиса появятся 23 апреля, чтобы заплести нам косички и поиграть в ладушки? – при упоминании косичек, я протягиваю руку и касаюсь того места, где должны были быть мои.
Упс. По-прежнему их нет.
Уэс наклоняется вперед и тычет пальцем в мою сторону:
– Я же сказал тебе – я не гребаный лайфер. И не помню, чтобы говорил: «МЫ не умрем», а только, что Я не собираюсь умирать. Мне неизвестно, что означает этот сон, и мне похуй. Скажу одно – я собираюсь выжить.
Я чуть не подавилась своим протеиновым батончиком. Уткнувшись ртом в локоть, я откашливаю арахисовое масло и смотрю на бредящего мужчину, сидящего напротив меня:
– Ты собираешься ПЕРЕЖИТЬ апокалипсис?
Уэс приподнимает плечи в недоумении, когда мягкий пакетик между его губами становится плоским.
– Как ты собираешься выжить, если даже не знаешь, что это такое?
Еще одно пожатие плечами и новая обертка падает на землю.
– Я занимаюсь этим всю свою жизнь, – голос Уэса снова тихий, и на этот раз его глаза не смотрят на меня, когда он говорит.
Что-то внутри меня скручивается от его признания, и я понижаю свой голос, чтобы соответствовать настроению своего похитителя:
– Значит, ты, типа, сервайвелист1?
– Точно, – это слово звучит резко и твердо, как будто он не хочет говорить об этом.
Меня это вполне устраивает. Я эксперт в том, чтобы не говорить о дерьме. Или вообще иметь с ним дело, если только мне не приходится.
Я прислоняюсь спиной к перилам и вскрикиваю, когда те вещи, которые Уэс запихнул мне в майку звякают, ударяясь о желтые металлические столбики – уголок одной упаковки вонзается мне в позвоночник, а другой врезается прямо в попу через пижаму:
– Ой! Черт! Больно!
Раздраженно фыркая, поворачиваюсь к ублюдку спиной и вытягиваю майку из штанов, позволяя всем его драгоценным припасам упасть ему на колени. Уэс тихо смеется, и я смотрю на него через плечо.
Большая ошибка.
Мужчина в гавайской рубашке улыбается, глядя на инструменты, которые я только что вывалила на него, как будто это рождественское утро. Над его высокими скулами порхают длинные и темные ресницы, прядь мягких каштановых волос выпала из-за уха, и все, что я хочу сделать, это забраться к нему на колени, чтобы он, посмотрел на меня так же.
Но зеленоглазая модель с обложки этого не сделает, потому что, в отличие от фонарика, карманного ножа, пачки зажигалок и открывашки, я – инструмент, который уже использовали. Уэс получил свою еду, и в любую минуту он выбросит меня, как все эти обертки на земле под нами.
За перилами, позади Уэса, мои глаза улавливают движение на другой стороне площадки. Только что приехала пожилая пара, и каждый из них раскачивает маленького ребенка на качелях. Дети хихикают и дрыгают ногами, совершенно не обращая внимания на мусор и мрачную обстановку вокруг них, но пустые, мертвые, затуманенные взгляды их родителей говорят сами за себя.
Через три дня они будут смотреть, как умирают друг у друга на глазах, и единственное, что могут сделать – это оставаться под кайфом и стараться не плакать перед детьми.
Я отрываю взгляд от них, и вся моя боль начинает подниматься на поверхность. Каждый удар и пинок, который получила этим утром, дает о себе знать. Я знаю, что вот-вот последует – Уэс объявит, что во мне больше не нуждается, – кровь огнем обжигает мою кожу. Каждая потеря, которую я перенесла, и все те, кого я знала, пытаются прорваться сквозь воздвигнутую в моей голове стену, причиняя мне боль.
Хватаюсь за карман толстовки, отчаянно желая успокоиться, но он пуст. Конечно.
Потому что Уэс украл мои таблетки, чтобы купить эти чертовы продукты.
Отвернувшись, запускаю руки в свои растрепанные ветром волосы и пытаюсь успокоить дыхание, но не могу. Не могу дышать. Не могу просунуть пальцы сквозь спутанные пряди. И не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы позволить этому парню забрать единственную вещь, которая избавляла меня от боли. Единственную вещь, которая мне нужна. Я дергаюсь. Дышу тяжелее. Раскачиваюсь назад и вперед пытаясь успокоиться, но ничего не получается.
– Эй, ты в порядке?
«Нет!» – кричу я, но это только мысленно. Мои легкие расширяются и сжимаются, – я чувствую это, но воздух не проникает внутрь.
Нет воздуха!
– Рейнбоу…
– Рейн! – обрываю я, сжимая свою голову.
«Рейнбоу, – милый голос зовет в голове, – Рейнбоу, детка, пора домой».
Образ красивой, улыбающейся женщины с темно-русыми волосами вспыхивает перед глазами, прежде чем мое бредящее сознание отбрасывает его прочь.
Нет!
– Рейн... – голос Уэса ровный, успокаивающий.
Он разговаривает со мной, как с животным в клетке, и я веду себя соответственно.
Срываюсь с места и несусь, как полоумная.
сервайвелист1 – человек, готовящийся выжить в экстремальных условиях; участник подобного движения
ГЛАВА IV
Уэс
– Рейн! – я кричу ей вслед, но она уже на полпути через парковку.
Ее хромота стала еще хуже, чем раньше, но она справляется. Я прислоняюсь спиной к перилам и смотрю, как девчонка исчезает в лесу.
Что это было, черт возьми!
Я оглядываюсь на семью, за которой она наблюдала всего секунду назад, и задаюсь вопросом, знает ли Рейн их или что-то в этом роде.
Пофиг. Не мои проблемы.
Мой желудок урчит, напоминая мне, в чем именно заключается проблема. Или заключалась до того, как я получил недельный запас еды благодаря этому маленькому черноволосому психу. Я даже рад, что она сбежала.
Это липучка с психологическими проблемами, типа девочки, лишенной отцовского одобрения или отвергнутой отцом. Это большими буквами написано на ней, и последнее, что мне нужно – это еще один рот, чтобы кормить.
Я роюсь в полиэтиленовых пакетах, пока не нахожу банку тушеной говядины. Уверен, что на вкус она будет похожа на гребаный собачий корм, но в ней достаточно калорий и белка, чтобы пережить остаток дня.
Беру упакованный консервный нож, лежащий у меня на коленях, и клянусь, он чертовски пахнет ею. Поднеся картонку к носу, я закрываю глаза и вдыхаю, вспоминая, как она обнимала меня своими маленькими ручками в продуктовом магазине. Ее волосы пахли именно так – ванилью, кексами или каким-то подобным девчачьим дерьмом. От чего мой член стал твердым.
Да, а потом она убежала и чуть не подверглась групповому изнасилованию.
Мое сердце ударяет под ребрами будто железный кулак, когда я представляю, как Рейн стоит там, глядя мне в след, большие голубые глаза полны страха, черная толстовка почти до колен.
Хватит. Она тебе больше не нужна. Припасы, укрытие, самозащита. Вот и все.
Кровь пульсирует все сильнее, когда я вспоминаю, как маленькая истеричка пыталась отбиться от меня на парковке. Эта сука действительно дергала меня за волосы. Никто еще не дергал мои гребаные волосы.
Припасы, укрытие, самозащита.
Я представляю маленькую морщинку у нее на лбу и распухшие следы от ногтей на щеке после того, как я вытащил ее задницу из «Бургер Пэлас», когда она стояла и раздумывала, садиться со мной на байк или нет. Как-будто у нее был выбор.
Припасы, укрытие, самозащита.
Потом я вижу ее, когда нашел – свернувшейся калачиком на полу, такую крошечную, принимавшую избиение за то, что отказывалась отдать свои драгоценные обезболивающие.
Черт возьми!
Я бросаю банку обратно в сумку и хватаю свое дерьмо. Мой желудок протестует, когда спрыгиваю вниз на деревянные щепки и начинаю крепко привязывать пакеты к ручкам руля. Я должен вернуть Рейн, и это не связано с тем, что она пахнет, как сахарные печеньки или выглядит, как сломанная фарфоровая кукла, одетая слепым человеком, или потому что ее сиськи и бедра прижимались ко мне сзади на байке. Нужно вернуть Рейн потому, что я знаю кое-что, чего она не знает.
Рэйнбоу Уильямс – гребаный сервайвелист.
И я еще не закончил использовать ее.
Еду на байке по тропе, по которой она побежала через лес, но дорожка ведет только к разграбленному торговому центру, расположенному на дороге из парка. Место безлюдное, опустошенное огнем. Если мне пришлось бы гадать, я бы предположил, что грабители взяли все лекарства, которые смогли найти в кабинете дантиста, а остальное оставили огню.
Это единственная вещь, имеющая реальную ценность. Таблетки. Киски. Кайф от поджогов. Наличка ничего не стоит. Конечно, если вы не хотите купить апокалиптическую порцию жареной картошки по-французски в ресторане быстрого обслуживания.
А наше правительство насквозь пропитано дерьмом, поэтому никто больше не слушает этих лживых мудаков. По их словам, доллар силен, как никогда прежде, и мы должны просто сохранять спокойствие до того момента, пока источник кошмаров не будет выявлен.
Конечно, это сообщение бесконечно крутили последние несколько недель, потому что даже дикторы больше не выходят на работу. Они все дома со своими семьями или нажираются где-нибудь, или поджигают дерьмо, как все мы.
Объезжаю здание и снова еду по тропинке, направляясь обратно тем же путем, каким приехал. И хотя я не был во Франклин-Спрингс с тех пор, как мне исполнилось девять, все еще знаю эти леса, как свои пять пальцев.
По-моему, я провел в них больше времени, избегая своей ублюдочной матери и парада пьяных дружков, чем под ее крышей. Или чьей-то еще крышей, если уж на то пошло. После того, как меня поместили в фостер кэа2, я менял один дерьмовый дом на другой еще более дерьмовый дом, пока наконец, не перерос эту поганую систему. А теперь прыгаю от соседа по комнате к соседу3.
Тропа идет параллельно главной трассе, останавливаясь и возобновляя движение почти у каждого строения на своем пути. Несколько развилок от нее здесь и там ведут через лес к ближайшим кварталам.
Я начинаю думать, что ждал слишком долго. Рейн уже может быть где-угодно. Она, наверно, сидит в идеальном маленьком домике, ест идеальную маленькую еду, рассказывая своей идеальной маленькой семье о мудаке, который похитил ее из «Бургер Пэлас».
Я сжимаю сцепление и переключаюсь на вторую скорость, затем на третью. Не знаю – потому ли, что все еще надеюсь найти ее или потому что чертовски зол на себя, что отпустил куколку, но мчусь по тропе так быстро, что даже не понимаю, где нахожусь до тех пор, пока лес не заканчивается, и я несусь через огромную парковку, направляясь к очень знакомо выглядящему хлебному грузовику.
Черт!
Я жму на тормоза и останавливаюсь рядом с грузовиком. Прислушиваюсь – нет ли выстрелов, криков, собачьего лая, чего-угодно, но мотоцикл чертовски громкий, поэтому выключаю двигатель и жду. Мой пистолет превратился в долбаное пресс-папье, с тех пор, как я использовал последнюю пулю, спасая задницу Рейн в том паршивом ресторане этим утром, но все-равно достаю его и двигаю байк вперед, пока не вижу главный вход через окно фургона.
«Хаккаби Фудз» выглядит также, как мы его оставили – раздутый труп вниз лицом на тротуаре, опрокинутое кресло, вероятно, несколько растерзанных бандитов по другую сторону стеклянных раздвижных дверей. Но, самое главное, – никаких неминуемых угроз. Вздыхаю с облегчением и убираю свой пистолет, удивляясь, как, черт возьми, мог быть настолько глуп, что снова оказался здесь. Я вел себя безрассудно. А я не бываю безрассуден.
Но знаю, кто бывает.
Прежде чем успеваю нажать на газ и убраться отсюда нахуй, что-то подсказывает мне еще раз взглянуть на вход. Я так и делаю, и тут замечаю, что мертвый парень уже не лежит на животе. Он перевернут на бок. А рядом с ним сидит черноволосая сучка.
Рейн стоит на коленях перед трупом, придерживая один бок мертвеца плечом, пока роется в карманах его мешковатых джинсов.
Лицо парня ужасает – веки полуоткрыты, рот отвис, высохшая блевотина покрывает одну сторону, но Рейн идет на это, хотя даже рыться в помойном бачке «Уолмарта4» не так отвратительно.
Маленький гребаный сервайвелист. Я знал.
Когда Рейн находит свои пилюли, то позволяет телу парня упасть с шумом. Она полностью сосредоточена на чем-то маленьком оранжевом в своих руках.
Хочу встать и медленно похлопать ей за то, что у нее яйца больше, чем у меня, но я чертовски уверен, что в составе банды не только эти четыре отморозка. Внутри еще могут быть люди.
Рейн вытряхивает таблетку в рот. Затем она закрывает баночку и засовывает в разрез толстовки, в лифчик. Ухмыляюсь, вспоминая, как та же самая бутылочка практически выпала из кармана ее худи мне в руку, когда я перебросил крошку через плечо.
Учится малышка.
Качая головой, я завожу мотор.
Рейн получила то, за чем пришла. Теперь моя очередь.
Я высовываюсь из-за грузовика, ожидая, что моя похищенная девочка обернется с улыбкой на лице, при звуке работающего двигателя.
Вместо этого она резко оборачивается, держа в руках «Узи» деревенщины. Пулемет все еще прицеплен к его массивному телу, но Рейн держит ствол, направленным на меня, пытаясь освободить «Узи». Когда подъезжаю к обочине, ближе к ней, ее щеки красные от напряжения. Я сижу и жду с самодовольной улыбкой под шлемом, прекрасно зная, что эта девочка не станет стрелять в меня.
– Тра-та-та-та-та!
Крещендо пулемета звучит, как раз в тот момент, когда мое плечо пронзает боль. Я смотрю на Рейн, не веря, что сучка нажала на спусковой механизм, но она отвернулась от меня. Психопатка смотрит на главный вход, где еще двое отбросов общества в красных банданах лежат на земле, истекая кровью на ложе из битого стекла.
Испуганные глаза Рейн устремляются на меня прежде, чем она бросает «Узи» и вскакивает на ноги. Малышка колеблется, а затем делает быстрый рывок к моему байку, останавливаясь, чтобы поднять один из упавших пистолетов по пути.
«Припасы, укрытие, самозащита», – мысленно повторяю я, когда Рейн обертывает свое маленькое нежное тело вокруг меня.
Игра не закончена.
фостер кэа2 – foster care – система патронажного воспитания в США
соседу3 – roommate – сосед или соседка по комнате без указания пола
«Уолмарт4» – сеть универмагов эконом-класса с широким ассортиментом товаров
ГЛАВА V
Рейн
Я только что убила парня. Двух парней. Мне кажется, я только что убила двух парней. Подпрыгивая на заднем сиденье мчащегося мотоцикла Уэса, прокручиваю в голове случившееся. Я не переживаю это снова. Просто пересматриваю плохое ТВ-шоу, пока жду, когда гидрокодон начнет действовать, и все исчезнет.
Я вижу отражение открывающихся раздвижных дверей в блестящем черном шлеме моего похитителя. Смотрю на красные банданы, выходящие из магазина, вижу пистолеты, направленные на Уэса. А затем мужчины с оружием в руках падают, когда стеклянные двери за ними разлетаются в дребезги. Тысячи осколков подобно космической пыли разлетаются в воздухе. Так громко! Не могу поверить, что Уэс действительно застрелил этих парней. Я оборачиваюсь и смотрю на него.
