Текст книги "Молитва о Рейн (ЛП)"

Автор книги: Биби Истон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Но он не держит оружие.

Я закрываю глаза и чуть сильнее прижимаюсь щекой к лопатке Уэса. Затем бросаю этот повторяющийся видеоролик в крепость «Дерьмо, о котором я больше никогда не буду думать, потому что все это не важно, и мы все умрем».

Тело Уэса начинает вертеться и изгибаться в моих руках, как будто он пытается что-то сделать, держа руль, поэтому я привстаю и заглядываю ему через плечо. Он держит одну руку на руле, а другой возится с кобурой. Я задаюсь вопросом, нужна ли ему моя помощь, но прежде чем успеваю предложить ее, Уэс достает пистолет и бросает его в лес.

Поворачиваю голову, провожая взглядом револьвер, исчезающий в кустах. Затем ахаю, когда пистолет в моей руке, о котором я забыла, вырывают у меня. Уэс убирает в кобуру свой новый пистолет – мой пистолет – и чувствую, как его тело сотрясается от смеха.

Козел.

Я хлопаю его по плечу и слышу, как он орет, даже несмотря на рев мотора.

А когда смотрю вниз – на моей руке кровь.

О, боже.

Уэс останавливается на обочине тропы и сдергивает с головы шлем:

– Какого хрена?

– Мне очень жаль! Я не знала! – Соскальзываю с кожаного сиденья и тянусь к рукаву Уэса. Розовый цветок, напечатанный там, теперь ярко-красный, – дай мне взглянуть на него.

Уэс пристально смотрит на меня и кивает. Один раз.

Он сильно прикусывает свою нижнюю губу изнутри, а я осторожно подцепляю край его рукава. Приподняв ткань, вижу глубокую рану на его предплечье. Она неприятная – около двух дюймов в длину и полдюйма в ширину, но не слишком сильно кровоточит. Как будто раскаленная пуля прижгла рану.

– У меня есть хорошие новости и плохие.

Уэс недовольно поднимает бровь.

– Хорошая новость заключается в том, что это всего лишь поверхностная рана. Плохая новость, что ты испортил свою красивую рубашку.

Уэс отстраняется от меня и поправляет рукав.

– Я испортил?

– Не смотри на меня так! Единственная причина, по которой эти парни вышли наружу и стреляли в тебя, была в том, что они услышали твой громкий драндулет!

– Ну, моего громкого ДРАНДУЛЕТА здесь бы не было, если бы ты не смотала.

– А ТЕБЕ НЕОБЯЗАТЕЛЬНО было приезжать за мной, не так ли?

Уэс поджимает губы и смотрит на меня так, как смотрел бы на полку с консервами или стойку с инструментами – будто он рассматривает мою ценность:

– Нет, не так.

Парень устанавливает байк на подножку, и мое сердце начинает колотиться, когда зеленоглазая мечта встает и смотрит на меня. Машина разделяет нас, словно линия на песке.

– Как бы мне ни было неприятно это признавать, – его лицо едва заметно смягчается, – ты очень полезна, когда не пытаешься убить нас обоих.

Я сглатываю и выпрямляю спину, заставляя себя посмотреть ему в глаза. Трудно вести себя жестко, когда смотришь на что-то настолько привлекательное. Черт возьми, трудно вспомнить, что я собиралась сказать.

Подожди. Что же собиралась сказать? Ах, да.

– А с чего ты решил, что я хочу тебе помогать?

– А кто спрашивал твое мнение? – пуф. И вся мягкость испарилась.

– Блин, Уэс! Ты не должен быть таким придурком. Ты мог бы просто вежливо попросить, понимаешь?

Уэс вытаскивает мой пистолет из кобуры и с самодовольной улыбкой направляет его мне в голову:

– Я не обязан просить вежливо. Я тот, у кого пистолет⁵.

Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.

– Знаешь, что мне нравится в глоках? – улыбка Уэса перерастает в презрительную усмешку. – Предохранитель находится прямо здесь, – он постукивает указательным пальцем по спусковому крючку: тук, тук, тук, – тебе даже не нужно взводить курок, прежде чем выстрелить. Ты просто... жмешь.

– Фу! Отлично! Я тебе помогу! – Я вскидываю руки в воздух. – Можно обойтись без драматизма. Уэс усмехается, засовывая пистолет обратно в кобуру. Это напоминает мне о том, как он выглядел на детской площадке. Темные ресницы веером. Безупречная улыбка. Хриплый смех. Только на этот раз смотреть на него не больно.

Потому что теперь он хочет, чтобы я осталась.

– Мне нужен бензин, – заявляет Уэс, бросая еще один быстрый взгляд на свое огнестрельное ранение. Очень болит, должно быть.

– Бензозаправки здесь все сухие. Единственный способ получить бензин сейчас – это перекачать его.

– Круто. – Уэс забирается обратно на мотоцикл и смотрит на меня. – Знаешь, где мы можем найти шланг?

– И повязку? – Я бросаю взгляд на испорченный рукав его гавайской рубашки.

– Ага.

– Да, – сглатываю я, пытаясь избавиться от комка в горле, – знаю.

пистолет ⁵ – здесь рифма : I'm the one with the gun

ГЛАВА VI

Уэс

Рейн направляет меня по тропинке обратно через парк – всю дорогу до самой библиотеки, напротив которой расположен старый добрый «Бургер Пэлас».

– Не могу поверить, что машина все еще горит, – кричит малышка сквозь шум двигателя, когда мы проезжаем мимо дымящегося седана на стоянке, – она пылает весь день!

Девочка велит мне объехать библиотеку и указывает на просвет среди деревьев, где тропа продолжается. Я направляюсь к нему, но краем глаза замечаю какое-то движение. Поворачиваю голову и тянусь за пистолетом, но расслабляюсь, когда вижу, что это всего лишь парень, которому делает минет другой чувак.

– Простите! – хихикая, кричит Рейн испуганным мужчинам, когда мы ныряем обратно в сосны.

Эта часть тропы не так хорошо проторена, поэтому я сбрасываю скорость и впервые за весь день не чувствую, что бегу куда-то или от чего-то. Делаю глубокий вдох, желая ощутить хвойный аромат через шлем, и чувствую теплое тело Рейн, сотрясающееся рядом со мной, когда она продолжает смеяться.

Затем молодая ветка ударяет по моему искалеченному плечу, и я обдумываю возможность спалить весь этот гребаный лес до основания.

– Туда! – Палец Рейн указывает на расчищенный участок впереди. – Это мой дом!

Ее дом? Это должно быть интересно. Я уверен, что ее родители будут очень рады тому, что их драгоценная Рейнбоу приведет домой на ужин вооруженного бездомного парня со свежей раной.

Тропа заканчивается на заднем дворе небольшого деревянного двухэтажного дома, который выглядит так, будто его не красили с тех пор, как Юг проиграл гражданскую войну. Когда-то он был синим.

Теперь, изменившийся под воздействием погоды, дом стал серым. Он покрыт плесенью и испещрен дятловыми дырочками.

Я подъезжаю к нему и паркуюсь на подъездной дорожке рядом со ржавым пикапом «шевроле» 90-х годов.

В любую минуту ожидаю, что из парадной двери выскочит мужик средних лет с пивным животом и дробовиком, жуя табак и крича мне: «Убирайся, мерзавец!»

Может быть, пока оставить шлем на голове и подождать…

Рейн спрыгивает с заднего сиденья моего байка и бежит к крану, находящемуся с боковой стороны дома. Она поворачивает ручку и подносит ко рту конец зеленого садового шланга. Глаза у нее закрываются в экстазе, заставляя меня понять, как сильно сам хочу пить. Я не знаю, выпил ли что-нибудь за весь день.

Подхожу к ней и жду своей очереди, замечая, что она с одной стороны намочила волосы. Хочу протянуть руку и заправить эту часть за ухо, но не делаю этого. Подобное движение – жест бойфренда, а я не хочу, чтобы эта киска получила неверное представление о нас.

Я не употребляю понятие «нас». Все, что «нас» делает – причиняет боль и убивает, поэтому добавляю букву «e» в конец слова «us» (нас) и получаю – «use» (использовать, юзать).

Мои приемные родители использовали меня, чтобы взять деньги у государства. Я использовал их, чтобы получить еду, воду и кров. Девочки в школе использовали меня, чтобы наполнить свои маленькие нуждающиеся во внимании щелочки и заставить друг дружку завидовать. Я использовал их теплые местечки, чтобы положить свой член.

Ребята использовали меня, чтобы получить наркотики или оружие, или популярность, или ответы на экзамене по истории на следующей неделе. Я взял с них чертову кучу денег за это. Так устроен мир, и, глядя на то, как Рейн пьет из струи, сжимая шланг в кулаке, а в уголке приоткрытого рта виден кончик маленького розового язычка, – я думаю еще о нескольких новых способах использовать ее.

Словно услышав мои непотребные мысли, Рейн поднимает на меня свои большие голубые глаза.

Я ухмыляюсь, глядя на нее сверху вниз:

– С кранами в доме какие-то проблемы?

Рейн отдергивает шланг ото рта и кашляет.

– Ты в порядке?

– Да, я просто… – она снова закашляла, вытирая рот тыльной стороной рукава. – Я потеряла ключи, помнишь? Не могу туда попасть.

– Чей это грузовик? Неужели они не могут тебя впустить? – Я тычу большим пальцем в сторону ржавого ведра на колесах.

– Моего отца, но... – ее лицо бледнеет, а глаза бегают в разные стороны.

Придумывает ложь.

– Он глухой и весь день торчит в своей мужской пещере наверху, так что не услышит моего стука.

– И не увидит, как ты стучишь, – добавляю я.

– Именно, – Рейн театрально пожимает плечами.

– А где твоя мама? – Я беру у нее шланг и пью, ожидая, пока она выдумает очередную дерьмовую историю.

– На работе.

Я делаю глубокий вдох между глотками:

– Ложь. Никто не работает.

– Нет, правда! – тон ее голоса взлетает вверх вместе с бровями. – Она медсестра в отделении экстренной помощи. Больница все еще открыта.

Я смотрю на нее с сомнением:

– А как она туда добирается?

– На мотоцикле.

– И как называется мотоцикл?

Рейн заливается румянцем:

– Не знаю. Черный!

Я смеюсь и выключаю воду. На кончике моего языка вертится дюжина остроумных ответов, но решаю держать рот на замке́. Если эта девушка не хочет, чтобы я знал, что она живет одна, – а это довольно очевидно из ее дерьмовых ответов – позволю ей думать, что поверил в эти сказки.

Кроме того, – не могу винить ее. Я уверен, что приглашение незнакомца в ваш дом после того, как он наставил на вас пистолет, входит в первую десятку из списка дерьма, которое одиноких девушек учат не делать.

А приглашение незнакомого мужчины в свой дом после того, как он дважды наставил на вас пистолет, – вероятно, входит в топ-5.

Рейн поворачивает взволнованную голову в сторону «шевроле»:

– Ты можешь выкачать бензин из грузовика моего отца, потому что дороги превратились в груды металлолома, и по ним невозможно ездить. Я думаю использовать этот... – ее глаза снова устремляются на меня, когда я со щелчком открываю свой новый карманный нож и отрезаю около пяти футов шланга, – шланг.

      – Спасибо, – усмехаюсь я. Подойдя к ржавому ведру, разрезаю шланг, который держал в руке, на две части – длинную и короткую. Затем снимаю крышку топливного бака и вставляю обе трубки в отверстие. – Подержи это, ладно?

Рейн бежит в припрыжку так, словно ее задница в огне. Я нахожу интересным то, что она совершенно неспособна ориентироваться, пока не получит четких указаний.

Девушка, вероятно, стала бы медсестрой, как ее мама. Если эта мама вообще медсестра.

Я снимаю кобуру, стараясь не задеть рану на плече, и кладу пистолет на землю. Вижу, как Рейн смотрит на него, поэтому отодвигаю оружие еще дальше ногой.

– Э-э.

– Это мой пистолет, – малышка делает вид, что дуется, когда я снимаю свою гавайскую рубашку и засовываю ее в отверстие вокруг шлангов.

Я прижимаю ее руки так, чтобы она удерживала рубашку и шланги на месте.

– А ты не можешь просто засунуть туда трубку и пососать ее? – спрашивает Рейн, когда я подвожу байк ближе к грузовику.

– Конечно, если хочу нахлебаться бензина.

Она красочно закатывает глаза, и от этого кажется такой юной. И гигантская толстовка «Двадцать один пилот» не помогает.

– А сколько тебе лет? – спрашиваю я, наклоняя байк в сторону так, чтобы этот бензобак был ниже, чем у грузовика.

– Девятнадцать.

Херня.

– А сколько тебе лет? – спрашивает врунишка, когда я засовываю конец длинного шланга в свой бензобак.

– Двадцать два.

Держа мотоцикл под правильным углом, я наклоняюсь туда, где Рейн удерживает все на месте, и дую в короткую трубу. Она ахает через мгновение, когда мы слышим звук жидкости, хлещущейся о дно моего бензобака.

– А где ты этому научился? – глаза Рейн широко раскрыты, голос слегка хриплый, а рот чуть приоткрыт в букве «о».

Я начинаю думать о нескольких других способах придать ей такое выражение лица, когда вспоминаю, что она задала мне вопрос.

– Ютьюб.

– А, ну да, – она смеется, – интернет не работает неделю, и я уже забыла про Ютьюб.

Неловкое молчание повисло между нами, когда мы были вынуждены стоять там, каждый держа свой конец шланга.

Рейн нарушает его и умудряется сделать все еще более неприятным.

– Я не могу поверить, что у нас осталось всего три дня.

– Говори за себя, – рявкаю я.

– Оу, хорошо, – девочка сводит брови вместе, обдумывая мое замечание. – Эй, можно задать тебе один вопрос?

Я пожимаю плечами:

– Ты же все равно это сделаешь.

– Если то, что грядет, действительно так плохо, как все думают, тогда почему ты так стараешься выжить? Я имею в виду, что хорошего оказаться последним человеком на Земле?

– Тогда я стал бы королем этого гребаного мира, – отвечаю невозмутимо.

Бак почти полон, поэтому ставлю байк вертикально, чтобы остановить поток.

Рейн издает печальный смешок, когда я вытаскиваю шланг и снова завинчиваю крышку топливного бака:

      – Да, ты был бы королем всей разоренной, разрушенной планеты.

Пожимаю плечами и толкаю подножку обратно. Я никогда не говорю о своем дерьме, но есть что-то в том, как эта девушка ловит каждое мое слово. И я выпаливаю:

– Если смогу пережить этот гребаный апокалипсис, тогда все, что я перенес, будет иметь какое-то значение, понимаешь? Например, вместо того, чтобы сломить... они сделали меня неуязвимым.

Большие, грустные глаза Рейн начинают блестеть, заставляя меня пожалеть, что не держал свой гребаный рот на замке́. Мне не нужна ее жалость. Я хочу, чтобы она подчинялась. Мне нужны ее ресурсы. И, если быть честным, я бы также не возражал прямо сейчас наклонить эту киску над капотом пикапа.

– А они, это кто? – спрашивает она, когда я вытаскиваю из ее крепкой хватки концы шлангов и бросаю их в разросшуюся траву.

– Это не имеет значения, – поднимаю с земли свою кобуру и осторожно натягиваю ее обратно на свою майку-алкоголичку. – Главное, что если я все еще здесь, а они нет, то я победил.

– Ну, кто бы они ни были, – Рейн слегка улыбается мне, когда я встряхиваю рубашку, чтобы расправить ее, – надеюсь, что они умрут последними.

Смех вырывается у меня, когда смотрю на ангельское лицо Рейн. Она тоже начинает смеяться, а потом выхватывает счастливую рубашку из моих рук.

– О боже, неужели ты всерьез собирался надеть это? – хохочет сучка. Я хватаюсь за свою рубашку и пытаюсь вырвать ее у нее, но малышка держит изо всех сил. – Как ты собираешься пережить апокалипсис в рубашке, пропитанной бензином?

– Я что-то не вижу здесь никаких прачечных, а ты? – Притворяюсь, что направляюсь влево и хватаюсь за рубашку, когда она уклоняется вправо, но Рейн все еще не отпускает.

– Я могу постирать ее.

– Что? Когда твоя мама вернется с работы и впустит тебя?

Лицо Рейн бледнеет, и она отпускает мою рубашку.

Блять, я вовсе на собирался высмеивать ее.

– Да, – говорит она, – глаза смотрят в никуда и опускаются мне на грудь, – когда моя мама вернется домой.

Дерьмо. Теперь она выглядит такой грустной и испуганной. Рейн снова запустила руку в волосы. Это не к добру. Эта сука делает глупые вещи, когда начинает сходит с ума.

– Эй, – говорю я, пытаясь вырвать ее из этого состояния, – ты хочешь есть?

Перекидываю рубашку через здоровое плечо и начинаю развязывать сумки с продуктами, свисающие с руля.

– Я видел домик на дереве у тебя во дворе. Мы должны поесть там, наверху...

– На случай, если собаки учуют запах еды, – заканчивает Рейн мою фразу с отсутствующим выражением лица.

– Нет, – ухмыляюсь я, держа сумки здоровой рукой и направляя мою девочку по траве высотой почти по колено – другой, – потому что там наверняка полно постеров с Джастином Бибером. Он так чертовски привлекателен.

Рейн фыркает носом, как свинья.

– О, мой бог! – она хихикает. – Ты что, только что пошутил?

Приподнимаю бровь, глядя на нее, и продолжаю идти.

– Я бы никогда не стал шутить насчет Бибов.

Когда Рейн идет со мной в ногу, хихикая над моей дурацкой шуткой – понимаю, что, возможно, ошибался раньше. Я уже чувствую себя королем мира.

ГЛАВА VII

Рейн

Я запихиваю все мысли о моей матери обратно в крепость под названием «Дерьмо, о котором никогда больше не буду думать, потому что все это не имеет значения, и мы все умрем», поднимаю разводной мост и поджигаю эту гадину.

Осталось три дня.

Когда я забираюсь по лестнице наверх к своему шаткому старому домику на дереве, то понимаю, что снаружи уже начинает темнеть.

Еще два с половиной дня.

Все, что мне нужно сделать – это не думать об этом еще два с половиной дня, и тогда больше никогда не придется о ней думать.

Я принимаю еще одну таблетку, когда жду, пока Уэс поднимется по лестнице, просто чтобы убедиться, что это дерьмо останется крепко запертым.

Я забираю у него сумки, пока он залезает наверх.

Домик на дереве не ахти какой – просто гниющая фанерная коробка с парой грязных кресел-мешков и старым бумбоксом внутри. Но, когда я была ребенком, это был за́мок Золушки, пиратский корабль Джека Воробья и невидимый самолет Чудо-женщины – все вместе взятое.

Потолок такой низкий, что Уэс даже не пытается встать – просто подползает к мягкому креслу. Он расслаблен и непринужден.

Красавчик вытягивает перед собой длинные ноги и скрещивает их в лодыжках, роясь в пакетах с продуктами. Его ноги почти вылезают наружу. Это напоминает мне Алису в Стране чудес, когда она слишком быстро выросла и застряла в доме Белого Кролика.

– Итак, – говорю я, плюхаясь на мягкий мешок рядом с ним, пока он сосредоточенно работает с этим чертовым консервным ножом, который сегодня уколол меня в спину, – у тебя там есть что-нибудь, не похожее на собачий корм?

Уэс, не поднимая глаз, протягивает мне один из пакетов.

Я вынимаю палочку вяленой говядины и жестом указываю ею на громоздкий приемник:

      – Слушай, а ты не хочешь послушать музыку? Я думаю, что у меня здесь есть старый мамин диск Тупака. Это, конечно, не Джастин Бибер, но…

Уэс ухмыляется моей шутке и кладет в рот кусок картофеля:

      – Береги свои батарейки. У нас не долго будет электричество.

Его утверждение тут же стирает улыбку с моего лица.

А, ну да. Апокалипсис. Супер!

Я смотрю на испачканную одежду Уэса, когда он начинает вытаскивать куски говядины, моркови и картофеля из банки пальцами, как голодный енот; отмечаю грязные волосы, полное отсутствие личных вещей.

– Так… – я делаю вид, что пытаюсь открыть пакет с вяленым мясом. – Откуда ты?

– Отсюда, – говорит Уэс между укусами.

Я смеюсь:

– Ты совсем не отсюда. Я прожила здесь всю свою жизнь и никогда раньше тебя не видела.

Уэс бросает на меня взгляд, который говорит, что ему не нравится, когда его называют лжецом, а затем невозмутимо говорит:

– Я жил здесь до девяти лет. А затем… переезжал с места на место.

– Правда? У тебя все еще есть семья здесь?

Уэс пожимает плечами и возвращается к своей баночной трапезе.

– Не знаешь? А у кого ты остановился? – Мясной ломтик по-прежнему не тронут.

Почему я так нервничаю, разговаривая с этим парнем? Он всего лишь парень. Возмужалый и мужественного телосложения. Ладно, он гребаный мужик, и я его не знаю, и у него есть пистолет, и Уэс в настоящее время мой единственный источник пищи, которая не является жидкостью с сахаром.

– У тебя.

Подожди. Что?

– О, нет. Ты не можешь остаться со мной. Ты что, блять, шутишь? Мои родители…

– Не там, – Уэс указывает на мой дом кусочком говядины, зажатым между большим и указательным пальцами. Затем он бросает его в рот и указывает на пол, – здесь.

– О, – я немного расслабляюсь, совсем чуть-чуть, – тогда ладно.

– А я не спрашивал, – бормочет Уэс, жуя и доставая из банки морковку.

– А где твои родители? – интересуюсь я, все еще пытаясь собрать все кусочки воедино.

Уэс отбрасывает влажный оранжевый овощ.

– Я никогда не видел своего отца, а моя мать за решеткой.

– Вот черт. Мне жаль.

– Не надо. Она заслуживает худшего, – говорит Уэс бесстрастным голосом, пока выуживает картошку.

– А братья или сестры?

Его раздраженные глаза впились в мои, но только на секунду, прежде чем он вернулся к своей еде.

– Нет.

– Тогда почему…

Уэс резко вскидывает голову.

      – Я вернулся, потому что в детстве нашел здесь бомбоубежище. Ясно? Там, в лесу, – он делает глубокий вдох через нос и выдыхает. Когда парень продолжает, его голос становится чуть менее агрессивным. – Мой план состоял в том, чтобы найти его сегодня днем, после того как раздобуду припасы... Вместо этого я упустил световой день в поисках твоей задницы.

Мы с Уэсом одновременно выглядываем на улицу. Темно-синяя пелена упала на небо, закрывая и пряча наш закат. Вот, о чем он говорил. Я знаю – чувак хотел уколоть меня, но вместо этого, мне так хорошо.

Уэс предпочел найти меня, а не укрытие.

Я смотрю на его профиль, а он снова на банку, которую держит в руках. Мне хочется протянуть руку и провести пальцем по его идеальной переносице. А еще – провести пальцем по сильной челюсти и почувствовать шершавость вечерней щетины. Хочу нажать пальцем между его пухлыми розовыми губами и позволить ему кусануть его, если он захочет.

Так что, если Уэс думает, что я ему нужна, я решительно настроена доказать ему, что он прав.

Холод пронизывает мое тело, когда остатки солнечного тепла исчезают вместе с красками неба.

– Я сейчас вернусь, – говорю я, запихивая в один из мешков вяленую говядину с тропической смесью и ползу к лестнице.

Уэс не спрашивает, куда я иду, но его взгляд – молчаливое предупреждение. Если снова попытаюсь бежать, он меня найдет. Стараюсь не улыбаться по этому поводу, пока не оказываюсь на полпути вниз по лестнице.

ГЛАВА VIII

Уэс

Отличная работа, придурок. Ты опять заставил ее бежать, мать твою. Смотри, вон она.

Я сажусь и наблюдаю, как закутанный в толстовку силуэт Рейн дает спринт через задний двор и исчезает за углом дома, как будто не может дождаться, чтобы ускользнуть.

Может, ей просто нужно пописать.

Так, если она не вернется через шестьдесят гребаных секунд, я пойду за ней.

Спустя тридцать пять секунд слышу звук разбивающегося стекла.

Я рванулся вперед, готовый выпрыгнуть из этого долбаного домика на дереве и посмотреть, что там происходит, но прежде чем успеваю добраться до лестницы, внутри дома зажигается свет. За ним следует еще один, и еще один. Я качаю головой и плюхаюсь обратно на свое место.

Эта сучка только что вломилась в свой чертов дом.

Я бросаю в рот пригоршню смеси из сухофруктов и смотрю, как в разных комнатах зажигается и гаснет свет.

Какого хрена она там делает?

Снаружи сейчас кромешная тьма, поэтому я достаю фонарик из одного из пакетов с продуктами и включаю его, ставя так, чтобы он светил на противоположную стену. Он освещает пачку сигарет, торчащую из щели между полом и стеной.

Блять. Да!

Я достаю их – красные «Мальборо». Когда переворачиваю коробку, чтобы вытряхнуть одну из них, в мою руку сыплется только табачная пыль.

Черт возьми!

Я бросаю коробку в угол и слышу, как вдалеке хлопает дверь. Через несколько секунд Рейн уже вовсю мчится по лужайке – что-то большое тащит в руках. В доме снова темно.

Рейн кряхтит, взбираясь по лестнице с полными руками. Через порог перелетает связка одеял и подушек, затем крошечная рука с глухим стуком опускает бутылку виски на фанерный пол, а за ней появляется лицо и тело девушки.

Рейн несет рюкзак, который такой же большой, как и она сама. Малышка скидывает его с плеч и садится, скрестив ноги, рядом с ним посреди комнаты. Раскрыв его, она начинает говорить со скоростью мили в минуту.

– Итак, я принесла тебе несколько одеял, полотенце и подушку, а также наполнила пару бутылок водой на случай, если ты захочешь пить. О, и я принесла тебе туалетную бумагу, дополнительную зубную щетку и все эти маленькие туалетные принадлежности для путешествий, которые остались с того раза, когда мои родители свозили меня на пляж. Тогда мы остановились в настоящем отеле, а не просто у друга моего отца, которого он мне велел называть дядя такой или дядя сякой, как во все другие разы, ну, отпуска, – она показывает пальчиками в воздухе кавычки вокруг слова «отпуск» и продолжает распаковывать вещи.

– Я помню, как пыталась заказать жареного цыпленка в ресторане отеля, и дама на заднем плане начала кричать: «Жареный цыпленок? Жареный цыпленок!» – а потом она выскочила через главный вход и, уходя, бросила свой фартук на пол рядом с моей кабинкой. Когда наш официант вернулся, он сказал: «Ну-у, повар только что ушел. Как насчет жареного сыра?»

Рейн хихикает при этом воспоминании. Звук какой-то безумный. Неестественный.

– Я бы взяла тебе теплую одежду, но моя не подойдет, а вещи отца в его комнате… – она снова начинает копаться в рюкзаке, хотя он уже пуст, резко дергает коленом, так что задрожал весь домик, – а я не хочу туда входить.

Бросив рюкзак, Рейн хватает бутылку «Джека Дэниелса» и делает большой глоток, фукая и морщась, когда виски попадает внутрь. А потом еще один. И еще.

– Эй, – я протягиваю руку и забираю бутылку у нее из руки, – она отпускает ее без борьбы, – ты в порядке?

– Я в полном порядке! – она отводит глаза и запускает руки в волосы.

Я знаю, что она любит пилюли, но гидро не дает такой эффект. Что бы не приключилось, это произошло в доме.

Сейчас она снова раскачивается назад и вперед.

Фантастика.

– Рейн.

Ее глаза поднимаются на меня, частично освещенные моим фонариком, и в них появляется дикое отчаяние, которое заставляет меня понять, что я неправильно понял всю эту ситуацию.

Малышка живет не одна.

Она живет с ебаным монстром.

– Ты боишься его, да?

– Кого? Нет. – Девочка оглядывается на дом, как будто он может услышать ее, колено дергается, дыхание частое.

– Да. Только взгляни на себя!

Она сглатывает и смотрит на свое колено. Когда Рейн останавливает свою ногу, вместо нее начинает дрожать подбородок.

Я чувствую, как мои зубы сжимаются так сильно, что могут расколоться. Показав подбородком в сторону дома, мне удается выдавить:

– Этот ублюдок причинил тебе боль?

Она накрывает ладонями, которые не видны под толстовкой, рот и нос. Затем закрывает глаза и качает головой. Я не могу сказать, отвечает ли она на мой вопрос или пытается избавиться от каких-то нежелательных воспоминаний, но мне все равно.

– Оставайся здесь на ночь.

Рейн открывает глаза, но не отнимает рук от лица.

– Позволь мне перефразировать. – Я приподнимаюсь и прижимаю палец к фанерному полу. – Ты останешься здесь на ночь.

Она не возражает. Тогда я откидываюсь назад и делаю большой глоток из бутылки, которую держу в руке.

Черт возьми, хорошо!

Я бросаю ей на колени пакетик с сухофруктами:

      – Ешь. Завтра у меня гора дел, и ты будешь бесполезна, если ослабнешь от голода.

– Ты хочешь, взять меня с собой? – Рейн бормочет себе в руки.

Несмотря на то, что ее лицо частично прикрыто, и единственный свет в домике на дереве исходит от карманного фонарика, направленного на стену, – вижу надежду в ее больших голубых глазах.

«Блять. Зачем я это сказал? Она мне больше не нужна. Потому что она полезна, – говорю себе, – она – ресурс, вот и все, и при том, лучший из всех что у тебя есть».

Я указываю на нее горлышком бутылки:

– Ты можешь пойти, если пообещаешь не есть там эти дурацкие M&M’s.

Рейн опускает руки, приоткрывая улыбку, которую пытается скрыть, прикусив губу, и роется в мешочке с походной смесью у себя на коленях.

Вытянув руку, она держит пальцами идеально круглую красную конфету.

А потом отбрасывает ее щелчком ко мне. С моей стороны так темно, что я не вижу, куда она упала, но слышу, как драже отскакивает от фанерной стены где-то справа.

– Сучка, – усмехаюсь я, делая еще один глоток виски.

Это маленькое замечание приносит мне еще два M&M's в голову.

– Ах так. Это война! – Я хватаю кусок вяленой говядины и бросаюсь вперед, шлепая ее им, пока Рейн не превращается в хихикающую, покрытую толстовкой кучу на фанерном полу. Затем откидываюсь на спинку стула, довольный своей победой, и рассматриваю свою добычу за сегодняшний день.

Припасы есть, укрытие есть, самозащита в порядке. Слегка психованный подросток с привычкой к таблеткам, проблемами с отцом и отсутствием самоконтроля.

Я ухмыляюсь, глядя на икающую кучу в позе эмбриона напротив меня.

Джекпот.

ГЛАВА IX

Уэс

Я делаю глубокий вдох и выдыхаю, переключаясь на вторую передачу. Не волнуюсь о том, что набрал, вероятно, полные легкие пыльцы. Здешний лес зовет меня домой с тех пор, как я покинул его тринадцать лет назад. Все точно так же, как помню, только зеленее. Выше.

И теперь, когда я изучаю его на «ямахе», а не в разбитых старых кроссовках из благотворительного магазина... быстрее.

Нам удалось запихнуть всю еду и припасы в рюкзак Рейн, но так как она никак не могла надеть эту здоровенную штуку и не упасть с заднего сиденья моего байка, я решил надеть его сам и позволить ей сесть передо мной.

ХУДШЕЕ РЕШЕНИЕ В ЖИЗНИ!

Задница Рейн, трущаяся о мой член, делает чертовски невозможным удержать мой бушующий стояк внизу. Я пытался думать о политике, о бейсболе, о волосатой мошонке обнаженного Уилла Феррела. Но ничего не работает. Мои мысли постоянно возвращаются к тому, как легко было бы просто стянуть эти маленькие пижамные штанишки вниз и позволить Рейн уже по-настоящему прыгать на моем члене.

Мы проезжаем через участок с корнями деревьев на тропинке, и я клянусь богом, эта сука выгибает спину, и каждый раз, когда нас подбрасывает, прижимается ко мне еще сильнее.

Не могу больше этого выносить.

– Газ, – рычу ей в ухо, отпуская правую ручку.

Мы замедляемся всего на секунду, прежде чем Рейн хватается за рычаг. Она выжимает из нее все дерьмо, и мы летим вперед. Я смеюсь, когда девочка снова сбавляет скорость, и чувствую, как тяжело она дышит там, где ее спина соприкасается с моей грудью. Мне приходится держать сцепление левой рукой, но теперь моя правая рука свободна, чтобы сделать кое-что с этим злым маленьким раздражителем, сидящим у меня на коленях.

Обняв ее за талию, я утыкаюсь носом в вырез худи и вдыхаю теплый, сладковатый аромат, исходящий от ее разгоряченной кожи. Тяжелые вздохи Рейн почти прекращаются. Затем, она наклоняет голову в сторону, совсем чуть-чуть.

Этого приглашения мне достаточно. Малышка не сводит глаз с тропинки и управляет мотоциклом резкими движениями, пока мой язык прокладывает дорожку вверх по ее шее.

Блять. Она даже на вкус подобна ванили.

Я веду ладонью вверх по ее телу, пока она не наполняется тяжестью ее идеальной округлой груди. Затем улыбаюсь, потому что ощущаю, насколько тверд сосок у сучки, даже через толстовку. Я обвожу его своим большим пальцем и чувствую, как ее стон отдается в моей груди.

Она даже не может скрыть, как сильно этого хочет, и спасибо, блять, за это, потому что с моим членом, прижатым к ее заднице, я тоже не могу.