Текст книги "Мессия. Том 2"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Когда вы обращены внутрь, эго исчезает.

Помните, оно не исчезнет от поста, оно не исчезнет от йоговских поз; помните, оно может стать даже более сильным, оно может стать даже более тонким, более опасным. Это не вопрос дисциплины, это просто вопрос бдительности.

Халиль Джебран прав: даже ночью, когда вы порой произносите, запинаясь, некоторые слова попусту – к месту, не к месту... – это не зло. Это просто не-добро, ваш сон нарушен; не осуждайте это.

И даже косноязычие может укрепить слабый язык.

И помните всегда, что мудрый человек может воспользоваться своим не-добром для каких-то целей, укреплять свою доброту, свою добродетель. Он дает замечательный пример: и даже косноязычие может укрепить слабый язык... так что, когда вы пробуждены, ваш укрепленный язык будет вкладом вашего сна, вашего заикания во сне.

Было так. Я когда-то снимал квартиру в своем университете с еще одним студентом. Мы прожили вместе шесть месяцев, он никогда не заикался – я этого и не предполагал – но однажды навестить его приехал отец, и он сейчас же начал заикаться. Я был ошеломлен. Когда его отец уехал, я спросил: «Что с тобой случилось?»

Он сказал: «Это моя проблема. С самого моего детства он до того жестко дисциплинировал и воспитывал меня, что породил только страх и никакой любви. Поскольку мы жили в совсем маленькой деревне, где не было школы, он был и моим первым учителем; это и есть мое расстройство – всю мою жизнь он испортил страхом. Со страхом я начал изучать язык, говорить, – и все было неправильным, все было несовершенным».

От маленького ребенка не ожидают совершенства. Его нужно всячески поддерживать, но вместо того, чтобы поддерживать, его били. Заикание стало фиксированным явлением в нем, возникая не только от отца, но и от любого образа отца. В храме – из-за того, что Бога называют Отец – он не мог молиться без заикания. Он был христианином – и не мог говорить с епископом, не заикаясь, потому что он должен был обратиться к епископу – «отче». В тот же миг как слово отец приходило ему на ум, все ассоциации страха, битья...

Я сказал: «Сделай одну вещь. Начни звать меня отцом».

– Что? – спросил он.

Я сказал: «Я стараюсь помочь тебе. Я, конечно, не твой отец, и не епископ, и не Бог Отец, который сотворил мир, – я просто твой сосед по квартире. Но начни называть меня отцом, и давай посмотрим: сколько будут продолжаться старые ассоциации?»

Он сказал: «Выглядит абсурдно – называть тебя отцом; ты ведь моложе меня».

– Не имеет значения, – сказал я.

– Но, – сказал он, – идея привлекательна.

– Попробуй, – сказал я, и он попытался.

Сначала он заикался, но понемногу – так как он знал, что я не его отец, и то, что он мог называть меня отцом, стало просто игрой – через три или четыре месяца его заикание исчезло. Итак, я не был его отцом; это было просто средство, самое произвольное; оно никоим образом не было истинным – но оно помогло.

Когда в следующий раз прибыл его отец, он посмотрел на меня, и я дал указание: «Начинай».

Его отец с изумлением произнес: «Что произошло с тобой, ты не заикаешься?»

Он сказал: «Я не заикаюсь даже в церкви, я не заикаюсь даже, молясь Богу Отцу. Почему я должен заикаться перед тобой? Но мой настоящий отец сидит здесь. Он терпел мое заикание четыре месяца подряд, но продолжал ободрять меня: «Не беспокойся. Вот уже девяносто девять процентов, вот уже девяносто восемь процентов» – и постепенно это исчезло. Однажды он сказал: "Теперь уже не нужно; ты можешь говорить, с кем угодно не заикаясь. Твой страх исчез – от искусственного средства"».

Халиль Джебран прав: Даже косноязычие может укрепить слабый язык... Используйте то, что религии прозвали «злом». Вначале измените это слово, назовите его не-добром, и вы уже сделали первый шаг к трансформации. И помните: даже не-доброе можно использовать таким образом, что, вместо того чтобы стать камнем преткновения, оно становится камнем шага.

Мудрый человек тот, кто использует все, что природа дала ему, для создания чего-то более прекрасного. Но религии не давали человечеству... Вместо того чтобы постараться сделать человека единым целым, они рассекали человека на части: в этом ваше несчастье, в этом ваш ад.

Очень небольшими изменениями можно достичь эффектов огромной важности. Выбросьте идею зла совершенно из своих умов; замените его не-добром, и тогда до добра не так далеко. Просто «не-» должно быть отброшено. Между «злом» и «добром» моста нет, а между «не-добром» и «добром»... все, что вам надо сделать, так это отбросить «не-». Разница между просветленным существом и вами всего лишь в этом простом «не-». Он пробужден, а вы спите. Быть пробужденным – добро, быть спящим – не-!

Вы добры, когда твердо идете к своей цели уверенной поступью,

Но вы не злы, когда идете к ней хромая.

Различными путями он дает вам одно и то же послание: вы добры, когда ступаете твердо, смело, но вы не злы и когда хромаете. Я говорю вам: ваши религии не были достаточно сострадательными. Они называли хромающего «злом», грешником, который будет страдать в аду. Вместо того чтобы помогать ему, чтобы хромота смогла трансформироваться в твердую поступь – возможно, те священники и ответственны за его хромоту, потому что он боится идти куда хочет. Священники осудили, а его природа тянет его к тем вещам, которые осудили священники – вот почему он хромает.

Хромота просто означает, что он не искренен в этом. Половина его существа говорит: «Не ходи», – половина его существа говорит: «Иди». Разделенная меж этими двумя, его смелость пропадает, он делается хромой личностью. Ему нужна всяческая помощь, не осуждение.

И утверждение Халиля Джебрана прекрасно:

Даже те, кто хромает, не идут вспять...

Вот это несомненно! Они достигнут чуть позже, вы достигнете чуть раньше, ну и что? Несомненно одно: они не идут вспять.

Но вы, сильные и быстрые, не притворяйтесь хромыми перед хромым, полагая это благонравием.

Это самое проницательное прозрение в человеческую психологию. Кто-то хромает, и из сострадания – вот как вы думаете, вот как вас научили думать – вы тоже хромаете, чтобы никоим образом не оскорбить хромого. Но это не поможет. Вместо одного хромого человека теперь двое хромых, и скоро здесь будет семьсот миллионов хромающих католиков! Это не благонравие, это сущая глупость. Это не сострадание, это просто дурь.

Имейте сострадание к лицу, которое хромает, научите его, как не хромать, помогите, возьмите за руку, ободрите его. Скажите ему: «Не беспокойся, ты не движешься вспять. Даже если ты медлишь, вреда нет. Ты достигнешь немного позже. В этой бескрайней вечности будет ли иметь значение, достигнете вы утром, днем или вечером? Вопрос в том, что вы достигаете».

Даже хромые все-таки достигают. А иногда, пожалуй, они достигают и раньше тех, кто идет уверенно, смело шагая, потому что уверенно идущие и смело шагающие люди слишком торопятся, слишком сильно спешат. Они утомятся прежде хромых. Хромые не будут уставать вообще – они движутся непринужденно. Скоро они обнаружат тех проворных, уверенно шагающих людей отдыхающими, похрапывающими под деревом. У жизни свои тайны!

Порой святые остаются позади, а грешники выходят вперед, потому что они движутся так медленно, что не устают. Люди, которые движутся уверенно и с большой скоростью, считают, что они могут позволить себе немного отдохнуть – хромые остались далеко позади. Но их отдых может обернуться сном, и во время их сна хромые могут обойти их.

Никогда не привязывайтесь к этой идиотской идее – что с хромым вы должны хромать, иначе он будет обижен, почувствует унижение. Зачем касаться его комплекса неполноценности? Полагайтесь на действительность...

Я приведу вам пример о Махатме Ганди. В Индии железнодорожные поезда имеют четыре класса – кондиционированный, первый, второй и третий. А страна до того бедна, что позволить себе билет даже на третий класс трудно почти для половины населения. И Ганди начал путешествовать в третьем классе.

Беседуя с его сыном, Рамдасом, я как-то сказал: «Третий класс – это просто столпотворение, он уж слишком переполнен – и это не поможет бедным».

Но вот что удивительно: из-за того, что Ганди путешествовал третьим классом, для него заказывали целый вагон. Вагон в шестьдесят футов, где могло бы ехать, по меньшей мере, человек восемьдесят-девяносто, занимал он один. А его биографы пишут: «Он был так добр к бедным».

Он употреблял козье молоко, так как оно дешевле всего и беднейшие люди могут позволить себе его. Естественно, каждый, ограниченный идеей, тотчас же оценит – какой он великий человек! Но вы не знаете кое-чего о его козе! Я немного безумен: я не интересуюсь Махатмой Ганди, я интересуюсь его козой.

Я разузнал все про эту козу, и обнаружил, что его козу мыли ежедневно туалетным мылом «Люкс». Пища для козы стоила в те дни десять рупий – десять рупий было месячным окладом школьного учителя, – но никто не обращал внимания на это. Только одна женщина, самая разумная женщина из круга Махатмы Ганди, Сароджини Найду – позже она стала губернатором Северной Индии, – пошутила однажды, что для того, чтобы содержать бедного Махатму Ганди, приходится тратить сокровища. Его бедность стоит нам очень дорого.

Но это срабатывало. В политике он стал величайшим политиком, поскольку люди бедные думали: «Вот этот человек и есть наш настоящий представитель, потому что он живет как бедняк в коттедже, пьет козье молоко, путешествует третьим классом». Но они не знали подоплеки – содержать его бедность обходилось очень дорого.

Идею он взял от христиан. По рождению он индуист, но родился в Гуджарате, который, хоть в основе и индуистский, находится главным образом под влиянием джайнизма; люди не все джайны, но джайнизм всегда был тонким духовным влиянием во всем Гуджарате. Потом он уехал на Запад учиться, соприкоснулся там с христианскими миссионерами и много раз был на грани обращения в христианство. Если поделить его жизнь, то он на девяносто процентов христианин, на девять процентов джайн, на один процент индуист.

Но в этой стране большинство индуистов. Чтобы повлиять на этих индуистов, он использовал совершенно новый вид стратегии, которая состояла в том, чтобы жить как бедный человек. Его одежда, его жилье, его пища – все создаст у вас впечатление очень бедного человека. Но если рассмотреть все детально, беспристрастным взглядом, вы удивитесь: на самом деле все гораздо дороже, и даже богатейший человек, живущий во дворце, обойдется дешевле. Но он преуспел в обмане людей. Это одно из проклятий, которое христианство принесло человечеству. Другие религии помогли, но христианство – в высшей степени.

Халиль Джебран, сам христианин, не одурачен такой идеей.

Но вы, сильные и быстрые, не притворяйтесь хромыми перед хромым, полагая это благонравием.

Чем занимаются все ваши святые, которые живут как бедные люди? Это никоим образом не помогает бедным людям, это просто обременяет их.

В Индии миллионы монахов – индуистов, буддистов, джайнов. Все они живут жизнью бедняков. Бедняки не в силах справиться со своей собственной жизнью, а все эти миллионы монахов, которые ничего не производят, ничего не создают, сидят на шее у бедных индийцев, высасывая их кровь – и к тому же с огромным авторитетом, потому что они живут как бедные люди, – вы должны поклоняться им, вы должны кормить их, вы должны одевать их.

Я как-то сказал Рамдасу, сыну Махатмы Ганди, что если это сочувствие, благонравие и сострадание, – жить как бедный человек среди бедняков, – тогда как насчет всего остального? Если есть несколько слепых людей, должен я жить в слепоте? Или есть неразумные люди – а они есть, весь мир полон неразумных, – надо ли мне тоже быть отсталым и глупым, просто из сочувствия?

Нет, это не может быть критерием существа доброго, добродетельного, религиозного. Если кто-то болен, это не значит, что доктор должен прийти и улечься на другую кровать, чтобы помочь больному. Каждый видит всю бессмыслицу этого. Доктор должен оставаться здоровым, чтобы помогать тем, кто болен. Если он и сам заболевает из сочувствия, тогда кто же поможет? То же верно и для внутреннего роста человека.

Нет числа примерам вашей доброты, но вы не злы и тогда, когда вы не добры,

Вы лишь бездельничаете и ленитесь.

Каждый добр, более или менее; нет никого злого, это просто выдумки священников, чтобы заставить вас почувствовать вину, чтобы уничтожить даже ваше человеческое достоинство и гордость и сделать вас уязвимыми для духовного порабощения.

Есть добрые люди; есть некоторые другие, которые просто чуть дальше от добра, но приближаются... Это бескрайнее человечество, и мы почти как в очереди.

В одном из древних писаний Тибета утверждается, что небесные врата очень узки – только одному можно пройти. Естественно, если небесные врата столь узки, что пройти может только один, вам не удастся провести с собой контрабандой даже свою жену – или чью-то другую жену – места не хватает. Вам придется идти одному, но те, кто позади вас, тоже подходят – все ближе и ближе.

Есть степени божественного – более доброе, менее доброе, но добр каждый. Пусть это будет одной из фундаментальных деклараций: каждый по существу добр, а зло – всего лишь выдумка хитрых священников для эксплуатации человека.

Нет числа примерам вашей доброты, но вы не злы и тогда, когда вы не добры,

Вы лишь бездельничаете и ленитесь. Но нет ничего злого в том, чтобы быть ленивым, в том, чтобы двигаться медленно, в собственном темпе, нет ничего злого, если вы достигнете позже, тогда, как ваши друзья достигнут раньше. Вы должны прислушиваться к своей природе... Есть сильные люди

– не каждому быть Мохаммедом Али и не каждому следует стать великим боксером. Вы должны слушать свою собственную природу, держаться темпа своей природы и не состязаться ни с кем другим.

Жаль, что олени не могут научить черепах проворству.

Что поделаешь? Даже если олени и захотят научить черепах быстроте, им не удастся. Как мне представляется, мир стал бы менее прекрасным, если бы черепах не осталось вовсе – они создают разнообразие. Если бы были только олени, олени и олени, это не был бы богатый мир. Мир богат благодаря разнообразию. Не все святы, некоторые еще имеют смелость не быть святыми, некоторые еще достаточно смелы, чтобы не заботится о респектабельности. Мир утратил бы все свои цвета, если бы все были просто одинаковыми.

Жаль, что олени не могут научить черепах проворству...

Халиль Джебран не заглядывал в свои утверждения достаточно глубоко; иначе он не жалел бы об этом. На первый взгляд, утверждение кажется совершенно верным, но я говорю вам: хорошо, что ни олени не могут научить черепах проворству, ни черепахи не могут научить оленей ленивому образу жизни.

Сущее принимает каждого и каждому дает возможность; от мельчайшей былинки травы до величайшей звезды, сущее не делает различия. Все они необходимы, все они придают сущему колорит, разнообразие; иначе оно было бы таким монотонным – только вообразите, что каждый превращается в Махатму Ганди – все радуги пропали бы.

Вам известно, что в ашраме у Махатмы Ганди не позволялось выращивать розы? Никто не задумывается над такими пустяками, которые выявляют намного больше, чем великие действия, такие, как свобода Индии, о которой будет думать весь мир и будет описывать история. Но никто не опишет такого пустяка: он не позволял выращивать розы у себя в саду – только пшеницу, – потому что страна бедная и зачем вам розы?

Человек вообще не имел никакого эстетического чувства. Он читал Иисуса Христа много раз, но, похоже, не понял утверждения, сделанного Иисусом, что человек не может жить одним хлебом – розы тоже нужны. Не все это утверждение Иисуса Христа – половина его, а половина моя.

В вашем стремлении к вашей сущности исполина лежит ваша доброта: и такое стремление во всех вас.

Он подводит к самому существенному определению божественного: в вашем стремлении к своему высшему Я, в вашем стремлении ко всеобщему Я, в вашем стремлении исчезнуть, как капле, в океане существования – без всяких условий, без всяких ожиданий... – в этом стремлении ваша доброта.

И нет ни единого человека во всем мире, который не стремится – сознательно или не сознательно – быть больше, величественней, огромней, который не пытается достичь луны и звезд. Быть может, он не полностью осознает, он в полудреме, но все же его стрела ищет цель – хоть он и промахивается, потому что в полудреме. Но вы не можете звать это злом, вы можете только сказать, что он не осознает.

Есть замечательная история о мулле Насреддине.

В городе был карнавал. Обычно Насреддин брал своих учеников в различные места, чтобы научить чему-нибудь, и он отправился с толпой своих учеников на карнавал. Весь город смеялся, говоря: «Этот человек сумасшедший, но что поделаешь? – некоторые другие сумасшедшие считают его великим мистиком: теперь он ведет своих учеников на карнавал – учить мистицизму».

Он пошел к тому месту, где была оружейная лавка, а хозяин предлагал сотню рупий любому, кто сможет попасть стрелой в яблочко мишени, а если он промахнется, то ему придется отдать сто рупий.

Собралась большая толпа, когда все увидели, что Насреддин подходит к лавке и берет лук и стрелу. Даже его ученики подумали: «Что он собирается делать? – мы никогда не видели, чтобы он стрелял из лука. Он зря потратит сотню рупий, а в его карманах пусто – деньги придется отдавать нам! Это странная наука; он играет за наш счет...»

Собралась большая толпа, все удивлялись: что затеял Насреддин?

Он сказал: «Тихо! Мои любимые ученики, наблюдайте, что происходит. Будьте внимательны!» И он пустил стрелу. Она прошла мимо мишени и упала вдалеке. Засмеялись все, кроме Насреддина, и прежде чем хозяин собрался потребовать: «Сто рупий», – он обернулся к ученикам и сказал: «Слушайте: это стрела эгоиста, который всегда мыслит преувеличениями. Он всегда упускает цель; его стрела проходит мимо».

Он вынул еще одну стрелу, пустил снова... стрела упала прямо перед ним, до мишени было еще далеко. Но теперь никто не смеялся. Он обернулся к своим ученикам и сказал: «Слушайте: это стрела того, кто навязал себе смирение. Он всегда нерешителен, половинчат. Даже если он и хочет что-то сделать, даже если он делает это, он никогда не полон в этом».

Теперь толпа собралась огромная, и его ученики сказали: «Конечно, все, что он говорит, верно». Он вытащил третью стрелу, пустил ее прямо в мишень и, не оборачиваясь к ученикам, взял сотню рупий.

«Что ты делаешь?» – спросил хозяин.

Он сказал: «Это моя стрела. Первой была эгоистичная личность, второй была смиренная личность. А это моя стрела».

Его ученики сказали: «Во всяком случае, он великий мастер. Куда бы он ни брал вас, никогда не сомневайтесь в нем: всегда будет какой-то сюрприз».

И вся толпа согласилась с ним: «Это верно. Его пояснения были очень философскими, он заслуживает те сто рупий. И по тому, как он говорит... он очень религиозный человек, он не может обманывать вас; эта третья стрела была его стрелой».

А все его ученики знали – и он знал – что если бы он промахнулся, то нашел бы объяснение! Пока он не преуспел, он и не собирался объявлять: «Вот моя стрела».

В вашем стремлении к вашей сущности исполина лежит ваша доброта: и такое стремление во всех вас.

В ком-то оно может быть зерном, в ком-то небольшим побегом, в ком-то густым кустарником, в ком-то может расцвести, в ком-то оно может давать зрелые плоды; различие всего лишь в степенях. Между плодом и зерном нет существенного различия. Они относятся к одной и той же категории, это различные стадии одного стремления.

Увидев человечество такими глазами, таким взглядом, вы никогда никого не будете судить как злого, как плохого; вы никогда ни в ком не будете создавать чувство вины и отбросите все чувство виновности, которым были обусловлены сами. Свободный от всякой вины человек обладает красотой, с которой не может тягаться никакое дерево, никакое животное, никакая звезда. Без вины, полный осознания, вы – величайший цветок в существовании, который Гаутама Будда называл «лотосом рая»; лотос – величайший цветок в мире.

В тот миг ваше существо раскрывается и вы полны стремления к всеобщему «я», вы становитесь лотосом – и вы становитесь раем тоже.

Но у некоторых это стремление – бурный поток, что мчится к морю, неся тайны горных склонов и песни леса.

А в других это – мелкий ручей, что теряется в излучинах, петляет и иссякает, прежде чем достигнет моря.

Река ли вы, приходящая с Гималаев – со всеми красотами тех высоких пиков, глубоких долин, песнями молчаливых лесов и радостью движения по девственным землям, – или река, которая никогда не знала гор, которая никогда не знала леса, зная только равнины, – обе достигают океана. Они встретят океан с одним и тем же удовлетворением.

Не называйте одну доброй, а другую злой. Просто их пути были разными, разной была их территория, но они прибыли к всеобщему, к океаническому: это и есть единственная вещь, которая засчитывается окончательно.

Но пусть тот, кто жаждет многого, не говорит тому, кто довольствуется малым: «Почему ты медлишь и колеблешься?»

Это уродливо. Это и есть то, чем занимались все ваши святые и все ваши священники, осуждающие вас: «Почему ты медлишь и колеблешься?» Но кто они – требовать с кого-то? Если кто-то наслаждается, замедляясь, если он наслаждается, останавливаясь тут и там, – кто они, чтобы осуждать? Двигаться по своей воле – право каждого по рождению.

Но пусть тот, кто жаждет многого, не говорит тому, кто довольствуется малым: «Почему ты медлишь и колеблешься?»

Чем больше я знакомлюсь с религиозными писаниями, тем больше вижу, что все они оскорбляют и унижают человечество. Их написали очень эгоистичные люди, осуждающие всех: «Почему ты не движешься быстрее? Почему наслаждаешься прохладой и тенью под деревом?»

Кто вы? Никакой святой, никакой священник не владеет вами; вы не чья-нибудь монополия. Вы индивидуальность, целостная в себе самом, и если вы не хотите достичь прямо сейчас, зачем вас осуждать? Это ваша воля, это ваше стремление. Но самое досадное в том, что человеку не давали этой основной свободы. Вы не можете быть собой; каждый толкает, каждый навязывает, каждый пытается дать вам шаблон, идеал. Вот здесь я расхожусь со всеми религиями и всеми философами.

Моя единственная функция с вами – это убрать все ваши цепи – у вас столько цепей... убрать все ваше бремя – а у вас столько бремени накопилось за столетия, что вы не в силах двинуться, – и дать вам полную свободу быть самими собой.

И это ваше: вы можете повернуть вспять даже от океана – в этом ваша свобода. Если вы хотите еще спеть в лесу, еще походить долинами, оставаться подольше просто каплей, сверкая в раннем утреннем солнце на листке лотоса, – воля ваша.

Даже океан не может сказать: «Ты не возвратишься». Вы можете возвратиться даже от дома Божьего, когда он стоит, приглашая вас. Вы можете сказать: «Тебе придется немножко подождать; хоть я и много жил, многое еще осталось непрожитым. Я возвращаюсь; я должен прожить всю жизнь целиком, а потом я приду. Обожди, не торопись». Я верю, что такая свобода есть у каждого – по праву рождения.

Ибо истинно добрый не спросит нагого: «где твоя одежда?» – и не спросит бездомного: «что сталось с твоим жильем?»

Воистину добрый, даже видя вас нагим, не спросит: «Где твоя одежда?» Это не его дело. Если вы наслаждаетесь, обнажившись под солнцем, дождем, ветром, никто не должен спрашивать: «Где твоя одежда?» Но мы создали мир заключенных. Не делайте этого – по крайней мере, в Пуне! Помните о полицейском комиссаре, он обязательно спросит вас: «Где твоя одежда?» Он даже не джентльмен. Действительно, поистине добрый человек, религиозный человек, никогда не спрашивает о чем-то, что может смутить вас, никогда не задаст такого вопроса, на который у вас может не быть ответа.

Я мечтаю о мире, где каждое человеческое существо будет настолько вежливым, настолько религиозным, что не будет нарушать ничьих границ, ничьей территории. Тогда не нужно будет искать никакого рая в облаках. Мы бы создали его, просто удостаивая людей своим почтением и любовью. Это возможно.

Во всяком случае, я надеюсь, что мои люди поймут: мы не тратим свое время на прекрасные слова, мы движемся к трансформации, когда слушаем эти замечательные изречения человека огромной гениальности.

– Хорошо, Вимал?

– Да, Мастер.