Текст книги "Мессия. Том 2"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Джайнистские монахи не моются, потому что это забота о теле, это материализм. Они не чистят свои зубы. Гуру Грантха Сахиб чистит свои зубы, но джайнистские монахи не чистят. Обычно, встречаясь с ними в прошлом, мне приходилось говорить им: «Не обижайтесь, но сядьте как можно дальше, потому что от вас воняет». Обнаженные, бродят дорогами Индии под жарким солнцем, потеют, покрытые грязью, не моя рта, не купаясь, – и им поклоняются из-за таких глупостей! Из-за того, что они отреклись от тела, не заботятся о теле. Они не знают даже, что тело есть, они никогда не удивлялись его чудесам. Поэтому не говорите: «Это для моей души, а это для моего тела», – вы едины.

Сначала внутри себя вы становитесь едиными со своим телом, потом становитесь едиными со своим сущим. В тот день, когда ваш пульс синхронизируется с Вселенной и ее пульсом, вы обрели религию – но не раньше этого.

Лучше бы наг был тот, кто облачается в свою мораль, как в лучшие одежды.

Есть люди, которые полагают, что могут быть моральными, не будучи религиозными. Мораль – это всего лишь тень, которая следует за религиозным человеком, а не наоборот. Невозможно вначале быть моральным, а потом стать религиозным – поэтому-то священники и обучали вас сперва быть моральным! Они ставят телегу перед волами. А если вы никуда не двигаетесь – никакой эволюции, – то и нечему удивляться. Мораль – очень незначительная вещь.

Если ваше сознание поднимается на высоту религии, мораль придет сама по себе. Мораль растет, как листья на деревьях; вы просто поливаете деревья, вы ухаживаете за корнями. Вам не надо вытягивать листья из дерева, так вы уничтожите их; они появятся, когда придет время. Вы не должны волноваться о них. Но все ваши так называемые священники обучают морали, вот отчего люди и становятся лицемерами. Я никогда не сталкивался с моральным и нелицемерным человеком. Только религиозный человек обладает подлинной моралью.

...тот, кто облачается в свою мораль, как в лучшие одежды.

Люди пользуются моралью как декорацией для своего престижа. Халиль Джебран прав, когда говорит: «Лучше бы он был нагим». Хотя бы в своей наготе он был естественным, не лицемером. От существа естественного можно двигаться к существу религиозному, но из лицемерия вы не можете двинуться никуда, это уличный тупик, он не ведет никуда.

Моральная личность никогда не бывает радостной; она всегда печальна. Это естественное следствие стояния на своей голове. Если бы сущее хотело, чтобы вы стояли на голове, оно вырастило бы ноги у вас на голове. Но есть идиоты, которые пытаются улучшить природу.

Я никогда не видел ни одного йогина в целой стране, который проявлял бы сколько-нибудь разума, потому что, стоя на голове, вы расстраиваете всю систему, всю мудрость тела; слишком много крови устремляется к голове из-за гравитации. Так много крови не нужно – она затопляет... Если мозг затоплен кровью, его самые тонкие ткани, создающие разум, разрушены. Звери не были в состоянии создать разум по той простой причине, что они существа горизонтальные, и все их тело получает кровь в одной и той же пропорции.

Вы когда-нибудь наблюдали, зачем вы пользуетесь ночью подушкой? Без подушки вы не сможете спать, потому что поступает слишком много крови, – ваша голова ниже, чем тело, – а кровь продолжает будоражить весь ваш организм, и вы не сможете спать. Вам нужна подушка – держать свою голову чуть повыше, чтобы туда поступала правильная пропорция крови.

Никогда не будьте лицемером; какова бы ни была цена, вы должны платить – лучше уплатить ее. Лицемерие – это дешевка: у вас нечем платить, но вы разрушаете саму свою душу и саму возможность своего роста.

Ветер и солнце не причинят вреда его коже.

Не беспокойтесь. Даже если вы обнажены, ветер, дождь и солнце не прорвут до дыр вашей кожи.

Лицемерие не дает реальности достичь вас, оно становится барьером. Да, оно дает вам престиж, но что вы будете делать с престижем? – в нем нет ничего существенного.

И тот, кто в своем поведении следует этике, заточает свою птицу в клетку.

Слушайте свою природу, а не так называемых священников и проповедников. Они дадут вам прекрасные одеяния морали и этичного поведения, но они разрушат самый центр вашего существа – или, как минимум, не позволят вам достичь собственной сущности. Упустить собственную сущность означает, что вы упустили всю свою жизнь.

Самая свободная песня не пройдет сквозь железные прутья и проволоку.

Самая свободная песня не может исходить из рабства, из тюрьмы; это просто невозможно. Только свобода становится песней, и песня эта – молитва, что исходит из вашей свободы.

И тот, для кого богослужение – окно, которое отворяют и затворяют, еще не бывал в доме своей души, чьи окна – от зари до зари.

Религия не окно; это не воскресное занятие. Не может быть, чтобы из двадцати четырех часов на один час вы становились религиозными, а двадцать три часа занимались всем тем, что нерелигиозно. Вы думаете, час фальшивой религиозности превысит двадцать три часа искренней нечестности? Так что, если в конце вы обнаружите, что все ваше поклонение было напрасным, никто не будет в ответе, кроме вас самих. Ваша молитва, ваша медитация должна быть от зари до зари.

Рассказывают замечательный случай из жизни Гаутамы Будды. Один из его ближайших учеников, Ананда, был также и его хранителем. Он спал обычно в той же комнате. Он следовал за Гаутамой Буддой, как тень, двадцать четыре часа в сутки. Он был озадачен одной вещью – тем, что Будда спал в определенном положении, которое стало известно благодаря Будде как «поза льва». Он оставался всю ночь в одном и том же положении, он не метался и не ворочался.

Ананда наблюдал за ним, много раз поднимаясь среди ночи, но тот был в одной и той же позе. Однажды он спросил: «Меня сейчас очень сильно мучает один вопрос, и я должен задать его. Я и не предполагал задавать такие глупые вопросы, но этот вертится в моем уме: целую ночь ты остаешься в одной и той же позе, ты спишь или нет?»

Будда сказал: «Тело спит, потому что тело устало, но что касается моего сознания, оно не может спать; так что я сплю, и все же часть меня свидетельствует. И я нашел подходящее положение, наиболее успокаивающее положение; поэтому мне не требуется изменять его».

Вы, очевидно, замечали, что действительно меняете свою позу много раз за ночь, если ваш ум беспокоен. Если ваш ум расслаблен, вы изменяете положение реже, но если ум полностью превзойден, вы можете спать в одном положении.

Люди интересовались, как это я высиживаю в одной и той же позе два-три часа каждый день утром и вечером. Я нашел подходящее положение для своих ног, и когда я говорю с вами, я целиком и полностью увлечен этим, а мои ноги прекрасно знают, что нельзя мешать мне – ведь я никогда не мешаю им. Это просто дружеский контракт.

Медитация – это не что-то, что вы делаете, а после переходите к другим вещам. Медитация – это нечто вроде дыхания: что бы вы ни делали – дыхание продолжается.

Люди приходят и спрашивают меня: «Какое время подходит для медитации – утро, вечер, ночь? Как долго нужно медитировать?» Они задают неправильные вопросы.

Это не вопрос подходящего времени. Всякий раз, когда вы медитируете, это подходящее время, а всякий раз, когда вы не медитируете, это неправильное время. И это не вопрос – как долго вы должны медитировать. Медитация должна стать вашим пульсом; даже когда вы спите, медитация продолжается, как подводное течение. Значит... от зари до зари...

Я повидал всевозможных так называемых религиозных людей. В моей деревне прямо перед домом была лавка со сладостями. Тот человек был очень: религиозным – так сказать, религиозным; у него в руках постоянно были-четки. Чтобы избежать людского взгляда, он сделал мешочек, в мешочке держал свои руки с четками и продолжал повторять: «Рама, рама, рама... – с каждой бусиной. Такая бусина – это средство для счета; иначе вам придется говорить: «Рама один, рама два, рама три...», а это будет трудным и более запутанным, и вы можете сбиться со счета. Там сто восемь бусин, так что если вы обходите один круг, у вас получается имя Божье сто восемь раз. Потом начинается второй круг, и так продолжается.

Если во время этого занятия входит собака и он гонит ее, бусины продолжаются, а он забывает «Рама» и издает какие-то звуки, чтобы пришла: его жена и прогнала собаку. Если приходит покупатель, одна рука продолжает ритуал, а он продает конфеты и торгуется о цене. Я удивлялся: «Что это за вид медитации?» Это не медитация; это очень бедная подмена ее.

Тибетцы более разумны. У них нет четок, у них колесо со ста восемью спицами. Они продолжают заниматься своими делами и вращают колесо» Когда колесо замедляется, они вращают его снова, и их работа продолжается. Один лама стоял рядом, и я спросил: «Вы слыхали об электричестве?»

Тот спросил: «Почему вы спрашиваете об этом?»

Я сказал: «Излишнее беспокойство! Присоедините ваше колесо к электричеству, и оно будет двигаться, как все вентиляторы движутся. Вам не нужно будет хлопотать. Даже если вы выйдете, молитва будет продолжаться; даже если вы умрете, молитва будет продолжаться».

Люди обманывали даже сущее, даже свое собственное существо. Но это полнейшее неразумие.

Медитация не означает повторять имя, не означает декламировать мантру; это означает оставаться молчаливым, центрированным, умиротворенным. Тогда вы можете делать все, но ваше внутреннее молчание остается неприкосновенным, ваша безмятежность остается необеспокоенной. И это внутреннее молчание и безмятежность проявляется в ваших глазах, в ваших руках, в том, как вы идете, как сидите – это придает вам грацию, красоту.

Это и было определение Халиля Джебрана: не красота нужна, а экстаз. Если ваш внутренний мир остается молчаливым, вы будете жить экстатично от зари до зари; вся ваша жизнь станет медитацией. Медитация не ритуал. Она должна стать самой вашей жизнью, самим вашим существом; и тогда все, что вы делаете, будет грациозным и красивым.

В этом молчании вы войдете в контакт с молчанием сущего, потому что сущее понимает только один язык, и это язык молчания. Оно не понимает ни санскрита, ни древнееврейского, ни арабского, ни пракрити, ни пали; оно не понимает никакого другого языка, кроме языка молчания. Когда вы ничего не говорите, вас слышно; когда вы говорите что-то, вы просто расточаете свое дыхание.

Когда вы настолько молчаливы, что будто отсутствуете, происходит чудо – я назову это величайшим чудом. Когда вы отсутствуете, вы обретаете присутствие, которое божественно; достичь этого присутствия и значит быть религиозным. А путем к этому присутствию является религия. Его нет в писаниях и его нет в синагогах и гурудварах – оно внутри вас.

Да, я говорю вам снова: Царство Божие внутри вас.

– Хорошо, Вимал?

– Да, Мастер.

17. ВНУТРИ ВАС СКРЫТЫ ВСЕ ЛЮДИ

6 февраля 1987.

Возлюбленный Мастер,

Ваша каждодневная жизнь – храм и ваша религия.

Когда бы вы ни вошли в него, берите все свое с собой. Берите плуг и горн, молот и лютню,

Те вещи, что вы сделали по необходимости или для удовольствия.

Ибо в мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов, ни пасть ниже своих неудач. И берите с собой всех людей:

Ибо, поклоняясь, вы не можете ни взмыть выше их надежд, ни опуститься ниже их отчаяния.

И если бы вы познали Бога, вам не пришлось бы разгадывать загадки.

Посмотрите вокруг, и вы увидите, как Он играет с вашими детьми.

Посмотрите в пространство, и вы увидите, как Он ступает по облакам, простирает руки-молнии и нисходит дождем,

Вы увидите, как Он улыбается в цветах, поднимается и машет руками в деревьях.

В этом одно из несчастий, что подлинная религия была разрушена – не нерелигиозными, а так называемыми религиозными людьми мира... не теми, кто не верит в Бога, а теми, кто верит в Бога, небеса, ад и всю эту чепуху. Подлинная религия не имеет ничего общего с Богом. Это также и не жажда награды после жизни, и не страх наказания в аду.

Подлинная религия знает не прошлое, не будущее, но один этот миг, только настоящее. Подлинной религии нет в храмах, мечетях, синагогах и церквях. Те, кто пытаются отыскать ее там, напрасно теряют свои силы. Ее нужно искать не через что-то созданное человеком, а через нечто созданное всем существованием, включая и самого человека. Вы не можете изваять Бога в виде статуи, ведь Бог – это не что иное, как сам источник жизни.

Бог не имеет своего собственного лица, не имеет своих собственных рук, не имеет своих собственных глаз; но если вы молчаливы, безмятежны, любящи, – внезапно ваши руки становятся Божьими руками; ваши глаза начинают видеть совершенно другим образом – они становятся глазами Бога. Все остается тем же – и все же все меняется, потому что изменились вы.

Бог – это путь жизни, стиль жизни – жить в созвучии с сущим.

Бог не личность, а просто определенный способ войти в созвучие с сущим, полюбить все то, что окружает вас. Подлинная религия – не что иное, как любовь, несвязанная, нескованная.

Халиль Джебран говорит: Ваша каждодневная жизнь – ваш храм... Фактически, чтобы избежать ее, мы и создали храмы. Храмы – это не места, где живет Бог; это места, которые мы создали, чтобы обманывать самих себя. Бог во всем окружающем пространстве, везде, но для того, чтобы быть настолько поглощенным, одержимым и очарованным Богом, чтобы каждый миг стал затоплен Им, требуется смелость, требуется мужество, требуется безмятежное сердце – открытое, доступное, восприимчивое. Чтобы избежать этого, мы создали всевозможные храмы. Это храмы не для поиска Бога, а для бегства от Бога. Ваши религии – это не религия, а бегство от религии.

Они вроде игрушек – жалкая подмена, мертвая, без жизни, без песни, без танца. Но странно то, что все человечество обманывало себя. Тут должна быть какая-то глубокая психологическая причина.

Мне вспоминается замечательная история Рабиндраната Тагора. Он говорит:

«Я разыскивал Бога многие, многие жизни. Время от времени я видел Его проблеск около далекой-далекой звезды, и я бросался к той звезде. Но когда я добирался туда, Он пропадал.

Снова я видел Его где-то еще, далеко, но это было всегда далеко, и путешествие на такое расстояние требует времени, а Бог не что-то мертвое – это нечто текущее, постоянно движущееся. К тому времени, как я достигал места, где видел Его, Он уже танцевал где-то еще. Я слышал танец, я слышал музыку; Он играл на флейте, я слышал флейту. Я видел Его, но всегда так далеко.

И все же я не останавливался. Это был Вызов... Во мне возникла твердая решимость найти Его – сколько Он будет убегать от меня? И, разумеется, однажды я достиг прекрасного дома, а табличка на доме гласила: Дом Бога. Я был полон радости, что мое путешествие не было напрасным, я разыскал Его; осталось сделать всего несколько шагов и постучать в дверь.

Танцуя от радости, я взошел по тем мраморным ступеням. Я уже было, собрался постучать в дверь, но моя рука остановилась, словно парализованная из-за внезапно пришедшей ко мне мысли: «Если Он откроет дверь и я встречу Его, что тогда? Всю свою жизнь я исследовал, всю свою жизнь я был в постоянном поиске – я знаю только, как исследовать и как искать. Встретить Бога будет смертью для меня, ведь я – не что иное, как исследование, поиск. Это будет смертью для вызова – а что такое жизнь без вызова?»

Я убрал свою руку назад и снял свои ботинки, ведь кто знает? – Он мог услыхать шум на ступенях, открыть дверь и сказать: «Куда ты идешь? Я здесь». Взяв в руки ботинки, я убежал прочь. Я даже не оглянулся – вдруг Он стоит на пороге и наблюдает, и тогда бегство стало бы более трудным и мучительным.

С того времени я разыскиваю Его снова, и я вижу проблеск то здесь, то там. Я знаю, где Он живет, поэтому только этого места я и сторонюсь, продолжая везде исследовать, разыскивать, расспрашивать, разузнавать: «Где есть Бог? Что есть Бог?»

Эта история потрясающе глубока. Вы задумывались когда-нибудь над этим – если вы встретите Бога, что вы скажете Ему? Что вы собираетесь делать с Ним? Он будет уличным тупиком, Он будет вашей могилой, потому что за Ним нет ничего. Вы искали с огромной интенсивностью, с огромной страстью и стремлением, и вся страсть и все стремление исчезнут.

Возможно, это и есть причина, почему каждый продолжает искать Бога, и все же никогда не встречает Его. Возможно, каждый знает дом, где Он обитает, так что они сторонятся только того дома – есть целая Вселенная, чтобы искать и исследовать. Или, возможно, Бог понимает, что Он должен оставаться исследованием, вопросом, поисками и никогда не становиться опытом.

Точно, как со своей стороны вы сторонитесь того дома, возможно, и Он тоже живет в том доме, опасаясь, что однажды может постучать какой-то идиот; какой-то полицейский комиссар может дать ордер на обыск, а полицейские офицеры с их винтовками проделают это привычным методом, насильственно, и в доме Бога. Но говорю я вам: они не обнаружат там Его. Не только вы избегаете Его, Он тоже избегает вас, потому что Он тоже опасается. Встреча обернется грандиозным замешательством: и вам нечего сказать, и Ему нечего сказать. Неужели вы будете говорить о погоде?

Разве вас не посещала хоть однажды мысль, что сама идея Бога как личности – вздор? Нигде нет Бога как личности: все храмы, все эти мечети, синагоги и церкви пусты. Изготовленные ушлыми священниками, они не имеют ничего общего с религией. Халиль Джебран прав, когда говорит: Ваша каждодневная жизнь – ваш храм.

Признать этот простой факт, – что ваша повседневная жизнь является вашим храмом и вашей религией, – всего лишь понимание этого простого факта оборачивается великой трансформацией. Вы уже не сможете делать многие вещи, которые делали всегда, потому что повсюду – священная земля, и каждый миг вы имеете дело с Богом.

Вы не сможете обманывать своих клиентов; вы не сможете властвовать над своими детьми, потому что они ближе к Богу, чем вы. Их невинность – это мост, ваши знания – это стена, Китайская стена; вы можете лишь почитать детей. Вы не можете действовать прежним способом, ведь теперь вы всегда внутри храма и каждый из ваших поступков является молитвой. Каждое мгновение вас окружает Бог. Его присутствие будет чувствоваться даже в вашей жене, в вашем муже, в вашем друге, в вашем враге, ведь кроме Него никого другого не существует.

Сделать всю жизнь храмом, всю жизнь религией – это единственный путь настоящего искателя.

Он не пойдет заглядывать в святые книги. Книги есть книги; нет книги святой и нет книги нечестивой. Читайте их, если вы наслаждаетесь их прозой; читайте их, если вы наслаждаетесь их мифологией, но помните: книга не может передать вам вкус религии.

Да, цветок способен сделать это; летящая птица способна сделать это; дерево, восходя высоко и танцуя под солнцем, способно сделать это. Само сущее становится вашей святой книгой: читайте ее, слушайте ее, и шаг за шагом вы осознаете, что окружены энергией, которой вы совершенно не знали.

Почти как рыба, которая не знает ничего об океане, потому что она родилась в океане, она жила в океане, и однажды она умрет в океане. Она была частью океана, просто волной; она не знает ничего об океане. Рыба узнает океан, лишь когда рыбак вытаскивает ее из океана и бросает на прибрежный песок. Тогда она знает, что потеряла свой настоящий дом, которого она никогда не осознавала. Теперь она жаждет, старается всеми возможными путями вернуться назад и прыгнуть в океан. Только вне океана она осознает то, что она потеряла.

Люди осознают только во время смерти, что они теряют, потому что смерть приходит как рыбак, вытаскивая вас из океана жизни. Как только вас вытаскивают из жизни, вы вдруг соображаете: «Боже мой! Я был живым, и я никогда не знал этого. Я мог танцевать, я мог любить, я мог петь – но теперь уже слишком поздно».

Люди осознают только во время своей смерти, что они постоянно были окружены вечной энергией жизни, но никогда не принимали участия в этом. Ваша повседневная жизнь – вот ваш храм и ваша религия. Действуйте осознанно, действуйте сознательно, и многие вещи начнут изменяться.

Человек, который понимает, что вся жизнь – это храм, это религия, не может продолжать убивать животных ради еды, ведь если божественны вы, то и они тоже божественны. Если Бог бьется в вашем сердце, Он бьется и в сердце оленя. Как же вы можете убить оленя? – такого прекрасного и такого величавого... такого быстрого, он движется, как стрела. Разве вы видели когда-нибудь уродливого оленя? Вот почему у оленей нет никакого конкурса красоты, какой смысл? – они все прекрасны. Разве вы видели когда-нибудь льва, который не прекрасен?

Но человек становится уродливым. Каждый ребенок рождается прекрасным, но по мере роста он начинает обучаться методам быть уродливым, быть соперничающим, быть завистливым, быть насильственным. Постепенно он теряет всякий контакт с жизнью, потому что он потерял благоговение перед жизнью.

Если вы спросите меня, я скажу, что религия – это благоговение перед жизнью. А если у вас нет благоговения перед жизнью, вы не можете представить себе все сущее – деревья, птицы и звери – как различное выражение одной и той же энергии. В истоке мы братья и сестры зверям, птицам и деревьям; и если вы начинаете чувствовать такое братство и сестринство, вы получите первую пробу того, что есть религия.

Когда бы вы ни вошли в него, берите все свое с собой.

Берите плуг и горн, молот и лютню,

Те вещи, что вы сделали по необходимости или для удовольствия.

Ибо в мечтаниях вы не можете ни подняться выше своих успехов, ни пасть ниже своих неудач.

Ничего не отбрасывайте как мирское.

Плуг и горн, молот и лютня – с чем бы вы ни работали, относитесь к этому с почтением. Люди не уважают даже других людей; люди так обращаются с другими людьми, словно это вещи.

Вы задумывались когда-нибудь, что ваш слуга – это также и ваш брат, у него такое же звание, как и у вас, он нуждается в чувстве собственного достоинства так же, как оно необходимо вам? Нет, слуга проходит по вашей комнате, а вы даже не обращаете внимания – как будто никто и не проходил. Будто у слуги нет души. Разве вы купили душу слуги?

Как часто случалось, что вы не видели лица своей жены, хоть вы и живете вместе двадцать четыре часа в сутки? Как часто вы не видели лица своего мужа или своей жены? Так могло продолжаться годами.

Вы уже принимаете друг друга как должное: она становится вещью для вас, вы становитесь вещью для нее. Она пользуется вами, как и вы пользуетесь ею. Вы оба разрушаете друг друга; вы отнимаете у других человеческую природу, саму их душу.

Подлинная религия наделяет жизнью и душой даже вещи. Вы можете коснуться этого стула с любовью и почтением: это ничего не будет стоить вам, но принесет в жизнь безмерное прозрение. Религиозный человек – это единственный волшебник в мире: все, к чему он прикасается, оживает. Дело не в том, что он касается; дело в том, что он изливается в это. Он изливает свою собственную жизнь.

Жить религиозной жизнью – не значит отвергать сущее и убегать в горы. Это путь труса и слабака; это путь искалеченного и неспособного; это путь тех, кто не обладает разумом увидеть Бога всюду вокруг себя. Когда вы отвергаете жизнь, вы отвергаете Бога – кого другого вы можете отвергнуть? Когда вы отвергаете вашу жену или вашего мужа, кого, по-вашему, вы отвергаете? И где вы собираетесь искать Бога?

В жизни Гаутамы Будды есть один случай, говорить о котором буддисты стараются избегать; они не обсуждают его. Когда Гаутама Будда стал просветленным... А что такое просветление? – это истинное переживание того, что все сущее божественно, что это храм Божий и что каждый – это либо Бог пробужденный, либо Бог спящий – но в этом нет различия. Тот, кто спит, может проснуться за минуту, просто немного холодной воды надо брызнуть в его глаза. Может быть, он и разозлится сначала, может, и заорет на вас – люди также швыряют своими будильниками.

Меня спрашивают снова и снова: «Почему люди так разгневаны на тебя?» Я говорю: «Это понятно. Когда люди спят, они не желают никакого будильника рядом с собой; а я не обычный будильник. Я пробую все возможности – даже если мне придется бороться с человеком, я подниму его с кровати. Даже если он и разгневается, об этом нечего беспокоиться. В момент пробуждения он поймет, что его гнев не был справедливым».

В тот миг, когда Гаутама Будда стал просветленным, первое, что он сказал Ананде, было: «Мне хочется пойти в мое королевство. Двенадцать лет прошло с тех пор, как я покинул свой дворец. Я покинул маленького ребенка, которому был всего один день от роду, – моего первого ребенка; сейчас ему, должно исполниться двенадцать лет. И все эти двенадцать лет моя жена, Яшодхара, должно быть, очень сердилась. Она женщина культурная, прекрасная и утонченная – может, она даже и не выразила свой гнев никому, но в своем сердце она несла рану.

Первое, чего я хочу, – это возвратиться и увидеть мою жену, моего ребенка и моего отца. Он должен быть старым, если до сих пор жив. Он, наверное, выплакал свои глаза, ведь я его единственный сын».

Они достигли дворца и вошли туда. Ананда имел привилегию, которую, он испросил перед своим посвящением. Он был старшим двоюродным братом, Гаутамы Будды, поэтому перед тем, как его посвящали, он попросил: «После посвящения я буду учеником, а ты будешь мастером, и на все, что ты скажешь, мне придется говорить да. Тут нет места никакому нет.

Таким образом, прежде чем стать учеником, я хочу прояснить три вещи. Первое: ты никогда не будешь отсылать меня далеко от себя так, как ты, отсылал других людей распространять послание. Даже если я стану просветленным, ты не отошлешь меня распространять послание. Второе: даже если среди ночи я приведу к тебе кого-то, кто хочет задать вопрос, ты не скажешь: «Я устал за целый день от ходьбы, из одного селения к другому селению, не думаешь ли ты, что середина ночи – время неподходящее? Ты не можешь подождать до завтрашнего утра?»

Ты не можешь сказать так, потому что завтра неопределенно. И третье; я буду присутствовать при каждом частном разговоре, с кем бы ты ни беседовал, даже с великим императором, – не имеет значения. Я буду присутствовать там, потому что хочу знать все – не только то, что ты, говоришь массам, но также и то, что ты говоришь наедине, потому что, наедине ты должен говорить большие секреты, более сокровенные истины. Поэтому обещай мне эти три вещи».

Гаутама Будда сказал: «Ты мой старший брат, так что я не могу сказать тебе "нет". Я обещаю; но запомни, только три вещи».

Когда они вошли во дворец, Будда остановился и сказал Ананде: «Хоть у тебя и есть привилегия, присутствовать при каждом разговоре, умоляю тебя, чтобы ты не шел со мной, когда я пойду увидеться со своей женой, по той простой причине, что она женщина очень культурная, и в твоем присутствии она не проявит своего гнева, она не выскажет своих слез. И она придет еще в большее раздражение оттого, что я пришел через двенадцать лет, да еще и привел кого-то с собой, чтобы она не могла выразить, что у нее на сердце. Мне хочется, чтобы она вопила на меня, кричала, оскорбляла меня, чтобы она смогла отвести душу. Я чувствую ответственность».

Ананда понял; он сказал: «Я могу сделать это исключение. Можешь идти – я подожду за дверью».

Разумеется, Яшодхара оказалась очень разгневанной. Она не сердилась за то, что Гаутама Будда оставил дворец, отрекся от царства и ушел в горы медитировать и искать истину. Не это разгневало ее; она кричала: «Ты не доверял мне! Ты мог бы рассказать мне об уходе. Неужели ты думаешь, что я препятствовала бы тебе? В моем теле тоже кровь дочери воина, и я могу провожать тебя на поле битвы, не проронив ни единой слезы из своих глаз, зная, что, быть может, никогда не увижу тебя снова...

Если бы ты прямо сказал мне, что собрался на поиски истины, я бы ни за что не рассердилась. Мой гнев не из-за твоего ухода, мой гнев оттого, что ты не доверял мне достаточно, ты не любил меня достаточно».

На самом деле, перед тем, как покинуть дворец, Гаутама Будда зашел в комнату своей жены просто увидеть лицо своего ребенка, которому был всего один день от роду. Но ребенок с матерью были вдвоем под пледом – ночь была прохладной – и он не смог увидеть ребенка. Он побоялся поднимать плед, чтобы посмотреть на ребенка, – боялся, потому что шевелить плед было опасно: если бы его жена проснулась, она подняла бы ненужную суматоху вокруг этого и разбудила бы весь дом.

Тогда бы и отец, который на него надеялся... Гаутама был его единственным сыном, а сам он уже состарился, – он бы сказал своему сыну: «На тебе ответственность... и сейчас, вместо того, чтобы принять ответственность и сделаться царем, ты собираешься оставить семью; ты собираешься отречься от царства».

Будда сказал: «Я пришел с тяжелым сердцем. Я знаю, я причинил тебе боль, но я знаю также, что у тебя столько любви ко мне, что ты можешь простить меня. Я просто пришел извиниться».

Далее и произошло то, что я хотел подчеркнуть, из-за чего я привел случай с Буддой. Его жена сказала: «Мое прощение тут ни при чем. Ты попросил – этого довольно. Всего один вопрос я хочу задать тебе: ты обнаружил истину; неужели ты не смог бы обнаружить ее здесь, во дворце? Было ли абсолютно необходимо уходить в пещеры в горах? Разве истина недостижима здесь?»

И Будде пришлось признать: «Когда я уходил, я не осознавал этого, но сейчас я знаю: истина достижима всюду; нет нужды уходить в определенное, место искать ее. Но это я могу сказать только сейчас, в то время, когда я отрекался, я был невежествен».

Вам ясно значение этого? Буддисты избегали этой истории, потому что не хотели принять ее значение. Значение ее в том, что любое отречение из невежества, и для тех, что стали просветленными, не бывает отречения, есть только радость.

Любое отречение бессознательно; это как будто бы вы гуляете во сне. Но в миг вашего пробуждения Бог повсюду. Буддисты игнорировали эту историю по той простой причине, что если такая история станет известной всему миру, кто же будет отвергать мир?

За двадцать пять столетий миллионы людей отвергли мир. Увы, они и понятия не имели о собственном заявлении Будды. Это неважно, может, вы и не осознаете того, что вас окружает определенная энергия, которая переживается как Бог, когда вы пробуждаетесь; но даже если вы и не осознаете, энергия есть, так что нет нужды никуда ходить.

Что необходимо – так это двигаться от сна к пробуждению. Это путешествие внутрь; не от этого места к тому месту, не отсюда к Гималаям, но от бессознательного – к сознанию.