Текст книги "Вкус желания"
Автор книги: Беверли Кендалл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
Несколько мгновений ни один из них не произносил слова. Паузу заполняло только ее неровное хриплое дыхание. Если на виконта этот поцелуй и произвел действие, то это никак не было заметно по выражению его лица.
– Мне надо переодеться, – сказал он. Его взгляд скользнул по ее юбке. – Да и вам это не помешает.
С этими словами он вышел из комнаты. Амелия опустила глаза и увидела на подоле платья большое кофейное пятно.
Глава 13
В тот вечер при свете сальной свечи в своей спальне Амелия писала письмо лорду Клейборо. Перо в нескольких местах прорвало бумагу – настолько велико было нарастающее чувство тревоги и необходимости действовать. Она презирала себя за то, что поддалась отчаянию.
У Амелии возникло также искушение написать Элизабет, но она не могла позволить себе обременять собственными неурядицами свою подругу графиню Кресуэлл, состоящую в счастливом браке и через четыре месяца ожидающую первенца. Запечатав письмо и положив его на прикроватный столик, чтобы позже отдать лакею с наказом отправить, Амелия забралась в постель и позволила себе то, что делала редко, – раздражаться и нервничать. Она всегда считала бесплодное раздражение, проявлявшееся в тяжких вздохах и постоянном беспокойстве, пустой тратой времени и эмоций, не приносящей ничего, кроме неприятностей, и ничего не решающей. И все же ей пришлось признаться себе: ее физическая тяга к Томасу Армстронгу требовала каких-то действий, и если не кипения и раздражения, то чего-то близкого к этому.
Правда заключалась в том, что она не могла доверять себе, если находилась наедине с ним. И с этим ничего нельзя было поделать. Сегодняшний поцелуй показал это совершенно ясно, а ее платье с кофейным пятном, вызвавшее недоуменный взгляд Элен, стало вопиющим напоминанием об этом. Она оказалась не лучше тех женщин, кого он укладывал в свою постель. На самом деле, она была даже хуже, потому что он не ухаживал за ней, не дарил охапки цветов, не говорил красивых слов и не выказывал своего обожания. Нет. Она сдалась на его милость через две минуты после того, как сочла, что готова повесить, утопить или четвертовать его. Слово «смущение» никоим образом не соответствовало тому, что она на самом деле чувствовала.
Если бы только она могла отправить письмо лорду Клейборо с гонцом, как делала это в Лондоне! Два месяца назад по Лондону ходили анекдотические слухи о том, как один фермер нашел два мешка старых писем возле своего амбара, писем, отправленных два года назад. С тех пор Амелия не вполне доверяла почте.
Но это был не ее дом, и она не могла использовать слуг, как хотела бы. Более того, она никогда не смогла бы ухитриться это сделать, если бы поблизости находился виконт.
На следующее утро она сидела за своим письменным столом за пятнадцать минут до прихода виконта. Вчерашний поцелуй был еще жив в ее памяти, и Амелия старалась смотреть только на бумаги перед собой, притворяясь, что целиком погружена в работу, когда он вошел в кабинет.
– Доброе утро, Амелия.
То, как ее чувства ожили при его вежливом приветствии и пробудили к жизни каждый ее нерв, по-видимому, свидетельствовало о том, что его приветствие прозвучало интимно. Амелия бросила на него взгляд и коротко и резко кивнула. Она тотчас же заметила две вещи, первую из которых предпочла бы не замечать. Во-первых, ямочки на его щеках очень ему шли и делали его до невозможности привлекательным. Во-вторых, на нем был костюм для верховой езды, и это означало, что большую часть дня он проведет в конюшнях, а не в кабинете. Что было весьма утешительно.
– Отложите контракты, – сказал он, подходя к своему письменному столу. – Нынче утром мы едем кататься верхом.
Амелия резким движением подняла голову и уставилась на него широко раскрытыми глазами. Он смотрел на нее через стол, и в уголках его рта томилась едва заметная улыбка.
– Я предпочла бы не ехать, – сказала она лимоннокислым тоном, оправившись от изумления.
Он хмыкнул:
– Считайте эту поездку одной из своих обязанностей, хотя я склонен думать, что свежий воздух придется вам по вкусу. Ваш отец много раз говорил мне, что вы отлично ездите верхом. Я подумал, вам будет приятно снова взять в руки поводья.
Немыслимо, чтобы отец сказал о ней что-то хорошее.
Виконт, по обыкновению, это выдумал.
– Не припоминаю, чтобы верховая прогулка с вами числилась среди обязанностей, которые вы мне перечислили, когда я приехала.
Он снова рассмеялся, и ямочки на его щеках стали глубже и заметнее.
– Думаю, я упомянул об этом как о дополнительных обязанностях. Считайте это одной из них.
Амелия оглядела бумаги на столе и перевела взгляд на ненавистные каталожные ящики. Все равно что делать выбор между клубникой со сливками и вареной бараниной с картофелем. Ясно, что предпочтительнее.
– Я одета неподходяще для верховой езды.
Она указала на свое цветастое платье, выражая тем неискренний протест.
Лучшая и здравая часть натуры Томаса предпочла бы не видеть томление в ее взгляде, которому она пыталась противостоять. Это добавляло нежелательную сложность в их отношения.
Он спокойно спросил:
– Вам станет легче, если я скажу, что это не просьба, а распоряжение виконтессы?
«Томас, дорогой, почему бы тебе не предложить леди Амелии покататься верхом? Не могу представить, что бедная девочка сидит в четырех стенах целый день», – вспомнилось ему.
Амелия встала, и он отметил, что движения ее были грациозными, как у балерины. Поддержка его матери и желание побыть на свежем воздухе – от такой комбинации она, по-видимому, была не в силах отказаться.
– Ладно, если таково распоряжение виконтессы, пойду переоденусь во что-нибудь более подходящее для верховой прогулки.
Другая половина его натуры почти с вожделением наблюдала, как невинно, но провокационно покачиваются ее бедра и как красиво двигаются ноги в женственном единении, когда она шла через комнату и выходила из нее. Господи! Ну и в переплет же он попал! Все шло не так, как он планировал. Ее отклик на него был более сильным, чем он мог предполагать, но его яростная реакция на нее была такой, что могла бы расколоть пополам скалу Гибралтара.
Ответ был донельзя прост. Просто перестать целовать эту чертову женщину, потому что каждый поцелуй выворачивал его наизнанку, сбивал с ног, а воспоминания о нем продолжали жить в его памяти, бесконечно мучая его. «Перестань ее целовать!» На этот раз команда прозвучала в его мозгу с большей силой. Он добился своей главной цели, не прибегая к дальнейшей физической близости. Это была свежая мысль, и он непременно ею воспользуется.
И все же пятнадцатью минутами позже Томас стал серьезно сомневаться в том, что, несмотря на свое решение, у него достанет выдержки последовать ему. Его возбуждение было настолько сильным, что коричневые шерстяные бриджи для верховой езды стали тесны, и ему приелось остаться сидеть за столом, чтобы это не стало слишком заметно.
Она вошла в комнату – масса темных шелковистых волос, длинные руки и ноги, дерзко торчащая грудь. Ее одежда была довольно скромной, если не считать двух длинных разрезов спереди и сзади, делавших это одеяние похожим на юбку. А кожаные бриджи под тяжелой темно-синей тканью плотно облегали ноги, прекраснее и стройнее которых ему никогда не доводилось видеть. И ни один мужчина никогда не смотрел с большим вожделением на эту пару бриджей, чем он в эту минуту.
Теперь он понял, почему панталоны на женщинах считались в обществе недопустимыми. С трудом сглотнув, он попытался сохранить маску безразличия, хотя примитивная и грубая похоть не отпускала его.
Амелия вошла в комнату и остановилась.
– Я готова.
– Да, вижу.
Он произнес эти слова себе под нос, потому что в его сознании бродили разные преступные мысли: хорошо бы бросить ее на письменный стол, войти в нее и продолжать это, пока она не достигнет пика наслаждения и не начнет извиваться под ним, превратившись в массу содрогающейся плоти и шелковистых ног и рук. Тогда и он обрел бы избавление в тугих, влажных глубинах ее тела.
Томас очнулся от своих сновидений наяву и увидел, что она пристально смотрит на него. Он поспешил подняться на ноги. Его возбуждение еще не прошло, но одежда уже смотрелась вполне прилично.
Он приблизился к ней длинными шагами.
– Вам нужно дамское седло?
– Нет, я езжу по-мужски.
И он сразу увидел ее длинные ноги, обхватившие его бедра в бесстыдном самозабвении. Он не посмел позволить своему взгляду опуститься ниже ее шеи.
– Почему так?
Она помолчала, кашлянула и снова заговорила:
– Моя мать считала, что ездить в дамском седле небезопасно.
– Она что, была суфражисткой? Участвовала в движении за предоставление избирательного права женщинам? – поддразнивал он ее.
– Нет! – И, будто осознав резкость своего тона, она продолжала уже мягче: – Просто разумной женщиной.
Томас разгадал в ней печаль, не высказанную вслух, и понял, что в ее ответе крылось нечто большее, о чем ей нелегко говорить, что-то, что она предпочла бы не показывать.
– Идемте в конюшни. Это недалеко от дома.
Он полагал, что прогулка прохладным осенним утром должна была бы обуздать его неугасимое желание.
Они проделали путь до конюшен в молчании. Ни слова не было сказано о поцелуях. Как, впрочем, и о ее костюме, который, кстати сказать, был безупречен.
Несколькими минутами позже грум подвел им двух самых прекрасных лошадей, каких ей доводилось видеть. Амелии не могла отвести глаз от прекрасной гнедой кобылы и черного жеребца. Теперь они с виконтом будут скакать по окрестностям, а их поцелуи исчезнут из ее памяти, достанутся в далеком прошлом.
Пока лорд Армстронг подчеркнуто нежно гладил гриву своего чистокровного скакуна, кобыла обследовала карманы его сюртука для верховой езды, надеясь найти там угощение.
– Это Молния. Вы поедете на ней.
Он кивком указал на кобылу.
Амелия протянула руку и нежно погладила шелковистую коричневую шерсть над носом.
– Она красавица, – сказала девушка тихим, умиротворяющим тоном.
Кобыла нежно заржала и принялась месить грязь передним копытом.
Обмотав поводья жеребца вокруг коновязи, лорд Армстронг взялся за кобылу.
– Молния высотой в восемнадцать ладоней. Вам потребуется помощь, чтобы сесть на нее.
– Я справлюсь сама.
Потом она посмотрела на стремя и убедилась в том, что оно расположено намного выше обычного.
– Не упрямьтесь. Случалось, что взрослые мужчины не могли сесть на нее без помощи.
– Ну а я смогу, – решительно процедила она сквозь зубы.
Вырвав у него поводья, Амелия подняла ногу и аккуратно поставила ее в стремя, но тотчас же убедилась, что у нее не хватает сил подтянуться. Однако это ее не обескуражило, и она сделала новую попытку, подтянулась чуть выше и все же не смогла вскочить в седло.
Молния стояла совершенно неподвижно, пока девушка в третий раз попыталась на нее взобраться. Впрочем, и эта попытка оказалась бесплодной. Амелия бросила беглый взгляд на лорда Армстронга. Выражение его лица оставалось непроницаемым, но в глазах появился блеск. Он понимал, что происходит.
Когда она в последний раз потерпела фиаско, он откашлялся: одна ее нога оставалась на земле, а другая в стремени, от безуспешных попыток она запыхалась.
– Вы позволите мне помочь вам или предпочтете потратить все утро на то, чтобы доказать, что способны справиться с лошадью лучше любого мужчины?
Амелия бросила на него взгляд через плечо и сердито кивнула.
– Моя лошадь не такая высокая, – пробормотала она.
– В таком случае, может быть, найти вам лошадь более подходящего размера?
Похоже было, что он с трудом сдерживает улыбку.
«Почему, черт возьми, он не поступил так с самого начала?»
Амелия издала не слишком изящное фырканье:
– Не стоит.
– Тогда давайте покончим с этим.
Однако его помощь означала, что так или иначе его руки коснутся ее тела, прогуляются по всей длине ее ноги. Когда наконец она оказалась в седле, все ее тело жарко покалывало, а спокойствия как не бывало.
– Ну как?
Он наблюдал за ней и не спешил убрать руку с обтянутой кожей ноги. Но Амелия была слишком занята, пытаясь преодолеть досадные ощущения, струящиеся по всему телу, чтобы хлопнуть по дерзкой руке. Она просто поспешила оправить полу, чтобы прикрыть ногу. Но при этом ее нога поддала в бок кобыле, и та двинулась вперед рысью, в то время как Амелия безуспешно пыталась обуздать ее, пуская вход поводья.
Наконец ей удалось заставить кобылу остановиться. К этому времени лорд Армстронг уже сидел в седле и без труда догнал ее. В его глазах она увидела ярость.
– Что, черт возьми, вы делаете? Хотите убить себя и покалечить мою лошадь?
Амелия заставила кобылу повернуться так, чтобы оказаться лицом к разгневанному лорду.
– Не стоит кричать. Моя нога соскользнула. Вот и все.
– Вам бы следовало проявить здравый смысл, сидеть спокойно и не дергать ногами.
– Хорошо. Если бы вы убрали руку с моей ноги, мне не понадобилось бы дергать ею.
Как только Амелия произнесла эти слова, она пожалела об этом и дорого дала бы, чтобы забрать их обратно. Она предоставила ему достаточно оружия и снарядов для атаки.
Тотчас же гнев на его лице сменился ленивой улыбкой, и она поняла, что этот факт ему известен.
– Я запомню это и буду хранить в памяти до следующего раза.
– Следующего раза не будет, – проворчала она.
Его улыбка стала шире.
– Ладно, поехали, – сказал он, заставляя своего жеребца двинуться вперед.
То, что последовало дальше, несомненно должно было стать кульминацией ее пребывания в Стоунридж-Холле. Лорд Армстронг повез ее в самое красивое и живописное место, какое ей только доводилось видеть.
В отличие от их обычных перепалок сегодня они ухитрились вести себя вежливо и робко и осторожно вступили в неизведанную область взаимной симпатии и сердечности. Будучи хорошим знатоком этих мест, виконт показывал ей разные культуры, произрастающие на сданных в аренду землях. Они миновали луга, проехали долинной и обогнули пруд, кишмя кишащий рыбой.
Два часа верховой прогулки прошли как двадцать минут. По возвращении у конюшен их поджидал грум.
Памятуя о неудачном начале прогулки, Амелия поспешила спрыгнуть прежде, чем лорд Армстронг успел предложить ей руку. Может, она нуждалась в помощи, чтобы сесть в седло, но спешиться могла сама. Печальная улыбка на его лице подтверждала то, что он понял ее поспешность.
– Я их возьму, милорд, – сказал молодой человек, принимая поводья и держа их в загорелых руках.
Потом он повел лошадей к конюшне, где они принялись пить из большого корыта.
– Пойдемте. Думаю, вы хотите привести себя в порядок и поесть до того, как приступите к своим обязанностям.
Амелия могла только вообразить, какое ужасное зрелище представляла. Несмотря на прохладную погоду, она раскраснелась и пряди влажных волос, выбившихся из прически, прилипли ко лбу. Сейчас она думала только об одном – как станет долго мокнуть в теплой ванне.
Он, конечно, выглядел не так скверно. Его золотые локоны растрепались, и его лицо сделалось просто неотразимым. Легкая испарина, покрывавшая его лоб и щеки, только придавала ему необычное сияние и золотистый оттенок, характерный для облика греческих богов. Право же, это было несправедливо: он выглядел так хорошо после нескольких часов верховой езды, а она чувствовала себя грязной и не более привлекательной, чем коровница.
По возвращении виконт повел ее к тенистому вязу, который, как он утверждал, был посажен им в детстве.
– Позвольте показать вам, где я вырезал свои инициалы.
Их сапоги хрустели, ступая по сухим листьям, усыпавшим землю вокруг толстого узловатого ствола. Амелия пыталась не обращать внимания на жар, распространявшийся по руке от того места, где он легонько сжимал ее запястье.
Он не выпустил ее руки и когда палец его уткнулся в ствол, где были отчетливо видны инициалы «ТФА», вырезанные на коре.
Амелия машинально спросила:
– Что означает буква «Ф»?
И тотчас же пожалела, что вовремя не прикусила язык и проявила к нему какой-то интерес.
– Филипп, – ответил он. – Это семейное имя.
Амелия знала от отца, что отец виконта умер, когда тот только что достиг зрелости, и с тех пор, еще будучи совсем юным, он получил титул и связанную с этим ответственность. Это было одной из причин, почему ее отец так восхищался им. Ничего особенного, таких много, напомнила она себе, стараясь подавить поднимавшуюся в ней волну язвительности.
– Мы оба потеряли родителей юными, – продолжал он, не позволяя ей опустить глаза.
Амелия с трудом сглотнула и только кивнула, стараясь незаметно высвободить руку. Ей было гораздо легче, когда они или игнорировали друг друга, или обменивались колкостями. Когда он был с ней мил, она теряла дар речи и ощущала напряжение от его близости. Вот и сейчас он был слишком близко к ней, чтобы она могла сохранять спокойствие.
И в этот момент Амелия осознала: в нем было нечто гораздо более опасное, чем его пороки. А именно: добрые стороны его натуры.
Высвободив руку решительным движением, Амелия отступила из-под ветвей вяза и остановилась, видя, как виконт плавным движением достает из-за голенища маленький перочинный нож.
– Давайте-ка вырежьте на коре свои инициалы.
Он протянул ей нож металлической ручкой вперед.
– С какой стати мне это делать? – спросила она, не сводя с лезвия пристального взгляда.
На его загорелом лице сверкнули белые зубы, и ее желудок сделал скачок вниз, как это случалось всякий раз, когда он целовал ее.
– Неужели вы никогда ничего не делаете просто забавы ради? Разве не приятно знать, что здесь останется нечто, что сохранит на себе отпечаток вашей личности до конца своей жизни?
Его глаза потемнели и обрели цвет лесной зелени, а взгляд теперь был устремлен на ее рот, и этот взгляд посылал жаркие волны крови по всему ее телу.
– Не особенно, – ответила она, и голос ее прозвучал так, будто она запыхалась.
– Тогда вместо вас это сделаю я.
Он убрал от ее руки протянутый было нож и очень тщательно вырезая буквы АРБ под своими. Покончив с этим, снова спрятал нож за голенище.
– Откуда вы…
– От вашего отца. Он много и подробно рассказывал о вас.
Внезапно ее омыла волна безотчетной боли, настолько сильной, что на мгновение она лишилась сил. И в этот самый момент Амелия с полной ясностью вспомнила то, что с самого ее прибытия в Стоунридж-Холл ускользало из ее сознания. Вспомнила не только причины, но и силу ее неприязни к Томасу Армстронгу, так что их утреннее перемирие оказалось разорванным в клочья, превращенным в пыль.
Ее второе имя было Роуз, то же, что и у ее матери. Отец не имел права делиться столь личными сведениями с виконтом. С кем угодно, но только не с ним.
Она почерпнула силы в своей ярости:
– Да, да, «много и подробно», хотя он не помнит, когда у меня день рождения, и не знает ничего, что важно для меня, а теперь еще хочет поднести меня в качестве невесты на тарелке человеку, которого я скорее огрела бы дубинкой, чем стала бы его женой. Я чрезвычайно признательна ему за то, что он помнит мое полное имя.
Глаза виконта округлились, будто ему нанесли неожиданный удар из засады. С его лица медленно, исчезли малейшие следы дружелюбия, и оно превратилось в маску из камня.
– Жениться на вас?
Любую другую женщину могла бы оскорбить та неприязнь, которая прозвучала в этих словах.
– Не знаю, какой полоумный осел вложил в вас такую мысль, но я не принял бы вас, даже если бы вас поднесли мне не только на тарелке, но и на блюде. Спешу вывести вас из этого заблуждения.
– Каждый, у кого есть хотя бы половина мозгов, поймет суть действий моего отца. Он видит в вас сына, которого у него никогда не было, и, поскольку не может утверждать, что вы его сын по крови, готов пройти огонь и воду, чтобы добиться этого родства через брак. И если вы этого не видите, то я уже сейчас могу вам сказать, кто здесь полоумный осел.
На его виске запульсировала вена. Руки, повисшие вдоль боков, сжались в кулаки.
– Только вы способны заставить меня пожалеть о том, что сегодня я проявил к вам доброту.
– Ха! Вы проявили не доброту, а подчинились желанию вашей матери.
В его глазах засверкали зеленые молнии.
– Да, я принял во внимание желание моей родительницы. Это нечто такое, о чем вы не имеете представления. Да, вам повезло, неблагодарная девчонка. По крайней мере ваш отец хотел бы видеть вас замужем, за джентльменом, который не истратит из вашего приданого ни шиллинга за игорным столом, да и само приданое ему не важно. Будь я на месте вашего отца, чего, слава Богу, нет и за что я каждый день благодарю провидение, я бы с радостью вручил вам веревку, чтобы вы связали себя узами брака с этим никчемным болваном Клейборо. Хочу пояснить: даже Банк Англии не располагает достаточными средствами, чтобы соблазнить меня жениться на вас. Поэтому можете быть спокойны на этот счет.
Амелия с трудом сглотнула, припоминая, когда в последний раз плакала. Это было тем летом, когда ей исполнилось тринадцать. Она лежала в постели с лихорадкой, ожидая возвращения отца. Он не приехал. Она плакала из-за него пять дней. Она плакала оттого, что годом раньше потеряла мать, но с тех пор ни разу не пролила ни слезинки.
Чего бы она сейчас не отдала, чтобы снова стать тринадцатилетней девочкой, способной плакать, не боящейся показать глубину своей сердечной раны. Но она знала, что не сможет плакать. Ни здесь в его присутствии, ни, пожалуй, никогда.
Амелия с трудом собрала остатки спокойствия и произнесла:
– Вы правы. Сегодня ночью я буду спать намного спокойнее.
Потом она повернулась и одна направилась к дому.
