Текст книги "Вкус желания"
Автор книги: Беверли Кендалл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
– Тогда отправимся обратно, – произнесла Амелия и позволила себе посмотреть на Томаса.
Его глаза сказали ей, чего он хочет: он хотел ее, и в этот момент Амелия ощутила в себе нечто новое. До сих пор дремавшую уверенность в силе своих чар. Но не только осознала свою силу; она наслаждалась ею и ей захотелось выставить ее напоказ.
Во время возвращения домой они молчали, если не считать болтовни Кэтрин, перечислявшей все магазины, которые они успели посетить, и детально описывавшей все восхитительные вещи, которые она видела, но не смогла купить, потому что ей не хватило денег.
Амелия слушала ее одним ухом, отвечая только тогда, когда требовалось ответить. Остальное время все ее внимание было приковано к Томасу. И если его изумрудные глаза поглотали ее, то и она пожирала его взглядом. В присутствии Кэтрин, занятой собой и едва ли замечавшей то, что бурлило и кипело между Амелией и Томасом, имело ли смысл скрывать свои чувства? Она испытывала силу его страсти и с лихвой возвращала ее. Это путешествие принадлежало ей по праву, и она была намерена использовать эту возможность до конца.
Глава 27
В этот вечер Томас вошел в спальню Амелии, как если бы делал это каждый день и, более того, будто имел на это право. Целый день он провел, сдерживая себя и демонстрируя самообладание святого. Но он, черт возьми, не был святым, и потому эта сдержанность давалась ему нелегко.
В камине горели дрова, разгоняя холод. Амелия сидела на постели в бледно-розовой ночной рубашке. Соски ее явственно выступали под шелком ночной одежды, и от их вида его обдало жаром. Он весь день находился в состоянии возбуждения, и теперь его мужское естество воспрянуло с новой силой.
Наконец-то Амелия рассталась со своей сдержанностью и просто излучала соблазн, ее синие глаза были наполовину прикрыты, и он видел, что они полны желания. Он не мог дождаться момента, когда заключит ее в объятия.
– Я думал, что сегодняшний вечер никогда не наступит.
Его голос звучал страдальчески – он целый день испытывал пытку. Томас быстро избавил ее от ночной рубашки и прикрыл ладонями ее груди. Его руки принялись ласкать, поглаживать, сжимать их, наслаждаясь их нежностью и упругостью. Он медленно обвел ее соски большими пальцами.
– Я хочу видеть тебя обнаженным.
В тихом голосе Амелии звучала страсть.
Она испустила стон и лихорадочно принялась помогать ему раздеться. Пока он спешил расстегнуть пуговицы рубашки, она принялась за его панталоны, и руки ее постоянно задевали его возбужденное мужское естество.
В промежутках между ласками и поцелуями, столь обжигающими, что его удивляло, почему матрас под ними не заполыхал, им обоим удалось сорвать с него всю одежду до последней тряпки. И только тогда он смог уложить на постель ее, издающую стоны, полную восторженного предвкушения наслаждении. Ее восхитительные груди, ее соблазнительные бедра и то потаенное место, обещающее нескончаемый упоительный экстаз, – все это звало и манило его к удовлетворению, которое способно было принести только завершение этой игры.
Амелия не воспринимала ничего, кроме мужчины, лежавшего между ее бедер. Тело ее было готово принять его, влажное и нетерпеливо ожидающее момента, когда она смогла бы почувствовать его твердое и горячее мужское естество внутри. Она сжимала его влажную спину обеими руками, стараясь привлечь его как можно ближе, но, к ее удивлению, он отстранился, приподнялся, опираясь на локти, держа руки по обе стороны ее бедер. Пряди его светлых волос прилипли ко лбу, плечам и груди, а грудь вздымалась от сдерживаемой страсти.
Широко разведя бедра, готовая к новому наслаждению, Амелия удивленно заморгала, когда его руки переместились с ее живота к нижней части тела, и он принялся ласкать ее, прежде чем перевернуть на живот.
Изумленная, она оглянулась через плечо и заметила мрачную решимость и напряженность выражения, когда он подсунул подушку под ее бедра, чтобы обеспечить им упор. Из его горла вырвался хриплый стон, а по щекам медленно поползли бисеринки влаги. Он принялся гладить и ласкать ее ягодицы. Ее голова устало опустилась на подушку. Пальцы Томаса нашли ее жаждущую влажную плоть. Амелии хотелось кричать, требуя большего, но из ее груди вырвались только мучительные рыдания. Она сделала движение бедрами назад, а руки завела за спину, чтобы привлечь его ближе.
Сделав одно резкое движение бедрами, он вошел в нее. Это было жесткое вторжение и достаточно болезненное, но именно такое, какого она хотела, и он вошел в нее глубже, чем прежде. Темп его движений все ускорялся с каждым сильным толчком. И очень скоро он довел ее до полного самозабвения, и она испытала столь сильное наслаждение, что на мгновение потеряла сознание. Влажный вздох слетел с его губ, полный страсти и вожделения и означающий, что он испытал то же самое.
Они некоторое время оставались соединенными таким образом: он все еще был глубоко в ней, ее плоть продолжала сжимать его и сокращаться, и их дыхание оставалось шумным и неровным, пока они парили над землей, а потом опускались на землю, переходя от эйфории к покою. Когда Амелия обрела силы, она перекатилась на спину и снова потянулась к нему. Он мгновенно отозвался, заключил ее в объятия и принялся целовать так страстно, будто вообще не собирался выпускать из объятий. А потом она спала долгим сладким сном.
Амелия любовалась совершенной картиной рождественского утра: семья собралась вокруг красиво убранной елки. Графиня нянчила дочь, а граф держал на руках сына. Кэтрин стояла на коленях, охая и ахая и любуясь зеленым бархатным платьем, украшенным множеством оборок, которое она вытягивала из коробки. Шарлотта примостилась на одном из кресел и пыталась развязать ленту на небольшой коробочке, время от времени бросая робкие взгляды на лорда Алекса, наблюдавшего за торжеством с благожелательностью самого Санта-Клауса.
– Это для вас, – сказал он.
Томас некоторое время копался под елкой, пока наконец не вытащил красиво украшенную шкатулку. Он протянул ее Амелии, и взгляд его пронзительных зеленых глаз был одновременно страстным и нежным.
Он приготовил для нее подарок. К горлу подступил ком, а глаза обожгли подступающие слезы.
«Не смей плакать!» Нет, она не станет плакать. Она не могла плакать. Сглотнув комок в горле, она смахнула едва появившиеся слезы и дрожащими руками приняла круглую шкатулку. Их руки соприкоснулись. Его глаза потемнели, и. Амелии пришлось собрать все свое самообладание, чтобы не думать о прошлой ночи.
Сосредоточиться, Но пальцы ее утратили ловкость и слаженность, и ей потребовалось немало времени, чтобы открыть шкатулку. Когда наконец ей это удалось, она увидела: внутри ее уютно угнездилось ослепительное сапфировое ожерелье.
Она охнула и прижала руку ко рту.
– Это очень красиво, но я не могу принять такой подарок, – сказала она шепотом.
Голос ее прерывался.
– Конечно, вы его примете.
Его тон был нежным, но не допускающим возражения.
– Но все подумают…
– Кто?
Он поднял брови и мгновенно окинул взглядом присутствующих.
– Здесь моя семья и мои друзья, здесь чужих нет. И поверьте мне, что ни Мисси, ни Радерфорд не посмеют осуждать наши отношения.
Амелия снова посмотрела на ожерелье. Что мог означать такой подарок? Это не было обручальное кольцо. Он хотел, чтобы они продолжали оставаться любовниками? Неужели это все, что он собирается ей предложить?
– Благодарю вас. Оно прекрасно, – пробормотала она, тяжело дыша.
Ее душили чувства, но глаза оставались сухими, потому что она не знала, что такое слезы счастья.
– Позвольте мне…
Он подошел ближе, и его запах опьянил ее. С церемонностью, достойной официального предложения, он вынул ожерелье из шкатулки, надел ей на шею и застегнул. Она ощутила обнаженной грудью вес и холодок тяжелых сапфиров. Прикосновение его рук к ее шее и плечам она ощущала как более интимное, чем даже поцелуй, и сердце ее чуть не разрывалось от того, что ей приходилось обуздывать свое ликование. Несколько раз у нее подгибались колени, когда он оказывался поблизости, а часто в его присутствии ее охватывала головокружительная эйфория, но она была не из тех женщин, кто легко падает в обморок. И все же сегодня Амелия боялась смотреть на него, потому что рядом с ним она теряла спокойствие.
Будь они одни, Амелия поцеловала бы его, но она знала: позволь она себе целомудренный поцелуй, то непременно пожелает большего. Они оба захотели бы большего.
Амелия изо всех сил старалась не смотреть на него, но чувствовала его взгляд на себе, и он обжигал ее. Она уловила пристальный взгляд лорда Алекса. Его зубы сверкнули в ленивой улыбке, выделяясь на смуглом лице. Он слегка наклонил голову, будто в знак признания и одобрения ее нового статуса и их новых с Томасом отношений. Потом отвернулся, подошел к Мисси и взял у нее из рук дочь.
– Сегодня вечером вы сможете выразить мне достойную благодарность, – услышала она томный, жаркий голос Томаса.
И сразу увидела в своем воображении переплетенные ноги, смятые простыни, обнаженные тела и жаркое и яростное соитие. Волна жара окатила ее с головы до пят. Господи! Еще целый день до того, как наступит вожделенная ночь!
– У меня тоже есть кое-что для вас.
Сначала Амелия предоставила ему возможность покопаться в груде подарков, лежащих под елкой и обернутых нарядной бумагой. Потом подошла к нему и вручила коробку и только тогда позволила себе посмотреть ему в глаза – он пожирал ее взглядом.
Томас принял коробку и, не теряя времени, открыл ее. На мгновение он замер, увидев модель корабля. Его взгляд метнулся к ней. От жара и интимности этого взгляда ее колени едва не подогнулись.
– Надеюсь, вам нравится.
Мисси, как всегда полная любопытства, подошла к брату.
– О, как красиво! Как раз то, что больше всего подходит, – сказала она, не отводя взгляда от его подарка.
Томас игнорировал ее добродушную насмешку. Подняв кораблик, он несколько раз медленно повернул вещицу, любуясь мастерством, с которым та была изготовлена.
К ним подошел лорд Алекс, все еще держа на руках крестницу.
– А мне Санта-Клаус принес только огромный кусок угля. Скажи, Армстронг, что нужно сделать, чтобы заслужить такое сокровище?
Мисси безуспешно попыталась заглушить приступ смеха.
– Я еще не заслужил его, но надеюсь, что это вопрос времени, – отозвался Томас.
Амелия почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
После ужина мужчины удалились в гостиную, а женщины отправились наверх посмотреть на детей.
Со свойственным ему «тактом» Картрайт приступил прямо к делу, без околичностей спросив:
– Ну, Армстронг, когда собираешься отпраздновать свадьбу? Весной я буду очень занят.
Радерфорд не позволил себе никаких замечаний. Он подошел к буфету и налил себе бокал портвейна, но по выражению его лица Томас понял, что и он ждет ответа.
Томас сел на диван и посмотрел на Картрайта.
– Меня не волнуют твои планы. Я все равно женюсь на ней, независимо от того, будешь ты в этом принимать участие или нет.
– Как ты понимаешь, речь идет не обо мне. В обществе до сих пор не смолкают разговоры о вашей непристойной перепалке на балу в доме леди Стэнтон.
– Пусть говорят что угодно. В любом случае наше обручение положит конец болтовне о каком-то непонимании между нами, – ответил Томас с коротким смешком.
Радерфорд вручил бокалы с портвейном ему и Картрайту.
Томас с радостью принял бокал и отпил из него. Радерфорд опустился в кресло рядом с ним. Картрайт остался стоять и переводил недоумевающий взгляд с одного на другого.
– Черт возьми! Только сейчас мне пришло в голову, что вы оба скоро будете женатыми мужчинами!
Последние два слова он произнес так, будто говорил о чем-то совершенно ужасном.
Томас наслаждался очевидной растерянностью друга.
– Опасаешься стать следующим?
Картрайт досадливо махнул рукой:
– Господи! Да я меньше всего об этом думаю. Мой отец ежедневно возносит хвалу Господу за то, что у него есть Чарлз, способный достойно увековечить его имя.
И, как всегда при упоминании отца, в голосе его прозвучала горечь.
– Так когда же состоится столь долго ожидаемое предложение руки и сердца? – поинтересовался Радерфорд. – Мисси, конечно, захочет принять участие в подготовке радостного события.
Томас посмотрел на зятя. Радерфорд был прав. Сестра тут же начнет претворять его планы в жизнь и самое простое превратит в нечто, достойное королевской семьи, а это означало, что спасти его могла только скорость и решительность.
– Как только Гарри вернется из Америки, я поговорю с ним.
– Но это всего лишь формальность, – сказал Картрайт, снова нетерпеливо взмахнув рукой.
– В таком случае самое время выпить за твою грядущую свадьбу, – подытожил Радерфорд, поднимая бокал. – За твое счастье! – провозгласил он.
– За мое счастье, – поддержал его Томас, и их бокалы звякнули.
У Картрайта вид был довольно удрученный.
Пребывание в Беркшире – увы! – близилось к концу. Если бы можно было растянуть это время еще на месяц… Но все же рождественские каникулы закончились, и в жизнь вошла реальность. И Томасу, и лорду Алексу, и графу надо было заниматься делами.
За две недели между Амелией и Мисси возникли очень близкие отношения. И так было не только с Мисси, но и со всей семьей Радерфордов. Поэтому отъезд оказался очень грустным.
Их возвращение в Стоунридж-Холл прошло без приключений. Элен сидела рядом с Амелией, тихая и довольная и, по-видимому, совершенно равнодушная к тому, что два других члена экипажа хотели бы видеть ее где угодно, только не здесь. А между Амелией и Томасом образовалась некая химическая связь, которую не описать никакими словами. В них кипели та страсть и вожделение, какие бушуют в двух людях, недавно ставших любовниками. Теперь имне надо было смотреть друг на друга – они просто жили в атмосфере постоянного любовного напряжения.
В Стоунридж-Холл они прибыли позже десяти часов вечера. Но несмотря на поздний час, леди Армстронг, одетая в бледно-желтое вечернее платье, означавшее, что она еще не переоделась на ночь, встретила и приветствовала их. Зеленые глаза виконтессы сверкали, щеки ее разрумянились цвет лица стал еще более нежным. Было ясно, что путешествие в Америку пошло ей на пользу.
– Девочки долго вас ждали, но бедняжки начали клевать носом и засыпать за столом.
Томас убрал руку с талии Амелии и подошел к матери. Они нежно обнялись, и виконтесса поцеловала его в обе щеки.
– Полагаю, вы хорошо встретили Новый год. Думаю, путешествие было удачным, – сказал Томас, отступая, чтобы взять мать за обе руки. – Не помню, чтобы я когда-нибудь видел тебя такой счастливой. Господи! Ты просто сияешь и светишься! – В его глазах заплясали веселые смешинки. – Уж не встретила ли ты какого-нибудь джентльмена во время путешествия?
Румянец на щеках его матери заиграл ярче.
– Ты гораздо более дерзкий, чем твои сестры, – попеняла ему виконтесса с улыбкой.
Стараясь избежать ответа на его шутливый вопрос, она переключила внимание на Амелию.
– Привет, дорогая. Надеюсь, вы чувствовали себя у моей дочери, как в своем доме.
– Мисси и Джеймс оказались очень радушными хозяевами. И девочки вели себя так, что я почувствовала себя членом семьи. А что касается ваших внуков, я могла бы часами петь им восторженные хвалы.
Графия похлопала Амелию рукой, затянутой в перчатку.
– Ну, вам, наверное, будет приятно услышать, что скоро вы вернетесь домой. С нами озвратился и ваш отец. Сейчас он в своем городском доме. Но хочет приехать за вами лично.
Взгляд Амелии тотчас же обратился к Томасу.
– Гарри в городе? – спросил Томас.
Он казался приятно удивленным.
– Да, ему удалось закончить свои дела за два дня до нашего отплытия.
Ее отец. Впервые за долгие годы при мысли о нем у Амелии не сжалось сердце и не вскипел гнев, – трудно было бы выразить точно, что она почувствовала.
– Должна сказать, что я очень удивлена, – ответила она честно.
– Ну, вы оба, должно быть, устали от дороги. Пожелаю вам доброй ночи. Поговорим утром.
– Тогда я провожу Амелию до ее спальни. Доброй ночи, мама.
– Доброй ночи, леди Армстронг, – сказала Амелия, чувствуя на себе задумчивый и понимающий взгляд виконтессы.
Томас вел ее вверх по лестнице. Его рука легонько покоилась на ее талии с властностью, которая ее завораживала. Вся его повадка свидетельствовала об одном – он готов сообщить миру, что для него это больше, чем приключение, больше, чем свидания любовников, полнящиеся жаром и страстью, за закрытыми дверьми и задернутыми шторами. С тех пор как Томас узнал, сколь сильно она его любит, он по-настоящему ухаживал за ней: дарил ей цветы, шоколад, книги… Амелию переполняло счастье. Как только за ними закрылась дверь ее комнаты, она повернулась к нему в сладостном предвкушении прощального поцелуя на ночь.
– Если я сейчас тебя поцелую, то не смогу остановиться. Просто не знаю, как можно принимать тебя дозировано.
– А я и не хочу, чтобы ты останавливался.
Она дышала неровно и хрипло и уже подняла руки, чтобы обнять его.
– Амелия!.. – застонал он. – В доме моя мать и сестры.
– Тогда пойдем в твою комнату.
– Невозможно, – ответил Томас, хотя глаза его говорили обратное: ему бы этого хотелось.
– Почему нет? В доме своей сестры ты не проявлял подобной сдержанности, – сказала она шепотом и опять потянулась к нему, чтобы прижаться лицом к его шее.
Она любила это ощущение – прикосновение его щетины к ее щеке.
На мгновение глаза его закрылись, и он испустил стон:
– Нет, не надо меня искушать.
Сжав ее бедра, он крепко прижал ее к себе, давая ей почувствовать свое возбуждение.
Внизу ее живота кольцами зазмеился жар, и она ощутила влагу между бедер. Прошло менее двадцати четырех часов с того момента, как он был с ней, и вот она снова была разгорячена и обуреваема желанием.
– Мисси не была невинной, когда вышла замуж за Радерфорда, а что касается Кэтрин и Шарлотты, то они мне не сестры. Но из уважения к моей матери и моим невинным сестрам мы, право же, не должны этого делать.
На последних словах голос Томаса дрогнул.
Амелия знала, что добьется своего, если будет настаивать. Ведь он так же нетерпелив, как она, когда между ними вспыхивает желание, но его доводы были словно ведро холодной воды. Такое его поведение говорило о цельности и высокой морали, в то время как ее нежелание думать о его семье свидетельствовало о ее теперешнем легкомыслии.
Она медленно, неохотно высвободилась из его объятий. Его руки задержались у нее на талии, будто он не хотел ее отпускать, но потом они упали вдоль тела.
– Увидимся завтра утром, – сказала она тихо.
Его глаза потемнели, а руки сжались в кулаки. На мгновение ей показалось – сейчас он передумает. Но Томас просто погладил ее щеку.
– Думай обо мне, – пробормотал он неразборчиво.
Это было все равно что приказать рыбе плавать, а птице летать. Думать и мечтать о нем – что еще она могла делать? Амелия кивнула, бросила на него прощальный долгий взгляд и закрыла дверь в свою спальню, позволив себе величайшее искушение – стоять молча и неподвижно по другую ее сторону.
Глава 28
Через день после возвращения в Стоунридж-Холл и только через месяц после первой встречи с Луизой Томас оказался в немыслимой ситуации: ему пришлось против воли принять ее. (Позже он не преминул «поблагодарить» за это мать, которая не посмела отказать ей в приеме.) Появление Луизы в его доме без приглашения и без предварительного предупреждения нарушало все мыслимые и немыслимые правила приличия. Дерзость этой женщины была беспредельной.
Они удалились в библиотеку, в то время как он стоял и смотрел на нее с выражением, отнюдь не свидетельствовавшим о светской учтивости. Луиза, являвшая собой картину полного спокойствия, села на голубой пуф возле камина.
– Вы располагаете десятью минутами моего времени, – проговорил Томас.
Амелия в это время была занята в утренней комнате с его сестрами и слушала, как Эмили практикуется в игре на фортепьяно.
– Господи, вы стали так холодны. Пожалуйста, не говорите мне, что это моя вина, если вы забыли о хороших манерах.
На лице ее красовалась улыбка женщины, имеющей весьма высокое мнение о себе и уверенной в своей безусловной привлекательности. Почему он не замечал этой ее склонности к самолюбованию семь лет назад?
– Не льстите себе, воображая бог знает что. Будьте довольны уж тем, что я согласился вас принять и выслушать.
Он повернулся и подошел к буфету. Резким движением откупорил хрустальный графин, взял стакан и налил себе вина. Без этого, подумал он, ему не пережить следующие десять минут.
Луиза грациозно поднялась с места и обогнула стол.
– Ваша нелюбезность означает, что вы не предложите мне выпить?
Томас повернулся к ней и смотрел, как она приближается к нему, картинно надув свои красные губы. Он предпочитал розовые. Темно-розовые. У Амелии был восхитительный розовый рот.
– Не думаю, что вы останетесь достаточно долго, чтобы насладиться напитком.
– Как вы жестоки, – мягко укорила она его. – Только Господу известно, зачем я предприняла это путешествие. К счастью, у меня дом в Сомерсете, потому что, похоже, мне не приходится рассчитывать на ваше гостеприимство.
Теперь она стояла лицом к нему и ее пышные юбки касались его панталон. В ноздри ему ударил запах ее духов. Слишком сладкий цветочный запах, очень подходящий его носительнице.
– Да, именно так. Поэтому надеюсь, что вы не станете слишком долго держать меня в неведении относительно цели вашего визита, – ответил Томас сухо.
Стремясь выдержать дистанцию между ними, он обошел вокруг нее и направился к креслу в самой дальней части комнаты. Ничуть не смущенная и не обескураженная этим, Луиза последовала за ним и села на диван напротив.
– Я часто думала о вас все эти годы. Думала о том, каким был бы брак с вами, и частенько представляла, что Джонатан – ваш сын.
Так у нее есть сын? Он впервые услышал об этом. Жизнь с Луизой была бы чистым несчастьем, но ребенок приковал бы его к ней навсегда, а уж это было бы катастрофой. Он мысленно возблагодарил своего отца, столь неумело распорядившегося семейным состоянием и оставившего его без гроша. Если бы не это, его юношеская глупость обернулась бы несчастьем, имя которому было герцогиня Бедфорд.
– По правде сказать, самое лучшее, что случилось со мной, – это ваш брак с герцогом.
Брови герцогини сошлись на переносице, а губы сжались, образовав прямую линию, ее лицо выразило крайнее неудовольствие. И наконец облик подлинной женщины, какой она была, проступил из-под складок парчи цвета бургундского вина и черного бархата.
– Вижу, что с вами не договориться, – сказала она лимонно-кислым тоном. – И все же то, что дошло до меня, должно вас очень заинтересовать. Потому что это позор, настоящий позор.
– Я искренне сомневаюсь, что мне захочется услышать что-либо, если только это не слова прощания: good-bye, adieu, adios – на каком бы языке они ни были произнесены, – заметил Томас сухо.
Ее карие глаза сверкнули недобрым огнем, и это придало лицу мрачное и даже зловещее выражение.
– О, я уверена, эти сведения могут представлять для вас некоторый интерес. Это касается гостьи вашей мамы, дочери маркиза Бертрама.
При упоминании Амелии чувства Томаса мгновенно проснулись к жизни, но он постарался скрыть свой интерес.
– И что же до вас дошло?
Он произнес это легко и сделал глоток из своего стакана.
На губах Луизы снова засияла улыбка:
– Я так и знала, что эта особенная тема вызовет у вас интерес. Хотя должна вас предупредить, вам может не понравиться то, что я скажу.
– Я не настолько наивен, чтобы поверить, что вы проделали весь этот путь в Девон ради того, чтобы сообщить мне добрые вести, касающиеся леди Амелии.
– Ну, я сочла своим долгом предупредить вас: эта юная леди, находящаяся под вашим кровом, имеет определенного рода репутацию. Пока это еще не стало известно широкой публике, но я знаю, что у нее была связь с несколькими джентльменами. Первый из них, если вы только способны этому поверить, сын какого-то торговца в одном из графств. Подумайте только! Торговца!
Она сделала паузу, ожидая его ответа. Когда стало ясно, что его не последует, Луиза начала снова:
– А совсем недавно появился лорд Клейборо. И они оказались связаны узами, какими когда-то были связаны мы с вами.
– Неужели? – процедил Томас сквозь зубы, поднимая брови.
Луизу, похоже, привела в замешательство его реакция. Мгновение она сидела молча, сдвинув брови и сжав губы, но, упорно добиваясь своей цели, продолжила:
– Мне говорили, что маркизу пока что удавалось воспрепятствовать ее браку. Как бы то ни было, совершенно очевидно, что ее невинность – не более чем иллюзия, хотя я не сомневаюсь, что маркиз заплатил деньги, достойные короля, за то, чтобы замолчать эти инциденты.
Томас ответил кривой усмешкой. И в самом деле, потребовалась огромная сумма, чтобы оплатить долги Клейборо. Это было правдой. Что же касалось Кромуэлла, то Гарри пригрозил ему протолкнуть в парламенте закон об увеличении налогов для компаний, ведущих дела за границей, что серьезно сократило бы доходы Кромуэлла старшего от его зарубежных предприятий.
– Но какое отношение имеют ко мне все эти сведения?
«Ах ты, Гнусная интриганка! Насколько же низко ты способна пасть?» – размышлял он лениво.
Луиза изменила позу, будто не знала точно, как принять его ответ или, если выразиться точнее, его отсутствие. Несколько секунд прошло в молчании, в течение которых она внимательно наблюдала за ним. Он, в свою очередь, следил за ней скучающим взглядом. Потом вдруг она вскинула подбородок.
– Ну, думаю, если все это станет достоянием общества…
Никогда еще не приходилось Томасу слышать голос, столь язвительный и коварный, столь безжалостно самодовольный и эгоистичный.
– Вы явились сюда, чтобы угрожать мне, ваша светлость?
– Мой дорогой Томас, не понимаю, почему вы так плохо думаете обо мне, – сказала она, вкладывая в свой тон должную меру ужаса и изумления. – Я говорила о других людях, которым, должно быть, уже все известно. Знаете, как в свете любят скандалы?
Томас допил остатки рома и поднялся с кресла.
– Ваша светлость, если это и есть причина вашего визита, то вы напрасно старались. Я хочу распрощаться с вами и прошу вас больше не появляться в моем доме.
Луиза вскочила на ноги столь стремительно, что парча и бархат ее туалета возмущенно зашуршали. Она уставилась на него злыми прищуренными глазами.
– Неужели вы не понимаете, что она обесчещена?
– Свет в избытке получит пищу для сплетен, когда будет оглашена наша помолвка.
– Неужели вы и впрямь собираетесь жениться на этой девице?
– Не только собираюсь, но и готов вызвать каждого, кто осмелится усомниться в ее чистоте. Могу вам сообщить со стопроцентной уверенностью, что к ней не прикасался ни один мужчина.
– Если вы воображаете, что я этому поверю…
– Право же, мне безразлично, поверите вы или нет. А теперь, полагаю, отведенное вам время истекло еще минуту назад.
Он повернулся, чтобы проводить ее до двери библиотеки, когда эта дверь распахнулась.
– Томас, я…
Амелия остановилась при виде женщины рядом с Томасом.
– Простите, я не знала, что вы не один.
«Что вы в обществе такой красивой дамы», – подумала Амелия, ощутив укол ревности, и повернулась, чтобы уйти.
– Нет, Амелия, пожалуйста, останьтесь. Ее светлость уже уходит.
В его тоне она расслышала жесткость и поняла, что последние слова были скорее командой и лучше с ним не спорить.
«Ее светлость»? На этот раз Амелия посмотрела на даму внимательнее. Она смутно припомнила, что кто-то упоминал, будто герцогиня Бедфорд вернулась из Франции. По всем отзывам, она была блондинкой, молодой и красивой. И это точно соответствовало внешности женщины, стоявшей перед ней.
– Право же, Томас, у вас манеры докера. Вы не собираетесь представить нас друг другу?
Герцогиня журила его с улыбкой, но оглядывала Амелию холодным взглядом с головы до ног, и в ее глазах Амелия не видела ничего, кроме любопытства и недоброжелательности.
Амелия замерла. Случалось и в прошлом, что женщины смотрели на нее так. Но на этот раз все было иначе. Томас принадлежал ей. И будь она герцогиней или кем другим, эта женщина не имела права смотреть на нее как на нежеланную соперницу, претендующую на внимание мужчины.
– Да, Томас. Думаю, нас стоит представить друг другу, – ответила Амелия.
Она сделала шаг вперед и продела свою руку под руку Томаса, демонстрируя интимность их отношений.
«Он мой!» Этот жест ни с чем нельзя было спутать, он означал, что она претендует на право обладания им.
– Леди Амелия, это герцогиня Бедфорд. Ваша светлость, леди Амелия Бертрам.
Голос Томаса был полон сдерживаемого смеха. И она была рада, что он находит ситуацию забавной.
Герцогиня чуть-чуть наклонила голову. Не убирая руку из-под локтя Томаса, Амелия присела в реверансе, тоже не стараясь выразить особое почтение.
– Если вы позволите, дорогая, я только провожу ее светлость.
Взяв руку Амелии в свою, он поцеловал внутреннюю сторону запястья.
Разъяренная герцогиня громко вздохнула, но Амелия почти не слышала ее, потому что прикосновение губ Томаса к ее коже вызвало бунт всех ее чувств.
Томас выпроваживал светловолосую женщину из комнаты, и Амелия видела его резкие нетерпеливые движения, будто он хотел поскорее освободиться и заняться более важными делами. Герцогиня приняла столь недостойное обращение с царственным величием королевы, потерявшей где-то свою корону: она двигалась в мертвом молчании, но, несомненно, лелеяла планы мести.
– В чем, собственно, дело? – спросила Амелия, когда несколькими минутами позже Томас вернулся в библиотеку.
Плотно затворив дверь, он двинулся к ней, и на лице его светилась злорадная ухмылка.
– Я бы мог спросить то же самое. Мне показалось, ты только что поставила на мне клеймо, закрепив таким образом свое право собственности.
Амелия не стала этого отрицать – ее намерение было именно таково.
– Я хочу знать, почему у герцогини Бедфорд был такой вид, будто она предпочла бы видеть меня на другом краю света – в промерзшей тундре или в тропическом лесу.
Томас подошел к ней, и она тотчас же оказалась в тепле его объятий.
– Не хочу больше тратить ни минуты па обсуждение герцогини! Достаточно уже того, что она не имеет никакого отношения к нам обоим. Надеюсь, мы ее больше никогда не увидим, – пробормотал он, стараясь найти у нее за ухом самое чувствительное местечко.
Амелия сделала слабое движение головой, стараясь отстраниться.
– Не пытайся меня отвлечь, Томас…
Ее фраза закончилась стоном, когда он чуть прикусил кожу ее шеи, а потом принялся ласкать это место языком.
Возможно, именно это побудило его до конца быть с ней откровенным.
– Клянусь тебе, она для меня ничего не значит. Ошибка юности, и ничего более. Я не видел ее добрых семь лет после возвращения в Англию. Господи, Амелия, теперь-то ты должна знать, что я люблю тебя и только тебя!
